Белоусов Сергей. Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным

   Благородный разбойник Зерро Гут, переодевшись купцом с Востока, за большие деньги покупает слона. Всю сумму Никтошка передает своей хозяйке Элен. Слезы, объятия, трогательное расставание. Элен спешит в тюрьму с провизией, подкупает стражу, кормит отца, плачет, но внезапно в камеру врывается начальник тюрьмы.
   Корыстный негодяй отбирает продукты, остатки денег и заточает хрупкую Элен в соседнюю камеру. Ангел-хранитель произносит гневный монолог о нравах. Зерро Гут готовит налет на тюрьму.
   Герцогиня приходит к невестке Элизе, представившись собственной посланницей. Та в отсутствие мужа обнимает шарманку, которую Хиплио не решается потрошить, как вещь, дорогую для любимой. Страстный диалог двух гордых, но любящих женщин. Непонимание. Взаимные угрозы. В доказательство чистоты своих помыслов Элиза целует медальон на цепочке -- талисман, подаренный ей к совершеннолетию сестрой Элен. "Откуда это?!!" -- от крика герцогини сотрясаются стены. Элиза объясняет.
   По ходу бешеной вспышки страстей даже самым тупым зрителям становится понятно, что Элен -- дочь герцогини и младшая сестра Хиплио. Некогда, спасаясь с крохотной дочуркой от зловещих бандитов, герцогине пришлось оставить младенца на капустном поле, дабы тот избежал более страшной участи. Все поиски, предпринятые супругами впоследствии, результатов не дали. Горюя о пропавшей дочери, муж с женой запустили воспитание сына. Участь их незавидна, но Бог посылает грешникам очищение. Обнявшись, Элиза и герцогиня торопятся к Элен.
   Благородный разбойник со своими друзьями проникает в тюрьму. Охрана связана, узники свободны. Они удирают по крышам, железо лязгает, трещит черепица, но к стражникам приходит подкрепление, и Зерро Гут, прикрывая товарищей, попадает в лапы закона. Суд короток, расправа неизбежна. Завтра казнь.
   Сбежавшие Теодоро, Элен и жалкий ангел-хранитель, присоединившийся к ним на крыше, спасаясь от погони, проникают по трубе в роскошный гостиничный номер. Номер не занят. Прячутся до утра в шкафу и под диваном, привычно голодая. Слышат, как герольды разъезжают по улицам, объявляя о предстоящей казни Зерро. Под утро Теодоро и ангела смаривает тревожный сон. Элен, приняв решение перед рассветом, тенью выскальзывает из гостиницы.
   Элиза, Хиплио и его родители разыскивают своих. Карета застревает на городской площади, где перед казнью собралась тьма народа -- ни пройти, ни проехать. Вынуждены пережидать. Зерро Гут, опутанный веревками, романтически красивый, поднимается на помост.
   В гостиничный номер входит величавая дама средних лет. Лакеи, втащив сундуки, кофры и саквояжи, исчезают. Осматривая апартаменты, дама -- вдовая маркиза -- обнаруживает спящих Теодоро и ангела. Забытое лицо склоняется над шарманщиком, выплывающим из сна. "Ты ли это?.." -- бормочет он, не веря. "Ты ли это?.." -- вторит она. Последующий диалог объясняет недогадливым, что Теодоро встретился со своей сбежавшей женой, матерью Элизы.
   Маркиза кратко сообщает о себе. Жизнь прошла, а счастья нету. Муж-маркиз умер. Любимый сын сбежал, узнав о недостойном поведении мамы в первом браке. Скитания. Раскаяния. Ветер невзгод. Поиски брошенной дочери, первого мужа, которого не переставала любить, и сына, пошедшего в разбойники.
   "Где шарманка?" -- вопрошает Теодоро решительная маркиза. "Твоя же дочь и сперла." -- "Как ты воспитал ее, негодяй!" -- "Сама такая! Я старался. Мы голодали". -- "Я же написала, уходя -- сломай шарманку! Там были алмазы, дурень! Бабушкино наследство!" -- "Откуда же я знал! Шарманка -- кусок хлеба!" -- "Ты никогда не слушал меня!.."
   После рассказа Теодоро о мытарствах семьи изрядно достается от маркизы и ангелу-хранителю. "Я маленький и больной..." -- оправдывается тот. В ходе дальнейших объяснений даже маркиза понимает, что преступник, чья казнь вот-вот произойдет, ее сын и брат Элизы. Вся компания бежит на площадь, стараясь попутно разыскать Элен.
   Зерро Гут с достоинством кланяется народу и отдает себя в руки палача. "Остановитесь!" -- звенит над площадью девичий голос. Прекрасная, растрепанная Элен с сияющей на солнце головой взбегает на помост. Перед напором ее чистоты бессильна даже стража.
   "Я объявляю себя невестой этого юноши! -- восклицает Элен, приникая к разбойнику. -- По законам страны приговоренный свободен, если чистая девушка готова стать его женой!"
   Общее замешательство, восторг толпы, к помосту пробиваются остальные герои. Герцог прижимает к сердцу обретенную дочь, обнимает новоявленного зятя с преступным прошлым. "Я новый наместник этого края, -- доходчиво объясняет он слугам закона. -- Вот грамота короля! Милую всех!" Толпа беснуется от удовольствия, гремит за сценой невидимый оркестр. Бурное всеобщее торжество и две свадьбы в финале. Шарманку решено не ломать --пригодится следующим поколениям. Конец.
   Хлебосольство Базилевса подавляло. Десятки блюд за ужином были в диковинку Алене с Лизой, некоторые вызывали опасение, иные -- оторопь. Всезнайка Печенюшкин, сидевший между девочками, быстро перечислял исходные продукты, когда лакей с очередной тарелкой почтительно склонялся около одной или другой из сестер. Изумительно красивый паштет из дождевых червей, копченые каракатицы, запеченная ящерица в соусе из чернильных орешков и кардамона, морские свинки под маринадом...
   -- ЭТО плавает?.. -- осторожно спросила Лиза, еще не утолившая даже первый голод.
   -- Нет... -- Пиччи скосил глаза на фарфоровое блюдо в руках официанта.
   -- Ползает?
   -- Нет, нет, что ты...
   -- Прыгает? Скачет?
   -- Да нет же!..
   -- Летает? Насекомое?..
   -- Бог с тобой! Это как раз можно есть. Довольно вкусно. Молодые ростки баобаба с белыми грибами и печенью индюшки. Соус типа майонеза.
   -- Потянет... -- Лиза позволила наложить себе полную тарелку. --М-м-м... Объеденье! Попробуй, Ленка! Слушайте, есть здесь что-нибудь, кроме вина? Крем-сода с ананасным соком? Вон в тот самый большой бокал, пожалуйста!
   Федя уминал все с равным аппетитом. Лампусик, сидящий прямо на столе в миниатюрном креслице перед отдельным крохотным столиком, отщипывал крошки пирога с целиком запеченной в нем фаршированной колибри. Печенюшкин ел то, что и сестренки. Возможно, ради компании.
   После ужина общество перешло в гостиную, где подавали мороженое и фрукты. Беседа, завязавшаяся за столом, разбилась здесь на отдельные ручейки, обтекавшие несколько групп диванов и кресел.
   Пиччи бродил по залу с вазочкой орехового пломбира в шоколадном сиропе, приостанавливаясь то тут, то там. Внезапно чья-то ладонь легла на его плечо. Мальчуган обернулся. Рядом с ним стоял Тюнь-Пунь, улыбаясь по обыкновению.
   -- Если господин артист не возражает, я был бы счастлив показать ему замок. Зимний сад, верхние галереи, домашний музей, сторожевую башню. У нас собрано немало чудес и из верхнего и из нашего здешнего мира. Я чувствую в вас незаурядное образование -- полагаю, ученому гостю будет любопытно...
   Печенюшкин оглядел гостиную. Сестры Зайкины примостились на коленях у Базилевса. Лиза тараторила, делясь секретами творческой кухни, Алена играла массивной цепью дракона, походившего на доброго дедушку всех котов мира. Федя среди островка старых дам чувствовал себя как рыба в воде, излагая систему перевоплощения Станиславского. Авторство системы домовой приписывал себе. Лампусик, беззаботно порхая среди цветов апельсинового дерева, росшего из огромной кадки, за ничтожную долю мгновения обменялся с Пиччи понимающим взглядом. В жизни эльф был неизмеримо надежней, чем в той незавидной роли, что отвела ему Лиза в своей первой пьесе.
   -- Море моей признательности смыкается с океаном вашей любезности, --учтиво поклонился Печенюшкин. -- Хозяйское же радушие стирает границу меж ними. Я с величайшей охотой следую за вами...
   -- ...О, я был бы в отчаянии, доведись мне огорчить вас, --неторопливо, чуть нараспев, уверял китаец, -- но все же, по моему недостойному разумению, ваза, так восхитившая нашего гостя в музее, принадлежит закату эпохи Хань, но никак не раннему Троецарствию.
   -- Не смею спорить с истинным знатоком древности... -- Пиччи выглянул вниз из окошечка башни. -- Да, высоковато. Примерно девяносто два метра и тридцать семь сантиметров до земли. Точнее, до камней. Конечно, сейчас темно, но, по-моему, площадка вымощена фант-фаронским гранитом? Отсюда неприятно падать.
   -- На сей раз вы совершенно точны. -- Тюнь-Пунь прямо-таки расцвел. --И в разновидности камня и в расстоянии. Не сомневаюсь, что вы бы могли упомянуть и миллиметры. Итак, хватит играть, господин артист. Упасть вниз было бы действительно неприятно. И вам и мне. Объясните, чем приглянулся наш замок "труппе Теодоро"?
   -- Слова любезного проводника расцвечены иронией, -- Печенюшкин осторожно забавлялся, словно бы пробуя ногой холодную воду, перед тем как резко нырнуть на дно. -- Почему "труппа Теодоро" произнесено с издевкой?
   -- Божественный огонь! -- В лице китайца, впервые сбросившего улыбку, обнаружилось нечто тигриное. -- Нет, не так! Скорее, дьявольский. Ваша ремесленная пьеса просто пылает им. Бродячие лицедеи с горсткой волшебных знаний неспособны на это. А постановочные эффекты?! Магия ТАКОГО уровня доступна в Фантазилье единицам.
   -- Ну... Мы.... Учились понемногу... -- Пиччи развел руками. -- Вот и это.... доучились... Способные, видно.
   -- Базилевс доверчив и стар, -- с горечью произнес Тюнь-Пунь. --Зоркость изменяет ему в последнее время. А публика, как известно, дура. Тем более наша, провинциальная. Вас будут носить на руках, не задумываясь об источнике пламени... Разговор мог бы пойти иначе, но вы смеетесь надо мной.
   -- Ни в коем случае! -- возмутился Печенюшкин. -- Всего лишь дразню!
   -- Завидная самоуверенность... -- китаец отступил на шаг. -- Считайте, что я рассердился, любезный артист. Конечно, мне не сравниться с Базилевсом в его лучшие годы, но сил обуздать нахала хватит.
   Облик Тюнь-Пуня на глазах менялся. Сходство с тигром, еще недавно чуть уловимое, росло с каждым мгновением. Пропал шелковый вышитый халат, густая полосатая шерсть покрыла тело, руки коснулись пола, превращаясь в лапы, и когтями заскребли о камень.
   Грозный хищник, которым обернулся китаец, занимал две трети пространства башенки, умело оттеснив Печенюшкина от единственного окна. Грозно рыча, тигр демонстративно облизывался, обнажая чудовищные, неправдоподобной белизны клыки. Жаркое дыхание зверя обдавало Пиччи, словно пар из кипящей кастрюли.
   Не дожидаясь атаки, мальчуган кинулся на противника, точно выброшенный стальной пружиной. Тела их столкнулись, переплелись клубком и рухнули на пол.
   Тонкие пальцы Пиччи уперлись в шею животного, с невероятной мощью отжимая от своего горла страшную оскаленную пасть. Тигр обхватил мальчика лапами, стараясь полоснуть когтями по коже. Несколько раз они перекатились, попеременно оказываясь внизу. Когда голова оборотня нависала над лицом Печенюшкина, капли слюны из ужасной пасти падали ему на грудь и подбородок. Яркая вечерняя звезда в узеньком оконце безразлично следила за поединком.
   Вот герой снова прижал спину хищника к полу. Мышцы его напряглись, окаменев. Так прошли несколько долгих секунд. Голова тигра медленно поворачивалась набок, зажатая руками Пиччи. Еще миллиметр -- и шейные позвонки чудовища готовы были хрустнуть, ломаясь. Напрягая все силы в попытке помешать Печенюшкину, Тюнь-Пунь на мгновение невольно ослабил мысленную защиту. Мозг его предстал перед мальчиком открытой книгой...
   Пиччи, не ослабляя хватки, легко вскочил на ноги, взметнув в воздух перед собой полутонное тело зверя. Фигура героя выросла, руки его, удлинившись, опустили тигра в угол и прижали к стене. Двинуться противник не мог, лишь в бессильной ярости колотил хвостом о драгоценный яшмовый паркет.
   -- Дорогой Тюнь-Пунь... -- Печенюшкин говорил отрывисто, переводя дух. -- Умоляю вас простить мне эту недостойную выходку юного школяра. Другого средства быстро проникнуть в ваши мысли я не видел. Зато сейчас я знаю главное -- мы не враги, а союзники. Теперь и я "открываюсь" для вас --великого чародея. Так мы избежим долгих дипломатических переговоров...
   Руки мальчика разжались, он открыто стоял перед китайцем, вернувшимся к прежнему виду. Тюнь-Пунь смотрел на Пиччи, не отрываясь, узкие глаза его постепенно округлялись.
   -- ...Поразительно... -- шептал мудрец. -- Я не мог и представить себе... Так вот в чем дело... Простите и вы меня. Я глубоко переживаю за Базилевса, стараюсь оградить его от малейших волнений и неприятностей. Его боль, его тревога... Если бы вы знали, сколько боли несет в своем сердце мой несчастный старый господин и друг...
   -- Девяносто два метра до земли. -- Печенюшкин пожал руку китайца, с готовностью протянувшуюся ему навстречу. -- Не будем вызывать подъемник. Винтовые лестницы очень пологи. Если не торопиться, мы вернемся к друзьям через полчаса. Время для беседы есть.
   Глава четвертая
   КРАСНОЕ ДЕРЕВО
   -- Хлоя, ты совершенно напрасно обставляешь нашу поездку столькими предосторожностями! -- Тетушка Флора удобно разместилась на мягких кожаных подушках кареты. -- Уверяю тебя, я могла бы долететь и на помеле, хотя мне это не было свойственно даже в дни легкомысленной юности.
   -- С каждым часом я слышу от тебя все больше глупостей, Флора! --возмутилась тетушка Хлоя. -- Ну как ты, беспомощная старуха, будешь управлять помелом?
   -- Ай, Хлоя, что ты говоришь! Сейчас волшебные метлы делают даже с сиденьями и пристяжными ремнями. От седока и не нужно никакого чародейства. Пристегнулся и полетел.
   -- Флора, твое упрямство и вечные капризы выведут меня из себя. Скромность паче гордости. Помни, в конце концов, мы едем не куда-нибудь, а во дворец, и ты теперь госпожа Советница.
   -- Вот это и не перестает меня удивлять! -- младшая сестра осторожно пристроила на ручку трости парализованную руку. -- Почему не нашлось более деятельных кандидатов? Две древние старушенции, давно потерявшие волшебный дар, стоящие на пороге растворения...
   -- Я тебе скажу -- мы нужны им как балласт! -- в выцветших глазах тетушки Хлои промелькнула тень прежнего огня. -- Энергичные опасны, они могут начать свою борьбу за власть. А с другой стороны, в родной Фантазилье у нас есть кое-какой авторитет. Вдруг появится хоть мелкая возможность сделать что-то полезное? Если б не эти надежды, в ТАКОМ, новом Совете ноги бы моей не было!
   Тетушка Флора с удовольствием взглянула на помолодевшую сестру.
   -- Хлоя, тебе идет общественная деятельность! Дома мы закисли, как столетняя простокваша. Может, и впрямь, наше безумное решение войти в Совет принесет крупицу добра? И потом Розарио, скажем, вовсе не выглядит окончательно потерянной личностью. А Фуриана очень красива!.. Вот такой ты была в молодости, Хлоя...
   -- Замолчи сейчас же! Она помешанная! А я, слава Богу, была спокойной и рассудительной девицей... Все эти разговоры о погибшем брате-злодее и об очередной угрозе для мира выглядят дешевой сказкой. И главное, где доказательства?!
   -- Ты кипятишься, Хлоя, потому что мы сразу попали в ловушку. Открытие Драконьей пещеры заберет у нас по десять лет жизни -- с таким же успехом можно проголосовать за собственное харакири. А противиться -- не по совести. Я не знаю, что выбрать!
   -- Зато я знаю! Но если стану двадцать раз объяснять одно и то же, у меня сядет голос и во дворце меня примут за облезлую старую ворону. Ты никогда не умела терпеть, Флора!.. Подожди до начала Совета...
   Карета плыла по идеально ровному покрытию дороги. Тройка цирковых пони неторопливо везла ее. Пожилой дрессировщик сидел на козлах. Толчки, тряска, бешеная прыть животных -- все это категорически исключалось. Здоровье двух престарелых Советниц князь Сморчков-Заморочкин, новый Великий Маг Фантазильи, приказал беречь как зеницу ока.
   Любопытно, что Сморчков не мог бы сказать с полной определенностью, для чего ему понадобились две старушки-феи. Познакомившись с ними во время неудачной попытки захватить Лизу и Алену, он после этого еще несколько раз выбирался к тетушкам.
   Князь нередко доверялся интуиции, как правило его не подводившей. Некое ощущение подсказывало, что феи могут оказаться полезны. То ли как приманка для сестер Зайкиных, то ли как друзья Печенюшкина, то ли еще каким-нибудь образом... Но того, что произошло после исчезновения Феди из-под самого носа дамы в черном, не предвидел даже гениальный Розарио.
   Фуриана, зловеще упомянув о другом пути, ничего больше к этому заявлению не добавила. Расспросы Заморочкина и Розарио не дали им новой информации, лишь усилили гнев колдуньи. План действий Фуриана обещала подготовить за пару дней и на этом чересчур быстро распрощалась с заговорщиками...
   Мизерабль с самой первой встречи влюбился в колдунью без памяти. Богиня, муза, жена, возлюбленная -- именно такой видел ее литератор в своих грезах, длящихся дни и ночи напролет. Прозы он теперь не сочинял, только стихи. И прятал их в стол, став неожиданно стыдливым, как юноша.
   Безупречный семьянин Розарио относился к Фуриане со спокойной симпатией.
   Чувства Сморчкова были значительно сложнее. Он безусловно отдавал должное невероятной красоте дамы в черном. В любой более или даже менее удобный момент князь падал на колени перед чаровницей, неумеренно расточая комплименты. И уж только нежелание вовсе испортить отношения с будущим напарником по руководству страной, бездарным Мизераблем, мешало ему пылко намекнуть Фуриане на возможность законного союза.
   На самом же деле Заморочкин был холоден, как мороженый карп. Еще граф Калиостро, авантюрист и чародей, проживший не одну тысячу лет, научил слугу так ловко скрывать свои мысли от посторонних магов, что вскоре и сам потерял возможность их читать.
   Заверения в любви -- это пройдоха Сморчков знал накрепко -- приятны всегда и всем. Почувствовать власть над собой он позволял многим и с охотой. Другое дело, что такая власть была мнимой. И вот это последнее обстоятельство давало самозваному князю превосходство над себе подобными.
   Некрасивый, даже скорее уродливый, он мог придать себе черты любого писаного красавца. Но гораздо более сложной и интересной представлялась ему задача сделать свой внешний облик не важным по сравнению с внутренним величием и популярностью в стране... В общем, насмешек Фурианы над собой Сморчков не боялся.
   Князь боялся другого. Темная сила и мощь, иногда чувствовавшиеся в Фуриане, казалось, принадлежали еще какому-то существу, другому, несравненно более страшному. Заморочкин со своей жаждой прочного могущества находился как бы между двумя полюсами.
   С одной стороны это был Печенюшкин, который -- мало ли что -- всегда мог вернуться "со щитом", командой соратников и, разбросав клочки врагов по закоулочкам, расколдовать Фантазилью.
   На другом полюсе маячило нечто грозное, неведомое, злобное и непонятное. Правда, Заморочкин, сам не будучи добряком, предполагал, что со злом всегда договорится. В худшем случае придется уступить первую роль.
   И к тому же у князя созрел план.
   "Как бы то ни было, -- решил он, -- время действий настало..."
   Провожая Розарио и Мизерабля, Заморочкин назначил им встречу во дворце, утром, в девять.
   Сам же Сморчков, едва гости скрылись, оседлал походный сверхскоростной самокат и под покровом ночи отправился прямиком к фее Барбарелле.
   Заспанной фее самозванец, не теряя драгоценных секунд, предъявил сотворенный им по дороге и якобы только что захваченный из типографии свежайший номер "Волшебного фонаря". Газета открывалась передовицей "ИСТИННОЕ ЛИЦО БАРБАРЕЛЛЫ. Случай в оранжереях Финтикультяпинска", содержавшей исключительно неприятные подробности о прошлом феи, раскопанные Розарио и перемешанные с еще более гнусными домыслами.
   "Завтра днем, -- объявил князь, -- номер прочтет вся Фантазилья. Арестовать и уничтожить тираж независимой газеты в нашей свободной стране я не имею права. Буду счастлив, если вы сможете опровергнуть всю эту грязь. Если же нет... чтобы не позорить Семерку Мудрых, вам остается лишь превращение в старый осиновый пень".
   Фея отбросила пахнувшую типографской краской фальшивку. Белые и красные пятна играли на ее лице в чехарду.
   "Я готова, -- не дрогнув, прошептала Барбарелла. -- Отвернитесь на минуту -- эта процедура не радует глаз... Боже мой, как страшно, думая, что прошлое похоронено, увидеть внезапно в раскопанной могиле его мертвый оскал. Ведь вся моя жизнь и до и после этой истории была безупречной..."
   Сморчков-Заморочкин молча отвернулся, вытаскивая из-под полы камзола заранее приготовленный мешок...
   В спальню Вольномаха, расположенную на втором этаже особняка Советника, князь проник ловко и неслышно, через приотворенную форточку, вскарабкавшись по гладкой стене как паук.
   Соскользнув на подоконник, Сморчков замер. Богатырь с присвистом храпел во сне, сотрясая воздух. Могучее тело его, раскинувшееся на постели, вновь поразило своей величиной заговорщика, отлично видевшего в темноте. Храп был опасен, но предусмотрен. Сморчков, не снимая кожаных перчаток, выхватил из кармана сушеного морского ежа и метнул в полуобнаженного исполина.
   Потеряв сознание от боли, Вольномах замолк. Но тишина, способная пробудить домочадцев, длилась лишь миг. Теперь рулады своей жертвы стал выводить сушеный еж, вернувшийся словно бумеранг в карман хозяина.
   Все решали секунды. Сморчков-Заморочкин хриплым полушепотом, неслышным за раскатами храпа, повторял заклинания, известные единицам и строжайше запрещенные к употреблению в Фантазилье. Преступление совершилось быстро. Корявый осиновый пень лежал на постели...
   Пролезая через форточку со вторым мешком, князь чуть не забыл про ежа, шумевшего из кармана. С видимым сожалением, уже будучи снаружи, он вновь бросил на кровать разовую игрушку. Первый луч света -- искусственного или естественного -- и еж растает бесследно. Следов Заморочкин оставлять не привык.
   Приторочив к заднему сиденью самоката второй мешок рядом с первым, негодяй беззвучно взял с места, перемахнув по дуге через высокую ограду. Пять часов утра. Рассвет наступал в шесть. Жилище Доброхлюпа, историю желтых башмаков которого Сморчков так и не успел узнать, находилось на другом конце города. Предстояла самая тяжелая часть плана -- импровизация.
   Дом Доброхлюпа, жившего одиноко, оказался незапертым. Князь беспрепятственно прошел внутрь и поднялся по лестнице. Спальня и здесь находилась на втором этаже. За полуоткрытой дверью брезжил свет.
   Осторожно просунув голову в комнату, Заморочкин увидел трогательную картину. Рабочий стол, освещенный низкой лампой, был завален старыми книгами, географическими картами и листами рукописи, один из которых, едва начатый, лежал в круге света рядом с гусиным пером.
   Старое кресло украшал голубой с золотом щегольской фрак Доброхлюпа, повешенный тщательно, без малейшей складочки.
   Сам хозяин спал в тени на неразобранной кровати в брюках, белой сорочке и длинном халате-шлафроке свекольного цвета. Очевидно, Доброхлюпа сморило, когда он неторопливо прохаживался по комнате, обдумывая следующую фразу. Желтые башмаки стояли рядом, на полу...
   Вместо того, чтобы немедленно приступить к своим черным заклинаниям, Сморчков совершил ошибку. Неодолимое любопытство заставило его тихо разуться и сунуть ноги в башмаки Доброхлюпа, которые были явно велики князю.
   В то же мгновение Сморчков подпрыгнул как бешеный и зашелся диким криком. Башмаки жгли его адским пламенем, кололи тысячью ножей. Суча ногами, негодяй безуспешно пытался сбросить проклятую обувь. Доброхлюп, внезапно разбуженный, вскочил, ничего сначала не понимая. Длинные светлые усы его висели, как у моржа, маленькие серые глаза растерянно мигали.
   Судорожно нашарив рядом с собой очки в узкой золотой оправе, Советник вздел их на нос и рассмотрел, наконец, незваного гостя.
   -- Почему вы здесь, князь?! Чрезвычайное происшествие?! Великий Маг послал за мной?! Силы небесные!.. Кто вам позволил брать мои башмаки?!!
   -- ...Нечаянно... Случайно... Недоразумение... -- лепетал самозванец, с невероятным трудом сдерживая новые вопли. -- Не могу... Снять... Спасите... Умоляю...
   Доброхлюп, обхватив Сморчкова одной рукой за пояс, как младенца, быстро стащил с него ботинки, чуть повернув каблуки вкось. Освобожденного гостя он поставил на пол, а сам с привычной легкостью влез в башмаки и вернул каблуки на место. Лицо его не выдало навалившейся боли, лишь почти незаметная под стеклами очков пелена занавесила зрачки.
   Сморчков в свою очередь обулся.
   -- Князь, вольно или невольно вы проникли в мою тайну, -- заговорил слегка успокоившийся Доброхлюп. -- Могу ли я просить вас, чтобы ни одна живая душа более не узнала о ней?
   -- О, разумеется! -- обещания Заморочкин давал легко. -- Клянусь честью. Теперь откройтесь мне до конца, Советник, вам будет легче! Что заставляет вас идти по жизни, как по раскаленному железу?
   -- В юности я солгал... -- через силу, едва слышно произнес Доброхлюп. -- И от лжи этой чудом не пострадал невинный... Имя его неважно сейчас... Сначала я хотел погибнуть, но потом решил искупать грех до естественного конца дней своих. Так появились желтые башмаки. Я снимаю их только на ночь, и то лишь потому, что спать в обуви негигиенично... Ну и конечно во время процедур омовения...
   -- Да вы святой! -- искренне поразился князь. -- Ваше место на небесах, Советник Доброхлюп.
   -- Не смейтесь надо мной, Пимен Пименович, -- взмолился страдалец в желтых ботинках. -- Мучения мои неописуемы. Я дошел до предела и нет больше сил терпеть боль. Как я мечтаю о прощении своей вины, как хочу упокоиться с миром, растаять в воздухе, раствориться в океане, в земле, слиться с природой, исчезнуть. Даже превращение в осиновый пень осчастливило бы меня... Но кто отпустит мой потаенный грех... если я не решаюсь в нем признаться?..