Бэлоу Мэри. Волшебная ночь

   Обеими руками он оттолкнулся от холодного камня.
   Холмы были местом свиданий, местом игр и празднеств, местом судилищ и наказаний. Он вспоминал, как все жители Кембрана поднялись и двинулись через перевал в соседнюю долину на айстедвод, как влачилась за шествием арфа Глэнис Ричардс, вспоминал то замечательное, радостное чувство, которое охватило его там, на вершине горы, когда пели валлийский гимн.
   Это был самый счастливый день его жизни.
   Он вышел к знакомой лощине и вновь посмотрел отсюда вниз на долину. Может быть, в конце концов, уехать должен он, подумал Алекс. Может быть, ему стоит вернуться к той жизни, которая знакома и понятна ему, оставив здесь компетентного управляющего, который смог бы присмотреть за работами? Наверное, это было бы лучше всего.
   Возможно, если он уедет, то она останется в Кембране и будет преподавать в новой школе. Ей непременно нужно остаться здесь. Это ее земля, ее люди.
   Но она уезжает уже завтра. Об этом сказали вчера на собрании, когда ее назвали в качестве возможного учителя.
   Завтра. Алекс почувствовал, как отступает его депрессия, как в сердце его вспыхивает и поселяется глубокое и болезненное отчаяние.
   Нет, это он должен уехать, а не она! Она — часть этой земли. А он здесь чужой, посторонний. Он англичанин. Его корни там, в Англии. Там воспоминания, родственники, друзья, родовое имение. Там его мир. И там он должен жить.
   Да, он должен уехать. Нужно, чтобы кто-нибудь сегодня же, пока не поздно, переговорил с Шерон и убедил ее остаться и согласиться работать учительницей в новой школе. А он с Верити уедет. Завтра же. Слуги вышлют вещи следом.
   Остановившимся взглядом он смотрел на долину. Она принадлежит ему, она — его собственность, источник его богатства, то, что он передаст по наследству своим детям. Это часть его имущества, но он, сам он, никогда не станет ее частью.
   Алекс ощутил, как до боли знакомое чувство всколыхнулось в его душе, как всегда застигая его врасплох и обезоруживая. Хираэт. Глубокая, идущая из самого сердца тоска по тому, что никогда не сбудется, мучительное желание почувствовать себя частью этой красоты, частью валлийской души и валлийской страсти, желание… Алекс тряхнул головой. Нет, невозможно найти название этому чувству.
   Приехав сюда, он шагнул в неизвестность. Он бросился в нее решительно и безоглядно, не желая принимать навязываемые ему другими правила и условности. Вот и сейчас он поставил перед собой и своими людьми такие планы, которые сродни вспашке целинных земель, не зная, куда это заведет его.
   Странно, но движение навстречу неведомому возбуждает его и наполняет восторгом. Он никогда прежде не брался за столь грандиозные задачи. Он принимал жизнь такой, какая она есть, и просто получал удовлетворение от того, что добросовестно и серьезно относится к своим обязанностям. Он никогда не был радикалом, никогда не покушался изменить установленный порядок вещей.
   И неужели теперь, когда он впервые в полной мере почувствовал восторг новизны, он должен уехать? Уехать, чтобы осталась Шерон?
   А может быть, она и есть тот последний шаг в неведомое, который осталось ему сделать? Она, женщина, о браке с которой он прежде не мог даже и помыслить, потому что в его мире просто не приняты подобные браки. Женщина, которой он не может дать счастья, которую он вырвет из ее мира и которая не будет принята в его.
   Но все меняется. И если даже устои мира непоколебимы, разве нельзя изменить мир, окружающий отдельного человека — мужчину или женщину? Он уверен, она так же несчастна, как и он, оттого что они не могут быть вместе. Конечно, общественное мнение, правила и законы — серьезное дело, но они ничуть не важнее счастья каждого отдельного человека.
   И все-таки он принадлежит этой земле, думал Алекс, поворачиваясь и направляясь выше в горы. Он полюбил ее с первого дня. Полюбил людей, живущих здесь. Не обязательно прожить целую жизнь на этой земле, чтобы отдать ей свое сердце, не обязательно быть таким же, как эти люди, чтобы чувствовать общность с ними. Наверное, просто нужно любить их — и тогда обязательно почувствуешь их ответную любовь.
   Это его земля. Когда он приехал в Кембран в поисках одиночества и забвения после расторгнутой помолвки, он почувствовал себя дома. Тогда это чувство поразило и удивило его, но сейчас оно совсем не кажется ему невероятным. Он у себя дома.
   Он шел, задумчиво глядя в землю. Но в конце концов поднял голову, вдруг поняв, куда несут его ноги.
   И остановился.
   Перед ним была она.
   Она сидела на том самом месте, где они любили друг друга, — сидела, обхватив руками колени, упершись в них лбом.
   Некоторое время он стоял, любуясь ею. Шерон. Любимая. Его любовь. Его уютное и теплое жилище.
   А затем тихо приблизился к ней.
   Она услышала его шаги, когда он был уже совсем рядом, и резко подняла голову. Странно, но его появление не удивило ее. И даже не огорчило и не раздосадовало, хотя теперь ей вновь предстояло испытать боль прощания. Рядом с ним она просто не могла испытывать досаду или отчаяние, хотя и прекрасно понимала, что потом, когда вновь останется одна, отчаяние захлестнет ее с новой силой. Рядом с ним она могла ощущать лишь счастье жизни и несказанный покой.
   Он молча сел рядом, не касаясь ее. Шерон посмотрела вниз, на Кембран.
   — Я пришла попрощаться с моей долиной, — сказала она. — Завтра за мной приедет отец.
   — Да, мне сказали об этом на собрании, — откликнулся Алекс.
   — Мне рассказывали, что собрание прошло хорошо. — Она улыбнулась, все так же не глядя на него. — Меня это радует, Александр. Меня радует, что тебя здесь приняли, что жизнь станет лучше. Не знаю почему, но иногда мне кажется, что это твой подарок мне, хотя знаю, что ты не мог поступить иначе.
   — Все говорили, что лучшей учительницы, чем ты, для новой школы не найти, — сказал Алекс.
   — О нет! — Шерон на мгновение прикрыла глаза.
   — Но это правда, Шерон, — сказал он. — Ты отличная учительница, тебя здесь любят. Ты одна из них.
   — Нет! — Нет, ей не хотелось опять бороться с сомнениями. Решение принято. Но ох каким заманчивым казалось это предложение!
   — Это из-за того, что я здесь? — спросил он.
   — Да. — Он знал об этом. Она никогда не пыталась скрывать этого. А значит, нет нужды притворяться и сейчас. — Да, я уезжаю из-за тебя, Александр. Но я счастлива, что ты остаешься здесь. Есть много хороших учителей, которые будут рады преподавать в новой школе.
   — Мне кажется несправедливым, — возразил Алекс, — что ты не увидишь того, о чем так мечтала. Ты помнишь тот день, когда я попросил тебя помечтать и ты рассказала мне, что сделала бы для Кембрана?
   — Да, — ответила Шерон. Она берегла в памяти каждое мгновение, проведенное с ним. Она всегда будет помнить об этом.
   — Я хочу, чтобы ты осталась. — Он положил руку ей на плечо, легонько сдавив его.
   — Нет. — Она знала, что случится, если она останется. Она знала, что слаба перед ним. Нет, она уедет. Завтра же. А лучше было бы уехать еще на прошлой неделе.
   — Шерон, — сказал Алекс, — я не знаю, захочется ли мне что-то делать, если рядом не будет тебя. Я не представляю себе жизни без тебя. Я не смогу жить без тебя.
   Шерон так верила в его благородство. Даже когда они возвращались из Ньюпорта и она почти ждала, что он возобновит свое предложение, какая-то часть ее все же надеялась, что он останется честным и благородным, что он позволит ей уехать.
   — Не надо, — сказала Шерон и, не в силах справиться с собой, положила голову ему на плечо. — Я не могу пойти на это, Александр. Может быть, какое-то время мы и могли бы радоваться нашему счастью, но лишь какое-то время. Люди отвергнут меня, если я стану твоей любовницей. Не проси меня об этом. Я знаю, что я не поддамся искушению, но я не хочу вспоминать тебя как искусителя. Я хочу вспоминать о тебе как о честном и благородном человеке, который достоин любви и уважения.
   — Шерон… — выдохнул он. Его губы были в дюйме от ее губ. Она не дала ему договорить.
   — Люби меня, — сказала она, закрывая глаза и обнимая его за шею. — Пусть это будут наши последние минуты любви. Но потом разреши мне уйти. Разреши мне быть свободной. — Из глаз у нее текли слезы.
   Он стиснул ее плечи и повернул к себе.
   — Я не прошу тебя стать моей любовницей, Шерон, — произнес он. — Я прошу тебя стать моей женой.
   Шерон ощутила, как остатки воздуха толчками вырываются из ее груди.
   — Нет, — прорыдала она. — Нет! — Это было так сладко и настолько несбыточно, что она боялась поверить своим ушам.
   — Я люблю тебя, — сказал Алекс, — и ты знаешь об этом, Шерон. И я знаю, что ты любишь меня.
   Шерон уткнулась лицом ему в плечо, беззвучно рыдая.
   — Александр, — наконец выговорила она, — Александр, это невозможно! Мы не можем… Прошу тебя… Я ведь уже смирилась с тем, что это невозможно. Я завтра уеду. Позволь мне уехать, пожалуйста, позволь мне уехать!
   Алекс молча качал ее в своих объятиях. Она знала, что он ждет, когда она успокоится. Знала, что он не позволит ей уехать. Знала, что он не захочет смириться с несбыточностью, как смирилась она. «Я прошу тебя стать моей женой». Неужели он действительно сказал это? Женой. Она будет женой Александра? Его другом и товарищем? Его любовницей? Матерью его детей? Его женой?
   Она обмякла в его руках.
   — Мы оба вдовцы, — заговорил он. — Мы не связаны никакими обязательствами. Мы любим друг друга, и мы любовники. Так что же может помешать нам стать мужем и женой?
   На секунду ей показалось, что действительно нет никаких препятствий их браку, но только на секунду.
   — Ты граф Крэйл, — сказала она. — А я никто, да еще и незаконнорожденная. Обязательно найдутся люди, которые скажут, что я не заслуживаю быть даже твоей любовницей.
   — А я объясню им, что это не их дело, — ответил Алекс.
   — Александр. — Она глубоко вздохнула. — Все это не так просто. Ты ведь знаешь, что это непросто.
   — Конечно, непросто. — Он приподнял за подбородок ее лицо и поцеловал в губы. — Очень непросто. Тебе будет непросто жить той жизнью, которой живу я, не говоря уже о жизни в Англии. Я прекрасно понимаю, что тебя не сразу примут в том кругу. Я знаю, что тебе будет трудно принять на себя обязанности хозяйки замка. Я знаю, что, когда наши дети вырастут, им придется столкнуться с плохо скрываемым презрением отпрысков аристократических семей. Я знаю, что на твою долю выпадет немало обид и страданий и что я никогда не смогу забыть, что причина этих страданий — я. Но подумай, Шерон, неужели ты действительно хочешь другой жизни? Что тебя ждет, если ты не выйдешь за меня?
   И в самом деле — что? Месяц или даже два ей придется жить в том самом доме, где она жила девочкой с матерью. А потом чужие люди, незнакомое место и новая работа. Новая жизнь. И никакого Александра.
   — Ты будешь стыдиться меня, — слабо возразила она.
   — Никогда! — горячо воскликнул Алекс. Он все еще держал ее за подбородок и смотрел ей в глаза. — Вот этого не будет никогда, Шерон. Запомни это раз и навсегда. Выходи за меня замуж, Шерон. В нашей жизни так много правил, законов, предписаний! Пока я шел сюда, я спрашивал себя, почему люди должны жить в соответствии с какими-то неизвестно кем придуманными предписаниями? Шерон, неужели мы сейчас расстанемся, чтобы никогда больше не увидеть друг друга, только потому, что кому-то может не понравиться наш союз? Мы ведь нарушим даже не закон, а лишь перешагнем через нелепую условность. Неужели мы всю жизнь должны прятаться друг от друга только потому, что родились на разных ступеньках общественной лестницы? Я не вижу другой причины. Или я ошибаюсь?
   Она не могла и не хотела придумывать никаких причин. Если бы она могла сейчас видеть что-то другое, кроме его небесно-голубых глаз, она, возможно, смогла бы поразмышлять над этим. Но Алекс крепко держал ее за подбородок, и в ее силах было только зажмуриться, чтобы не видеть их, но и этого она не хотела делать.
   — Александр, — прошептала она. Но вдруг как бы опомнилась: — А как же Верити?
   Он улыбнулся:
   — Ты хватаешься за соломинку. Да когда Верити узнает, что ты станешь ей матерью, то от восторга дня три будет скакать по окрестным холмам!
   Шерон рассмеялась.
   — Скажи, ты не могла забеременеть в прошлый раз? — вдруг спросил он.
   Она пожала плечами и почувствовала, что краснеет.
   — Могла, — ответила она, — хотя у нас была только одна ночь.
   — Но зато я четырежды атаковал тебя, — с улыбкой сказал Алекс. — Если бы знать наверняка, Шерон, мы бы уже давно отбросили ненужные споры. Надеюсь, ты понимаешь, что я желаю, чтобы все мои дети были рождены в законе. — Его улыбка потеплела. — Я хочу, чтобы у нас были дети, любимая. Я хочу дать тебе сына, чтобы ты не горевала о смерти Дэффида, хотя наш ребенок никогда не сможет занять его места в твоей душе. Он навсегда останется твоим первенцем, как Верити для меня. Но я хочу, чтобы у нас с тобой были и сыновья, и дочери. Как по-твоему, это не слишком?
   Все ее тело, вся ее женственность пульсировали от желания, от желания иметь их общего ребенка. Шерон покачала головой.
   Алекс заглянул ей в глаза.
   — Что означает твой ответ? — спросил он. — Не слишком? Или, наоборот, ты не хочешь иметь от меня детей?
   — Александр, — прошептала она.
   Он положил ее голову себе на плечо, крепко обнял ее и замер. Он ждал ответа. Она знала, что он исчерпал все аргументы. Кроме одного, который пока оставался в запасе и который, несомненно, должен был сработать. Но она знала, что он не использует его, пока она не даст ему ответ.
   В конце концов, он оставлял ей свободу выбора. Свободу принять решение. Именно поэтому он заставил ее положить голову ему на плечо. Он даже взглядом не хочет подталкивать ее к ответу. Это должен быть только ее выбор.
   Она так хорошо себя чувствовала с ним, прильнув к его плечу, вдыхая его запах.
   — Мы будем все время жить в Англии? — спросила она.
   — Вряд ли, — сказал он. — Скорее наоборот — мы будем бывать там очень и очень редко. Еще до того, как я чуть-чуть узнал Кембран, Шерон, у меня появилось странное чувство, что я приехал домой. И я вновь остро почувствовал это сегодня, когда принял решение уехать в Англию, чтобы ты могла остаться здесь. У меня появилось чувство, что я не возвращаюсь домой, а, наоборот, уезжаю из дома.
   — Ты был готов уехать, чтобы я могла остаться? — переспросила Шерон.
   — Я и сейчас готов, — сказал Алекс. — Если кому-то из нас обязательно нужно уехать, то это сделаю я. У тебя гораздо больше прав на то, чтобы остаться здесь. И ты гораздо больше потеряла бы, уехав отсюда.
   Шерон задумалась.
   — Нет, — наконец сказала она, — мы потеряли бы одинаково много, Александр. Мы потеряли бы друг друга.
   Он обнял ее крепче.
   — Я любила Гуина, — говорила Шерон. — Он был хороший, заботливый и трудолюбивый. Я любила Оуэна. Если бы ты не приехал, этой любви хватило бы на то, чтобы прожить с ним долгую жизнь. Это была бы трудная жизнь — слишком по-разному мы смотрели на многие вещи. Но ты приехал. И с тобой я познала то, что, как мне кажется, мало кому дано познать. Я познала любовь, ту самую высокую любовь, которую обессмертили великие произведения литературы. Ту, о которой сложены стихи. Может быть, я преувеличиваю?
   — Нет, — ответил Алекс.
   — За эту любовь стоит бороться, — продолжала она. — И я буду бороться за нее. Это будет нелегко. И для тебя, и для меня. И для наших с тобой детей. Но если ты считаешь, что у нас есть хотя бы даже самый малый шанс, Александр, то я хочу использовать его. Наша любовь — драгоценный дар. Я не хочу отказываться от него. И не откажусь никогда.
   Алекс нежно коснулся губами ее щеки.
   — Значит, завтра я навещу твоего отца и попрошу твоей руки, — просто сказал он.
   Она рассмеялась ему в плечо, но тут же вновь посерьезнела и, подняв голову, посмотрела ему в глаза.
   — Ты правда сделаешь это, Александр? — спросила она. — Это для него очень много значило бы. И для меня.
   — А потом я навещу твоих дедушку и бабушку, — продолжил он, — и поговорю с ними. Думаю, этот разговор будет посложнее. А если мне удастся прорваться через все эти препоны, мы с тобой вместе пойдем в Гленрид и вместе спросим разрешения у Верити.
   Шерон задумчиво улыбнулась ему.
   — Александр, — спросила она, — ты уверен, что поступаешь правильно? Ты точно уверен?
   — Да, — твердо ответил он. — А ты?
   Она кивнула:
   — Да, я уверена.
   Он поцеловал ее, и они стиснули друг друга в объятиях, вдруг с особенной остротой осознав, как близки они были к тому, чтобы поддаться малодушию, отступить перед неведомым, отказаться от того, что казалось им обоим несбыточным.
   — Смеркается, — сказал Алекс. — Пока мы здесь сидели, наступил вечер.
   Впервые за последний час она вспомнила, где они с ним сидят.
   — Да, дни сейчас короткие, — откликнулась она.
   — Здесь, по-моему, холодно, — сказал он, но Шерон услышала в его словах вопрос.
   — Нет. Совсем не холодно, любимый. — Она легла на землю, увлекая его за собой. Она улыбалась, глядя ему в глаза, которые от любви и близости к ней казались совсем синими. — Любимый мой.
   Он улыбнулся ей, а его руки уже ласкали ее тело.
   — Кариад, — прошептал он, целуя ее. — Ты научишь меня валлийскому, да? Мне не хватает слов, хотя я и знаю лучшее из них. — Он потерся носом о ее нос. — Кариад…
   Но уже через минуту и потом, очень долго, ему не нужны были никакие слова.