Страница:
В это время два вражеских танка и самоходка прикрытия ринулись на огневые позиции орудий Борисова, стреляя с хода. Гвардии лейтенант хладнокровно выждал, пока танки приблизились. С первого выстрела одного из орудий правый танк закрутился на месте с перебитой гусеницей. Вторым снарядом наводчик добил его и по приказу командира перенёс огонь на самоходку. Другое орудие в это время тремя снарядами расправилось со вторым танком и тоже перенесло огонь на самоходку. Ещё мгновение"- и от снарядов, выпущенных одновременно обоими орудиями, самоходка взрывается и горит…
Расправившись с танками, взвод снова обрушил огонь на пехоту. С появлением прикрытия она было ободрилась, но быстрая расправа с танками и возобновившийся убийственный огонь пушек окончательно дезорганизовали её: немцы в беспорядке заметались по полю, падая под огнём орудий и пулемётов…
В самый разгар боя из леса севернее станций вышел немецкий бронетранспортёр в сопровождении 150 автоматчиков и стал продвигаться ко второй батарее. На транспортёре был поднят белый флаг. Первый ряд автоматчиков шёл без оружия, тоже под белым флагом. Батарейцы яа-мерди у орудий. Бронетранспортёр медленно приближался к ним. Командир батареи гвардии старший лейтенант Таран, не доверяя мирным намерениям врага, приказал гвардии сержанту Васькину держать бронетранспортёр в панораме орудия. Когда бронетранспортёр приблизился на пятьдесят метров к огневой, командир батареи пошёл к нему навстречу. Внезапно белый флаг исчез, ствол пулемёта быстро опустился, и над головой офицера свистнула очередь. Таран упал и крикнул: "Огонь!" Мгновенно раздался выстрел, и бронетранспортёр запылал. Выскочивший экипаж был полностью истреблён. В числе убитых оказались один генерал и восемь старших офицеров…
В этот же день большая группировка противника, скопившаяся в южном лесу, подверглась сильному нажиму наших войск с юга. Не выдержав его, немцы стали отходить на север и вышли к шоссе в тыл нашей второй батареи. Командир батареи гвардии старший лейтенант Таран быстро перестроил свой боевой порядок и встретил отступавших немцев плотным пушечно-пулемётным огнём.
Немцы, разъярённые этой новой, неожиданной преградой, огромными массами ринулись на батарею. Они, как безумные, лезли на расстреливавшие их в упор пушки и пулемёты. Горы трупов устилали подступы к нашим огневым позициям, а всё новые и новые толпы немцев, охваченные каким-то психозом, шли на верную смерть. Наконец, лавина вражеских войск стала редеть. Сотни фрицев сдались в плен, остальные отступили. Еще два раза в этот день под продолжающимся нажимом наших войск с юга немцы предпринимали подобные же отчаянные попытки прорваться на север, но и они кончились полной неудачей…
Притихшая окружённая группировка немцев до вечера не проявляла активности. С наступлением темноты начались короткие схватки с мелкими разведывательными группами противника. В 23.00 крупная группа немецкой пехоты, численностью до 1500 человек, с танками, автомашинами, бронетранспортёрами, вновь атаковала батареи, стремясь прорваться по шоссе через Хальбе на запад.
Несмотря на огромные потери, немцы дошли до самых огневых позиций и в нескольких местах вклинились в наши боевые порядки. Положение стало крайне напряжённым. Батареи были фактически отрезаны друг от друга. Связь поддерживалась главным образом радио. Телефонная связь почти не работала, несмотря на чудеса отваги и самоотверженности, которую проявляли телефонисты.
Артиллеристы уже почти полностью израсходовали весь свой запас патронов. В этот критический момент очень помогло умение владеть трофейным оружием. Полк использовал в этом бою много захваченных у немцев пулемётов, автоматов и ручных гранат.
Расчёт гвардии старшего сержанта Брежнева почти весь вышел из строя. Остался лишь сам командир с одним номером. Пушка повреждена, вышли все ручные гранаты и фаустпатроны. Немцы наседают всё ближе и ближе, а в руках артиллеристов одни автоматы. Немецкий бронетранспортёр пошел прямо на замолкшее орудие, чтобы раздавить уцелевших возле него людей. Храбрецы поливали вражескую машину ливнем пуль, но она без выстрела ползла на орудие. Еще секунда – и машина наваливается бронированным брюхом на окоп. Раненый гвардеец Брежнев потерял сознание. Когда он очнулся, бронетранспортёр медленно удалялся по улице. Ненависть к врагу подняла на ноги Брежнева. Прыгая через воронки и трупы, он побежал под ливнем пуль к своему бронетранспортёру, сражавшемуся за домом. Несколько прыжков – и он на машине.
– Вперёд! – скомандовал Брежнев.
Советская машина, взревев мотором, ринулась в погоню за немецким бронетранспортёром. Тот не успел далеко уйти. Быстроходный "М-9" едва не врезался в немецкий "Гономак". Выпущенная Брежневым длинная очередь крупнокалиберного пулемёта прошила его корму. Бронетранспортёр загорелся, окутываясь клубами густого чёрного дыма.
В это же время в районе командного наблюдательного пункта полка шла ещё более ожесточённая схватка. Десяток бойцов и офицеров с двумя бронетранспортёрами под руководством гвардии майора Тихонова отбивался от большой группы немцев. Наши боевые машины давили немцев своими гусеницами, пулемётчики и автоматчики расстреливали их в упор.
В дыму боя сержант Плехов разглядел немца, прицелившегося в майора Тихонова. Сильным рывком сержант бросает майора на землю, и вражеские пули свистят мимо. В следующее мгновение очередь автомата прошивает врага. Всё произошло так быстро, что майор не сразу понял, в чём дело, а когда понял, благодарить за спасение было некого – сержант Плехов сражался уже далеко.
Бой достиг своей кульминационной точки. И вдруг немцы, словно им кто-то дал сигнал, начали почти одновременно бросать оружие на землю и поднимать руки.
ТРИЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКЮГО СОЮЗА ГВАРДИИ ПОЛКОВНИК А. ПОКРЫШКИН
В упорных боях, проведённых нами от предгорий Кавказа до центра Германии, воздушные воины моего соединения налетали тысячи часов, прошли в воздухе в общей сложности около 12 миллионов километров. Тридцать лётчиков соединения за высокие подвиги были удостоены звания Героя Советского Союза; у каждого нашего лётчика на боевом счету числились сотни вылетов, десятки сбитых вражеских самолётов. Опытными бойцами, волевыми и умелыми командирами, в совершенстве владеющими техникой, подошли они к берлинскому рубежу. Все мы были уверены, что через несколько дней будем в Берлине.
За день до начала наступления мы оставили свой импровизированный аэродром на автостраде и перелетели на полевые площадки ближе к реке Нейсе. Когда же наши части начали штурм Берлина, мы перебазировались ещё ближе к переднему краю – на аэродром у города Ютербог, южнее Берлина. Мы находились теперь совсем рядом с нашими войсками, ведущими небывалое в истории человечества сражение.
Интересна история "освоения" этого аэродрома. Город Ютербог с двумя аэродромами, расположенными по соседству с городской чертой, был захвачен стремительной атакой танкистов генерал-полковника Лелю-шенко, с которыми взаимодействовало мое соединение. Удар танкистов был настолько ошеломляющим, что командование немецких воздушных частей сумело лишь частично повредить материальную часть на одном аэродроме. На втором – центральном аэродроме немецкой истребптельной авиации ПВО всей Германии – нами была захвачена богатая добыча. Все ангары, самолёты, в том числе и реактивные, все аэродромные здания с их оборудованием, запасы горючего, боеприпасов остались в целости.
Овладев аэродромом, танкисты немедленно сообщили нам об этом, и мой заместитель полетел в Ютербог. Вместе с инженерами он детально обследовал аэродром и подготовил его для принятия наших самолётов. Оказалось, что одна из окраин аэродрома заминирована, но танкисты быстро произвели разминирование. Батальон аэродромного обслуживания взял на учёт и подготовил места для размещения лётных подразделений. Одновременно со старых наших аэродромов прибыли продукты питания, оборудование, авиатехническое имущество и всё, что необходимо для нормальной боевой работы.
И вот, подлетая к новому аэродрому, я увидел очертания этого весьма удобного лётного поля, его строения и город Ютербог, с неизбежной киркой, торчащей посредине городской площади. Прошло несколько часов, и новый аэродром зажил своей обычной хлопотливой жизнью. Вскоре к нам прибыл генерал-полковник Красовский, и я получил от него указания по организации боевой работы на новом месте.
В 10-15 километрах от нас – и на западе, и на востоке – в лесах шли ожесточённые бои. На востоке, почти совсем рядом с аэродромом, в большом лесу находилась окружённая нашими войсками крупная немецкая группировка. Она стремилась вырваться из кольца, и единственным путём для неё на запад был путь через наш* аэродром, мимо города Ютербог.
В этой обстановке было очень важно наладить регулярную воздушную разведку, чтобы следить за каждым передвижением немцев в лесах. В любую погоду, в дождь, туман, зачастую бреющим полётом ходили лётчики-разведчики над весенними зеленеющими лесами, аккуратно расчерченными просеками на квадраты. Трудно было ловить врага, скрывавшегося в лесу. Разведку и последующие штурмовки осложняло то, что противник располагал большими огневыми средствами. Тем не менее такие лётчики, как Герой Советского Союза капитан Комельков, лейтенант Ворошилов и другие разведчики, доносили нам о малейшем передвижении противника. Они умело засекали переходы даже мельчайших групп противника из одного квадрата в другой.
Немедленно по получении сведений самолёты вылетали на штурмовку, причём, благодаря хорошо налаженной радиосвязи, мы успевали настигать врага на открытых местах. С утра до вечера группы истребителей штурмовали немецкие войска, сбрасывая на них бомбы, расстреливали пулемётно-пушечным огнём. Противник нёс большие потери от нашей штурмовки – и не только убитыми и ранеными. Командир пехотного корпуса, с которым мы взаимодействовали, сказал мне: "После каждой штурмовки немцы партиями сдаются нам в плен!.."
Приходилось летать на штурмовку окружённых немцев и мне. Получив однажды радиограмму о том, что враг затеял переброску своих сил в западном направлении, я в паре с Героем Советского Союза капитаном Труд отправился на штурмовку. Мы настигли колонны-немецких машин в то время, когда они двигались по просеке. Врагу негде было укрыться, и пять наших заходов по машинам и людям заставили немцев, понеся большие потери, разбежаться по лесу.
В другой раз на штурмовку врага вылетели две восьмёрки самолётов: одна под моим командованием и вторая под командованием лётчика Трофимова. Во время первого захода у меня в пулемёте разорвался патрон, и пришлось вернуться на аэродром. После возвращения товарищей мы снова ринулись на штурмовку.
Уже смеркалось, и в сумерках были видны горящие машины и лес – горело всё, что видел внизу глаз, но враг продолжал сопротивляться. Пикируя в паре с лётчиком Голубевым, мы ударили по немецким зениткам и заставили их замолчать.
Часто отдельные группы немцев, пытавшиеся прорваться на запад, показывались на восточной стороне аэродрома, у опушки леса, и тогда размеренная жизнь аэродрома несколько нарушалась. Весь свободный лётный состав вместе с техниками и другим обслуживающим персоналом, вооружась винтовками, автоматами, отражал врага. Немецкие солдаты и офицеры шли на нас цепями и даже сомкнутыми рядами. Они стреляли, падали, но, движимые отчаянием, одна волна за другой, снова появлялись из леса.
Но и во время этих боёв, происходивших на аэродроме, боевая лётная работа не прекращалась. Попрежнему самолёты уходили на выполнение боевого задания, возвращаясь, садились на аэродром, на окраинах которого велись ожесточённые схватки. Был день, когда положение на окраине леса стало таким напряжённым, что пришлось вызвать на помощь комендантскую роту из Ютербога. В другой раз, в тяжёлый момент наземного боя, нас выручили две самоходки, случайно проходившие в районе аэродрома. Расстреливая врага в упор, они решили исход схватки.
Невзирая на ухудшившуюся погоду – туман, дожди, мы продолжали штурмовать врага в лесу, рядом с аэродромом. Чем интенсивнее происходили эти штурмовки, тем меньше попыток прорыва на аэродром делали немцы. Наконец, в последних числах апреля окружённые немецкие части, энергично теснимые нашими войсками со всех сторон, стали группами выходить из леса и сдаваться в плен. Окружённая группировка немцев была полностью ликвидирована. Самолёты нашего соединения, по заявлению командира пехотного корпуса, уничтожили около 8000 немецких солдат, десятки машин и много вооружения. На аэродроме воцарилось то относительное спокойствие, какое может быть на боевом аэродроме вблизи переднего края.
Всё время до нас доносилась оглушительная канонада с севера, где армии 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов стальным кольцом сжимали центр фашистского логова. Высокое напряжение владело в эти дни нашими лётчиками. Все рвались в бой – в дымное небо Берлина.
Каждый день приносил нам радостные вести о доблестной работе сталинских соколов. Так, например, старший лейтенант Сухов и Герой Советского Союза старший лейтенант Бондаренко, во главе двух четвёрок наших самолётов, ведя бой над переправой через Шпрее, встретились с двадцатью вражескими самолётами. В результате боя около станции наведения упало девять фашистских самолётов, а остальные удрали. Наша группа и танки на переправе потерь не имели.
Особенно порадовал меня необычайно красивый боа, проведённый младшим лейтенантом Берёзкиным южнее Берлина: он один принял бой против двенадцати "Фокке-Вульфов-190" и сбил трёх из них. Это был результат умелого использования облаков и ряда ловких маневров.
Несколько замечательных воздушных побед одержал в эти дни прославленный асе Дмитрий Глинка, летавший на Берлин, а затем и в район Дрездена, где мы прикрывали переправу через Эльбу.
Мне вместе с моим напарником Голубевым также довелось побывать и над Эльбой, и над Берлином.
В облаках дыма, поднимавшегося к зениту над Берлином, можно было встретить в эти дни сотни наших самолётов. Советские лётчики полностью господствовали в воздухе. Группы "мессершмиттов" и "фокке-вульфов", которые нам приходилось встречать, почти всегда удирали, не принимая боя.
Войска 1-го Белорусского фронта с востока, севера, северо-запада и юго-востока, а войска 1-го Украинского фронта с юга и юго-запада пробивались к центру Берлина – к рейхстагу, ведя упорные бои за кождый квартал, за каждый дом. По мере приближения к центру города напряжение боёв возрастало. Наибольшего ожесточения бои достигли, когда войска генерал-полковника Берзарина вышли к центральной площади Берлина – Александерплац. войска генерал-полковника Кузнецова достигли северных подступов укреплённого района рейхстага, войска генерал-полковника Чуйкова и танки генерал-полковника танковых войск Катукова форсировали Ландвер-канал, а в южном и юго-западном районах Берлина вели бои танки генерал-полковника танковых войск Рыбалко, двигавшиеся навстречу танкистам генерал-полковника танковых войск Богданова, наступавшим с севера.
В ЦЕНТРАЛЬНЫХ КВАРТАЛАХ
Войска 1-го Белорусского фронта с востока, севера, северо-запада и юго-востока, а войска 1-го Украинского фронта с юга и юго-запада пробивались к центру Берлина – к рейхстагу, ведя упорные бои за каждый квартал, за каждый дом. По мере приближения к центру города напряжение боёв возрастало. Наибольшего ожесточения бои достигли, когда войска генерал-полковника Берзарина вышли к центральной площади Берлина – Александерплац, войска генерал-полковника Кузнецова достигли северных подступов укреплённого района рейхстага, войска генерал-полковника Чуйкова и танки генерал-полковника танковых войск Катукова форсировали Ландвер-канал, а в южном и юго-западном районах Берлина вели бои танки генерал-полковника танковых войск Рыбалко, двигавшиеся навстречу танкистам генерал-полковника танковых войск Богданова, наступавшим с севера.
ГВАРДИИ КРАСНОАРМЕЕЦ А. КОЛОМИН
Наше воздухоплавательное подразделение было придано гвардейской артиллерийской части. Вместе с этой бригадой мы шли с Одера, чтобы направлять огонь пушек по Берлину.
Аэростат быстрее и легче вести в воздухе на 75-метровом тросе автолебёдки, но в целях маскировки мы вели его на руках до самого Берлина. На отдых останавливались редко, спать приходилось по два-три часа в сутки. Достигнув назначенного пункта, мы немедленно получали приказание продвигаться вперёд. Шли только по просёлкам.
Ноги бойцов вязли в сырой почве. Ветер рвал из рук большой аэростат. Машины, нагружённые воздухоплавательным имуществом, застревали в грязи. Бойцы подпирали их, вытаскивали на твёрдую землю, и подразделение продолжало двигаться дальше.
Боевой расчёт аэростата не чувствовал усталости. Берлин, о котором мы с ненавистью думали в тяжёлые дни под Москвой, под Великими Луками, под Варшавой и в Лодзи, – этот город, казавшийся раньше таким далёким, был теперь перед нами. И каждый из нас напрягал все силы. Мы знали, что эта битва будет последней.
25 апреля подразделение вступило в предместье Берлина – Фридрихс-хаген. Здесь у переправы через Шпрее скопилась большая масса техники, движущейся на Берлин. Грохочут по мостовой танки, гудят моторы грузовых автомашин, тяжело нагружённых боеприпасами и вооружением; проходят установки гвардейских миномётов, с которых уже сброшены брезентовые чехлы; ползут тягачи, таща за собой мощные орудия крупнокалиберной артиллерии; среди тяжёлых машин ловко снуют виллисы, легковые машины генералов; колонны пехотинцев беспрерывными потоками идут к переправе.
Мы поражаемся количеству и разнообразию техники, брошенной на штурм Берлина.
Между машин пробиваются беженцы-немцы и освобождённые из немецкого рабства русские, французы, итальянцы, чехи. На рукавах проходящих можно увидеть самые разнообразные повязки, почти всех национальных цветов Европы. С белыми повязками, знаком капитуляции, идут хмурые и подавленные немцы со своими велосипедами, чемоданами, детскими колясками. Тут же оживлённо балагурят французы, весело блестят глазами смуглые сухощавые итальянцы, хохочут русские девчата – они радуются своему освобождению из немецкого рабства, радуются тому, что, наконец-то, снова попали в среду своих, русских.
И вот мы в Берлине. Серые дома, похожие на каменные коробки, смотрят на нас битыми стёклами окон, из которых выставлены белые флаги. Угрюмые цивильные немцы вылезают из своих подвалов и ничего не выражающим взглядом смотрят на наш аэростат. На стенах домов еще сохранились фашистские лозунги. У разрушенных зданий среди груд кирпича и камней застряли разбитые немецкие танки, орудия и автомашины, рядом – трупы немецких солдат. Наши батареи прямо с улиц бьют по центру города. Гудят машины, грохочут танки, с шумом проносятся самолёты над крышами.
К полудню аэростат прибыл в назначенный пункт – парк Кернера. Капитан Грамотеев не ошибся. Он выбрал очень удобное место для работы и стоянки аэростата: парк расположен в низине, его прикрывают бетонированные стены – здесь можно надёжно скрыть аэростат.
Расчёт выстраивается. Капитан Грамотеев ставит ему боевую задачу.
– Через два часа начинаем боевую работу, – говорит он, – а сейчас необходимо оборудовать постоянный бивак.
Закипела работа. Застучали топоры, зазвенели пилы. Под умелым руководством старшего лейтенанта Аглиуллина расчёт быстро оборудовал бивак. Аэростат был установлен среди высоких деревьев, которые хорошо маскировали его сверху.
Радист сержант Попов связался с бригадой. Капитан Грамотеев доложил по радио о своём прибытии на место и готовности к боевой работе.
В ответ было принято приказание: подняться в воздух и наблюдать за противником, обо всем замеченном сообщать в штаб части.
– Расчёт – к аэростату!
Бойцы выводят аэростат из укрытия. В гондолу влезает лейтенант Трухан с аэрофотоаппаратом. Загудела лебёдка, аэростат взмыл над Берлином. Лейтенант фотографирует центральную часть города, где находятся еще немцы. Эти снимки после внимательного изучения дадут ценные сведения о противнике.
В воздухе появляются немецкие самолёты. Их семь штук. Один за другим они идут на аэростат. Вот первый проносится над аэростатом и даёт пулемётную очередь зажигательными пулями. Лейтенант услышал, как мимо него пролетели пули, он осматривает серебристое брюхо аэростата. Нет, не видно ни дыма, ни огня, значит, мимо, просчитался немец. Разворачивается второй самолёт… "Опустить вас?" – спрашивают лейтенанта по телефону с земли. Он отвечает: "Нет, я ещё не всё сделал".
В строй немецких самолётов уже врезалось несколько советских истребителей. Немцы разлетелись в разные стороны, точно стая воробьев, в которую запустили камнем, и стали по одному выходить из боя, удирать на запад. С земли начали бить зенитки.
Вдруг лейтенант услышал над головой какое-то шипение. Пробита оболочка, газ выходит наружу. Лейтенант крикнул в телефон:
– Выбирайте быстро аэростат!
Оболочка оказалась пробитой в двух местах. Вероятно, в неё попал осколок зенитного снаряда. Такелажник старший сержант Алексеев быстро заклеивает пробоины, расчёт добавляет в оболочку газ из запасного газгольдера, и аэростат снова готов к подъёму.
На этот раз поднялся старший лейтенант Довженко. Он долго смотрит в стереотрубу, смотрит на карту Берлина и, наконец, сообщает на землю: "Квадрат 2062-86960 – трёхорудийная зенитная батарея. В районе Шарлоттенбургер взрыв большой силы, – вероятно, немцы взорвали мост. По Берлинерштрассе двухстороннее движение автомашин, насчитал 60".
Лейтенант Довженко спускается. Вскоре капитан Грамотеев получил радиограмму с приказом немедленно поднять аэростат для корректировки артиллерийского огня по скоплению противника в районе Кёнигсплаца и рейхстага.
В гондоле воздухоплаватель старший лейтенант Егупов. Он ещё раз проверил связь с землёй, осмотрел все приборы, повесил на видное место планшет с планом Берлина и огляделся. Перед офицером раскинулся Берлин, теперь похожий на тот, что у него на планшете. Повсюду, насколько хватает глаз, крыши и крыши, рассечённые линиями улиц на геометрические фигуры кварталов. Там и сям над крышами поднимаются трубы заводов. Блестит извилистая лента Шпрее, светлыми полосками протянулись прямые каналы. Вдалеке среди клубов чёрного дыма хаотической массой выделяются разрушенные кварталы центральной части города. Серым полукругом ясно вырисовывается большое поле Темпельхофского аэродрома. Там расположились батареи, огнём которых должен был управлять сейчас воздухоплаватель.
Аэростат замер. Воздухоплаватель взглянул на стрелку высотомера – 900 метров. Теперь пора приступать к работе. Он ориентирует по компасу планшет, сравнивает план Берлина с тем, что видит внизу. Приложив к глазам бинокль, офицер быстро разбирается в этом огромном втором плане раскинувшегося под ним Берлина, находит Кёнигсплац и внимательно изучает этот пункт. Затем взгляд наблюдателя скользит вдоль ленты Шпрее; здесь на берегу должно быть здание рейхстага. Вот оно.
– Передайте, – говорит он в телефон, – в районах Кёнигсплаца и рейхстага вижу скопление техники. Приготовиться к стрельбе!
– Приготовиться к стрельбе! – повторяет радист. Корректировщик быстро готовит данные для стрельбы по Кёнигс-плацу и после короткой пристрелки одним орудием командует:
– Залп!
Рявкнули пушки. С воем понеслись снаряды на Кёнигсплац. Корректировщик приложился к биноклю: на площади взметнулись столбы разрывов. Хорошо!
– Беглый огонь!
Площадь окуталась дымом. Старший яейтенант уже не видел за дымом разрывов, но он знал, что снаряды ложатся точно в цель, и продолжал командовать:
– Огонь! Огонь!
В небе появились самолёты. Два немецких бомбардировщика в сопровождении четырёх "фокке-вульфов" кружились над городом, – они, очевидно, искали цель для бомбёжки. Вот пара немецких самолётов отделилась от строя и пошла к аэростату. Но только они стали разворачиваться для атаки, как появляется пятёрка наших истребителей. Немцы обращаются в бегство.
– Опустите меня ниже! – скомандовал старший лейтенант и перенёс огонь на рейхстаг.
С земли передали:
– Генерал вашей работой доволен. Аэростат можно опустить.
Cтарший лейтенант МАРТЫНОВ
Памятной ночью 26 апреля наш батальон перешагнул Шпрее и расположился у здания берлинской обсерватории. Гул артиллерии доносился издалека. Это значит, что бои идут уже в центре Берлина. Нам обидно.) что мы не там, а топчемся у порога города – во втором эшелоне и, может быть, нам вообще не придётся принимать участия в этих боях. А ведь многие в батальоне припрятали за бортом шинели неведомо где добытый заветный кусок красной материи, в тайной надежде первыми взобраться на крышу рейхстага. Зависть к первому эшелону вползает в наши души, и мы довольно понуро проводим отдых.
Расправившись с танками, взвод снова обрушил огонь на пехоту. С появлением прикрытия она было ободрилась, но быстрая расправа с танками и возобновившийся убийственный огонь пушек окончательно дезорганизовали её: немцы в беспорядке заметались по полю, падая под огнём орудий и пулемётов…
В самый разгар боя из леса севернее станций вышел немецкий бронетранспортёр в сопровождении 150 автоматчиков и стал продвигаться ко второй батарее. На транспортёре был поднят белый флаг. Первый ряд автоматчиков шёл без оружия, тоже под белым флагом. Батарейцы яа-мерди у орудий. Бронетранспортёр медленно приближался к ним. Командир батареи гвардии старший лейтенант Таран, не доверяя мирным намерениям врага, приказал гвардии сержанту Васькину держать бронетранспортёр в панораме орудия. Когда бронетранспортёр приблизился на пятьдесят метров к огневой, командир батареи пошёл к нему навстречу. Внезапно белый флаг исчез, ствол пулемёта быстро опустился, и над головой офицера свистнула очередь. Таран упал и крикнул: "Огонь!" Мгновенно раздался выстрел, и бронетранспортёр запылал. Выскочивший экипаж был полностью истреблён. В числе убитых оказались один генерал и восемь старших офицеров…
В этот же день большая группировка противника, скопившаяся в южном лесу, подверглась сильному нажиму наших войск с юга. Не выдержав его, немцы стали отходить на север и вышли к шоссе в тыл нашей второй батареи. Командир батареи гвардии старший лейтенант Таран быстро перестроил свой боевой порядок и встретил отступавших немцев плотным пушечно-пулемётным огнём.
Немцы, разъярённые этой новой, неожиданной преградой, огромными массами ринулись на батарею. Они, как безумные, лезли на расстреливавшие их в упор пушки и пулемёты. Горы трупов устилали подступы к нашим огневым позициям, а всё новые и новые толпы немцев, охваченные каким-то психозом, шли на верную смерть. Наконец, лавина вражеских войск стала редеть. Сотни фрицев сдались в плен, остальные отступили. Еще два раза в этот день под продолжающимся нажимом наших войск с юга немцы предпринимали подобные же отчаянные попытки прорваться на север, но и они кончились полной неудачей…
Притихшая окружённая группировка немцев до вечера не проявляла активности. С наступлением темноты начались короткие схватки с мелкими разведывательными группами противника. В 23.00 крупная группа немецкой пехоты, численностью до 1500 человек, с танками, автомашинами, бронетранспортёрами, вновь атаковала батареи, стремясь прорваться по шоссе через Хальбе на запад.
Несмотря на огромные потери, немцы дошли до самых огневых позиций и в нескольких местах вклинились в наши боевые порядки. Положение стало крайне напряжённым. Батареи были фактически отрезаны друг от друга. Связь поддерживалась главным образом радио. Телефонная связь почти не работала, несмотря на чудеса отваги и самоотверженности, которую проявляли телефонисты.
Артиллеристы уже почти полностью израсходовали весь свой запас патронов. В этот критический момент очень помогло умение владеть трофейным оружием. Полк использовал в этом бою много захваченных у немцев пулемётов, автоматов и ручных гранат.
Расчёт гвардии старшего сержанта Брежнева почти весь вышел из строя. Остался лишь сам командир с одним номером. Пушка повреждена, вышли все ручные гранаты и фаустпатроны. Немцы наседают всё ближе и ближе, а в руках артиллеристов одни автоматы. Немецкий бронетранспортёр пошел прямо на замолкшее орудие, чтобы раздавить уцелевших возле него людей. Храбрецы поливали вражескую машину ливнем пуль, но она без выстрела ползла на орудие. Еще секунда – и машина наваливается бронированным брюхом на окоп. Раненый гвардеец Брежнев потерял сознание. Когда он очнулся, бронетранспортёр медленно удалялся по улице. Ненависть к врагу подняла на ноги Брежнева. Прыгая через воронки и трупы, он побежал под ливнем пуль к своему бронетранспортёру, сражавшемуся за домом. Несколько прыжков – и он на машине.
– Вперёд! – скомандовал Брежнев.
Советская машина, взревев мотором, ринулась в погоню за немецким бронетранспортёром. Тот не успел далеко уйти. Быстроходный "М-9" едва не врезался в немецкий "Гономак". Выпущенная Брежневым длинная очередь крупнокалиберного пулемёта прошила его корму. Бронетранспортёр загорелся, окутываясь клубами густого чёрного дыма.
В это же время в районе командного наблюдательного пункта полка шла ещё более ожесточённая схватка. Десяток бойцов и офицеров с двумя бронетранспортёрами под руководством гвардии майора Тихонова отбивался от большой группы немцев. Наши боевые машины давили немцев своими гусеницами, пулемётчики и автоматчики расстреливали их в упор.
В дыму боя сержант Плехов разглядел немца, прицелившегося в майора Тихонова. Сильным рывком сержант бросает майора на землю, и вражеские пули свистят мимо. В следующее мгновение очередь автомата прошивает врага. Всё произошло так быстро, что майор не сразу понял, в чём дело, а когда понял, благодарить за спасение было некого – сержант Плехов сражался уже далеко.
Бой достиг своей кульминационной точки. И вдруг немцы, словно им кто-то дал сигнал, начали почти одновременно бросать оружие на землю и поднимать руки.
ТРИЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКЮГО СОЮЗА ГВАРДИИ ПОЛКОВНИК А. ПОКРЫШКИН
На аэродроме у Ютербог
В упорных боях, проведённых нами от предгорий Кавказа до центра Германии, воздушные воины моего соединения налетали тысячи часов, прошли в воздухе в общей сложности около 12 миллионов километров. Тридцать лётчиков соединения за высокие подвиги были удостоены звания Героя Советского Союза; у каждого нашего лётчика на боевом счету числились сотни вылетов, десятки сбитых вражеских самолётов. Опытными бойцами, волевыми и умелыми командирами, в совершенстве владеющими техникой, подошли они к берлинскому рубежу. Все мы были уверены, что через несколько дней будем в Берлине.
За день до начала наступления мы оставили свой импровизированный аэродром на автостраде и перелетели на полевые площадки ближе к реке Нейсе. Когда же наши части начали штурм Берлина, мы перебазировались ещё ближе к переднему краю – на аэродром у города Ютербог, южнее Берлина. Мы находились теперь совсем рядом с нашими войсками, ведущими небывалое в истории человечества сражение.
Интересна история "освоения" этого аэродрома. Город Ютербог с двумя аэродромами, расположенными по соседству с городской чертой, был захвачен стремительной атакой танкистов генерал-полковника Лелю-шенко, с которыми взаимодействовало мое соединение. Удар танкистов был настолько ошеломляющим, что командование немецких воздушных частей сумело лишь частично повредить материальную часть на одном аэродроме. На втором – центральном аэродроме немецкой истребптельной авиации ПВО всей Германии – нами была захвачена богатая добыча. Все ангары, самолёты, в том числе и реактивные, все аэродромные здания с их оборудованием, запасы горючего, боеприпасов остались в целости.
Овладев аэродромом, танкисты немедленно сообщили нам об этом, и мой заместитель полетел в Ютербог. Вместе с инженерами он детально обследовал аэродром и подготовил его для принятия наших самолётов. Оказалось, что одна из окраин аэродрома заминирована, но танкисты быстро произвели разминирование. Батальон аэродромного обслуживания взял на учёт и подготовил места для размещения лётных подразделений. Одновременно со старых наших аэродромов прибыли продукты питания, оборудование, авиатехническое имущество и всё, что необходимо для нормальной боевой работы.
И вот, подлетая к новому аэродрому, я увидел очертания этого весьма удобного лётного поля, его строения и город Ютербог, с неизбежной киркой, торчащей посредине городской площади. Прошло несколько часов, и новый аэродром зажил своей обычной хлопотливой жизнью. Вскоре к нам прибыл генерал-полковник Красовский, и я получил от него указания по организации боевой работы на новом месте.
В 10-15 километрах от нас – и на западе, и на востоке – в лесах шли ожесточённые бои. На востоке, почти совсем рядом с аэродромом, в большом лесу находилась окружённая нашими войсками крупная немецкая группировка. Она стремилась вырваться из кольца, и единственным путём для неё на запад был путь через наш* аэродром, мимо города Ютербог.
В этой обстановке было очень важно наладить регулярную воздушную разведку, чтобы следить за каждым передвижением немцев в лесах. В любую погоду, в дождь, туман, зачастую бреющим полётом ходили лётчики-разведчики над весенними зеленеющими лесами, аккуратно расчерченными просеками на квадраты. Трудно было ловить врага, скрывавшегося в лесу. Разведку и последующие штурмовки осложняло то, что противник располагал большими огневыми средствами. Тем не менее такие лётчики, как Герой Советского Союза капитан Комельков, лейтенант Ворошилов и другие разведчики, доносили нам о малейшем передвижении противника. Они умело засекали переходы даже мельчайших групп противника из одного квадрата в другой.
Немедленно по получении сведений самолёты вылетали на штурмовку, причём, благодаря хорошо налаженной радиосвязи, мы успевали настигать врага на открытых местах. С утра до вечера группы истребителей штурмовали немецкие войска, сбрасывая на них бомбы, расстреливали пулемётно-пушечным огнём. Противник нёс большие потери от нашей штурмовки – и не только убитыми и ранеными. Командир пехотного корпуса, с которым мы взаимодействовали, сказал мне: "После каждой штурмовки немцы партиями сдаются нам в плен!.."
Приходилось летать на штурмовку окружённых немцев и мне. Получив однажды радиограмму о том, что враг затеял переброску своих сил в западном направлении, я в паре с Героем Советского Союза капитаном Труд отправился на штурмовку. Мы настигли колонны-немецких машин в то время, когда они двигались по просеке. Врагу негде было укрыться, и пять наших заходов по машинам и людям заставили немцев, понеся большие потери, разбежаться по лесу.
В другой раз на штурмовку врага вылетели две восьмёрки самолётов: одна под моим командованием и вторая под командованием лётчика Трофимова. Во время первого захода у меня в пулемёте разорвался патрон, и пришлось вернуться на аэродром. После возвращения товарищей мы снова ринулись на штурмовку.
Уже смеркалось, и в сумерках были видны горящие машины и лес – горело всё, что видел внизу глаз, но враг продолжал сопротивляться. Пикируя в паре с лётчиком Голубевым, мы ударили по немецким зениткам и заставили их замолчать.
Часто отдельные группы немцев, пытавшиеся прорваться на запад, показывались на восточной стороне аэродрома, у опушки леса, и тогда размеренная жизнь аэродрома несколько нарушалась. Весь свободный лётный состав вместе с техниками и другим обслуживающим персоналом, вооружась винтовками, автоматами, отражал врага. Немецкие солдаты и офицеры шли на нас цепями и даже сомкнутыми рядами. Они стреляли, падали, но, движимые отчаянием, одна волна за другой, снова появлялись из леса.
Но и во время этих боёв, происходивших на аэродроме, боевая лётная работа не прекращалась. Попрежнему самолёты уходили на выполнение боевого задания, возвращаясь, садились на аэродром, на окраинах которого велись ожесточённые схватки. Был день, когда положение на окраине леса стало таким напряжённым, что пришлось вызвать на помощь комендантскую роту из Ютербога. В другой раз, в тяжёлый момент наземного боя, нас выручили две самоходки, случайно проходившие в районе аэродрома. Расстреливая врага в упор, они решили исход схватки.
Невзирая на ухудшившуюся погоду – туман, дожди, мы продолжали штурмовать врага в лесу, рядом с аэродромом. Чем интенсивнее происходили эти штурмовки, тем меньше попыток прорыва на аэродром делали немцы. Наконец, в последних числах апреля окружённые немецкие части, энергично теснимые нашими войсками со всех сторон, стали группами выходить из леса и сдаваться в плен. Окружённая группировка немцев была полностью ликвидирована. Самолёты нашего соединения, по заявлению командира пехотного корпуса, уничтожили около 8000 немецких солдат, десятки машин и много вооружения. На аэродроме воцарилось то относительное спокойствие, какое может быть на боевом аэродроме вблизи переднего края.
Всё время до нас доносилась оглушительная канонада с севера, где армии 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов стальным кольцом сжимали центр фашистского логова. Высокое напряжение владело в эти дни нашими лётчиками. Все рвались в бой – в дымное небо Берлина.
Каждый день приносил нам радостные вести о доблестной работе сталинских соколов. Так, например, старший лейтенант Сухов и Герой Советского Союза старший лейтенант Бондаренко, во главе двух четвёрок наших самолётов, ведя бой над переправой через Шпрее, встретились с двадцатью вражескими самолётами. В результате боя около станции наведения упало девять фашистских самолётов, а остальные удрали. Наша группа и танки на переправе потерь не имели.
Особенно порадовал меня необычайно красивый боа, проведённый младшим лейтенантом Берёзкиным южнее Берлина: он один принял бой против двенадцати "Фокке-Вульфов-190" и сбил трёх из них. Это был результат умелого использования облаков и ряда ловких маневров.
Несколько замечательных воздушных побед одержал в эти дни прославленный асе Дмитрий Глинка, летавший на Берлин, а затем и в район Дрездена, где мы прикрывали переправу через Эльбу.
Мне вместе с моим напарником Голубевым также довелось побывать и над Эльбой, и над Берлином.
В облаках дыма, поднимавшегося к зениту над Берлином, можно было встретить в эти дни сотни наших самолётов. Советские лётчики полностью господствовали в воздухе. Группы "мессершмиттов" и "фокке-вульфов", которые нам приходилось встречать, почти всегда удирали, не принимая боя.
Войска 1-го Белорусского фронта с востока, севера, северо-запада и юго-востока, а войска 1-го Украинского фронта с юга и юго-запада пробивались к центру Берлина – к рейхстагу, ведя упорные бои за кождый квартал, за каждый дом. По мере приближения к центру города напряжение боёв возрастало. Наибольшего ожесточения бои достигли, когда войска генерал-полковника Берзарина вышли к центральной площади Берлина – Александерплац. войска генерал-полковника Кузнецова достигли северных подступов укреплённого района рейхстага, войска генерал-полковника Чуйкова и танки генерал-полковника танковых войск Катукова форсировали Ландвер-канал, а в южном и юго-западном районах Берлина вели бои танки генерал-полковника танковых войск Рыбалко, двигавшиеся навстречу танкистам генерал-полковника танковых войск Богданова, наступавшим с севера.
В ЦЕНТРАЛЬНЫХ КВАРТАЛАХ
Войска 1-го Белорусского фронта с востока, севера, северо-запада и юго-востока, а войска 1-го Украинского фронта с юга и юго-запада пробивались к центру Берлина – к рейхстагу, ведя упорные бои за каждый квартал, за каждый дом. По мере приближения к центру города напряжение боёв возрастало. Наибольшего ожесточения бои достигли, когда войска генерал-полковника Берзарина вышли к центральной площади Берлина – Александерплац, войска генерал-полковника Кузнецова достигли северных подступов укреплённого района рейхстага, войска генерал-полковника Чуйкова и танки генерал-полковника танковых войск Катукова форсировали Ландвер-канал, а в южном и юго-западном районах Берлина вели бои танки генерал-полковника танковых войск Рыбалко, двигавшиеся навстречу танкистам генерал-полковника танковых войск Богданова, наступавшим с севера.
ГВАРДИИ КРАСНОАРМЕЕЦ А. КОЛОМИН
Аэростат над Берлином
Наше воздухоплавательное подразделение было придано гвардейской артиллерийской части. Вместе с этой бригадой мы шли с Одера, чтобы направлять огонь пушек по Берлину.
Аэростат быстрее и легче вести в воздухе на 75-метровом тросе автолебёдки, но в целях маскировки мы вели его на руках до самого Берлина. На отдых останавливались редко, спать приходилось по два-три часа в сутки. Достигнув назначенного пункта, мы немедленно получали приказание продвигаться вперёд. Шли только по просёлкам.
Ноги бойцов вязли в сырой почве. Ветер рвал из рук большой аэростат. Машины, нагружённые воздухоплавательным имуществом, застревали в грязи. Бойцы подпирали их, вытаскивали на твёрдую землю, и подразделение продолжало двигаться дальше.
Боевой расчёт аэростата не чувствовал усталости. Берлин, о котором мы с ненавистью думали в тяжёлые дни под Москвой, под Великими Луками, под Варшавой и в Лодзи, – этот город, казавшийся раньше таким далёким, был теперь перед нами. И каждый из нас напрягал все силы. Мы знали, что эта битва будет последней.
25 апреля подразделение вступило в предместье Берлина – Фридрихс-хаген. Здесь у переправы через Шпрее скопилась большая масса техники, движущейся на Берлин. Грохочут по мостовой танки, гудят моторы грузовых автомашин, тяжело нагружённых боеприпасами и вооружением; проходят установки гвардейских миномётов, с которых уже сброшены брезентовые чехлы; ползут тягачи, таща за собой мощные орудия крупнокалиберной артиллерии; среди тяжёлых машин ловко снуют виллисы, легковые машины генералов; колонны пехотинцев беспрерывными потоками идут к переправе.
Мы поражаемся количеству и разнообразию техники, брошенной на штурм Берлина.
Между машин пробиваются беженцы-немцы и освобождённые из немецкого рабства русские, французы, итальянцы, чехи. На рукавах проходящих можно увидеть самые разнообразные повязки, почти всех национальных цветов Европы. С белыми повязками, знаком капитуляции, идут хмурые и подавленные немцы со своими велосипедами, чемоданами, детскими колясками. Тут же оживлённо балагурят французы, весело блестят глазами смуглые сухощавые итальянцы, хохочут русские девчата – они радуются своему освобождению из немецкого рабства, радуются тому, что, наконец-то, снова попали в среду своих, русских.
И вот мы в Берлине. Серые дома, похожие на каменные коробки, смотрят на нас битыми стёклами окон, из которых выставлены белые флаги. Угрюмые цивильные немцы вылезают из своих подвалов и ничего не выражающим взглядом смотрят на наш аэростат. На стенах домов еще сохранились фашистские лозунги. У разрушенных зданий среди груд кирпича и камней застряли разбитые немецкие танки, орудия и автомашины, рядом – трупы немецких солдат. Наши батареи прямо с улиц бьют по центру города. Гудят машины, грохочут танки, с шумом проносятся самолёты над крышами.
К полудню аэростат прибыл в назначенный пункт – парк Кернера. Капитан Грамотеев не ошибся. Он выбрал очень удобное место для работы и стоянки аэростата: парк расположен в низине, его прикрывают бетонированные стены – здесь можно надёжно скрыть аэростат.
Расчёт выстраивается. Капитан Грамотеев ставит ему боевую задачу.
– Через два часа начинаем боевую работу, – говорит он, – а сейчас необходимо оборудовать постоянный бивак.
Закипела работа. Застучали топоры, зазвенели пилы. Под умелым руководством старшего лейтенанта Аглиуллина расчёт быстро оборудовал бивак. Аэростат был установлен среди высоких деревьев, которые хорошо маскировали его сверху.
Радист сержант Попов связался с бригадой. Капитан Грамотеев доложил по радио о своём прибытии на место и готовности к боевой работе.
В ответ было принято приказание: подняться в воздух и наблюдать за противником, обо всем замеченном сообщать в штаб части.
– Расчёт – к аэростату!
Бойцы выводят аэростат из укрытия. В гондолу влезает лейтенант Трухан с аэрофотоаппаратом. Загудела лебёдка, аэростат взмыл над Берлином. Лейтенант фотографирует центральную часть города, где находятся еще немцы. Эти снимки после внимательного изучения дадут ценные сведения о противнике.
В воздухе появляются немецкие самолёты. Их семь штук. Один за другим они идут на аэростат. Вот первый проносится над аэростатом и даёт пулемётную очередь зажигательными пулями. Лейтенант услышал, как мимо него пролетели пули, он осматривает серебристое брюхо аэростата. Нет, не видно ни дыма, ни огня, значит, мимо, просчитался немец. Разворачивается второй самолёт… "Опустить вас?" – спрашивают лейтенанта по телефону с земли. Он отвечает: "Нет, я ещё не всё сделал".
В строй немецких самолётов уже врезалось несколько советских истребителей. Немцы разлетелись в разные стороны, точно стая воробьев, в которую запустили камнем, и стали по одному выходить из боя, удирать на запад. С земли начали бить зенитки.
Вдруг лейтенант услышал над головой какое-то шипение. Пробита оболочка, газ выходит наружу. Лейтенант крикнул в телефон:
– Выбирайте быстро аэростат!
Оболочка оказалась пробитой в двух местах. Вероятно, в неё попал осколок зенитного снаряда. Такелажник старший сержант Алексеев быстро заклеивает пробоины, расчёт добавляет в оболочку газ из запасного газгольдера, и аэростат снова готов к подъёму.
На этот раз поднялся старший лейтенант Довженко. Он долго смотрит в стереотрубу, смотрит на карту Берлина и, наконец, сообщает на землю: "Квадрат 2062-86960 – трёхорудийная зенитная батарея. В районе Шарлоттенбургер взрыв большой силы, – вероятно, немцы взорвали мост. По Берлинерштрассе двухстороннее движение автомашин, насчитал 60".
Лейтенант Довженко спускается. Вскоре капитан Грамотеев получил радиограмму с приказом немедленно поднять аэростат для корректировки артиллерийского огня по скоплению противника в районе Кёнигсплаца и рейхстага.
В гондоле воздухоплаватель старший лейтенант Егупов. Он ещё раз проверил связь с землёй, осмотрел все приборы, повесил на видное место планшет с планом Берлина и огляделся. Перед офицером раскинулся Берлин, теперь похожий на тот, что у него на планшете. Повсюду, насколько хватает глаз, крыши и крыши, рассечённые линиями улиц на геометрические фигуры кварталов. Там и сям над крышами поднимаются трубы заводов. Блестит извилистая лента Шпрее, светлыми полосками протянулись прямые каналы. Вдалеке среди клубов чёрного дыма хаотической массой выделяются разрушенные кварталы центральной части города. Серым полукругом ясно вырисовывается большое поле Темпельхофского аэродрома. Там расположились батареи, огнём которых должен был управлять сейчас воздухоплаватель.
Аэростат замер. Воздухоплаватель взглянул на стрелку высотомера – 900 метров. Теперь пора приступать к работе. Он ориентирует по компасу планшет, сравнивает план Берлина с тем, что видит внизу. Приложив к глазам бинокль, офицер быстро разбирается в этом огромном втором плане раскинувшегося под ним Берлина, находит Кёнигсплац и внимательно изучает этот пункт. Затем взгляд наблюдателя скользит вдоль ленты Шпрее; здесь на берегу должно быть здание рейхстага. Вот оно.
– Передайте, – говорит он в телефон, – в районах Кёнигсплаца и рейхстага вижу скопление техники. Приготовиться к стрельбе!
– Приготовиться к стрельбе! – повторяет радист. Корректировщик быстро готовит данные для стрельбы по Кёнигс-плацу и после короткой пристрелки одним орудием командует:
– Залп!
Рявкнули пушки. С воем понеслись снаряды на Кёнигсплац. Корректировщик приложился к биноклю: на площади взметнулись столбы разрывов. Хорошо!
– Беглый огонь!
Площадь окуталась дымом. Старший яейтенант уже не видел за дымом разрывов, но он знал, что снаряды ложатся точно в цель, и продолжал командовать:
– Огонь! Огонь!
В небе появились самолёты. Два немецких бомбардировщика в сопровождении четырёх "фокке-вульфов" кружились над городом, – они, очевидно, искали цель для бомбёжки. Вот пара немецких самолётов отделилась от строя и пошла к аэростату. Но только они стали разворачиваться для атаки, как появляется пятёрка наших истребителей. Немцы обращаются в бегство.
– Опустите меня ниже! – скомандовал старший лейтенант и перенёс огонь на рейхстаг.
С земли передали:
– Генерал вашей работой доволен. Аэростат можно опустить.
Cтарший лейтенант МАРТЫНОВ
Во втором эшелоне
Памятной ночью 26 апреля наш батальон перешагнул Шпрее и расположился у здания берлинской обсерватории. Гул артиллерии доносился издалека. Это значит, что бои идут уже в центре Берлина. Нам обидно.) что мы не там, а топчемся у порога города – во втором эшелоне и, может быть, нам вообще не придётся принимать участия в этих боях. А ведь многие в батальоне припрятали за бортом шинели неведомо где добытый заветный кусок красной материи, в тайной надежде первыми взобраться на крышу рейхстага. Зависть к первому эшелону вползает в наши души, и мы довольно понуро проводим отдых.