Белокопытов Александр. Рассказы о базарах, гусарах и комиссарах

   - К чему ты нам это говоришь? За тем ли мы собираемся, чтоб тебе в зеркало наплевать? Дружба у нас старинная, временем на вшивость проверенная.
   Ладно, пригласил он дорогих друзей, рад, что наконец-то они вместе собрались, а то в одном городе живут, а десять лет встретиться не могли. Сидят за столом - выпивают, закусывают, ведут душевные разговоры. Вдруг жена залетает на кухню разъяренная...
   А они-то на кухоньке примостились и еще дверь за собой прикрыли, чтоб ей отдых не беспокоить, она отдыхать-то день и ночь любила.
   - Иди-ка, муженек, - говорит злорадно жена, - полюбуйся, на что зеркало похоже!
   Поднимается муж в недоумении... Что такое? Идет вслед за женой, а зеркало у них в прихожей висит - большое, красивое. Смотрит в зеркало, а там действительно - наплевано, да не просто наплевано, а с большим усердием.
   Жмет муж плечами, берет тряпку и утирает все это нехорошее дело. Садится обратно с гостями, продолжают они дальше выпивать и закусывать и душевно разговаривать, а у них есть о чем поговорить, много разного за плечами. Вдруг опять жена врывается, лицо от гнева перекошено и пятнами покрыто.
   - А ну-ка, - говорит, - муженек, иди, полюбуйся еще раз на зеркало!
   Соскочил муженек - и в прихожую... Смотрит в зеркало, а там еще хлеще, чем в первый раз, так наплевано, что смотреть страшно, и все плевки какие-то верблюжьи. Взял муж молча тряпку и молча же вытер зеркало начисто и пошел с гостями дальше праздник продолжать...
   Только сели они за стол, стаканы поднять не успели - опять жена летит, лицо еще пуще перекошено, сама заикается от злости:
   - Ид-ди, - говорит, - п-посмотри, муженек, и г-гостей своих к-ку-льтурных пригласи!
   Побежали все смотреть... А в зеркало на этот раз так наплевано, что зеркала самого не видно. И гости рядом стоят, разволновались не на шутку: да что же это такое! Кто сабантуйчик портит, душевно поговорить не дает?..
   Ладно, взял муж тряпку, сам на всех зло косится, стал вытирать.
   - Последний раз, - говорит, - вытираю, больше не буду, все. Баста! вытер и тряпку ликвидировал.
   После этого пошли они еще раз садиться... а сами не сели, сделали вид, что сели. Стали за дверью и глядят в прихожую, что произойдет? А сами разговаривают, стаканами брякают, вроде как застолье в самом разгаре...
   Глядят, через некоторое время жена его выбежала на цыпочках, стала напротив зеркала и давай в него плевать и харкать... Да так ловко это у нее получается, что скоро все зеркало заплеванным оказалось. Сделала она это поганое дело, перекосила харю и с криком на кухню бросилась.
   - А ну-ка, - кричит, - муженек, иди-ка, погляди, что у нас с зеркалом творится и гостей своих гребаных прихвати, пусть полюбуются!
   Влетает на кухню... А за дверью ее yжe муж с компанией поджидает, сам все своими глазами видел и гости тоже видели.
   - Ах вот оно что... - тихо и внятно произнес он. - Вот, оказывается, в чем дело... Ах ты, пакостная жена, ты ведь не в зеркало, ты мне в душу наплевала!
   А жена завизжала, что ее разоблачили - шмыг в ванную и там заперлась. Она хотела таким способом друзей от мужа отвадить. И отвадила. Стоят гости как оплеванные, уходить собираются... и ушли, чтоб больше не приходить. Отвадила их жена от мужа, здорово у ней это получилось.
   А жена сидит в ванной, радуется: хороший она спектакль разыграла для дураков, чтоб впредь неповадно было собираться. У мужа-то изо всех друзей только один друг настоящий и должен быть - жена собственная, а остальных гнать в шею!
   Один муж не радуется, сидит за столом, подпер голову руками, от стыда и позора не знает куда деться, и водка не помогает. Потом встал, оделся, плюнул напоследок в зеркало и пошел, куда глаза глядят...
   НА ЧИСТУЮ ВОДУ
   Вce по-разному живут. Одни, люди, как люди, живут, - живут да и все и в ус не дуют! Другие же - все никак успокоиться не могут, все что-нибудь переусовершенствовать хотят, слишком пытливые.
   Вот, выйдет утром один такой неспокойный на балкон свежим воздухом подышать, на мир и вечность поглядеть. Поглядит, и начинает сокрушаться:
   - Не-ет, братцы мои, что-то в мире и вечности не так... Мир-то несовершенен, вон все углами и ребрами выпячивается, упорядоченности не хватает... Да и сама вечность как-то не так стоит... кособоко... Значит, непорядок... Да-а, плохо дело.
   Потом соберется, на улицу пойдет, среди народа потолкаться, посмотреть, все ли там тихо и гладко?.. На земле - как в большом человеческом общежитии, все должно быть чинно и благородно, как в хорошем муравейнике, или в улье. Посмотрит, и опять не нравится ему, опять - не то. Этот - не так прошел, этот - не то сказал... "Да-а, - думает, - этот человеческий муравейник-то - еще тот! А откуда ж тогда счастью взяться? Неоткуда! То-то и оно. Только вразумлять надо народ-то, сам он никогда не образумится, только о брюхе думает, вразумлять его действием и поступком!"
   Так, бывало, мысли его разогреют, что он сразу действовать начинает.
   Увидит торговку на углу и сразу наваливается на нее, даже угрожает:
   - Та-а-к, значит, на весах - обвес, а в карман - привес? Всех я вас на чистую воду выведу!
   Испугается торговка, думает, где это она словчила да не так, что глазастый мужик приметил? А он распаляется:
   - Вы у меня света белого невзвидите!
   Дрогнет торговка, начнет каяться:
   - Не суди ты меня строго, добрый человек, я - хохлушка, из Хохляндии приехала, у нас там голодно, холодно, так я у вас тут немного промышляю, все деткам на хлеб с молочишком.
   - Ладно, - смилостивится он. - Ты только того, сильно-то не шельмуй, не вводи народ в большой убыток и растрату, а то я вас всех выведу! - Потом поразмыслит и добавит: - Я, если надо будет, и самого градоначальника тряхну, а то и до президента доберусь, околочу его, как грушу.
   Так и действует, неспокойно ему на душе и все. Увидит милиционеров и прямиком к ним направится... Чтоб они чего не забыли, что им по работе требуется.
   - И чего это мы стоим? Так сказать, мордой лица торгуем? Раз вышли на работу - работать надо, народ шмонать, документы проверять, вдруг да они липовые окажутся, коль числитесь на службе, надо преступников ловить, а не стоять по стойке смирно. А то автоматы им дали, собаку дали, а толку нет.
   Те смотрят с удивлением: что это, блин, за шутник такой?
   А он продолжает им мозги вправлять:
   - Особенно к кавказской национальности приглядываться, вдруг да они диверсанты с террористами окажутся, нехорошее дело замыслили, всех их разом на чистую воду вывести!
   Тут уже милиционерам становится интересно.
   - А ты сам-то не с Кавказа?
   - Кто, я? Ну вы даете, братцы-кролики! Да я самый что ни на есть русский из русских, коренной москвич в седьмом колене, ко мне грязь не пристанет!
   - А ну показывай документы! - спрашивают его уже серьезно.
   А ему от этого вопроса ужасно весело.
   - А вам на какую фамилию лучше, на Иванова или на Петрова?
   - Ну, если ты такой ловкий, давай тогда на Сидорова, - переглядываются милиционеры, думают: подловим сейчас козла.
   - На Сидорова? - вынимает он паспорт. - Будьте любезны...
   Те глядят в паспорт, вертят его так и сяк, а он действительно на фамилию Сидоров, и фотография его, и паспорт настоящий, странно все это. А он и вправду Сидоров и Сидоровым с детства был.
   - Ты дурак или клоун? - спрашивают его уже зло.
   - Ага, - продолжает он острить, - цирк сгорел, а клоуны в депутаты подались... Да вы прописку-то потщательней проверяйте, а то вдруг да я печать подделал, из каблука ее вырезал да шлепнул, долго ли...
   Тут милиционеры не выдерживают.
   - Вот что, генацвале, поехали с нами, у нас таких мастеров, как ты, как раз недокомплект, - и повезут его в каталажку.
   Везут, а он довольнехонек, выглядывает из-за решетки, распевает: "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз..." Привезут, начинают выяснять: что да как? А он все отпирается, изворачивается: мол, я - не я, и свадьба - не моя. Потом устанет, расколется... Продержат его в каталажке день и ночь, для острастки, чтоб впредь неповадно было, утром вытолкают взашей, даже не попрощаются, только пальцем у виска покрутят.
   Выскочит он на волю, рад, что милицию встряхнул и сразу, - шасть на базар... И давай бегать вдоль рядов, к торгашам привязываться:
   - Та-а-к, левая водка есть? Есть, куда она денется... Значит, травим народ потихоньку... А это что за рыба? Откуда осетрина второй свежести? С Каспия? Браконьерский лов и незаконная реализация?
   Те хмурятся, слушают, пока не надоест, потом вызовут охрану, примчится охрана, подхватит его под белы ручки и поволокет вон с базара, она его уже хорошо знает. А он не сдается, кричит:
   - Спокойно! Всем оставаться на своих местах! Налоговая полиция!
   За воротами отдышится, купит кефирчику с белым хлебом и домой бежит... Дома жена встречает, спрашивает участливо:
   - Опять, милый, там был?
   - Да, родная, где ж еще, - кивнет он. - Пошел в тыл врага и опять в гестапо угодил. Все пытали: Сидоров я или не Сидоров? Так я самый натуральный Сидоров и есть, кoe-как доказал. Делать им больше нечего. Но ничего, навел я там шороху, причесал всех против шерсти, а то они мышей не ловят, хреновиной занимаются.
   Жена даст ему манной каши, сама вздохнет:
   - Ах, неугомонный ты мой, один за все и за всех переживает, слишком совестливый. Ну, ты ешь кашку-то, ешь, запивай кефирчиком, у тебя же язва, волноваться и нервничать никак нельзя.
   - Ага, - поднимет он на нее глаза, - я их, волков в овечьей шкуре, всех на чистую воду выведу! - и давай ложкой работать.
   - Вот, молодец! - приговаривает жена, сама ласково его по репке наглаживает. - Отдыхай теперь, набирайся сил до следующего раза, Илья Муромец.
   СМЕШНАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА
   Родился человек, отвалялся положенное время в люльке, стал жизнерадостно подрастать, крепко, бойко затопал ногами, стал утверждать свое присутствие в мире. "Ну, - подумали, - будет из мужичка толк - живчик родился! Этот непременно что-нибудь хорошее, выдающееся сделает".
   А он, когда более-менее осознанно огляделся вокруг, стал примечать, что года-то, оказывается, проносятся мимо со свистом - никакого удержу нет. Не успеет он голову повернуть, а год-то, как пуля из ружья, свистнет мимо, и как его и не бывало!
   Только человек примерится в начале года на какой-нибудь замечательный поступок, решится на благородное дело, вдруг, глядит, а год-то мимо вжик! - и пролетел, и не воротишь его назад.
   Только он опять в начале года соберется с духом, задумает что-то значительное совершить, может, даже гигантское, чтоб навсегда остаться в памяти народной, но глазом моргнуть не успеет, а год-то опять только свистнет в ухо и был таков!
   "Да что же это такое творится-то, а? - с ужасом думает человек. - Ведь так и вся жизнь мимо пролететь, просвистеть может! Зачем тогда жил, что полезного для себя и страны сделал?"
   Так он и ходит по дому, тихонько напевает под нос:
   - А годы, как птицы летят... - а у самого глаза полны слез. И точно, проносятся они мимо со свистом, никакими канатами не удержишь! Никак время взнуздать не получается, и главное: ничего успеть невозможно! катастрофа!
   Так скоро он и состарился. Подошел однажды к зеркалу и за голову схватился. Да неужели все надежды, все умные мысли и поступки несовершенные - все прахом? Обернулся человек в отчаянии, а рядом с ним на табурете старуха сидит.
   - Ты кто такая, карга старая? - в сердцах закричал он.
   - Кто, кто - дед пихто! - криво усмехается старуха. - Жена твоя, вот кто!
   Услыхав эти слова, вылетел человек на улицу, как ошпаренный... Заметался по двору, некуда ему, горемыке, от себя самого сбежать, а мысль, как заноза, саднит, долбит в голову: "Ё-моё, пролетела жизнь, просвистела мимо, а где оно, счастье-то? И не ночевало. А ведь только-только вроде жить начал, хотел все по-хорошему сделать, подвиги совершить, если понадобится, и на миру красную смерть принять, а вот подишъ ты, и конец жизни грядет, безо всяких подвигов! Грустно, обидно и виноватых не найти, судить некого!"
   А как же обидно не будет, когда жизнь ему такую подлую шутку отмочила - кукиш показала! А точнее - он сам. Нечего было сиднем сидеть, жить разинув рот, ворон считать и мечтать о добрых делах и геройских поступках. Делом надо было заниматься, делом! Пусть маленьким, но своим полезным делом, а оно непременно в большое перерастет.
   А то так и получается в конце концов, что остается только развести руками и зареветь благим матом:
   - Здравствуй, теща, Новый Год!
   ЖЕЛЕЗНЫЕ РУКАВИЦЫ
   Жил один мужик, и были у него голуби на голубятне. Он их лелеял и холил, души в них не чаял. Никого у него ближе не было.
   И повадились на голубятню коты лазить и голубей душить, сильно мужик за это котов невзлюбил. Придет утром на голубятню, а голуби передушены. Ох, и сильно он на котов обиделся, осерчал!
   А у него была железная рукавица. Стал он надевать ее на руку и котов по ночам караулить. Как только кот какой полезет на голубятню, он его хвать! - сдавливал железной рукавицей и об угол. А кота только и можно взять, что железной рукавицей, больше никак. Много он так котов передавил.
   И вот приехал к ним один мужичок на жительство. И был у этого мужичка кот Васька - большой пакостник, а он его сильно любил, потому что у него никого больше не было: ни родни, ни знакомых. Прослышал Васька про голубей на голубятне и чуть не в первую ночь отправился на охоту, кого просто придушить, а кем и полакомиться.
   Только залез на голубятню, а мужик-то хвать его железной рукавицей и об угол! Чуть до смерти не зашиб, едва Васька домой убрался.
   А наутро мужичок, Васькин хозяин, пошел выяснять, кто это его кота изувечил, чуть до смерти не зашиб? Вон, Васька мой, говорит, на кровати лежит, отлеживается, вся голова разбита, забинтована, и есть не встает.
   Вышел на площадь и спрашивает:
   - Кто это моего Ваську изувечил?
   Услышал это мужик-голубятник, надел железную рукавицу и пошел на улицу...
   - Я, - говорит, - Ваську твоего уделал, да видать мало, раз сам хозяин за добавкой пришел.
   Стали они лицом к лицу и смотрят испытующе друг на друга: ну-ну... У мужика-то на руке железная рукавица, страшная, а у мужичка-то ничего нет, пусто. Только он не из робкого десятка оказался.
   - Васька, - говорит, - мне родной человек, он мне всех заменяет, а ты его изувечил.
   А мужик говорит:
   - Мне на твоего Ваську начхать, мне мои голуби всех дороже, и тебя вместе с котом твоим!
   Никак у них хорошего разговора не получается, не могут договориться. Один Ваську хвалит, другой - голубей. Нy, все, значит быть большой беде побоищу и кровище, никто уступать не хочет. Уже и люди вокруг собрались, смотрят - плохо дело, и никак их не унять.
   Поднял мужик руку, вот-вот саданет кулачищем да в железной рукавице... А мужичок сунул руку в карман и тоже железную рукавицу вытащил, только на другую руку. Что такое? Интересно стало мужику: у него рукавица - на одну руку, у мужичка на другую, и похожи, как близнецы.
   - Откуда у тебя железная рукавица? - спрашивает.
   - Мне отец связал, когда я еще ребенком был, - отвечает мужичок. - А у тебя откуда?
   - И мне отец связал, когда я маленький был. Сказал: "Когда вырастешь, она тебе заступа будет". А еще сказал, что точно такая же рукавица, только на другую руку, у брата твоего есть. Как увидишь ты человека с такой же рукавицей, так и знай, что это и есть твой родной брат.
   - И мне так сказал, - улыбнулся мужичок.
   Как узнали они друг друга, так обнялись и расцеловались крепко. А отец их в свое время по всей России ездил, в разных местах жил, работал, и была у него еще одна семья.
   Стали мужик с мужичком вместе жить и хозяйствовать, как-никак они родные братья. На исходе жизни встретились наконец. И хорошо. Вдвоем и помирать не страшно. Мужик стал по-прежнему голубями заниматься, а мужичок другими делами. А Ваське строго-настрого наказал, чтоб к голубям не лазил. Васька все понял, он кот-то умный был, перестал пакостничать, стал только мышей ловить. Так две рукавицы вместе сошлись, а братья друг друга нашли.
   ТЕАТРАЛКА, ИЛИ ДЕНЬ ДУРАКА
   Один мужик театры не любил. Ничего в них не понимал, а жена его, наоборот, театралка заядлая была, театр без памяти любила, и оперу тоже, и консерваторию. Чуть что, - нет бы дома посидела, пирожков испекла, начинает она визжать, рваться в театр или в оперу, или в консерваторию и еще мужика за собой волокет... А он - ни в какую! Просит:
   - Оставила бы ты меня дома, дорогая, ведь я - человек домашний, не театральный, я бы лучше чем добрым позанимался: или коврики повязал бы, или лобзиком повыпиливал...
   А жена не уступает:
   - Нет, - кричит, - что люди подумают? Что у меня не муж, а хамло необразованное, чурка с глазами!
   Некуда ему деваться, приходится с ней идти... Так она везде и таскала его с собой, просвещала...
   Вот приедут они, допустим, в консерваторию... Как зарыдает скрипка, как жена его сразу уши распустит, умное лицо скособочит, для нее скрипичные звуки медом льются... А ему скрипка пилой по сердцу елозит! Сидит он и мается... А люди вокруг - все сплошь образованные, просвещенные, сидят с деревянными лицами, смакуют, шуметь-то, в ладони хлестать, нельзя сразу, надо хоть конца дождаться... Потом он ей шепчет, не выдерживает: " Дай, родная, я хоть до буфета сбегаю, винца белого выпью... Невмоготу мне это терпеть!" А жена зло шепчет в ответ: "Ах ты, хамло необразованное, чурка с глазами, никуда его не заманишь, ни в театр, ни в оперу! Да если бы я за тебя, дурака, замуж не вышла, я бы, может, сама знаменитой актрисой стала трагического плана!" Нечем мужику возразить. Сидит он, горемычный, в зале, полным идиотом себя чувствует.
   И в опере то же самое. Только герой запоет, заблажит, а в ответ как заломит руки, как завоет героиня - некуда мужику деться! Вставит он тогда, потихоньку от жены, в уши затычки и сидит так, дремлет со стеклянными глазами, а закрыть-то нельзя, чтоб вокруг не подумали, что он в оперу спать пришел, не мог дома, дурак, поспать. Так и сидит он, смотрит вперед, пока эта бодяга не закончится. А уж когда бодяга закончится, как все захлопают, зайдутся вокруг в овациях, уж только тогда жена и обнаружит, что он, оказывается, сидел и спал с открытыми глазами. "Ах ты, хамло, ах ты, чурка с глазами!" - обругает она его с головы до ног и домой попрет...
   И вот наступил День Дурака... Жена с утра стала кудри навивать, платья наглаживать - в театр собираться... А мужик в другой комнате кряхтит сладко - коврики вяжет и лобзиком выпиливает, спешит, а то не дай Бог опять его супруга в культурное место потащит. И точно! Не успел он коврик довязать, лобзиком допилить, врывается жена, кричит с порога:
   - Ах ты, такой-сякой, да ты еще не умыт не собран, а ведь нам в театр ехать пора!
   Делать нечего, собирается мужик на скорую руку и едет с супругой в театр... А на улице праздник - День Дурака. Везде транспаранты праздничные висят, все веселые ходят, друг друга с праздником поздравляют, каждый хочет шутку похлеще отмочить: кто подножку подставит, чтоб товарищ носом хряпнулся, а кто под зад пнет, пока другой не видит. И все - ржут, ухохатываются, и никто на работу не пошел, сдалась им эта работа! Везде, куда ни посмотришь - сплошной дурдом творится...
   Жена останавливает такси, говорит:
   - Давай, кучер, дуй побыстрее к театру, мы на новую постановку пьесы "На дне" опаздываем, сам знаменитый режиссер Пихтюк поставил!
   А таксист, не будь дураком, не стал ждать, пока они усядутся, и сразу попер их на красный свет, чуть не вывалил...
   Жена ему кричит:
   - Ты что, дурак, на красный свет едешь?!
   А он только по-дурацки улыбается, башкой вертит, влево-вправо баранку крутит, от машин уворачивается... А милиционер увидел, что они на красный свет летят, и еще честь им отдал, тоже с праздником поздравляет... Вот потеха! Едва живые подъехали они к театру, дают таксисту деньги, а он не берет, свои предлагает взять...
   Врываются они в театр... А тут уже и третий звонок! Встречают их билетеры, радуются:
   - Ну, - говорят, - еще одни дураки прибыли, полный зал сегодня дураков собрался, то-то весело будет!
   А жена не поймет, что это за шутки от низшего персонала? Они в серьезное, благородное заведение приехали, где горит священный огонь искусства, а тут какие-то закорючки гадости говорят.
   Ладно, протиснулись в зал, а он действительно - полнехонек, сели на свои места. Жена от нетерпения то за нос себя ухватит, то за серьгу, возбуждена до крайности, ждет не дождется, когда спектакль начнется. Пьесу-то как-никак сам Пихтюк по-новому осмыслил, по-современному, а то она все по-старому шла, а по-старому - неинтересно. Правда, у нее теперь и название звучит иначе - "Вверх дном". Нy да ладно, ничего.
   И точно, начался спектакль! Все у них - по-новому, по-прогрессивному, без старья... Вначале электрик немного света дал на сцену... В полутьме колодец осветился, сруб, бревна замшелые, громадные, в рост человека декорации... А сама сцена - это дно колодца... Вылез на сцену голый лысый старик с висячими усами, худой, как жердь, воздел руки и заревел, заокал раскатисто:
   - О-о-о... Горе мне, горе! А ну дайте мне немедленно сатину! Я, с тех пор как в люди пошел, вынужден все время голяком ходить, раны и прорехи заклеить нечем... Где этот шельма Сатин? пусть выпишет мне немедленно сатину, а то мне ничего материального в жизни не досталось! Человек - это звучит горько! О-о-о, - заревел опять и заокал, обхватил голову руками и в щель убежал...
   А жена мужа толкает.
   - Видишь, какая у них находка, мужика под голого загримировали, здорово!
   А муж только глазами хлопает в недоумении: вот тебе и театр! Что-то дальше будет!
   А дальше - из щелей колодца стали другие персонажи вылазить и выпрыгивать... Мужики голые со шлангами выскочили... Мужики в балетных платьях, тоже со шлангами... Женщины в брюках и нагишом - все без шлангов, но с тазами.... Весь актерский ансамбль на сцену выбрался!
   А электрик еще света прибавил, зажег вверху яркий синий фонарь - луна взошла... Выбежал на край сцены мужик с громадными кольцами в ушах, а в кольцах - алмазы, и заревел благим матом:
   - Нет, товарищ, ты был не прав! Человек - это только вначале звучит горько, а потом - сла-а-дко!
   Тут отовсюду раздалась музыка и надтреснутый голос запел-зашептал вкрадчиво: "Голубая луна... Голубая луна..." Вся театральная артель сразу резво задвигалась, раскрепостилась, - и мужики со шлангами, и женщины с тазами, - стала визжать, взвизгивать, наползать друг на друга, томно вздыхать и устраивать кучу-малу... А мужик с кольцами в ушах выставился с достоинством вперед и заревел:
   - Театр - это наша жизнь! Настоящий театр - неотличим от жизни! Дно скоро станет верхом! Низы не хотят жить по-старому! Верх низвергаем на дно! Да здравствует низ!
   Смотрел-смотрел муж театральной любительницы на пьесу, по-новому осмысленную, наконец, не выдержал, обращается к жене зло:
   - Я что-то не пойму, ты меня куда привела? На шабаш, что ли? На бесовщину? На содом с гоморрой?
   А жена сама в растерянности, шепчет тихо:
   - Ну ты, наверное, еще ничего не понял... Это же только начало... - А потом добавила, совсем тихо и растерянно: - Ой, я что-то сама ничего не пойму, что происходит?.. Театр - это же святое...
   - Вот тебе и святое! - негодующе заговорил муж. - Не знаю, что это за начало, но я - конец уже вижу!
   А все в зале вокруг хохочут, ухохатываются, свистят оглушительно, ликуют, давно настоящего спектакля не видели, а то все одно старье попадается, никто с выдумкой поставить не может, ума не хватает.
   Тут из кучи-малы на сцене вылез потный мужик с кольцом в носу и протянул руки в зал:
   - Я жажду высокой любви! - застонал он и затрясся, как в лихорадке. Где ты, любовь моя? Поведи меня к звезде из колодца! Покажи мне звезду, я жажду любви вровень с луною!
   И направился в зал, спрыгнул... Завертел глазами, отыскивая любовь... И нашел ее в большой любительнице театра, в театралке, она с мужем в первом ряду сидела, чтоб все лучше видеть и слышать.
   - Здравствуй, моя любовь, - воскликнул мужик с кольцом. - Я ждал тебя всю жизнь! Ты поведешь меня к звезде! - и подергал себя за кольцо в носу, показывая, как она его поведет...
   - Фу-фу, - закричала жена, - от тебя козлом пахнет!
   - Ничего, - успокоил ее мужик. - Что естественно - не безобразно. Не бойся же... Актеры и зрители - одно и то же... Участвуют все... Ты избранная... Поднимайся... Только тебе для начала надо заголиться... Все стеснение - отброшено навсегда... У нас свобода нравов, как в Америке... Возвращаемся к естественному состоянию... Давай же я тебе помогу! - заревел он, вывернул ноздри и принялся срывать с нее одежды...
   Тут только она поняла, что все происходящее-то, даже не в дурном сне происходит, а наяву, да не где-нибудь, а в самом театре! Завизжала она тогда дико и вырвала кольцо ему из носа с мясом... А муж ее кое-как изловчился да тоже дал ему в нюх... Завалился мужик без кольца под ноги, а они соскочили и побежали вон из театра, кое-как вырвались, отбились... Театр-то - рассадником зла, разврата и извращения оказался!
   Домой уж они на такси не поехали, поехали в общественном транспорте, как нормальные люди... А среди нормальных - хорошо, это не богема в театре, притворяться не надо. А тут как раз и праздник уже закончился... Все по домам разъезжались какие-то грустные, притихшие, и глаз не поднимали, может, стыдились чего...
   - Да, удружила ты мне, вытащила на новую постановку, я же теперь до конца жизни не отмоюсь... - грустно сказал муж.
   А жена не ответила, промолчала, самой тоже не сладко, она-то дерьма больше всех нахлебалась.
   Только после этого перестала в театры ездить. Разлюбила их. Напрочь. И оперы тоже, и консерватории. Больше стала дома сидеть: то пирожков испечет, то еще что-нибудь сделает, приятное для мужа.