Бенцони Жюльетта. Кречет - 3

   Во время антракта, когда зрители покинули свои кресла и перешли в маленькие салоны, служившие продолжением каждой ложи, Жиль, оставив Тима болтать с Терезой, стал изучать и рассматривать этот зал. Одних людей он узнавал, имена других угадывал. Так, увидев Лозена, нежно целующего руку красивой томной блондинке с удивительно свежим цветом лица и глазами, как морские волны. Жиль без труда догадался, что это маркиза де Коини, любовница его старого товарища по оружию и, по меткому выражению Марии-Антуанетты, "королева Парижа". Рядом с ней сидела ее племянница, очаровательная Эмэ де Франкето, будущая супруга герцога де Флери, но даже такое соседство не могло затмить маркизу. Что же касается милого создания, с которым так тихо беседовал Лафайет, то тут никаких сомнений быть не могло - это госпожа де Симиан...
   Он увидел и другие знакомые лица: рядом с герцогом де Шартр, о котором говорили, что после смерти толстого Луи-Филиппа он станет герцогом Орлеанским, сидела очаровательная провинциалка - Аглая де Ханолыптейн, у которой Жиль когда-то гостил и которую вырвал из рук смерти.
   Она сейчас тоже смотрела на него, с интересом разглядывая неизвестного американца. Ее лицо не выражало ни удивления, ни внезапной догадки.
   В соседней ложе Жиль увидел Ферсена, который разговаривал с новым шведским послом, молодым бароном де Шталь, красивым и холодным мужчиной, предстоящей женитьбой которого на дочери сосланного Неккера занимались все газетные сплетники.
   Другие лица, другие люди: безобразные и привлекательные, знаменитые и неизвестные - на миг останавливали его внимание, наконец он устал и повернулся к своим друзьям.
   - О чем вы задумались? - шепотом спросила у него Тереза. - Ваш дебют проходит прекрасно.
   - Это-то и заставляет задуматься. Слишком много возможностей, глаза разбегаются. Может быть, я заново открою для себя Париж...
   - Но здесь достаточно и старых ваших друзей, хоть они вас и не узнают.
   - Но много и незнакомых. Например, в той большой ложе, напротив ложи герцога де Шартр.
   Кто этот серьезный, строгий господин? Я его не знаю.
   - А зря, - сказал Бомарше, он только что вошел и слышал последние слова шевалье. - Это д'Алигр, первый председатель парламента. Это он возглавляет чрезвычайный трибунал, образованный верхней палатой и Турнелем, которому будет поручено судебное разбирательство в деле с колье королевы. Длинный, смешной человек, склонившийся к нему, - прокурор Жоли де Флери... Сегодня они герои дня. Но об этом мы поговорим позже: вот оркестранты, они уже занимают свои места, начинается третий акт...
   Поднялся занавес, появились граф Альмавива и Педрильо, но Жиль не смотрел на сцену: в ложе напротив, единственной еще до сих пор не занятой, отворились двери, вошел слуга с подсвечником в руке и пододвинул кресло нарядной даме.
   Темно-синее бархатное платье, украшенное бриллиантами и сапфирами, бриллиантовые звезды в густых напудренных волосах и то высокомерие, с которым она оглядела зал, выдавало в ней особу, принадлежащую к высшим слоям общества.
   Когда она села, ее широкое платье, казалось, заполнило всю ложу.
   Дрожь радости пробежала по спине Жиля. В этот вечер небо было к нему благосклонно, он узнал в великосветской даме Анну де Бальби.
   Появление фаворитки мосье не прошло незамеченным для публики. Тереза, ничего не знавшая об отношениях, связывающих Жиля и графиню, сильно заволновалась.
   - Бог мой, зачем она пришла именно сегодня, - прошептала Тереза, с растущим беспокойством всматриваясь в лицо госпожи де Бальби. - Это злая душа графа Прованского. У нее глаза острые, как у сокола. Смотрите, не прошло и минуты, как она здесь, и вот она уже достает лорнет и смотрит на вас!
   - Кто? - спокойно спросил Жиль. - Госпожа де Бальби? Это из-за нее вы так волнуетесь, Тереза?
   Глаза Терезы сверкнули.
   - Так вы ее знаете?! Это еще хуже! Может, вам лучше уйти?
   - Зачем? Ведь я, Джон Воган, не знаю ее. С ней был знаком мой двойник, но.., у меня появилось огромное желание познакомиться с такой очаровательной женщиной.
   - Вы сошли с ума! Я же вам говорю, что это не женщина, а сам дьявол! Вы играете с огнем.
   Жиль ласково сжал дрожащую руку Терезы.
   - Ну же, моя дорогая Тереза, перестаньте мучиться и терзаться. Ведь никто из моих старых друзей не узнал меня. Почему вы думаете, что она окажется более зоркой, чем все остальные?..
   И потом, видите ли, я очень нуждаюсь в сильной поддержке, и если графиня и дьявол одно лицо, то тем лучше!
   Он замолчал, недовольные зрители оглядывались на них, громко шипели: "Тихо!" Шел диалог графа и Фигаро, публика ловила каждое слово. Жиль откинулся на спинку кресла и больше не мешал актерам.
   Легкое сопение послышалось сзади. Жиль оглянулся: веселая пьеса Бомарше усыпила Тима...
   Турнемин решил, что настал подходящий момент. Встал, улыбкой успокоил Терезу и бесшумно вышел из ложи. В коридоре никого не было, он отсчитал двери, отделявшие его от ложи графини, осторожно постучал и вошел. Анна сидела к нему спиной, положив руки на барьер, и невнимательно слушала диалог Альмавива и Фигаро.
   Легкий шорох заставил ее оглянуться.
   - Кто вы? - спросила она, стараясь разглядеть в темноте лицо неожиданного гостя.
   - Тихо! - прошептал Турнемин по-английски. - Не бойтесь, я друг, посланный вашим другом.
   - Если вас послал мой друг, то тогда назовите его имя.
   - У него больше нет имени. Письма он подписывает веточкой пихты.
   - Боже мой! Стойте там, где вы стоите!
   Окинув быстрым взглядом зал, госпожа де Бальби тихо поднялась и, стараясь ни за что не зацепиться своими широкими фижмами, вышла из ложи и увлекла таинственного посетителя в маленький салон. Легким движением она спустила занавеску, закрывавшую от нескромных взглядов внутреннее помещение салона.
   Потом Анна с любопытством посмотрела на незнакомца.
   - Мне кажется, я незнакома с вами, сударь?
   Будьте добры, назовите ваше имя.
   - С удовольствием, сударыня. Меня зовут Джон Воган, я американский моряк, потерявший отца и свой корабль где-то возле Ирландии. Я осмелился прийти к вам в ложу, только чтобы выразить свое восхищение вашей удивительной красотой.
   - Хм-м! Я что-то раньше не замечала за американскими моряками такой галантности...
   Внезапно она рассмеялась тем гортанным, воркующим смехом, который так хорошо был знаком Жилю, и бросилась ему на шею.
   - Любовь моя! Какое счастье, что мы наконец встретились! Я не знала, где искать тебя, я чувствовала себя потерянной, как женщина, обнаружившая у себя первую морщинку, и пришла в театр только потому, что мне было совершенно безразлично, куда идти... И я не ошиблась, я сразу узнала тебя!
   - Сразу узнала? - спросил Турнемин обеспокоенно. - Это не правда, я знаю многих в этом зале, но никто, кроме вас, не узнал меня.
   - Потому что никто из них не влюблен в тебя. А я влюблена! Я охотно признаю, что просто без ума от тебя, и в таком пиратском виде ты нравишься мне даже больше прежнего. Поцелуй меня!
   Жиль повиновался не без удовольствия. Анна была свежей, как розы, приколотые к ее платью, ее рот звал и манил, и Жилю не хотелось от него отрываться. Анна начала расстегивать платье и, ущипнув его за ухо, проворковала:
   - Помоги мне отделаться от этой куриной клетки.
   - От чего?
   - От моих фижм, любимый, они отделяют меня от тебя на целую морскую милю...
   Жиль отстранился и с удивлением посмотрел на графиню.
   - Но зачем?
   Она улыбнулась так, что даже святого обрекла бы на вечные муки.
   - Но, любовь моя, ты же знаешь, что я и минуты не могу пробыть рядом с тобой без желания обладать твоим телом. Я думаю только о тебе и хочу только тебя! Кто бы ни подарил нам сегодняшний вечер: небо или добрый дьявол, не важно! Будем любить друг друга!
   - Здесь?! В зале с шестью-семью сотнями людей, едва отделенных от нас занавеской?
   Взгляд, который она подняла на него, был обезоруживающе невинным.
   - А почему бы нет? Ты же знаешь, это часто делается. Или ты стал настолько американцем, что забыл, для чего предназначены маленькие салоны, где, волей Создателя, есть и диван, и подушки? Я знаю точно, что в ложе Оперы Юлия де Леспинас впервые отдалась графу Жильберу.
   Сегодня я чувствую себя Юлией и считаю, что твоя любовь занимательней, чем "Женитьба Фигаро".
   - Занимательней! - возмущенно проворчал Жиль. - Что за слова!
   - Они тебе не нравятся? Тогда перейдем к действиям...
   Она к ним уже перешла: проворно скинула фижмы и тяжелое платье.
   - Анна, - строго сказал Турнемин, с трудом удерживая желание. Прекратите эту игру! Я хочу с вами серьезно поговорить!
   Не слушая его, она улеглась на диван, кокетливо скрестив стройные ножки в синих, в тон платью, чулках.
   - Конечно, мы должны о многом серьезно поговорить. Но, мой дорогой, чем серьезнее дела, тем больше они нуждаются в ясной голове и бодром теле. Моя голова прояснится только после того, как мы немного полюбим друг друга. Ну же, перестань дуться и иди ко мне... Если ты скажешь, что не хочешь меня, я тебе не поверю!
   Эта дьяволица была права, она умела будить желание. Возможно, все дело было в ее бесстыдстве, а возможно, в том удовольствии, которое приносила ей чувственная любовь.
   В тот же миг Жиль погрузился в море синего бархата и тонкого батиста, с наслаждением вдыхая аромат ее нежной кожи. Зал разразился аплодисментами это Превий вышел в роли Бридуазона...
   - Разве мы не могли встретиться где-нибудь в другом месте? - спросил Жиль, поднимаясь с дивана и помогая Анне пристроить на место фижмы. Например, у тебя после спектакля.
   Поправляя бриллиантовые звезды в своей несколько растрепавшейся прическе, Анна улыбнулась ему в зеркало.
   - У меня? Невозможно. Сатори очень далеко, маленький дом в Версале тоже, про охотничий павильон даже и говорить нечего...
   - Я думал о доме в Париже.
   Она явно забавлялась его наивностью.
   - В двух шагах от Люксембурга? С ума сойти!
   До чего ты смелый! В другое время в этом не было бы ничего невозможного, но теперь я должна опасаться даже своих слуг. Я вдова, мой милый.
   И веду себя соответственно.
   Ошеломленный, он уставился на эту вдову, усыпанную бриллиантами и сапфирами, с наслаждением занимавшуюся любовью в ложе театра.
   - Вдова? - переспросил он.
   - Или почти вдова. Болезнь моей матери была лишь предлогом, - сказала Анна, внезапно становясь серьезной. - На самом деле я отправилась в Валансьен, чтобы привезти оттуда моего мужа. Несколько лет он пропадал, и никто не знал, где искать его, но примерно две недели тому назад его обнаружили в какой-то харчевне, больного, без гроша в кармане. У него с собой были документы и серебряные эполеты полковника, по ним его и опознали. Мне дали знать, я приехала и забрала мужа домой. Он очень жалок, заговаривается, твердит, что слышит голоса святых, призывает наших лакеев и служанок обратиться к религии... Через неделю семейный совет решит его судьбу. Это.., это так печально! Ему нет и тридцати трех лет...
   На глаза молодой женщины навернулись слезы, грудь под тяжелым драгоценным ожерельем вздымалась. Взволнованный Жиль обнял ее за плечи.
   - Ты любила его? - спросил он ее тихо.
   - Да, мне кажется, одно время я его любила.
   Я вышла замуж в пятнадцать лет, ему было двадцать четыре. Он был очень красив, и форма ему шла... Я думаю, я любила его еще и потому, что не знала других мужчин... А потом наши дороги разошлись, он мной совсем не интересовался. Появились другие мужчины.., потом мосье...
   Наступило короткое молчание. Но Анна де Бальби была не из тех, кто долго предается горю и воспоминаниям. Она нежно отвела руки Жиля, подошла к маленькому позолоченному столику с гнутыми ножками, на котором стояли стаканы, печенье и бутылка испанского вина, налила себе полный стакан и одним глотком выпила его.
   - А ты хочешь вина?
   - Нет, спасибо...
   Он колебался, не зная, стоит ли сейчас спрашивать Анну о судьбе Жюдит. Привыкнув видеть в ней существо развращенное, эгоистичное и жестокое, он удивился, открыв, что под этим панцирем прячется страдание. Уже второй раз она дала ему почувствовать, что она простая женщина, такая, как Жюдит, например... И она могла быть счастлива обычным человеческим счастьем: богатая, красивая, молодая, из почтенной семьи, замужем за человеком, которого она, как говорит, любила. Кто же испортил золотой механизм ее жизни? Кто развратил ее? Тот же человек, что теперь хочет испортить, разрушить механизм королевства. Не странно ли, - за каждой драмой, за каждым горем стоит мрачная фигура графа Прованского?
   Голос Анны вывел его из задумчивости.
   - Теперь, - сказала она обычным тоном, - расскажи мне о своих сердечных делах. Я думаю, ты хочешь спросить меня о Жюдит, не так ли?
   - Как ты догадалась?
   Она пожала плечами и улыбнулась ему незнакомой грустной улыбкой.
   - Ты слишком упорно меня искал. Или я ошибаюсь?
   - Нет. Я искал ее и...
   - Подожди, дай мне сказать, я не хочу, чтобы у тебя остались хоть какие-нибудь сомнения.
   Итак, проезжая через Брюнуа после того, как мы с тобой расстались, я узнала все, что произошло у замка герцога Орлеанского.., и кому было поручено совершить покушение. Я поняла, что рано или поздно ты придешь ко мне за ответами на свои вопросы. И ты пришел... Отдаваясь тебе здесь, в театре, я хотела доказать тебе, что наши тела всегда и везде смогут любить друг друга...
   Подожди, я еще не договорила! Клянусь спасением души, я не знала, кому было поручено поджечь фитиль, я не знала, что это Жюдит... Знай это, я бы постаралась остановить ее, может быть, даже сказала бы, что ты жив... Я думала, мне хорошо известна душа принца, но я не смогла понять всю глубину его вероломства. По гороскопу он Скорпион, и Скорпион наихудшего вида. Скорпион грязи и липкой тины неизведанных глубин мира, рядом с которыми ад кажется раем... Но я не верю, что он способен на хладнокровное убийство...
   - А я верю, он способен на это и на многое другое... - оборвал ее Жиль. - Теперь не важно, знала ли ты о Жюдит или нет. Важно другое.
   Где она теперь? Что с ней? Жива ли она или он убил ее?
   Анна удивилась.
   - Почему он должен убить ее?
   - Это просто: чтобы помешать рассказать...
   - Кому? Если бы это было так, мосье не стал бы увозить ее и спасать от суда. Ее бы убили на месте в Сент-Ассизе... Нет, видя, что покушение провалилось, он предпочел сохранить ее до лучших времен. Ненависть и отчаянье превращают ее в настоящую мину, подложенную под трон. По крайней мере, для королевы она является постоянной опасностью...
   - Тогда она жива?
   - Она живет.
   - Ты ее видела?
   - Я видела, когда ее только что привезли.
   При аресте с ней плохо обошлись, но, казалось, она даже не заметила этого. Прибыв в замок, сразу же поднялась в свою комнату, никого не видя и не отвечая на расспросы. Мосье распорядился, чтобы ее на время оставили в покое.
   - Она там до сих пор?
   - Нет, конечно. В тот же вечер она покинула Брюнуа, граф де Моден перевез ее в надежное место.
   - Этот шарлатан...
   - Да, этот шарлатан! Даже если тебе неприятно это слышать, ты должен знать, что он имеет на нее огромное влияние, очень похожее на влияние Калиостро. Твоя дорогая Жюдит обожает колдунов...
   - Куда ее отвезли?
   - Туда, куда лишь мадам может прийти поговорить с ней: в монастырь. В самый строгий монастырь Франции - в Кармель, в Сен-Дени.
   В Сен-Дени! Монастырь, перед дверями которого затихала мирская суета и останавливалось королевское правосудие, обряд которого скрывал надежней, чем могила. Образ Жюдит, заключенной в крепости веры, сжал сердце Турнемина.
   - В монастыре нельзя держать в заключении жену без разрешения мужа, сказал он. - Жюдит моя жена, у меня есть доказательства нашего брака. Мне должны ее вернуть!
   Госпожа де Бальби пожала своими красивыми плечами.
   - Даже не думай об этом. В монастырь поместили мадемуазель де Лятур, чтицу графини Прованской, бедную девушку с поврежденным рассудком. Не забывай, что настоятельницу мать Терезу в миру звали принцессой Луизой Французской и она очень любит своих племянников. Достаточно будет одного слова графа... Верь мне, не нужно ничего делать, это и опасно и глупо. В монастыре Жюдит в безопасности. Мосье слишком хитер, чтобы не выждать немного, прежде чем придумать новую ловушку...
   Жиль молчал. Главное он узнал: Жюдит жива и не подвергается никакой опасности. Что же касается ее заточения в монастырь, то тут мосье лишь опередил желание королевы. Пусть же теперь повелительница Франции прикажет ни под каким видом не отдавать Жюдит графу Прованскому и выпустить ее оттуда только по королевскому приказу...
   Рука Анны, теплая и ласковая, коснулась его плеча и вывела Жиля из задумчивости.
   - Начался пятый акт, - прошептала графиня. - Дай мне, пожалуйста, свой адрес, чтобы я могла тебя найти, и расстанемся...
   Анна откинула занавеску. Жиль услышал начало монолога Фигаро: "О женщина! Женщина!
   Женщина! Создание слабое и коварное! Ни одно живое существо не может идти наперекор своему инстинкту, неужели же твой инстинкт велит тебе обманывать? "
   Графиня тихонько рассмеялась и, протягивая Жилю для поцелуя руку, сказала:
   - Конечно, господин Бомарше большой талант, но не надо принимать его слова за библейские истины. Впрочем, его знание женщин кажется мне восхитительным.
   - Быть может, именно то, что он говорит о них правду, и нравится женщинам?
   Когда Жиль занял свое место в ложе рядом с Терезой, она взглянула на него испуганно и радостно.
   - Господи, наконец-то вы пришли! - прошептала она. - Вас повсюду ищет Пьер-Огюстен.
   - Я просто слишком увлекся его пьесой. Послушайте только, что говорит Фигаро: "Как все это произошло? Кто обрушил все эти события на мою голову? Я вынужден был идти дорогой, на которую я вступил, сам того не зная, и с которой сойду, сам того не желая, и я усыпал ее цветами настолько, насколько мне это позволяла моя веселость."
   Жиль впервые внимательно слушал монолог и внезапно почувствовал, насколько слова Фигаро перекликаются с его, Турнемина, мыслями. Он тоже не выбирал свою дорогу, тоже толком не знал своего настоящего "я", но впервые после исчезновения Жюдит он почувствовал себя молодым, спокойным и сильным, он снова был готов смело идти по дороге жизни, не страшась ее опасностей, но и не пренебрегая розами, цветущими на обочине...
   Монолог закончился. Зал разразился бурными аплодисментами.
   Часть третья
   КОРОЛЕВА НОЧИ
   Весна 1786
   ГРОМКИЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
   Еще не было и четырех часов утра, когда Пьер-Огюстен де Бомарше и его друг Джон Воган вышли, стараясь не шуметь, из бывшего особняка голландского посла. Часть ночи они провели на банкете, другую потратили на дружеские беседы.
   Тереза, ставшая два с половиной месяца тому назад госпожой де Бомарше, ушла в свою комнату около полуночи, и теперь оба приятеля, осторожно ступая по выщербленным ступеням старой лестницы, делали все, чтобы не потревожить ее сон.
   Особенно Бомарше, после свадьбы он стал проявлять к жене немного детское и наивное, но бесконечно трогательное внимание.
   Выйдя на улицу, мужчины быстрым шагом направились в сторону Дворца Правосудия, надеясь прийти туда пораньше и занять хорошие места в зале.
   Была пятница 31 мая 1786 года, в этот день обе палаты парламента должны были вынести вердикт по нашумевшему процессу о колье королевы, делу, вокруг которого кипели страсти не только во Франции, но и во всей Европе.
   Когда 15 августа 1785 года кардинал де Роган, первосвященник Франции, был арестован в Версале в заполненной людьми Зеркальной галерее как раз в тот момент, когда он в торжественном церковном облачении направлялся в часовню дворца, чтобы отслужить в ней мессу в честь Успения Богоматери и посвятить, следуя величественному ритуалу Людовика XIII, Францию Святой Деве Марии, какое-то безумие овладело всем королевством.
   Казалось, под сводами самого красивого в мире дворца раздалось жуткое рычание неожиданно пробудившегося монстра. И сразу, особенно в темных глубинах Парижа, где народ, растравленный памфлетистами и изголодавшимися писаками, еще глухо и нестройно выражал свое недовольство, образовались как бы трещины, из которых вырывалось странное зловоние и липкие извержения. Море грязи, медленно, шаг за шагом, поднималось по ступеням трона, и недалек был день, когда оно должно было полностью поглотить его.
   Стараясь не обгонять своего несколько медлительного друга. Жиль воскрешал в памяти все перипетии скандального дела, в котором он был замешан значительно больше, чем сам того хотел.
   На первый взгляд, дело о колье королевы казалось довольно простым: молодая красивая женщина, такая же алчная, как и бедная, Жанна де Сен-Реми из рода Валуа, потомок по внебрачной линии короля Франции Генриха II и Николь де Савиньи, бывшая замужем за жандармом Марком-Антуаном де Ла Мотт, незаконно присвоившим титул графа, завлекла в свои сети кардинала де Рогана. Бывший посол Франции в Вене, галантный и любящий пышность прелат, считался самым богатым человеком в стране.
   При дворе кардинала не слишком жаловали.
   Мария-Антуанетта, как и мать ее Мария-Терезия, относилась к нему неприязненно, чем доводила Рогана до отчаяния. Несчастный прелат еще в Вене влюбился в свою будущую повелительницу и мечтал играть при ней ту же роль, что и Мазарини при Анне Австрийской. Жанну де Ла Мотт Валуа он принял за благодетельную фею, явившуюся ему, чтобы помочь добиться любви королевы. Не ему ли она говорила, как благожелательно и тайно принимает ее "кузина", как доверчиво слушает ее рассказы. Графиня уверила кардинала, что только она в силах вернуть несчастному прелату покой. Судьба помогала авантюристке: в галереях Пале-Рояля, где обычно назначали свидания все галантные девушки Парижа, "граф" познакомился с молодой проституткой Николь Леге по прозвищу Олива, имевшей поразительное сходство с Марией-Антуанеттой. Супруги нарядили ее в платье, скопированное с наряда королевы, и поздним вечером привели на свидание с кардиналом в Рощу Венеры в Версале. Роган, обманутый темнотой и любовью, не сомневался, что перед ним Мария-Антуанетта. Он опустился на колени, поцеловал край платья и получил от Оливы прекрасную розу. Потом мнимая королева, послушная знаку супругов де Ла Мотт, не произнеся ни слова, убежала...
   С этого достопамятного вечера кардинал ни в чем не мог отказать своему другу Жанне. Графиня сначала выманивала у него деньги, но потом, когда она увидела сказочное колье, заказанное некогда Людовиком XV для госпожи Дюбарри, от которого Мария-Антуанетта отказывалась уже два или три раза, в голове Жанны родилась поистине гениальная идея.
   Она убедила кардинала в тайном желании королевы приобрести это необычайное украшение.
   Она объяснила ему, что король отказался купить колье, найдя цену слишком высокой, но если какой-нибудь мужчина, достаточно галантный и богатый, совершит это чудо, то его ждет безграничная благодарность королевы. Кардинал не колебался. Да и почему он доложен был сомневаться?
   Вот уже несколько недель подряд он получал от королевы нежные и страстные письма. Откуда ему было знать, что писала их не Мария-Антуанетта, а любовник Жанны шевалье Рето де Виллетт...
   Кардинал вступил в переговоры с ювелирами королевы и от имени Марии-Антуанетты купил колье, выступая гарантом оплаты. В доме графини он сам вручил колье ложному посланцу королевы, роль которого мастерски сыграл все тот же ловкий господин де Виллетт. Вечером сообщники разломали великолепное украшение, поделили камни и разными дорогами направились в сторону Англии.
   Обеспокоенные ювелиры, не получив никакой платы, прибыли в Версаль, чтобы потребовать от королевы уплаты долга. Это произошло 15 августа 1785 года. Час спустя кардинал был арестован по обвинению в воровстве...
   Так говорит история, но, как часто бывает, рассказ ее не схватывает всех сторон этого удивительного дела, и Жиль мог добавить в него эпизоды, не подлежащие публичному оглашению в зале суда. Лишь самые верные и молчаливые слуги знали, что граф Эстергази часто приводил графиню в апартаменты королевы, что Мария-Антуанетта находила ее приятной и трогательной и сама разрешила провести маскарад в Роще Венеры. Во время свидания мнимой королевы с влюбленным кардиналом настоящая королева, спрятавшись за решеткой ограды, забавлялась веселым розыгрышем. Но о связи графини де Ла Мотт с графом Прованским знал только Турнемин, и только благодаря ему королева наконец решилась закрыть свои двери перед предприимчивой графиней. Что теперь будет с главными действующими лицами этого фантастического мошенничества? Что будет с Калиостро? Графиня, пылая ненавистью, назвала его имя в числе своих сообщников, чтобы отомстить магу за то, что он пытался противодействовать и даже предупреждал кардинала об опасности...
   - Проклятье! - прорычал Бомарше, поскользнувшись на капустной кочерыжке. Он схватил за руку своего спутника и концом трости отшвырнул неожиданное препятствие к стенке дома. - Когда, наконец, начнут убирать отходы этого проклятого города! Без вас я сломал бы себе шею!
   И зачем только вы отказались от кареты, мы спокойно в ней доехали бы до Дворца Правосудия. А теперь у нас такой вид, что, боюсь, даже наши пропуска не помогут нам пройти в зал заседания.
   - В карете мы не сможем проехать сквозь плотную толпу. Кроме того, идти недалеко и вам полезно подвигаться... Но, сударь, откуда этот противный запах?! Ни на полях сражения, ни в индейских лагерях я не встречал такого зловония!