– Должно подойти, – сказал он. – Как раз. Аманда тяжело опустилась на стул у дальней стены, по-прежнему бледная и все еще дрожа.
– Ты теряешь время, – заметила она. – Это никогда не сработает.
– Я должен что-то делать. У тебя есть лучшее предложение?
– Как ты усыпляешь животных?
– Анестезирующими препаратами.
– Ну так почему бы не попробовать?
– Ты полагаешь, что к этой твари можно подойти достаточно близко, чтобы сделать укол? Боже, Аманда, насколько я знаю, она просто...
Он замолчал, потому что увидел детей, стоящих у окна гостиной и пытающихся разглядеть происходящее у подножия холма. Чейс не хотел их пугать. Но из головы у него не уходила картина, которая возникла, когда Аманда ворвалась в дверь: мертвый Длинный, распростертый на скале.
– Помоги мне, – попросил он, а потом обратился к Максу: – Что-нибудь видно?
– Пока нет, – ответил мальчик.
Аманда поднялась со стула. Чейс нагнулся, шагнул в камеру и повернулся, чтобы принять зеркало, поданное ею сквозь люк. Он отнес зеркало в дальний конец камеры и приставил вертикально к стене. Потом отступил, следя за своим отражением, и присел у люка перед самым выходом из камеры.
– Что ты видишь? – спросил Чейс у Аманды, – Не забудь, света будет очень мало.
– Все о'кей, – ответила она. – Но бог мой, Саймон, шестилетний ребенок сразу...
– Он не ребенок. Это – некое создание.
– Па! – закричал Макс. – Па, Длинный!
Чейс выбрался из камеры и выпрямился. Макс указывал в окно. Рядом с ним стояла Элизабет и, прикрывая глаза рукой от света в помещении, напряженно вглядывалась в вечерний сумрак.
Чейс тяжело, с облегчением выдохнул.
– Можно сказать, вовремя, – заметил он и подошел к окну.
– Слава богу, – произнесла Аманда.
Далеко внизу на лужайке, у возвышения рядом с бассейном для морских львов, Чейс увидел идущего к дому человека. Двигался он неуверенно, шатаясь.
– Кажется, Длинный ранен, – сказал Чейс. Он почти уже повернулся, чтобы пройти на выход через кухню и спуститься по склону, когда вдруг различил цвет движущейся фигуры – нечто светлое на фоне темных деревьев.
– Боже милостивый! – вырвалось у Чейса. – Это не Длинный.
49
50
51
52
53
54
55
– Ты теряешь время, – заметила она. – Это никогда не сработает.
– Я должен что-то делать. У тебя есть лучшее предложение?
– Как ты усыпляешь животных?
– Анестезирующими препаратами.
– Ну так почему бы не попробовать?
– Ты полагаешь, что к этой твари можно подойти достаточно близко, чтобы сделать укол? Боже, Аманда, насколько я знаю, она просто...
Он замолчал, потому что увидел детей, стоящих у окна гостиной и пытающихся разглядеть происходящее у подножия холма. Чейс не хотел их пугать. Но из головы у него не уходила картина, которая возникла, когда Аманда ворвалась в дверь: мертвый Длинный, распростертый на скале.
– Помоги мне, – попросил он, а потом обратился к Максу: – Что-нибудь видно?
– Пока нет, – ответил мальчик.
Аманда поднялась со стула. Чейс нагнулся, шагнул в камеру и повернулся, чтобы принять зеркало, поданное ею сквозь люк. Он отнес зеркало в дальний конец камеры и приставил вертикально к стене. Потом отступил, следя за своим отражением, и присел у люка перед самым выходом из камеры.
– Что ты видишь? – спросил Чейс у Аманды, – Не забудь, света будет очень мало.
– Все о'кей, – ответила она. – Но бог мой, Саймон, шестилетний ребенок сразу...
– Он не ребенок. Это – некое создание.
– Па! – закричал Макс. – Па, Длинный!
Чейс выбрался из камеры и выпрямился. Макс указывал в окно. Рядом с ним стояла Элизабет и, прикрывая глаза рукой от света в помещении, напряженно вглядывалась в вечерний сумрак.
Чейс тяжело, с облегчением выдохнул.
– Можно сказать, вовремя, – заметил он и подошел к окну.
– Слава богу, – произнесла Аманда.
Далеко внизу на лужайке, у возвышения рядом с бассейном для морских львов, Чейс увидел идущего к дому человека. Двигался он неуверенно, шатаясь.
– Кажется, Длинный ранен, – сказал Чейс. Он почти уже повернулся, чтобы пройти на выход через кухню и спуститься по склону, когда вдруг различил цвет движущейся фигуры – нечто светлое на фоне темных деревьев.
– Боже милостивый! – вырвалось у Чейса. – Это не Длинный.
49
Существо было ранено. Оно заключило это по жжению на лице, по тому, что одна нога медленно реагировала на команды мозга, и по нечувствительности руки. Существо посмотрело на руку и увидело, что палец болтается на ошметках сухожилий. Оно потянуло за палец, оборвало сухожилия, выбросило обрубок прочь и, зачерпнув грязи, залепило ею кровоточащую рану.
Оно не чувствовало себя ослабленным, наоборот, ощущало новые силы, прилив энергии, порожденный триумфом. Существо встретило достойного врага – не просто добычу, но противника – и одолело его.
Раны ничего не значили. Оно выживет и восстановится.
Существо не чувствовало больше потребности защищаться, проявлять осторожность, потому что откуда-то из глубины его поднялась убежденность: теперь оно непобедимо.
Вдали, в конце наклонной поверхности суши, оно видело свет. Свет означал укрытие и, возможно, новые шансы уничтожить новых врагов.
Поднимаясь на холм, существо приволакивало ногу – оно не спешило, поворачивало то в одну, то в другую сторону. Время ничего для него не значило – существо было бессмертно.
Оно не чувствовало себя ослабленным, наоборот, ощущало новые силы, прилив энергии, порожденный триумфом. Существо встретило достойного врага – не просто добычу, но противника – и одолело его.
Раны ничего не значили. Оно выживет и восстановится.
Существо не чувствовало больше потребности защищаться, проявлять осторожность, потому что откуда-то из глубины его поднялась убежденность: теперь оно непобедимо.
Вдали, в конце наклонной поверхности суши, оно видело свет. Свет означал укрытие и, возможно, новые шансы уничтожить новых врагов.
Поднимаясь на холм, существо приволакивало ногу – оно не спешило, поворачивало то в одну, то в другую сторону. Время ничего для него не значило – существо было бессмертно.
50
– А почему мы просто не убежим? – спросил Макс. Он был бледен, явно нервничал и еле сдерживал слезы, – Всех нас оно не поймает, если мы разбежимся в разные стороны.
– Нет, Макс, – ответил Чейс, обнимая одной рукой сына, а другой – Элизабет, которая слегка дрожала, но казалась бесстрастной, словно готовая принять все, что ни случится. – Я не хочу, чтобы оно поймало хоть кого-нибудь из нас, особенно – из вас двоих.
Он подошел к окну, заслонил глаза от света и всмотрелся в темноту. Теперь существо было видно отчетливей, громоздясь призрачной массой на черном фоне. Сколько еще у них осталось времени? Чейс не мог сказать с уверенностью, поскольку тварь двигалась медленно, отклоняясь вправо и влево, как бы даже бесцельно... Почти бесцельно, но не совсем: после каждой краткой перемены курса она на несколько футов приближалась к дому.
– Давайте начнем, – скомандовал он и повернулся к Аманде: – Ты уверена, что усвоила последовательность действий?
– Вполне. Но я по-прежнему...
– Хорошо.
Чейс взял детей за руки и отвел в небольшой чулан позади декомпрессионной камеры.
– Тут будет темно, – предупредил он, – но вы это переживете, верно? С вами будет Аманда.
Дети автоматически кивнули и вошли в чулан. Чейс протянул руку Аманде, придвинулся ближе и прошептал:
– Если что-то пойдет не так – что угодно, – бери ребятишек и двигайся на «Мако». У вас будет достаточно времени. Задержать эту чертову тварь я, во всяком случае, смогу.
– Саймон...
Повинуясь порыву, Чейс поцеловал ее.
– Входи, – велел он, подтолкнул ее в чулан и закрыл дверь.
Он подошел к пульту управления на стене и нажал контрольную кнопку, приводящую в действие декомпрессионную камеру. Послышался шум заработавших машин и шипение воздуха, который наполнял резервуары высокого давления, спрятанные в стенах. Затем Чейс выключил весь свет в комнате, за исключением экранированной бронестеклом розовой лампочки внутри камеры.
Потом он поднялся в люк и в ожидании присел на корточки.
– Нет, Макс, – ответил Чейс, обнимая одной рукой сына, а другой – Элизабет, которая слегка дрожала, но казалась бесстрастной, словно готовая принять все, что ни случится. – Я не хочу, чтобы оно поймало хоть кого-нибудь из нас, особенно – из вас двоих.
Он подошел к окну, заслонил глаза от света и всмотрелся в темноту. Теперь существо было видно отчетливей, громоздясь призрачной массой на черном фоне. Сколько еще у них осталось времени? Чейс не мог сказать с уверенностью, поскольку тварь двигалась медленно, отклоняясь вправо и влево, как бы даже бесцельно... Почти бесцельно, но не совсем: после каждой краткой перемены курса она на несколько футов приближалась к дому.
– Давайте начнем, – скомандовал он и повернулся к Аманде: – Ты уверена, что усвоила последовательность действий?
– Вполне. Но я по-прежнему...
– Хорошо.
Чейс взял детей за руки и отвел в небольшой чулан позади декомпрессионной камеры.
– Тут будет темно, – предупредил он, – но вы это переживете, верно? С вами будет Аманда.
Дети автоматически кивнули и вошли в чулан. Чейс протянул руку Аманде, придвинулся ближе и прошептал:
– Если что-то пойдет не так – что угодно, – бери ребятишек и двигайся на «Мако». У вас будет достаточно времени. Задержать эту чертову тварь я, во всяком случае, смогу.
– Саймон...
Повинуясь порыву, Чейс поцеловал ее.
– Входи, – велел он, подтолкнул ее в чулан и закрыл дверь.
Он подошел к пульту управления на стене и нажал контрольную кнопку, приводящую в действие декомпрессионную камеру. Послышался шум заработавших машин и шипение воздуха, который наполнял резервуары высокого давления, спрятанные в стенах. Затем Чейс выключил весь свет в комнате, за исключением экранированной бронестеклом розовой лампочки внутри камеры.
Потом он поднялся в люк и в ожидании присел на корточки.
51
Оказавшись ближе, существо теперь видело в доме движение – на фоне света в окнах перемещались контрастные фигуры. Оно не насторожилось и не встревожилось, а почувствовало вызов. Люди могли видеть его, но не могли остановить.
Потом свет исчез, испарился, словно впитанный ночью.
Существо остановилось – оценить перемену и удостовериться, что она – не следствие каких-то неполадок в нем самом.
Нет, оно различало формы: темную глыбу дома и аспидно-черное небо. Когда глаза привыкли к мраку, существо даже заметило розовое мерцание где-то в глубине строения.
Оно возобновило продвижение и вскоре оказалось рядом с домом. Медленно и сосредоточенно оно пошло вокруг в поисках входа.
Существо обнаружило дверь – тонкую перегородку из дерева и стекла – и занесло руку, чтобы разрушить ее.
Потом свет исчез, испарился, словно впитанный ночью.
Существо остановилось – оценить перемену и удостовериться, что она – не следствие каких-то неполадок в нем самом.
Нет, оно различало формы: темную глыбу дома и аспидно-черное небо. Когда глаза привыкли к мраку, существо даже заметило розовое мерцание где-то в глубине строения.
Оно возобновило продвижение и вскоре оказалось рядом с домом. Медленно и сосредоточенно оно пошло вокруг в поисках входа.
Существо обнаружило дверь – тонкую перегородку из дерева и стекла – и занесло руку, чтобы разрушить ее.
52
Сквозь гул машин Чейс услышал звон разбившегося стекла и треск расщепляемого дерева, а потом – низкий горловой звук.
Оно слышало шум моторов, а в центре комнаты обнаружило большой твердый предмет. Свечение исходило из глубины этого предмета. Шаркая ногами, существо подошло к предмету и переместилось к тому концу, где свисала наружу открытая круглая дверца.
В тусклом свете существо увидело в дальнем конце человека, похожего на другого, недавно побежденного, но тоньше, слабее – и испуганного.
Добыча. Легкая добыча.
Существо шагнуло внутрь.
Чейс почувствовал запах кислятины, соли и гниения и услышал звук шагов по стальному полу.
Он не рискнул посмотреть, что происходит, или пошевелиться, чтобы не изменилось его отражение в зеркале.
Существо прошло мимо Чейса, и теперь он видел безволосую, цвета слоновой кости плоть его ног и ягодиц, перепонки между пальцами, кривые стальные когти, измазанные в крови.
Ноги Чейса сводила судорога. Усилием воли он заставил себя сохранить неподвижность, моля существо идти дальше. «Еще два шага, – думал он, – только два, тогда я смогу...»
Существо остановилось.
Внезапно существо поняло: оно видело себя.
Зарычав в ярости, оно повернулось.
* * *
Существо перешагнуло порог большой комнаты, сосредоточившись на слабом розовом свечении.Оно слышало шум моторов, а в центре комнаты обнаружило большой твердый предмет. Свечение исходило из глубины этого предмета. Шаркая ногами, существо подошло к предмету и переместилось к тому концу, где свисала наружу открытая круглая дверца.
В тусклом свете существо увидело в дальнем конце человека, похожего на другого, недавно побежденного, но тоньше, слабее – и испуганного.
Добыча. Легкая добыча.
Существо шагнуло внутрь.
Чейс почувствовал запах кислятины, соли и гниения и услышал звук шагов по стальному полу.
Он не рискнул посмотреть, что происходит, или пошевелиться, чтобы не изменилось его отражение в зеркале.
Существо прошло мимо Чейса, и теперь он видел безволосую, цвета слоновой кости плоть его ног и ягодиц, перепонки между пальцами, кривые стальные когти, измазанные в крови.
Ноги Чейса сводила судорога. Усилием воли он заставил себя сохранить неподвижность, моля существо идти дальше. «Еще два шага, – думал он, – только два, тогда я смогу...»
Существо остановилось.
* * *
Что-то озадачило его, что-то было неправильно. Человек находился здесь, а затем его не стало, и оно видело еще кого-то, кого не узнавало.Внезапно существо поняло: оно видело себя.
Зарычав в ярости, оно повернулось.
53
Чейс с усилием оторвался от пола камеры и нырнул в открытый люк. Он упал на колени, повернулся и потянулся к крышке люка. Она оказалась тяжелой, тяжелее, чем ему помнилось.
Создание шагнуло к нему, а потом бросилось вперед.
Чейс потянул крышку и навалился на нее. Он видел, как к нему тянется рука, становясь все больше и больше.
С гулким щелчком крышка захлопнулась.
– Ну же! – закричал Чейс. – Ну!
Он крутил запорный штурвал, пока не загорелась красная лампочка, означавшая полную герметизацию. Изнутри доносились тяжелые удары по стальной крышке.
Чейс услышал, как открылась дверь чулана, потом раздались шаги Аманды, спешившей к пульту управления. Он заранее установил приборы в нужное положение, и ей теперь оставалось только нажать на кнопки.
Зашипел сжатый воздух, устремившийся в камеру через дюжину клапанов. Холодный и сухой, он столкнулся с теплым воздухом, который был внутри, и превратился в туман.
– Повышай давление, – велел Чейс Аманде, – как можно больше и как можно быстрее.
Он подошел к боковой поверхности камеры и заглянул в иллюминатор.
Внезапно на его голову обрушилась боль – такая, какой оно никогда не испытывало, словно мозг выжигали или плавили.
Существо обхватило голову и истошно закричало.
– Ему разрывает уши! – воскликнул Чейс.
– Неудивительно, – ответила Аманда. – Я повысила давление в камере до двухсот футов за пять секунд; его уши не могут компенсировать такой резкий перепад. Думаю, мучается он ужасно.
Завывания прекратились.
– Должно быть, лопнули барабанные перепонки, – отметил Чейс.
– И значит, ему уже не больно – оно оглохло, но сбалансировало давление.
– Доктор Мейси говорит о глубине погружения, соответствующей давлению в камере.
Аманда посмотрела на манометр, установленный на пульте управления.
Что-то ударило в иллюминатор. По стеклу паутиной брызнули мелкие трещины.
– Скорей, – взмолился Чейс. – О боже... Оно хочет разбить иллюминатор, и если ему это удастся, камера взорвется, как бомба. – Он повернулся к Максу и Элизабет, стоявшим рядом с Амандой, и скомандовал: – Уходите. Быстро.
– Но... – растерянно произнес Макс. – Куда уходить?
– Куда угодно, только уходите! Дети побежали к кухонной двери.
– Триста футов, – сообщила Аманда.
Хотя оно не знало, что с ним происходит, но причину боли понимало отчетливо: человек, неотрывно смотревший на него из-за стекла. Цель существа изменилась – не озабоченное больше выживанием, оно жаждало мщения.
Существо зацепилось ногой за что-то твердое. Оно нагнулось, подняло этот предмет, прикинуло его на вес и метнулось к круглому стеклу.
На стекле появились новые трещины.
– Шестьсот футов, – сказала Аманда. – Шестьсот пятьдесят.
– Мы должны это сделать, и сделать сейчас же.
– Но мы не знаем...
– Все получится, – уверил ее Чейс. – Должно получиться.
Он прижался лицом к иллюминатору, пытаясь разглядеть что-то сквозь туман. Видно было, как существо присело, сгибая руку, в которой держало гаечный ключ как дубинку.
– Давай! – крикнул Чейс.
– Понижаю, – отозвалась Аманда, нажимая последовательно несколько кнопок.
Шипящий звук стал оглушительным, туман в камере яростно заклубился и начал рассеиваться.
Чейс увидел, как существо напряглось, и разглядел сквозь серый туман белые глаза и серебристый блеск зубов.
Оно снова прыгнуло к иллюминатору.
Создание шагнуло к нему, а потом бросилось вперед.
Чейс потянул крышку и навалился на нее. Он видел, как к нему тянется рука, становясь все больше и больше.
С гулким щелчком крышка захлопнулась.
– Ну же! – закричал Чейс. – Ну!
Он крутил запорный штурвал, пока не загорелась красная лампочка, означавшая полную герметизацию. Изнутри доносились тяжелые удары по стальной крышке.
Чейс услышал, как открылась дверь чулана, потом раздались шаги Аманды, спешившей к пульту управления. Он заранее установил приборы в нужное положение, и ей теперь оставалось только нажать на кнопки.
Зашипел сжатый воздух, устремившийся в камеру через дюжину клапанов. Холодный и сухой, он столкнулся с теплым воздухом, который был внутри, и превратился в туман.
– Повышай давление, – велел Чейс Аманде, – как можно больше и как можно быстрее.
Он подошел к боковой поверхности камеры и заглянул в иллюминатор.
* * *
Существо оставило неподдающуюся стальную дверцу, понимая, что оказалось в ловушке и необходимо искать путь к спасению. Оно увидело дыру, закрытую стеклом, и отвело кулак, чтобы разбить стекло.Внезапно на его голову обрушилась боль – такая, какой оно никогда не испытывало, словно мозг выжигали или плавили.
Существо обхватило голову и истошно закричало.
* * *
Хотя им мало что было видно сквозь клубящийся в камере туман, они услышали звук – пронзительный вой агонизирующего животного.– Ему разрывает уши! – воскликнул Чейс.
– Неудивительно, – ответила Аманда. – Я повысила давление в камере до двухсот футов за пять секунд; его уши не могут компенсировать такой резкий перепад. Думаю, мучается он ужасно.
Завывания прекратились.
– Должно быть, лопнули барабанные перепонки, – отметил Чейс.
– И значит, ему уже не больно – оно оглохло, но сбалансировало давление.
– Доктор Мейси говорит о глубине погружения, соответствующей давлению в камере.
Аманда посмотрела на манометр, установленный на пульте управления.
Что-то ударило в иллюминатор. По стеклу паутиной брызнули мелкие трещины.
– Скорей, – взмолился Чейс. – О боже... Оно хочет разбить иллюминатор, и если ему это удастся, камера взорвется, как бомба. – Он повернулся к Максу и Элизабет, стоявшим рядом с Амандой, и скомандовал: – Уходите. Быстро.
– Но... – растерянно произнес Макс. – Куда уходить?
– Куда угодно, только уходите! Дети побежали к кухонной двери.
– Триста футов, – сообщила Аманда.
* * *
Так же быстро, как появилась, боль исчезла, и теперь существо чувствовало в голове только какую-то пустоту.Хотя оно не знало, что с ним происходит, но причину боли понимало отчетливо: человек, неотрывно смотревший на него из-за стекла. Цель существа изменилась – не озабоченное больше выживанием, оно жаждало мщения.
Существо зацепилось ногой за что-то твердое. Оно нагнулось, подняло этот предмет, прикинуло его на вес и метнулось к круглому стеклу.
* * *
– У него гаечный ключ! – закричал Чейс, отшатнувшись от иллюминатора, в который ударила тяжелая стальная головка инструмента.На стекле появились новые трещины.
– Шестьсот футов, – сказала Аманда. – Шестьсот пятьдесят.
– Мы должны это сделать, и сделать сейчас же.
– Но мы не знаем...
– Все получится, – уверил ее Чейс. – Должно получиться.
Он прижался лицом к иллюминатору, пытаясь разглядеть что-то сквозь туман. Видно было, как существо присело, сгибая руку, в которой держало гаечный ключ как дубинку.
– Давай! – крикнул Чейс.
– Понижаю, – отозвалась Аманда, нажимая последовательно несколько кнопок.
Шипящий звук стал оглушительным, туман в камере яростно заклубился и начал рассеиваться.
Чейс увидел, как существо напряглось, и разглядел сквозь серый туман белые глаза и серебристый блеск зубов.
Оно снова прыгнуло к иллюминатору.
54
Существо, казалось, замерло в прыжке, словно пораженное ударом тока. Извиваясь всем телом, с широко раскрытыми, выкатившимися глазами, оно корчилось на полу камеры и рвало когтями собственную плоть.
– Пятьсот футов, – сообщила Аманда. – Четыреста пятьдесят.
– Срабатывает, – сказал Чейс. Он не мог оторваться от иллюминатора. – Боже мой...
Когда давление в камере достигло величины, соответствующей погружению на шестьсот пятьдесят футов, на существо – на пазухи и легкие, на брюшную полость и все другие объемы в теле, содержащие воздух, – на каждый квадратный дюйм навалилось почти три тысячи фунтов. Сейчас, когда Аманда снова понижала давление в камере до атмосферного, воздух стремился покинуть тело создания со скоростью и силой, сходными с теми, что бывают при взрыве баллона.
Существо не могло уже ни видеть, ни слышать, ни дышать. Казалось, все сочленения и сухожилия воспламенились. Живот стремился продавиться в грудную клетку, грудная клетка – проникнуть в голову, а голова – разлететься на части.
Существо не имело представления о том, что происходит, не знало, что воздух внутри него теряет давление быстрее, чем на это может среагировать тело, что пузырьки азота рассыпаются по тканям, проникая всюду и неумолимо разрастаясь, разрывая ткани на куски.
В отчаянии существо стиснуло себя руками, словно пытаясь вернуть прежнюю форму обезображенному телу.
Зрелище было сюрреалистическое: корчащаяся, бьющаяся, раздувающаяся фигура, созданная, должно быть, безумным скульптором и управляемая сумасшедшим кукловодом.
– Двести пятьдесят, – отсчитывала Аманда. – Двести... Что там происходит?
– Оно на коленях, – отозвался Чейс. – Оно... Боже!
Создание взорвалось.
Плотная красно-коричневая пелена заполнила камеру. Брызги крови и куски плоти ударили в иллюминатор и начали сползать по стеклу.
– Пятьсот футов, – сообщила Аманда. – Четыреста пятьдесят.
– Срабатывает, – сказал Чейс. Он не мог оторваться от иллюминатора. – Боже мой...
Когда давление в камере достигло величины, соответствующей погружению на шестьсот пятьдесят футов, на существо – на пазухи и легкие, на брюшную полость и все другие объемы в теле, содержащие воздух, – на каждый квадратный дюйм навалилось почти три тысячи фунтов. Сейчас, когда Аманда снова понижала давление в камере до атмосферного, воздух стремился покинуть тело создания со скоростью и силой, сходными с теми, что бывают при взрыве баллона.
Существо не могло уже ни видеть, ни слышать, ни дышать. Казалось, все сочленения и сухожилия воспламенились. Живот стремился продавиться в грудную клетку, грудная клетка – проникнуть в голову, а голова – разлететься на части.
Существо не имело представления о том, что происходит, не знало, что воздух внутри него теряет давление быстрее, чем на это может среагировать тело, что пузырьки азота рассыпаются по тканям, проникая всюду и неумолимо разрастаясь, разрывая ткани на куски.
В отчаянии существо стиснуло себя руками, словно пытаясь вернуть прежнюю форму обезображенному телу.
* * *
Не в силах оторвать глаз, Чейс смотрел, как существо каталось от одной стенки камеры к другой. Изо рта и ушей у него струилась кровь; налились и напряглись глаза в глазницах, и существо подняло руку, как будто стремясь удержать их. Но прежде чем рука достигла лица, один глаз вылетел из глазницы подобно выжатой из шкурки виноградине – и нелепо повис на красных ленточках мышечных волокон.Зрелище было сюрреалистическое: корчащаяся, бьющаяся, раздувающаяся фигура, созданная, должно быть, безумным скульптором и управляемая сумасшедшим кукловодом.
– Двести пятьдесят, – отсчитывала Аманда. – Двести... Что там происходит?
– Оно на коленях, – отозвался Чейс. – Оно... Боже!
Создание взорвалось.
Плотная красно-коричневая пелена заполнила камеру. Брызги крови и куски плоти ударили в иллюминатор и начали сползать по стеклу.
55
Чейс стоял в фойе больницы, ожидая лифт и бросая время от времени взгляд на часы. Он опаздывал больше чем на час.
Саймон намеревался быть здесь в два, но его сначала поймали по телефону Ролли Гибсон и Нейт Грин. Они заставили его выполнить обещание и дать Нейту подробное эксклюзивное интервью для газеты о происшедшем на острове.
Потом, когда Чейс прибыл на берег, оказалось, что его ждет Руди Франк – один и с подарком: старой, потрескавшейся черно-белой фотографией, на которой были сняты Эрнст Крюгер и Якоб Франк, оперирующие Генриха Гюнтера.
Наконец какое-то недоразумение случилось в банке. Он зашел туда получить по чеку наличные, но один из банковских служащих хотел поговорить с ним по делу, казавшемуся Чейсу какой-то бессмыслицей, результатом чьей-то ошибки.
Прибыл лифт. Чейс поднялся на четвертый этаж и подошел к посту медсестры.
– Ты неплохо проводишь время, – заявила Элли Биндлосс, невысокая плотная женщина, вместе с которой Чейс учился в старших классах. – А у нас, знаешь ли, нет соответствующего оборудования, чтобы обслуживать восьмисотфунтовых горилл.
– Извини, – ответил Чейс. – Где он?
Элли указала вдоль коридора.
– Его трудно не заметить, – сообщила она. – Услышишь еще прежде, чем увидишь.
Когда Чейс приблизился к открытой двери в конце коридора, до него донесся голос Длинного:
– "Извини"! Что ты хочешь сказать этим «извини»? Если ты меня надуваешь!
Потом послышался голос Макса. Мальчик засмеялся и произнес:
– Не сдавайся, начальник. Двигай своих людей.
Чейс постоял перед дверью, не зная, что увидит за ней, потом шагнул в палату.
– Привет, – сказал он.
– Никаких приветов, – буркнул Длинный. – Твой чудовищный мальчишка пнул меня в задницу четыре игры подряд. Его нужно отправить на корм рыбам. – Он засмеялся, потом скривился и положил руку на повязку, закрывавшую грудь и фиксировавшую другую руку прижатой к боку. – Черт, – отметил Длинный, – смеяться не очень-то здорово. Но – лучше, чем кашлять.
Макс сидел в ногах кровати, между ним и Длинным лежала игровая доска с пластиковыми карточками и цветными фигурками. Аманда разместилась на стуле у постели с газетой на коленях.
Чейс не видел Длинного двое с половиной суток, с тех пор как отвез его на полицейском вертолете в реанимационное отделение в Нью-Лондоне. Тогда Длинный, с совершенно серым лицом, был покрыт кровью и грязью, хрипел и едва дышал. Врачи потратили два часа на то, чтобы остановить кровотечение, зашить и запустить вновь легкое и приступить к первому из многочисленных переливаний крови. Затем они выгнали Чейса из реанимации и вечером, убедившись, что Длинный выживет, отправили домой спать.
Чейс до сих пор в точности не знал, что же случилось с Длинным. Он начал искать его в темноте, но нашел лишь перед самым рассветом – зажатого между двумя валунами на берегу, без сознания. Потом Длинный заявил, что почти ничего не помнит: помнит лишь, что несколько раз достал тварь ножом, затем почувствовал, как ему рвут правый бок и плечо, поднимают от земли и швыряют на скалы, торчащие из воды.
На лбу у Длинного красовалась багровая шишка, от левой брови через висок тянулся шов.
– Ты выглядишь довольно прилично, – констатировал Чейс, подходя к кровати. – Принимая во внимание...
– Напротив, я выгляжу, как миля паршивой дороги, – не согласился Длинный. – А о том, чтобы дотронуться до меня, и не думай: я себя чувствую, как поезд после крушения.
– Ехать готов? – улыбнулся Чейс.
– Ты чертовски прав. Если я останусь здесь дольше, они уморят меня голодом или заколют насмерть... Или совместят обе процедуры.
Длинный нагнулся, спустил с кровати ноги и встал, опираясь для надежности о стену. Чейс помог ему надеть брюки и набросил на плечи рубаху.
Появилась Элли Биндлосс, толкая кресло-каталку.
– Садись, – велела она.
– Никогда, – заявил Длинный, – я могу идти...
– Садись, или я тебе врежу.
Длинный улыбнулся, потом рассмеялся, потом закашлялся.
– Суровая ты женщина, Элли Биндлосс, – отметил он и плюхнулся в кресло.
Макс толкал кресло по коридору, Элли шла рядом, Чейс с Амандой следовали за ними.
Чейс поведал ей о фотографии, переданной ему Руди, затем объявил:
– Нам надо на обратном пути заехать в банк. Я хочу кое-что прояснить.
– Прояснить что? – немного поколебавшись, спросила Аманда.
– В том и чертовщина, что я не знаю. Один из служащих сказал, что моя бумага на остров в банке больше не хранится. Говорит, они ее продали.
– В самом деле?
– Какому-то товариществу. Я подумал сначала, они меня надули, продали ее Финнегану или еще кому-то, кто захочет отнять остров. Но тогда этот парень объяснил, что один из членов товарищества – я.
Аманда никак не комментировала слова Чейса, просто продолжала идти, глядя перед собой.
– Ты слышала что-нибудь о «Группе Пиннипед»?
– Должно быть, из новых, – предположила она.
– Что это за название, «Группа Пиннипед»? Ты знаешь, кто такие пиннипеды?
– Конечно.
– Это...
Чейс остановился, и, когда до него дошел смысл того, что он собирался сказать, в голову пришла мысль: он сейчас настолько туп, как никогда в жизни.
– Морские львы, – пробормотал Чейс. – Пиннипед – это морской лев.
Аманда улыбнулась и взяла его под руку.
– О деталях поговорим позднее, – предложила она. – У нас будет достаточно времени.
Саймон намеревался быть здесь в два, но его сначала поймали по телефону Ролли Гибсон и Нейт Грин. Они заставили его выполнить обещание и дать Нейту подробное эксклюзивное интервью для газеты о происшедшем на острове.
Потом, когда Чейс прибыл на берег, оказалось, что его ждет Руди Франк – один и с подарком: старой, потрескавшейся черно-белой фотографией, на которой были сняты Эрнст Крюгер и Якоб Франк, оперирующие Генриха Гюнтера.
Наконец какое-то недоразумение случилось в банке. Он зашел туда получить по чеку наличные, но один из банковских служащих хотел поговорить с ним по делу, казавшемуся Чейсу какой-то бессмыслицей, результатом чьей-то ошибки.
Прибыл лифт. Чейс поднялся на четвертый этаж и подошел к посту медсестры.
– Ты неплохо проводишь время, – заявила Элли Биндлосс, невысокая плотная женщина, вместе с которой Чейс учился в старших классах. – А у нас, знаешь ли, нет соответствующего оборудования, чтобы обслуживать восьмисотфунтовых горилл.
– Извини, – ответил Чейс. – Где он?
Элли указала вдоль коридора.
– Его трудно не заметить, – сообщила она. – Услышишь еще прежде, чем увидишь.
Когда Чейс приблизился к открытой двери в конце коридора, до него донесся голос Длинного:
– "Извини"! Что ты хочешь сказать этим «извини»? Если ты меня надуваешь!
Потом послышался голос Макса. Мальчик засмеялся и произнес:
– Не сдавайся, начальник. Двигай своих людей.
Чейс постоял перед дверью, не зная, что увидит за ней, потом шагнул в палату.
– Привет, – сказал он.
– Никаких приветов, – буркнул Длинный. – Твой чудовищный мальчишка пнул меня в задницу четыре игры подряд. Его нужно отправить на корм рыбам. – Он засмеялся, потом скривился и положил руку на повязку, закрывавшую грудь и фиксировавшую другую руку прижатой к боку. – Черт, – отметил Длинный, – смеяться не очень-то здорово. Но – лучше, чем кашлять.
Макс сидел в ногах кровати, между ним и Длинным лежала игровая доска с пластиковыми карточками и цветными фигурками. Аманда разместилась на стуле у постели с газетой на коленях.
Чейс не видел Длинного двое с половиной суток, с тех пор как отвез его на полицейском вертолете в реанимационное отделение в Нью-Лондоне. Тогда Длинный, с совершенно серым лицом, был покрыт кровью и грязью, хрипел и едва дышал. Врачи потратили два часа на то, чтобы остановить кровотечение, зашить и запустить вновь легкое и приступить к первому из многочисленных переливаний крови. Затем они выгнали Чейса из реанимации и вечером, убедившись, что Длинный выживет, отправили домой спать.
Чейс до сих пор в точности не знал, что же случилось с Длинным. Он начал искать его в темноте, но нашел лишь перед самым рассветом – зажатого между двумя валунами на берегу, без сознания. Потом Длинный заявил, что почти ничего не помнит: помнит лишь, что несколько раз достал тварь ножом, затем почувствовал, как ему рвут правый бок и плечо, поднимают от земли и швыряют на скалы, торчащие из воды.
На лбу у Длинного красовалась багровая шишка, от левой брови через висок тянулся шов.
– Ты выглядишь довольно прилично, – констатировал Чейс, подходя к кровати. – Принимая во внимание...
– Напротив, я выгляжу, как миля паршивой дороги, – не согласился Длинный. – А о том, чтобы дотронуться до меня, и не думай: я себя чувствую, как поезд после крушения.
– Ехать готов? – улыбнулся Чейс.
– Ты чертовски прав. Если я останусь здесь дольше, они уморят меня голодом или заколют насмерть... Или совместят обе процедуры.
Длинный нагнулся, спустил с кровати ноги и встал, опираясь для надежности о стену. Чейс помог ему надеть брюки и набросил на плечи рубаху.
Появилась Элли Биндлосс, толкая кресло-каталку.
– Садись, – велела она.
– Никогда, – заявил Длинный, – я могу идти...
– Садись, или я тебе врежу.
Длинный улыбнулся, потом рассмеялся, потом закашлялся.
– Суровая ты женщина, Элли Биндлосс, – отметил он и плюхнулся в кресло.
Макс толкал кресло по коридору, Элли шла рядом, Чейс с Амандой следовали за ними.
Чейс поведал ей о фотографии, переданной ему Руди, затем объявил:
– Нам надо на обратном пути заехать в банк. Я хочу кое-что прояснить.
– Прояснить что? – немного поколебавшись, спросила Аманда.
– В том и чертовщина, что я не знаю. Один из служащих сказал, что моя бумага на остров в банке больше не хранится. Говорит, они ее продали.
– В самом деле?
– Какому-то товариществу. Я подумал сначала, они меня надули, продали ее Финнегану или еще кому-то, кто захочет отнять остров. Но тогда этот парень объяснил, что один из членов товарищества – я.
Аманда никак не комментировала слова Чейса, просто продолжала идти, глядя перед собой.
– Ты слышала что-нибудь о «Группе Пиннипед»?
– Должно быть, из новых, – предположила она.
– Что это за название, «Группа Пиннипед»? Ты знаешь, кто такие пиннипеды?
– Конечно.
– Это...
Чейс остановился, и, когда до него дошел смысл того, что он собирался сказать, в голову пришла мысль: он сейчас настолько туп, как никогда в жизни.
– Морские львы, – пробормотал Чейс. – Пиннипед – это морской лев.
Аманда улыбнулась и взяла его под руку.
– О деталях поговорим позднее, – предложила она. – У нас будет достаточно времени.