Страница:
А между тем у него уйма дел, которые требуют и времени, и сил. На собрание пришло гораздо меньше людей, чем он ожидал, хотя там были и мужчины, и женщины. Он знал, в чем причина. В тот же вечер в горах было назначено другое собрание. Барнс разузнал об этом и доложил ему. Но Алекс помнил, что объявил жителей Кембрана свободными людьми, которые вправе собираться и сами решать свои проблемы. Он не предпринял никаких попыток, чтобы воспрепятствовать им или разузнать, для чего они собираются.
Так много дел! Если бы не Верити, думал Алекс, он мог бы с головой уйти в эти хлопоты и забыть о своих личных горестях. Но когда все распоряжения, что он планировал на день, были отданы, все дела сделаны, перед ним опять вставала проблема, что делать с дочерью. В конце концов, если ему придется нанять нового управляющего, совсем не такого, как Барнс, и уехать с дочерью в Англию, значит, так тому и быть. Может быть, и для него было бы лучше уехать. Тогда он смог бы смотреть на Кембран, как и следует на него смотреть, — просто как на часть его собственности, как на один из источников дохода.
— Ты не хочешь прогуляться по холмам с папой? — спросил он однажды вечером Верити.
— Нет, — ответила девочка. Она потянулась за куклой, но тут же положила ее на место. — Там холодно.
— Мы можем одеться потеплее, — сказал Алекс, — а потом сравним, чей нос покраснеет больше.
— Нет, — повторила Верити, — я не хочу.
Ее капризы и недовольный вид раздражали Алекса. Он едва сдержался, чтобы не уйти из комнаты и не оставить ее наедине с ее обидами. Но он понимал, что дочь не виновата. Он присел на стул и внимательно посмотрел на нее. Верити, почувствовав его взгляд, снова взяла куклу на руки и начала механически укачивать ее.
— Дорогая, — сказал Алекс, — ну скажи мне, что с тобой творится?
Конечно, он знал, в чем дело. Больше недели он пытался убедить себя, что детская воля к жизни возьмет верх, что дочь скоро забудет о потере и снова будет весела и жизнерадостна. Но сам он не мог забыть и постоянно ощущал ноющую внутри пустоту — даже не пустоту, а боль.
— Ничего. — Верити надулась. — Просто не хочу этих дурацких прогулок.
— Может, тогда почитаем? — настаивал Алекс. — Почитаешь мне? Или хочешь, чтобы я почитал тебе?
Бедная кукла полетела на пол.
— Я не хочу! Я ничего не хочу! — закричала она и посмотрела на него с ненавистью и тоской.
Алекс смотрел на нее. Что ж, в конце концов имя должно быть произнесено. Он не хотел говорить о ней. Не хотел даже думать о ней, хотя всю эту неделю не мог думать ни о чем другом.
— Ты скучаешь по миссис Джонс? — спросил он.
— Нет! — Ее глаза на мгновение вспыхнули. — Я ненавижу ее! Я больше никогда не хочу видеть ее! Она плохая учительница!
Алекс медленно перевел дух.
— За что же ты ненавидишь ее? — спросил он.
— А почему она так не любит меня?! — вскричала Верити. — Она ушла и ничего не сказала мне. Ну и ладно! Мне все равно! Все равно я ненавижу ее.
— Иди-ка сюда, — сказал Алекс, беря ее за руку. Верити угрюмо посмотрела на его руку, но не выдернула свою. Алекс посадил ее на колени, погладил по голове. Она тут же уткнулась лицом в его жилет и расплакалась.
— Я плохая, да? — едва можно было разобрать из ее рыданий. — Но я ведь старалась быть хорошей, папа. Зачем она ненавидит меня? Я старалась быть хорошей. Ненавижу, ненавижу ее!
Алекс прижимал к себе дочку, целуя в макушку.
— Это я виноват, малыш, — наконец заговорил он. — Я не рассказал тебе, что случилось с миссис Джонс. Я подумал, что это расстроит тебя. Ты помнишь тот день, когда миссис Джонс ушла в гостевые комнаты? Я тогда сказал тебе, что она немного заболела. Но наверное, лучше мне сказать тебе правду.
— Она заболела, потому что не хотела больше заниматься со мной! — выпалила Верити.
— Нет. — Алекс снова поцеловал ее в макушку. — Тут есть нехорошие люди. Так вот, эти люди ночью избили миссис Джонс плетками, и у нее распухла спина и сильно болела. Ты помнишь, как однажды ночью в горах кричали дикие звери?
И он рассказал ей о «бешеных быках», о том, что они сделали с Шерон и почему.
— Она не приходит к нам больше потому, — закончил он свой рассказ, — что некоторые люди в Кембране будут думать, что она действительно шпионка, а она очень любит Кембран и его жителей.
Верити некоторое время помолчала.
— Значит, нас она не любит, папа? — заключила она. Алекс закрыл глаза, и снова перед его мысленным взором возникла Шерон. Обнаженная, она лежала в постели под ним, и их тела сливались в одно, и ее глаза светились нежностью и любовью. Воспоминание, как нож, пронзило его сердце.
— Нет, — сказал Алекс, — она любит нас. Но она одна из них.
— А мы нет? — грустно продолжила Верити.
И вновь его захлестнула та щемящая душу тоска, что посетила в первый день пребывания здесь, переходящая почти в отчаяние.
— Нет, мы тоже из них, — ответил он, — но немного по-другому. Мы живем в замке, мы богаты. Папа — хозяин всей этой земли, папа платит заработную плату людям, которые работают здесь. И потом, мы с тобой англичане.
— Но я уже немного говорю по-валлийски, — возразила Верити. — Миссис Джонс сказала, что скоро я буду говорить совсем хорошо.
Алекс добродушно рассмеялся.
— Моя маленькая валлийка, — сказал он. — Мы всегда будем чужими для них, родная моя. Это та цена, которую мы должны платить за то, что богаты. Но конечно, мы всегда должны стараться заслужить их доброе отношение, их любовь.
Разговор как будто подействовал на Верити благотворно. Она успокоилась и даже выбрала книжки для чтения. Она прочитала Алексу oдну, а он ей три. Когда он укладывал ее спать и укрывал одеялом, казалось, что от прежней, сердитой и угрюмой Верити не осталось и следа.
Но позже, уже посреди ночи, Алекса разбудил его камердинер, посланный няней Верити. Девочка плакала горько и безутешно, и няня не знала, что предпринять. Алекс отпустил ее, взял дочь на руки и, укутав ее в одеяло, как в прошлый раз, сел в кресло.
— Что с тобой, малыш? — спросил он, целуя ее мокрые щеки. — У тебя что-то болит?
— Я хочу миссис Джо-онс! — прорыдала Верити.
О Господи! Черт возьми! И он тоже хочет ее.
— Миссис Джонс сейчас спит.
Верити зарыдала еще громче.
— Вот что я тебе скажу, — сказал Алекс. — Сейчас ты перестанешь плакать, папа уложит тебя в постель и ты заснешь, а завтра мы с тобой сходим в гости к миссис Джонс. Как ты на это посмотришь?
— А вдруг она не захочет видеть меня? — спросила Верити, всхлипнув.
— Если она будет дома, я уверен, что захочет, — ответил Алекс.
— И она снова будет приходить к нам в замок? — Девочка жалобно смотрела на отца, ее щеки блестели от слез.
— Нет, — сказал Алекс, целуя ее распухшие глаза. — Но думаю, она согласится, чтобы ты иногда приходила к ней в гости.
Алекс понимал, что это не совсем тот ответ, на который надеялась Верити, но она устала и потому согласилась с ним. Она положила головку ему на плечо и грустно вздохнула. Алекс не видел ее лица, но через пять минут уже знал, что она спит. Он продолжал сидеть, держа на коленях и прижимая к себе ее обмякшее, теплое тельце. Ему было так уютно и спокойно, что он не хотел двигаться, не хотел тревожить ее. Так приятно было чувствовать, что это маленькое существо верит ему. И любит его. Он осторожно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Он не видел ее уже более недели. Она не пришла на собрание. Собственно, он и не предполагал, что она придет, но почему-то испытал острое разочарование, не найдя ее среди других. Как давно он не видел ее!
Шерон!
Как он мог отпустить ее? Он должен был уговорить ее остаться, пока полностью не заживет ее спина. Ему следовало проявить настойчивость, убедить ее не бросать работу. Уж как-нибудь он преодолел бы эту невозможность их отношений, которой он так испугался тогда и которая до сих пор пугает его, сумел бы найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.
Впрочем, нет. Он был прав, абсолютно прав, позволив ей уйти. Он не может жениться на ней, на женщине из рабочей семьи, на вдове шахтера. На незаконнорожденной. Это немыслимо. Он никогда не смог бы показаться с ней у себя на родине, в Англии. И она никогда не смогла бы стать своей в его мире. Не то чтобы он стыдился ее, нет, но брак между ними совершенно невозможен. Здесь, в Уэльсе, граница между их мирами чувствуется особенно остро. Если бы он увлек ее за собой в свой мир, он обрек бы ее на одиночество и тоску.
Но она нужна ему. Потребность в ней стала почти осязаемой. И он чувствует, что и она испытывает такое же неодолимое влечение к нему. Он может поклясться, что так же, как он, она не спит ночами, снова и снова переживая те сладкие мгновения, когда они были вместе.
Что ж, завтра он посетит ее с Верити и спросит, нельзя ли девочке побыть с ней часок-другой. И сразу уйдет. Если она позволит, то он вернется за Верити через час. Лишь на два коротких мгновения он позволит своим глазам насладиться Шерон Джонс, лишь на два кратких мига позволит своим чувствам вспыхнуть вновь от близости с ней. Только два мгновения будет длиться эта пытка.
Согретый этими мыслями и теплом спящей на его коленях дочери, Алекс заснул.
Шерон стояла на коленях перед каминной решеткой и, тихо напевая, чистила ее. Работа была тяжелой и грязной, но Шерон почти наслаждалась ею. Она присела на пятки и с удовольствием оценивала результаты своих трудов — чугунные прутья блестели чистотой. Чуть поморщившись, она посмотрела на свои измазанные сажей руки, а потом улыбнулась. Прошло не так уж много времени с тех пор, когда она каждый день возвращалась домой с грязными руками, с перепачканными угольной пылью лицом и волосами, — и вот она уже морщит нос оттого, что измазала руки. Она тряхнула головой и, замурлыкав, снова принялась драить решетку.
Не то чтобы она чувствовала себя совершенно счастливой. Она уже смирилась с тем, что ей вряд ли когда-нибудь удастся почувствовать себя счастливой. Но даже теперь, когда была подведена черта, жизнь тем не менее продолжалась и она не утратила смысла. Шерон знала это по собственному опыту, по взлетам и падениям, выпавшим на ее долю. И надеялась, что впереди ее ждут не только падения.
Сэр Джон Фаулер — ее отец — пообещал подыскать ей место учителя. Это не так-то легко, потому что в Уэльсе учительствуют в основном мужчины, но она уверена, что он обязательно найдет для нее что-нибудь подходящее. На следующий день после их встречи он прислал ей записку и серебряный медальон, оставшийся у него от ее матери. И с тех пор этот медальон всегда с ней; даже сейчас, занимаясь этой грязной работой, она не сняла его. Скоро у нее будет новая работа, скоро она уедет из Кембрана — от одной этой мысли у нее начинало сосать под ложечкой. Но было в этом и нечто обнадеживающее. Да, она начнет все сначала, она сможет, она должна начать жизнь сначала!
Ей просто необходимо уехать. Теперь, после всего случившегося, ей невыносимо больно оставаться здесь. Она боится даже представить себе, как она однажды столкнется лицом к лицу с Александром, а между тем, если она останется, это рано или поздно случится. Да и не только в Александре дело. Она не желает жить рядом с Оуэном, ходить с ним по одним улицам, дышать одним воздухом. Она никогда не сможет простить его и не сможет простить себя за то, что она сделала ему. В ее сердце еще остается какая-то привязанность к нему, и это чувство доставляет ей боль. Она ведь почти полюбила его. Она так близко подошла к той жизни, о которой всегда мечтала.
Она уедет от своих родных. И от Йестина. Он приходил вчера вечером, и они долго разговаривали, прогуливаясь вдоль улицы. Шерон ничего не знала о последнем собрании, проведенном чартистами в горах. Она не знала даже, присутствовали ли на нем дедушка с Эмрисом, — теперь, когда она спала в комнате на втором этаже, было не так легко следить за ними по ночам. Сам Йестин не ходил в горы, зато он был на собрании в воскресной школе. Но Шерон не стала расспрашивать его, о чем там говорили.
— Значит, они продолжают готовиться к демонстрации? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Мне кажется, что она состоится уже очень скоро, Шерон. Я слышал, что мужчины собирают оружие и прячут его в пещерах.
— Ох, Йестин! — Шерон обеспокоено посмотрела на юношу. Он был бледен. — Быть беде!
— Я тоже боюсь этого, — откликнулся он, — хотя все и говорят, что демонстрация будет мирной, что оружие собирают только для защиты.
Шерон поймала его за руку.
— Но ты ведь не пойдешь с ними, Йестин? Ох, пожалуйста, не ходи! — умоляла она его.
Он похлопал ее по руке.
— Нет, я не пойду, — успокоил он ее. — Я не признаю насилия. Мы можем добиться лучшей жизни прямо здесь, в Кембране. У нас хороший хозяин. Вот и отцу скоро дадут пенсию. Ты слышала?
Шерон покачала головой, и Йестин рассказал ей о задумке с пенсиями. Выходит, и она могла бы получать пенсию за мужа, с удивлением подумала Шерон. Но она скоро уедет. Она не желает слышать об Александре, не желает слушать о том, какой он хороший.
Шерон вновь присела на пятки, с гордостью оглядывая плоды своих стараний. Она откинула со лба волосы и после этого огорченно заметила, что и тыльная сторона ладони была перепачкана сажей.
В это время в дверь постучали. Шерон оглянулась, ожидая, что дверь откроется и войдет Мэри или кто-нибудь из соседей, — бабушка ушла в магазин, и она была дома одна. Но стучавший не решился войти сразу. Шерон поднялась, на ходу вытерла руки о фартук, от чего, конечно же, они не стали чище, и открыла дверь.
И застыла, как громом пораженная.
Ее щеки и лоб были в саже, волосы на затылке небрежно закручены узлом, отдельные пряди падали на плечи. На ней было старое, вылинявшее от многочисленных стирок платье и грязный фартук. Руки были по локоть черными. И все же она была прекрасна.
— Добрый день, миссис Джонс, — сказал Алекс. — Верити упросила меня навестить вас.
Верити выглядывала из-за спины отца. Шерон не сразу нашла ее взглядом. Она все еще молчала, словно потеряв дар речи.
— Но мы, кажется, некстати, — продолжил Алекс. — Вы заняты по хозяйству.
Но Шерон уже пришла в себя.
— Здравствуй, Верити, — сказала она, улыбнувшись и заглядывая за спину Алекса, где пряталась девочка. — Я скучала по тебе.
Алекс тоже оглянулся на дочь; она исподлобья, украдкой смотрела на Шерон, стараясь спрятаться поглубже за спину отца.
— Я подумал, что, может быть, — сказал Алекс, — если вы не очень заняты, она могла бы побыть с вами некоторое время — час или два. А я бы потом зашел за ней. — Он просяще заглянул ей в глаза. — Ей нужно видеть вас.
Шерон, прикусив губу, задумчиво посмотрела на девочку.
— Верити, — сказала она, — если я не прихожу в замок, то это не из-за тебя. Здесь другое…
— Потому что вы любите нас, а живете в этом поселке, — подсказала Верити.
Щеки Шерон вспыхнули, она улыбнулась.
— Да, — согласилась она. — Что-то в этом роде. Но я ведь ужасно грязная. Я чистила каминную решетку. Конечно, оставайся — на час или дольше. Я только помою руки. Ох, и лицо тоже! Оно ведь грязное? — Она покраснела еще больше.
«Она старается не замечать меня, — думал Алекс, жадно пожирая ее глазами, — ведет себя так, как будто меня здесь нет». Верити неуверенно хихикнула. Шерон подошла к плите, чтобы налить в таз воды.
— Значит, я оставляю ее? — спросил Алекс. — И прихожу через час?
Шерон кивнула, не оборачиваясь к нему, и принялась намыливать руки.
— Я хочу пойти на холмы, — сказала Верити, мгновенно обретя свою обычную живость.
— Так мы и поступим, — ответила Шерон. — День сегодня хороший, солнечный, на улице не так холодно, как вчера. Мы сможем забраться на самую вершину. А разве ты не видишь, что наша каминная решетка сверкает чистотой? Это я ее вычистила.
Алекс, стоя в дверях, обернулся, чтобы бросить на Шерон еще один тоскующий взгляд, но она как раз вытирала лицо полотенцем и не видела его.
— Ты должен пойти с нами, папа, — заявила Верити. — Я хочу, чтобы ты тоже поднялся на вершину.
Алекс посмотрел на Шерон. Полотенце замерло у нее в руках. Затем она медленно опустила его.
— Конечно, — проговорила она, — не стоит идти домой, чтобы через час опять возвращаться сюда.
Алекс колебался, но скорее для виду. Как он мог отказаться от приглашения! Целый час с ней! А может, даже и больше. Он так скучал по ней. У него было ощущение, что он не видел ее по крайней мере год.
— Что ж, хорошо, — сказал он, обращаясь к Верити. — А ты уверена, что нам нужно забираться на самый верх?
Девочка радостно рассмеялась в ответ. Ах, как приятно было снова видеть ее счастливой!
Они поднимались в гору, солнце грело им спины, легкий бриз овевал их лица, путал им волосы. Верити устроилась между ними, держась за руки, время от времени она поджимала ноги и, визжа от восторга, повисала в воздухе. Она взахлеб спешила рассказать обо всем, что видела и о чем думала, с тех пор как Шерон перестала появляться в замке, она торопилась повторить все валлийские слова, которые они выучили с Шерон, и спеть все песни, которым Шерон научила ее. Шерон подхватывала песни, и даже Алекс пытался подпевать им, перевирая слова и мелодию. Он сбивал их стройное пение, и Верити принималась учить его словам песни, а Шерон поправляла ее произношение. Было что-то странное и нелепое в этой компании, карабкающейся в гору и во весь голос распевающей на разные голоса валлийскую песню.
— О-го-го! — закричала Верити, кружась на месте, раскинув руки в стороны, когда они оказались на самой вершине горы, откуда открывался вид на две долины. — Это вершина мира!
— Не хватает только лестницы на небо, — проворчал Алекс. — И слава Богу. Хватит уже карабкаться вверх.
Верити рассмеялась, схватила его за руки и закружилась вокруг него. А потом бросилась бегать по лужайке, визжа от счастья и чувства полноты жизни. Алекс и Шерон с улыбкой смотрели на нее, а потом одновременно повернулись и взглянули друг на друга. Они уже не улыбались.
Алекс сам не ожидал этого. Движимый порывом, он склонился к ней и быстро поцеловал ее в губы.
— Как спина? — спросил он.
— Лучше, — сказала Шерон. — По крайней мере уже не болит при каждом движении.
— Я не смог убедить ее, Шерон, — сказал он. — Ей так хотелось повидать тебя.
— Мне тоже, — с нежностью в голосе ответила она. — Я люблю ее.
Алекс представил себе Шерон матерью Верити. Матерью других его детей. Шерон — его жена, его друг и любовница. Было что-то мучительно-тоскливое в этой несбыточной мечте.
— Шерон… — Он протянул руку и коснулся ее щеки.
— Сэр Джон Фаулер, мой отец, пообещал подыскать мне место учителя, — торопливо заговорила Шерон. — Я собираюсь уехать отсюда.
Лучше бы она пронзила его острым ножом!
— Ты хочешь этого? — спросил Алекс.
Она кивнула.
— Мне нравится учить детей, — ответила Шерон. — Мне кажется, что я буду счастлива в школе. Может быть, это слишком смело, ведь пока я учила только одного ребенка. Но мне нужно уехать отсюда. Мне нужно начать все сначала.
— Это обязательно? — спросил Алекс. — Разве нельзя работать здесь, Шерон?
Она покачала головой.
— Нет, — твердо сказала она. — Здесь мне работать нельзя.
Алекс убрал свою руку от ее щеки и оглянулся, ища глазами Верити. Девочка уже убежала далеко от них и, казалось, была полностью поглощена собой и своим счастьем.
— Значит, твой отец найдет тебе работу, — медленно проговорил Алекс и вдруг удивленно поднял брови. — Ты сказала отец, Шерон?
Она кивнула:
— Да. Он приходил навестить меня в Гленридском замке, когда ты сообщил ему, что со мной произошло. А потом пришел ко мне домой. — Она едва заметно улыбнулась. — Да, я сказала отец.
— Что ж, — кивнул Алекс, — я рад за тебя.
Она взялась за серебряную цепочку на своей шее, на которую он уже успел обратить внимание, и протянула ему на ладони медальон.
— А потом он передал мне это, — сказала она. — Это медальон моей матери. Он забрал его, когда она умерла.
Алекс осторожно взял в руки медальон и открыл его. На двух половинах были миниатюры; на одной из них был изображен молодой сэр Джон Фаулер, а с другой на него смотрела Шерон — но только это не могла быть Шерон.
— Твоя мать? — спросил Алекс. Она кивнула.
— Я очень похожа на нее.
— Неудивительно, — сказал Алекс, закрывая медальон и осторожно опуская его в вырез ее платья, — что он любил ее. — И внимательно посмотрел ей в глаза.
— Да, теперь я понимаю, что это была любовь, — ответила Шерон. — Раньше я говорила себе, что их связывает только страсть. Но сейчас я знаю, что я была рождена в любви.
Алекс улыбнулся, затем вдруг встревожено нахмурился.
— Шерон, — сказал он, — ты не беременна? Она залилась краской и прикусила губу.
— Нет, — сказала она тихо. — Нет.
Он не мог объяснить себе, почему ее ответ так разочаровал его. Ведь меньше всего ему хотелось осложнять этим их и без того непростые отношения, меньше всего он желал для нее судьбы ее матери.
— Шерон. — Алекс взял ее за руку. Он не может позволить ей уехать. Хотел бы, но не может. — Неужели это действительно то, что тебе нужно? Я имею в виду работу в школе.
— Да. — Она не отвела взгляда и смотрела на него спокойно и уверенно. — Теперь я знаю, что никогда не смогу стать своей в Кембране, никогда не стану одной из них, как бы ни старалась. Я могу работать так же, как они, могу выйти замуж за человека их круга, но мне никуда не деться от чувства, что я не такая, как они. Мне еще предстоит найти то место, где я смогла бы стать своей, смогла бы быть счастливой от того, что я такая, какая есть. Одно я знаю точно — мое сердце принадлежит Уэльсу. И я уверена, что мое призвание — быть учителем. Но чтобы найти себя, мне нужно уехать отсюда.
— А тебе не кажется, — спросил Алекс, — что нам нужно быть вместе, Шерон?
Она покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Вот в этом я уверена на сто процентов. Я никогда не смогла бы стать счастливой с тобой, Александр. Останься я с тобой — и я уже никогда не смогу быть самой собой. Я потеряюсь в тебе, точно так же как потерялась бы в Оуэне, если бы вышла замуж за него. Может быть, это звучит эгоистично, может быть, даже не по-христиански, но я — это я, и я должна оставаться собой. Отец поможет мне найти себя. Я обязательно найду себя, я верю в это.
Алекс чувствовал невыносимую тяжесть на сердце. Он оглянулся и, увидев, что Верити идет к ним, повернулся к Шерон, спеша высказать все то, что должен был сказать ей, пока еще не стало поздно.
— Шерон, — быстро и отчаянно заговорил он, — ты знаешь, что я люблю тебя. Я не хочу давить на тебя, я не скажу больше ни слова, чтобы разубедить тебя в твоём решении. Но мне хочется повторить то, что я говорил тебе, когда мы были вместе. Я хочу, чтобы ты знала — это правда, даже когда мы не… Я люблю тебя!
Она молча смотрела на него.
— Я никогда больше не женюсь, — продолжал он. — И никогда ни с кем у меня больше не будет ничего такого… Если я буду нужен тебе, то я всегда здесь, рядом. Только позови меня — и я приду. Я люблю тебя, Шерон!
Шерон проглотила подступивший к горлу комок и вдохнула воздух, собираясь ответить.
Но Верити уже была рядом, счастливая и переполненная впечатлениями.
И опять она держала их за руки и тащила их за собой вниз по склону, заливаясь радостным смехом, визжа от восторга, когда ей удавалось поджать ноги и лететь, лететь, лететь.
Глава 24
Так много дел! Если бы не Верити, думал Алекс, он мог бы с головой уйти в эти хлопоты и забыть о своих личных горестях. Но когда все распоряжения, что он планировал на день, были отданы, все дела сделаны, перед ним опять вставала проблема, что делать с дочерью. В конце концов, если ему придется нанять нового управляющего, совсем не такого, как Барнс, и уехать с дочерью в Англию, значит, так тому и быть. Может быть, и для него было бы лучше уехать. Тогда он смог бы смотреть на Кембран, как и следует на него смотреть, — просто как на часть его собственности, как на один из источников дохода.
— Ты не хочешь прогуляться по холмам с папой? — спросил он однажды вечером Верити.
— Нет, — ответила девочка. Она потянулась за куклой, но тут же положила ее на место. — Там холодно.
— Мы можем одеться потеплее, — сказал Алекс, — а потом сравним, чей нос покраснеет больше.
— Нет, — повторила Верити, — я не хочу.
Ее капризы и недовольный вид раздражали Алекса. Он едва сдержался, чтобы не уйти из комнаты и не оставить ее наедине с ее обидами. Но он понимал, что дочь не виновата. Он присел на стул и внимательно посмотрел на нее. Верити, почувствовав его взгляд, снова взяла куклу на руки и начала механически укачивать ее.
— Дорогая, — сказал Алекс, — ну скажи мне, что с тобой творится?
Конечно, он знал, в чем дело. Больше недели он пытался убедить себя, что детская воля к жизни возьмет верх, что дочь скоро забудет о потере и снова будет весела и жизнерадостна. Но сам он не мог забыть и постоянно ощущал ноющую внутри пустоту — даже не пустоту, а боль.
— Ничего. — Верити надулась. — Просто не хочу этих дурацких прогулок.
— Может, тогда почитаем? — настаивал Алекс. — Почитаешь мне? Или хочешь, чтобы я почитал тебе?
Бедная кукла полетела на пол.
— Я не хочу! Я ничего не хочу! — закричала она и посмотрела на него с ненавистью и тоской.
Алекс смотрел на нее. Что ж, в конце концов имя должно быть произнесено. Он не хотел говорить о ней. Не хотел даже думать о ней, хотя всю эту неделю не мог думать ни о чем другом.
— Ты скучаешь по миссис Джонс? — спросил он.
— Нет! — Ее глаза на мгновение вспыхнули. — Я ненавижу ее! Я больше никогда не хочу видеть ее! Она плохая учительница!
Алекс медленно перевел дух.
— За что же ты ненавидишь ее? — спросил он.
— А почему она так не любит меня?! — вскричала Верити. — Она ушла и ничего не сказала мне. Ну и ладно! Мне все равно! Все равно я ненавижу ее.
— Иди-ка сюда, — сказал Алекс, беря ее за руку. Верити угрюмо посмотрела на его руку, но не выдернула свою. Алекс посадил ее на колени, погладил по голове. Она тут же уткнулась лицом в его жилет и расплакалась.
— Я плохая, да? — едва можно было разобрать из ее рыданий. — Но я ведь старалась быть хорошей, папа. Зачем она ненавидит меня? Я старалась быть хорошей. Ненавижу, ненавижу ее!
Алекс прижимал к себе дочку, целуя в макушку.
— Это я виноват, малыш, — наконец заговорил он. — Я не рассказал тебе, что случилось с миссис Джонс. Я подумал, что это расстроит тебя. Ты помнишь тот день, когда миссис Джонс ушла в гостевые комнаты? Я тогда сказал тебе, что она немного заболела. Но наверное, лучше мне сказать тебе правду.
— Она заболела, потому что не хотела больше заниматься со мной! — выпалила Верити.
— Нет. — Алекс снова поцеловал ее в макушку. — Тут есть нехорошие люди. Так вот, эти люди ночью избили миссис Джонс плетками, и у нее распухла спина и сильно болела. Ты помнишь, как однажды ночью в горах кричали дикие звери?
И он рассказал ей о «бешеных быках», о том, что они сделали с Шерон и почему.
— Она не приходит к нам больше потому, — закончил он свой рассказ, — что некоторые люди в Кембране будут думать, что она действительно шпионка, а она очень любит Кембран и его жителей.
Верити некоторое время помолчала.
— Значит, нас она не любит, папа? — заключила она. Алекс закрыл глаза, и снова перед его мысленным взором возникла Шерон. Обнаженная, она лежала в постели под ним, и их тела сливались в одно, и ее глаза светились нежностью и любовью. Воспоминание, как нож, пронзило его сердце.
— Нет, — сказал Алекс, — она любит нас. Но она одна из них.
— А мы нет? — грустно продолжила Верити.
И вновь его захлестнула та щемящая душу тоска, что посетила в первый день пребывания здесь, переходящая почти в отчаяние.
— Нет, мы тоже из них, — ответил он, — но немного по-другому. Мы живем в замке, мы богаты. Папа — хозяин всей этой земли, папа платит заработную плату людям, которые работают здесь. И потом, мы с тобой англичане.
— Но я уже немного говорю по-валлийски, — возразила Верити. — Миссис Джонс сказала, что скоро я буду говорить совсем хорошо.
Алекс добродушно рассмеялся.
— Моя маленькая валлийка, — сказал он. — Мы всегда будем чужими для них, родная моя. Это та цена, которую мы должны платить за то, что богаты. Но конечно, мы всегда должны стараться заслужить их доброе отношение, их любовь.
Разговор как будто подействовал на Верити благотворно. Она успокоилась и даже выбрала книжки для чтения. Она прочитала Алексу oдну, а он ей три. Когда он укладывал ее спать и укрывал одеялом, казалось, что от прежней, сердитой и угрюмой Верити не осталось и следа.
Но позже, уже посреди ночи, Алекса разбудил его камердинер, посланный няней Верити. Девочка плакала горько и безутешно, и няня не знала, что предпринять. Алекс отпустил ее, взял дочь на руки и, укутав ее в одеяло, как в прошлый раз, сел в кресло.
— Что с тобой, малыш? — спросил он, целуя ее мокрые щеки. — У тебя что-то болит?
— Я хочу миссис Джо-онс! — прорыдала Верити.
О Господи! Черт возьми! И он тоже хочет ее.
— Миссис Джонс сейчас спит.
Верити зарыдала еще громче.
— Вот что я тебе скажу, — сказал Алекс. — Сейчас ты перестанешь плакать, папа уложит тебя в постель и ты заснешь, а завтра мы с тобой сходим в гости к миссис Джонс. Как ты на это посмотришь?
— А вдруг она не захочет видеть меня? — спросила Верити, всхлипнув.
— Если она будет дома, я уверен, что захочет, — ответил Алекс.
— И она снова будет приходить к нам в замок? — Девочка жалобно смотрела на отца, ее щеки блестели от слез.
— Нет, — сказал Алекс, целуя ее распухшие глаза. — Но думаю, она согласится, чтобы ты иногда приходила к ней в гости.
Алекс понимал, что это не совсем тот ответ, на который надеялась Верити, но она устала и потому согласилась с ним. Она положила головку ему на плечо и грустно вздохнула. Алекс не видел ее лица, но через пять минут уже знал, что она спит. Он продолжал сидеть, держа на коленях и прижимая к себе ее обмякшее, теплое тельце. Ему было так уютно и спокойно, что он не хотел двигаться, не хотел тревожить ее. Так приятно было чувствовать, что это маленькое существо верит ему. И любит его. Он осторожно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Он не видел ее уже более недели. Она не пришла на собрание. Собственно, он и не предполагал, что она придет, но почему-то испытал острое разочарование, не найдя ее среди других. Как давно он не видел ее!
Шерон!
Как он мог отпустить ее? Он должен был уговорить ее остаться, пока полностью не заживет ее спина. Ему следовало проявить настойчивость, убедить ее не бросать работу. Уж как-нибудь он преодолел бы эту невозможность их отношений, которой он так испугался тогда и которая до сих пор пугает его, сумел бы найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.
Впрочем, нет. Он был прав, абсолютно прав, позволив ей уйти. Он не может жениться на ней, на женщине из рабочей семьи, на вдове шахтера. На незаконнорожденной. Это немыслимо. Он никогда не смог бы показаться с ней у себя на родине, в Англии. И она никогда не смогла бы стать своей в его мире. Не то чтобы он стыдился ее, нет, но брак между ними совершенно невозможен. Здесь, в Уэльсе, граница между их мирами чувствуется особенно остро. Если бы он увлек ее за собой в свой мир, он обрек бы ее на одиночество и тоску.
Но она нужна ему. Потребность в ней стала почти осязаемой. И он чувствует, что и она испытывает такое же неодолимое влечение к нему. Он может поклясться, что так же, как он, она не спит ночами, снова и снова переживая те сладкие мгновения, когда они были вместе.
Что ж, завтра он посетит ее с Верити и спросит, нельзя ли девочке побыть с ней часок-другой. И сразу уйдет. Если она позволит, то он вернется за Верити через час. Лишь на два коротких мгновения он позволит своим глазам насладиться Шерон Джонс, лишь на два кратких мига позволит своим чувствам вспыхнуть вновь от близости с ней. Только два мгновения будет длиться эта пытка.
Согретый этими мыслями и теплом спящей на его коленях дочери, Алекс заснул.
Шерон стояла на коленях перед каминной решеткой и, тихо напевая, чистила ее. Работа была тяжелой и грязной, но Шерон почти наслаждалась ею. Она присела на пятки и с удовольствием оценивала результаты своих трудов — чугунные прутья блестели чистотой. Чуть поморщившись, она посмотрела на свои измазанные сажей руки, а потом улыбнулась. Прошло не так уж много времени с тех пор, когда она каждый день возвращалась домой с грязными руками, с перепачканными угольной пылью лицом и волосами, — и вот она уже морщит нос оттого, что измазала руки. Она тряхнула головой и, замурлыкав, снова принялась драить решетку.
Не то чтобы она чувствовала себя совершенно счастливой. Она уже смирилась с тем, что ей вряд ли когда-нибудь удастся почувствовать себя счастливой. Но даже теперь, когда была подведена черта, жизнь тем не менее продолжалась и она не утратила смысла. Шерон знала это по собственному опыту, по взлетам и падениям, выпавшим на ее долю. И надеялась, что впереди ее ждут не только падения.
Сэр Джон Фаулер — ее отец — пообещал подыскать ей место учителя. Это не так-то легко, потому что в Уэльсе учительствуют в основном мужчины, но она уверена, что он обязательно найдет для нее что-нибудь подходящее. На следующий день после их встречи он прислал ей записку и серебряный медальон, оставшийся у него от ее матери. И с тех пор этот медальон всегда с ней; даже сейчас, занимаясь этой грязной работой, она не сняла его. Скоро у нее будет новая работа, скоро она уедет из Кембрана — от одной этой мысли у нее начинало сосать под ложечкой. Но было в этом и нечто обнадеживающее. Да, она начнет все сначала, она сможет, она должна начать жизнь сначала!
Ей просто необходимо уехать. Теперь, после всего случившегося, ей невыносимо больно оставаться здесь. Она боится даже представить себе, как она однажды столкнется лицом к лицу с Александром, а между тем, если она останется, это рано или поздно случится. Да и не только в Александре дело. Она не желает жить рядом с Оуэном, ходить с ним по одним улицам, дышать одним воздухом. Она никогда не сможет простить его и не сможет простить себя за то, что она сделала ему. В ее сердце еще остается какая-то привязанность к нему, и это чувство доставляет ей боль. Она ведь почти полюбила его. Она так близко подошла к той жизни, о которой всегда мечтала.
Она уедет от своих родных. И от Йестина. Он приходил вчера вечером, и они долго разговаривали, прогуливаясь вдоль улицы. Шерон ничего не знала о последнем собрании, проведенном чартистами в горах. Она не знала даже, присутствовали ли на нем дедушка с Эмрисом, — теперь, когда она спала в комнате на втором этаже, было не так легко следить за ними по ночам. Сам Йестин не ходил в горы, зато он был на собрании в воскресной школе. Но Шерон не стала расспрашивать его, о чем там говорили.
— Значит, они продолжают готовиться к демонстрации? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Мне кажется, что она состоится уже очень скоро, Шерон. Я слышал, что мужчины собирают оружие и прячут его в пещерах.
— Ох, Йестин! — Шерон обеспокоено посмотрела на юношу. Он был бледен. — Быть беде!
— Я тоже боюсь этого, — откликнулся он, — хотя все и говорят, что демонстрация будет мирной, что оружие собирают только для защиты.
Шерон поймала его за руку.
— Но ты ведь не пойдешь с ними, Йестин? Ох, пожалуйста, не ходи! — умоляла она его.
Он похлопал ее по руке.
— Нет, я не пойду, — успокоил он ее. — Я не признаю насилия. Мы можем добиться лучшей жизни прямо здесь, в Кембране. У нас хороший хозяин. Вот и отцу скоро дадут пенсию. Ты слышала?
Шерон покачала головой, и Йестин рассказал ей о задумке с пенсиями. Выходит, и она могла бы получать пенсию за мужа, с удивлением подумала Шерон. Но она скоро уедет. Она не желает слышать об Александре, не желает слушать о том, какой он хороший.
Шерон вновь присела на пятки, с гордостью оглядывая плоды своих стараний. Она откинула со лба волосы и после этого огорченно заметила, что и тыльная сторона ладони была перепачкана сажей.
В это время в дверь постучали. Шерон оглянулась, ожидая, что дверь откроется и войдет Мэри или кто-нибудь из соседей, — бабушка ушла в магазин, и она была дома одна. Но стучавший не решился войти сразу. Шерон поднялась, на ходу вытерла руки о фартук, от чего, конечно же, они не стали чище, и открыла дверь.
И застыла, как громом пораженная.
Ее щеки и лоб были в саже, волосы на затылке небрежно закручены узлом, отдельные пряди падали на плечи. На ней было старое, вылинявшее от многочисленных стирок платье и грязный фартук. Руки были по локоть черными. И все же она была прекрасна.
— Добрый день, миссис Джонс, — сказал Алекс. — Верити упросила меня навестить вас.
Верити выглядывала из-за спины отца. Шерон не сразу нашла ее взглядом. Она все еще молчала, словно потеряв дар речи.
— Но мы, кажется, некстати, — продолжил Алекс. — Вы заняты по хозяйству.
Но Шерон уже пришла в себя.
— Здравствуй, Верити, — сказала она, улыбнувшись и заглядывая за спину Алекса, где пряталась девочка. — Я скучала по тебе.
Алекс тоже оглянулся на дочь; она исподлобья, украдкой смотрела на Шерон, стараясь спрятаться поглубже за спину отца.
— Я подумал, что, может быть, — сказал Алекс, — если вы не очень заняты, она могла бы побыть с вами некоторое время — час или два. А я бы потом зашел за ней. — Он просяще заглянул ей в глаза. — Ей нужно видеть вас.
Шерон, прикусив губу, задумчиво посмотрела на девочку.
— Верити, — сказала она, — если я не прихожу в замок, то это не из-за тебя. Здесь другое…
— Потому что вы любите нас, а живете в этом поселке, — подсказала Верити.
Щеки Шерон вспыхнули, она улыбнулась.
— Да, — согласилась она. — Что-то в этом роде. Но я ведь ужасно грязная. Я чистила каминную решетку. Конечно, оставайся — на час или дольше. Я только помою руки. Ох, и лицо тоже! Оно ведь грязное? — Она покраснела еще больше.
«Она старается не замечать меня, — думал Алекс, жадно пожирая ее глазами, — ведет себя так, как будто меня здесь нет». Верити неуверенно хихикнула. Шерон подошла к плите, чтобы налить в таз воды.
— Значит, я оставляю ее? — спросил Алекс. — И прихожу через час?
Шерон кивнула, не оборачиваясь к нему, и принялась намыливать руки.
— Я хочу пойти на холмы, — сказала Верити, мгновенно обретя свою обычную живость.
— Так мы и поступим, — ответила Шерон. — День сегодня хороший, солнечный, на улице не так холодно, как вчера. Мы сможем забраться на самую вершину. А разве ты не видишь, что наша каминная решетка сверкает чистотой? Это я ее вычистила.
Алекс, стоя в дверях, обернулся, чтобы бросить на Шерон еще один тоскующий взгляд, но она как раз вытирала лицо полотенцем и не видела его.
— Ты должен пойти с нами, папа, — заявила Верити. — Я хочу, чтобы ты тоже поднялся на вершину.
Алекс посмотрел на Шерон. Полотенце замерло у нее в руках. Затем она медленно опустила его.
— Конечно, — проговорила она, — не стоит идти домой, чтобы через час опять возвращаться сюда.
Алекс колебался, но скорее для виду. Как он мог отказаться от приглашения! Целый час с ней! А может, даже и больше. Он так скучал по ней. У него было ощущение, что он не видел ее по крайней мере год.
— Что ж, хорошо, — сказал он, обращаясь к Верити. — А ты уверена, что нам нужно забираться на самый верх?
Девочка радостно рассмеялась в ответ. Ах, как приятно было снова видеть ее счастливой!
Они поднимались в гору, солнце грело им спины, легкий бриз овевал их лица, путал им волосы. Верити устроилась между ними, держась за руки, время от времени она поджимала ноги и, визжа от восторга, повисала в воздухе. Она взахлеб спешила рассказать обо всем, что видела и о чем думала, с тех пор как Шерон перестала появляться в замке, она торопилась повторить все валлийские слова, которые они выучили с Шерон, и спеть все песни, которым Шерон научила ее. Шерон подхватывала песни, и даже Алекс пытался подпевать им, перевирая слова и мелодию. Он сбивал их стройное пение, и Верити принималась учить его словам песни, а Шерон поправляла ее произношение. Было что-то странное и нелепое в этой компании, карабкающейся в гору и во весь голос распевающей на разные голоса валлийскую песню.
— О-го-го! — закричала Верити, кружась на месте, раскинув руки в стороны, когда они оказались на самой вершине горы, откуда открывался вид на две долины. — Это вершина мира!
— Не хватает только лестницы на небо, — проворчал Алекс. — И слава Богу. Хватит уже карабкаться вверх.
Верити рассмеялась, схватила его за руки и закружилась вокруг него. А потом бросилась бегать по лужайке, визжа от счастья и чувства полноты жизни. Алекс и Шерон с улыбкой смотрели на нее, а потом одновременно повернулись и взглянули друг на друга. Они уже не улыбались.
Алекс сам не ожидал этого. Движимый порывом, он склонился к ней и быстро поцеловал ее в губы.
— Как спина? — спросил он.
— Лучше, — сказала Шерон. — По крайней мере уже не болит при каждом движении.
— Я не смог убедить ее, Шерон, — сказал он. — Ей так хотелось повидать тебя.
— Мне тоже, — с нежностью в голосе ответила она. — Я люблю ее.
Алекс представил себе Шерон матерью Верити. Матерью других его детей. Шерон — его жена, его друг и любовница. Было что-то мучительно-тоскливое в этой несбыточной мечте.
— Шерон… — Он протянул руку и коснулся ее щеки.
— Сэр Джон Фаулер, мой отец, пообещал подыскать мне место учителя, — торопливо заговорила Шерон. — Я собираюсь уехать отсюда.
Лучше бы она пронзила его острым ножом!
— Ты хочешь этого? — спросил Алекс.
Она кивнула.
— Мне нравится учить детей, — ответила Шерон. — Мне кажется, что я буду счастлива в школе. Может быть, это слишком смело, ведь пока я учила только одного ребенка. Но мне нужно уехать отсюда. Мне нужно начать все сначала.
— Это обязательно? — спросил Алекс. — Разве нельзя работать здесь, Шерон?
Она покачала головой.
— Нет, — твердо сказала она. — Здесь мне работать нельзя.
Алекс убрал свою руку от ее щеки и оглянулся, ища глазами Верити. Девочка уже убежала далеко от них и, казалось, была полностью поглощена собой и своим счастьем.
— Значит, твой отец найдет тебе работу, — медленно проговорил Алекс и вдруг удивленно поднял брови. — Ты сказала отец, Шерон?
Она кивнула:
— Да. Он приходил навестить меня в Гленридском замке, когда ты сообщил ему, что со мной произошло. А потом пришел ко мне домой. — Она едва заметно улыбнулась. — Да, я сказала отец.
— Что ж, — кивнул Алекс, — я рад за тебя.
Она взялась за серебряную цепочку на своей шее, на которую он уже успел обратить внимание, и протянула ему на ладони медальон.
— А потом он передал мне это, — сказала она. — Это медальон моей матери. Он забрал его, когда она умерла.
Алекс осторожно взял в руки медальон и открыл его. На двух половинах были миниатюры; на одной из них был изображен молодой сэр Джон Фаулер, а с другой на него смотрела Шерон — но только это не могла быть Шерон.
— Твоя мать? — спросил Алекс. Она кивнула.
— Я очень похожа на нее.
— Неудивительно, — сказал Алекс, закрывая медальон и осторожно опуская его в вырез ее платья, — что он любил ее. — И внимательно посмотрел ей в глаза.
— Да, теперь я понимаю, что это была любовь, — ответила Шерон. — Раньше я говорила себе, что их связывает только страсть. Но сейчас я знаю, что я была рождена в любви.
Алекс улыбнулся, затем вдруг встревожено нахмурился.
— Шерон, — сказал он, — ты не беременна? Она залилась краской и прикусила губу.
— Нет, — сказала она тихо. — Нет.
Он не мог объяснить себе, почему ее ответ так разочаровал его. Ведь меньше всего ему хотелось осложнять этим их и без того непростые отношения, меньше всего он желал для нее судьбы ее матери.
— Шерон. — Алекс взял ее за руку. Он не может позволить ей уехать. Хотел бы, но не может. — Неужели это действительно то, что тебе нужно? Я имею в виду работу в школе.
— Да. — Она не отвела взгляда и смотрела на него спокойно и уверенно. — Теперь я знаю, что никогда не смогу стать своей в Кембране, никогда не стану одной из них, как бы ни старалась. Я могу работать так же, как они, могу выйти замуж за человека их круга, но мне никуда не деться от чувства, что я не такая, как они. Мне еще предстоит найти то место, где я смогла бы стать своей, смогла бы быть счастливой от того, что я такая, какая есть. Одно я знаю точно — мое сердце принадлежит Уэльсу. И я уверена, что мое призвание — быть учителем. Но чтобы найти себя, мне нужно уехать отсюда.
— А тебе не кажется, — спросил Алекс, — что нам нужно быть вместе, Шерон?
Она покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Вот в этом я уверена на сто процентов. Я никогда не смогла бы стать счастливой с тобой, Александр. Останься я с тобой — и я уже никогда не смогу быть самой собой. Я потеряюсь в тебе, точно так же как потерялась бы в Оуэне, если бы вышла замуж за него. Может быть, это звучит эгоистично, может быть, даже не по-христиански, но я — это я, и я должна оставаться собой. Отец поможет мне найти себя. Я обязательно найду себя, я верю в это.
Алекс чувствовал невыносимую тяжесть на сердце. Он оглянулся и, увидев, что Верити идет к ним, повернулся к Шерон, спеша высказать все то, что должен был сказать ей, пока еще не стало поздно.
— Шерон, — быстро и отчаянно заговорил он, — ты знаешь, что я люблю тебя. Я не хочу давить на тебя, я не скажу больше ни слова, чтобы разубедить тебя в твоём решении. Но мне хочется повторить то, что я говорил тебе, когда мы были вместе. Я хочу, чтобы ты знала — это правда, даже когда мы не… Я люблю тебя!
Она молча смотрела на него.
— Я никогда больше не женюсь, — продолжал он. — И никогда ни с кем у меня больше не будет ничего такого… Если я буду нужен тебе, то я всегда здесь, рядом. Только позови меня — и я приду. Я люблю тебя, Шерон!
Шерон проглотила подступивший к горлу комок и вдохнула воздух, собираясь ответить.
Но Верити уже была рядом, счастливая и переполненная впечатлениями.
И опять она держала их за руки и тащила их за собой вниз по склону, заливаясь радостным смехом, визжа от восторга, когда ей удавалось поджать ноги и лететь, лететь, лететь.
Глава 24
Краузеры недавно открыли школу у себя в Кармартэншире. Пока там преподавали сама леди Краузер и ее дочь, иногда им помогали местный пастор и протестантский священник. Но лорд Краузер желал нанять постоянного учителя. У него было на примете несколько педагогов, но он с удовольствием решил оказать любезность своему старому другу сэру Джону Фаулеру и согласился, чтобы миссис Шерон Джонс попробовала свои силы в его школе. Он знал, хотя об этом не принято было говорить вслух, что миссис Шерон Джонс была побочной дочерью Фаулера.
Сэр Джон передал эту весть Шерон уже на следующий день, пригласив ее прогуляться с ним вдоль реки. Это очень хорошее предложение, сказал он. Школа новая, учителю дают небольшой домик поблизости и щедрое жалованье. Она может приступить к работе уже с Рождества, то есть почти через два месяца.
— Я согласна, — сказала Шерон, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. — Ведь это такой шанс, которого нельзя упускать, правда? — И все-таки что-то пугало ее, она чувствовала себя как птенец, которого выталкивают из гнезда. Такого страха она не испытывала уже очень давно, со дня смерти матери.
Джон Фаулер взял ее за руку.
— Только если ты этого хочешь, Шерон, — сказал он. — Если тебе кажется, что это слишком далеко отсюда, я поищу что-нибудь поближе. Или, если хочешь, можешь вернуться в дом, где вы жили с матерью. Он, как и прежде, ждет тебя.
Нет, только не это. Она не может возвратиться туда. Это еще хуже, чем оставаться здесь.
— Ты передашь лорду Краузеру мое согласие? — попросила она. — И спасибо тебе за хлопоты. — Она застенчиво улыбнулась отцу. — Спасибо, папа.
Сэр Джон передал эту весть Шерон уже на следующий день, пригласив ее прогуляться с ним вдоль реки. Это очень хорошее предложение, сказал он. Школа новая, учителю дают небольшой домик поблизости и щедрое жалованье. Она может приступить к работе уже с Рождества, то есть почти через два месяца.
— Я согласна, — сказала Шерон, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. — Ведь это такой шанс, которого нельзя упускать, правда? — И все-таки что-то пугало ее, она чувствовала себя как птенец, которого выталкивают из гнезда. Такого страха она не испытывала уже очень давно, со дня смерти матери.
Джон Фаулер взял ее за руку.
— Только если ты этого хочешь, Шерон, — сказал он. — Если тебе кажется, что это слишком далеко отсюда, я поищу что-нибудь поближе. Или, если хочешь, можешь вернуться в дом, где вы жили с матерью. Он, как и прежде, ждет тебя.
Нет, только не это. Она не может возвратиться туда. Это еще хуже, чем оставаться здесь.
— Ты передашь лорду Краузеру мое согласие? — попросила она. — И спасибо тебе за хлопоты. — Она застенчиво улыбнулась отцу. — Спасибо, папа.