Сядут они вечером чай пить, жена смотрит на него влюбленными глазами и говорит:
- Как же все-таки хорошо, что я актрисой не стала, на позорище выходить... Пришлось бы потом стыд всю жизнь хлебать...
- А я всегда против театра был! - радуется муж, что жена наконец домашняя нормальная стала, а сам пирожки уминает, спешит, чтоб еще коврики повязать и лобзиком попилить...
Так у них в доме хорошая жизнь наступила. Правильно. Дома все свое, что надо, есть: и театр, и опера, и консерватория, и культура, и даже... счастье. Нечего где попало шастать, искать то, чего там нет. Все - дома. Только что богемы одной - нет. Ну и ладно. Дома и без богемы хорошо. Можно обойтись.
ДЕНИСЫ И МАКСИМЫ
Ведь бывают же на белом свете такие нехорошие молодые люди, которые везде к девушкам и женщинам пристают, никакого проходу им и житья не дают! Где ни увидят - там и пристают, как банный лист, обещают горы золотые, а на поверку потом, на деле - одна наглая ложь получается, глупость и пакость выходит. Ходят, рыщут они по улицам, свистят в уши, и никак от них бедным девушкам и женщинам не отбиться! Да таких свистунов просто расстреливать надо! Чтоб не мешали людям нормально жить.
Вот, например, одна девушка, приятная во всех отношениях, приехала в Москву на рынке поторговать да деньгами разжиться, а то у них на Украине-то не шибко с деньгами... Увидел ее на рынке молодой татарин, полюбил, и скоро женился на ней... Стали они жить молодой семьей и радоваться. Все у них хорошо. Она даже и деток своих - у нее двое деток оказалось - в Москву перевезла и в школу определила.
Да стал к ней в будку, где она торговала, заглядывать один нехороший молодой человек... Назвался - Максимом. Макс - для краткости. Стал приставать к ней, даже посягать на нее... Сказал, что уж он полюбил ее крепко, до гроба... "Ты, - говорит, - убеги со мной... У меня своя комната в коммуналке, большая... Будем у меня жить да радоваться, друг на дружку наглядеться никак не сможем. А я тебя еще на хорошую работу устрою, хватит тебе овощами торговать, всю себя и тело свое драгоценное морозить... И денег будешь гораздо больше получать, и теща с тестем поедом есть не будут".
Услыхала такие сладкие речи девушка, польстилась и убежала к нему в коммуналку... И детей с собой перевезла, разрешил он ей вначале. И на работу действительно устроил, не соврал. Стала она на книжной бирже дорогими альбомами торговать и деньги прикапливать... Хорошо, в тепле, и холодом под подол не надувает, значит - и здоровье в сохранности.
Да только недолго все это продолжалось. Стали вдруг люди замечать, что лицо-то у нее, то с одной стороны, то с другой подмазано - синяки! "Что это у тебя такое?" - спрашивают. "Ой, да это я в ванну полезла помыться, поскользнулась..." "Ну-ну, - думают, - что-то ты слишком часто поскальзываться стала..." А то и на работу не выходит. Позвонит, скажет: "Заболела, простыла опять". Дня по три не появляется, пока лицо в норму не придет.
А он действительно прикладываться стал кулачком-то своим поганым. Она ему: "Ой, Макс, больно! Что ты делаешь?" А он только ухмыляется и идет пиво пить. Он пиво сильно любил. А ее уже разлюбил, надоела она ему. Ему сейчас к другим надо приставать, а она ему мешает. А она уже привыкла к нему, думала, что навсегда полюбила. И разрывается, не знает, что делать: то ли здесь оставаться, то ли к мужу проситься?.. И только и слышно: "Ой, Макс, больно!" - это он ее лупит. Вот тебе и Макс - мистер Квакс! И дети за нее вступаются, жалко им мать, да сделать ничего не могут, они же маленькие.
Ну, кое-как она от него убежала, долго он ее мучил, пока она от него вырвалась. Хорошо, что ее муж-то, молодой татарин, порядочным оказался, принял ее обратно, все забыл и простил. Сейчас она дома сидит, тихо, как мышка, лишний раз пикнуть боится. Реабилитируется. Законный муж лучше любовника оказался. Может, теперь поумнее станет. Давно пора голову на плечах иметь. Собирается опять в будку идти торговать, больше-то некуда... А где гарантия, что опять в эту будку очередной макс не засунется и не обработает? Мужа, что ли, рядом на цепь посадить? Конечно, нет никакой гарантии... Ох, и трудно же слабым девушкам и женщинам на свете жить! Особенно, если вокруг столько разных максов развелось...
А вот - далеко ходить не надо - еще один случай, глупая и грустная ситуация... Жила одна молодая женщина, тоже приятная во всех отношениях, со своим мужем, тоже друг на дружку наглядеться не могли. Потом вдруг муж заболел и умер. Сильно она по нему убивалась, все на гроб падала. "Ой, кричала, - что я теперь делать-то буду? Ведь никогда я себе такого уже не найду!" Сильно ее все жалели. Только двух месяцев не прошло, стали соседи замечать, что к ней молодой человек шастает... Чуть вечер, он уже тут как тут, крадется... "Кто такой?" - спрашивают ее. "Да так... знакомый один... Денис... Дэн..." - "Ах, Денис... Вот он что... Ну ладно, - думают, поглядим, что это за Дэн - супермен..."
А скоро он у нее из квартиры и днем перестал вылазить, а машину захотел под окном оставлять. "Ты что, голубушка, любовника завела?" спросили ее в лоб. Она потупилась... "Ну, вы меня должны понять: мне сейчас тяжело одной... Потом, я же - женщина..." - "Так ты же мужа своего любила, говорила, что тебе никто другой не нужен! А тут двух месяцев не прошло, ты уже хахаля приняла?" - "А я мужа и сейчас люблю! - вскинулась она гордо. Вам этого никогда не понять!" Конечно, не понять, где yж там.
А потом стала она бегать по соседям и деньги занимать... Они к ней: "Что такое? Ты же среди нас всегда самая богатая была, и пособие по безработице получаешь, и у коммерсантов ребенка нянчишь. Куда деньги делись?" А она: то да се, отвечает, Денису, говорит, денег дала, на цветной телевизор, а то у него свой дома сломался. Ладно, дали. Потом в другой раз пришла. "А сейчас зачем деньги?" - "Да Денис, - говорит, - машину разбил, на починку." - "Так пусть он сам и платит!" - "Так у него нет, он же нигде не работает." - "А тебе не кажется, голубушка, что он тебя охмурил, вселился к тебе и только деньги из тебя сосет!" Тогда она взвилась: "Нет, вы его не знаете! Дэн - хороший! Вот только бы если еще водку не пил..." "Так он еще и пьет? - только удивляются соседи. - Вот приняла так приняла, двух месяцев не прошло..."
А он действительно сидит у нее дома и водку глушит, а она бегает, покупает ему за свои... Все хочет его подшить, только он не соглашается. А она боится, как бы он тоже не помер, муж-то ее от пьянки умер, от алкоголизма. Она ему кричит: "Ой, Дэн, не пей, а то умрешь!" А он: "Я еще молодой, у меня здоровья до хрена!" Так пока и живут. Только больше всего она боится, как бы родители бывшего мужа не узнали, что она уже другого приняла. А то квартира-то на них записана. И детей накопить не успели. А то узнают, попрут из квартиры, а квартира - большая, жалко. И Дэна не хочет выгонять. Так и живет, мучается, не знает, что делать...
И никто не знает. А я думаю так: с этими денисами и максимами, дэнами и максами, если по-поганому, по-американски их называть - надо разобраться, чтоб они хороших девушек и женщин с пути не сбивали. А этим, так называемым порядочным девушкам и женщинам, сказать, чтоб они в оба глядели и не поддавались ни на какие уговоры. И чаще себя приструнивали, стыд и совесть имели, а значит - и честь. И вообще надо нам всем, хорошим молодым людям, собраться вместе и сказать этим, которые нехорошие, решительное: нет! Встать грудью на защиту девушек и женщин. Пусть они только с нами водятся, с хорошими, а с плохими - нет.
ЗЯТЬЯ
Зовут ее Люся. Она - крута, крепка, куда с добром бабеночка. Когда-то она в Сибири жила, в славном городе Бийске, а потом в славную Москву перебралась. В Бийске хорошо, а в Москве - лучше.
Работает она на трех работах и очень любит поговорить, особенно рассказывать. Хлебом с медом ее не корми, дай только что-нибудь рассказать. А рассказывать больше всего любит о зятьях. Уж и муж ее толкает: "Нянь, а нянь, давай лучше на гармошке поиграем да песни попоем"! Он гармонист отчаянный, на всю округу известный. А она: "Нет, дай вначале о зятьях рассказать, потом попоем." И особенно незнакомым любит рассказывать, свои-то уж давно все наизусть знают. И рассказывает при случае:
- Не знаю у кого какие зятья, а у меня зятья что надо попались. Повезло мне. Один зять на метрополитене милиционером работает, порядок охраняет. А там бдительность-то о-го-го какая требуется, глаз да глаз! Потому что объект - стратегической важности! Другой зять - не промахнулся, тоже там работает, в метро, машинистом, составы водит. Головастые они у меня, зятья, умные. А то!
Приняли бы их тогда на ответственную работу, если б они дураками были? Да ни в жизнь! И главное - меня, тещу, уважают и ценят. Вот, соберусь я, к примеру, куда на метро поехать, хоть в Бутово, так первый зять, который милиционер, сразу передо мной двери распахивает: проходи, любимая теща, бесплатно пропускает... Я еще зайти не успею, гляжу, а второй-то зять, который машинист, уже состав подогнал, меня поджидает... Сам на почетное место усаживает и везет, куда скажу. Быстро так довозит, тоже по блату.
Так что гляжу я на них и не нарадуюсь, хорошие у меня зятья попались, толковые, мне стыдиться нечего. Тот, который милиционер, так он с его головой обязательно в министры внутренних дел пролезет. Будет потом всей шайкой-лейкой руководить, нe сразу, конечно... А другой, который машинист, так обязательно в министры путей сообщения проскочит, точно! Они у меня оба упорные, глотку вырвут, но своего добьются. А уж как станут они министрами, так у нас с дедом, с тестем ихним, не жизнь - а сплошная малина начнется. Мы тогда работать не будем, пусть они нас сладкими булками кормят, а мы будем только на гармошке играть да песни петь. То-то славная жизнь начнется!
Правда, сейчас мы немного тесновато живем: восемь человек в двухкомнатной квартире, внуки же еще... А куда внуков девать? С нами и живут... Свои внуки - не чужие. Ничего, веселые ребятишки. Так бывало разойдутся, - сам отец, милиционер, остановить не может... Так что пока не шибко-то разбежишься, но ничего, в тесноте - да не в обиде!
А зятьям, может, не сегодня-завтра по квартире дадут, отвалят за хорошую работу, за ударный труд. Метров по двести каждому. Одному где-нибудь на Рублевском шоссе, другому на Осенней улице. Чем черт не шутит! Дают же вон депутатам. Те из глубинки - из ниоткуда приедут, ни кола у них, ни двора в Москве, а через год, глядишь, они уже в собственных хоромах сидят, навсегда прописались и золотыми ложками едят...
А уж как получат мои зятья квартиры, уж мы тогда всем завистникам нос утрем! А то некоторые мне тут намекают: ты, дескать, тетка, того, сглупила, зятьев-то подмосковных взяла, не столичных ребят, сели они тебе на шею. Ну и что? Не всем московскими быть! Я и сама - из глубинки, считай, из деревни, стыдиться нечего. Главное - чтоб люди были хорошие и с головой дружили, как дед говорит, а пока - потерпим, не все сразу.
Правда, они у меня еще выпивают маленько, зятья-то, любят, так сказать, заложить за воротник. Ну и что? Не без этого. Они, слава Богу, люди не больные, пусть иногда и выпьют с устатку, под тещины блины. Но - не на работе же! У меня с этим строго. Я милицейскому-то зятю говорю: "Ты только на службе-то ни-ни, не употребляй ни грамма, а то выхватишь пистолет да начнешь сдуру палить во все стороны, вроде как преступников ловить... подведешь тогда тещу под монастырь!" А машинисту наказываю: "Ты только пьяный-то за руль не садись, не ездий, а то повезешь любимую тещу, да завезешь неизвестно куда, угробишь к чертям собачьим! А я еще пожить хочу". А они со мной во всем согласны. Пьяные ни за что на работу не пойдут.
Так что не знаю, какие у кого зятья, а я на своих погляжу, не нарадуюсь, повезло мне с ними.
После этого муж ее выносит гармошку, садятся они рядышком на лавочку, начинают играть и петь... И хорошо у них, складно получается. А песен они много знают, на целый день хватит. Поглядишь - обзавидуешься: вот что значит - любовь. И дома все хорошо, и дочки - хорошие, и зятья - славные, счастье подвалило. Каждому бы так. Да так не бывает. Счастье - не одеяло, на всех не растянешь, кто-то да все равно голяком останется.
ГОРОШИНА
Забралась одна баба - бабища здоровенная, на горошину. Сидит на горошине, причитает:
- Ой, снимите меня, сиротинушку, с проклятой горошины, ведь сорвусь расшибусь насмерть!
Ехал мимо рыцарь знаменитый, доспехами брякал, копьем в разные стороны тыкал, подвига жаждал...
Увидала его баба, заголосила пуще прежнего:
- Пособил бы ты мне, благородный человек, защитник униженных и обездоленных, на ровную землю ступить, а то ведь навернусь с верхотуры, сломлю себе шею лебединую!
Остановился рыцарь: что такое? что за базар? или угрожает кто?
Обрадовалась баба, протянула к нему руки призывно.
- А уж я тебя, принцесса, не оставлю, на край света за тобой пойду, правду искать...
Почесал рыцарь свой калган железный, так и сяк покумекал. "Нет, думает, - никак нам эту страшную бабью силу не удержать". Загремел своими железяками и дальше по своим победным делам поскакал...
Шел, продвигался солдат с войны, весь насквозь колотый и резанный вдоль и поперек, всякого лиха и страха натерпелся...
Возопила баба к нему:
- Эй, служба! Ссадил бы ты меня, ненаглядную, с горошины, а уж я тебе такие бастионы неприступные покажу, которые сами без боя сдаются!
Остановился солдат, почесал шрамы. "Нет, - думает, - много мы редутов взяли, а эту страшную силищу бабью нам никак не осилить". И пошел себе восвояси...
Пригорюнилась баба да ненадолго. Глядит, идет мимо земледелец, на пашню ковыляет. Стала она ему сокрушаться:
- Пахарь ты мой пахарь, пособил бы ты мне, голубице, с этого пьедестала, с проклятой горошины на ровную землю ступить, а уж я тебя отблагодарю, такую целину тебе покажу, что пахать тебе, Микуле Селяниновичу, - не перепахать!
Посмотрел человек на бабу-бабишу. "Нет, - думает, - врешь, кума, не проведешь, от такого дармового добра пуп развяжется! Уж лучше я пойду скудную да свою перепахивать". И пошел себе дальше...
Посидела баба, подождала, головой повертела - ни конного, ни пешего не видать. Стала вдруг на нее зевота наваливаться, вот-вот заснет, с горошины навернется, а она поспать-то, клопа придавить, всегда была здорова. Хотела уж сама слезть да подремать, пока сон-то не ушел, а сон-богатырь - лучший друг людей, особенно женщин, дело известное. Вдруг глядит, а на дороге столбиком пыль завивается, кто-то шпарит... А кто - не разглядеть. На всякий случай достала баба платочек кружевной, стала глаза утирать.
А это мальчик-с-пальчик идет, наяривает потихоньку, сынок Гусара Иваныча в люди пошел, путевку в жизнь пробивать, где гусарить, где как, хватит отца и мать проедать... Сам "взвейтесь кострами синие ночи" напевает, пыль посошком перебирает, вдруг да что умное и нужное обнаружит...
Тут и баба наконец его, шибздика, разглядела, уж так обрадовалась, сразу сон - как рукой сняло.
- Ах ты, - говорит, - мужичок-с-ноготок, молодой да ранний, тимуровец беззаветный, сними ты меня, Дюймовочку, с проклятой горошины, а уж я тебя сиротинушку усыновлю, такими сладкими сластями тебя угощу, век не забудешь!
- Что ж, прыгай, коли не страшно, - остановился мальчик-с-пальчик и руки выставил, - чем можем - поможем.
- А ну, народ, поберегись! - крикнула баба-бабища и вниз сиганула... Едва удержал ее мальчик-с-пальчик, баба-то - бабища действительно здоровая была, как кобыла колхозная.
А уж как ступила она на ровную землю, обрадовалась, что спаслась, по вихрам его потрепала.
- Молодец, - говорит, - так держать! Ну пойдем теперь до дома-до хаты, я тебя и чаем напою, и сладкими сластями угощу, ты такого сладкого еще не едал.
Привела его домой и чаем напоила, и сладкими сластями угостила. Все сделала честь по чести, и правда, он такого сладкого еще не едал.
Так и остался он у нее пока жить... Далеко не пошел, успеется. Утром она его и чаем напоит, и еще сладкого подсунет, хорошо ему. И ей хорошо. Не было у нее сынка и вдруг заимелся. А про горошину уже и забыли.
А баба-то бабища в библиотеке работала, книжки выдавала. И давай ему умные книжки между делом подсовывать, чтоб он поскорее умного начитался да все тайны мира и земли разгадал. А то все ходят в библиотеку, только книжки треплют, а никто неразгаданного разгадать не может, одна скукота с ними. А этот - шустрый, этот быстро туда заглянет, куда никто не заглядывал. А если сам не разберется, так она ему подскажет. То-то у них веселая жизнь начнется!
А горошина тоже долго не пролежала. Ее воробей по прозванию Пудик приметил. Пролетал он как-то мимо и склевал ее на затравку до ужина. А горошина такая древняя оказалась, что совсем несъедобная сделалась. Она еще во времена царя Гороха уродилась, царь-то сильно горохом увлекался. Он считал, что все в мире через пуп гороха завязано, он всему - указ, в нем время подремывает, одним глазком подглядывает...
Бродила горошина, бродила в животе у Пудика, никак не прижилась и вылетела со свистом вон... Да так ловко вылетела, что ею быка племенного в лоб убило. Долго потом в округе удивлялись: вроде и града никакого не было.
А горошина закатилась в канавку и схоронилась под камушек. И лежит там полеживает дo нового свидания. Сама подремывает, одним глазком подглядывает...
РЫБНОЕ МЕСТО
Не заладилась у одного мужика семейная жизнь, не заладилась любовь, выгнала его жена из дома с треском.
- Иди, - кричит, - шаромыжка, с глаз моих долой, все равно от тебя толку никакого нет!
Почесал мужик затылок, повздыхал, да делать нечего, говорит своему приятелю, такому же пьянчужке:
- Ничего, Роман, поедем к моей сестре на Волгу, там на рыбе проживем, а что дальше делать, видно будет. Нам, - говорит, - с тобой главное рыбное место в жизни найти, чтоб пальцем палец не ударить и как сыр в масле кататься!
Приехали на Волгу. А сестра гостям и не рада - лишние рты пожаловали. Выедет ее муж на реку, настегает окуньков, плотвицы да судачков, наварит ухи, а гости враз все сметут, отвалятся от стола и сидят, икают, животы у них тугие, как барабаны. День так прошел, другой...
"Нет, - думает сестра, - слишком прожорливый у меня братец оказался со своим Романом, таким же пьянчужкой, быстро меня объест, в бедность загонит!"
Говорит она братцу:
- Все, шабаш, брательник, зажился ты у меня со своим товарищем, объел, обпил, в бедность загнать норовишь, иди с глаз моих долой, шаромыжка такой!
Почесал мужик затылок, делать нечего, не хочет сестра его поить, кормить, дает от ворот поворот. Пошел он со своим приятелям Романом за деревню, поселился на бережке, в шалаше, благо пока тепло, лето. Лучше жизни и не придумаешь! Ловят они окуньков, плотвицу, уху варят, едят от пуза, как им богатыми стать, головы ломают. День так прошел, другой... На третий день слышат крики, галдеж со стороны деревни... Что такое?
Выскочили на высокий берег, посмотрели, а по реке громадный, как парус, серый плавник движется, белые буруны за собой оставляет... Это белуга к Каспийскому морю пробирается, выход ищет... А по берегу мужики и бабы бегут, галдят, - с топорами, с баграми, с вилами, хотят чудо рыбу изловить...
Что делать, как помочь? Такое диво раз в сто лет бывает. Роман заволновался, стал раздеваться, решил в Волгу нырять, голыми руками рыбину ловить... Едва удержал его мужик, Роман-то и плавать толком не умеет, он раньше только в тазике купался. А сам думает: что предпринять, как белугу в море не выпустить? Скинул он штаны - деваться некуда, гори все синим огнем! - и кинулся в Волгу-матушку...
Выплыл на середину, остановился напротив хода чудо-рыбы, стал по-флотски семафорить, - а он-то сам на флоте служил, - показывать рыбе, что никак ей нельзя к морю двигаться, ждут ее внизу лихие люди с сетями и с неводами, надо ей пока в сторону сворачивать... Остановилась рыба, послушалась его и свернула в рукав реки, заплыла скоро на мелководье рукав то ничем, тупиком заканчивался! - села брюхом на мель и ни взад, ни вперед сдвинуться не может. Подбежал к ней мужик, радуется, ладони потирает, не обошла его удача и смекалка не подвела.
Только недолго и радовался, налетели тут все деревенские скопом - с топорами, с баграми, с вилами...
- Наша рыба! - кричат. - А ты - не наш, нездешний, захватчик, проваливай по-хорошему!
Отступился мужик.
- Ладно, - говорит, - грабьте меня, режьте без ножа, потому что я душа-человек, ничего мне не жалко.
Обрадовались деревенские, накинулись на рыбу - и пошла потеха! Три дня они ее жарили-парили, вялили-коптили, еще и в бочки на зиму засолили, на всю деревню хватило, никто в обиде не остался.
А мужика после этого за хитрый ум и сноровку сильно в деревне зауважали. Так зауважали, что первая красавица его жить к себе приняла, а Романа сестра ее младшая взяла, татарские княжны обе. Стали они жить-поживать, жирок нагуливать.
А мужик после этого вдруг в писанину ударился, в стихи. Как написал полмешка - поехал в Москву, в Литературный институт поступил. Только не сразу поступил, сразу - не взяли. Сказали, что у него аттестат нe его, чужого человека.
- Ну и что? - удивился мужик. - Свой-то я потерял, а этот нашел, какая разница?
А те - ни в какую. Не хотят брать в студенты.
Сел он тогда на Тверском бульваре рядом с воротами Литинститута и голодовку объявил. Опять проявил смекалку. И еще корреспондентов пригласил, сказал, что рабоче-крестьянским происхождением попрекают. День так голодает, другой... Уже устал голодать, жрать как из ружья хочется, а не уходит, решил умереть на посту.
Решили тогда взять его в Литинститут, ну его к лешему, пусть учится, лишь бы отвязался.
Так и стал он студентом. И пошел учиться, пыхтеть, от других не отстает, мотает знания на ус, а еще на радость людям взял и книжку стихов издал - сразу знаменитым поэтом стал. Полюбил в ЦДЛ сидеть, в ресторане бузить. Особенно в дубовом зале, дубовый зал крепкий, все выдержит. Нашел-таки мужик рыбное место в жизни. Ананьев его фамилия. Я про него много слыхал. Стихи у него все о Волге, о рыбе, хорошие стихи. Дай Бог каждому таких стихов по полмешка. Вот как бывает в жизни, а бывает и не так.
Я о нем пока рассказал немного, а дальше еще расскажу, мне не жалко. И о других, не менее знаменитых, - тоже.
- Как же все-таки хорошо, что я актрисой не стала, на позорище выходить... Пришлось бы потом стыд всю жизнь хлебать...
- А я всегда против театра был! - радуется муж, что жена наконец домашняя нормальная стала, а сам пирожки уминает, спешит, чтоб еще коврики повязать и лобзиком попилить...
Так у них в доме хорошая жизнь наступила. Правильно. Дома все свое, что надо, есть: и театр, и опера, и консерватория, и культура, и даже... счастье. Нечего где попало шастать, искать то, чего там нет. Все - дома. Только что богемы одной - нет. Ну и ладно. Дома и без богемы хорошо. Можно обойтись.
ДЕНИСЫ И МАКСИМЫ
Ведь бывают же на белом свете такие нехорошие молодые люди, которые везде к девушкам и женщинам пристают, никакого проходу им и житья не дают! Где ни увидят - там и пристают, как банный лист, обещают горы золотые, а на поверку потом, на деле - одна наглая ложь получается, глупость и пакость выходит. Ходят, рыщут они по улицам, свистят в уши, и никак от них бедным девушкам и женщинам не отбиться! Да таких свистунов просто расстреливать надо! Чтоб не мешали людям нормально жить.
Вот, например, одна девушка, приятная во всех отношениях, приехала в Москву на рынке поторговать да деньгами разжиться, а то у них на Украине-то не шибко с деньгами... Увидел ее на рынке молодой татарин, полюбил, и скоро женился на ней... Стали они жить молодой семьей и радоваться. Все у них хорошо. Она даже и деток своих - у нее двое деток оказалось - в Москву перевезла и в школу определила.
Да стал к ней в будку, где она торговала, заглядывать один нехороший молодой человек... Назвался - Максимом. Макс - для краткости. Стал приставать к ней, даже посягать на нее... Сказал, что уж он полюбил ее крепко, до гроба... "Ты, - говорит, - убеги со мной... У меня своя комната в коммуналке, большая... Будем у меня жить да радоваться, друг на дружку наглядеться никак не сможем. А я тебя еще на хорошую работу устрою, хватит тебе овощами торговать, всю себя и тело свое драгоценное морозить... И денег будешь гораздо больше получать, и теща с тестем поедом есть не будут".
Услыхала такие сладкие речи девушка, польстилась и убежала к нему в коммуналку... И детей с собой перевезла, разрешил он ей вначале. И на работу действительно устроил, не соврал. Стала она на книжной бирже дорогими альбомами торговать и деньги прикапливать... Хорошо, в тепле, и холодом под подол не надувает, значит - и здоровье в сохранности.
Да только недолго все это продолжалось. Стали вдруг люди замечать, что лицо-то у нее, то с одной стороны, то с другой подмазано - синяки! "Что это у тебя такое?" - спрашивают. "Ой, да это я в ванну полезла помыться, поскользнулась..." "Ну-ну, - думают, - что-то ты слишком часто поскальзываться стала..." А то и на работу не выходит. Позвонит, скажет: "Заболела, простыла опять". Дня по три не появляется, пока лицо в норму не придет.
А он действительно прикладываться стал кулачком-то своим поганым. Она ему: "Ой, Макс, больно! Что ты делаешь?" А он только ухмыляется и идет пиво пить. Он пиво сильно любил. А ее уже разлюбил, надоела она ему. Ему сейчас к другим надо приставать, а она ему мешает. А она уже привыкла к нему, думала, что навсегда полюбила. И разрывается, не знает, что делать: то ли здесь оставаться, то ли к мужу проситься?.. И только и слышно: "Ой, Макс, больно!" - это он ее лупит. Вот тебе и Макс - мистер Квакс! И дети за нее вступаются, жалко им мать, да сделать ничего не могут, они же маленькие.
Ну, кое-как она от него убежала, долго он ее мучил, пока она от него вырвалась. Хорошо, что ее муж-то, молодой татарин, порядочным оказался, принял ее обратно, все забыл и простил. Сейчас она дома сидит, тихо, как мышка, лишний раз пикнуть боится. Реабилитируется. Законный муж лучше любовника оказался. Может, теперь поумнее станет. Давно пора голову на плечах иметь. Собирается опять в будку идти торговать, больше-то некуда... А где гарантия, что опять в эту будку очередной макс не засунется и не обработает? Мужа, что ли, рядом на цепь посадить? Конечно, нет никакой гарантии... Ох, и трудно же слабым девушкам и женщинам на свете жить! Особенно, если вокруг столько разных максов развелось...
А вот - далеко ходить не надо - еще один случай, глупая и грустная ситуация... Жила одна молодая женщина, тоже приятная во всех отношениях, со своим мужем, тоже друг на дружку наглядеться не могли. Потом вдруг муж заболел и умер. Сильно она по нему убивалась, все на гроб падала. "Ой, кричала, - что я теперь делать-то буду? Ведь никогда я себе такого уже не найду!" Сильно ее все жалели. Только двух месяцев не прошло, стали соседи замечать, что к ней молодой человек шастает... Чуть вечер, он уже тут как тут, крадется... "Кто такой?" - спрашивают ее. "Да так... знакомый один... Денис... Дэн..." - "Ах, Денис... Вот он что... Ну ладно, - думают, поглядим, что это за Дэн - супермен..."
А скоро он у нее из квартиры и днем перестал вылазить, а машину захотел под окном оставлять. "Ты что, голубушка, любовника завела?" спросили ее в лоб. Она потупилась... "Ну, вы меня должны понять: мне сейчас тяжело одной... Потом, я же - женщина..." - "Так ты же мужа своего любила, говорила, что тебе никто другой не нужен! А тут двух месяцев не прошло, ты уже хахаля приняла?" - "А я мужа и сейчас люблю! - вскинулась она гордо. Вам этого никогда не понять!" Конечно, не понять, где yж там.
А потом стала она бегать по соседям и деньги занимать... Они к ней: "Что такое? Ты же среди нас всегда самая богатая была, и пособие по безработице получаешь, и у коммерсантов ребенка нянчишь. Куда деньги делись?" А она: то да се, отвечает, Денису, говорит, денег дала, на цветной телевизор, а то у него свой дома сломался. Ладно, дали. Потом в другой раз пришла. "А сейчас зачем деньги?" - "Да Денис, - говорит, - машину разбил, на починку." - "Так пусть он сам и платит!" - "Так у него нет, он же нигде не работает." - "А тебе не кажется, голубушка, что он тебя охмурил, вселился к тебе и только деньги из тебя сосет!" Тогда она взвилась: "Нет, вы его не знаете! Дэн - хороший! Вот только бы если еще водку не пил..." "Так он еще и пьет? - только удивляются соседи. - Вот приняла так приняла, двух месяцев не прошло..."
А он действительно сидит у нее дома и водку глушит, а она бегает, покупает ему за свои... Все хочет его подшить, только он не соглашается. А она боится, как бы он тоже не помер, муж-то ее от пьянки умер, от алкоголизма. Она ему кричит: "Ой, Дэн, не пей, а то умрешь!" А он: "Я еще молодой, у меня здоровья до хрена!" Так пока и живут. Только больше всего она боится, как бы родители бывшего мужа не узнали, что она уже другого приняла. А то квартира-то на них записана. И детей накопить не успели. А то узнают, попрут из квартиры, а квартира - большая, жалко. И Дэна не хочет выгонять. Так и живет, мучается, не знает, что делать...
И никто не знает. А я думаю так: с этими денисами и максимами, дэнами и максами, если по-поганому, по-американски их называть - надо разобраться, чтоб они хороших девушек и женщин с пути не сбивали. А этим, так называемым порядочным девушкам и женщинам, сказать, чтоб они в оба глядели и не поддавались ни на какие уговоры. И чаще себя приструнивали, стыд и совесть имели, а значит - и честь. И вообще надо нам всем, хорошим молодым людям, собраться вместе и сказать этим, которые нехорошие, решительное: нет! Встать грудью на защиту девушек и женщин. Пусть они только с нами водятся, с хорошими, а с плохими - нет.
ЗЯТЬЯ
Зовут ее Люся. Она - крута, крепка, куда с добром бабеночка. Когда-то она в Сибири жила, в славном городе Бийске, а потом в славную Москву перебралась. В Бийске хорошо, а в Москве - лучше.
Работает она на трех работах и очень любит поговорить, особенно рассказывать. Хлебом с медом ее не корми, дай только что-нибудь рассказать. А рассказывать больше всего любит о зятьях. Уж и муж ее толкает: "Нянь, а нянь, давай лучше на гармошке поиграем да песни попоем"! Он гармонист отчаянный, на всю округу известный. А она: "Нет, дай вначале о зятьях рассказать, потом попоем." И особенно незнакомым любит рассказывать, свои-то уж давно все наизусть знают. И рассказывает при случае:
- Не знаю у кого какие зятья, а у меня зятья что надо попались. Повезло мне. Один зять на метрополитене милиционером работает, порядок охраняет. А там бдительность-то о-го-го какая требуется, глаз да глаз! Потому что объект - стратегической важности! Другой зять - не промахнулся, тоже там работает, в метро, машинистом, составы водит. Головастые они у меня, зятья, умные. А то!
Приняли бы их тогда на ответственную работу, если б они дураками были? Да ни в жизнь! И главное - меня, тещу, уважают и ценят. Вот, соберусь я, к примеру, куда на метро поехать, хоть в Бутово, так первый зять, который милиционер, сразу передо мной двери распахивает: проходи, любимая теща, бесплатно пропускает... Я еще зайти не успею, гляжу, а второй-то зять, который машинист, уже состав подогнал, меня поджидает... Сам на почетное место усаживает и везет, куда скажу. Быстро так довозит, тоже по блату.
Так что гляжу я на них и не нарадуюсь, хорошие у меня зятья попались, толковые, мне стыдиться нечего. Тот, который милиционер, так он с его головой обязательно в министры внутренних дел пролезет. Будет потом всей шайкой-лейкой руководить, нe сразу, конечно... А другой, который машинист, так обязательно в министры путей сообщения проскочит, точно! Они у меня оба упорные, глотку вырвут, но своего добьются. А уж как станут они министрами, так у нас с дедом, с тестем ихним, не жизнь - а сплошная малина начнется. Мы тогда работать не будем, пусть они нас сладкими булками кормят, а мы будем только на гармошке играть да песни петь. То-то славная жизнь начнется!
Правда, сейчас мы немного тесновато живем: восемь человек в двухкомнатной квартире, внуки же еще... А куда внуков девать? С нами и живут... Свои внуки - не чужие. Ничего, веселые ребятишки. Так бывало разойдутся, - сам отец, милиционер, остановить не может... Так что пока не шибко-то разбежишься, но ничего, в тесноте - да не в обиде!
А зятьям, может, не сегодня-завтра по квартире дадут, отвалят за хорошую работу, за ударный труд. Метров по двести каждому. Одному где-нибудь на Рублевском шоссе, другому на Осенней улице. Чем черт не шутит! Дают же вон депутатам. Те из глубинки - из ниоткуда приедут, ни кола у них, ни двора в Москве, а через год, глядишь, они уже в собственных хоромах сидят, навсегда прописались и золотыми ложками едят...
А уж как получат мои зятья квартиры, уж мы тогда всем завистникам нос утрем! А то некоторые мне тут намекают: ты, дескать, тетка, того, сглупила, зятьев-то подмосковных взяла, не столичных ребят, сели они тебе на шею. Ну и что? Не всем московскими быть! Я и сама - из глубинки, считай, из деревни, стыдиться нечего. Главное - чтоб люди были хорошие и с головой дружили, как дед говорит, а пока - потерпим, не все сразу.
Правда, они у меня еще выпивают маленько, зятья-то, любят, так сказать, заложить за воротник. Ну и что? Не без этого. Они, слава Богу, люди не больные, пусть иногда и выпьют с устатку, под тещины блины. Но - не на работе же! У меня с этим строго. Я милицейскому-то зятю говорю: "Ты только на службе-то ни-ни, не употребляй ни грамма, а то выхватишь пистолет да начнешь сдуру палить во все стороны, вроде как преступников ловить... подведешь тогда тещу под монастырь!" А машинисту наказываю: "Ты только пьяный-то за руль не садись, не ездий, а то повезешь любимую тещу, да завезешь неизвестно куда, угробишь к чертям собачьим! А я еще пожить хочу". А они со мной во всем согласны. Пьяные ни за что на работу не пойдут.
Так что не знаю, какие у кого зятья, а я на своих погляжу, не нарадуюсь, повезло мне с ними.
После этого муж ее выносит гармошку, садятся они рядышком на лавочку, начинают играть и петь... И хорошо у них, складно получается. А песен они много знают, на целый день хватит. Поглядишь - обзавидуешься: вот что значит - любовь. И дома все хорошо, и дочки - хорошие, и зятья - славные, счастье подвалило. Каждому бы так. Да так не бывает. Счастье - не одеяло, на всех не растянешь, кто-то да все равно голяком останется.
ГОРОШИНА
Забралась одна баба - бабища здоровенная, на горошину. Сидит на горошине, причитает:
- Ой, снимите меня, сиротинушку, с проклятой горошины, ведь сорвусь расшибусь насмерть!
Ехал мимо рыцарь знаменитый, доспехами брякал, копьем в разные стороны тыкал, подвига жаждал...
Увидала его баба, заголосила пуще прежнего:
- Пособил бы ты мне, благородный человек, защитник униженных и обездоленных, на ровную землю ступить, а то ведь навернусь с верхотуры, сломлю себе шею лебединую!
Остановился рыцарь: что такое? что за базар? или угрожает кто?
Обрадовалась баба, протянула к нему руки призывно.
- А уж я тебя, принцесса, не оставлю, на край света за тобой пойду, правду искать...
Почесал рыцарь свой калган железный, так и сяк покумекал. "Нет, думает, - никак нам эту страшную бабью силу не удержать". Загремел своими железяками и дальше по своим победным делам поскакал...
Шел, продвигался солдат с войны, весь насквозь колотый и резанный вдоль и поперек, всякого лиха и страха натерпелся...
Возопила баба к нему:
- Эй, служба! Ссадил бы ты меня, ненаглядную, с горошины, а уж я тебе такие бастионы неприступные покажу, которые сами без боя сдаются!
Остановился солдат, почесал шрамы. "Нет, - думает, - много мы редутов взяли, а эту страшную силищу бабью нам никак не осилить". И пошел себе восвояси...
Пригорюнилась баба да ненадолго. Глядит, идет мимо земледелец, на пашню ковыляет. Стала она ему сокрушаться:
- Пахарь ты мой пахарь, пособил бы ты мне, голубице, с этого пьедестала, с проклятой горошины на ровную землю ступить, а уж я тебя отблагодарю, такую целину тебе покажу, что пахать тебе, Микуле Селяниновичу, - не перепахать!
Посмотрел человек на бабу-бабишу. "Нет, - думает, - врешь, кума, не проведешь, от такого дармового добра пуп развяжется! Уж лучше я пойду скудную да свою перепахивать". И пошел себе дальше...
Посидела баба, подождала, головой повертела - ни конного, ни пешего не видать. Стала вдруг на нее зевота наваливаться, вот-вот заснет, с горошины навернется, а она поспать-то, клопа придавить, всегда была здорова. Хотела уж сама слезть да подремать, пока сон-то не ушел, а сон-богатырь - лучший друг людей, особенно женщин, дело известное. Вдруг глядит, а на дороге столбиком пыль завивается, кто-то шпарит... А кто - не разглядеть. На всякий случай достала баба платочек кружевной, стала глаза утирать.
А это мальчик-с-пальчик идет, наяривает потихоньку, сынок Гусара Иваныча в люди пошел, путевку в жизнь пробивать, где гусарить, где как, хватит отца и мать проедать... Сам "взвейтесь кострами синие ночи" напевает, пыль посошком перебирает, вдруг да что умное и нужное обнаружит...
Тут и баба наконец его, шибздика, разглядела, уж так обрадовалась, сразу сон - как рукой сняло.
- Ах ты, - говорит, - мужичок-с-ноготок, молодой да ранний, тимуровец беззаветный, сними ты меня, Дюймовочку, с проклятой горошины, а уж я тебя сиротинушку усыновлю, такими сладкими сластями тебя угощу, век не забудешь!
- Что ж, прыгай, коли не страшно, - остановился мальчик-с-пальчик и руки выставил, - чем можем - поможем.
- А ну, народ, поберегись! - крикнула баба-бабища и вниз сиганула... Едва удержал ее мальчик-с-пальчик, баба-то - бабища действительно здоровая была, как кобыла колхозная.
А уж как ступила она на ровную землю, обрадовалась, что спаслась, по вихрам его потрепала.
- Молодец, - говорит, - так держать! Ну пойдем теперь до дома-до хаты, я тебя и чаем напою, и сладкими сластями угощу, ты такого сладкого еще не едал.
Привела его домой и чаем напоила, и сладкими сластями угостила. Все сделала честь по чести, и правда, он такого сладкого еще не едал.
Так и остался он у нее пока жить... Далеко не пошел, успеется. Утром она его и чаем напоит, и еще сладкого подсунет, хорошо ему. И ей хорошо. Не было у нее сынка и вдруг заимелся. А про горошину уже и забыли.
А баба-то бабища в библиотеке работала, книжки выдавала. И давай ему умные книжки между делом подсовывать, чтоб он поскорее умного начитался да все тайны мира и земли разгадал. А то все ходят в библиотеку, только книжки треплют, а никто неразгаданного разгадать не может, одна скукота с ними. А этот - шустрый, этот быстро туда заглянет, куда никто не заглядывал. А если сам не разберется, так она ему подскажет. То-то у них веселая жизнь начнется!
А горошина тоже долго не пролежала. Ее воробей по прозванию Пудик приметил. Пролетал он как-то мимо и склевал ее на затравку до ужина. А горошина такая древняя оказалась, что совсем несъедобная сделалась. Она еще во времена царя Гороха уродилась, царь-то сильно горохом увлекался. Он считал, что все в мире через пуп гороха завязано, он всему - указ, в нем время подремывает, одним глазком подглядывает...
Бродила горошина, бродила в животе у Пудика, никак не прижилась и вылетела со свистом вон... Да так ловко вылетела, что ею быка племенного в лоб убило. Долго потом в округе удивлялись: вроде и града никакого не было.
А горошина закатилась в канавку и схоронилась под камушек. И лежит там полеживает дo нового свидания. Сама подремывает, одним глазком подглядывает...
РЫБНОЕ МЕСТО
Не заладилась у одного мужика семейная жизнь, не заладилась любовь, выгнала его жена из дома с треском.
- Иди, - кричит, - шаромыжка, с глаз моих долой, все равно от тебя толку никакого нет!
Почесал мужик затылок, повздыхал, да делать нечего, говорит своему приятелю, такому же пьянчужке:
- Ничего, Роман, поедем к моей сестре на Волгу, там на рыбе проживем, а что дальше делать, видно будет. Нам, - говорит, - с тобой главное рыбное место в жизни найти, чтоб пальцем палец не ударить и как сыр в масле кататься!
Приехали на Волгу. А сестра гостям и не рада - лишние рты пожаловали. Выедет ее муж на реку, настегает окуньков, плотвицы да судачков, наварит ухи, а гости враз все сметут, отвалятся от стола и сидят, икают, животы у них тугие, как барабаны. День так прошел, другой...
"Нет, - думает сестра, - слишком прожорливый у меня братец оказался со своим Романом, таким же пьянчужкой, быстро меня объест, в бедность загонит!"
Говорит она братцу:
- Все, шабаш, брательник, зажился ты у меня со своим товарищем, объел, обпил, в бедность загнать норовишь, иди с глаз моих долой, шаромыжка такой!
Почесал мужик затылок, делать нечего, не хочет сестра его поить, кормить, дает от ворот поворот. Пошел он со своим приятелям Романом за деревню, поселился на бережке, в шалаше, благо пока тепло, лето. Лучше жизни и не придумаешь! Ловят они окуньков, плотвицу, уху варят, едят от пуза, как им богатыми стать, головы ломают. День так прошел, другой... На третий день слышат крики, галдеж со стороны деревни... Что такое?
Выскочили на высокий берег, посмотрели, а по реке громадный, как парус, серый плавник движется, белые буруны за собой оставляет... Это белуга к Каспийскому морю пробирается, выход ищет... А по берегу мужики и бабы бегут, галдят, - с топорами, с баграми, с вилами, хотят чудо рыбу изловить...
Что делать, как помочь? Такое диво раз в сто лет бывает. Роман заволновался, стал раздеваться, решил в Волгу нырять, голыми руками рыбину ловить... Едва удержал его мужик, Роман-то и плавать толком не умеет, он раньше только в тазике купался. А сам думает: что предпринять, как белугу в море не выпустить? Скинул он штаны - деваться некуда, гори все синим огнем! - и кинулся в Волгу-матушку...
Выплыл на середину, остановился напротив хода чудо-рыбы, стал по-флотски семафорить, - а он-то сам на флоте служил, - показывать рыбе, что никак ей нельзя к морю двигаться, ждут ее внизу лихие люди с сетями и с неводами, надо ей пока в сторону сворачивать... Остановилась рыба, послушалась его и свернула в рукав реки, заплыла скоро на мелководье рукав то ничем, тупиком заканчивался! - села брюхом на мель и ни взад, ни вперед сдвинуться не может. Подбежал к ней мужик, радуется, ладони потирает, не обошла его удача и смекалка не подвела.
Только недолго и радовался, налетели тут все деревенские скопом - с топорами, с баграми, с вилами...
- Наша рыба! - кричат. - А ты - не наш, нездешний, захватчик, проваливай по-хорошему!
Отступился мужик.
- Ладно, - говорит, - грабьте меня, режьте без ножа, потому что я душа-человек, ничего мне не жалко.
Обрадовались деревенские, накинулись на рыбу - и пошла потеха! Три дня они ее жарили-парили, вялили-коптили, еще и в бочки на зиму засолили, на всю деревню хватило, никто в обиде не остался.
А мужика после этого за хитрый ум и сноровку сильно в деревне зауважали. Так зауважали, что первая красавица его жить к себе приняла, а Романа сестра ее младшая взяла, татарские княжны обе. Стали они жить-поживать, жирок нагуливать.
А мужик после этого вдруг в писанину ударился, в стихи. Как написал полмешка - поехал в Москву, в Литературный институт поступил. Только не сразу поступил, сразу - не взяли. Сказали, что у него аттестат нe его, чужого человека.
- Ну и что? - удивился мужик. - Свой-то я потерял, а этот нашел, какая разница?
А те - ни в какую. Не хотят брать в студенты.
Сел он тогда на Тверском бульваре рядом с воротами Литинститута и голодовку объявил. Опять проявил смекалку. И еще корреспондентов пригласил, сказал, что рабоче-крестьянским происхождением попрекают. День так голодает, другой... Уже устал голодать, жрать как из ружья хочется, а не уходит, решил умереть на посту.
Решили тогда взять его в Литинститут, ну его к лешему, пусть учится, лишь бы отвязался.
Так и стал он студентом. И пошел учиться, пыхтеть, от других не отстает, мотает знания на ус, а еще на радость людям взял и книжку стихов издал - сразу знаменитым поэтом стал. Полюбил в ЦДЛ сидеть, в ресторане бузить. Особенно в дубовом зале, дубовый зал крепкий, все выдержит. Нашел-таки мужик рыбное место в жизни. Ананьев его фамилия. Я про него много слыхал. Стихи у него все о Волге, о рыбе, хорошие стихи. Дай Бог каждому таких стихов по полмешка. Вот как бывает в жизни, а бывает и не так.
Я о нем пока рассказал немного, а дальше еще расскажу, мне не жалко. И о других, не менее знаменитых, - тоже.