Белокопытов Александр. Рассказы о базарах, гусарах и комиссарах

Белокопытов Александр
Рассказы о базарах, гусарах и комиссарах

   Александр Белокопытов
   Рассказы о базарах, гусарах и комиссарах
   Куда ни пойдешь, ни поедешь, всегда на кого-нибудь или на что-нибудь наткнешься и напорешься... Соберешься в одно хорошее место, а попадешь совсем в другое, не очень хорошее...
   Вместо театра, допустим, или библиотеки, вдруг - на базар нарвешься! А базар - шумный, наглый, не сразу и выберешься... Спросишь какую-нибудь безделицу, а сам от природы - культурный, вежливый, дальше - некуда! А тебе в ответ: "Следи за базаром, чукча!" - "В смысле?" - "В смысле - фильтруй компот!" А ты вроде и не чукча совсем, но - ладно, начинаешь следить за базаром, фильтровать... А базар-то - шумный, народу - до хрена! и народ-то нынче какой? Все - вор на воре и карманник на карманнике. Трудно уследить, а уж фильтровать - тем более. Того и гляди, - сам без штанов останешься!
   А то с гусаром перехлестнешься... Он скажет: "Давай-ка, брат, я тебе гусарскую балладу спою! Ты сам гусаром-то был?" - "Нет, гусаром не был. Так, погусаривал слегка..." - "Ну, тогда, слушай, учись". И начинает петь... Все уши тебе пропоет... А что тебе слушать? Ты и сам петь мастак. Хоть целую неделю, если заведешься. Ты сам этих баллад знаешь столько, что в пору на работу не ходить, а только петь да подплясывать, лишь бы кто уши развесил...
   А то со свиньей нос к носу встретишься. А свинья - здоровая, наглая тоже. А вдруг да она человечиной питается? Страшно...
   Или - еще смешней - к комиссару на закуску попадешь... Давай он тебя обрабатывать, так и так пробовать на зуб, грызть... А ты сам - занозистый, костистый, не сразу и угрызешь... Так, попробует он тебя, пожмакает-пожмакает, пока не выплюнет... Скажет: "Ладно, живи пока, иди дальше копти".
   Вот и живешь, и коптишь посреди житейского базара, в суете и томлении... Ждешь, когда из дыма огонь появится... Дыма без огня - не бывает.
   СЕРДЦЕ СВИНЬИ
   Один мужичина, горлопан и пустобрех, человек по всем статьям никудышный, сам себя переплюнул, в цари угодил. И как такое могло произойти? Никто до сих пор в толк взять не может. Но, что случилось, то случилось, как говорится: ничего не попишешь, не нашлось никакой другой примечательной фигуры, кроме него дурака.
   Сел мужичина на трон, стал царствовать. Жену свою, образину, первой красавицей при дворе объявил, перезрелых дочек в мгновение ока замуж выдал. Мужьям их, в качестве приданого, важные государственные посты отвалил: один стал самолетами заведовать, другой при винных погребах сел. Тут же, на всякий непредвиденный случай всем членам семейства за границей тайные счета открыли, береженого Бог бережет. Тряхнули казну, государство-то оно богатое, не обеднеет.
   Хорошо, позаботились первым делом о себе, ладно. Теперь бы только мужичине начать с умом царствовать, государству - богатеть, народу благоденствовать, да окажись он человеком запойным. Чуть что, с каким заморским гостем встреча, а он пьян в стельку, лыко не вяжет. Колобродит по дворцу, то о косяк шарахнется, глаз себе подобьет, то с лестницы навернется, нос сломает. Короче, ведет себя по-свински и никто с ним совладать не может, царь все-таки, не хухры-мухры. Потом, когда уже за глаза перельет, остановится кое-как. Отвадят его немного от пьянки, подлечат, повезут по городу проветриться, а он как заблажит:
   - Хочу, - кричит, - по малой нужде выйти и с народом пообщаться, я своего народа не боюсь!
   Делать нечего, надо тормозить, царь приказывает. Остановят машину, выйдет мужичина к народу, не успеет малую нужду справить - раз! - и в канал сыграет вниз головой, едва водолазы его спасут. Так и царствует через пень-колоду: сегодня - пьян, завтра - с похмелья, запустил все дела государственные. А все подручные его, как на грех, вор на воре оказались, прут и волокут в разные стороны, пока царь в беспамятстве. Все добро в стране растащили, народ в бедность загнали. Уж умные люди мужичине намекают:
   - Что ж ты, царь, творишь, как страной правишь?!
   А он давай на них орать, глотка-то луженая:
   - Я сам умнее умных! Нечего мне дураков слушать! Без сопливых скользко!
   Вот и попробуй, намекни такому.
   Долго ли, коротко ли это бесчинство продолжалось, но вдруг стало у мужчины от пьянства сердчишко пошаливать, так пошаливать, что в пору дуба дать можно. Заволновались все домашние и прихлебатели: что делать? Ведь если царь и вправду дуба даст, то попрут их всех со двора под зад коленом и все кровью и потом нажитое добро отнимут! Как горю помочь? Вынырнул тут один хитрован, наполовину рыжий, наполовину черный с проволочными кудрями, подсказал:
   - Есть, - говорит, - далеко за морями, за океанами в одном поганом царстве лекарь знаменитый, как раз по сердечным делам большой мастер.
   Быстренько снарядили к нему гонцов, посулили горы золотые, только бы вылечил.
   Лекарь не заставил себя долго ждать, скоро примчался с банкой под мышкой, а в банке сердце от племенного кабана по кличке Билли в специальном растворе болтается. "Для хорошего человека, - здраво рассудил лекарь, - и у Билли сердце вынуть не жалко". Положили царя на хирургический стол, поколдовал над ним лекарь, поставил ему сердце от хряка. Открыл царь один глаз, спрашивает:
   - Ну как, могу я теперь вволю в серьезные мужские игры наиграться?
   - Можешь, - отвечает лекарь, - даже и штангу поднимать.
   - О-о, - обрадовался мужичина, побежал к жене. - Слышь, тетка, мне с новым сердцем все можно, даже и штангу поднимать. Всех я вас теперь в бараний рог согну!
   - Но-но, штангу ему поднимать... - поддакивает жена. - Да ты, мурло, за свою жизнь-то ничего тяжелее стакана не поднимал!
   - Молчи, дура! - заревел на нее мужичина.
   - Сам молчи, боров, ты мне не указ, я сама - царица! - не сдается жена. Так и поговорили.
   А сердце и впрямь хорошо заработало, гонит кровь, как добрая помпа. Теперь бы царю только работать и работать, страну за уши из дерьма вытягивать, в которое он ее вверг, но тут новая напасть на него навалилась: видом он стал преображаться. Лоб его начал как бы назад уходить, сглаживаться, а лицо, наоборот, вперед вытягиваться до неприличия. И вести себя при этом стал мужичина совсем непонятно. Придет бывало на ответственное заседание, сядет на председательское место и вдруг возьмет ни с того, ни с сего и бухнет ноги на стол... Сам смотрит на всех как ни в чем ни бывало. Что за чудеса в решете? Надо важные государственные задачи решать, думать, у кого еще денег перехватить, а тут черт знает что творится, - цирк да и только! А он доклады слушает, зевает, ухмыляется, ждет не дождется, когда эта бодяга закончится. А уж если заговорит иной раз, то такую околесицу понесет, срам слушать. Уж и жена пытается его вразумить:
   - Ты что это, хряк, государством опять не занимаешься, совсем по-свински себя ведешь?
   А он в ответ:
   - Молчать, хавронья! Кто в свинарнике пахан?!
   Вот и поговори с таким.
   Дальше еще хлеще пошло. Стало у него шею распирать, так расперло, что ни в один воротник она не лезет, а тело жесткой щетиной покрылось. Издали посмотреть на мужичину - свинья свиньей. Вот тебе и царь! И что с его таким свинячим видом делать? А ведь ему еще указы издавать, страной руководить надо. И как его такого на люди выпускать.
   Догадались пока вместо него на заседания куклу резиновую подсовывать. Надуют, посадят ее в отдалении, в нужный момент дернут веревочку, она головой кивнет, вроде как царь со всем согласен. Несколько раз провернули это дело, пока с рук сошло. Но ведь вечно так продолжаться не может, надо спасать ситуацию, иначе гибель всему семейству и челяди. Все головы ломают, а никто ничего путного подсказать не может, даже самый хитрый хитрован, наполовину рыжий, наполовину черный, и тот руками разводит.
   А царю хоть бы что, хлебнет из бутылочки и куролесит в задних палатах дворца, на всех и на все наплевал, носом тумбочки переворачивает, ковры роет, вроде как что идет. И таким своенравным стал, никого не признает, даже супругу. Уже ближе к вечеру изловят его кое-как, навалятся скопом, свяжут веревками, обреют всю похабную щетину начисто, а к утру, смотришь, он опять весь оброс до безобразия.
   А скоро и совсем невероятное случилось... Соскочил он среди ночи с супружеского ложа, завизжал как резаный, помчался вниз по парадным лестницам, распугал охрану, вышиб двери дубовые - и дунул неизвестно куда! Что тут началось! Все переполошились, кинулись искать... И царская служба безопасности, и милиция, и войска, даже самолеты в воздух поднялись. Долго искали, с ног сбились, а толку нет. Как сквозь землю царь провалился!
   Спасибо одному забулдыге, осеменителю со свинофермы, тот в канаве спал, пьяный-пьяный, а одним глазом все приметил, продал информацию государственной важности за две бутылки водки. Рассказал, что пробегал мимо него под утро кто-то страшный в сторону свинофермы, хрюкал и ревел грозно, весь сладкий сон нарушил, не иначе как сам царь и был!
   Поехали на свиноферму - и точно. "Было такое, - поведали рабочие. Ворвался на территорию нездешний кабан, снес ворота металлические, напугал служащих до полусмерти и ринулся прямиком в загон к свиноматкам, только там и успокоился". Подошли к загону, поглядели, а там действительно среди породистых свиноматок здоровенный хряк бродит, довольно грязь месит, любовно всхрюкивает и по-хозяйски о маток трется. А как одолеет его жажда, подойдет он к корыту, похлебает окрошки и давай опять тереться, ласкаться о пышнотелых подруг, хорошо ему здесь в гареме, вольготно. Только по обрывкам синих кальсон его, царя-то, и признали. Нашел он таки свое место в жизни.
   А уж как увидел он свиту и жену свою законную, как вздыбил щетину на загривке, как кинулся зверем на решетку с намерением всех изувечить и жизни лишить! При этом будто еще и слова человечьи произнести пытается, только они все больше площадную ругань напоминают. Тут, наконец, и супруга его узнала, возопила:
   - Муж мой любезный, на кого ж ты меня, ненаглядную, покидаешь?! Стала волосы на голове рвать.
   И челядь взвыла: куда им теперь без царя деваться?! Пытались они его образумить и пирожков сладких обещали, и сливовой наливки, - куда там! Свинья, она и в Африке свинья!
   Делать нечего, кинулись они бегом во дворец манатки собирать да деру давать куда подальше, пока не спохватились, что они страну вконец разбазарили и народ облапошили. Вот и пришло время тайные заграничные счета потрошить, деньги тратить, пока не заржавели. Дураков-то нынче нет.
   СЫН БРАТВЫ
   Едут в навороченном джипе двое крепких ребят, утюжат город, ни Бога, ни черта, ни милиции не боятся. Смотрят, на обочине дороги мальчонка с плакатиком стоит. На плакатике написано "Хочу есть".
   - Нехорошо, - говорит один.
   - Точно, - поддакивает другой. - Ребенок голодный.
   Остановили они машину, спрашивают:
   - Ты почему это, Ваня, голодный? Родители не кормят?
   - Ага, - отвечает мальчонка, - они в финансовой пирамиде участвовали, сгорели дотла. Я теперь сам по себе сиротствую.
   - Вот оно как... А в школу ходишь? - стало им жалко малыша.
   - Нет, не хожу. Не до школы мне сейчас, себя бы прокормить. Да школа не волк, в лес не убежит, я ее потом экстерном закончу, как Ленин.
   - Ишь ты, какой умный, - удивились ребята, - как Ленин... А сколько будет дважды два?
   Мальчонка напряг лоб.
   - Восемь, - отвечает.
   - Это почему же восемь?
   Тот хитро сощурился.
   - А еще четыре в уме, себе на карман пошло.
   - Ишь ты, какой головастый, - ещe раз удивились ребята. - Себя не обсчитал, молодой да ранний. А ты клей не нюхаешь?
   - Нет, - заявляет малыш, - все это сомнительные допинги, я за здоровый образ жизни.
   "Ты гляди, не голова у мальчонки, а ума палата", - подумали ребята, говорят ему:
   - Ну, коль ты сирота со всех сторон, пойдем тогда к нам жить, будешь у нас сыном полка, а уж мы тебя в люди выведем.
   Сказано - сделано, взяли его к себе, так рассудили: хоть сами недоумки, даже школу в свое время вытянуть не могли, не дал Бог таланта, пусть хоть другие доучатся. А из него, может, финансовый гений вырастет, второй Сорос. Чем черт не шутит?! Выучится, будет потом энергосистемой страны заведовать или чем похлеще. А то, может, еще и в президенты двинет! Не жизнь тогда у них, а сплошная лафа начнется.
   Напоили, накормили мальчонку, решили его в Англию на учебу отправить. Ведь отправляют же эстрадные звезды своих маленьких дураков за границу обучаться. А мы чем хуже? Тоже по-своему звезды. Только не греем. Деньги можно по-всякому вкладывать, а то, что лучше всего их в умные мозги вкладывать, так это сейчас любому идиоту понятно, все потом сторицей вернется.
   Отправили его в Англию. Сами радуются: вот, пройдет он науки, вернется домой, станет головой работать, деньги лопатой грести, так они сразу от дел отойдут, выйдут на заслуженный отдых, будут из саун не вылазить, с девками кувыркаться да на остров Бали на подводную охоту ездить.
   А мальчонка учится в Англии, пыхтит, грызет гранит науки, постигает мировую экономику. И так хорошо учится, - первый из первых, даже сам ушастый наследник английского престола приезжал ему за успехи руку жать. "Молодец, - говорит, - Ваня, так держать!"
   Как окончил мальчонка учебу - вернулся домой, кучу разных дипломов привез. Сам повзрослел, стал весь из себя такой серьезный, на лбу от большого ума вертикальная морщина, на носу очки в золотой оправе. Обрадовались ребята, что будущий финансовый гений домой вернулся, надежда их и опора.
   - Иди, - говорят ему, - садись сразу в президенты банка, держим для тебя теплое место, бери бразды правления в свои руки, банкуй, так сказать. Крути-верти, наворачивай копейку на копейку, а мы теперь от дел отойдем, будем из саун не вылазить, с девками кувыркаться да на остров Бали на подводную охоту ездить.
   Напряг мальчонка вертикальную морщину и отвечает с философской невозмутимостью:
   - А социальная справедливость? Как насчет того, чтобы каждому по труду?
   Глядят на него ребята в недоумении: слишком мудрено приемный сынок выражается.
   - Какая такая справедливость? Справедливость, она - вот, - и крепко сжатый кулак показывают. - Кто сильней! - тот и прав, закон - тайга.
   - К рукам бы еще голову иметь хорошо, - улыбается мальчонка. - Не хочу идти в банкиры, хочу - в милиционеры! - И ботинками от "Гуччи" притопывает.
   Ребята в еще большем недоумении.
   - Ты что, Ваня, сынок, золотая голова, второй Сорос, сдурел, что ли? Мы ли тебя не холили, не нежили, в Англию учиться не отправляли. Мы теперь отдыхать должны, а ты нас содержать.
   - А на нарах париться не хотите? - режет их без ножа мальчонка.
   "Вот те раз, - изумились ребята от такой подлянки, - выучили на свою голову, пригрели змею на груди". Никак его образумить не могут.
   А Ваня, не долго думая, шасть туда, куда нужно, и сдал ребят со всеми потрохами. Все их явки, связи и банковские заначки выдал, поступил как Павлик Морозов. Сам ученые дипломы на шкаф забросил и помчался в милицию на службу проситься, ужасно хочется ему из пистолета попалить, бандитов погонять, недаром он в детстве любил ворон из рогатки лупить. "О, обрадовались милиционеры. - Нашего полку прибыло!" Стали руки потирать: теперь дело пойдет.
   А ребята пригорюнились и в солнечную Мордовию поехали, на нарах париться.
   РОДНОЕ ИМЯ
   Была у одного мужика собака: черная, злая, страшная, звал он ее Черкес. А люди интересуются:
   - Ты зачем это, мужик, собаку Черкесом назвал?
   - Как зачем? Затем, что она черная, злая, страшная, как черкес, только черкесом ей и быть.
   А те головами качают:
   - Назвал бы каким другим именем, хоть бы Гитлером, он тоже злой был, а то, неровен час, прослышат черкесы, приедут из тебя шашлык делать.
   И вправду, прослышали черкесы, приехали с Кавказа, в бурках, с кинжалами, черные, злые, страшные, спрашивают мужика:
   - Ты зачем это, мужик, собаку Черкесом назвал, нешто черкес не человек? - сами глазами сверкают, кинжалами угрожают.
   Испугался мужик, и собака его испугалась, под крыльцо забилась. Перевел он кое-как дух.
   - Ладно, - говорит, - коли вам, черкесам, не нравится, тогда я его по-другому назову, будет он отныне Гитлером.
   Обрадовались черкесы, раскатали ковры, стали с мужиком чачу и вино пить, лезгинку танцевать, а собаку Гитлером навеличивать. Неделю пили, плясали, умаяли мужика с собакой, наконец, уехали к себе на Кавказ, довольные.
   А люди опять мужика теребят:
   - Ты зачем, мужик, собаку Гитлером назвал, а вдруг да это кому в неметчине не понравится, вдруг да он у них в национальных героях ходит?
   - Как так? - удивляется мужик. - Он же на весь мир буром пер, никого в рыло не ставил, злобы в нем ужас сколько было. Вот и собака моя такая же, злее ее в округе нет, в самый раз ей Гитлером быть.
   - Ну, как знаешь, - отвечают ему.
   Долго не прошло, и вправду, приезжает к нему от немцев чрезвычайный и полномочный представитель герр Ганс с фрау Эльзой. Ганса-то с гамбурских сосисок и с пива разнесло во все стороны и фрау Эльзу тоже, спрашивает он, отдуваясь:
   - У тебя, что ли, мужик, собака по имени Гитлер есть?
   - У меня, - отвечает мужик и зовет: - Гитлер!
   Вылетает Гитлер - злой, страшный, шерсть на загривке стоит, чуб на один глаз свесился, на Ганса броситься норовит. Спрятался немец со страху за мужика, говорит:
   - Оно, конечно, так, много наш Гитлер зла в мировом масштаба натворил, фигура отрицательная, но все-таки неоднозначная, в истории особняком стоит и негоже его именем собаку называть, не поймут немцы, обидятся.
   Призадумался мужик, почесал затылок, теперь получается - немцы в обиде, опять незадача.
   - Ладно, - отвечает, - раз нация просит, не будет он отныне Гитлером, да и не пристало ему им быть, хоть он и злой, страшный, а все же наша собачка, русская, будет он теперь навсегда - Шариком!
   Обрадовался Шарик, что наконец-то его настоящим, родным именем назвали, воспрял духом, завертел хвостом, а прежнее свое поганое имя забыл напрочь, а герр Ганс обрадовался, что добрую весть домой привезет, достал склянку со шнапсом, сосисок гамбурских, стали они с мужиком пить-гулять, приятные слова друг другу говорить. Неделю гуляли, едва смог герр Ганс обратно уехать, где голова, где ноги не разберешь, чуть фрау Эльзу не забыл, она от радости в помидорах кувыркалась. У мужика-то в огороде, как в лесу было, заблудиться - не мудрено. Едва ее выволокли оттуда. Хотел герр Ганс на радостях и мужика в неметчину забрать, да тот отказался. "Куда, говорит, - мы с Шариком, коренные русаки, поедем? Нам чужие края на дух не нужны!"
   Как уехал немец, остался мужик с Шариком вдвоем. А Шарик переменился и не узнать. Из злого и страшного в покладистого и рассудительного пса превратился. Перестал попусту брехать, на людей бросаться, стал с умом мужиково добро охранять. Стало имя собаке и собачьей душе соответствовать, как и должно быть.
   СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА
   Белым он давно уже не был, а скорее был темным, даже ближе к черному, и не бычком уже, а быком. Бычком когда-то ласково называла его мать, преисполненная любви, рассказывала ему хорошие, умные сказки. Было это очень давно, в тихом покойном детстве, в деревне, где рядом с домом было зеленое поле, над ним висело солнце и светило всем одинаково.
   Теперь он заматерел, на могучей шее болтается золотая цепь в палец толщиной и зовут его не иначе как: Бык. Но ему грустно.
   Вот, сидит он у себя дома, курит душистую египетскую сигарету, прихлебывает из хрустального стакана горячительное пойло, размышляет. Забегает его жена, модель не модель, но все параметры у нее соблюдены, не корова. Говорит игриво:
   - Что-то ты, Быков, в последнее время много думаешь, а много думать вредно. Наверное, о телках? Придумал бы лучше, где мы нынче отдыхать будем, может, в Африку махнем, на сафари, или в Египет? А то везде скукота.
   - В деревню, - отвечает он. - Хочется просто по траве походить, на лугу в тенечке полежать.
   Ему и вправду хочется лечь в траву, стать для мира невидимым и пролежать так всю оставшуюся жизнь, чтоб никто не беспокоил.
   - Фи-и, - отвечает жена, - как неинтересно, в деревню.... Ну, развеселил. Скажи-ка мне лучше вот что: долго мы будем в этой пятикомнатной двухуровневой халупе прозябать? Надоело! Не хочу жить в этой хибаре, хочу жить в отдельном особняке.
   - Дом в деревне, - подсказывает он.
   Жена испепеляет его взглядом, такие шутки ей непонятны.
   - Нет, сегодня ты решительно не в себе. Дай-ка мне лучше баксов, куплю я себе новых тряпок, а то с тобой с тоски подохнешь.
   Получив деньги, говорит напоследок:
   - И вообще, Быков, тебе по твоей работе, давно надо не быком быть, а бычарой, лоб-то у тебя, как у профессора.
   А ему по-прежнему грустно и поило не помогает.
   Звонит мобильный телефон, предлагается ему немедленно поехать по серьезным делам бычачьим, а он ни в какую, отказывается, все ему надоело.
   Другой бык не понимает его, пытается переубедить:
   - Ты же в стаде, Бык, а у нас, сам знаешь, какие законы: вход - рубль, выход - червонец. Зря ты так. А уж племенным быкам это точно не понравится.
   - Ну, и плевать, - отвечает он. Грустно ему, и все.
   Как бы там ни было, но однажды не вернулся он домой, смолола его мясорубка жизни, поехал он по своим бычачьим делам, и завалили его, как быка на бойне.
   Жена его долго не переживала, нашла себе другого быка, даже бычару, со лбом твердокаменным, с холодным сердцем, и укатила с ним в Африку, на сафари. О нем скоро и забыла. Слишком он был чувствительным, а быть слишком чувствительным в этой жизни нельзя, а уж ностальгировать, и подавно, непозволительная это нынче роскошь, пропадешь.
   УПРАВА
   Солдат возвращается с войны, весь битый-перебитый, всякого лиха натерпелся, - в чем душа держится! - долго дома не был, на Чечню ходил.
   Доковылял кое-как до своей деревни, встречает его жена на пороге, от неожиданности дар речи потеряла... Не ожидала. Но показывает, что рада, говорит кое-как:
   - Здравствуй, Вася! Я - снеслася... - и руками разводит. Ведет его в избу, сама глаза прячет.
   Глядит солдат, а там семеро по лавкам сидят, все черненькие, вроде как детки его, все сопливые да золотушные. Уходил-то когда на войну, деток не было, а тут - полон дом. Повздыхал он, посокрушался, хотел от ратных трудов отдохнуть, раны залечить, да делать нечего, надо семью кормить. Свое доброе хозяйство без него в полный упадок пришло, а всю землю в округе заезжие лихие люди скупили.
   Почесал солдат голову, пошел к заезжему человеку, нынешнему господину, на работу наниматься. Пришел, глядит, а господин-то - кавказец! "Что ж такое? - думает. - Я перед ними никогда шею не гнул, пулям не кланялся, а тут на тебе! Так не пойдет". Пошел к другому господину, а там опять кавказец! Пошел к третьему - и там та же песня. Погоревал солдат, да делать нечего, - нанялся в батраки. И пошел хребет ломать. Трудится, рук не покладая, лишнюю копейку домой старается вышибить.
   Вот настал день расчета. Приходит он на господский двор, а приказчик, тоже кавказского вида, говорит ему:
   - А ведь тебе, Вася, нынче ничего не выходит, то да се, да трали-вали, так что это ты еще господину должен остался.
   "Что такое? Как так?" - ничего не может уразуметь солдат, пошел со двора восвояси... Следующий месяц еще пуще прежнего вкалывает, хлещется, хочет все упущенное наверстать... Приходит в день расчета, а гундосый приказчик ему и говорит:
   - Ты, Вася, и в этот раз плохо работал, то да се, да трали-вали, так что ничего тебе не причитается, а наоборот, ты еще хозяину должен остался.
   Постоял солдат в недоумении, ничего понять не может, сгорбился и пошел восвояси... Вышел на проезжий тракт. "Брошусь, - думает, - с горя под колеса, не могу этого беспредела видеть".
   Недолго и простоял, вот летит навстречу тройка, лошади, что борзые собаки, несут... Только собрался он под колеса кинуться, да резвые лошади перед ним как вкопанные остановились... А из пролетки седой генерал молодцевато выскочил: в лентах, в орденах, усы лихо закручены, один глаз под черной лентой. Подбежал он к солдату, поднял его с колен, облобызал и по имени назвал. Тут и солдат генерала признал, под его началом он в Чечне воевал. Спрашивает его генерал:
   - Что ж ты после ратных трудов не отдыхаешь, раны не залечиваешь, а вроде как милостыню собираешь? Зря, что ли, мы с тобой столько лет шеи не гнули, пулям не кланялись.
   И рассказал ему солдат все как на духу.
   - Вот оно что? - удивился генерал. - Ну да ничего, эту канитель мы с тобой живо растрясем. Нам ли, видавшим виды, в своем доме не управиться. Садись.
   Прямиком к господскому дому и подъехали... Вот уже и расторопный приказчик летит к ним, сломя голову... Достал генерал нагайку и, ни слова ни говоря, давай толстую морду охаживать, в пыли валять... Тут и сам господин бежит.
   - Кто такие? - кричит. - Что за произвол? - Увидел генерала, оскалился.
   А генерал и его взял в оборот, да так, что искры из глаз посыпались...
   - Кому говорено, морды некрещеные, сидеть за линией, носа не высовывать! - так рявкнул на них генерал, что в господском доме стекла посыпались и полетел новоявленный господин со своей дворней кубарем за черту, в свое тридевятое царство поганое.
   После этого подъехали они ко второму помещичьему дому, и там справедливый генерал управу навел. А напоследок и с третьим господином по совести разобрался.
   Отряхнул он пыль, пот после трудов праведных, выпил с солдатом полштофа водки, подкрутил усы и поехал по своим безотлагательным делам дальше. А солдата за главного оставил, мир и порядок блюсти.
   НЕВЕЗУХА
   Один парнишечка никак не мог на работу устроиться. Не берут его и все. Говорят, что он немного того, туповатый, хоть и косая сажень в плечах, а работник из него никудышний будет, смекалки ему недостает. Ну, насчет этого они, пожалуй, частично правы, большим умом он никогда не блистал, да и в школе через пень колоду учился, ну и что с того, с кем не бывает, огрехи молодости.