Бернар Вербер. Смех Циклопа

   – Маленькая рыбка станет большой, – говорит Лукреция. – Может, мы и ниже ростом, чем другие, но мы им еще покажем, где раки зимуют! Правда, Левиафан?
   Она корчит рыбке рожицы. Рыбка думает: «Пока враг близко, буду сидеть за скалой. А потом сделаю себе пузырьковый массаж живота».
   Рыбка ждет. «Так, без паники. Все здесь такое страшное, но и в этом должен быть какой-то смысл. Где моя мать? Где братья? Где друзья? Куда исчезла живая природа? Я же свободная рыбка! О, еда! Я считаю, что еда – это лучший способ борьбы со стрессом. Фу, это высохшие трупы!»
   Лукреция смотрит, как рыбка с удовольствием ест сушеных дафний.
   – Мой маленький Левиафан, я уверена, что ты парень не промах. Ты, наверное, верховодил в большом аквариуме зоомагазина. Мы с тобой из одного теста, мы сильные! У нас бывают трудности, но мы их преодолеваем! Так ведь?
   Лукреция тоже решает поесть, а потом принять ванну и вымыть голову. Она долго стоит под обжигающим душем, выходит из ванной с мокрыми волосами. Как было бы здорово пойти сейчас в парикмахерскую, ведь это – лучшее лекарство. Она всегда считала, что если кто и в состоянии бесконечно слушать рассказы о чужих несчастьях, так это парикмахеры, гадалки и психоаналитики. И лидируют в этом списке парикмахеры, которые делают еще и массаж головы.
   Однако у нее совсем не осталось денег, а услуги парикмахеров стоят дорого. Особенно услуги ее мастера, удостоенного титула «архитектор волосяного пейзажа». Тридцать евро за визит.
   – Ну и ладно, – говорит она.
   Лукреция решает сделать все возможное своими силами: десять минут – мытье головы шампунем, пять минут – маска для волос с укрепляющим бальзамом на маточном молочке, пятнадцать минут – сушка и выпрямление кудрей при помощи профессионального, самого модного и лучшего фена «Samsung» мощностью 2000 ватт, единственного предмета роскоши в ее обиходе. От дождя ее волосы начали завиваться, а она этого терпеть не может.
   Во время сушки волос Лукреция размышляет о собственной хрупкости. Она придумала целый комплекс мер безопасности, исключающий всякую возможность возникновения желания покончить жизнь самоубийством.
   Первое: усиленно потреблять шоколадно-ореховую пасту. Она лелеет тайную надежду, что однажды появится шоколадно-ореховая паста, не содержащая жира. Но это чудо, на которое особенно рассчитывать не приходится.
   Второе: грызть ногти. Она престала этим заниматься пять недель назад, но знает, что привычка вернется при первом же приступе уныния.
   Третье: ходить в парикмахерскую. Она нашла в своем районе нового парикмахера, Алессандро, который привил ей любовь к Элтону Джону, принцессе Диане, фильму «Приключения Присциллы, королевы пустыни», гоночным велосипедам «Рэйли» и греческой кухне на оливковом масле. Но сейчас он переживает личную драму и стал непривычно молчаливым.
   Четвертое: пить успокоительное, смешивая его с шотландским виски пятнадцатилетней выдержки. Существенный минус: рези в желудке.
   Пятое: вышвыривать на улицу любовников. Она только что это сделала, но особого облегчения не испытала.
   Я бы добавила шестое: найти настоящего друга.
   Высушив волосы, Лукреция возвращается к рыбке.
   Левиафан, хочешь стать моим другом?
   — Я чувствую, что ты меня не разочаруешь, в отличие от остальных самцов, которые здесь побывали.
   Она целует стеклянную стенку аквариума и случайно опрокидывает баночку с дафниями. Приходится собирать их с пола чайной ложкой.
   Может быть, я чересчур возбудима?
   Лукреция переходит к процедуре, которая для нее не удовольствие, а средство подавления тревоги.
   Седьмое: удаление с кожи рыжих волосков.
   Она долго выбирает одежду, попутно отметив, что ей нечего надеть.
   Я забыла еще один источник радости. Восьмое: шоппинг. Ни одна женщина не признается мужчине в том, что больше всего на свете ее возбуждает вид примерочной в магазине.
   Лукреция улыбается. Это шутка из скетча Дария. Она решает еще раз обдумать обстоятельства его смерти и включает запись с самыми знаменитыми миниатюрами Великого Дария.
   «Наши друзья животные».
   Исидор сказал, что Дарий воровал шутки и присваивал чужие идеи. Может и так, зато он умел преподнести их публике.
   Она смотрит на невысокого, светловолосого человека в розовом костюме, с черной повязкой через глаз и красным носом.
   Какая сила! Какой талант! Какая режиссура! Какая харизма! Какая легкая и точная игра!
   Теперь, когда она кое-что знает о его прошлом, скетчи о гибели отца, о смерти сестры, о проституции матери кажутся ей образцом честности и смелости.
   Он занимался чем-то вроде психоанализа на глазах у миллионов людей. Юмор – это способ победить горе.
   Лукреция выключает видео и закуривает.
   Победить горе.
   Она вспоминает свою жизнь после «случая с Мари-Анж».
   Неделю она провела в своей комнате в полной прострации. Без парикмахера. Без шоколадно-ореховой пасты. Без успокоительных пополам с виски. Без рыбки. Без любовника, которого можно прогнать. Ей оставалось лишь до крови грызть ногти.
   Естественно, всему приюту «Нотр-Дам-де-ля-Совгард» стало известно о первоапрельской шутке. С Лукрецией перестали разговаривать. Ее избегали, как прокаженной, словно боялись заразиться. Она больше не ходила на занятия, и ей даже не делали замечаний. Ее никто не навещал. Повариха из столовой приносила еду ей в комнату. Лукреция начала толстеть. Много спала. И никого не хотела видеть.
   Однажды какая-то девочка все-таки сумела к ней прорваться и сказала: многие считают поведение Мари-Анж некорректным и уничтожили все фотографии.
   – Напрасно. Я уверена, что некоторые получились просто отлично, – надменно ответила Лукреция.
   Она раздобыла скетч Дария «Эскимос и рыба». Прослушала его еще раз, словно ища в нем скрытый смысл.
   Здесь нет рыбы. Это говорит директор катка.
   Она поняла, что неверно оценила проблему, неправильно выбрала цель и напрасно поддалась чувству гнева. На катке надо не ловить рыбу, а кататься на коньках. Надо изменить свое поведение.
   Шутка убила ее.
   Шутка ее спасла.
   Шутка вернула ее к жизни.
   Но сначала необходимо принять трудное решение.
   Когда змея меняет кожу, она слепа.
   Лукреция украла на кухне большой нож для мяса. И отправилась убивать Мари-Анж.
   Так заканчиваются удачные шутки, думала она, сжимая ручку ножа. И уже знала, что именно скажет, вонзая лезвие в сердце Мари-Анж. «С первым апреля!»
   Замок сломался после первого же удара ногой. Но Мари-Анж в комнате не было. Лукреция узнала, что ее мучительница уехала. На стене висела записка: «Не обижайся, Лукреция. Это была просто шутка. Я люблю тебя и буду любить всегда. Твой ангел Мари», а рядом – первоапрельская фотография.
   Она еще издевается надо мной!
   Лукреция разорвала фотографию. Ей казалось, что у нее украли возможность отомстить. В висках у нее стучало: «Я больше никогда не буду жертвой».
   Она принялась активно заниматься боевыми искусствами. Китайское кунг-фу слишком напоминало танец, японское карате показалось чересчур примитивным. А вот корейское тэквондо понравилось ей агрессивностью и эффективностью. К нему она добавила израильскую кравмагу, которая позволяла найти выход из самой безнадежной ситуации. Сначала она назвала изобретенный гибрид «приют-квандо», а потом «Лукреция-квандо». Правил в этой борьбе не было. Смертельные удары поощрялись.
   Чтобы проверить свое искусство в деле, она стала задирой. Полюбила конфликты. Искала стычек и начинала драться, не снисходя до объяснений.
   Любая мелочь могла вывести ее из себя. Слабых всегда завораживает сила и агрессия, особенно бессмысленная, и у Лукреции появилось много подруг. Она сколотила целую банду. Отныне в дортуарах «Нотр-Дам-де-ля-Совгард» ее слово стало законом.
   Стук в дверь выводит Лукрецию из задумчивости. Она возвращается в реальную жизнь. Смотрит в глазок и видит любовника, которого выгнала вчера.
   – Прости меня, я виноват! Я очень раскаиваюсь, – слышит она сквозь дверь.
   Он звонит еще несколько раз, и только тогда Лукреция открывает дверь. Она молча бьет его головой в лицо. Раздается звук, как будто кокос раскололи молотком. Парень отлетает назад, его лицо залито кровью.
   – Ты тут ни при чем. Просто я собираюсь бросить курить и уже сейчас на взводе.
   Лукреция захлопывает дверь и закуривает. Ждет. Парень не возвращается.
   Она садится и снова пересматривает последний скетч Дария, заканчивающийся словами: «И тогда он прочел последнюю фразу, расхохотался и умер».
   Эти слова потрясают ее.
   Дарий словно знал, что с ним произойдет. Или хотел, чтобы произошло. Тогда это не просто последний скетч, а обращение к убийце.
   Она смотрит на Левиафана. Ее забавляет новый сожитель.
   – Рыбка, а что тебе кажется смешным?
   Карп подплывает к стеклянной стенке и, глядя на огромный, тревожащий его силуэт, выпускает пузырек воздуха.

27

   Жилец спорит с хозяином квартиры.
   – А я говорю, что в квартире мыши!
   – Этого не может быть! Квартира в идеальном состоянии.
   Жилец кладет на пол кусочек сыра, и по комнате пробегает мышь, но так быстро, что ее трудно заметить.
   – Я не уверен, что видел мышь, – бормочет хозяин.
   Жилец бросает на пол несколько кусочков сыра. Одна за другой появляются три мыши, красная рыбка и четвертая мышь.
   – Ну что, теперь видели?
   – Видел. И красную рыбку тоже.
   Взбешенный жилец восклицает:
   – Сначала разберемся с мышами, а уж потом поговорим про сырость!
 
   Отрывок из скетча Дария Возняка «Наши друзья животные»

28

   Перед зданием на бульваре Османн, в шестнадцатом округе Парижа, у входа с медной табличкой, на которой большими буквами выгравировано «С.К.П.», а чуть ниже «Стефан Крауц Продакшн», с грохотом, в облаке дыма останавливается мотоцикл «гуччи».
   Девушка-секретарь указывает Лукреции в сторону приемной, где уже полно посетителей. Все они нервничают так, словно сидят под дверью дантиста, известного своей жестокостью.
   Все молча смотрят в пол, устланный толстым красным ковром. Девушка полирует ногти. Молодой человек учит наизусть какой-то текст. Мужчина постарше читает старый бульварный журнал с фотографией королевской четы на обложке. Стены увешаны афишами Дария и других, менее известных артистов.
   Дверь открывается, в приемную вываливается взъерошенный человек. Вслед ему несется громкий голос:
   – И больше не возвращайтесь! Я не могу терять время на юмор… двухтысячного года!
   Человек, понурившись, уходит. В дверь заходит следующий… И тут же вылетает обратно.
   – С вами свяжутся! Спасибо! Следующий! – кричит тот же голос.
   Только что выставленный кандидат делает жест, означающий: «Желаю удачи».
   Наконец подходит очередь Лукреции.
   Она входит в кабинет, увешанный большими фотографиями, на которых Стефан Крауц изображен со знаменитостями из мира музыки, кино и политики. Он пожимает им руки или похлопывает их по плечу.
   Голова Крауца имеет несколько удлиненную форму, уши слегка оттопырены. Продюсер одет в черный кожаный пиджак и фирменные джинсы. Он сидит в глубоком кресле, обтянутом кожей зебры, его пальцы порхают над клавиатурой ноутбука. Из-под стола торчат ноги в ковбойских сапогах.
   Она ждет. Сначала ей кажется, что Крауц составляет расписание деловых встреч, но вскоре она понимает, что он переписывается в социальной сети Интернета с несколькими людьми одновременно. Наконец, не глядя на нее, он произносит:
   – Ну, давайте насмешите меня.
   И, даже не поздоровавшись, машинально переворачивает песочные часы.
   – У вас три минуты.
   Лукреция молчит. Крауц наконец поднимает на нее глаза.
   – Мадемуазель, вы теряете время.
   Песок сыплется вниз. Когда последняя песчинка падает на дно, Крауц поворачивается к ноутбуку.
   – Вы упустили свой шанс.
   Он нажимает на кнопку интерфона и говорит:
   – Карин, сколько раз повторять! Не пускайте ко мне кого попало. Я зря трачу время. Следующий!
   Но Лукреция не поднимается со стула.
   – Благодарю вас, мадемуазель. Вам позвонят, если вами кто-нибудь заинтересуется.
   В конце концов, молчаливая, как рыба, зеленоглазая красотка в китайском наряде может подойти для авторского кино…
   – Я пришла не за тем, чтобы вас смешить, – произносит наконец Лукреция.
   Крауц утомленно потирает рукой лоб.
   – Вы актриса?
   – Нет.
   – Разумеется. Вы не похожи на истеричку. Дайте догадаюсь… Вы фининспектор? У меня уже было две финансовых проверки с начала года… сколько можно?!
   – Нет.
   Кто-то уже заглядывает в дверь, чтобы занять место Лукреции.
   – Кто вас звал? Вы же видите, мы еще не закончили!
   Незваный гость, кажется, только рад отложить экзамен.
   Он извиняется и осторожно прикрывает за собой дверь.
   – Ладно, продолжим играть в загадки. Не юморист, не актриса, не фининспектор. Если вы дочь одной из моих любовниц, знайте – шантаж со мной не пройдет. Я признаю вас наследницей только после положительного анализа ДНК в том медицинском центре, который выберу я сам.
   – Нет.
   – Вы страховой агент? Кухни, балконы?
   – Нет.
   Крауц щелкает подтяжками.
   – Сдаюсь.
   Она протягивает ему визитную карточку.
   – Лукреция Немрод. Журналистка. Работаю в «Современном обозревателе».
   – Надеюсь, вы не собираетесь говорить со мной про Дария.
   Крауц хмурится. Лукреция быстро перебирает ключи.
   Какой подойдет к этой двери?
   Ключ эгоцентризма. Как все люди, использующие чужой талант, он мечтает о признании его собственных способностей.
   — Все интересуются Дарием, но никто не знает, что без вас Дария бы не было. Мы хотим написать большую статью о «настоящем создателе феномена Дария».
   Лукреция волнуется – не перегнула ли она палку? Крауц наклоняется к интерфону и говорит:
   – Карин? Пять минут ни с кем меня не соединяй и никого ко мне не пускай.
   Потом он оборачивается к молодой журналистке.
   – Обязательное условие: я должен прочесть статью перед тем, как она выйдет. Можете задать пять вопросов.
   – Почему только пять?
   – Просто так. Теперь вопросов осталось четыре.
   Лукреция не дает сбить себя с толку.
   – Тадеуш Возняк рассказал, что вы судились с Дарием, когда он захотел получить права на свои первые альбомы. Это правда?
   – Да. Три вопроса.
   – Вы должны были вот-вот проиграть процесс, поскольку «моральные права артиста на его произведения» во Франции неотчуждаемы. Последнее заседание должно было состояться на следующей неделе. Теперь Дарий умер, и права на его альбомы останутся у вас. Это так?
   – Да. Два вопроса. Скажите, вы точно собираетесь написать обо мне хвалебную статью?
   – Другими словами, смерть Дария за несколько дней до вынесения судом окончательного решения вам очень выгодна. Это просто невероятная удача. Исчезновение Дария не только спасает вас, но и приносит вам состояние. Вы возвращаете себе его первые альбомы, которые публика просто обожает. Выпускаете сборник хитов. Устраиваете концерт памяти Дария в «Олимпии». Да еще вам принадлежат все права на распространение видеозаписей выступления Дария. Вы вытянули счастливый билет в тот самый миг, когда должны были все потерять. Это так?
   – Да. Один вопрос.
   – Это вы убили Дария?
   – Нет.
   Продюсер широко улыбается.
   – Время вышло. Спасибо и до свидания, мадемуазель. И обязательно пришлите мне статью перед публикацией, иначе будете иметь дело с моим адвокатом. Он сидит на проценте и очень заинтересован в успехе любого процесса. Кроме того, у него есть свои причины ненавидеть прессу.
   Лукреция пристально смотрит на него и идет ва-банк.
   – Я думаю, вы лжете. Циклопа убили вы.
   Стефан Крауц рассматривает набор брелоков для ключей: это резиновые фигурки с кнопкой в животе. Он выбирает одного человечка и нажимает ему на живот. Из микрофона, вмонтированного в фигурку, раздается хохот.
   – Знаете, что это такое? «Машинки для смеха». Когда мне не хочется смеяться самому, я включаю такую игрушку. Очень полезная вещь. Я не утомляю мышцы лица и предотвращаю появление морщин. Вы мне нравитесь, дарю вам одну. Выбирайте. Вот, например, «грубый смех крестьянина».
   Продюсер берет брелок, нажимает, слышится утробный хохот.
   – Это не ответ, господин Крауц.
   Он кладет брелок на стол и пожимает плечами.
   – Тогда, может быть, эта, – говорит он, выбирая фигурку в виде полуобнаженной девушки. – «Смех смущенной юной девственницы».
   Он нажимает на брелок, раздается пронзительный смех, прерываемый икотой, которая постепенно переходит в звуки, сопровождающие оргазм.
   – Дарю. Не благодарите меня. Это рекламная продукция, их делают в Китае.
   Лукреция действительно замечает на фигурке надпись «Не для продажи». Она принимает странный подарок.
   – Так каков же ваш ответ? – спрашивает невозмутимо она.
   – Ваши обвинения настолько смешны, что ответить на них можно лишь механическим смехом. Вы думаете, что я прошел сквозь стену или по тайному ходу проник в гримерку Дария и задушил его, а телохранитель тем временем спокойно стоял у двери?
   Крауц нажимает на брелок с надписью «Смех старого маньяка». Он перестает улыбаться.
   – Видите ли, мадемуазель, ссориться – это непрофессионально. В нашей среде все течет, все изменяется, вчерашние друзья становятся врагами, а послезавтра снова друзьями. Мы затеваем процессы, деремся, угрожаем, кричим, а потом миримся. Шоу-бизнес – это большая, шумная и, несмотря ни на что, дружная семья, что бы там ни думали люди со стороны. Бродячие актеры, шуты, ремесленники развлечений. Мы нужны обществу так же, как и врачи. Да что я говорю! Мы важнее врачей. Мы нужны для того, чтобы люди могли выносить своих начальников, подчиненных, жен, детей, любовниц, мужей, налоги и болезни.
   – Вы так и не ответили на вопрос.
   – Это и есть ответ.
   Он вздыхает.
   – Дарий меня разочаровал. Я был обижен на него за то, что он меня бросил. Даже не бросил, а предал. И я начал против него процесс. Который, скорее всего, я бы проиграл. Это правда. Но мое шоу в «Олимпии» навсегда прославит его имя. И я делаю это не ради денег, что бы вы там ни думали. Я знаю, если он смотрит на меня с небес, то хочет сказать: «Спасибо, Стефан».
   Продюсер прижимает руку к сердцу и смотрит в окно, куда-то вдаль. Потом нажимает на брелок, который заливается пронзительным хохотом.
   – Где вы были в момент его смерти? – спрашивает Лукреция.
   – В зале. Я аплодировал Дарию, которого вытащил из безвестности и поднял на вершину искусства. Рядом со мной сидел министр культуры, который может это подтвердить. Я думаю, для алиби достаточно?
   Лукреция нажимает на кнопку брелока в форме полуобнаженной девушки. Слышится искусственный смех.
   – Скажите честно, кому, кроме вас, выгодна смерть Дария?
   – Его брату Тадеушу. Он будет распоряжаться наследством и возглавит «Циклоп Продакшн».
   – Кто еще, помимо Тадеуша, мог желать его смерти?
   – Основные мотивы убийства – деньги и слава. Я думаю, что если убийство действительно имело место, то в нем замешан его главный соперник. Тот, кто станет теперь номером один в мире юмора.
   Крауц вертит в руках фигурку клоуна.
   – И как нарочно, у него эксклюзивный контракт с «Циклоп Продакшн».

29

   4803 год до нашей эры
   Междуречье Тигра и Евфрата, территория современного Ирака
   После долгих скитаний люди нашли плодородную землю и решили начать оседлый образ жизни. Собиратели и охотники превратились в земледельцев.
   Появились первые деревни с прочными домами из обожженного кирпича. Люди сеяли пшеницу и собирали урожай. Вокруг деревень в поисках отбросов бродили животные: козы, бараны, коровы. Их приручили и поместили в загоны. Так возникло животноводство.
   Век за веком поля расширялись, поголовье скота увеличивалось. Деревни становились поселками. Поселки разрастались в большие города с сотнями и тысячами жителей.
   За шесть тысяч лет до нашей эры появились мегаполисы Урук, Эриду, Лагаш, Умма, Ур. Они принадлежали к самой первой человеческой цивилизации – шумерской.
   Самым большим и развитым был шумерский город Ур. В прекрасном 4803 году он начал войну с городом Киш, принадлежавшим к соперничающей с шумерами аккадской цивилизации. Война между шумерами и аккадцами шла долго и измотала оба лагеря.
   Однажды царство Киш одержало важную, хотя и не решающую победу. После этого аккадский царь по имени Энби Иштар предложил шумерскому царю по имени Эншакушана заключить мир. Войска соперников собрались в долине, на нейтральной территории.
   Цари уселись друг напротив друга, а между ними устроился переводчик.
   – Итак, – произнес шумерский царь Эншакушана, – что он предлагает?
   Переводчик перевел вопрос. Министры окружили царей и внимательно слушали. Наконец ответ Энби Иштара был переведен.
   – Он говорит, что хочет мира.
   – Очень хорошо. Скажи ему, что мы тоже хотим мира, мы обессилены войной.
   Аккадский царь посоветовался о чем-то с министрами, потом обратился к переводчику. Ответ был готов.
   – Что он говорит? – спросил шумерский царь.
   – Он говорит, что выиграл последнее сражение и выиграл войну. Он не хочет разрушать город Ур – и требует, чтобы вы платили ему дань в течение пяти лет, отдали весь запас зерна, предоставили пять тысяч рабов мужского пола и три тысячи рабов женского пола, причем царь и министры сами выберут их.
   Шумерский царь Эншакушана выдержал паузу.
   Переводчик начал проявлять нетерпение.
   – Что я должен сказать? Господин, они ждут ответа.
   Тогда шумерский царь подошел к аккадскому царю со странным выражением лица. Казалось, он собирается что-то сказать, но вместо того, чтобы воспользоваться для этого ртом, издал низкий рокочущий звук анальным отверстием.
   Пук получился громким и трубным. Таким стал ответ царя Эншакушана царю Энби Иштару.
   Реакция не заставила себя ждать, все шумерские министры рассмеялись. Не засмеялся только аккадский царь. Он побагровел и выпучил глаза от обиды. Потом отдал какой-то приказ, оставшийся непереведенным, и его генералы вместе с писцами покинули шатер.
   Когда шумерский царь Эншакушана и его подданные остались в одиночестве, все они снова громко расхохотались.
   Царь велел писцу:
   – Это событие должно остаться в веках. И, вспоминая его, пусть все смеются, как смеялись мы.
   Писца звали Син-Леке-Унинни. Он поклонился, но пребывал в глубоком замешательстве. Как нарисовать пускание ветров? Как при помощи рельефного изображения отразить весь комизм ситуации? Весь вечер он размышлял, как запечатлеть в веках смешную сцену. И весь следующий день, и еще много дней.
   Два месяца спустя шумерский царь Эншакушана выиграл сражение с царем Энби Иштаром и одержал решающую победу. Шумеры захватили город Киш, и законы города Ур воцарились в побежденном аккадском мегаполисе.
   С триумфом проезжая по улицам Киша, царь вспомнил о неудачной попытке перемирия и спросил писца Син-Леке-Унинни, как обстоит дело с увековечиванием достопамятной сцены. Писец уклонился от ответа.
   Через некоторое время Син-Леке-Унинни пришла в голову смелая идея: отказаться от рисунков, которые изображали только видимые предметы, и использовать слоги. Из слогов можно составлять слова, обозначающие не только видимые, но и невидимые вещи, и даже такие абстрактные понятия, как чувства.
   И Син-Леке-Унинни принялся не рисовать, а царапать по сырой глине черточки, напоминающие по форме гвозди. Он решил, что разные сочетания вертикальных и горизонтальных черточек будут обозначать разные слоги.
   Так родилась клинопись.
   Писец Син-Леке-Унинни подробно описал встречу своего царя с царем противника и то, каким неожиданным образом Эншакушана завершил переговоры. Син-Леке-Унинни не только изобрел следующую после идеографической письменность, он записал первую в мире юмористическую миниатюру.
 
   Великая Книга Истории Смеха.
   Источник G.L.H.

30

   Лукреция сидит у парикмахера Алессандро, который только что намазал ее волосы чем-то вязким и зеленоватым.
   – Краситься будем? Предлагаю что-нибудь вроде красного дерева.
   – До свиданья морковный цвет? – спрашивает Лукреция.
   – Будет нечто среднее между морковным оттенком и красным деревом. И наверное, надо подровнять волосы. Просто уберем то, что отросло. Поверь, Лукреция, стрижка все меняет к лучшему.
   – Нет, спасибо. Так сойдет.
   Парикмахер начинает энергично массировать ей голову. Странные запахи вырываются из многочисленных флаконов, которые он по очереди открывает и нюхает.
   – Мне тут рассказали отличный анекдот…
   – О нет, Алессандро, спасибо! В последнее время у меня… Как бы это сказать… «передоз анекдотов».
   Алессандро погружается в молчание, которое нисколько не смущает его клиентку.
   Знаю, что поход в парикмахерскую сейчас – безумие, но мне это действительно нужно. Я трачу слишком много нервов на расследование. Мне кажется, что я должна понять что-то важное. Что я могу что-то упустить.