Страница:
Макс сказал, что не ждет багаж, и они заторопились из аэропорта: на грузовик, на остров и на лодку. С покрасневшими глазами, измотанный, мальчик был безумно возбужден, предвкушая встречу с живой белой акулой. Когда он позвонил матери с лодки по радиотелефону, единственным определением, которое он вспомнил, оказалось «ужасающая».
Коринна ничуть не испугалась, она попросила к телефону Саймона и прочитала ему лекцию о необходимой осторожности. Все проблемы решил Макс, он снова отобрал трубку у Чейса и сказал:
– Ма, не дергайся, все нормально. Большие белые не любят причинять людям боль.
– Что ты имеешь в виду?
Макс засмеялся и пояснил:
– Они их просто едят, – но, услышав, как мать хватает ртом воздух, добавил: – Шучу, ма... Маленькая акулья шутка.
– Штормовка у тебя есть? – спросила Коринна.
– Все отлично, ма, правда... Целую. – И Макс повесил трубку.
На поиск акулы они потратили меньше часа, и Чейс расценил это как очередное подтверждение одной из своих любимых идей.
Его особенно интересовал вопрос о перемещениях больших белых акул – он даже намеревался посвятить этой теме диссертацию. Исследователи в Южной Австралии, на атолле Дейнджер и в заливе Коффина, где в течение года температура воды меняется незначительно, пришли к выводу, что белые в тех местах определенно привязаны к своим территориям. Источник питания – колонии тюленей – оставался у них постоянным, и в течение примерно недели каждая белая совершала обход участка, возвращаясь затем к его началу.
Здесь, на Восточном побережье Соединенных Штатов, разница зимних и летних температур достигла около пятнадцати градусов, пищевые запасы менялись непредсказуемо, и привязанность к территориям была бы необоснованна. Никто, конечно, не мог сказать этого наверняка, но Чейс собирал свидетельства того, что здешние белые могут мигрировать: видимо, зимой они уходили к югу, снова появляясь весной или в начале лета (причем некоторые забирались на северо-восток до канадских берегов), оставались тут до конца сентября или начала октября, а затем опять поворачивали на юг.
Но больше всего убеждали Чейса записи многолетних наблюдений. Они показывали: некоторые белые год за годом возвращались в одни и те же районы и, пока находились здесь, эксплуатировали одни и те же участки. Доказав подобные повторы схемы, он открыл бы новую область исследований по навигационным способностям и по матрицам памяти больших белых акул.
По крайней мере, до тех пор, пока для изучения оставалось хоть какое-то количество больших белых акул.
– На мой вкус, дама очень непостоянная, – разочарованно произнес Чейс.
Он посмотрел на берег. Лодка находилась на траверзе мыса Напатри, Уотерборо остался прямо за кормой.
– Куда теперь?
– Похоже, она собралась к Монтоку. Но без особых намерений. Прогуливается.
Чейс прошел в каюту, повесил камеру и вытер со лба пот.
– Хочешь сандвич? – позвал он Макса.
– Только не тот огромный с сардинами и луком.
– Нет, я припас тебе с ореховым маслом и джемом.
– Открой мне пиво, – попросил Длинный, глядя на часы. – На часах – девять пятнадцать, но это ничего не говорит о том, какое время на самом деле. – В течение последних сорока часов они спали нервными четырехчасовыми сменами. – Брюхо мне говорит, что сейчас как раз пить часов пиво минут.
Чейс шагнул к трапу, ведущему в проход, но лодка вдруг накренилась – раз, потом другой – и остановилась. Нос задрался вверх, корма резко опустилась.
– Что за черт? – спросил Чейс. – Ты на что-то наткнулся?
– На стофутовой глубине? – Длинный посмотрел на эхолот. – Сомневаюсь.
Двигатель работал с напряжением. Они услышали звук, словно жалобно запищала растягиваемая резина, а потом телевизионный монитор и индикатор сигналов медленно поползли назад на стойках. Соединительный кабель в дверном проеме туго натянулся.
– Реверс! – закричал Чейс и побежал к двери. Длинный переключил машину на задний ход; кабель обвис и опустился на палубу. Выскочив из каюты, Чейс увидел, что бухта кабеля в резиновой изоляции исчезла – триста футов ушли за борт.
– Фал, должно быть, оборвался, – констатировал он. – Приемник излучения зацепился за что-то на дне.
Чейс взял кабель и начал вытягивать, а Макс складывал бухту на палубе позади него. Когда кабель снова натянулся, Саймон начал дергать его, тянуть вправо-влево, стравливать и снова натягивать. Проку не было: приемник что-то надежно удерживало.
– Не могу понять, за что он зацепился, – произнес в раздумье Чейс. – Внизу нет ничего, кроме песка.
– Возможно, – отозвался Длинный. Он перевел двигатель на холостой ход, оставив лодку дрейфовать, и присоединился на корме к Саймону и Максу; забрал у Чейса кабель и стал щупать его кончиками пальцев, как будто пытаясь расшифровать сообщение, заключавшееся в дрожании проволоки:
– Норд-ост на той неделе... Полтора дня ветра в сорок узлов поднимут со дна всякую дрянь. Песок поползет. Может быть что угодно: скала, чей-то утопленный автомобиль.
– А может – затонувшее судно, – подсказал Макс. Чейс покачал головой:
– Только не здесь. Все обломки в этом районе у нас нанесены на карту. – Он повернулся к Длинному: – Баллоны на борту есть?
– Не-а. Я не собирался нырять.
Чейс прошел вперед, в каюту, и выставил шкалу эхолота на наибольшую чувствительность. Вернувшись, он держал маску и трубку.
– Тридцать метров, – сказал он. – Девяносто пять футов, плюс-минус.
– Ты хочешь нырнуть за приемником? – спросил Длинный недоверчиво. – Без акваланга? У тебя крыша поехала?
– Надо попробовать. Я уже нырял на девяносто футов.
– Только с аквалангом – тебе не восемнадцать. Черт побери, Саймон, да ты выпадешь в осадок, если попробуешь нырнуть хотя бы на сорок футов.
– Может, ты попробуешь?
– Ни в жисть. Страна уже получила достаточно трупов краснокожих.
– Тогда у нас проблема. Черт побери, я не горю желанием потерять на три тысячи зеленых кабеля и еще приемник за три тысячи.
– Поставь буй, – предложил Длинный. – Возьмем баллоны и вернемся.
– К тому времени мы окончательно потеряем акулу.
– Возможно... Но не потеряем тебя.
Чейс колебался, все еще испытывая искушение нырнуть за датчиком или, по крайней мере, достаточно глубоко, чтобы увидеть, что застопорило прибор. Ему хотелось узнать, может ли он еще нырять на такую глубину. Юнцами они с Длинным без акваланга доставали дно там, где оно не просматривалось с поверхности, плавали вокруг обломков старых рыбацких лодок, воровали омаров из ловушек, установленных в щелях подводных скал. Но Длинный был прав: он уже не подросток, способный гулять всю ночь и плавать весь день. Может, он и достигнет дна, но никогда не вынырнет. При кислородном голодании у него выключатся мозги и он потеряет сознание: если повезет – у поверхности, если нет – глубже.
– Поговори с ним, – обратился Длинный к Максу. – Скажи ему, ты не для того сюда ехал, чтобы забрать папочку домой в ящике.
Макс вздрогнул от грубого натурализма Длинного, потом положил ладонь на руку отца и попросил:
– Двинем отсюда, па...
– Хорошо, поставим буй, – улыбнулся в ответ Чейс.
– Мы можем взять баллоны и вернуться, чтобы нырять? – спросил Макс. – Было бы классно.
– А ты умеешь нырять? – Чейс почувствовал болезненный укол ревности, словно то, что Макс научился нырять без него, подчеркивало его отцовскую несостоятельность. – Где ты учился?
– Дома, в бассейне. Грэмпс мне дал несколько уроков.
– А-а, – произнес Чейс с некоторым облегчением. По крайней мере, мальчик в действительности не нырял, он просто готовился к поездке сюда. – Конечно, мы тебя макнем, но начнем, наверное, с меньшей глубины.
Длинный вернулся в каюту отцепить кабель и изолировать разъем с помощью герметика и резиновой ленты. Чейс поднял крышку люка на корме и вытащил желтый резиновый буй восемнадцати дюймов в диаметре с надписью «О. I.»[9], сделанной ярко-красным цветом.
Длинный смотал кабель на плечо, снял насквозь пропотевшую рубашку. Мышцы его огромного торса блестели, будто натертые маслом, перекатываясь под кожей цвета киновари. Росту в нем было шесть футов шесть дюймов, вес – около двухсот двадцати, и если был какой-то жир, то, как говорила его мать, подкладывая Длинному добавки, то только между ушей.
– У-у! – воскликнул Макс, глядя на Длинного. – Рэмбо встречается с Терминатором. Ты тренируешься каждый лень?
– Тренируется? – засмеялся Чейс. – Он делает только два упражнения: ест и пьет. Диета – стопроцентные соленые и жареные жиры. Он – образец вселенской несправедливости.
– Я – мщение Великого Духа, – заявил Длинный Максу. – Он должен как-то расплатиться за пять столетий гнета белых.
– Поверь ему, – сказал Чейс, – и с таким же успехом можешь поверить в сказочных гномов. Его Великий Дух – Рональд Макдональд.
Макс расплылся в улыбке. Ему это нравилось: разговор мужчин, разговор взрослых, и они принимали его, включали в свой разговор, ему разрешали быть взрослым.
Он слышал о Длинном всю жизнь – тот с детства был лучшим другом отца. Огромный индеец пеко стал для мальчика фигурой мифической. Макс почти боялся встречи с ним, боялся, что действительность испортит созданный образ. Но этот человек в величии не уступал мифу.
Несколько раз Саймон и Длинный разлучались: когда Чейс учился в колледже, Длинный служил морпехом; а когда Чейс был в университете, Длинный практиковался в Олбани как монтажник-высотник.
Но вот Чейс начал воплощать в жизнь свою затею с институтом, и их судьбы снова пересеклись. Саймон знал, что ему нужен помощник с хорошими техническими навыками, которыми сам он не обладал, и он нашел Длинного, работавшего механиком по дизельным двигателям у оптового торговца грузовиками. Работа Длинного вроде бы устраивала, и двадцать долларов в час – неплохое жалованье; но ему было противно слушать, как кто-то указывает, когда приходить в мастерскую и когда уходить, и к тому же он не любил сидеть взаперти. Хотя Чейс не мог предложить ему ни определенного оклада, ни каких-либо гарантий, Длинный немедленно рассчитался и начал работать в институте.
Его служебные обязанности не предусматривали чего-то конкретного, и он делал все, что требовалось Чейсу, а также все, что сам считал необходимым, – от техобслуживания лодок до испытаний редукторов скафандров. Длинный любил работать с животными и, казалось, имел почти мистический дар общения с ними, успокаивая их и заставляя верить себе. Морские птицы с рыболовными крючками, впившимися в клювы, позволяли ему лечить себя: запутавшийся хвостом в моноволоконной сети и израненный дельфин подплыл к Длинному на мелководье и терпеливо лежал, пока тот удалял пластиковые обрывки и вводил животному антибиотики.
В Длинном удачно сочетались свобода и ответственность: он рано приходил, поздно уходил, работал в том темпе, который ему нравился, и немало (хотя и не высказывался вслух) гордился тем, что он – партнер в деле обеспечения нормальной жизни института.
– Вот и ладненько, – удовлетворенно произнес Длинный.
– Если только никто не украдет...
– Ну прямо. Кому нужны триста футов кабеля?
– Ты знаешь не хуже меня. Народ ломает фонари у ломов, чтобы добыть бронзу, рушит осветительные мачты из-за алюминия, ворует детали в туалетах ради меди. При теперешней экономической ситуации, особенно благодаря твоим братьям по крови, собирающим толпы в своих казино в Ледьярде[10], умный человек ходит по улицам с закрытым ртом, чтобы никто не украл у него пломбы.
– Вот опять, пожалуйста, – ухмыляясь, сказал Длинный Максу. – Этот расист во всем винит бедных индейцев.
Чейс засмеялся и прошел вперед запустить двигатель.
10
Коринна ничуть не испугалась, она попросила к телефону Саймона и прочитала ему лекцию о необходимой осторожности. Все проблемы решил Макс, он снова отобрал трубку у Чейса и сказал:
– Ма, не дергайся, все нормально. Большие белые не любят причинять людям боль.
– Что ты имеешь в виду?
Макс засмеялся и пояснил:
– Они их просто едят, – но, услышав, как мать хватает ртом воздух, добавил: – Шучу, ма... Маленькая акулья шутка.
– Штормовка у тебя есть? – спросила Коринна.
– Все отлично, ма, правда... Целую. – И Макс повесил трубку.
На поиск акулы они потратили меньше часа, и Чейс расценил это как очередное подтверждение одной из своих любимых идей.
Его особенно интересовал вопрос о перемещениях больших белых акул – он даже намеревался посвятить этой теме диссертацию. Исследователи в Южной Австралии, на атолле Дейнджер и в заливе Коффина, где в течение года температура воды меняется незначительно, пришли к выводу, что белые в тех местах определенно привязаны к своим территориям. Источник питания – колонии тюленей – оставался у них постоянным, и в течение примерно недели каждая белая совершала обход участка, возвращаясь затем к его началу.
Здесь, на Восточном побережье Соединенных Штатов, разница зимних и летних температур достигла около пятнадцати градусов, пищевые запасы менялись непредсказуемо, и привязанность к территориям была бы необоснованна. Никто, конечно, не мог сказать этого наверняка, но Чейс собирал свидетельства того, что здешние белые могут мигрировать: видимо, зимой они уходили к югу, снова появляясь весной или в начале лета (причем некоторые забирались на северо-восток до канадских берегов), оставались тут до конца сентября или начала октября, а затем опять поворачивали на юг.
Но больше всего убеждали Чейса записи многолетних наблюдений. Они показывали: некоторые белые год за годом возвращались в одни и те же районы и, пока находились здесь, эксплуатировали одни и те же участки. Доказав подобные повторы схемы, он открыл бы новую область исследований по навигационным способностям и по матрицам памяти больших белых акул.
По крайней мере, до тех пор, пока для изучения оставалось хоть какое-то количество больших белых акул.
* * *
– Она снова пошла вниз, – крикнул Длинный из каюты.– На мой вкус, дама очень непостоянная, – разочарованно произнес Чейс.
Он посмотрел на берег. Лодка находилась на траверзе мыса Напатри, Уотерборо остался прямо за кормой.
– Куда теперь?
– Похоже, она собралась к Монтоку. Но без особых намерений. Прогуливается.
Чейс прошел в каюту, повесил камеру и вытер со лба пот.
– Хочешь сандвич? – позвал он Макса.
– Только не тот огромный с сардинами и луком.
– Нет, я припас тебе с ореховым маслом и джемом.
– Открой мне пиво, – попросил Длинный, глядя на часы. – На часах – девять пятнадцать, но это ничего не говорит о том, какое время на самом деле. – В течение последних сорока часов они спали нервными четырехчасовыми сменами. – Брюхо мне говорит, что сейчас как раз пить часов пиво минут.
Чейс шагнул к трапу, ведущему в проход, но лодка вдруг накренилась – раз, потом другой – и остановилась. Нос задрался вверх, корма резко опустилась.
– Что за черт? – спросил Чейс. – Ты на что-то наткнулся?
– На стофутовой глубине? – Длинный посмотрел на эхолот. – Сомневаюсь.
Двигатель работал с напряжением. Они услышали звук, словно жалобно запищала растягиваемая резина, а потом телевизионный монитор и индикатор сигналов медленно поползли назад на стойках. Соединительный кабель в дверном проеме туго натянулся.
– Реверс! – закричал Чейс и побежал к двери. Длинный переключил машину на задний ход; кабель обвис и опустился на палубу. Выскочив из каюты, Чейс увидел, что бухта кабеля в резиновой изоляции исчезла – триста футов ушли за борт.
– Фал, должно быть, оборвался, – констатировал он. – Приемник излучения зацепился за что-то на дне.
Чейс взял кабель и начал вытягивать, а Макс складывал бухту на палубе позади него. Когда кабель снова натянулся, Саймон начал дергать его, тянуть вправо-влево, стравливать и снова натягивать. Проку не было: приемник что-то надежно удерживало.
– Не могу понять, за что он зацепился, – произнес в раздумье Чейс. – Внизу нет ничего, кроме песка.
– Возможно, – отозвался Длинный. Он перевел двигатель на холостой ход, оставив лодку дрейфовать, и присоединился на корме к Саймону и Максу; забрал у Чейса кабель и стал щупать его кончиками пальцев, как будто пытаясь расшифровать сообщение, заключавшееся в дрожании проволоки:
– Норд-ост на той неделе... Полтора дня ветра в сорок узлов поднимут со дна всякую дрянь. Песок поползет. Может быть что угодно: скала, чей-то утопленный автомобиль.
– А может – затонувшее судно, – подсказал Макс. Чейс покачал головой:
– Только не здесь. Все обломки в этом районе у нас нанесены на карту. – Он повернулся к Длинному: – Баллоны на борту есть?
– Не-а. Я не собирался нырять.
Чейс прошел вперед, в каюту, и выставил шкалу эхолота на наибольшую чувствительность. Вернувшись, он держал маску и трубку.
– Тридцать метров, – сказал он. – Девяносто пять футов, плюс-минус.
– Ты хочешь нырнуть за приемником? – спросил Длинный недоверчиво. – Без акваланга? У тебя крыша поехала?
– Надо попробовать. Я уже нырял на девяносто футов.
– Только с аквалангом – тебе не восемнадцать. Черт побери, Саймон, да ты выпадешь в осадок, если попробуешь нырнуть хотя бы на сорок футов.
– Может, ты попробуешь?
– Ни в жисть. Страна уже получила достаточно трупов краснокожих.
– Тогда у нас проблема. Черт побери, я не горю желанием потерять на три тысячи зеленых кабеля и еще приемник за три тысячи.
– Поставь буй, – предложил Длинный. – Возьмем баллоны и вернемся.
– К тому времени мы окончательно потеряем акулу.
– Возможно... Но не потеряем тебя.
Чейс колебался, все еще испытывая искушение нырнуть за датчиком или, по крайней мере, достаточно глубоко, чтобы увидеть, что застопорило прибор. Ему хотелось узнать, может ли он еще нырять на такую глубину. Юнцами они с Длинным без акваланга доставали дно там, где оно не просматривалось с поверхности, плавали вокруг обломков старых рыбацких лодок, воровали омаров из ловушек, установленных в щелях подводных скал. Но Длинный был прав: он уже не подросток, способный гулять всю ночь и плавать весь день. Может, он и достигнет дна, но никогда не вынырнет. При кислородном голодании у него выключатся мозги и он потеряет сознание: если повезет – у поверхности, если нет – глубже.
– Поговори с ним, – обратился Длинный к Максу. – Скажи ему, ты не для того сюда ехал, чтобы забрать папочку домой в ящике.
Макс вздрогнул от грубого натурализма Длинного, потом положил ладонь на руку отца и попросил:
– Двинем отсюда, па...
– Хорошо, поставим буй, – улыбнулся в ответ Чейс.
– Мы можем взять баллоны и вернуться, чтобы нырять? – спросил Макс. – Было бы классно.
– А ты умеешь нырять? – Чейс почувствовал болезненный укол ревности, словно то, что Макс научился нырять без него, подчеркивало его отцовскую несостоятельность. – Где ты учился?
– Дома, в бассейне. Грэмпс мне дал несколько уроков.
– А-а, – произнес Чейс с некоторым облегчением. По крайней мере, мальчик в действительности не нырял, он просто готовился к поездке сюда. – Конечно, мы тебя макнем, но начнем, наверное, с меньшей глубины.
Длинный вернулся в каюту отцепить кабель и изолировать разъем с помощью герметика и резиновой ленты. Чейс поднял крышку люка на корме и вытащил желтый резиновый буй восемнадцати дюймов в диаметре с надписью «О. I.»[9], сделанной ярко-красным цветом.
Длинный смотал кабель на плечо, снял насквозь пропотевшую рубашку. Мышцы его огромного торса блестели, будто натертые маслом, перекатываясь под кожей цвета киновари. Росту в нем было шесть футов шесть дюймов, вес – около двухсот двадцати, и если был какой-то жир, то, как говорила его мать, подкладывая Длинному добавки, то только между ушей.
– У-у! – воскликнул Макс, глядя на Длинного. – Рэмбо встречается с Терминатором. Ты тренируешься каждый лень?
– Тренируется? – засмеялся Чейс. – Он делает только два упражнения: ест и пьет. Диета – стопроцентные соленые и жареные жиры. Он – образец вселенской несправедливости.
– Я – мщение Великого Духа, – заявил Длинный Максу. – Он должен как-то расплатиться за пять столетий гнета белых.
– Поверь ему, – сказал Чейс, – и с таким же успехом можешь поверить в сказочных гномов. Его Великий Дух – Рональд Макдональд.
Макс расплылся в улыбке. Ему это нравилось: разговор мужчин, разговор взрослых, и они принимали его, включали в свой разговор, ему разрешали быть взрослым.
Он слышал о Длинном всю жизнь – тот с детства был лучшим другом отца. Огромный индеец пеко стал для мальчика фигурой мифической. Макс почти боялся встречи с ним, боялся, что действительность испортит созданный образ. Но этот человек в величии не уступал мифу.
Несколько раз Саймон и Длинный разлучались: когда Чейс учился в колледже, Длинный служил морпехом; а когда Чейс был в университете, Длинный практиковался в Олбани как монтажник-высотник.
Но вот Чейс начал воплощать в жизнь свою затею с институтом, и их судьбы снова пересеклись. Саймон знал, что ему нужен помощник с хорошими техническими навыками, которыми сам он не обладал, и он нашел Длинного, работавшего механиком по дизельным двигателям у оптового торговца грузовиками. Работа Длинного вроде бы устраивала, и двадцать долларов в час – неплохое жалованье; но ему было противно слушать, как кто-то указывает, когда приходить в мастерскую и когда уходить, и к тому же он не любил сидеть взаперти. Хотя Чейс не мог предложить ему ни определенного оклада, ни каких-либо гарантий, Длинный немедленно рассчитался и начал работать в институте.
Его служебные обязанности не предусматривали чего-то конкретного, и он делал все, что требовалось Чейсу, а также все, что сам считал необходимым, – от техобслуживания лодок до испытаний редукторов скафандров. Длинный любил работать с животными и, казалось, имел почти мистический дар общения с ними, успокаивая их и заставляя верить себе. Морские птицы с рыболовными крючками, впившимися в клювы, позволяли ему лечить себя: запутавшийся хвостом в моноволоконной сети и израненный дельфин подплыл к Длинному на мелководье и терпеливо лежал, пока тот удалял пластиковые обрывки и вводил животному антибиотики.
В Длинном удачно сочетались свобода и ответственность: он рано приходил, поздно уходил, работал в том темпе, который ему нравился, и немало (хотя и не высказывался вслух) гордился тем, что он – партнер в деле обеспечения нормальной жизни института.
* * *
Прикрепив кабель к бую, они выбросили связку за борт и некоторое время наблюдали, не запутается ли кабель и выдержит ли буй его вес. Кабель был довольно тяжел, но в воде почти терял вес: на десять футов оставался один фунт, а расчетная нагрузка буя превышала двести фунтов.– Вот и ладненько, – удовлетворенно произнес Длинный.
– Если только никто не украдет...
– Ну прямо. Кому нужны триста футов кабеля?
– Ты знаешь не хуже меня. Народ ломает фонари у ломов, чтобы добыть бронзу, рушит осветительные мачты из-за алюминия, ворует детали в туалетах ради меди. При теперешней экономической ситуации, особенно благодаря твоим братьям по крови, собирающим толпы в своих казино в Ледьярде[10], умный человек ходит по улицам с закрытым ртом, чтобы никто не украл у него пломбы.
– Вот опять, пожалуйста, – ухмыляясь, сказал Длинный Максу. – Этот расист во всем винит бедных индейцев.
Чейс засмеялся и прошел вперед запустить двигатель.
10
– Птицы! – крикнул Длинный с ходового мостика, указывая на юг.
Чейс и Макс стояли на баке. Макс с шестифутового деревянного настила, выступавшего перед носом лодки, глядел в воду, надеясь увидеть дельфина. Чейс сказал ему, что дельфины иногда играют в волне от форштевня.
Саймон прикрыл глаза от солнца и посмотрел на юг. Стая птиц – чаек и крачек – кружилась над водной поверхностью площадью в пол-акра, казалось, кипевшей от живых существ. Птицы пикировали, плескались, бешено работая крыльями, и снова взлетали, головы их тряслись, когда они в спешке заглатывали добычу, чтобы спикировать за новой. Легкий юго-западный ветер доносил суматошный гам.
– Что они делают? – заинтересовался Макс.
– Кормятся, – ответил Чейс. – Мальком... Мелкой рыбешкой. Кто-то нападает на мелочь снизу, выдавливает на поверхность. – Он посмотрел на Длинного и произнес: – Давай взглянем.
Длинный развернул лодку к югу, оставляя отдаленный серый горб острова Блок на севере, а более близкий, но меньше и ниже профилем остров Оспри – на востоке.
Когда лодка подошла к пятну бурлящей воды. Длинный бросил:
– Синие.
– Ты уверен? – спросил Чейс.
Он надеялся, что Длинный прав: большой косяк голодных синих акул был бы хорошим знаком, знаком того, что они восстанавливаются. В последнее время их численность уменьшалась – акулы стали жертвами гербицидов, пестицидов и фосфатов из сельскохозяйственных стоков, – а многие из уцелевших страдали от опухолей, язв, проявлялись даже странные генетические мутации. Некоторые рождались с пищеварительной системой, прекращающей функционировать через год, так что рыба умирала от голода. Институт и различные группы защитников окружающей среды помогли очистить реки, впадающие в океанские заливы, и объемы загрязняющих веществ в сбросах значительно сократились, хотя о полной чистоте говорить не приходилось.
Если синие акулы снова успешно размножаются... Что ж, это маленький шаг, но все-таки шаг вперед, а не назад.
– Ну, должны быть синие, – сказал Длинный. – Кто еще так пускает кровь?
От стаи отделилась птица и взмыла над лодкой. Чейс увидел явные знаки устроенной акулами бойни: белые перья на брюхе птицы запятнаны красным – рыбьей кровью. Синие акулы впали в неистовство среди огромного косяка мелкой рыбы, кусая и разрывая ее в слепой ярости, окрашивая волу в красно-коричневый цвет.
Длинный сбросил обороты мотора, оставив лодку дрейфовать в относительной тишине, чтобы не отогнать косяк.
– И здоровые, ублюдки, – произнес он. – Пяти-шестисотники.
Синие акулы перекатывались, прыгали, ныряли; отливающие вороненой сталью тела блестели на солнце; птицы безрассудно пикировали между ними, выдергивая рыбью мелочь из кровавой воды.
– Здорово! – воскликнул загипнотизированный зрелищем Макс. – Мы можем посмотреть?
– Ты и смотришь.
– Нет, я имею в виду – надеть маски и спуститься.
– Ты псих? – поинтересовался Чейс. – Ни в коем случае. Эти рыбы обглодают тебя до костей. Ты не хотел везти меня домой в ящике – как тебе понравится, если я отправлю тебя к матери в бумажном пакете?
– Синие нападают на людей?
– Когда безумствуют, как сейчас, то нападают на что угодно. Несколько лет назад во Флориде один спасатель сидел на доске для серфинга, когда подошла стая синих акул во время кормежки. Он потерял четыре пальца на ноге. У них маленькие треугольные зубы, острые как бритва, и когда они кормятся...
– ...они как осатаневшие сукины дети, – вставил Длинный.
– Полегче, – сказал Макс.
Словно подслушав, большая чайка спланировала вниз, нацеливаясь на рыбешку, промахнулась, хлопнула крыльями и упала в воду. Она все же схватила рыбу и начала разбег, чтобы взлететь, когда рядом с ней перекатилось синее тело. Чайка остановилась, дернулась назад и закричала – акула поймала ее за ноги. Птица тщетно била крыльями и изгибала шею, пытаясь достать мучителя клювом. Видимо, ее схватила и другая акула, потому что чайка повалилась набок, погрузилась и снова выскочила на поверхность. Она опять закричала, забила крыльями, но теперь еще одна рыба почуяла новую аппетитную добычу; акулы выскочили из воды, набросившись на пропитанное кровью оперение, и за хвост утащили птицу под воду.
Этот рывок отбросил назад ее голову, и последнее, что увидели люди, был желтый клюв, направленный в небо. Чейс взглянул на Макса. Глаза мальчика все еще были устремлены в точку на воде, где только что билась птица, а цвет лица стал зеленовато-серым.
– Рановато для них, – заметил Длинный. – Вода, видать, быстро прогревается.
Когда они были в полумиле от острова, Чейс показал на маленький институтский буй, болтавшийся по правому борту. Длинный заглушил мотор, лодка причалила к бую, а Чейс поднял багор и встал у борта. Он зацепил буй и вытащил его на борт. В воду уходил канат.
– Тащи, – приказал он Максу.
Макс взялся за канат и начал выбирать его.
– Что это? – спросил он.
– Эксперимент, – отозвался Чейс, бросая багор и помогая Максу вытягивать канат. – У нас тут серьезные проблемы с вершами на омаров. Поплавки срезает лодочными винтами, или их относит шторм, или просто канаты гниют и рассыпаются. Короче, на дне полно потерянных вершей.
– Ну и что?
– Это убийцы. Внутрь за приманкой забирается самая разная живность, не только омары, а вылезти не может. Они умирают и сами становятся приманкой, так что туда забираются и там умирают все новые и новые твари. Эти верши делают свое черное дело год за годом.
Плетенка стукнулась о борт лодки. Чейс наклонился и вытащил ее на планшир. Это была прямоугольная проволочная клетка с деревянными ребрами. С одного конца имелась проволочная воронка – вход; с другого – квадратная дверца из тонкой сетки, закрепленная бечевкой.
– Мы с Длинным хотим сконструировать биологически разлагающуюся дверцу, – сказал Чейс. – Верши проверяют раз, обычно даже два раза в неделю, поэтому мы ищем дешевый материал для дверцы, который разлагался бы примерно через десять дней. Хозяева вершей могут еженедельно менять дверцы. А если ловушка потеряется, креветки освободятся раньше, чем умрут.
Макс нагнулся к самой верше и заглянул внутрь.
– Пустая, – сообщил он.
– Мы не закладывали приманку, – объяснил Чейс. – Мы не ловить стараемся, а спасать. – Он слегка потянул сетку на дверце, и несколько нитей порвались. – Этот сорт ниток, может быть, как раз то, что нам нужно, – сказал он Длинному. – Очень хорошо растворяется.
Ответа не последовало, и Чейс, посмотрев на ходовой мостик, увидел, что Длинный склонился вниз и приставил ладонь к уху, вслушиваясь.
Внезапно он резко выпрямился:
– Саймон, у нас неприятности. Пара двуногих скотов верещит по шестнадцатому каналу, что они только что зацепили Челюсти.
– Черт! – бросил Чейс. – Ты можешь сказать, где они?
– Примерно в трех милях на северо-восток, вроде как с этой стороны Блока.
– Двинули, – скомандовал Чейс.
Он столкнул за борт вершу, а вслед за ней выбросил трос и буй. Длинный включил передачу, прибавил газу – лодка прыгнула вперед, он положил ее в крутой разворот и направил к острову Блок.
Макс ухватился за поручни и согнул ноги, когда лодка заскакала по волнам.
– Ты думаешь, это наша акула? – спросил он отца.
– Готов спорить, – ответил Чейс. – Мы видели здесь только ее.
Лодка вышла на редан и стремительно неслась по воде. Горб острова Блок постепенно рос перед ними, и замеченная в море маленькая белая точка обретала форму, превратившись вскоре в корпус другой лодки.
– Что ты хочешь сделать? – осведомился Макс. – Что ты можешь сделать?
– Еще не знаю, Макс, – сказал Чейс, угрюмо глядя вперед. – Но что-нибудь сделаю.
Приблизившись к лодке с подвесным мотором, Длинный убавил газ и выключил передачу; они качались на холостом ходу в тридцати или сорока ярдах от чужого борта.
Один из ребят сидел в рыболовном кресле на корме, конец удилища находился в гнезде у него между колен. Удилище изогнулось почти до точки излома, и леска натянулась струной строго назад по ходу суденышка: акула была у поверхности, но еще в пятидесяти ярдах или более. Другой парень стоял впереди, у консоли, поворачивая штурвал и работая газом так, чтобы удержать корму лодки, направленной на акулу.
– Он на самом деле может поймать такую большую акулу на обычную удочку? – поинтересовался Макс.
– Если знает, что делает, – отозвался Чейс. – У него снасть на голубого тунца; леска, наверное, на шестьдесят или восемьдесят фунтов со стальным поводцом.
– Но ты сказал, акула весит тонну.
– Он все-таки может ее вываживать. Большие белые – невеликие бойцы, это не настоящая спортивная рыба. Они просто тянут и тянут, а потом сдаются.
Пока они наблюдали, мальчишка с удочкой попытался немного выбрать леску, но вес был слишком велик, и барабан катушки не выдерживал натяжения лески, стравливая ее даже на тормозе. Парню у консоли приходилось поэтому работать мотором на реверс, отходить назад к акуле, обеспечивая удильщику слабину, которую тот выбирал.
Как Чейс и опасался, ребята знали свое дело.
– Подойди поближе, – приказал он Длинному. – Я хочу с ними поговорить.
Длинный сманеврировал так, что корма их лодки оказалась в десяти ярдах от лодки рыбаков. Чейс прошел на корму и встал у транца.
– Что зацепили? – задал он вопрос.
– Челюсти, старик, – ответил парень у консоли. – Самая, к черту, здоровая белая акула, какую ты когда-нибудь видел.
– И что вы с ней будете делать?
– Поймаем... Продадим челюсти.
– Но как вы собираетесь втащить ее на такую маленькую лодку?
– А не нужно... Убьем и отбуксируем.
– А как убьете? Акула здоровая и разъяренная.
– Вот этой штукой, – парень потянулся под консоль и вытащил дробовик. – Нужно только подтащить его[11]поближе, чтобы наверняка прикончить одним выстрелом.
Чейс помолчал, раздумывая, а потом произнес:
– Вы знаете, что он – это она?
– Чего?
– Эта акула – самка, и она беременна. Мы следим за чей и изучаем. Если вы ее убьете, то убьете не только ее: вы убьете и ее детей, и детей ее детей.
– Это рыба, – огрызнулся мальчишка. – Какое мне, к черту, дело?
– Белые акулы очень редки, им даже грозит исчезновение. Я предлагаю вам сделку. Вы отпустите акулу...
– Да пошел ты! – закричал парень с удочкой. – Я тут надрываюсь...
– ...а я опубликую ваши имена в газете и сообщу, что вы помогли институту. Вы заработаете куда больше, чем если просто ее убьете.
– Даже не проси. – Удильщик бросил через плечо: – Сдай еще, Джимми. Она снова тянет леску.
Парень у консоли снова дал задний ход, и Чейс увидел, что угол наклона лески увеличился – лодка приближалась к акуле.
– Па, – сказал Макс. – Мы должны что-то сделать.
– Угу, – промычал Чейс, облокачиваясь на фальшборт и чувствуя, как внутри закипает ярость.
Вопрос заключался в том, что он не мог ничего сделать, во всяком случае легально: мальчишки не нарушили никакой закон. Однако он знал, что если позволит им убить акулу, то никогда не простит себе этого. Он повернулся и спустился вниз.
Когда Чейс вернулся, он нес маску и ласты, а к поясу были пристегнуты кусачки.
– Господи, Саймон, – выдавил из себя Длинный с ходового мостика.
– Где она, Длинный? Тот ткнул рукой:
– Там, ярдах в двадцати, но ты же не...
– Она так устала и ошеломлена, что не обратит на меня внимания. Меньше всего она сейчас хочет кого-то съесть.
– И ты, конечно, в этом уверен?
– Конечно, – ответил Чейс, выдавливая улыбку и надевая ласты. – По крайней мере, я на это надеюсь.
Чейс и Макс стояли на баке. Макс с шестифутового деревянного настила, выступавшего перед носом лодки, глядел в воду, надеясь увидеть дельфина. Чейс сказал ему, что дельфины иногда играют в волне от форштевня.
Саймон прикрыл глаза от солнца и посмотрел на юг. Стая птиц – чаек и крачек – кружилась над водной поверхностью площадью в пол-акра, казалось, кипевшей от живых существ. Птицы пикировали, плескались, бешено работая крыльями, и снова взлетали, головы их тряслись, когда они в спешке заглатывали добычу, чтобы спикировать за новой. Легкий юго-западный ветер доносил суматошный гам.
– Что они делают? – заинтересовался Макс.
– Кормятся, – ответил Чейс. – Мальком... Мелкой рыбешкой. Кто-то нападает на мелочь снизу, выдавливает на поверхность. – Он посмотрел на Длинного и произнес: – Давай взглянем.
Длинный развернул лодку к югу, оставляя отдаленный серый горб острова Блок на севере, а более близкий, но меньше и ниже профилем остров Оспри – на востоке.
Когда лодка подошла к пятну бурлящей воды. Длинный бросил:
– Синие.
– Ты уверен? – спросил Чейс.
Он надеялся, что Длинный прав: большой косяк голодных синих акул был бы хорошим знаком, знаком того, что они восстанавливаются. В последнее время их численность уменьшалась – акулы стали жертвами гербицидов, пестицидов и фосфатов из сельскохозяйственных стоков, – а многие из уцелевших страдали от опухолей, язв, проявлялись даже странные генетические мутации. Некоторые рождались с пищеварительной системой, прекращающей функционировать через год, так что рыба умирала от голода. Институт и различные группы защитников окружающей среды помогли очистить реки, впадающие в океанские заливы, и объемы загрязняющих веществ в сбросах значительно сократились, хотя о полной чистоте говорить не приходилось.
Если синие акулы снова успешно размножаются... Что ж, это маленький шаг, но все-таки шаг вперед, а не назад.
– Ну, должны быть синие, – сказал Длинный. – Кто еще так пускает кровь?
От стаи отделилась птица и взмыла над лодкой. Чейс увидел явные знаки устроенной акулами бойни: белые перья на брюхе птицы запятнаны красным – рыбьей кровью. Синие акулы впали в неистовство среди огромного косяка мелкой рыбы, кусая и разрывая ее в слепой ярости, окрашивая волу в красно-коричневый цвет.
Длинный сбросил обороты мотора, оставив лодку дрейфовать в относительной тишине, чтобы не отогнать косяк.
– И здоровые, ублюдки, – произнес он. – Пяти-шестисотники.
Синие акулы перекатывались, прыгали, ныряли; отливающие вороненой сталью тела блестели на солнце; птицы безрассудно пикировали между ними, выдергивая рыбью мелочь из кровавой воды.
– Здорово! – воскликнул загипнотизированный зрелищем Макс. – Мы можем посмотреть?
– Ты и смотришь.
– Нет, я имею в виду – надеть маски и спуститься.
– Ты псих? – поинтересовался Чейс. – Ни в коем случае. Эти рыбы обглодают тебя до костей. Ты не хотел везти меня домой в ящике – как тебе понравится, если я отправлю тебя к матери в бумажном пакете?
– Синие нападают на людей?
– Когда безумствуют, как сейчас, то нападают на что угодно. Несколько лет назад во Флориде один спасатель сидел на доске для серфинга, когда подошла стая синих акул во время кормежки. Он потерял четыре пальца на ноге. У них маленькие треугольные зубы, острые как бритва, и когда они кормятся...
– ...они как осатаневшие сукины дети, – вставил Длинный.
– Полегче, – сказал Макс.
Словно подслушав, большая чайка спланировала вниз, нацеливаясь на рыбешку, промахнулась, хлопнула крыльями и упала в воду. Она все же схватила рыбу и начала разбег, чтобы взлететь, когда рядом с ней перекатилось синее тело. Чайка остановилась, дернулась назад и закричала – акула поймала ее за ноги. Птица тщетно била крыльями и изгибала шею, пытаясь достать мучителя клювом. Видимо, ее схватила и другая акула, потому что чайка повалилась набок, погрузилась и снова выскочила на поверхность. Она опять закричала, забила крыльями, но теперь еще одна рыба почуяла новую аппетитную добычу; акулы выскочили из воды, набросившись на пропитанное кровью оперение, и за хвост утащили птицу под воду.
Этот рывок отбросил назад ее голову, и последнее, что увидели люди, был желтый клюв, направленный в небо. Чейс взглянул на Макса. Глаза мальчика все еще были устремлены в точку на воде, где только что билась птица, а цвет лица стал зеленовато-серым.
* * *
Они продолжали путь к острову. Макс и Саймон стояли на баке. Длинный управлялся на ходовом мостике. Время от времени Чейс давал Длинному команду сбавить ход, опускал в воду сеть и вылавливал что-нибудь показать Максу: пучок водорослей, в котором крошечные ракообразные – креветки и крабы – находили убежище, пока не подрастали настолько, чтобы защитить себя на дне; «португальский кораблик» – медузу размером с кулак, с полупрозрачной красной перепонкой наверху, походившей на парус, и длинными болтающимися щупальцами, которыми, как объяснил Саймон, она до смерти жалит жертву. Изумленный, Макс коснулся одного из щупалец и вскрикнул, отдергивая руку: медуза обожгла ему палец.– Рановато для них, – заметил Длинный. – Вода, видать, быстро прогревается.
Когда они были в полумиле от острова, Чейс показал на маленький институтский буй, болтавшийся по правому борту. Длинный заглушил мотор, лодка причалила к бую, а Чейс поднял багор и встал у борта. Он зацепил буй и вытащил его на борт. В воду уходил канат.
– Тащи, – приказал он Максу.
Макс взялся за канат и начал выбирать его.
– Что это? – спросил он.
– Эксперимент, – отозвался Чейс, бросая багор и помогая Максу вытягивать канат. – У нас тут серьезные проблемы с вершами на омаров. Поплавки срезает лодочными винтами, или их относит шторм, или просто канаты гниют и рассыпаются. Короче, на дне полно потерянных вершей.
– Ну и что?
– Это убийцы. Внутрь за приманкой забирается самая разная живность, не только омары, а вылезти не может. Они умирают и сами становятся приманкой, так что туда забираются и там умирают все новые и новые твари. Эти верши делают свое черное дело год за годом.
Плетенка стукнулась о борт лодки. Чейс наклонился и вытащил ее на планшир. Это была прямоугольная проволочная клетка с деревянными ребрами. С одного конца имелась проволочная воронка – вход; с другого – квадратная дверца из тонкой сетки, закрепленная бечевкой.
– Мы с Длинным хотим сконструировать биологически разлагающуюся дверцу, – сказал Чейс. – Верши проверяют раз, обычно даже два раза в неделю, поэтому мы ищем дешевый материал для дверцы, который разлагался бы примерно через десять дней. Хозяева вершей могут еженедельно менять дверцы. А если ловушка потеряется, креветки освободятся раньше, чем умрут.
Макс нагнулся к самой верше и заглянул внутрь.
– Пустая, – сообщил он.
– Мы не закладывали приманку, – объяснил Чейс. – Мы не ловить стараемся, а спасать. – Он слегка потянул сетку на дверце, и несколько нитей порвались. – Этот сорт ниток, может быть, как раз то, что нам нужно, – сказал он Длинному. – Очень хорошо растворяется.
Ответа не последовало, и Чейс, посмотрев на ходовой мостик, увидел, что Длинный склонился вниз и приставил ладонь к уху, вслушиваясь.
Внезапно он резко выпрямился:
– Саймон, у нас неприятности. Пара двуногих скотов верещит по шестнадцатому каналу, что они только что зацепили Челюсти.
– Черт! – бросил Чейс. – Ты можешь сказать, где они?
– Примерно в трех милях на северо-восток, вроде как с этой стороны Блока.
– Двинули, – скомандовал Чейс.
Он столкнул за борт вершу, а вслед за ней выбросил трос и буй. Длинный включил передачу, прибавил газу – лодка прыгнула вперед, он положил ее в крутой разворот и направил к острову Блок.
Макс ухватился за поручни и согнул ноги, когда лодка заскакала по волнам.
– Ты думаешь, это наша акула? – спросил он отца.
– Готов спорить, – ответил Чейс. – Мы видели здесь только ее.
Лодка вышла на редан и стремительно неслась по воде. Горб острова Блок постепенно рос перед ними, и замеченная в море маленькая белая точка обретала форму, превратившись вскоре в корпус другой лодки.
– Что ты хочешь сделать? – осведомился Макс. – Что ты можешь сделать?
– Еще не знаю, Макс, – сказал Чейс, угрюмо глядя вперед. – Но что-нибудь сделаю.
* * *
– Это мальчишки, – заметил Длинный, наблюдая в бинокль, – Лет по шестнадцать, может, по восемнадцать... Ловят с двадцатифутовой с подвесным мотором. Им бы нужно молиться, чтобы акулу не удалось вытащить: она разнесет их посудину в щепки.Приблизившись к лодке с подвесным мотором, Длинный убавил газ и выключил передачу; они качались на холостом ходу в тридцати или сорока ярдах от чужого борта.
Один из ребят сидел в рыболовном кресле на корме, конец удилища находился в гнезде у него между колен. Удилище изогнулось почти до точки излома, и леска натянулась струной строго назад по ходу суденышка: акула была у поверхности, но еще в пятидесяти ярдах или более. Другой парень стоял впереди, у консоли, поворачивая штурвал и работая газом так, чтобы удержать корму лодки, направленной на акулу.
– Он на самом деле может поймать такую большую акулу на обычную удочку? – поинтересовался Макс.
– Если знает, что делает, – отозвался Чейс. – У него снасть на голубого тунца; леска, наверное, на шестьдесят или восемьдесят фунтов со стальным поводцом.
– Но ты сказал, акула весит тонну.
– Он все-таки может ее вываживать. Большие белые – невеликие бойцы, это не настоящая спортивная рыба. Они просто тянут и тянут, а потом сдаются.
Пока они наблюдали, мальчишка с удочкой попытался немного выбрать леску, но вес был слишком велик, и барабан катушки не выдерживал натяжения лески, стравливая ее даже на тормозе. Парню у консоли приходилось поэтому работать мотором на реверс, отходить назад к акуле, обеспечивая удильщику слабину, которую тот выбирал.
Как Чейс и опасался, ребята знали свое дело.
– Подойди поближе, – приказал он Длинному. – Я хочу с ними поговорить.
Длинный сманеврировал так, что корма их лодки оказалась в десяти ярдах от лодки рыбаков. Чейс прошел на корму и встал у транца.
– Что зацепили? – задал он вопрос.
– Челюсти, старик, – ответил парень у консоли. – Самая, к черту, здоровая белая акула, какую ты когда-нибудь видел.
– И что вы с ней будете делать?
– Поймаем... Продадим челюсти.
– Но как вы собираетесь втащить ее на такую маленькую лодку?
– А не нужно... Убьем и отбуксируем.
– А как убьете? Акула здоровая и разъяренная.
– Вот этой штукой, – парень потянулся под консоль и вытащил дробовик. – Нужно только подтащить его[11]поближе, чтобы наверняка прикончить одним выстрелом.
Чейс помолчал, раздумывая, а потом произнес:
– Вы знаете, что он – это она?
– Чего?
– Эта акула – самка, и она беременна. Мы следим за чей и изучаем. Если вы ее убьете, то убьете не только ее: вы убьете и ее детей, и детей ее детей.
– Это рыба, – огрызнулся мальчишка. – Какое мне, к черту, дело?
– Белые акулы очень редки, им даже грозит исчезновение. Я предлагаю вам сделку. Вы отпустите акулу...
– Да пошел ты! – закричал парень с удочкой. – Я тут надрываюсь...
– ...а я опубликую ваши имена в газете и сообщу, что вы помогли институту. Вы заработаете куда больше, чем если просто ее убьете.
– Даже не проси. – Удильщик бросил через плечо: – Сдай еще, Джимми. Она снова тянет леску.
Парень у консоли снова дал задний ход, и Чейс увидел, что угол наклона лески увеличился – лодка приближалась к акуле.
– Па, – сказал Макс. – Мы должны что-то сделать.
– Угу, – промычал Чейс, облокачиваясь на фальшборт и чувствуя, как внутри закипает ярость.
Вопрос заключался в том, что он не мог ничего сделать, во всяком случае легально: мальчишки не нарушили никакой закон. Однако он знал, что если позволит им убить акулу, то никогда не простит себе этого. Он повернулся и спустился вниз.
Когда Чейс вернулся, он нес маску и ласты, а к поясу были пристегнуты кусачки.
– Господи, Саймон, – выдавил из себя Длинный с ходового мостика.
– Где она, Длинный? Тот ткнул рукой:
– Там, ярдах в двадцати, но ты же не...
– Она так устала и ошеломлена, что не обратит на меня внимания. Меньше всего она сейчас хочет кого-то съесть.
– И ты, конечно, в этом уверен?
– Конечно, – ответил Чейс, выдавливая улыбку и надевая ласты. – По крайней мере, я на это надеюсь.