Страница:
Утром он вновь прибыл во дворец, где его приняли незамедлительно. Получив задание лично от государыни, он был допущен к ручке и напутствован перед дальней дорогой. Естественно, что на дорогу его снабдили крупной денежной суммой – платой за год вперед, а также рекомендательными письмами к некоторым влиятельным членам испанского кабинета. Вслед Паткулю тенью понесся гонец к русскому резиденту в Испании, князю Андрееву, с просьбой не спускать глаз с предприимчивого лифляндца. Как говорится, доверяй, но проверяй. Особенно если дело касается большой политической игры.
Ближе к середине мая Москву посетил еще один посол. На этот раз свой. Князя Андрея Хилкова депортировали из Швеции, что означало лишь одно: отношения между Швецией и Россией накалились до предела. Однако Карл велел передать своей царственной сестре на словах следующее. Между нашими странами вооруженный нейтралитет – до первой стычки либо провокации. Виновата в таких отношениях прежде всего Москва, поплатившаяся за свою наглость. Наглость выразилась в требовании обратно территорий, отошедших к Швеции согласно Столбовскому мирному соглашению. Карл искренне скорбит о подобных мерах, но иного пути заставить свою царственную сестру одуматься не видит.
Царственная сестра послала на север банальную фигу и обратилась к своему кабинету министров:
– Так что же, государи мои, бояться нам шведского войска али нет? Господин полковник? Кстати, граф, а я имею право присвоить вам чин генерала? Или этот ужасный Хранитель Семен считает повышение вас в звании исключительно своей заботой? Тогда он плохо о вас заботится, а я не могу допустить, чтобы у меня полковник генералами командовал!
Волков скромно сказал:
– Государыня, сам Семен не присвоил мне ни одного воинского звания – все свои регалии я получил от тех или иных правителей Унтерзонне.
Большинство членов кабинета эта галиматья заставила навострить уши. О персоне Хранителя они слышали не в первый раз, но реальное положение вещей представляли себе только несколько человек. С них была взята подписка о неразглашении, причем такой строгости, что, боясь за семью до седьмого колена, они даже спали молча, без храпа. Остальные считали эту полумифическую личность кем-то вроде вождя мировой закулисы – могущественного тайного диктатора, серого кардинала мира. Их не разуверяли. Наоборот, среди лиц, приближенных к государыне, ходило мнение, что Семен сел на «серый трон» недавно. Именно поэтому сейчас на политическом небосклоне медленно восходит звезда России.
Софья Алексеевна повернула голову к секретарю:
– Артамон Иванович! Запишите: Мы, Государи Великия, Малыя и Белыя, своим повелением (цифирь поставите после) от пятнадцатого апреля одна тысяча семисотого года по новому исчислению возводим полковника Волкова, графа Андрея Константиновича, в чин генерала от инфантерии с установлением содержания в... семь тысяч ефимков и жалованьем в вечное владение деревни Орехово.
Граф Волков, матюгаясь про себя, поклонился царице. Пришлось еще и рабовладельцем стать. Сколь там народу в Орехово будет, сотни три? Ну, Софья, ну, Алексеевна, ну, сукина дочка! А вслух ответил на первый вопрос государыни:
– Благодарю, ваше величество. По поводу моего корпуса скажу следующее. В Гродно стоит дивизия Джугашвили, в Пскове два полка – Кортеса и Муссолини. Третий полк Салтыковой несет службу у нас в Кремле. Это дивизия Пол Пота. Один полк дивизии Шикльгрубера расквартирован в Керчи, а два остальных – в Мытищах. Пока не завершится формирование нашей армии, они даже черта не пропустят, не то что какого-то там Карла.
После разгрома турецкого флота крейсер «Орион» переведен на Чудское озеро – если понадобится, его огневая поддержка нам очень даже пригодится. И ко всему прочему сенат Швеции сильно настроен против войны. К тому же я сильно сомневаюсь, чтобы Дания и Польша начали военные действия против этой страны. Они рассчитывали, что все каштаны из огня им достанут русские, а они лишь будут заниматься дележкой. А в Европе вот-вот начнется война за испанское наследство – тогда им вовсе будет не до нас.
– Да, граф, и мы рассчитываем, что до окончания этой войны вы закончите формирование и обучение русской армии. Но если все-таки Карл решит напасть?
– Пока мы, государыня, не проявляем активных действий, ни англичане, ни голландцы, ни французы не дадут ему на войну денег. Их, конечно, напугала наша прошлогодняя победа над турками, но в Европе никто турок не принимает всерьез. Считают, что пик могущества этой империи уже позади.
Софья Алексеевна быстро пошарила в ноутбуке:
– Ростислав Алексеевич, а что там у нас с сибирскими экспедициями? Готовы ли?
Каманин ответил не раздумывая:
– Три экспедиции готовы и полностью укомплектованы. Первая экспедиция идет по маршруту Сибирь—Аляска. Цель: разграничение сфер влияния и проведение приблизительной границы. Попутно поиск полезных ископаемых, в том числе и золота. Вторая экспедиция направляется гораздо ближе – на Урал. Цель: поиск магнитной руды и меди. Третья экспедиция идет еще ближе. Цель – Тихвин. Разведка бокситов.
– Разведка, простите, чего? – не понял глава Сибирского приказа, князь Одоевский. Не знал, что такое бокситы, не только один Одоевский, но он единственный не постеснялся спросить. Премьер машинально отметил этот факт.
– Бокситы – сырье, используемое при выделке кож. Еще одно название – квасцы, это вам знакомо, Алексей Никитич?
– Безусловно! – обиделся тот. – Так бы сразу и сказали, а то какие-то бокститы...
– Бокситы, князь, бокситы! – поправил граф Волков.
В своем углу заворочался князь-кесарь. Выпучив по привычке глаза, он прокряхтел:
– А будет ли дозволено поинтересоваться, на кой ляд нам столько квасцов? Чьи шкуры вы планируете обдирать, Ростислав Алексеевич, уж не наши ли?
По палате пронесся импульс смеха. Каманин тоже улыбнулся. Немного подождав, он достал из-под своего стола предмет, завернутый в рогожу. Развернув сверток, он подошел к Ромодановскому и протянул ему трость, прочную конструкцию на основе дюралевой трубки.
– Примите, Федор Юрьевич, в знак заслуг перед страной.
Ромодановский встал и вытер платочком слезящиеся глаза.
– Хе-хе! – удивился он. – А палка-то легкая.
– Это дюралюмин, – туманно пояснил премьер-министр, – сплав, на девяносто четыре процента состоящий из алюминия.
– Хе! Крепкая и легкая! – оперся на трость князь-кесарь. – В чем тут секрет?
Премьер-министр обвел взглядом сидящих за столом.
– Это, братцы, секрет – всем секретам секрет! Алюминий – это металл, получаемый из алюминиевых руд, так называемых бокситов. Использовать и применять можно широко: от столовых ложек до взрывчатых веществ. Нет, князь, ложками такими можно есть без вреда для здоровья.
Далее в разговор вступила царица с просьбой объяснить, как же умные и хитрые иноземцы ничего не знают об этом металле. Ростислав сказал. Что массовое получение этого металла крайне невыгодно при современном уровне техники и отсутствии знаний о самом металле. Лица присутствующих поскучнели, ибо каждый раз, когда Ростислав Алексеевич принимался объяснять суть некоторых физических и химических процессов, их неодолимо клонило в сон. Что примечательно – царицу тоже. Иннокентий провел даже небольшой эксперимент. При содержании в речи премьер-министра больше половины непонятных слов и терминов на лица бояр наползала умиротворенность, и через несколько минут раздавался первый храп. Первым «пускал петуха» обычно князь-кесарь. При содержании в речи неологизмов процентов на семьдесят глубокий сон наступал гораздо раньше.
Поэтому он быстренько дернул Ростислава за рукав и подбородком указал на затуманивающиеся глаза почтенной публики. Немного раздосадованный, что ему не дали оседлать любимого конька, Каманин предложил закончить сегодняшнее заседание. Когда все разошлись, к нему подошла государыня.
– Ну, премьер, не морщите рожу! Не готовы мы еще к вашим знаниям, ежу понятно. Меня тоже в сон вгоняет, когда вы заводите речь минут на двадцать про какую-нибудь ассоциацию электра...
– Электролитическую диссоциацию, – поправил Ростислав. – Вы наверняка правы, но мне от этого не легче. У меня на лекциях студиозы никогда не спали – им было интересно и занимательно. Это удар по моему профессионализму, моему таланту преподавателя.
Государыня взяла его под руку.
– Дорогой вы мой, нашим студиозам, особенно некоторым, уже о вечном покое размышлять пора, а вы поучать их рветесь. Вы мне хоть популярно объясните, почему и откуда взялся этот люмин – у вас на Земле его пруд пруди, а у нас до сих пор не нашли.
Ростислав Алексеевич откашлялся:
– Видите ли, Софья Алек...
– Соня!
– Видите ли, Соня...
– Видишь!
– Короче, Соня, ты ведь имеешь приблизительное представление об электричестве? Имеешь. Так вот чтобы добиться того, что алюминий станет дешевле железа, необходимо много электричества.
– Много? – приподняла брови царица, отчаянно повисая на его руке.
– Пропасть! Производство дешевого металла получается при электролизе растворов и расплавов бокситов...
– Спать хочу!
– Ну, по-другому я и не знаю, как объяснить. Пойдем в лабораторию, а?
Царица посмотрела на него, опустив ресницы.
– Я охотнее всего прошла бы с тобой в опочивальню, несносный верзила! Но негоже сорокалетней бабе на мужика днем кидаться, когда и ночью времени достаточно. Ну, почти достаточно. Погодь минутку, я пойду переоденусь, а то опять меня какой-нибудь дрянью ошпарит, и прощай – новое платье. Жди меня в своей лаболатории!
В прошлый раз при посещении царства алхимика Каманина взорвался аппарат Киппа, и обоих легонько окатило соляной кислотой. Тогда Софья требовала, чтобы ей показали принцип действия дирижабля. Безопасный гелий получить в данных условиях профессор даже не пытался, поэтому пришлось довольствоваться опасным водородом. Слава богу, никто не пострадал. Все остались при своих. Но, несмотря ни на что, царица любила бывать в лаборатории Ростислава Алексеевича. Тенью передвигаясь за ним, она со священным трепетом наблюдала за его действиями. Вот он надевает белый халат и превращается в полубожественное создание, вот он включает над рабочим столом ослепительно белую лампу с труднопроизносимым названием (ДРЛ), вот он смешивает растворы, и стеклянная банка покрывается зеркальным налетом. Загудел вен-ти-ля-тор – такое просто не выговорить с первого разу, – и вскоре запах в помещении стал гораздо терпимее для монарших ноздрей. Ростислав поглощен работой, но вот Софья робко касается его плеча и преданно смотрит в глаза.
– Ростислав, прости, но все хочу спросить, да забываю. Вот когда дрова горят, что за реакция происходит? Наши шарлатаны бормочут про какой-то флогистон, но я им не верю... раньше верила, а теперь нет...
– Сложная реакция окисления углеводов до восстановления чистого угля и выделения угарного газа и водяного пара. Если проморгать, то уголь тоже сгорит, то есть превратится в углекислый газ...
– А как же флогистон? – переспросила государыня.
– Фигня, нет никакого флогистона, – торопливо ответил профессор. У него вот-вот должно было получиться новое вещество. – Просто окисление сложной структуры дерева происходит при определенной температуре, а само пламя суть раскаленные газы CO при недостатке кислорода, CO2 и некоторые примеси... разные... смотря где росло дерево и чем питаюсь.
– Ты изъясняешься как наши колдуны-астрологи: «Когда семь звезд над твоей головой встанут багряным серпом и пьяный охотник спустит собак на просторы твоей пустоты».
Профессор оторвался от своих пробирок и колбочек. Скептически посмотрел на обиженный лик царицы, поправил:
– Это не ваши колдуны, это Иннокентий на гитаре песню Гребня играл. Ваши предсказания напоминают... мнэ-э... как там... чего, мол, хотел – получишь, о чем думаешь – не сомневайся, бояться тебе того, кто в лаптях не ходит, овчину не носит, лицом бел. Мимо третьего двора не ходи, на три звезды не мочись. Дождешься своего – может, скоро, может, нет, аминь. Спасибо не говори, давай из-за щеки деньгу...
Царица прыснула. Пассаж из толстовского «Петра Первого» пришелся к моменту. Кстати, она прочла все творение единственного советского графа и долго возмущалась: мол, все было совсем не так. Но ее успокоили, сказав, что «неизвестно, что напишут про нас».
Вскоре ей стало скучно в лаборатории, и она ушла в свои покои, чмокнув «чокнутого профессора» в грустный лоб. В рабочем кабинете она открыла комод и достала из него «геенну огненную» – царский ноутбук. Освоение дьявольской машины шло весьма медленно, «ламера» и «тачку» разделяли три века пустоты. И язык был похож на русский, и буквы на клавишках понятные, но сам процесс... сам процесс познания растянулся безмерно. Офисом и некоторыми программами она владела уже на уровне старой клюшки-секретарши из музея, но хотелось большего. Хотелось подчинить себе упрямую машинку, чтобы выполняла все прихоти без загадочных комментариев типа «Виртуальная память системы заканчивается. Подождите, сейчас...». Она несколько раз приставала к Ростиславу, но тот был ярко выраженным пользователем. Затем ей пару раз попалось на глаза сообщение «Обратитесь к системному администратору», и она послала пару надежных человек, на поиски этого легендарного существа.
Люди ее были надежные, а вместе с тем и смышленые. Сообразив, что этого «админисратора» можно искать до седьмой трубы, ребятки обратились к воплощению всего непонятного – Иннокентию Симонову. Последнему бойскауту и первому русскому самураю. Воину-монаху и менестрелю, мужу очаровательной леди Инги и отцу чудесного златоглавого малыша.
Кеша долго хохотал над квестом парочки, но к царице отправил сестру Ростислава – Полину. Она по части системного и удаленного программирования была на голову выше всех, и она же «сидела на дворцовой сетке» – двадцати компьютерах, разбросанных по помещениям дворца. Кстати, хаб висел за троном и очень нервировал «почетный караул» своим бесконечным подмигиванием. Но это еще цветочки. Смотритель дворцовых подвалов схватил нервный криз, якшаясь с дизель-генератором аки с живым существом. Дизель тарахтел в одной из камер дворцовой тюрьмы в подполье, а над устройством отвода выхлопных газов трудились едва не неделю целых три ревенанта, продолбившие в кирпичной кладке желоб. В соседние камеры сажали самых провинившихся, и это благоприятно влияло на криминогенную обстановку.
Жизнь шла своим чередом. В конце апреля Софья окончательно согласилась с доводами генерала Волкова о том, что столицу необходимо переносить в другое место. Уж больно Москва была инертна и консервативна. Столице России необходимо было стать символом азиатско-европейской культуры, соединить в себе прелести двух цивилизаций, кое-что вспомнить, многое забыть, засверкать прекрасной звездой, стать жемчужиной. Именно жемчужиной. Москва при всех своих достоинствах на жемчужину не тянула. Все взгляды устремились на правый берег Чудского озера, куда с приходом весны стали прибывать люди и начали формироваться строительные артели. «Городу Свято-Софийску быть!» – сказал митрополит Псковский Иосиф, благословляя стройку века.
Глава 6. Унтерзонне. 268
Ближе к середине мая Москву посетил еще один посол. На этот раз свой. Князя Андрея Хилкова депортировали из Швеции, что означало лишь одно: отношения между Швецией и Россией накалились до предела. Однако Карл велел передать своей царственной сестре на словах следующее. Между нашими странами вооруженный нейтралитет – до первой стычки либо провокации. Виновата в таких отношениях прежде всего Москва, поплатившаяся за свою наглость. Наглость выразилась в требовании обратно территорий, отошедших к Швеции согласно Столбовскому мирному соглашению. Карл искренне скорбит о подобных мерах, но иного пути заставить свою царственную сестру одуматься не видит.
Царственная сестра послала на север банальную фигу и обратилась к своему кабинету министров:
– Так что же, государи мои, бояться нам шведского войска али нет? Господин полковник? Кстати, граф, а я имею право присвоить вам чин генерала? Или этот ужасный Хранитель Семен считает повышение вас в звании исключительно своей заботой? Тогда он плохо о вас заботится, а я не могу допустить, чтобы у меня полковник генералами командовал!
Волков скромно сказал:
– Государыня, сам Семен не присвоил мне ни одного воинского звания – все свои регалии я получил от тех или иных правителей Унтерзонне.
Большинство членов кабинета эта галиматья заставила навострить уши. О персоне Хранителя они слышали не в первый раз, но реальное положение вещей представляли себе только несколько человек. С них была взята подписка о неразглашении, причем такой строгости, что, боясь за семью до седьмого колена, они даже спали молча, без храпа. Остальные считали эту полумифическую личность кем-то вроде вождя мировой закулисы – могущественного тайного диктатора, серого кардинала мира. Их не разуверяли. Наоборот, среди лиц, приближенных к государыне, ходило мнение, что Семен сел на «серый трон» недавно. Именно поэтому сейчас на политическом небосклоне медленно восходит звезда России.
Софья Алексеевна повернула голову к секретарю:
– Артамон Иванович! Запишите: Мы, Государи Великия, Малыя и Белыя, своим повелением (цифирь поставите после) от пятнадцатого апреля одна тысяча семисотого года по новому исчислению возводим полковника Волкова, графа Андрея Константиновича, в чин генерала от инфантерии с установлением содержания в... семь тысяч ефимков и жалованьем в вечное владение деревни Орехово.
Граф Волков, матюгаясь про себя, поклонился царице. Пришлось еще и рабовладельцем стать. Сколь там народу в Орехово будет, сотни три? Ну, Софья, ну, Алексеевна, ну, сукина дочка! А вслух ответил на первый вопрос государыни:
– Благодарю, ваше величество. По поводу моего корпуса скажу следующее. В Гродно стоит дивизия Джугашвили, в Пскове два полка – Кортеса и Муссолини. Третий полк Салтыковой несет службу у нас в Кремле. Это дивизия Пол Пота. Один полк дивизии Шикльгрубера расквартирован в Керчи, а два остальных – в Мытищах. Пока не завершится формирование нашей армии, они даже черта не пропустят, не то что какого-то там Карла.
После разгрома турецкого флота крейсер «Орион» переведен на Чудское озеро – если понадобится, его огневая поддержка нам очень даже пригодится. И ко всему прочему сенат Швеции сильно настроен против войны. К тому же я сильно сомневаюсь, чтобы Дания и Польша начали военные действия против этой страны. Они рассчитывали, что все каштаны из огня им достанут русские, а они лишь будут заниматься дележкой. А в Европе вот-вот начнется война за испанское наследство – тогда им вовсе будет не до нас.
– Да, граф, и мы рассчитываем, что до окончания этой войны вы закончите формирование и обучение русской армии. Но если все-таки Карл решит напасть?
– Пока мы, государыня, не проявляем активных действий, ни англичане, ни голландцы, ни французы не дадут ему на войну денег. Их, конечно, напугала наша прошлогодняя победа над турками, но в Европе никто турок не принимает всерьез. Считают, что пик могущества этой империи уже позади.
Софья Алексеевна быстро пошарила в ноутбуке:
– Ростислав Алексеевич, а что там у нас с сибирскими экспедициями? Готовы ли?
Каманин ответил не раздумывая:
– Три экспедиции готовы и полностью укомплектованы. Первая экспедиция идет по маршруту Сибирь—Аляска. Цель: разграничение сфер влияния и проведение приблизительной границы. Попутно поиск полезных ископаемых, в том числе и золота. Вторая экспедиция направляется гораздо ближе – на Урал. Цель: поиск магнитной руды и меди. Третья экспедиция идет еще ближе. Цель – Тихвин. Разведка бокситов.
– Разведка, простите, чего? – не понял глава Сибирского приказа, князь Одоевский. Не знал, что такое бокситы, не только один Одоевский, но он единственный не постеснялся спросить. Премьер машинально отметил этот факт.
– Бокситы – сырье, используемое при выделке кож. Еще одно название – квасцы, это вам знакомо, Алексей Никитич?
– Безусловно! – обиделся тот. – Так бы сразу и сказали, а то какие-то бокститы...
– Бокситы, князь, бокситы! – поправил граф Волков.
В своем углу заворочался князь-кесарь. Выпучив по привычке глаза, он прокряхтел:
– А будет ли дозволено поинтересоваться, на кой ляд нам столько квасцов? Чьи шкуры вы планируете обдирать, Ростислав Алексеевич, уж не наши ли?
По палате пронесся импульс смеха. Каманин тоже улыбнулся. Немного подождав, он достал из-под своего стола предмет, завернутый в рогожу. Развернув сверток, он подошел к Ромодановскому и протянул ему трость, прочную конструкцию на основе дюралевой трубки.
– Примите, Федор Юрьевич, в знак заслуг перед страной.
Ромодановский встал и вытер платочком слезящиеся глаза.
– Хе-хе! – удивился он. – А палка-то легкая.
– Это дюралюмин, – туманно пояснил премьер-министр, – сплав, на девяносто четыре процента состоящий из алюминия.
– Хе! Крепкая и легкая! – оперся на трость князь-кесарь. – В чем тут секрет?
Премьер-министр обвел взглядом сидящих за столом.
– Это, братцы, секрет – всем секретам секрет! Алюминий – это металл, получаемый из алюминиевых руд, так называемых бокситов. Использовать и применять можно широко: от столовых ложек до взрывчатых веществ. Нет, князь, ложками такими можно есть без вреда для здоровья.
Далее в разговор вступила царица с просьбой объяснить, как же умные и хитрые иноземцы ничего не знают об этом металле. Ростислав сказал. Что массовое получение этого металла крайне невыгодно при современном уровне техники и отсутствии знаний о самом металле. Лица присутствующих поскучнели, ибо каждый раз, когда Ростислав Алексеевич принимался объяснять суть некоторых физических и химических процессов, их неодолимо клонило в сон. Что примечательно – царицу тоже. Иннокентий провел даже небольшой эксперимент. При содержании в речи премьер-министра больше половины непонятных слов и терминов на лица бояр наползала умиротворенность, и через несколько минут раздавался первый храп. Первым «пускал петуха» обычно князь-кесарь. При содержании в речи неологизмов процентов на семьдесят глубокий сон наступал гораздо раньше.
Поэтому он быстренько дернул Ростислава за рукав и подбородком указал на затуманивающиеся глаза почтенной публики. Немного раздосадованный, что ему не дали оседлать любимого конька, Каманин предложил закончить сегодняшнее заседание. Когда все разошлись, к нему подошла государыня.
– Ну, премьер, не морщите рожу! Не готовы мы еще к вашим знаниям, ежу понятно. Меня тоже в сон вгоняет, когда вы заводите речь минут на двадцать про какую-нибудь ассоциацию электра...
– Электролитическую диссоциацию, – поправил Ростислав. – Вы наверняка правы, но мне от этого не легче. У меня на лекциях студиозы никогда не спали – им было интересно и занимательно. Это удар по моему профессионализму, моему таланту преподавателя.
Государыня взяла его под руку.
– Дорогой вы мой, нашим студиозам, особенно некоторым, уже о вечном покое размышлять пора, а вы поучать их рветесь. Вы мне хоть популярно объясните, почему и откуда взялся этот люмин – у вас на Земле его пруд пруди, а у нас до сих пор не нашли.
Ростислав Алексеевич откашлялся:
– Видите ли, Софья Алек...
– Соня!
– Видите ли, Соня...
– Видишь!
– Короче, Соня, ты ведь имеешь приблизительное представление об электричестве? Имеешь. Так вот чтобы добиться того, что алюминий станет дешевле железа, необходимо много электричества.
– Много? – приподняла брови царица, отчаянно повисая на его руке.
– Пропасть! Производство дешевого металла получается при электролизе растворов и расплавов бокситов...
– Спать хочу!
– Ну, по-другому я и не знаю, как объяснить. Пойдем в лабораторию, а?
Царица посмотрела на него, опустив ресницы.
– Я охотнее всего прошла бы с тобой в опочивальню, несносный верзила! Но негоже сорокалетней бабе на мужика днем кидаться, когда и ночью времени достаточно. Ну, почти достаточно. Погодь минутку, я пойду переоденусь, а то опять меня какой-нибудь дрянью ошпарит, и прощай – новое платье. Жди меня в своей лаболатории!
В прошлый раз при посещении царства алхимика Каманина взорвался аппарат Киппа, и обоих легонько окатило соляной кислотой. Тогда Софья требовала, чтобы ей показали принцип действия дирижабля. Безопасный гелий получить в данных условиях профессор даже не пытался, поэтому пришлось довольствоваться опасным водородом. Слава богу, никто не пострадал. Все остались при своих. Но, несмотря ни на что, царица любила бывать в лаборатории Ростислава Алексеевича. Тенью передвигаясь за ним, она со священным трепетом наблюдала за его действиями. Вот он надевает белый халат и превращается в полубожественное создание, вот он включает над рабочим столом ослепительно белую лампу с труднопроизносимым названием (ДРЛ), вот он смешивает растворы, и стеклянная банка покрывается зеркальным налетом. Загудел вен-ти-ля-тор – такое просто не выговорить с первого разу, – и вскоре запах в помещении стал гораздо терпимее для монарших ноздрей. Ростислав поглощен работой, но вот Софья робко касается его плеча и преданно смотрит в глаза.
– Ростислав, прости, но все хочу спросить, да забываю. Вот когда дрова горят, что за реакция происходит? Наши шарлатаны бормочут про какой-то флогистон, но я им не верю... раньше верила, а теперь нет...
– Сложная реакция окисления углеводов до восстановления чистого угля и выделения угарного газа и водяного пара. Если проморгать, то уголь тоже сгорит, то есть превратится в углекислый газ...
– А как же флогистон? – переспросила государыня.
– Фигня, нет никакого флогистона, – торопливо ответил профессор. У него вот-вот должно было получиться новое вещество. – Просто окисление сложной структуры дерева происходит при определенной температуре, а само пламя суть раскаленные газы CO при недостатке кислорода, CO2 и некоторые примеси... разные... смотря где росло дерево и чем питаюсь.
– Ты изъясняешься как наши колдуны-астрологи: «Когда семь звезд над твоей головой встанут багряным серпом и пьяный охотник спустит собак на просторы твоей пустоты».
Профессор оторвался от своих пробирок и колбочек. Скептически посмотрел на обиженный лик царицы, поправил:
– Это не ваши колдуны, это Иннокентий на гитаре песню Гребня играл. Ваши предсказания напоминают... мнэ-э... как там... чего, мол, хотел – получишь, о чем думаешь – не сомневайся, бояться тебе того, кто в лаптях не ходит, овчину не носит, лицом бел. Мимо третьего двора не ходи, на три звезды не мочись. Дождешься своего – может, скоро, может, нет, аминь. Спасибо не говори, давай из-за щеки деньгу...
Царица прыснула. Пассаж из толстовского «Петра Первого» пришелся к моменту. Кстати, она прочла все творение единственного советского графа и долго возмущалась: мол, все было совсем не так. Но ее успокоили, сказав, что «неизвестно, что напишут про нас».
Вскоре ей стало скучно в лаборатории, и она ушла в свои покои, чмокнув «чокнутого профессора» в грустный лоб. В рабочем кабинете она открыла комод и достала из него «геенну огненную» – царский ноутбук. Освоение дьявольской машины шло весьма медленно, «ламера» и «тачку» разделяли три века пустоты. И язык был похож на русский, и буквы на клавишках понятные, но сам процесс... сам процесс познания растянулся безмерно. Офисом и некоторыми программами она владела уже на уровне старой клюшки-секретарши из музея, но хотелось большего. Хотелось подчинить себе упрямую машинку, чтобы выполняла все прихоти без загадочных комментариев типа «Виртуальная память системы заканчивается. Подождите, сейчас...». Она несколько раз приставала к Ростиславу, но тот был ярко выраженным пользователем. Затем ей пару раз попалось на глаза сообщение «Обратитесь к системному администратору», и она послала пару надежных человек, на поиски этого легендарного существа.
Люди ее были надежные, а вместе с тем и смышленые. Сообразив, что этого «админисратора» можно искать до седьмой трубы, ребятки обратились к воплощению всего непонятного – Иннокентию Симонову. Последнему бойскауту и первому русскому самураю. Воину-монаху и менестрелю, мужу очаровательной леди Инги и отцу чудесного златоглавого малыша.
Кеша долго хохотал над квестом парочки, но к царице отправил сестру Ростислава – Полину. Она по части системного и удаленного программирования была на голову выше всех, и она же «сидела на дворцовой сетке» – двадцати компьютерах, разбросанных по помещениям дворца. Кстати, хаб висел за троном и очень нервировал «почетный караул» своим бесконечным подмигиванием. Но это еще цветочки. Смотритель дворцовых подвалов схватил нервный криз, якшаясь с дизель-генератором аки с живым существом. Дизель тарахтел в одной из камер дворцовой тюрьмы в подполье, а над устройством отвода выхлопных газов трудились едва не неделю целых три ревенанта, продолбившие в кирпичной кладке желоб. В соседние камеры сажали самых провинившихся, и это благоприятно влияло на криминогенную обстановку.
Жизнь шла своим чередом. В конце апреля Софья окончательно согласилась с доводами генерала Волкова о том, что столицу необходимо переносить в другое место. Уж больно Москва была инертна и консервативна. Столице России необходимо было стать символом азиатско-европейской культуры, соединить в себе прелести двух цивилизаций, кое-что вспомнить, многое забыть, засверкать прекрасной звездой, стать жемчужиной. Именно жемчужиной. Москва при всех своих достоинствах на жемчужину не тянула. Все взгляды устремились на правый берег Чудского озера, куда с приходом весны стали прибывать люди и начали формироваться строительные артели. «Городу Свято-Софийску быть!» – сказал митрополит Псковский Иосиф, благословляя стройку века.
Глава 6. Унтерзонне. 268
Чай втроем
– Знаете, миряне, что самое противное в должности Хранителя? – спросил Семен после того, как «Святая Троица» отдала должное мастерству поваров и кулинаров замка Неверхаус. – Не знаете? Ну, попробуйте хотя бы угадать!
Волков отставил серебряный стакан с апельсиновым соком и предположил:
– Скука?
Семен рассмеялся.
– Скучать мне, конечно, приходится, но это не то. Хэй, Ростислав Лексеич, а у вас варианты имеются? Да оторвись ты от своего мороженого! Обещаю – тебе в спальню на ночь ведро ванильного пломбира поставят! Ну, профессор?
– Одиночество? – предположил Каманин, выскребывая ложечкой из розетки последние кусочки десерта.
Хранитель вздохнул.
– Ну, ребята, вы бьете близко... очень близко, но все не то. К одиночеству привыкаешь, а после первой тыщи лет в нем даже находишь свою прелесть. Нет, господа министры, это все не то. Самое плохое; что я уже не помню, что такое сны. А как бы хотелось увидеть что-то абстрактное... хотя бы пьяного Мастермайнда!
Ростислав забыл про розетку.
– То есть? – не понял он. – Ты что, вообще не спишь? У меня, конечно, проблем таких нету, но и я последний год сплю меньше и, как ни странно, высыпаюсь.
Полковник кивнул, соглашаясь с коллегой. Хранитель как-то печально посмотрел на них. Поганая все-таки работа – прикладная политика.
– Друзья, – грустно произнес он, – еще какая-то сотня лет, и у вас появятся подобные проблемы. Отсутствие потребности во сне – побочный эффект перестройки нервной системы под влиянием имплантата.
Полковник вопросительно икнул.
– Не понял? – спросил он голосом Александра Лебедя. – Что еще за имплантата? Кто это?
– Ладно, генерал, не придуривайся. Черномырдина из тебя не получится – мырда другого цвета. Симбионт, введенный вам пару лет назад, подготавливает организм к длительному существованию: укрепляет сердечную мышцу, нервную систему, уменьшает вырабатываемое организмом количество сперматозоидов (сами знаете зачем), переводит на несколько другую основу ткани организма, их клеточную структуру. Другими словами, вы с каждым годом приобретаете более совершенное тело.
– То есть перестаем быть людьми! – бросил Каманин.
– Глупости, профессор, вы же не материалист – человека делает человеком не тело, а душа. То, что вас вынули из расстрелянного Переплута и дали новую оболочку, лично вас ни в чем не убеждает?
– Не держите меня за идиота! – огрызнулся Ростислав. – Ясно, что душа человека представляет собой сложную психоматрицу, которую можно прочесть, разложить на цепочки и вновь сложить, было бы желание. Я уже и сам допер, что взросление человека – это и процесс сложения цепочек, искусственно притормаживаемый вашими барьерами. Шестой, к примеру, отвечает за память о предыдущем воплощении. И без него я появился на свет с уже сложившимися цепочками и с памятью о прошлой жизни...
– Не торопитесь, мой друг! – поправил его Хранитель. – По-вашему выходит, всем процессам можно найти толкование, исходя из основных законов горячо любимого вами математического анализа. Кое-что можно, но не забывайте, что жизнь развивается не только по математическим законам. Прибавьте сюда кое-что из физики и биохимии. Получается, что цепочки вашей психоматрицы моментально сложились только благодаря отсутствию Шестого барьера. Вы правы, хотя и не представляете себе системы ограничения психоматрицы барьерами, как и не представляете себе, для чего и кем это делается.
– И вы правы, – мирно ответил профессор, а Волков только хрюкнул в своем кресле, – мы многого не знаем. И хотя я помню два воплощения, скажу лишь одно – мир делится на две категории личностей: на тех, кто хочет узнать еще что-то, и на тех, кто не прочь забыть кое-что из того, что знает.
– Ну вот! – развеселился Хранитель. – Вот вы почти и выдали основную концепцию разграничения Метамира на уровни бытия. Каждому уровню соответствует свой энергоимпульс, скорость и время существования, количество измерений. И это я перечислил только те категории, которые вы можете себе представить.
Граф Волков встал со своего кресла и подошел к балкону. Глянул вниз, на догорающий закат, на окончание портовой суеты, на нагромождение скал над океаном. Семен с интересом следил за ним.
– А скажите, Хранитель, – внезапно спросил Андрей Константинович, – сколькими барьерами ограждена ваша психоматрица?
В комнате воцарилась тишина, изредка прерываемая стрекотанием сверчка. Ростислав укоризненно взглянул на Волкова. Ох уж эти военные, так и норовят в лоб обухом заехать. Ан и Хранитель чего-то раскис, видать, вопрос не из приятных.
– Пора выпить что-нибудь покрепче чая, – ушел от ответа Семен, – где-то у меня была настойка коки. Причем на спирту. Причем на чистом. Одну минуту, господа, не все ответы на вопросы можно узнать у священника – гораздо больше ответов человек находит на дне стакана.
Ошалело крутя головой, подобно боксеру после нокдауна, он открыл дверцу резного буфета из черного дерева и достал оттуда небольшую бутылочку в оплетке.
– Обычно считается, что алкоголь с наркотиками не мешают. Но чистый спирт – это не совсем алкоголь, а кокаиновый куст – тоже не синтетика. Людям как бы и крышу сдвинуть может, но мы с вами не совсем люди...
Под такое непонятное бормотание он налил в небольшую чашечку граммов пятьдесят настойки, отломал от плитки вещества, похожего на шоколад, три кусочка и хорошенько макнул их в чашку.
– Вот, снадобье готово, – жестом подозвал он коллег, – пробуем!
Волков и Каманин переглянулись.
– Ну, теперь нам точно крышка, – мрачно констатировал профессор.
– От тех, кто много знает, обычно избавляются! – кивнул генерал. – Мучиться хоть долго будем, уважаемый?
– Всю жизнь! – фыркнул Хранитель. – Остряки!
– Кто вас знает, Хранитель! – почтительно заметил профессор. – Сами же говорили, что вы – не совсем человек. А что нас ожидает теперь, когда ничто человеческое вам не чуждо? Лоботомия? Расщепление на атомы? Новый барьер?
Хранитель раздал каждому по кусочку снадобья и проглотил свой.
– Избавьте меня и себя самих от вашей чепухи! – произнес он. – Глотайте, еще будете мне коленки целовать за этот ликбез.
От слова «ликбез» профессора передернуло, но он мужественно принял свою порцию. Волков вздохнул.
– Смерть сама по себе не страшна! – философски заметил он. – Это как в кино, обидно, что не знаешь, что будет потом и чем это все кончится.
И проглотил свой кус.
Хранитель позвал всех на балкон и уселся в один из трех шезлонгов, стоящих вполоборота друг к другу.
– Как ви сказали? – спросил он с акцентом сына гор. – Обидно, когда не знаешь, что будет потом? А почему вам не обидно, что вы не знали, что было вначале? Вам не обидно, что, пока вас не было, история шла своим чередом, время текло потихоньку, в мире происходили разные события? На прямой без начала и без конца отрезок человеческой жизни подобен краткому моменту вспышки фотографа, почему же люди так цепляются за этот краткий миг?
– Потому что это – вспышка! – буркнул Волков. – Кот в темной комнате, китаец в рисовом поле, свет в конце тоннеля – это событие. Со-бы-ти-е!
Профессор зевнул:
– Вы не Артура цитировали? Отец (не тот, что Каманин, а тот, что Переплут) увлекался его идеями. Во второй половине девятнадцатого века это было модно: нигилизм, пессимизм, импрессионизм... сионизм.
Семен замахал руками и зашикал:
– Шопенгауэру поставили барьер как положено, но опять что-то не сработало – вот он и сдвинулся на негативном восприятии мира. Это бывает...
Волков наклонился и расшнуровал ботинки. Ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, посмотрел внимательно на свои ногти. Затем внезапно сказал:
– Меня радует только одно. Вы – не безгрешны. И отрадно другое: корни ваших ошибок, видимо, кроются глубоко в нас и наших душах.
Хранитель заржал. Встревоженные его смехом собеседники едва не повыскакивали с шезлонгов. Но смех стих так же резко, как и начался.
– Прошу прощения, господа! – произнес Семен. – Я уже лет шестьсот так не смеялся. Правильнее сказать, мне так не было весело почти шесть веков. Андрей, ну с чего ты взял, что «мы» – это ваши потомки. Те, кого ты подразумеваешь под этим местоимением, на самом деле – ваши предки.
– Теперь моя очередь просить прощения! – воскликнул Каманин. – Ничего не понимаю! Как могут люди быть потомками суперрасы? Я намеренно не возьму ее в кавычки, ибо на фоне любого из трех миров – вы СУПЕРЫ.
Хранитель глубоко вздохнул.
– Ребята, ну что вы, как маленькие, аналогию с той же самой Землей провести не можете? Когда человек нарушает законы общества, его сажают в тюрьму – ограничивают свободу. Так и тут. Отмочил, например, обычный октанум из системы Три-В-Два такой номер, от которого нарушило энтропию на площади трех квадратных мегапарсек в секторе Омега-три, ну так и ограничили ему свободу, впихнули в четырехмерный мир бывшего жителя восьмимерного мира на определенный срок. Ну, само собой, парочку барьеров поставили, чтобы не свихнулся его разум возмущенный, ведь вот любого из нас лиши одного измерения – мозг в панику кинется. Помните, у Льюиса Кэрролла момент, когда у Шляпы и Очумелого Зайца все время пять часов? Но это – сказка, а подобная реальность кого угодно шизоидом сделает! Вернемся к нашему герою... Поставили ему барьеры и впихнули в четырехмерник. Вот он и отбывает срок: от звонка-рождения до звонка-смерти.
– Так ведь есть и самоубийцы! – не утерпел Волков.
– Все учтено могучим ураганом! Как ты думаешь, почему самоубийство у христиан – великий грех? Православные не хоронят самоубийц на одном кладбище с истинно верующими, а католики вообще...
– А японцы? – не унимался бравый генерал. – У них самоубийство – это способ смыть позор, своего рода подвиг...
– А в японцы, господин генерал, просто так не попадают! – иронично сказал Хранитель. – Японец – это «легкая статья», если простите мне этот вольный перевод на русский язык.
Волков отставил серебряный стакан с апельсиновым соком и предположил:
– Скука?
Семен рассмеялся.
– Скучать мне, конечно, приходится, но это не то. Хэй, Ростислав Лексеич, а у вас варианты имеются? Да оторвись ты от своего мороженого! Обещаю – тебе в спальню на ночь ведро ванильного пломбира поставят! Ну, профессор?
– Одиночество? – предположил Каманин, выскребывая ложечкой из розетки последние кусочки десерта.
Хранитель вздохнул.
– Ну, ребята, вы бьете близко... очень близко, но все не то. К одиночеству привыкаешь, а после первой тыщи лет в нем даже находишь свою прелесть. Нет, господа министры, это все не то. Самое плохое; что я уже не помню, что такое сны. А как бы хотелось увидеть что-то абстрактное... хотя бы пьяного Мастермайнда!
Ростислав забыл про розетку.
– То есть? – не понял он. – Ты что, вообще не спишь? У меня, конечно, проблем таких нету, но и я последний год сплю меньше и, как ни странно, высыпаюсь.
Полковник кивнул, соглашаясь с коллегой. Хранитель как-то печально посмотрел на них. Поганая все-таки работа – прикладная политика.
– Друзья, – грустно произнес он, – еще какая-то сотня лет, и у вас появятся подобные проблемы. Отсутствие потребности во сне – побочный эффект перестройки нервной системы под влиянием имплантата.
Полковник вопросительно икнул.
– Не понял? – спросил он голосом Александра Лебедя. – Что еще за имплантата? Кто это?
– Ладно, генерал, не придуривайся. Черномырдина из тебя не получится – мырда другого цвета. Симбионт, введенный вам пару лет назад, подготавливает организм к длительному существованию: укрепляет сердечную мышцу, нервную систему, уменьшает вырабатываемое организмом количество сперматозоидов (сами знаете зачем), переводит на несколько другую основу ткани организма, их клеточную структуру. Другими словами, вы с каждым годом приобретаете более совершенное тело.
– То есть перестаем быть людьми! – бросил Каманин.
– Глупости, профессор, вы же не материалист – человека делает человеком не тело, а душа. То, что вас вынули из расстрелянного Переплута и дали новую оболочку, лично вас ни в чем не убеждает?
– Не держите меня за идиота! – огрызнулся Ростислав. – Ясно, что душа человека представляет собой сложную психоматрицу, которую можно прочесть, разложить на цепочки и вновь сложить, было бы желание. Я уже и сам допер, что взросление человека – это и процесс сложения цепочек, искусственно притормаживаемый вашими барьерами. Шестой, к примеру, отвечает за память о предыдущем воплощении. И без него я появился на свет с уже сложившимися цепочками и с памятью о прошлой жизни...
– Не торопитесь, мой друг! – поправил его Хранитель. – По-вашему выходит, всем процессам можно найти толкование, исходя из основных законов горячо любимого вами математического анализа. Кое-что можно, но не забывайте, что жизнь развивается не только по математическим законам. Прибавьте сюда кое-что из физики и биохимии. Получается, что цепочки вашей психоматрицы моментально сложились только благодаря отсутствию Шестого барьера. Вы правы, хотя и не представляете себе системы ограничения психоматрицы барьерами, как и не представляете себе, для чего и кем это делается.
– И вы правы, – мирно ответил профессор, а Волков только хрюкнул в своем кресле, – мы многого не знаем. И хотя я помню два воплощения, скажу лишь одно – мир делится на две категории личностей: на тех, кто хочет узнать еще что-то, и на тех, кто не прочь забыть кое-что из того, что знает.
– Ну вот! – развеселился Хранитель. – Вот вы почти и выдали основную концепцию разграничения Метамира на уровни бытия. Каждому уровню соответствует свой энергоимпульс, скорость и время существования, количество измерений. И это я перечислил только те категории, которые вы можете себе представить.
Граф Волков встал со своего кресла и подошел к балкону. Глянул вниз, на догорающий закат, на окончание портовой суеты, на нагромождение скал над океаном. Семен с интересом следил за ним.
– А скажите, Хранитель, – внезапно спросил Андрей Константинович, – сколькими барьерами ограждена ваша психоматрица?
В комнате воцарилась тишина, изредка прерываемая стрекотанием сверчка. Ростислав укоризненно взглянул на Волкова. Ох уж эти военные, так и норовят в лоб обухом заехать. Ан и Хранитель чего-то раскис, видать, вопрос не из приятных.
– Пора выпить что-нибудь покрепче чая, – ушел от ответа Семен, – где-то у меня была настойка коки. Причем на спирту. Причем на чистом. Одну минуту, господа, не все ответы на вопросы можно узнать у священника – гораздо больше ответов человек находит на дне стакана.
Ошалело крутя головой, подобно боксеру после нокдауна, он открыл дверцу резного буфета из черного дерева и достал оттуда небольшую бутылочку в оплетке.
– Обычно считается, что алкоголь с наркотиками не мешают. Но чистый спирт – это не совсем алкоголь, а кокаиновый куст – тоже не синтетика. Людям как бы и крышу сдвинуть может, но мы с вами не совсем люди...
Под такое непонятное бормотание он налил в небольшую чашечку граммов пятьдесят настойки, отломал от плитки вещества, похожего на шоколад, три кусочка и хорошенько макнул их в чашку.
– Вот, снадобье готово, – жестом подозвал он коллег, – пробуем!
Волков и Каманин переглянулись.
– Ну, теперь нам точно крышка, – мрачно констатировал профессор.
– От тех, кто много знает, обычно избавляются! – кивнул генерал. – Мучиться хоть долго будем, уважаемый?
– Всю жизнь! – фыркнул Хранитель. – Остряки!
– Кто вас знает, Хранитель! – почтительно заметил профессор. – Сами же говорили, что вы – не совсем человек. А что нас ожидает теперь, когда ничто человеческое вам не чуждо? Лоботомия? Расщепление на атомы? Новый барьер?
Хранитель раздал каждому по кусочку снадобья и проглотил свой.
– Избавьте меня и себя самих от вашей чепухи! – произнес он. – Глотайте, еще будете мне коленки целовать за этот ликбез.
От слова «ликбез» профессора передернуло, но он мужественно принял свою порцию. Волков вздохнул.
– Смерть сама по себе не страшна! – философски заметил он. – Это как в кино, обидно, что не знаешь, что будет потом и чем это все кончится.
И проглотил свой кус.
Хранитель позвал всех на балкон и уселся в один из трех шезлонгов, стоящих вполоборота друг к другу.
– Как ви сказали? – спросил он с акцентом сына гор. – Обидно, когда не знаешь, что будет потом? А почему вам не обидно, что вы не знали, что было вначале? Вам не обидно, что, пока вас не было, история шла своим чередом, время текло потихоньку, в мире происходили разные события? На прямой без начала и без конца отрезок человеческой жизни подобен краткому моменту вспышки фотографа, почему же люди так цепляются за этот краткий миг?
– Потому что это – вспышка! – буркнул Волков. – Кот в темной комнате, китаец в рисовом поле, свет в конце тоннеля – это событие. Со-бы-ти-е!
Профессор зевнул:
– Вы не Артура цитировали? Отец (не тот, что Каманин, а тот, что Переплут) увлекался его идеями. Во второй половине девятнадцатого века это было модно: нигилизм, пессимизм, импрессионизм... сионизм.
Семен замахал руками и зашикал:
– Шопенгауэру поставили барьер как положено, но опять что-то не сработало – вот он и сдвинулся на негативном восприятии мира. Это бывает...
Волков наклонился и расшнуровал ботинки. Ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, посмотрел внимательно на свои ногти. Затем внезапно сказал:
– Меня радует только одно. Вы – не безгрешны. И отрадно другое: корни ваших ошибок, видимо, кроются глубоко в нас и наших душах.
Хранитель заржал. Встревоженные его смехом собеседники едва не повыскакивали с шезлонгов. Но смех стих так же резко, как и начался.
– Прошу прощения, господа! – произнес Семен. – Я уже лет шестьсот так не смеялся. Правильнее сказать, мне так не было весело почти шесть веков. Андрей, ну с чего ты взял, что «мы» – это ваши потомки. Те, кого ты подразумеваешь под этим местоимением, на самом деле – ваши предки.
– Теперь моя очередь просить прощения! – воскликнул Каманин. – Ничего не понимаю! Как могут люди быть потомками суперрасы? Я намеренно не возьму ее в кавычки, ибо на фоне любого из трех миров – вы СУПЕРЫ.
Хранитель глубоко вздохнул.
– Ребята, ну что вы, как маленькие, аналогию с той же самой Землей провести не можете? Когда человек нарушает законы общества, его сажают в тюрьму – ограничивают свободу. Так и тут. Отмочил, например, обычный октанум из системы Три-В-Два такой номер, от которого нарушило энтропию на площади трех квадратных мегапарсек в секторе Омега-три, ну так и ограничили ему свободу, впихнули в четырехмерный мир бывшего жителя восьмимерного мира на определенный срок. Ну, само собой, парочку барьеров поставили, чтобы не свихнулся его разум возмущенный, ведь вот любого из нас лиши одного измерения – мозг в панику кинется. Помните, у Льюиса Кэрролла момент, когда у Шляпы и Очумелого Зайца все время пять часов? Но это – сказка, а подобная реальность кого угодно шизоидом сделает! Вернемся к нашему герою... Поставили ему барьеры и впихнули в четырехмерник. Вот он и отбывает срок: от звонка-рождения до звонка-смерти.
– Так ведь есть и самоубийцы! – не утерпел Волков.
– Все учтено могучим ураганом! Как ты думаешь, почему самоубийство у христиан – великий грех? Православные не хоронят самоубийц на одном кладбище с истинно верующими, а католики вообще...
– А японцы? – не унимался бравый генерал. – У них самоубийство – это способ смыть позор, своего рода подвиг...
– А в японцы, господин генерал, просто так не попадают! – иронично сказал Хранитель. – Японец – это «легкая статья», если простите мне этот вольный перевод на русский язык.