Бенцони Жюльетта. Кречет - 3

   Жиль открыл глаза и увидел лакея с подносом в руках. На подносе стояли стаканы с прохладительными напитками. Шевалье взял один стакан, залпом проглотил его содержимое и сразу же почувствовал себя лучше.
   - Действительно, мне было жарко. Спасибо, друг мой, - сказал он наконец.
   Лакей поклонился и ушел. Тогда, сделав над собой усилие. Жиль вернулся в салон, стараясь скрыть отвращение и опасаясь снова упасть в обморок. В салоне все было по-прежнему, с той лишь разницей, что теперь Поль-Джонс преданно целовал руку хозяйки.
   Бог мой! Как она была прекрасна! Ее черное платье, до предела декольтированное, оттеняло чудесную кожу, шелковый блеск груди, открытой до розовых нежных сосков, ее обнаженные плечи с массой струящихся неприпудренных волос, едва удерживаемых простой черной лентой, притягивали восхищенные взгляды толпящихся вокруг ее трона мужчин. Ни цветок, ни перья, ни драгоценности не затеняли нестерпимой красоты этой женщины...
   Кровь бросилась в голову Жиля, он готов был убить ее, лишь бы розовый рот не улыбался другим, а ласковые глаза не обещали того, что по праву принадлежало только ему. Но тут новые посетители подошли к хозяйке, и Турнемин ее больше не видел. Тогда он взял себя в руки и попытался собраться с мыслями. Это была не Жюдит, это не могла быть Жюдит! Это какая-то придворная дама, куртизанка, похожая на нее, как близнец, как госпожа де Ла Мотт. Он слышал прежде, что каждый человек на земле имеет своего двойника, почему бы Жюдит не иметь еще одного, пока что ему неизвестного? Может такое произойти? Может. Иначе как объяснить, что Жюдит, запертая в монастыре под охраной дочери Франции, превратилась в приманку для развратных и праздных мужчин? Ведь она должна еще носить траур, оплакивая супруга Жиля де Турнемина?
   - Я узнаю, - шептал он, - любой ценой я узнаю...
   Он бросился к выходу и спросил у одного из швейцаров:
   - Лошадь?! Помоги мне найти лошадь! Я верну ее часа через два!
   Швейцар на лету поймал луидор, брошенный Жилем, и побежал к конюшням.
   Пять минут спустя Жиль галопом мчался в Сен-Дени.
   ПРОВОКАЦИЯ
   Был примерно час ночи, когда Турнемин остановил усталого коня перед главным порталом Кармеля. Спрыгнув с лошади, он бросился к большому колоколу, висевшему у входа в монастырь, и изо всех сил дернул за веревку. Серебристый звон разбудил эхо, оно долго перекатывалось в пустых глубинах монастыря. Никто не появлялся. Тогда молодой человек позвонил еще и еще раз, наконец его тонкий слух уловил какое-то движение в монастыре: тихо шаркая сандалиями, к двери подошла монашка. Маленькое зарешеченное окошко отворилось, и из него выглянуло круглое лицо сестры привратницы.
   - Кто здесь? - спросила она.
   - По приказу королевы! - смело ответил Жиль, решивший во что бы то ни стало добиться поставленной цели. - Передайте Ее королевскому Высочеству мадам Луизе Французской, что я прошу срочно меня принять.
   - Ее преподобие мать Тереза не принимает в такое позднее время, у нее есть духовные обязанности, не позволяющие ей тратить время на светские беседы. Кто вы?
   - Я шевалье де Турнемин из Лаюнондэ, лейтенант королевской гвардии.
   - Подождите, я вам открою. Лошадь можете оставить во дворе.
   Минуту спустя он оказался в темном и холодном коридоре. Там, за стенами монастыря, стояла теплая и душистая ночь, а здесь сырость пронизывала его тело, а аромат трав заменял едкий запах краски и штукатурки. До того как Луиза французская стала настоятельницей Сен-Дени, он слыл самым облезлым монастырем страны.
   Заботами матери Терезы монастырь был заново отремонтирован, и, хотя теперь дождь и ветер не проникали сквозь стены и крышу Сен-Дени, он по-прежнему сохранял свой суровый и непривлекательный вид.
   Долго ждать Турнемину не пришлось. Минут через пять привратница вернулась и повела его за собой: мать Тереза согласилась принять позднего посетителя. Они прошли несколько коридоров, поднялись по двум лестницам и наконец подошли к высокой двустворчатой двери. Монашка распахнула дверь, склонилась в глубоком поклоне и исчезла, освободив проход Турнемину. Он вошел, дверь за ним бесшумно закрылась.
   В деревянном кресле с высокой резной спинкой очень прямо сидела женщина лет шестидесяти, некрасивая, но величественная; ее спокойные, внимательные глаза доброжелательно смотрели на неожиданного посетителя. Жиль поклонился ей почтительно, словно королеве. Все вокруг: и сама комната, служившая настоятельнице рабочим кабинетом, и белизна ее монашеского одеяния говорило скорей о величии и уверенности, чем о нищете и смирении. Изможденная фигура Христа на большом распятии, висевшем над креслом матери Терезы, странно смотрелась в келье принцессы-монашки.
   Настоятельница кивком ответила на поклон Турнемина и тут же спросила:
   - Мне сказали, сударь, что вас послала ко мне королева. Что нужно моей племяннице в этот час, одновременно и поздний, и ранний? Почему вы, королевский гвардеец, не в форме и не бриты? Вы прибыли из Версаля?
   Гордо выпрямившись. Жиль глубоко вздохнул и приготовился к борьбе. Он вспомнил, как поговаривали, что принцесса Луиза ушла в монастырь, чтобы замолить грехи своего нежно любимого отца. Ее святость и королевское достоинство вызывали в молодом человеке почти священный трепет. Он еще раз поклонился и сказал:
   - Я действительно имею честь принадлежать к этой привилегированной части, но в настоящее время слыву умершим. Это объяснит вам, что я прибыл не из Версаля и не могу быть посланцем королевы. Я солгал только для того, чтобы добиться аудиенции, за что нижайше прошу прощения у Вашего Высочества.
   Принцесса не выказала ни удивления, ни гнева, она лишь высоко подняла светлые брови над пронзительными голубыми глазами, пристально глядящими в неподвижное лицо молодого человека.
   - Вы не лишены смелости, сударь. А знаете ли вы, что я могу приказать вышвырнуть вас отсюда, не слушая никаких объяснений?
   - Да, мадам, я знал, на какой риск иду. Но, Ваше Высочество, я прошу не делать этого, потому что речь идет с спасении души, вернее двух душ, ибо моя тесно связана с другой.
   - И очень плохо связана, как я могу судить по апломбу, с каким вы пользуетесь ложью. Но, раз я вас приняла, я вас выслушаю, вы пробудили мое любопытство. Ведь вы сказали, что слывете умершим, а кто откажется побеседовать с покойником? Итак, скажите, какую же ошибку вы совершили, что она потребовала вашего исчезновения?
   - Большую ошибку, мадам. Я имел несчастье не понравиться монсеньеру графу Прованскому, он оказал мне честь, возненавидев меня. Добавлю еще, что умер я по приказу короля.
   - Ах!
   Подперев одной рукой подбородок, другой поглаживая большой золотой крест, висевший у нее на шее, мадам Луиза, казалось, взвешивала каждое слово своего посетителя.
   - Чем вы можете доказать, что на этот раз говорите правду? - тихо спросила она.
   - Клянусь честью дворянина и верой в Христа!
   - Хорошо! История вашей странной смерти меня не интересует, это секрет короля, моего племянника. Но я хочу знать, зачем вы приехали в монастырь?
   - Я хотел молить Ваше королевское Высочество вернуть мне мою супругу Жюдит де Турнемин, привезенную сюда мосье под именем Жюдит де Лятур, и которую Ее Величество королева почтила своим покровительством.
   Бледное лицо принцессы внезапно покраснело.
   - Сегодня ночь сюрпризов, - воскликнула она, не скрывая раздражения. Я слышу странные вещи! Вы утверждаете, что эта бедная молодая женщина, такая скрытная и таинственная, не захотевшая довериться даже мне, была замужем, и замужем за вами?
   - Мы соединились двадцать шестого августа прошлого года в часовне Святой Девы собора Святого Людовика в Версале. Ваше Высочество может проверить мои слова. Добавлю только, что девичья фамилия моей жены не де Лятур, а де Сен-Мелэн. Мои слова проверить очень просто, вам стоит лишь послать за ней...
   - Послать за ней?! Но, сударь, ее здесь больше нет. Ее здесь нет уже несколько месяцев, на второй неделе поста королева забрала ее отсюда.
   - Королева?! - прошептал ошеломленный Турнемин. - Мадам... Мадам, умоляю вас. Ваше Высочество ошибается.
   - Сударь, вы забываетесь! Если я сказала, что за мадемуазель де Лятур прислала королева, значит, так оно и есть. Когда эта молодая девушка только поступила в наш монастырь, королева распорядилась никому, кроме нее, не поручать Жюдит де Лятур, вот почему я была вынуждена отказать моей племяннице графине Прованской, лично приезжавшей за своей чтицей.
   - Королева за ней тоже приезжала сама?
   - Какие глупости! Она прислала ко мне свою подругу Диану де Полиньяк с приказом отпустить Жюдит де Лятур. Так что теперь ищите свою супругу у королевы.
   Ударил колокол, призывая монахинь на молитву, но посетитель, сраженный услышанной новостью, не двигался.
   - Сегодня праздник Святой Клотильды, королевы Франции, - тихо сказала аббатиса. - Завтра Троица. У нас канун праздника, мы постимся, наш день будет трудным. Будьте добры, сударь, покиньте нас, наступает час молитвы, и я помолюсь за вас. До свидания.
   Она позвонила в колокольчик и вызвала привратницу. Жиль опустился на колени, настоятельница благословила его.
   Тяжело вставая с колен. Жиль воскликнул:
   - Напутствуйте меня. Ваше Высочество, и пусть ваша молитва охранит меня от ада, в который я погружаюсь, покидая вашу святую обитель.
   Взволнованная горем молодого человека, мать Тереза перекрестила его.
   - Да хранит вас Бог! - только и сказала она.
   Турнемин поклонился и быстрым шагом направился к выходу, сестра-привратница с трудом поспевала за ним.
   Долго настоятельница прислушивалась к удаляющимся шагам странного посетителя, потом преклонила колена перед распятием.
   - Господи, спаси и сохрани этого бедного юношу, я видела смерть в глубине его глаз.
   ***
   Как ветер мчался Жиль обратно в Париж, но не гнев гнал его. Быстрая езда и порывистый свежий ветер подействовали на него умиротворяюще. Он взял себя в руки и, остановившись у часовни Нотр-Дам-де-Лоретт, спешился и подошел к фонтану, журчащему у самой стены часовни. Он опустил разгоряченное лицо в прохладные струи и после двух-трех омовений вновь стал самим собой, смог трезво смотреть в лицо событиям и фактам. Разбилась самая дорогая его мечта: он захотел узнать и узнал...
   Он знал теперь, что та, кого Называли Королевой Ночи, та, выставлявшая едва прикрытую свою красоту на всеобщее обозрение, привлекавшая мужчин, словно капля меда полчища жадных мух, была его Жюдит, его женой. Нет никакого двойника, а есть супруга, нарушившая долг. Она за золото и роскошь продала свое тело, тело, которым он, ее муж, обладал с восхищением и восторгом, и которое глупец Калиостро хотел навечно оставить девственным, чтобы сохранить провидческий дар Жюдит. Была женщина, не побоявшаяся покрыть позором имя человека, которого, по ее словам, любила. Хорошо хоть, что она воспользовалась псевдонимом...
   И Жиль внезапно вспомнил. Он вспомнил, почему имя Керноа показалось ему знакомым, из глубины памяти он услышал голос Тюдаля де Сен-Мелэна, старшего брата Жюдит: "Она была подобрана врачом из Ванна, неким Джобом Керноа. Он нашел ее под колесами кареты, умирающей от голода..."
   Так говорил Тюдаль перед тем, как пасть от руки Турнемина. Керноа женился на Жюдит, чтобы вырвать ее из алчных лап жестоких братьев, но они, ее братья, убили его в вечер свадьбы, а потом заживо закопали свою сестру в лесу Пемпон. Керноа был первой жертвой прекрасной сирены, и она до сих пор продолжала использовать его имя, слегка измененное дворянской частицей "де".
   Испытывая скорей презрение, чем гнев, Турнемин сел на лошадь и спокойно доехал до улицы Клиши. В старом особняке Ришелье веселье было в самом разгаре, пожалуй, карет и лошадей во дворе стало даже больше, звучала музыка, в освещенных окнах мелькали силуэты гостей.
   Жиль вернул швейцару лошадь, в маленькой гостиной привел в порядок растрепавшуюся шевелюру, смахнул пыль с сапог и спокойным шагом направился в зеленый салон.
   Вокруг игорных столов толпились игроки, элегантный шезлонг пустовал. Королева Ночи с толпой своих обожателей перешла в другой салон, отделанный черным лаком. С бокалом шампанского в руке она смеялась, слушая комплименты, которые нашептывал ей один из гостей. Сияющий и гордый, как павлин, Поль-Джонс, только что удостоившийся счастья приложиться к ручке Королевы Ночи, наконец заметил Турнемина. Адмирал был уже пьян, но на ногах держался крепко.
   - А, вот и вы! Клянусь, я уже потерял надежду вас увидеть! Я был просто в отчаянии!
   - Надеюсь, отчаяние не помешало вам веселиться, адмирал, - ответил Жиль, немного форсируя американский акцент. - Я задержался в миссии несколько дольше, чем рассчитывал. И потом, у меня было одно маленькое дельце. Но вы представите меня?
   - С радостью. Дорогой и прекрасный друг, позвольте представить вам одного из моих земляков, капитана Джона Вогана, сына известного у нас моряка и пирата. Он сгорает от желания познакомиться с вами.
   Темные глаза молодой женщины равнодушно скользнули по лицу Турнемина, потом она более внимательно оглядела его с ног до головы, словно богатый плантатор, собирающийся купить нового раба.
   - Это правда, сударь, вы сгорали? - спросили ее красивые губы, на которых еще блестели капли вина. - Это интересно...
   - Готов с вами согласиться, это действительно интересно. Да, я сгорал и сейчас горю, огонь страсти мучает меня, но, надеюсь, с вашей помощью мы его погасим.
   Жюдит нахмурила брови, ей явно не понравился слишком фамильярный тон нового гостя.
   - Что вы хотите сказать? - спросила она высокомерно.
   - Ничего особенного, сударыня. Все очень просто, - ответил Жиль спокойно. - Вы очень красивы, - теперь уже его глаза заскользили по открытой груди и высокой шее молодой женщины, - а красота - это товар, и, как любой товар, она продается. Вы мне понравились, я вас хочу.
   Назовите свою цену, и мы закончим ночь в вашей кровати.
   Крик негодования был ответом на его дерзкие слова, хрустальный бокал выпал из руки Жюдит, она замахнулась на своего обидчика. Но Турнемин действовал быстрее, он перехватил ее руку.
   - Ну-ну! Спокойно! В чем дело? - проворчал он. - При вашем ремесле нельзя быть такой щепетильной!
   - Вы что, с ума сошли, Воган? - выпалил ошарашенный Поль-Джонс. - Вы, наверное, пьяны...
   - Ничуть. Не понимаю, зачем столько выкрутасов, если хочешь провести ночь с понравившейся тебе куртизанкой...
   Жиль по-прежнему крепко держал Жюдит за руку, не давая ей вырваться, а она, корчась от ярости и боли, пыталась освободиться. Возмущенные гости окружили их.
   - Сразу видно, сударь, что вы из страны дикарей! - воскликнул один из них, хватаясь за шпагу. - Вы, животное, отпустите женщину!
   Но Турнемин не стал дожидаться, чтобы противник подошел к нему вплотную, он отступил к стене, одной рукой крепко прижимая к себе пленницу, другой обнажая шпагу.
   - Ну-ка, господа! Кто хочет потребовать ее с оружием в руке? Кто хочет сразиться за шлюху?!
   - Сипрен! Анатоль! - кричала Жюдит. - Освободите меня и выбросите этого негодяя на улицу. - На зов прибежали оба швейцара, а с ними и все встревоженные любители азарта. Молодой человек рассмеялся.
   - Вот уж много шума из ничего, - сказал он. - Я в открытую заявил то, что каждый из вас думает про себя. - Успокойтесь сударыня, - прорычал он сквозь зубы, - не то я разорву ваше платье, и тогда все ваши гости увидят, за что они платят. Давайте, господа, подходите! Кто хочет попробовать моего клинка!
   - Но, в конце концов, что вы намерены делать? - спросил у него один из присутствующих.
   - Я хочу выманить из норы содержателя мадам, человека, оплачивающего всю эту роскошь.
   Мне кажется, ему пора защищать свою собственность. Ни один дворянин не станет драться из-за потаскухи, и лишь тот, кто платит ей, может требовать у меня сатисфакции. Итак, где банкир Лаборд?
   Из толпы, окружавшей Жиля и его жертву, отделился невысокий, смуглый человек, его нарядный, богатый костюм не скрывал большой физической силы.
   - Господина Лаборда здесь нет, - сказал он с итальянским акцентом, но, впрочем, есть господин Керноа...
   - Как, господин Керноа?! - воскликнул Жиль. - Но откуда взялся господин Керноа?
   - А почему бы не быть господину Керноа?! - закричала Жюдит. - Почему у меня не может быть супруга?! Кто вас просил вмешиваться в мою жизнь?! Идите вон! Вы и ваш адмирал! Американцы просто невыносимы, считают, что им все дозволено. А вы, сумасшедший негодяй, дорого заплатите за мое унижение, ибо тот, кто меня защищает, не оставит безнаказанным это оскорбление...
   - Правда? Ваша честь задета? Какое горе!
   Хватит, красотка, довольно лжи! Жил-был когда-то добрый врач из Ванна, Джоб Керноа, он действительно женился на вас, но был убит в вечер свадьбы. А теперь он, оказывается, воскрес и... жалован сверх меры!
   Молодая женщина взглянула расширенными от ужаса глазами на своего мучителя, вскрикнула и упала в обморок. Она выскользнула из рук Жиля, опустилась к его ногам, и ее стройная, грациозная фигурка легла на розовый мрамор пола.
   Один из итальянцев опустился перед ней на колени и попытался привести в сознание.
   - Сударь, если вы ее убили, ответите головой! - воскликнул он, поднося к лицу Жюдит ароматическую соль.
   - Не волнуйтесь, она уже дышит. Это обычный обморок.
   - Кто знает... Эй, уксус, салфетки! Позовите горничную! Госпожу де Керноа надо перенести в ее комнату!
   Безжизненную Жюдит слуги перенесли в спальню, туда же побежала взволнованная горничная.
   Небольшая группа игроков и прожигателей жизни с любопытством и хладнокровием наблюдала за развитием скандала, как если бы события разворачивались не в салоне дамы полусвета, а на сцене театра. Для этих людей госпожа де Керноа была лишь приятной хозяйкой, роскошной и любезной, страсть к игре убила в них все человеческие чувства, кроме, возможно, любопытства. Вот и теперь, они не спешили вернуться к карточным столам, не без основания надеясь увидеть еще что-нибудь интересное.
   Действительно, итальянец поднялся, машинально отряхнул колени и подошел к Жилю, безучастно смотревшему, как уносили Жюдит.
   - Поговорим о том, что касается только нас двоих, господин оскорбитель женщин! Керноа сегодня нет дома, как и господина Лаборда, лучшего друга несчастной женщины, но их заменю я.
   Добавлю, что я очень силен во владении любым оружием и рассчитываю вас убить.
   - Пожалуйста, не стесняйтесь. Но прежде чем вы получите это удовольствие, я хотел бы узнать, кому несуществующая добродетель обязана защитой? Вы что, один из совладельцев или только кандидат на титул?
   - Вас не касается! Я принц Караманико, полномочный министр Его Величества короля Обеих Сицилий. Я думаю, этого достаточно... Я во всеуслышанье заявляю, что вы подлец и негодяй!
   Вы будете драться?!
   - Ну что ж, вы именно тот человек, которого мне хотелось убить. Дуэлью больше, дуэлью меньше, мне безразлично, ибо, предупреждаю вас, я тоже силен во владении оружием.
   Широкая улыбка открыла белые безупречные зубы итальянского принца.
   - Правда? Вы мне доставите истинное удовольствие, на свете ценны лишь две вещи: достойный противник и красивая женщина. Господа, - добавил он, обращаясь к толпе любопытствующих игроков, - здесь вам больше не на что смотреть, возвращайтесь к вашим играм. Продолжение сегодняшнего скандала касается только этого человека и меня, и вы напрасно думаете, что мы начнем вспарывать друг другу животы прямо здесь.
   - А почему бы нет? - спросил Жиль. - В саду нам будет вполне удобно.
   - Несомненно, но если вам нравится драться в саду, то я бы предпочел мой сад. Я живу на Шоссе д'Антен в двух шагах отсюда. Нам там никто не помешает. Согласны?
   Жиль не успел ответить, между противниками встал Джон Поль-Джонс.
   - Господа, вы увлеклись, дуэль невозможна.
   Подумайте о ее последствиях. Посольская миссия - это территория иностранного государства, и дуэль там равносильна объявлению войны...
   Принц пожал плечами.
   - Я уже имел честь встречаться с господином Джефферсоном, он мудрый и уравновешенный человек, он вряд ли будет защищать сумасшедшего только потому, что этот сумасшедший его земляк.
   - Вы говорите так, совершенно не зная нас, американцев, - закричал моряк, гордо выпрямляясь во весь свой маленький рост. - Мы солидарны, и это дало нам возможность отстоять свободу и победить! А господин Джефферсон станет защищать любого из нас, пусть он будет хоть сто, хоть тысячу раз не прав, как капитан Воган сегодня. То, что вы сделали, - обратился Поль-Джонс к Жилю, - возмущает меня сверх всякой меры. Я ввел вас в этот дом, вы покрыли меня позором, оскорбив госпожу де Керноа. Я тщетно пытаюсь понять причину вашего странного поведения.
   - Причина касается только меня, - ответил шевалье с вызовом. Оказалось, что я, к несчастью, слишком хорошо знаю эту женщину. Больше я ничего не буду объяснять. Я сожалею только, что вы впутались в историю, до которой вам нет никакого дела. Через несколько часов вы навсегда покинете Париж, уезжайте, адмирал, и забудьте обо мне...
   - Нет, я вас не оставлю. Если уж эта дуэль должна состояться, то я стану вашим секундантом, не по убеждению, а только потому, что мы соотечественники.
   Жилю очень хотелось послать куда подальше и адмирала, и его нравоучения. В какой-то момент он даже решил открыть свое настоящее имя, но опасение оказаться в смешной роли обманутого мужа остановило его.
   - Благодарю вас, - сказал шевалье. - Раз наша дуэль грозит перерасти в международный конфликт, давайте сразимся здесь, в этом доме.
   - Нет, - отрезал принц. - Королевский посол не может драться в саду притона.
   - Ах, какие сложности! Тогда пойдем куда угодно: в Булонский лес, на пустырь, на улицу, но покончим с этим.
   - Общественное место не подходит, там наша дуэль может оскорбить короля Франции...
   - Вы бы об этом раньше подумали, прежде чем хвататься за шпагу и вмешиваться в чужие дела! - закричал Жиль, теряя терпение. - Теперь уже я требую...
   - Если мой дом подойдет вам, господа, - сказал с порога мягкий и теплый женский голос, - я буду счастлива вывести вас из затруднения. Я графиня де Бальби.
   И на пороге появилась Анна, в синем шелковом платье с глубоким декольте и со свежими розами в высокой прическе.
   - Вы здесь, сударыня? - строго спросил Жиль, в душе которого проснулись все его старые подозрения. - Что вы делаете в этом доме?
   Анна встретила его взгляд очаровательной улыбкой.
   - Не будьте уж слишком строгим пуританином, дорогой Джон. Вы же знаете, я неисправимый игрок и люблю все, что выходит за рамки обыденного. Один друг, граф д'Орсей, он принадлежит к сторонникам мосье, очень хвалил мне дом госпожи Керноа и много рассказывал о его очаровательной хозяйке. Из любопытства я попросила графа отвезти меня к Королеве Ночи...
   Вот видите, мой милый Катон, все просто, и не стоит сердиться... Добавлю только, что я ни о чем не жалею и не считаю свой поступок предосудительным...
   Глаза любовников встретились, и Жиль, который теперь хорошо разбирался в ее интонациях и улыбках, понял, что Анна не лжет. Он знал, какая страсть к игре вообще, а к картам, в частности, жила в душе графини де Бальби. Не было ни одного игорного дома в Париже, где она не побывала хотя бы один раз. Даже в ее собственном особняке был подвал, специально приспособленный для карточных игр.
   - Что касается меня, - произнес важно Караманико, - я с признательностью принимаю ваше великодушное предложение и выражаю глубокую благодарность. Итак, сударь, - повернулся он к Жилю, - нам больше не о чем говорить и ничто не мешает нам завершить ссору честным поединком. Вот граф Кавальканти, он будет моим секундантом. Я прошу только вашего разрешения заехать на секунду ко мне домой, чтобы взять врача...
   - Не стоит! - возразила графиня де Бальби. - У меня есть отличный врач, он следит за здоровьем мужа...
   Принц поклонился.
   - В таком случае... А! Чуть не забыл. Ведь вы оскорблены, капитан Воган. Какое оружие вы выбираете?
   - У нас у каждого по шпаге. Зачем искать что-то другое?
   - Поехали, господа, поехали, - холодно сказала графиня. - Я подвезу вас, капитан, равно как и вашего секунданта...
   - Не трудитесь, сударыня, - возразил Поль-Джонс, - я поеду в своем экипаже...
   Улыбка, с которой Анна встретила слова адмирала, говорила о том удовольствии, какое доставит ей короткое свидание в карете. Она попросила подождать ее, предупредила графа д'Орсея, что уезжает и, возглавив кортеж, повела всех к выходу.
   Усаживаясь рядом с графиней на синие бархатные подушки ее кареты. Жиль не мог не взглянуть на затемненные окна второго этажа. Он представил Жюдит, лежащую на смятых простынях в блестящем веере рассыпавшихся волос. Возможно, она уже пришла в себя и теперь с недоумением пытается понять, почему неизвестный иностранец обошелся с ней так грубо. А может?.. Может, это был не обморок и Жюдит, его Жюдит, умерла?..
   Внезапная боль пронзила сердце Жиля, его переполняли гнев, горечь и сожаление. Впервые в его душе шевельнулись сомнения: знал ли он свою жену, понимал ли ее? Какие мысли прятались в красивой головке Жюдит? Неужели была права королева, говоря, что Жюдит не любит и никогда не любила его, что только страх заставил ее согласиться на брак с Турнемином?..
   - Прошу, не считайте меня своим врагом, - шепнула ему на ухо Анна. Клянусь честью матери, я оказалась там совершенно случайно...
   - Извини, но я думал не о тебе, - с горечью ответил Жиль. - Мне кажется, что я сплю и вижу кошмарный сон, я пытаюсь проснуться, но тщетно... По крайней мере, посещение Сен-Дени мне не приснилось...