Белоусов Сергей. Смертельная кастрюля, или Возвращение Печенюшкина

   Множество отпечатков босых ног виднелось на влажном речном песке, и недвижное тело ягуара, пронзенного дюжиной стрел, распростерлось поодаль. А у самой воды, со страшной раной на горле и глубокими царапинами от когтей хищника, лежала неизвестная женщина.
   Все взрослые индейцы тупинабама собрались на отмели. Когда переворачивали тело погибшей, на плече ее обнаружилась странная татуировка: растение с четырьмя крупными цветками, склонившееся над берегом озера. Амаури, один из старейшин, тронул Гокко за руку.
   -- Когда я был ребенком, бабка рассказывала мне о племени колдуний черикуара. Они живут высоко в неприступных горах, ненавидят мужчин, а маленьких девочек, чтобы пополнить племя, приносит им таинственный цветок. Священный знак цветка над озером наносят на кожу каждой из ведьм, когда ей исполняется двенадцать лет. Это черикуара похитили твою дочь. Торопись в погоню, но будь осторожен. Колдуньи неутомимы, подолгу обходятся без воды и пищи и владеют страшными чарами. Спеши, о вождь, и да хранят тебя всемогущие боги!
   Четыре дня шли индейцы по едва различимому следу. В племени остались старики, женщины, дети да десяток крепких мужчин на случай неожиданной опасности.
   Гокко и его спутники забирались все выше. Первая ночь в горах обволокла их леденящим холодом. Два часа краткого отдыха воины проспали, тесно прижимаясь друг к другу. Для Дианы и мальчиков разожгли костер, найдя неподалеку несколько чахлых кустиков. Тепла этого им едва хватило лишь на то, чтобы не окоченеть. Только один Гокко, казалось, не чувствовал ни холода, ни голода, ни усталости.
   Индейцы упорно нагоняли ведьм. Вот уже два отряда разделяло не более часа пути. И тут с высоты лавиной покатились на Гокко и его людей огромные камни. Почти все успели спастись, мгновенно укрывшись от камнепада под нависшей скалой. Но два молодых воина погибли.
   Ясно было, что лавину вызвали ведьмы, отставшие от своего отряда и притаившиеся в засаде. Они добились главного: чуть различимую тропинку, по которой с трудом можно было ползти вверх, перерезала глубокая пропасть.
   Воины связали все ремни из своего снаряжения в длинную веревку с петлей на конце. После нескольких попыток им удалось набросить петлю на острый выступ небольшой скалы на том краю пропасти. Другой конец веревки закрепили на этой стороне. Шаткий, опасный, ненадежный, но это был мост.
   -- А теперь, -- обратился Гокко к своему отряду, -- возвращайтесь домой. Неизвестность ждет впереди, и я не хочу гибели лучших сынов тупинабама. Если нам суждено встретить здесь смерть, пусть вождем станет Омолу. Это справедливое решение. Я сказал -- так будет!
   По индейским законам никто не может противиться приказаниям вождя. Гокко с женой и сыновьями остались вчетвером. Зыбкий мост покачивался над пропастью. Гокко взялся за ремень, натянул его, проверяя крепость, и двинулся вперед, перебирая ремень руками. Ноги его повисли над пустотой. Диана, закусив губу, прижимая к себе мальчиков, следила за мужем.
   Вот он достиг другой стороны пропасти, коснулся ногами края и, почувствовав опору, одним прыжком оказался в безопасности. Вождь сделал знак младшему, Сампайо, предлагая ему двигаться следом. Неизвестно, боялся ли мальчик, но он с честью выдержал испытание и вскоре стоял рядом с отцом. Потом перебралась Диана -- так велел Гокко -- и настал черед двенадцатилетнего Азеведо.
   Ноги Азеведо уже касались откоса на противоположной стороне. Оставался один миг до благополучного конца переправы. Но вдруг совсем рядом с мальчиком, из темного отверстия вылетел, задев крылом маленького индейца, хищный гриф урубу. От испуга и неожиданности пальцы Азеведо разжались. С отчаянным протяжным криком ребенок полетел вниз...
   Вождь, кинувшись за сыном, замер над пропастью. Из голой скалы под краем обрыва поднималось мощное узловатое дерево. Зеленые ветви бережно удерживали Азеведо.
   Дерево вырастало на глазах. Ветви его протянулись к Гокко, принявшему мальчика в свои могучие руки, и забытый голос произнес:
   -- Здравствуй, названый братик.
   Чудесное растение исчезло. На плече у Гокко сидела маленькая обезьянка с длинной красно-апельсиновой шерстью. Кончиком пушистого хвоста она ласково трепала по носу грозного индейского вождя.
   -- Пиччи... -- выдохнул Гокко. -- Вовремя же ты появился. Чем я, простой индеец, отплачу знаменитому чародею за спасение сына?
   Да, это был он, Пиччи-Нюш, названый брат Гокко... Еще в детстве мальчик и обезьянка подружились. Среди невероятных приключений им не раз доводилось спасать жизнь друг другу. Однажды, когда Пиччи погиб, выручая Гокко, всемогущие боги-пришельцы оживили обезьянку, превратив ее в великого волшебника, защитника обиженных и несчастных. Больше двенадцати лет Гокко не слышал ничего о своем друге и покровителе, и вот он появился внезапно, как всегда.
   -- Не благодари, брат мой, -- смутился зверек. -- Лучше прости, что я смог подоспеть лишь в самый последний миг. Час назад в холодной стране за два океана отсюда умирал нищий сочинитель. Если б не удалось продлить ему жизнь, лучшая из книг Земли осталась бы недописанной. Но теперь все в порядке. И там и здесь. Надо хорошенько покормить Диану и детей. Они вот-вот упадут от голода.
   -- Коломба! -- простонала несчастная женщина, на коленях протягивая руки к обезьянке. -- Где моя дочь? Что с ней? Она жива?!
   -- Цела и невредима, -- быстро ответил Пиччи. -- Ведьмы усыпили ее, чтоб легче было нести. Дважды в день они разжимают ей зубы и поят, спящую, питательным отваром. Коломба нужна им живая. Волшебный цветок, поддерживающий существование племени, засыхает. Колдуньи хотят принести Коломбу в жертву цветку. Успокойтесь, этого не случится. Солнце заходит. До цветка пинго им еще целая ночь пути. Жертвоприношение должно состояться завтра на рассвете...
   Гигантская птица с красно-золотым оперением взмыла вверх, унося семью Гокко, и после недолгого полета опустилась на площадке над расщелиной скалы, где рос таинственный цветок. Ночь, полная воспоминаний, пролетела незаметно. Не только мальчики, но и Диана с Гокко слушали обезьянку, затаив дыхание. И вот забрезжил рассвет.
   На немыслимо крутой тропке, ведущей к расщелине, появилась Кеклокса с девочкой на руках. Шею и запястья Коломбы украшали ожерелье и браслеты из громадных бриллиантов. Солнечные лучи дробились в них, чехарда цветных бликов мешала рассмотреть камни. За предводительницей гуськом тянулись остальные ведьмы. Вот все они столпились у погибающего цветка. Диана дрожала, глядя вниз, и дрожь ее передавалась сыновьям. Один Гокко был тверд, веря в могущество Пиччи-Нюша.
   -- Остановитесь! -- раздался над колдуньями властный голос обезьянки.
   Племя застыло, уставившись вверх. Крохотный Пиччи-Нюш был необыкновенно величественен в эту минуту. Солнце, всходившее за спиной, пронизывало его длинную шерсть золотым сиянием. Маленький рост не ощущался -- снизу Пиччи все равно казался бы небольшим. Глаза зверька сияли так, что слезы потекли у ведьм, заставляя их сощуриться.
   Хриплый вой вырвался у Кеклоксы. Выхватив острый каменный нож, колдунья взметнула его над сердцем Коломбы. Лезвие, взлетая, задело тонкий шнурок ожерелья, и сверкающий бриллиантовый дождь устремился к земле. Но не успел коснуться ее первый камень, как Пиччи прыгнул со скалы, падая, вырвал нож из руки ведьмы и швырнул его в пропасть. Одновременно с обезьянкой устремился вниз, спасая сестру, и маленький Сампайо. Малыш не рассчитал прыжок, он с силой ударился грудью об острые камни. Тело Сампайо содрогнулось и безжизненно застыло.
   Ведьмы схватили мальчика, собираясь сбросить его с обрыва. Кеклокса замерла в растерянности, не выпуская Коломбу. Две стрелы застыли на натянутых тетивах луков Гокко и Азеведо. Первая была нацелена в Кеклоксу, вторая -- в одну из ведьм, державших Сампайо. Все случившееся не заняло и нескольких секунд.
   -- Довольно!! -- голос Пиччи, словно гром, разнесся над ущельем.
   И время умерло. Люди, как изваяния, застыли меж мертвых скал. Капля воды, набухшая в маленькой ложбинке, готовая упасть вниз к подножию цветка и освободить место новой зарождающейся капле, замерла прозрачным камешком.
   Пиччи-Нюш, неподвластный времени и случаю и оттого немножко грустный, шагал среди застывших тел. Вот он забрал девочку у Кеклоксы, вознес ее наверх и опустил у ног матери. Вот Пиччи склонился над Сампайо, и исчезла кровь с камней, пропала страшная рана на груди, вернулась бронзовая краска на побелевшее лицо мальчика. Вот и сына вернул герой Диане, заботливо устроив его рядом с Коломбой. Снял стрелы и вложил их в два колчана. Улыбнулся доброй печальной улыбкой, взмахнул рукой, и время ожило. Снова на краю скалы, глядя вниз, стояла маленькая обезьянка.
   -- Умолкните! -- воскликнул Пиччи, перекрывая визг ведьм. -- Взгляните на свой цветок!
   Ведьмы, опустив глаза, как подкошенные рухнули носами в землю. Перед ними горделиво возвышался пышный зеленый куст, со стеблей которого тянулись к солнцу пять приоткрывшихся бутонов.
   Гокко, прижав к себе жену и детей, не отрываясь глядел на чудо.
   Пиччи-Нюш спрыгнул на плечо к другу и, пригнув мордочку к самому уху вождя, несколько минут неслышно для окружающих что-то шептал ему.
   Наконец Гокко кивнул в знак полного понимания, и небольшой свиток пергамента перекочевал в его ладонь из крохотной обезьяньей лапки.
   -- Отныне племя черикуара сможет жить в покое и благоденствии, --обратился Пиччи к колдуньям. -- Каждый год цветок пинго будет приносить вам пять дочерей. Но запомните мои слова и передайте своим потомкам. Сокровища, случайно освобожденные землетрясением, вам не принадлежат. Они вновь укроются в скалах и не будут зависеть больше от воли стихий. Искать их бесполезно. Живите, где хочется вам, занимайтесь тем, что больше по душе, но не приносите никому зла. Стоит любой из вас обидеть человека -- история с цветком повторится. И тогда ничто уже не поможет. А теперь прощайте. Надеюсь, что мы не увидимся больше.
   Горы давно остались позади светлой неровной полоской у горизонта. Еще чуть-чуть, и не станет их видно совсем. Громадная птица, неспешно взмахивая крыльями, уносила домой семью названого брата.
   -- Я плохо воспитал тебя! -- сурово говорил Гокко старшему сыну. --Почему не ты, а Сампайо первым бросился на помощь сестре?..
   Кончилась первая сторона кассеты. Ларри Люгер тряхнул головой и уставился на обломки драгоценного мундштука, зажатые в стальных пальцах. В волнении он и не заметил, как раздавил безделушку. Небрежно кинув мусор в нефритовую урну, бандит переставил кассету и вновь замер, обратившись в слух. Прошло еще около получаса, прежде чем дверь его кабинета распахнулась.
   Восемнадцать секретарш вскочили со своих мест, преданно ловя взгляд хозяина.
   -- Девчонки!-- гаркнул Ларри, улыбаясь во все тридцать два великолепных зуба.-- Такого дела у нас еще не было! Когда все закончится, каждой из вас куплю по маленькому процветающему государству. Немедленно Косоголового ко мне!
   -- Лейла, -- обратился он чуть слышно к главной помощнице. -- Сейчас же, но без шума разыщи Ужастика. Пусть спешит на остров Тимголези к доктору Торренсу. Затем, захватив полный набор , вылетает в Рио-де-Жанейро. Через двенадцать часов от этой минуты он должен ждать меня в клубе "Веселый паралитик". Если его не впустят, назовет пароль: "До встречи в Рио." Хотя что за чушь... Кто может остановить Ужастика... И вызови мой "боинг". -- Он поцеловал девушку в щеку, отчего та похорошела совсем уж необыкновенно. --Чао, малыш! Помни: "До встречи в Рио"...
   Глава вторая
   Вот компания какая
   Среди многочисленных пассажиров рейса "Москва -- Рио-де-Жанейро" четыре кресла в самолете занимала обычная итальянская семья. Рыжий низкорослый господин в костюме-тройке и при клетчатой кепке, худенький рыжий подросток сын и две темноволосые дочки,похожие, очевидно, на маму. Документы у них были в полном порядке и не заинтересовали бдительных таможенников. Коммерсант Теодоро Пафнутти с сыном Пиччиколо Пафнутти и дочками Элен и Элизабет Пафнутти. Ничего странного.
   Добротные чемоданы семьи удивления тоже не вызывали. Сложнее было с ручной кладью. Чудаковатые итальянцы везли пушистого рыже-черно-белого кота в наморднике и, в специальных гнездах вместительной дорожной сумки, четыре здоровенных картофелины.
   На кота и картошку у почтенного коммерсанта имелись отдельные разрешения, украшенные множеством печатей и согласующих подписей. Тем не менее животное и корнеплоды просветили специальным аппаратом, а коту дополнительно сняли намордник и заглянули в пасть. Кот вытерпел процедуру с достоинством, не вырывался, не мяукал и, более того, старательно высовывал язык, чтобы виднее было горло.
   "Что значит -- иностранцы! -- подумали таможенники.-- Культура! Даже коты у них вон какие воспитанные."
   Самолет выплыл за облака и окунулся в синеву. Моторы гудели ровно, напряжение, давящее сестренок в аэропорту, спадало. Алена жевала резинку, пускала пузыри, разглаживала вкладыши.
   -- А что, нельзя было сразу перенестись на место? -- шепотом спрашивала Лиза у "брата Пиччиколо". -- Волшебной силой там или авиапочтой?
   -- Мы же не у себя в Фантазилье, -- улыбался Печенюшкин. -- Будем уважать государственные границы. Федя, в конце концов, лицо официальное, хоть и инкогнито.
   -- Такой законник я стал, Лизонька! -- охотно подтвердил Федя. -- А как же. Справедливость -- первое дело. И без документов нельзя. У вас нельзя. У нас-то внизу их нет, потому как с ними нельзя. Несподручно. Куда, скажем, Мурлыке Баюновичу паспорт класть? В зубах носить?
   Алена вдруг поперхнулась резинкой.
   -- Лиза! -- завопила она. -- А как же мама с папой?! Раз мы на Земле, значит, время уже не волшебное? Они же нас потеряют!
   Лиза привскочила с кресла.
   -- Точно! Ой, какая же я дура! Что делать? Пиччи! Печенюшечкин, придумай что-нибудь, они же там с ума сойдут. Баба Люся нас со всей городской милицией ищет!
   -- Баба Люся в настоящий момент выбирает на рынке сметану, -- успокоил Пиччиколо Пафнутти. -- Никто вас не ищет. Когда родители вернулись, на столе лежала записка, написанная Лизиным почерком. Цитирую: "Мамочка и папочка, за нами приехали тетя Оля с дядей Андреем забрать на недельку к себе на дачу. Вы на завтра договаривались, но завтра они не могут, поэтому приехали сегодня. Целуем Лиза, Алена."
   -- А если они позвонят тете Оле или на дачу отправятся? -- не унималась Лиза. -- В выходные запросто могут появиться.
   -- Обижаешь, Лиза. Я теперь твой брат, тем более надо мне доверять. Родители ваши в командировке. Папа в Москве, мама в Киеве. Они бы все равно поехали, я только чуть ускорил это. Даже если и позвонят тете Оле, у нее телефон не ответит. Домой вернетесь вместе. И не волнуйтесь, сестренки, все будет отлично, а может, еще лучше.
   -- Я опять свое новое имя забыла, -- вяло пожаловалась успокоенная Алена. -- Говорили, то же самое, а оно какое-то другое.
   -- Ты ничего не понимаешь, -- опять стала объяснять ей сестра. -- Елена на западный манер произносится -- Элен. Точнее -- Хелен. Но "ха",чувствуешь, почти не слышно. Так, легкое придыхание.
   -- Ххелен! -- повторила Алена, налегая на букву "ха" словно плечом на тугую дверь.
   Лиза вздохнула, сердясь, но высказаться не успела.
   -- Не кручинься ты, Аленушка, -- вмешался Федя. -- Развивать надо способности к языкам. Я вот теперь и по-змеиному, и по-крысиному, по-рыбьи даже могу, потому как работа такая. Стоило, понятное дело, поколдовать -- и в одночасье все языки вот бы где были, -- он для убедительности снял кепку и постучал себя кулаком по огневой макушке. -- Да ведь легко найдешь -- легко и потеряешь. Веришь, ночами сидел, заучивал, а все не получалось. И вот что удумал. Поначалу стал в аквариуме спать. Первое время, конечно, захлебывался, потом приноровился. Смотрю -- пошло дело. Беседовать начал с рыбами, сперва помаленьку, после шибче. Главное -- рта не раскрывать. Все из живота, вроде как чревовещание.
   Господин Пафнутти помолчал некоторое время. То ли он вспоминал успешно преодоленные трудности, то ли демонстрировал рыбью речь -- девочки не поняли. Алена в паузе успела представить себя и Лизу, крошечных, с мизинец, на дне аквариума. Сестра ее спит, свернувшись калачиком, в большой розовой раковине -- впитывает трудный рыбий язык. Сама же Аленка в этой грезе наяву, нацепив на себя с десяток многоцветных, переливчатых, нежно изгибающихся плавников, всплывала неспешно наверх за крошками вместе со стайкой меченосцев...
   -- По-мышиному-то я давно болтал, -- продолжил Федя. -- Домовые с мышами частенько, как это по-модному у вас говорят, тусуются. Змеиный похож на него малость. Освоил. С волками жил -- по-волчьи выл... С пчелами --чистый цирк. Они ведь жестами говорят, танцами. -- Забывшись, он чуть взлетел над креслом, заплескал руками, смешно покачивая головой влево-вправо.
   Пиччиколо дернул увлекшегося папу за полу пиджака. Тот плюхнулся на сиденье, озираясь вокруг, утирая кепкой мгновенно вспотевшее лицо.
   -- Ох, я безголовый! Надо же, незадача. Видел кто аль нет? Печенюшкин? Чего молчишь? Нешто рассекретились?
   -- Спи спокойно, незабвенный папа, -- улыбнулся Пафнутти-младший. --Вовремя я вмешался. Только кепочку твою над спинкой люди и видели. Росту в нас, по счастью, не так уж много.
   Домовой еще долго сокрушался. Он разглаживал на колене влажную кепку, обмахивал красным носовым платком, чтоб скорее просохла, потом, немного успокоившись, натянул ее до самого носа и в самом деле уснул.
   Дальше полет протекал без приключений. Аленка уснула еще раньше Феди. Лиза глядела на нее, уютно посапывавшую, и не заметила, как задремала сама. Из всей семьи Пафнутти бодрствовал лишь Печенюшкин. Сейчас, когда никто не глядел на мальчика, лицо его было напряженным и задумчивым.
   В аэропорту Рио друзей поджидал досадный сюрприз. Их самих, кота и чемоданы таможенники пропустили легко, без малейшей волокиты. Но сумка с четырьмя картофелинами вызвала шок у бдительных стражей. Оказалось, что овощи и фрукты провозить в страну нельзя. Не помогали и документы с печатями.
   -- Большая опасность, синьоры и синьорины! -- уверял худой контролер с длинными, печально повисшими усами. -- Миллионы, миллиарды микробов! Не дай Господь завезти заразу с другого материка. Может быть эпидемия. Вы не представляете, сколько болезней порой несет в себе картофель. Если посмотреть на срезе...
   Он выдвинул ящик стола, доставая складной нож, надавил на кнопку, и щелкнуло, освободившись, узкое хищное лезвие.
   -- Черт меня побери! -- завопил вдруг по-итальянски Пиччиколо, размахивая кулаками. -- Тридцать три раза и еще восемнадцать раз подряд, черт побери! В этой дурацкой стране плюют на права и свободы человека! Пинают их ногами! Втаптывают в грязь!..
   Он надвигался на чиновника, оглушая скороговоркой и бешено жестикулируя. Тот, совершенно обалдевший, медленно отступал.
   -- Что же это такое?! -- не умолкал Печенюшкин. -- Я с моим обожаемым папочкой и драгоценными сестричками везу свою собственную картошку через двадцать семь стран и пять континентов! На островах Зеленого Мыса мы честно заплатили за нее! Восемь итальянских лир, мексиканский доллар и три куска советского мыла стоил нам этот отборный картофель!..
   Не только сестры, но и сам папа Пафнутти глядели на взбесившегося Пиччиколо, выпучив глаза. Таможенник все пятился и наконец уперся в стол. Нож из его руки упал в выдвинутый ящик, складываясь на лету, и ящик сам собой закрылся. Усач, опасливо следивший за удивительным мальчуганом, ничего этого, понятно, не заметил.
   -- Частная собственность священна! -- орал мальчишка. -- Так пусть же пропадет она, но не достанется этим недостойным карабинерам! Не нам, так никому!
   С этими словами он схватил со стола открытую сумку и мгновенно вышвырнул ее содержимое в распахнутое настежь окно.
   Контролер, прерывисто дыша, перегнулся через подоконник. Маленький декоративный пруд голубел внизу. По воде его еще расходились медленные круги.
   Печенюшкин подмигнул Феде и улыбнулся девочкам.
   -- Простите сынишку, синьор, -- солидно кашлянув, вмешался Теодоро Пафнутти. -- Долгое путешествие,ночные пересадки, никакого режима --поневоле сделаешься раздражительным. Вбил себе в голову, что это особый сорт. Будто бы он даст небывалый урожай и принесет сумасшедшую прибыль. Маленький коммерсант... -- он ласково потрепал мальчика по рыжему затылку. -Счастливо оставаться, синьор. Сумку можете взять себе на память.
   Тележку с багажом итальянской семьи вез к выходу из аэропорта огромный улыбчивый негр. Терпение его явно было безграничным. К каждому киоску с товарами (а их здесь было во множестве) сестры Зайкины -- Пафнутти, впервые попавшие за границу, прилипали всерьез и надолго. Какие здесь были игрушки!.. Описать их невозможно. Да что описывать. Будете в Бразилии --непременно поглядите сами.
   Прошло не менее получаса, и Печенюшкин с Федей не выдержали.
   -- Купим тебе все, что хочешь, -- втолковывали они Аленке, прильнувшей к очередному стеклу. -- И сколько хочешь. Но чуть позже. Несколько дней потерпите. Нам сейчас вагон кукол просто помешает. Веришь? А ты веришь, Лиза? Ой! А где Лиза?
   Спрятавшись за один из магазинчиков, старшая сестра доставала в этот миг из кармана чуть измятый почтовый конверт. Проверив, на месте ли содержимое, Лиза быстро заклеила конверт, кинула в почтовый ящик, висевший рядом, и бросилась догонять своих.
   -- Загляделась, -- виновато объяснила она. -- Там Барби с подружками, и у каждой платьев больше, чем у нас с Аленкой вместе. Даже завидно.
   -- А нам вагон кукол обещали! -- объявила Алена. -- Где мы его держать будем, когда домой вернемся?
   -- Кукол подарим всем знакомым девчонкам, -- Лиза махом решила сложную проблему. -- Себе оставим по одной... ну по две. А вагон сдадим на железную дорогу, чтоб нам иногда разрешали в нем кататься.
   Аленка задумалась. Похоже, у нее зрело другое решение. Но тут двери распахнулись, и путешественники оказались на площади, под ослепительно ярким тропическим солнцем.
   Пассажиры высадились за городом, прямо посреди дороги. Удивленный таксист аккуратно составил на обочину чемоданы, забрался в машину, развернулся и уехал в своем стареньком "рено", все еще пожимая плечами.
   Шоссе, непривычно ровное, и вправо и влево упиралось в горизонт. По обе стороны дороги росли высоченные пальмы. За ними были только горы, солнце и небо. Тридцатиметровая статуя Христа, возведенная на одной из вершин, благословляла легендарный город.
   Рио-де-Жанейро промелькнул за окнами "рено", чужой и прекрасный --белый, синий, золотой, зеленый, зеленый, зеленый и опять золотой и белый. Магистрали, по которым неслись путешественники, огибали горы, ныряли в тоннели, уходили то вверх, то вниз под немыслимыми углами. Отдельные сравнительно ровные кварталы были редкостью.
   Печенюшкин, вдыхая запахи цветов, плывущие над Рио, восхищенно крутил головой.
   -- Родина... -- бормотал он. -- Сколько же я здесь не был? Кончатся безобразия, настанет мир, покой, обязательно вернусь. Насовсем. Домик построю у залива, сад посажу, куплю лодку...
   Расчувствовавшись, он дважды шмыгнул носом и неловко, смущаясь, стер со щеки слезинку.
   Лиза, Аленка и Федя тактично молчали.
   Впрочем, Пиччи быстро справился с переживаниями и, как заправский гид, принялся сыпать названиями улиц, площадей и памятников. Запоминать сестры, понятно, не успевали, головы у них пухли, и когда город остался позади, к сожалению примешалось облегчение.
   Едва лишь такси скрылось, как с другой стороны шоссе послышался нарастающий гул мотора. Сине-белый троллейбус, испытанный друг из Фантазильи, задрав дуги к солнцу, спешил навстречу героям.
   Фантолетта радостно махала руками с водительского кресла.
   -- Ура-а!! -- закричали Лиза и Алена, хлопая в ладоши. Когда троллейбус замер перед ними, романтическая Лиза подпрыгнула и от избытка чувств чмокнула машину в лобовое стекло. Верите или нет, но на стекло сверху из-под черного резинового века наползли несколько капель влаги, тут же снятой "дворниками".
   На переднем сиденье чинно разместилась четверка картоморов. Как уж они попали прямо в машину после исчезновения в пруду, сестры не знали. Тогда, в аэропорту, Печенюшкин лишь коротко заверил, в ответ на расспросы, что все будет в порядке.
   Пока действительно все было в порядке.
   Трехцветный кот запрыгнул в двери последним. Передней лапой он сделал движение, как бы умываясь, отчего намордник побледнел и растаял.
   -- Фу! -- выдохнул Дракошкиус. -- Если молчание -- золото, я предпочитаю достойную бедность. Да еще намордник -- зажим мяуканья.
   -- Намордник -- ваша идея, -- быстро возразил Пиччи.
   -- Ну да, согласен, -- дракон развел лапами. -- Мне казалось, что кот в наморднике придаст всей семье чрезвычайно законопослушный вид. Кто бы знал, что это так унизительно. Тем не менее я рад. Все собственные идеи полезно испытывать на себе же... Разрешите, я приму естественный вид не здесь, а в роще. С нами дети, девочки, а тут еще две головы полезут, крылья. Какой-то фильм ужасов.
   Продолжая ворчать, Дракошкиус соскочил с подножки и скрылся в пальмовых зарослях.
   Кожурка сидела среди своих, у окна, с краю. С другого боку ее крепко держала под руку некая особа. Судя по имени -- Неровня и шапке серых стружек на голове, это тоже была дама. Свирепые глаза под маленькими очками, бугристый нос и корявое массивное тело со множеством неожиданных выступов и шишек симпатий к Неровне не пробуждали.
   Рядом сидел Клубень, представитель Клубняка, министра безопасности. Он сильно походил на собственного патрона и даже шелушился весь, но был не желтым, а синеватым.