Страница:
Нижние этажи дворца были очищены быстро – немцы устремились в подвалы и вверх, видимо надеясь, оторвавшись от нас, организовать сопротивление. Алексеенко, не добравшись ещё до крыши, укрепил красный флаг в окне второго этажа. Но этот знак победы не был преждевременен. Сила нашего напора не ослабела, и крыша вскоре была завоёвана. Мы с красноармейцем Файзуллиным заставили замолчать и станковый пулемёт, подавший было голос из окна подвала, когда часть бойцов вела бой уже во дворе дворца. Прижимаясь к стене, мы подобрались к самому окну и бросили в него пару противотанковых гранат.
Когда мы вошли в подвал, сотни три раненых немецких солдат подняли руки и испуганно закричали: "Гитлер капут, рус зольдат гут".
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ А. ТРАЙНИН
Вечером 1 мая, когда наш батальон находился во дворце Вильгельма, был получен приказ форсировать канал, выйти на Унтер-ден-Линден и достичь Бранденбургских ворот.
Немцы вели с западного берега канала непрерывный огонь. В темноте светились трассы пулемётных очередей, гремели разрывы фаустпатронов. Откуда-то из района рейхстага немцы методически обстреливали минами Шлоссплац, перед дворцом кайзера. Было что-то обречённое в этом отчаянном и бесполезном обстреле, который уже ничего не мог изменить.
Собравшись во дворе дворца, бойцы готовились к предстоящему броску и тихо переговаривались между собою.
Слышу знакомый, сдержанный говорок старого солдата-миномётчика Мерасова.
– В степях под Моздоком, – говорит Мерасов, прошедший славный путь от Кавказских гор до Берлина, – я всё думал: выпадет ли мне счастье драться на берлинских улицах!..
– Да, – вспоминает коммунист Лебедев. – Мы ещё на Висле обещали товарищу Сталину, что наши мины долетят до Берлина.
Команда:
– Приготовиться! По местам!
У миномётчиков на плечах стволы, опорные плиты, пулемётчики впряглись в свои "машинки". Связисты уже развернули станцию на КП батальона и готовы тянуть линию через канал.
Первая группа – стрелки лейтенанта Крысенко и пулемётчики лейтенанта Ершова. Они направляются к мосту – навстречу незатихающему огню противника.
На мосту вспыхивает перестрелка. В треск выстрелов врывается дружное "ура". Шум боя удаляется.
Через несколько минут к комбату прибегает связной от лейтенанта Крысенко – литовец Шиманскас. Этот молодой паренёк лишь недавно пришел к нам во взвод связи. Но как преобразился он! От первоначальной робости и нерешительности не осталось и следа.
– Товарищ майор, – чётко рапортует Шиманскас, – командир роты лейтенант Крысенко приказал доложить вам: задача выполнена, канал форсирован. Рота закрепилась в угловом доме на левой стороне улицы. Справа в доме – противник.
Переправа продолжается. Немцы заметили нас. Они открыли огонь прямо по воротам дворца, где сосредоточилась вторая группа. Начали рваться фаустпатроны.
Уже есть раненые. Ранен и комбат.
Командование батальоном принимает капитан Гюльмамедов. Он действует так же быстро и решительно.
Группа за группой переправляются через канал. Связные Шиманскас и Якимович четыре раза под ураганным огнём противника пробегают по мосту.
Уже светает. Связистов Бачурина и Герцуна, которые тянут линию через мост, заметили вражеские снайперы. Близко ложатся пули. Можно бы укрыться за баррикадой, переждать, но батальону нужна связь, впереди Бранденбургские ворота!..
И линия наведена. Капитан Гюльмамедов докладывает по телефону:
– Вышел на Унтер-ден-Линден. Сосредоточиваемся для броска к Бранденбургским воротам.
В это время на мосту уже работают сапёры капитана Анисимова. Слышен стук топоров и кирок. Неутомимые труженики войны прокладывают дорогу танкам.
И вот на Унтер-ден-Линден, видавшей парады горе-завоевателей бесноватого фюрера, выходит советский танк. Не спеша разворачивается башня. Ствол пушки "ИС" угрожающе уставился на здание, откуда немцы ведут огонь.
Удар – и с грохотом обваливается стена. Немцы умолкли.
Батальон стремительно продвигается вперёд. Связисты еле успевают разматывать катушки.
Остановка. Противник, укрывшись на чердаке трёхэтажного дома, бьет вдоль улицы. Что ж, опять подходит "ИС". Два выстрела. Больше не надо. Дорога снова открыта.
Но чем дальше, тем больше опорных точек врага. Бьют из всех родов оружия. Бьют с чердаков, из окон, из подвалов. А батальон идёт всё вперёд и вперёд. Ведь там, впереди – Бранденбургские ворота…
Справа движутся наши стрелки и пулемётчики. Слева – связисты и миномётчики.
Это неумолимое, как сама смерть, движение морально подавляет немцев. Сперва одиночками, затем десятками выползают они отовсюду. Поднятые руки, жалкий, унылый вид. До них дошло: всё кончено!
Восходящее солнце освещает картину боя.
Перед нами – совсем близко – серая громада Бранденбургских ворот. Ещё бросок – и мы у цели.
Капитан Гюльмамедов, командир миномётной роты капитан Червяков и я подбегаем к воротам. Навстречу с запада движется цепь. Свои!
Мы соединились с наступавшими с юго-запада гвардейскими частями Чуйкова. Богатыри Сталинграда и защитники Кавказа соединились в центре фашистского логова. Бурная радость охватывает нас. Воины обнимают, целуют друг друга.
У Бранденбургских ворот возникает митинг. Какой-то молоденький офицер говорит стихами. Ему отвечают громовым "ура".
В последние часы
У стены разбитого здания гвардии подполковник Курист ставил новую задачу командирам батальонов. В это время к противоположному углу здания подъехала машина. Человек среднего роста, в кожаном пальто, с палочкой в руке, неторопливой походкой направился в сторону офицеров.
– Что стоите? Почему не продвигаетесь вперёд? – спросил он, подойдя к офицерам.
Это был наш генерал-полковник товарищ Рыбалко. Никто не удивился появлению его здесь. Ведь и во время форсирования Нейсе, когда противник вёл бешеный огонь с противоположного берега реки, генерал был среди нас, под разрывами вражеских снарядов и бомб.
Только товарищ Рыбалко подошёл к нам, как противник открыл ураганный миномётный и артиллерийский огонь из района станции Шарлоттенбург. Генерал показал палочкой в сторону станции, которая находилась в четырёхстах метрах от нас, и сказал:
– Здесь последний очаг сопротивления немцев, за этой станцией к вам навстречу наступают танки Богданова.
Все мы посмотрели в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Путь к станции преграждали надолбы и смонтированные на улицах толстые каменные стены.
Обращаясь к подполковнику, товарищ Рыбалко сказал:
– Курист, станцию взять.
Наша танковая часть наступала во взаимодействии со стрелковым полком.
Танковый батальон майора Шпарова, поддерживая роту автоматчиков старшего лейтенанта Карпова, с боем вышел на перекрёсток Паульсборнер и Эйзенцанштрассе. Тем временем танкисты батальона под командованием капитана Соболева, взаимодействуя с ротой старшего лейтенанта Антонова, совершали обходный манёвр слева.
Шаг за шагом, разрушая с помощью сапёров все препятствия, выбивая противника из подвалов, скидывая с чердаков и крыш домов, танки бронированной стеной продвигались к району станции, стремясь как можно скорее соединиться со славными танкистами генерал-полковника Богданова. Они шли с Одера, а мы с Нейсе. Они ворвались в Берлин с севера, а мы с юга, – и вот встреча в центре Берлина.
Когда танки подошли к железнодорожной насыпи, с противоположной стороны её показался советский боец. Он шёл во весь рост. Кто-то закричал:
– Там уже наши.
Танки гвардии младших лейтенантов Владимирова и Кузнецова направились под мост на противоположную сторону уже взятой станции. По улице Виншандштрассе навстречу им двигались два советских танка. Это были танки Богданова. Через несколько минут, выскочив из машин, наши танкисты уже обнимали своих братьев по оружию.
Как радостна была эта долгожданная встреча в Берлине утром 2 мая 1945 года!
Гвардии лейтенант АРГЁЛАНДЕР
Наша танковая часть с тяжёлыми боями продвигалась к конечной цели. За домами виднелись уже деревья Тиргартена.
Три дня тому назад погиб в танке герой гдынских боёв гвардии младший лейтенант Енукьян. Его экипаж в подбитом, дымившемся танке ещё два часа вёл бой, мстя за смерть своего командира. Вчера болванка немецкой самоходки выбила два катка у другого танка и вывела из строя его экипаж. Танк застрял на нейтральной зоне. Весь день к нему пытались подобраться наши техники, но немецкие "фердинанды" не давали подойти. И вдруг ночью танк неожиданно загудел мотором, а лобовой его пулемёт застрочил по огневым точкам противника. Это командир орудия гвардии старший сержант Лымарь продолжал бой на подбитом танке.
Вечером 1 мая наши танки вышли к Аугустусплац. Здесь нас остановил шквальный огонь из церкви, возвышавшейся в центре площади. Мы уже знали, что конец боёв совсем близок – кольцо окружения всё теснее сжималось у горла Берлина-Бранденбургских ворот. Наши рации уже ловили предложения немецкого командования о сдаче. Уже сотнями сдавались немцы, и длинные колонны грязносерых пленных уныло плелись в наш тыл. Но гитлеровцы, засевшие в церкви на Аугустусплац, всё ещё огрызались. Они располагали восемью пушками и двумя самоходками, закопанными у ворот здания. Нам пришлось пойти в обход. Боковыми улицами танки подошли почти вплотную к церкви и стали бить по немцам в упор. Сюда подтянулось и несколько приданных нам тяжёлых танков.
В три часа ночи немцы попытались оказать помощь своим окружённым группам. Загудели самолёты, и над улицами закачались зонтики парашютов. Парашютисты с автоматами и длинные, как гробы, ящики с боеприпасами опускались на груды камня, на развалины домов. Многие сразу же попали в руки наших бойцов. Вот один парашютист опустился на крышу высокого дома. Юркая фигурка зашевелилась, замелькал луч сигнального фонарика. Командир взвода танков Брудян дал по диверсанту короткую очередь из автомата, и возня на крыше прекратилась. Автомат и фонарь слабо звякнули о мостовую, а гитлеровец повис над улицей, беспомощно болтаясь на стропах парашюта.
Было уже под утро. Гул наших пушек покрывал все остальные звуки. Но в промежутках между орудийными залпами всё ещё трещали немецкие пулемёты и сдваивались очереди разрывных пуль. И вот вдруг рации передали приказ: "Гарнизон Берлина сдался – прекратить стрельбу". Смолкли наши орудия, и поднялись вверх стволы танковых пушек. Но тишина не настала – всё так же свистели немецкие пули и фырчали вдоль улицы немецкие болванки. Гарнизон церкви продолжал сопротивляться.
Что же, драться, так драться, – не нам складывать оружие в этом бою. "Огонь всеми танками!" – прозвучал приказ, и сухой звонкий треск наших противотанковых пушек и глухой гул танковых орудий слились в неистовый одновременный залп. "Тридцатьчетверки" били по амбразурам и окнам зданий, тяжёлые танки крушили углы и простенки.
Непрерывный обстрел продолжался около часа. Тогда, наконец, из еле различимого в дыму и пыли подвального окна церкви выползла надетая на штык белая тряпка и слабо заколыхалась у самого тротуара. Был отдан приказ: "Прекратить огонь!" Наступила тишина. Стоявший рядом со мной солдат нерешительно сделал шаг вперёд на уже безопасную улицу. Потом остановился, снял пилотку и, вытирая вспотевший лоб, растерянно и счастливо улыбнулся.
А из подвала, угрюмо отворачиваясь или заискивающе улыбаясь, выползали гитлеровские солдаты и офицеры и, бросая оружие во всё увеличивающуюся кучу, медленно поднимали руки. И высокий, худой немецкий майор, жадно жуя чёрствый ломоть хлеба, уже давал через переводчика свои показания.
Майор МАЛЫХ
В ночь на 2 мая наша рота продвигалась по разбитым улипам Берлина. В эту ночь немцы отступали по всем улицам, и некоторые части их пытались уйти из города. Мы имели задачу помешать фашистам улизнуть из Берлина. Командир роты гвардии старший лейтенант Багаев приказал нам по одному пройти в какой-то дом на Фридрихштрассе. Вот мы добрались до места и установили свой пулемёт на столе возле окошка. Немецкий снайпер заметил нас и давай бить по окну. Я стал наблюдать, откуда он бьёт. Но он перестал бить.
Было очень тихо. Только я подумал, что после этой тишины немцы должны пойти в контратаку, как увидел у соседнего дома немца с фаустпатроном в руках. Он целился в наше окно. Гвардии красноармеец Павлюченко снял этого фаустника. Тут вдруг немцы подняли стрельбу с разных сторон. На улице появились два немецких транспортёра, за ними грузовая машина с боеприпасами. Я дал им подойти метров на тридцать к нашему дому и тогда стал бросать в окно гранаты. Грузовая машина загорелась. После этого на улице появлялось ещё очень много немецких машин, но мы их не пропускали. Как только машина показывалась из-за угла, мы стреляли из пулемёта по шоферу, и машина останавливалась. А потом мы добивали всех, кто был в машине.
Немцы увидели, что тут легко не пройдёшь, и выдвинули против нас пушку. Но это им не помогло, потому что их расчёт мы к пушке Не подпустили. А командир роты выстрелом из фаустпатрона разбил самую пушку. Машины уже больше не могли двигаться по этой улице, – столько мы их тут навалили. Но между завалами притаилось ещё много живых немцев, и они продолжали стрелять в нас. Мы отвечали. Вдруг гвардии красноармеец Тюшкевич, заряжавший ленты, закричал: "Патронов нет!" Я принёс ему сумку с патронами, и он зарядил ленту. В сумке у меня было еще пять гранат, сколько-то было и у других бойцов. Мы их разобрали и стали кидать в немцев. У меня осталась одна граната, я её бросил в офицера, который всё время кричал: "Фоер! фоер!" ("Огонь! огонь!"). Тут, было, пришлось нам туго, мы израсходовали все гранаты и патроны, а немцы полезли в контратаку. Но в это время явился гвардии старшина Фирсов и принёс целый мешок гранат и патронов. Все бросились к мешку, каждый хотел набрать побольше.
Я ухватил семь гранат и скорее к окну.
Когда рассвело, на улицу жутко было смотреть, столько там было трупов и разбитых машин.
Гвардии красноармеец И. КОБЛИК
2 мая наша рота занимала один из полусгоревших кварталов вблизи рейхстага. Немцы старались прорваться через наш участок. В шесть часов утра, после небольшой артподготовки, они атаковали дом, занятый нами. С гранатами в руках они рвались к проломам в стенах и к окнам. К этому времени у нас как раз вышли боеприпасы. Пришлось бегать по развалинам в поисках гранат и патронов. Их много тут осталось ещё от боя за этот дом.
Пока часть бойцов была занята добычей боеприпасов, пятерым гитлеровцам удалось проскочить через,один из проломов во двор. Первым появился немецкий офицер. Я выстрелил в него, но не попал, а он в это время метнул в меня гранату. На счастье, она упала, не долетев до меня, и, разорвавшись, только забросала обломками кирпичей. Я выстрелил во второй раз, и тут гитлеровцу пришёл конец. Остальные немцы, видя, что их начальник убит, кинулись было назад. Но наши пули догнали и положили их на месте; одному только удалось уйти."
После этого мы замечаем, что стало что-то тихо, на улице мало кто живой виден. Мы думаем: надо держаться, верно, перед боем это тихо. И вдруг является к нам связной с командного пункта роты с приказом прекратить огонь. Мы только глаза вытаращили. Не думали, что в этот час и всей войне в Берлине конец. Вылезли мы на улицу, грязные, чумазые – ведь семеро суток сидели здесь, в развалинах. Стали собирать по улицам немцев, тех, кто не успел удрать из этого квартала, и собрали их сотен до трёх. Выстроили пленных и отправили под конвоем, а сами пошли приводить себя в человеческий вид.
Гвардии старший сержант САПРОНОВ
В нашем батальоне к ночи на 2 мая осталось только два связиста – я да гвардии красноармеец Чайка. Остальные связисты вышли из строя в последних боях. Дали нам в помощь ещё стрелка Палия Пантелея, но он мало смыслил в нашем деле. Однако пришлось п его приспособить, потому что дела было как раз очень много. Наш батальон преграждал путь противнику на перекрёстке двух центральных улиц, и приходилось крепко драться – немцы напирали отчаянно, стремились куда-то прорываться. Такая была горячка, что мы проглядели, как и Первое Мая прошло.
Постоянную связь с ротами командир батальона держал больше по телефону; в городе – не то что в поле: стены домов не давали возможности иначе быстро ориентироваться в обстановке. Я поддерживал связь с ротой, где командиром был гвардии капитан Хабибулин. Я посадил Палия за аппарат, а всё остальное взял на себя. За эту ночь мне пришлось устранить одиннадцать порывов. Я работал не покладая рук и радовался, что связь даём бесперебойно, что во-время передаются приказы командира и ему докладывается о ходе боя, о наличии боеприпасов, о потерях.
Шесть раз в эту ночь шли немцы в контратаку. Но мы отбивали немцев всеми средствами: гранатами, огнём из пулеметов и автоматов.
Утром командир батальона потребовал к телефону командира роты. Я его разыскал, но он был сильно ранен и ходить не мог. Я доложил об этом командиру батальона. И тогда он велел мне передать приказ – прекратить стрельбу и эвакуировать сдающихся в плен немцев. Приказ я принял, но сам себе ещё не верил – как это прекратить стрельбу? Ведь вот же он, немец, ещё стреляет, вот сейчас только подбил из фаустпатрона наш танк! Почему же такое – не стрелять? Я не выдержал и ещё раз запросил по телефону командный пункт. Командир батальона подтвердил приказано сказал дополнительно, что весь гарнизон Берлина вместе с начальниками капитулировал. И держа еще трубку у уха, я сколько было сил крикнул "Ура!" Сидевший возле меня напарник встревоженно посмотрел на меня и спросил:
– Ты что, контужен?
– Чего там контужен! – ответил я, сунул ему в руки трубку, а сам быстро побежал к командиру роты передать радостное сообщение.
Гвардии младший сержант С. ШКУТЕНКО
Вечером 1 мая, после жаркого боя за Здание рейхстага, мы, наконец, получили возможность отдохнуть. Отбив железные двери какого-то подвала, мы решили здесь расположиться, чтоб справить первомайский праздник.
Зажгли свечи. Нашим взорам представились три больших штабеля бумаги.
Эти штабеля пригодились нам: из пачек бумаги были сооружены столы и скамьи. Мы засели за праздничный ужин, а затем на постелях из того же материала кое-кто из нас прикорнул. Большинство, несмотря на зверскую усталость, не сомкнуло глаз.
Ночь пролетела незаметно в разговорах. Наступил рассвет, и мы покинули нашу спальню. Мы вышли на улицу, которая была ничья. Я шёл впереди, за мной человек двадцать, связисты и разведчики.
Вот здание оперного театра. По противоположной стороне улицы пробираемся дальше к центру. Вдруг пулемётная очередь – прямо на нас. Всё обошлось благополучно, никого не задело. Стремительным броском мы перебежали под укрытие стены соседнего здания. Дальше итти нельзя: мы одни ушли вперёд на целый квартал!
К счастью, в этот момент из-за угла показался наш тяжёлый танк. Я указал танкистам направление, откуда бил пулемет. Танк развернул свою башню и послал в указанном направлении два снаряда. Разрывы потрясли пустынные, безмолвные улицы. И снова всё стихло. Так прошло минут десять, – поразительная тишина! И вдруг, как по сигналу, сразу отовсюду стали появляться вооружённые и безоружные немецкие солдаты. Через несколько минут на перекрёстке уже собралась тысячная толпа. Немцы повылезали из своих нор, чтобы сдаться нам в плен.
Мы подумали: что нам делать с ними – нас было слишком мало, чтобы взять их всех под конвой. Пришлось приказать им строиться в колонны и под командой своих же офицеров направляться в сторону наших войск.
Только успели мы отправить последнюю партию, как из-за угла прямо на нас строевым шагом вышла вооружённая колонна человек в двести, во главе с офицером. Я вышел на середину перекрёстка. В пяти метрах от меня немецкий офицер остановил колонну, повернулся ко мне, расстегнул кобуру, вынул пистолет и, подойдя поближе, вручил его мне. Затем отошёл на три шага, стал и ждёт. Я приказал колонне сложить оружие. Офицер ответил, что солдаты согласны сложить оружие лишь в том случае, если им гарантируют жизнь, так как отряд является ударной колонной войск СС.
– Пленных мы не расстреливаем, – ответил я.
Солдаты, проворно сложив на тротуаре винтовки, автоматы и противогазы, снова построились в колонну. Каску не снял никто. Спрашиваю:
– Почему не сняли каски? Ведь никто не стреляет.
– Нет, – последовал ответ, – мы останемся в касках, потому что идёт дождь…
Я позволил им итти в плен в касках, раз им это уж так нравится. Впрочем, пройдя метров тридцать, они стали сбрасывать каски на мостовую…
Лейтенант И. БАКАЛОВ
1 мая
– Кончено, – сказал капитан Кудяков, – теперь можно вымыться вон в том канале, у которого Геббельс мечтал в лунные ночи.
Гвардии сержант Г. ЧЕРНЫШЕВ
Сегодня я со своим другом связистом Кукшиным стоял у здания рейхстага. Вижу, что Кукшин задумался чего-то. Спрашиваю:
– Ты чего, Кукшин, задумался?
Он молчит. Потом он высказал свою мысль:
– А як нэ вылыка була у Гитлера сыла, а мы её зломыли.
Старший сержант И. ЖДАНОВ
2 мая
Выпили мы с товарищами по кружке вина в честь Победы у самых Бранденбургских ворот. Потом решили мы немного пройтись, посмотреть на германскую столицу, как выглядит она сегодня.
Смотрю, на скамейке сидят три женщины. Вот, думаю, уже вылезли немки – на солнышке греются. Даже выругался. А они, должно быть, услыхали и кричат вдогонку:
– Русские мы, чего своих не признаёте.
Действительно, смотрю, кажется, наши девушки. И тут обомлел я. Свою знакомую узнал – из нашего посёлка. Как оказались они здесь, да еще в такой день? Любимая моя Аня и ее сестры Клава и Маруся. Четыре года я Аню не видел, а ведь еще в школе на одной парте сидели. И Аня плачет.
Лицо у неё порохом обожжённое. Работали они на берлинской фабрике, в лагере жили. А как только освободили их, Аня и её сестры стали нашим раненым помогать.
Так мы и встретились почти что у самых Бранденбургских ворот.
Тут узнал я, что и моих сестёр Нюру и Дуню немцы тоже увезли на чужбину. Только не знает Аня, в каком месте они находятся.
Побежал я к своему командиру. Всё рассказал майору. А он приказал мне позвать моих землячек в гости к бойцам нашего батальона.
Вечером мы с Аней совместное письмо на родину написали о нашей встрече и всех родных и соседей поздравили с великой победой.
Красноармеец А. ВОРОБЬЁВ
Мне пришлось побывать в рейхстаге, когда бои здесь кончились. На задымленных стенах были уже тысячи надписей, сделанных советскими воинами…
На одной из колонн прочёл я наспех написанные мелом слова:
"От Пено до Берлина. Гвардии сержант Кунявин". Много воспоминаний пробудила в моей памяти эта надпись. Ты ли это, Петр Кунявин, мой давний славный товарищ, боевой соратник?!
Мы расстались с ним зимой 1943 года на Северо-Западном фронте.
Многие знают маленький посёлок Пено, затерянный среди лесов Калининской области. Этот поселок прославлен Лизой Чайкиной.
Там, в Пено, я был у пулемётчика Кунявина вторым номером, и оттуда мы пошли с ним в наступление.
В одной ожесточённой схватке мы оба были ранены и после боя оказались рядом на носилках в медсанбате. И тут Кунявин сказал мне не то шутя, не то серьёзно:
– Ну, браток, если попадём мы в разные госпитали, то, значит, встретимся только в Берлине.
Мы попали в разные госпитали, а потом где я только ни воевал, но о Кунявине не слышал.
Обойдя залы рейхстага, я снова вернулся к колонне и к подписи гвардии сержанта Кунявина добавил свою. Доведётся ли моему боевому другу узнать, что мы вместе брали Берлин?
Гвардии старший сержант Н. ГЛУШКО
Что пережил я сегодня, – этого описать нельзя, невозможно. Это день долгожданный, незабываемый. Ах, как мы тебя ждали, – радостный, солнечный, весенний день нашей победы! Какими словами выразить мне эту великую радость?
Гвардии старший Лейтенант П. КУЧЛНСКИЙ
Вот он, праздник Победы! Наши танки прекратили свой боевой марш в ста метрах от рейхстага, над которым водружено красное знамя. Начав под Москвой свои ратные дела, мы завершили их в Берлине. И в этот день, 2 мая, когда водворилась тишина в покорённом Берлине, когда взметнулись над домами наши красные флаги, символ нашей борьбы и нашего счастья, первое слово любви мы обратили к тому, кто привёл нас к вершине нашей победы. Слава великому Сталину!
Майор П. ОЛЕЙНИК
(Из „Обращения к народу" 9 мая 1945 г.)
Идея, дизайн и поддержка:
Александр Царьков,
Группа военной археологии
ИскателЬ © 1988-2007
Когда мы вошли в подвал, сотни три раненых немецких солдат подняли руки и испуганно закричали: "Гитлер капут, рус зольдат гут".
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ А. ТРАЙНИН
На Унтер-ден-Линден
Вечером 1 мая, когда наш батальон находился во дворце Вильгельма, был получен приказ форсировать канал, выйти на Унтер-ден-Линден и достичь Бранденбургских ворот.
Немцы вели с западного берега канала непрерывный огонь. В темноте светились трассы пулемётных очередей, гремели разрывы фаустпатронов. Откуда-то из района рейхстага немцы методически обстреливали минами Шлоссплац, перед дворцом кайзера. Было что-то обречённое в этом отчаянном и бесполезном обстреле, который уже ничего не мог изменить.
Собравшись во дворе дворца, бойцы готовились к предстоящему броску и тихо переговаривались между собою.
Слышу знакомый, сдержанный говорок старого солдата-миномётчика Мерасова.
– В степях под Моздоком, – говорит Мерасов, прошедший славный путь от Кавказских гор до Берлина, – я всё думал: выпадет ли мне счастье драться на берлинских улицах!..
– Да, – вспоминает коммунист Лебедев. – Мы ещё на Висле обещали товарищу Сталину, что наши мины долетят до Берлина.
Команда:
– Приготовиться! По местам!
У миномётчиков на плечах стволы, опорные плиты, пулемётчики впряглись в свои "машинки". Связисты уже развернули станцию на КП батальона и готовы тянуть линию через канал.
Первая группа – стрелки лейтенанта Крысенко и пулемётчики лейтенанта Ершова. Они направляются к мосту – навстречу незатихающему огню противника.
На мосту вспыхивает перестрелка. В треск выстрелов врывается дружное "ура". Шум боя удаляется.
Через несколько минут к комбату прибегает связной от лейтенанта Крысенко – литовец Шиманскас. Этот молодой паренёк лишь недавно пришел к нам во взвод связи. Но как преобразился он! От первоначальной робости и нерешительности не осталось и следа.
– Товарищ майор, – чётко рапортует Шиманскас, – командир роты лейтенант Крысенко приказал доложить вам: задача выполнена, канал форсирован. Рота закрепилась в угловом доме на левой стороне улицы. Справа в доме – противник.
Переправа продолжается. Немцы заметили нас. Они открыли огонь прямо по воротам дворца, где сосредоточилась вторая группа. Начали рваться фаустпатроны.
Уже есть раненые. Ранен и комбат.
Командование батальоном принимает капитан Гюльмамедов. Он действует так же быстро и решительно.
Группа за группой переправляются через канал. Связные Шиманскас и Якимович четыре раза под ураганным огнём противника пробегают по мосту.
Уже светает. Связистов Бачурина и Герцуна, которые тянут линию через мост, заметили вражеские снайперы. Близко ложатся пули. Можно бы укрыться за баррикадой, переждать, но батальону нужна связь, впереди Бранденбургские ворота!..
И линия наведена. Капитан Гюльмамедов докладывает по телефону:
– Вышел на Унтер-ден-Линден. Сосредоточиваемся для броска к Бранденбургским воротам.
В это время на мосту уже работают сапёры капитана Анисимова. Слышен стук топоров и кирок. Неутомимые труженики войны прокладывают дорогу танкам.
И вот на Унтер-ден-Линден, видавшей парады горе-завоевателей бесноватого фюрера, выходит советский танк. Не спеша разворачивается башня. Ствол пушки "ИС" угрожающе уставился на здание, откуда немцы ведут огонь.
Удар – и с грохотом обваливается стена. Немцы умолкли.
Батальон стремительно продвигается вперёд. Связисты еле успевают разматывать катушки.
Остановка. Противник, укрывшись на чердаке трёхэтажного дома, бьет вдоль улицы. Что ж, опять подходит "ИС". Два выстрела. Больше не надо. Дорога снова открыта.
Но чем дальше, тем больше опорных точек врага. Бьют из всех родов оружия. Бьют с чердаков, из окон, из подвалов. А батальон идёт всё вперёд и вперёд. Ведь там, впереди – Бранденбургские ворота…
Справа движутся наши стрелки и пулемётчики. Слева – связисты и миномётчики.
Это неумолимое, как сама смерть, движение морально подавляет немцев. Сперва одиночками, затем десятками выползают они отовсюду. Поднятые руки, жалкий, унылый вид. До них дошло: всё кончено!
Восходящее солнце освещает картину боя.
Перед нами – совсем близко – серая громада Бранденбургских ворот. Ещё бросок – и мы у цели.
Капитан Гюльмамедов, командир миномётной роты капитан Червяков и я подбегаем к воротам. Навстречу с запада движется цепь. Свои!
Мы соединились с наступавшими с юго-запада гвардейскими частями Чуйкова. Богатыри Сталинграда и защитники Кавказа соединились в центре фашистского логова. Бурная радость охватывает нас. Воины обнимают, целуют друг друга.
У Бранденбургских ворот возникает митинг. Какой-то молоденький офицер говорит стихами. Ему отвечают громовым "ура".
В последние часы
*
У стены разбитого здания гвардии подполковник Курист ставил новую задачу командирам батальонов. В это время к противоположному углу здания подъехала машина. Человек среднего роста, в кожаном пальто, с палочкой в руке, неторопливой походкой направился в сторону офицеров.
– Что стоите? Почему не продвигаетесь вперёд? – спросил он, подойдя к офицерам.
Это был наш генерал-полковник товарищ Рыбалко. Никто не удивился появлению его здесь. Ведь и во время форсирования Нейсе, когда противник вёл бешеный огонь с противоположного берега реки, генерал был среди нас, под разрывами вражеских снарядов и бомб.
Только товарищ Рыбалко подошёл к нам, как противник открыл ураганный миномётный и артиллерийский огонь из района станции Шарлоттенбург. Генерал показал палочкой в сторону станции, которая находилась в четырёхстах метрах от нас, и сказал:
– Здесь последний очаг сопротивления немцев, за этой станцией к вам навстречу наступают танки Богданова.
Все мы посмотрели в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Путь к станции преграждали надолбы и смонтированные на улицах толстые каменные стены.
Обращаясь к подполковнику, товарищ Рыбалко сказал:
– Курист, станцию взять.
Наша танковая часть наступала во взаимодействии со стрелковым полком.
Танковый батальон майора Шпарова, поддерживая роту автоматчиков старшего лейтенанта Карпова, с боем вышел на перекрёсток Паульсборнер и Эйзенцанштрассе. Тем временем танкисты батальона под командованием капитана Соболева, взаимодействуя с ротой старшего лейтенанта Антонова, совершали обходный манёвр слева.
Шаг за шагом, разрушая с помощью сапёров все препятствия, выбивая противника из подвалов, скидывая с чердаков и крыш домов, танки бронированной стеной продвигались к району станции, стремясь как можно скорее соединиться со славными танкистами генерал-полковника Богданова. Они шли с Одера, а мы с Нейсе. Они ворвались в Берлин с севера, а мы с юга, – и вот встреча в центре Берлина.
Когда танки подошли к железнодорожной насыпи, с противоположной стороны её показался советский боец. Он шёл во весь рост. Кто-то закричал:
– Там уже наши.
Танки гвардии младших лейтенантов Владимирова и Кузнецова направились под мост на противоположную сторону уже взятой станции. По улице Виншандштрассе навстречу им двигались два советских танка. Это были танки Богданова. Через несколько минут, выскочив из машин, наши танкисты уже обнимали своих братьев по оружию.
Как радостна была эта долгожданная встреча в Берлине утром 2 мая 1945 года!
Гвардии лейтенант АРГЁЛАНДЕР
*
Наша танковая часть с тяжёлыми боями продвигалась к конечной цели. За домами виднелись уже деревья Тиргартена.
Три дня тому назад погиб в танке герой гдынских боёв гвардии младший лейтенант Енукьян. Его экипаж в подбитом, дымившемся танке ещё два часа вёл бой, мстя за смерть своего командира. Вчера болванка немецкой самоходки выбила два катка у другого танка и вывела из строя его экипаж. Танк застрял на нейтральной зоне. Весь день к нему пытались подобраться наши техники, но немецкие "фердинанды" не давали подойти. И вдруг ночью танк неожиданно загудел мотором, а лобовой его пулемёт застрочил по огневым точкам противника. Это командир орудия гвардии старший сержант Лымарь продолжал бой на подбитом танке.
Вечером 1 мая наши танки вышли к Аугустусплац. Здесь нас остановил шквальный огонь из церкви, возвышавшейся в центре площади. Мы уже знали, что конец боёв совсем близок – кольцо окружения всё теснее сжималось у горла Берлина-Бранденбургских ворот. Наши рации уже ловили предложения немецкого командования о сдаче. Уже сотнями сдавались немцы, и длинные колонны грязносерых пленных уныло плелись в наш тыл. Но гитлеровцы, засевшие в церкви на Аугустусплац, всё ещё огрызались. Они располагали восемью пушками и двумя самоходками, закопанными у ворот здания. Нам пришлось пойти в обход. Боковыми улицами танки подошли почти вплотную к церкви и стали бить по немцам в упор. Сюда подтянулось и несколько приданных нам тяжёлых танков.
В три часа ночи немцы попытались оказать помощь своим окружённым группам. Загудели самолёты, и над улицами закачались зонтики парашютов. Парашютисты с автоматами и длинные, как гробы, ящики с боеприпасами опускались на груды камня, на развалины домов. Многие сразу же попали в руки наших бойцов. Вот один парашютист опустился на крышу высокого дома. Юркая фигурка зашевелилась, замелькал луч сигнального фонарика. Командир взвода танков Брудян дал по диверсанту короткую очередь из автомата, и возня на крыше прекратилась. Автомат и фонарь слабо звякнули о мостовую, а гитлеровец повис над улицей, беспомощно болтаясь на стропах парашюта.
Было уже под утро. Гул наших пушек покрывал все остальные звуки. Но в промежутках между орудийными залпами всё ещё трещали немецкие пулемёты и сдваивались очереди разрывных пуль. И вот вдруг рации передали приказ: "Гарнизон Берлина сдался – прекратить стрельбу". Смолкли наши орудия, и поднялись вверх стволы танковых пушек. Но тишина не настала – всё так же свистели немецкие пули и фырчали вдоль улицы немецкие болванки. Гарнизон церкви продолжал сопротивляться.
Что же, драться, так драться, – не нам складывать оружие в этом бою. "Огонь всеми танками!" – прозвучал приказ, и сухой звонкий треск наших противотанковых пушек и глухой гул танковых орудий слились в неистовый одновременный залп. "Тридцатьчетверки" били по амбразурам и окнам зданий, тяжёлые танки крушили углы и простенки.
Непрерывный обстрел продолжался около часа. Тогда, наконец, из еле различимого в дыму и пыли подвального окна церкви выползла надетая на штык белая тряпка и слабо заколыхалась у самого тротуара. Был отдан приказ: "Прекратить огонь!" Наступила тишина. Стоявший рядом со мной солдат нерешительно сделал шаг вперёд на уже безопасную улицу. Потом остановился, снял пилотку и, вытирая вспотевший лоб, растерянно и счастливо улыбнулся.
А из подвала, угрюмо отворачиваясь или заискивающе улыбаясь, выползали гитлеровские солдаты и офицеры и, бросая оружие во всё увеличивающуюся кучу, медленно поднимали руки. И высокий, худой немецкий майор, жадно жуя чёрствый ломоть хлеба, уже давал через переводчика свои показания.
Майор МАЛЫХ
*
В ночь на 2 мая наша рота продвигалась по разбитым улипам Берлина. В эту ночь немцы отступали по всем улицам, и некоторые части их пытались уйти из города. Мы имели задачу помешать фашистам улизнуть из Берлина. Командир роты гвардии старший лейтенант Багаев приказал нам по одному пройти в какой-то дом на Фридрихштрассе. Вот мы добрались до места и установили свой пулемёт на столе возле окошка. Немецкий снайпер заметил нас и давай бить по окну. Я стал наблюдать, откуда он бьёт. Но он перестал бить.
Было очень тихо. Только я подумал, что после этой тишины немцы должны пойти в контратаку, как увидел у соседнего дома немца с фаустпатроном в руках. Он целился в наше окно. Гвардии красноармеец Павлюченко снял этого фаустника. Тут вдруг немцы подняли стрельбу с разных сторон. На улице появились два немецких транспортёра, за ними грузовая машина с боеприпасами. Я дал им подойти метров на тридцать к нашему дому и тогда стал бросать в окно гранаты. Грузовая машина загорелась. После этого на улице появлялось ещё очень много немецких машин, но мы их не пропускали. Как только машина показывалась из-за угла, мы стреляли из пулемёта по шоферу, и машина останавливалась. А потом мы добивали всех, кто был в машине.
Немцы увидели, что тут легко не пройдёшь, и выдвинули против нас пушку. Но это им не помогло, потому что их расчёт мы к пушке Не подпустили. А командир роты выстрелом из фаустпатрона разбил самую пушку. Машины уже больше не могли двигаться по этой улице, – столько мы их тут навалили. Но между завалами притаилось ещё много живых немцев, и они продолжали стрелять в нас. Мы отвечали. Вдруг гвардии красноармеец Тюшкевич, заряжавший ленты, закричал: "Патронов нет!" Я принёс ему сумку с патронами, и он зарядил ленту. В сумке у меня было еще пять гранат, сколько-то было и у других бойцов. Мы их разобрали и стали кидать в немцев. У меня осталась одна граната, я её бросил в офицера, который всё время кричал: "Фоер! фоер!" ("Огонь! огонь!"). Тут, было, пришлось нам туго, мы израсходовали все гранаты и патроны, а немцы полезли в контратаку. Но в это время явился гвардии старшина Фирсов и принёс целый мешок гранат и патронов. Все бросились к мешку, каждый хотел набрать побольше.
Я ухватил семь гранат и скорее к окну.
Когда рассвело, на улицу жутко было смотреть, столько там было трупов и разбитых машин.
Гвардии красноармеец И. КОБЛИК
*
2 мая наша рота занимала один из полусгоревших кварталов вблизи рейхстага. Немцы старались прорваться через наш участок. В шесть часов утра, после небольшой артподготовки, они атаковали дом, занятый нами. С гранатами в руках они рвались к проломам в стенах и к окнам. К этому времени у нас как раз вышли боеприпасы. Пришлось бегать по развалинам в поисках гранат и патронов. Их много тут осталось ещё от боя за этот дом.
Пока часть бойцов была занята добычей боеприпасов, пятерым гитлеровцам удалось проскочить через,один из проломов во двор. Первым появился немецкий офицер. Я выстрелил в него, но не попал, а он в это время метнул в меня гранату. На счастье, она упала, не долетев до меня, и, разорвавшись, только забросала обломками кирпичей. Я выстрелил во второй раз, и тут гитлеровцу пришёл конец. Остальные немцы, видя, что их начальник убит, кинулись было назад. Но наши пули догнали и положили их на месте; одному только удалось уйти."
После этого мы замечаем, что стало что-то тихо, на улице мало кто живой виден. Мы думаем: надо держаться, верно, перед боем это тихо. И вдруг является к нам связной с командного пункта роты с приказом прекратить огонь. Мы только глаза вытаращили. Не думали, что в этот час и всей войне в Берлине конец. Вылезли мы на улицу, грязные, чумазые – ведь семеро суток сидели здесь, в развалинах. Стали собирать по улицам немцев, тех, кто не успел удрать из этого квартала, и собрали их сотен до трёх. Выстроили пленных и отправили под конвоем, а сами пошли приводить себя в человеческий вид.
Гвардии старший сержант САПРОНОВ
*
В нашем батальоне к ночи на 2 мая осталось только два связиста – я да гвардии красноармеец Чайка. Остальные связисты вышли из строя в последних боях. Дали нам в помощь ещё стрелка Палия Пантелея, но он мало смыслил в нашем деле. Однако пришлось п его приспособить, потому что дела было как раз очень много. Наш батальон преграждал путь противнику на перекрёстке двух центральных улиц, и приходилось крепко драться – немцы напирали отчаянно, стремились куда-то прорываться. Такая была горячка, что мы проглядели, как и Первое Мая прошло.
Постоянную связь с ротами командир батальона держал больше по телефону; в городе – не то что в поле: стены домов не давали возможности иначе быстро ориентироваться в обстановке. Я поддерживал связь с ротой, где командиром был гвардии капитан Хабибулин. Я посадил Палия за аппарат, а всё остальное взял на себя. За эту ночь мне пришлось устранить одиннадцать порывов. Я работал не покладая рук и радовался, что связь даём бесперебойно, что во-время передаются приказы командира и ему докладывается о ходе боя, о наличии боеприпасов, о потерях.
Шесть раз в эту ночь шли немцы в контратаку. Но мы отбивали немцев всеми средствами: гранатами, огнём из пулеметов и автоматов.
Утром командир батальона потребовал к телефону командира роты. Я его разыскал, но он был сильно ранен и ходить не мог. Я доложил об этом командиру батальона. И тогда он велел мне передать приказ – прекратить стрельбу и эвакуировать сдающихся в плен немцев. Приказ я принял, но сам себе ещё не верил – как это прекратить стрельбу? Ведь вот же он, немец, ещё стреляет, вот сейчас только подбил из фаустпатрона наш танк! Почему же такое – не стрелять? Я не выдержал и ещё раз запросил по телефону командный пункт. Командир батальона подтвердил приказано сказал дополнительно, что весь гарнизон Берлина вместе с начальниками капитулировал. И держа еще трубку у уха, я сколько было сил крикнул "Ура!" Сидевший возле меня напарник встревоженно посмотрел на меня и спросил:
– Ты что, контужен?
– Чего там контужен! – ответил я, сунул ему в руки трубку, а сам быстро побежал к командиру роты передать радостное сообщение.
Гвардии младший сержант С. ШКУТЕНКО
*
Вечером 1 мая, после жаркого боя за Здание рейхстага, мы, наконец, получили возможность отдохнуть. Отбив железные двери какого-то подвала, мы решили здесь расположиться, чтоб справить первомайский праздник.
Зажгли свечи. Нашим взорам представились три больших штабеля бумаги.
Эти штабеля пригодились нам: из пачек бумаги были сооружены столы и скамьи. Мы засели за праздничный ужин, а затем на постелях из того же материала кое-кто из нас прикорнул. Большинство, несмотря на зверскую усталость, не сомкнуло глаз.
Ночь пролетела незаметно в разговорах. Наступил рассвет, и мы покинули нашу спальню. Мы вышли на улицу, которая была ничья. Я шёл впереди, за мной человек двадцать, связисты и разведчики.
Вот здание оперного театра. По противоположной стороне улицы пробираемся дальше к центру. Вдруг пулемётная очередь – прямо на нас. Всё обошлось благополучно, никого не задело. Стремительным броском мы перебежали под укрытие стены соседнего здания. Дальше итти нельзя: мы одни ушли вперёд на целый квартал!
К счастью, в этот момент из-за угла показался наш тяжёлый танк. Я указал танкистам направление, откуда бил пулемет. Танк развернул свою башню и послал в указанном направлении два снаряда. Разрывы потрясли пустынные, безмолвные улицы. И снова всё стихло. Так прошло минут десять, – поразительная тишина! И вдруг, как по сигналу, сразу отовсюду стали появляться вооружённые и безоружные немецкие солдаты. Через несколько минут на перекрёстке уже собралась тысячная толпа. Немцы повылезали из своих нор, чтобы сдаться нам в плен.
Мы подумали: что нам делать с ними – нас было слишком мало, чтобы взять их всех под конвой. Пришлось приказать им строиться в колонны и под командой своих же офицеров направляться в сторону наших войск.
Только успели мы отправить последнюю партию, как из-за угла прямо на нас строевым шагом вышла вооружённая колонна человек в двести, во главе с офицером. Я вышел на середину перекрёстка. В пяти метрах от меня немецкий офицер остановил колонну, повернулся ко мне, расстегнул кобуру, вынул пистолет и, подойдя поближе, вручил его мне. Затем отошёл на три шага, стал и ждёт. Я приказал колонне сложить оружие. Офицер ответил, что солдаты согласны сложить оружие лишь в том случае, если им гарантируют жизнь, так как отряд является ударной колонной войск СС.
– Пленных мы не расстреливаем, – ответил я.
Солдаты, проворно сложив на тротуаре винтовки, автоматы и противогазы, снова построились в колонну. Каску не снял никто. Спрашиваю:
– Почему не сняли каски? Ведь никто не стреляет.
– Нет, – последовал ответ, – мы останемся в касках, потому что идёт дождь…
Я позволил им итти в плен в касках, раз им это уж так нравится. Впрочем, пройдя метров тридцать, они стали сбрасывать каски на мостовую…
Лейтенант И. БАКАЛОВ
Из дневников и писем
1 мая
*
– Кончено, – сказал капитан Кудяков, – теперь можно вымыться вон в том канале, у которого Геббельс мечтал в лунные ночи.
Гвардии сержант Г. ЧЕРНЫШЕВ
*
Сегодня я со своим другом связистом Кукшиным стоял у здания рейхстага. Вижу, что Кукшин задумался чего-то. Спрашиваю:
– Ты чего, Кукшин, задумался?
Он молчит. Потом он высказал свою мысль:
– А як нэ вылыка була у Гитлера сыла, а мы её зломыли.
Старший сержант И. ЖДАНОВ
2 мая
*
Выпили мы с товарищами по кружке вина в честь Победы у самых Бранденбургских ворот. Потом решили мы немного пройтись, посмотреть на германскую столицу, как выглядит она сегодня.
Смотрю, на скамейке сидят три женщины. Вот, думаю, уже вылезли немки – на солнышке греются. Даже выругался. А они, должно быть, услыхали и кричат вдогонку:
– Русские мы, чего своих не признаёте.
Действительно, смотрю, кажется, наши девушки. И тут обомлел я. Свою знакомую узнал – из нашего посёлка. Как оказались они здесь, да еще в такой день? Любимая моя Аня и ее сестры Клава и Маруся. Четыре года я Аню не видел, а ведь еще в школе на одной парте сидели. И Аня плачет.
Лицо у неё порохом обожжённое. Работали они на берлинской фабрике, в лагере жили. А как только освободили их, Аня и её сестры стали нашим раненым помогать.
Так мы и встретились почти что у самых Бранденбургских ворот.
Тут узнал я, что и моих сестёр Нюру и Дуню немцы тоже увезли на чужбину. Только не знает Аня, в каком месте они находятся.
Побежал я к своему командиру. Всё рассказал майору. А он приказал мне позвать моих землячек в гости к бойцам нашего батальона.
Вечером мы с Аней совместное письмо на родину написали о нашей встрече и всех родных и соседей поздравили с великой победой.
Красноармеец А. ВОРОБЬЁВ
*
Мне пришлось побывать в рейхстаге, когда бои здесь кончились. На задымленных стенах были уже тысячи надписей, сделанных советскими воинами…
На одной из колонн прочёл я наспех написанные мелом слова:
"От Пено до Берлина. Гвардии сержант Кунявин". Много воспоминаний пробудила в моей памяти эта надпись. Ты ли это, Петр Кунявин, мой давний славный товарищ, боевой соратник?!
Мы расстались с ним зимой 1943 года на Северо-Западном фронте.
Многие знают маленький посёлок Пено, затерянный среди лесов Калининской области. Этот поселок прославлен Лизой Чайкиной.
Там, в Пено, я был у пулемётчика Кунявина вторым номером, и оттуда мы пошли с ним в наступление.
В одной ожесточённой схватке мы оба были ранены и после боя оказались рядом на носилках в медсанбате. И тут Кунявин сказал мне не то шутя, не то серьёзно:
– Ну, браток, если попадём мы в разные госпитали, то, значит, встретимся только в Берлине.
Мы попали в разные госпитали, а потом где я только ни воевал, но о Кунявине не слышал.
Обойдя залы рейхстага, я снова вернулся к колонне и к подписи гвардии сержанта Кунявина добавил свою. Доведётся ли моему боевому другу узнать, что мы вместе брали Берлин?
Гвардии старший сержант Н. ГЛУШКО
*
Что пережил я сегодня, – этого описать нельзя, невозможно. Это день долгожданный, незабываемый. Ах, как мы тебя ждали, – радостный, солнечный, весенний день нашей победы! Какими словами выразить мне эту великую радость?
Гвардии старший Лейтенант П. КУЧЛНСКИЙ
*
Вот он, праздник Победы! Наши танки прекратили свой боевой марш в ста метрах от рейхстага, над которым водружено красное знамя. Начав под Москвой свои ратные дела, мы завершили их в Берлине. И в этот день, 2 мая, когда водворилась тишина в покорённом Берлине, когда взметнулись над домами наши красные флаги, символ нашей борьбы и нашего счастья, первое слово любви мы обратили к тому, кто привёл нас к вершине нашей победы. Слава великому Сталину!
Майор П. ОЛЕЙНИК
И. СТАЛИН
Слава нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей Родины и завоевавшей победу над врагом!
Слава нашему великому народу, народу-победителю!
Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!
(Из „Обращения к народу" 9 мая 1945 г.)
Идея, дизайн и поддержка:
Александр Царьков,
Группа военной археологии
ИскателЬ © 1988-2007