Страница:
* * *
По небу плыла огромная, желтая, теплая луна в сероватых пятнах, воздух был насыщен смолистым запахом сосен. С ним смешивался едва заметный дух курительниц из ближайшего храма, за стенами которого двигались неясные тени и слышались молитвы. Да купол ловушки – ками-дзуцу – торчал на развилке дорог, одна из которых вела, огибая харчевню и храм, вниз, а другая, покривее, убегала в гору к замку Карамора. Когда они проскользнули мимо, из-за прутьев низко и призывно фыркнула нэко. Афра не мог удержаться, чтобы не завести знакомства, встав на цыпочки и отчаянно крутя хвостом, а Натабура решил вызволить бедное животное. Но каждый раз, когда нэко приближалась к металлическим прутьям, сквозь которые легко могла проскочить, неведомая сила отбрасывала ее к середине ками-дзуцу.
Нэко абсолютно не боялась Афра. Она просяще глядела в глаза Натабуры и, распушив хвост, мурлыкала гневно и настойчиво, словно умоляла спасти ее.
– Что ты делаешь?! – оглянула Юка.
– Как что?.. – Натабура схватил кошку. Вернее, она сама сунулась ему в руку.
– Это не кошка, это женщина ночи, – забеспокоилась Юка. – Не дай Бог помочь ей выбраться. В этом городе духи коварны и непредсказуемы.
Но Натабура уже протащил нэко сквозь прутья. В тех местах, где шерсть коснулась их, она вспыхнула голубоватым пламенем. Но, кажется, этим все и ограничилось, потому что нэко (или женщина ночи), фыркнув на прощание, скрылась в темноте.
– А зачем их ловят? – спросил Натабура, отряхивая пыль с колен.
– Демоны-хонки и духи-хонки провинции Коаэ вредны для Субэоса. Сами же они считают Субэоса отступником, который служит человечеству, будучи наместником Богини зла Каннон на Земле. Ведь Субэоса – наиглавнейший демон и не терпит конкуренции. По этой причине на рассвете они погибают от солнечного света. Идем!
Афра разочарованно обежал вокруг ками-дзуцу – нэко нигде не было. Она исчезла, испарилась, словно призрак, оставив в воздухе лишь запах паленой шерсти. Афра понюхал воздух, фыркнул и кинулся за хозяином, который сам, как призрак, несся по городу.
Однако им не удалось уйти далеко. В том месте, где улицы веером разбегались к кольцам реки и где мостовая была выложена камнями, а до замка, казалось, уже рукой подать, Натабура вдруг услышал знакомый шелест, который не мог забыть, – настолько он походил на зловещее бряцанье усов и бороды господина Духа воды – Удзи-но-0са. Это были звуки погони, которая спускалась из замка Карамора и которую выдали все те же кольчуги.
Они попытались было укрыться в маленьком садике на крохотной площади. Но со стороны нижней части города, где все сильнее разгорался пожар, с факелами в руках показался отряд окаппиков, точнее – карабидов. Их было так много, что они заполнили сразу все улицы, и куда бы Натабура и Юка ни бросали взгляд, они видели блестящие под луной коричневатые доспехи санэ и кожистые крылья, прижатые к бокам.
Афра тихонько заворчал. Ему все не нравилось. Город притих в ожидании худшего. Ни единого огонька не блеснуло за ставнями. Ни один фонарь не загорелся в дверях. А когда Юка подняла глаза, то на фоне луны увидела все тех же карабидов, похожих на огромных летучих мышей, мерно и тяжело размахивающих крыльями. В руках у них поблескивало оружие.
Натабура мгновенно изготовился к стрельбе. Однако, на их счастье, один воздушный отряд карабидов пролетел левее, а второй правее. И оба скрылись за черной громадой Карамора, который единственный сиял в ночи огнями во всех окнах и бойницах. Тревога все больше охватывала замок, и то там, то здесь раздавались встревоженные крики часовых:
– Слушай! Не спать! Слушай! Не спать…
Казалось, еще мгновение – и их схватят. Но, потолкавшись в переулках и улочках, карабиды, не дойдя до площади каких-нибудь пять-шесть тан, на удивление, отступили, и только окрики и команды позволяли судить о том, что гвардейцы постепенно удаляются к реке и окраинам города.
Юка с удивлением всматривалась в темноту города, а потом спросила:
– Признайся, как ты это сделал?
– Никак, – смутился Натабура, полагая, что не может просто так – возьми да выложи – открыть тайну учителя Акинобу. Да и в двух словах невозможно рассказать принцип китайского дайкуку, точнее, «колотушки». В данном случае Натабура использовал энергию света Луны, и, хотя последняя светила ярко и беспрестанно, похоже, ему на этот раз удалось разбудить ее, растрясти. «Да, я испугался, – понял Натабура, – а по закону дайкуку это привело к ответной реакции. Спасибо тебе, о Великая», – с благоговением подумал он. И тогда в ответ («Смотри, смотри!» – закричала Юка) Луна на мгновение превратилась в огромный глаз, который затмил блеск пожара и, к ужасу жителей города моргнул, а с огромных ресниц на Землю пал звездный дождь.
Посчитали ли карабиды это дурным знамением или просто испугались, но на некоторое время пропали, исчезли, перестали летать. Над городом нависла мертвая тишина, даже пожар сам собой погас.
Теперь беглецы крались, прислушиваясь к малейшему шороху, и не куда-нибудь, а к реке Черная Нита, где можно было спрятаться. А завидев ее примерно с расстояния в добрый сато, не удержались и побежали, да так, что только пятки засверкали. И сразу же привлекли к себе внимание: в отдалении и ближе, за изгородями и домиками, раздались крики, возбужденные голоса и команды. Но, должно быть, дайкуку – «колотушка» – все еще действовало, потому что шум тут же затихал, и в тот момент, когда они достигли моста, снова все онемело, и только собаки не успокоились в отдалении.
Под мостом Сида было темно, как в пещере. Афра сразу залез в воду, стал громко лакать, хотел было разогнать местных лягушек, но и они куда-то делись.
Натабура присел на бревно. Юка – рядом.
– Дождемся рассвета?
Он был совсем не против просидеть с ней хоть всю ночь. Ему вообще казалось, что лучше девушки он не встречал и что они знакомы давным-давно – тысячу лет, что они уже встречались где-то там, в иных пространствах, где властвуют другие законы.
– Господин человек… – кто-то прошелестел над ухом. – Гос…
– Чего?.. – Натабура отскочил в сторону и почувствовал, как волосы у него стали дыбом.
– Господин человек, это я… – проникновенно раздалось из темноты.
Тогда они разглядели в отблесках света от воды, что в ловушке ками-дзуцу мерцает некая голубоватая тень. Она то приближалась к прутьям, то удалялась, тихо подвывая:
– У-у-у…
– Ах!.. – вырвалось у них одновременно.
– Я! Я! – прекратила выть тень. – Выпустите меня.
– Ты кто?
– Я? – пугливо переспросила тень, поскуливая, как щенок.
– Да? Ты!
– Я… – тень вздохнула, – дух…
– Дух чего?
– Дух грусти…
– Иди ты… – высказался Натабура, ибо духи грусти не питались под мостами, куда сливали помои. Им подавай вздохи влюбленных и умиление разочарованных жизнью.
Юка тоже недоверчиво хмыкнула. Она вообще лучше Натабуры ориентировалась в городе. Но увидеть дух грусти даже для нее, похоже, было чересчур.
– Да, вы правы… вру. Я дух торговли… лошадьми…
Подбежал Афра и в знак презрения полил ловушку. Дух оскалился и отлетел к центру.
– У-у-у… га-а-а-д…
– Это ты гад! – уверенно сказала Юка. – Шляешься здесь по ночам. И никакой ты не дух!
– Да если бы не гаки – дух обжорства, который меня сюда затянул и смылся…
– Знаем мы вас, – сказала Юка. – Вот солнышко взойдет…
– Ой, ой… – завыл дух. – Спасите, спасите, люди!
– Тихо! – сказал Натабура. – Ты чего такой тощий?
Дух походил на последний выдох гаснущей свечи. Казалось, ему ничего не стоит пролететь сквозь прутья, но он не мог этого сделать, смертельно боясь приблизиться к ним.
– Если бы я был наевшись… – снова начал вздыхать дух, – а то голоден, как дворовая собака.
– А чем воняешь? – Натабура, приглядевшись, увидел труп курицы. – Мертвечиной питаешься?
– Задави тебя телега… – обиделся дух.
– Возьми и поешь, – посоветовал Натабура.
– Он не может, – сказала Юка.
– Почему?
– Потому, что тут же выявится его сущность.
– То есть?
– Не веришь? – Она сунула руку между прутьями, и немедленно вместо благовидного и старичкообразного духа возник один огромный, как капкан на лося, рот с кривыми, острыми зубами: «Щелк!!!» Юка едва успела выдернуть руку, а Натабура обалдело схватился за кусанаги.
– Ты не дух, – уверенно сказала Юка, – ты демон. Только не пойму, какой силы? Говори!
– Не скажу! – уперся демон, скаля зубы.
– А ты не боишься? – спросил Натабура, одновременно любуясь ее быстрыми уверенными движениями. – Прутья тонкие. Колдовство слабое. Выскочит в одно мгновение.
– У меня есть заклинание, – сообщила Юка.
– Не надо заклинаний! – взмолился демон, снова превращаясь в безобидное существо наподобие стручка.
Но Юка произнесла:
– Ямакавано мидзу, кугуру митама… [5]
Демон шарахнулся к противоположной стенке клетки. Его отбросило назад. Голубоватые искры заплясали на прутьях. Появился запах горящей плоти.
– Хватит! Хватит! – возопил демон так, что в округе в ужасе проснулись все собаки, а притихшие было карабиды снова оживились и стали перекликаться. Но, к удивлению Натабуры, даже не делали попыток приблизиться к мосту. Видать, они тоже боялись темноты и духов.
С каждым словом заклинания демон уменьшался на один сун, а то и больше. Что-то наподобие кровавого пота катилось по его телу и собиралось в лужу.
– Ой… ой… – стонал он, тая на глазах. – Ой… ой…
Из тухлой курицы полезли мелкие сущности. Они тут же съеживались и умирали, испуская голубоватый дым. Даже Афра шарахнулся прочь. Ему стало противно. Впрочем, не ему одному: если бы не Юка и не чувство стыда, Натабура давно отступил бы и спрятался за опору моста.
– Вага окано, окамини иитэ, фурасимэси! [6]– при этих словах демон, пыжась, лопнул. Во все стороны, выламывая прутья клетки, брызнул фосфоресцирующий свет.
Натабура, не заметив как, оказался на песке. Чуть в отдалении уселась Юка. Афра, как всегда, отделался испугом, спрятавшись за кучей наносной гальки. Опоры прогнулись, словно гнилой тростник, а мост покачался-покачался и угрожающе просел, надломившись посередине. Город отозвался еще более громким воем собак и стенаниями ночных призраков, которые поняли, что один из собратьев отдал Богу – нет, не душу, а то, что они отдают, – без названия и определения. Это не приветствовалось демонами и духами, так как укрепляло мир Богов.
– Что?! Что это было? – просил Натабура, вытирая лицо и что-то пытаясь разглядеть на ладонях.
– Сикигами – демон смерти, – не сразу ответила Юка.
Он повернулся к ней, хотя все еще боялся оставить без внимания ками-дзуцу, на дне которой лужа крови, оставшаяся от сикигами, вспыхивала огненными сполохами.
– Вот это да! – выдохнул Натабура.
– Нам здорово повезло, – Юка выбралась из вымоины, куда ее столкнуло волной света, – что он угодил в ловушку, прежде чем столкнуться с нами. У реки Черная Нита часто находят мертвяков, которые при жизни воображали себя магами, потому что сикигами поселялся в них. Но рано или поздно это кончалось плохо.
– Кими мо, ками дзо! Зачем мы тогда сюда побежали? – Натабура стал осторожно озираться – ему еще не приходилось сталкиваться с демонами смерти.
– Не бойся, – успокоила его Юка, – теперь мы все втроем проживем до ста лет, ибо демоны смерти чаще не встречаются. Но самое интересное, что ты сегодня дважды избежал ее.
– Это почему? – удивился он.
– Ты знаешь, что такое «кыш-кыш»? – спросила Юка.
– Салат из рыбы? – неуверенно переспросил он.
– Ладно, умник. – Она решила, что он тихо издевается над ней. – Я объясню: это еда подводной ведьмы Бэё!
– Бэё?! Ведьмы?! Кими мо, ками дзо! – Удивлению Натабуры не было предела.
– Ведьмы духов. Это она выпустила на Землю черных жуков – кыш-кыш, которые зарываются в землю. Из них вырастают ростки. Из ростков делают салаты. Когда росток созревает, из корня снова вылезает кыш-кыш и летит дальше, чтобы зарыться в землю и дать новый побег. Если съесть этот салат – ничего не будет, но если добавить брюшка жуков, то превратишься в кабутомуши-кун, то есть человека-жука. А таких жуков у главного наместника Субэоса – целая казарма, и еще требуются, ибо он задумал воевать, и не с кем-нибудь, а с Богами.
Тогда Натабура все вспомнил. Это был очень странный трактат, который даже учитель Акинобу посчитал выдумкой. А начиналось все так: книгу вместе с Картой Мира продали заезжие купцы варваров. В нем рассказывалось о существовании царства, которым правят люди-жуки.
– Ты хочешь сказать, что он ловит прохожих? – догадался Натабура.
– Он ловит чужаков. Ты бы забыл свое прошлое, свою родину, стал вечным рабом Субэоса и никогда бы не смог покинуть этот город. Знаешь ли ты, что его еще называют городом жуков?
– Знаю, – нехотя согласился Натабура, ругая себя за беспечность. Стоило быть чуть повнимательней. Но ему казалось, что после Мусаси ничего страшного не случится. Случилось! На тебе! – Сегодня это я уже слышал от одного человека.
– Надеюсь, ты его убил?
В двух словах он рассказал о странном Мусаси в горах, который напал на них.
– Скорее всего, это был усин – преступник, наказанный таким образом, – предположила Юка.
– Это был не лучший мой бой, – нехотя признался Натабура. – Расскажи, кто вами правит? Я видел зеленую лягушку.
– Тихо! – Девушка невольно оглянулась. – Идем… Нам нужно в северную башню. Я уверена – он там! – И вдруг выдала страшную тайну, которая вначале показалась ему смешной: – Наш Субэоса происходит из прикормленных каппа, которые помогали ловить рыбу, получая взамен горячую пищу. Это было очень давно. Ведь каппы живут тысячи лет. От дармовой еды каппы вырастают до огромных размеров и постепенно теряют способность работать. Даже мышей не ловят. Некоторые из них становились подобны Будде, и им поклонялись. Ты слышишь меня?
Если бы! Ее волосы растрепались, и он незаметно даже для себя вдыхал ее запах. Уловка, которой он только учился. Но как приятно! Голова пошла кругом. Она улыбнулась, она поняла его и посмотрела ему прямо в глаза. Не все поклонники приятны, но этот особенный.
– Наш Субэоса управляет не только городом, а восемью провинциями: Мусаси, Сагамэ, Кадзуса, Симоса, Кодзукэ, Симодзукэ, Хитати, Муцу, – нарочно перечисляла она, чтобы не попасть под его колдовство, – и в каждой провинции посадил таких же Субэоса, родственных вассалов – симпан. Они действительно все, как один, похожи на огромных жирных лягушек. Нашего за глаза называют Император-жаба. Когда наш каппа вступил на престол, он провозгласил девиз: «На все времена процветание и благоденствие!» Но этот девиз оказался крайне неудачным, потому что той же осенью случился неурожай, а весной начался голод. Люди съели даже солому. Девиз пришлось поменять на новый, а всех, кто слышал прежний, предать внезапной смерти, ибо они познали несовершенство главного наместника. Чтобы подавить неугодных, ему понадобилась тайная канцелярия и агенты – андзица, которые уничтожали крикунов и вербовали в гвардию карабидов. Андзица сразу понял, что ты чужак. Значит, тобой никто не будет интересоваться. Я тебе хныкала, хныкала, а ты ничего не понял, пока не подсунула тухлые яйца. – Она почему-то засмеялась, наверное, оттого, что у него появилось глупое выражение на лице. – Я больше всего уверена, что твой друг окажется в гвардии раньше, чем мы его спасем.
– Да… – согласился Натабура, и последняя фраза окончательно привела его в чувство. – Тогда вставай, поторопимся! – воскликнул он и, не зная почему, понял, что Юка не местная, то есть она такая же пришлая, как и он.
Еще он вспомнил о спице в глазу кабутомуши-кун, или человека-жука. Странная девушка. Надо к ней присмотреться, подумал он, что-то в ней не так, то есть все в основном так, а потом не так. Странно. Он запутался, не хватало времени расспрашивать. Да и глупо было это – взять и пристать к человеку: дескать, откуда ты и что здесь делаешь?
Они выбрались из-под моста и окаменели: все небольшое пространство между мостом и ближайшими домами было окружено карабидами. При появлении Натабуры, Юки и Афра они дружно шарахнулись в проулки, и только самые смелые выглядывали оттуда. Мало того, просевший мост тоже был усеян карабидами. Однако то ли из-за страха, то ли из-за почтения к духам и демонам они упали и закрыли головы руками. «Ух, ты!» – только и успел подумать Натабура, нащупывая кусанаги. Впрочем, он понимал, что с такой свитой его шансы ничтожны. В одиночку он бы имел пространство и время для маневра и пробился бы хоть сквозь тысячу карабидов с их санэ и кольчугами, яри и тяжелыми цуруги. А с Юкой да с Афра разве повоюешь. Все это пронеслось у него в голове быстрее молнии. И он принял единственно правильное решение – не вытаскивать кусанаги и не обострять без надобности ситуацию, а действовать по обстоятельствам, обратясь в чистый дух Будды.
Карабидов же сбила с толку двусмысленность ситуации. Возможно, пойди Натабура, Юка и Афра напролом, они были бы подобны ножу, вонзающемуся в масло, но предательская пауза – сродни стае духов трусости и самонадеянности, поселившихся в самих же карабидах, – изменила ситуацию. А если учесть, что подавляющее большинство карабидов были обыкновенными необразованными крестьянами, наделенными инстинктами толпы, а не дзидаями, привыкшими к единоборству и принятию самостоятельного решения, то результат был предсказуем.
Один капитан по имени Аюгаи понял, что к чему, ибо только нужда заставила его стать кабутомуши-кун и вступить в ряды карабидов. В своей жизни он кое-что повидал и знал, что на востоке лежит неведомая страна, которую никто не видел, в которую невозможно попасть по доброй воле и откуда появлялись эти самые дзидаи.
Не успел он отдать команду, как рядовые карабиды натянули луки и выстрелили. Хотя иной команды Аюгаи отдать и не мог. В его задачу входило любой ценой схватить беглецов. Стрелять же в сидящего человека было верхом глупости – ведь только очень самоуверенный человек может подставить себя под стрелы. Субэоса еще не знал, с кем имеет дело. А натянутые луки означали только одно: Язаки, как ни странно, еще не проговорился, ибо если бы он проговорился, то карабиды давно бы разбежались. Впрочем, в такой же степени был неизбежен и другой вариант – Субэоса мог держать все в тайне, полагаясь на силу как на последний аргумент.
Итак, девять стрел взмыли в воздух. Две с опозданием на мгновения. Семь стрел Натабура отбил первым же ударом, две последние, летящие с диаметрально противоположных сторон, круговым эдё – еще на подлете, практически киссаки – кончиком меча, и снова замер подобно чернеющему на дороге камню. Луна светила из-за реки, и карабидам трудно было что-либо разглядеть.
Если бы только карабиды вместе со своими капитанами видели, что все это Натабура проделал с закрытыми глазами, они бы испугались еще больше и вообще бы не решились на атаку. Как ни странно, для них Натабура так и остался сидеть в священной позе Будды – просто стрелы по непонятным причинам не долетели, растаяли в воздухе, а потом, сломанные, упали на землю. А для Натабуры это было рядовым упражнением, которое он выполнял регулярно в темной комнате, или в лесу, или в пустыне, или в горах при ветре или безветрии, ориентируясь только на слух и чувства через дух Будды.
Восемь из девяти капитанов самонадеянно отдали приказ атаковать, предполагая таким образом стяжать славу первоубийцы. Один Аюгаи промолчал. Он все понял. «Лотос осыпался. Октябрь. Пора умирать». Сытая и спокойная жизнь кончилась. Грядут неизбежные перемены. Так говорили хидзири в горах. Приходили два дзидая. Первого из них приручили, второго с большим трудом убили. Третий – самый молодой – будет бессмертным. Он изменит мир. Это старая-старая легенда была под запретом, ее рассказывали только шепотом в самых дальних уголках провинций. Мало того, из-за страха перед этим неведомым человеком Богиня зла Каннон сделала каппу Субэоса наместником восьми провинций и создала клан родственных вассалов – симпан в надежде укрепить, удержать власть на Земле. Но самое главное заключалось в том, что каппа не сможет сговориться с человеком. На носу война. Все погибнут. Страна Чу рухнет. Пропадет. И никто о ней не вспомнит.
Первым Натабура убил карабида справа. Он вообще все сделал по классическим правилам боя. Восемь карабидов были правшами. Их следовало обходить справа, чтобы не попасть под удар яри. Первый карабид успел сделать один шаг, второй – два шага, третий – три, четвертый – четыре, пятый – пять, шестой – шесть, седьмой – семь, восьмой – восемь, и только девятый – левша – почти добежал, но в последний миг увидел блеск луны на кусанаги Натабуры, которого так и не заметил.
После этого Натабура бросил кусанаги в ножны и сел в позу Будды. Весь мир для него был сосредоточен на узком пространстве, похожем на длинный-длинный коридор, в конце которого появлялась цель. И если девятый карабид еще дышал и думал, то восьмой ощутил непонятное беспокойство, седьмой – зудящую тревогу, словно зов судьбы, шестой – ноющую боль в затылке, как от большого количества чанго, – там, где козырек хати был коротковат. Пятый, пронзенный в сочленении между санэ и муна-ита, словно ткнулся на бегу в ветку дерева и успел подумать, что она слишком жесткая. Четвертым был асигару-ко-касира – лейтенант, который страстно желал вселенской славы и в защите которого практически не было изъяна, да и две кольчуги давали ему преимущество в обороне, – слишком низко опустил левое плечо, принизив тем самым значение в бою офицерского наплечника – о-садэ, и кусанаги вошел в шею, разрезая через щель перевязь щитков шлема. Третий – разорившийся поденщик, поддавшийся порыву, самый неуклюжий из девяти карабидов, сумел споткнуться на третьем шаге и напоролся на собственный цуруги, который держал перед собой, как пику, двумя руками-крыльями. Второй еще только испускал дух, пронзенный в шею, и только первый к тому моменту уже умер, принял смерть грудью, потому что Натабура ударил его прямо в сердце, пробил хваленый санэ, опробованный на каленой стреле.
И никакие они не сверхтвердые, подумал Натабура и услышал отчаянное:
– Натабура! Натабура! – Впервые она назвала его по имени.
Он обернулся, отвлекшись от следующих девяти карабидов, которые бросились в атаку. Длинный-длинный коридор медленно растаял. Луна, выставив бок, почти скрылась за Карамора, река Черная Нита походила на расплавленное серебро, дома и сады по ту сторону чернели, как декорации в театре теней, а крыши домов были похожи на распростертые длани. Единственное, что отличало реальность, – небо, с Млечным Путем, висящим так низко, что казалось, до него можно дотронуться рукой. И на фоне всего этого в трех-четырех кэн у него за спиной прямо в воздухе вращалось огненное колесо с закручивающимися кольцами голубоватого дыма. Рядом, выгнув спину и задрав хвост трубой, гордо ходила давешняя нэко, которую он спас, вернее, не нэко, а женщина ночи. А Юка и Афра выглядывали словно из-за этого огненного колеса и звали его:
– Натабура! Натабура!
– Гав-гав! Гав-гав! Гав-гав!
И махали, конечно.
Нэко, или женщина ночи, громко и призывно мяукнула, и тогда он все понял – вскочил и в одном прыжке нырнул в это самое огненное колесо, да и был таков. Только опалил, совсем чуть-чуть, оперенье третьей стрелы сверху.
Ничто так не вытягивало силы, как «это» – из «Пяти Тайных Колец» монаха Кукая. Учитель Акинобу обучал его «это», не произнося названия, ибо само название уже вступало во взаимодействие с пространством и временем. Просто в нужный момент, находясь в священной позе Будды, нужно было произнести одну-единственную фразу: «Цуки но усаги», [7]и враг оказывался поверженным прежде, чем понимал, что к чему и откуда приходит смерть. Сам же Натабура ничего не помнил, и только по прошествии многих дней в памяти, как давешний сон, всплывали обрывки воспоминаний о битве. Второму из тайных приемов, которого страшился сам учитель Акинобу, они обучались вдвоем, и суть его Натабура не помнил до того момента, пока его жизни не начинала угрожать реальная опасность. Обучиться этому упражнению было невозможно нигде, кроме как на поле боя. Этот прием тоже не имел названия. Его называли опосредованно ёмоо нодзомимитэ – «то, которое это». В нем использовалась сила тридцати трех обликов Бодхисаттвы.