Бернар Вербер. Смех Циклопа

   – Смеши или убирайся!
   Два часа пролетают как одно мгновение. Победу одерживают «синие». Все члены команды по очереди выходят вперед. Юная азиатка, игравшая мать наемного убийцы, получает максимум баллов на аплодиметре и становится победительницей.
   Тадеуш Возняк протягивает ей микрофон.
   – Я выиграла потому, что чувствовала в себе дух Дария, – восклицает девушка восторженно. – Я старалась играть так, как играл бы он.
   – Как тебя зовут?
   – Жин Ми. Я хочу сказать, что для всех юмористов Дарий остается примером для подражания.
   Всеобщее волнение достигает апогея. Зал аплодирует, стоя. Тадеуш ждет, пока наступит тишина, и говорит:
   – Мы увидим блистательную Жин Ми в следующем выпуске телевизионного «Шоу Дария».
   Неожиданно из динамиков раздается голос Дария:
   – Когда-нибудь смеяться будут все. На свете не останется ни грустных детей, ни умирающих от голода бедняков, войны прекратятся. Мир станет не черным, серым или белым, а розовым.
   Звучит адажио Сэмюэла Барбера для струнного оркестра, которое исполнялось на похоронах Кеннеди. Удивительный контраст с саундтреком из кинофильма «Рокки». Когда музыка стихает, весь зал поднимается и аплодирует огромной фотографии Дария.
   Себастьян Доллен клеветал. Не может быть, чтобы Дарий воровал чужие идеи. Он творец, созидатель, он построил этот театр. Благодаря ему молодые таланты имеют возможность показать, на что они способны, могут расправить крылья. Себ просто завистник, озлобленный неудачник.
   У выхода из театра Лукреция замечает Жин Ми, победительницу сегодняшнего турнира.
   – Я журналистка из «Современного обозревателя», – представляется Лукреция. – Как вы объясняете ваш триумф?
   – Я вырвала у соперников победу потому, что во мне был дух Дария. Я делала то, что делал бы он.
   Лукреция замечает, что девушка выработала казенный язык для общения с прессой. Она уже знает: для того, чтобы быть понятой, нужно без конца повторять одно и то же.
   – Вы учились у него? Каким он был преподавателем?
   – Внимательным и великодушным. Он помогал нам, исправлял ошибки новичков. Всегда умел ободрить, не ругал, не наказывал. Даже запрещал смеяться друг над другом. Одно это дало нам очень много. Другой такой чудесный человек не скоро появится на свет.
   – А что вы думаете о новом поколении юмористов?
   – Мне кажется, они не умеют и не хотят работать. Они думают, что все само упадет с неба. А я, например, целых два года готовилась к сегодняшней победе.
   Жин Ми решает закончить разговор на веселой ноте.
   – Знаете, говорят, что сама форма египетских пирамид доказывает – уже в древности люди с каждым днем трудились все менее усердно.
   – Это ваша шутка?
   – Нет, Дария. Он всегда повторял ее, когда видел, что мы начинаем лениться.

39

   2630 год до нашей эры
   Египет, Мемфис
   – Как его зовут?
   – Имхотеп, о повелитель! Он хороший писец. Родом из Гебелена, это маленькая деревушка в южных предместьях Фив. Я не знаю, что на него нашло, – говорит первый министр. – Он просто сошел с ума! Не сомневайтесь, мы накажем его за дерзость.
   Фараон Джосер, основатель III египетской династии, почесал смазанную жиром прямоугольную бородку. Лежавшие перед ним папирусы действительно были очень и очень странными.
   До сих пор монарх держал в руках лишь военные сводки, отчеты о состоянии казны да карты новых земель. Теперь же он столкнулся с каким-то незнакомым литературным жанром – это были рассказы о выдуманном фараоне Сисбеке.
   – Читай!
   Очень смущенный министр преодолел нерешительность и начал громко читать:
   – Фараон имел обыкновение есть перед сном. Однажды вечером, сев за стол, он обнаружил, что все кушанья безвкусны. Мясо напоминало глину, а напитки – воду. Когда он лег в постель, то весь вспотел и не мог заснуть. Тогда Сисбек позвал лекарей. Те сказали фараону, что он заболел той же болезнью, от которой умер его отец, а лечения от нее не существует. Сисбек заподозрил, что лекари хотят отомстить ему за то, что он издал несколько ущемляющих их законов. Но лекари клялись, что говорят правду. Сисбек начал угрожать расправой, и тогда они признались, что единственный, кто может его вылечить, это колдун Мерире. Правитель пришел в неописуемый гнев из-за того, что они не сказали ему этого раньше.
   Министр умолк и с тревогой взглянул на фараона.
   – Не должен ли я арестовать глупого писца, сочинившего эту оскорбительную историю?
   Фараон Джосер сказал только:
   – Читай дальше!
   Министр распростерся у ног господина и, уткнувшись лбом в пол, сказал:
   – Рукопись на этом заканчивается. Мы успели вовремя вмешаться. Этот рассказ не имеет ничего общего с действительностью. В нем говорится о гневливом фараоне, бездарных лекарях и колдуне, который умеет лечить от всех болезней. Во всем этом нет логики. И я уже не говорю об иллюстрациях!..
   После замечания министра фараон Джосер обратил внимание на рисунки и понял, что взволновало первого министра. Фараона Сисбека автор изобразил с головой льва, врачей – с головами шакалов, слуг – в виде маленьких бабуинов, а у первого министра оказалась голова крысы. Благодаря одежде и профессиональным знакам различия все персонажи были узнаваемы.
   – Животные, переодетые людьми. Это оскорбительно! И для вас, господин, и для нас.
   Фараон Джосер выждал несколько секунд, не зная, как реагировать, а затем расхохотался. И велел немедленно привести автора басни, этого пресловутого писца Имхотепа. Стража немедленно отправилась за преступником. Имхотепа арестовали, связали, силой доставили ко двору и без всяких церемоний бросили к ногам фараона Джосера. Правитель сошел с трона и приблизился к распростертому на земле молодому человеку. Окружавшая злоумышленника стража не давала ему даже приподняться. На вид ему было не больше девятнадцати лет.
   – Простите, господин, я не хотел, не понимал, что могу оскорбить вас, – бормотал юноша, не осмеливаясь посмотреть на фараона.
   – Убить его? – спросил первый министр.
   Но фараон неожиданно помог молодому человеку подняться на ноги.
   – У меня есть вопрос к тебе, Имхотеп. Ты сочинил продолжение истории про фараона, врачей и колдуна?
   – Э-э…
   – Не бойся. Она мне очень понравилась. Я хочу знать, чем все закончилось.
   Тогда один из стражников достал свитки папируса.
   – Мы нашли у него другие рукописи, где нарисованы животные, переодетые людьми.
   Фараон уселся на трон и приказал продолжить чтение. Первый министр поспешил подчиниться.
   – Колдун Мерире осмотрел Сисбека и объявил, что может его вылечить. Но при одном условии. Чтобы фараон выздоровел, сам колдун должен умереть.
   Фараон расхохотался:
   – Великолепно! Как тебе это пришло в голову?
   – Э-э… Я все придумал. И нарочно нарисовал всем персонажам головы животных, чтобы никто не решил, что история правдива.
   – Читай, – приказал Джосер.
   И первый министр продолжил:
   – Смерть колдуна оказалась единственным способом спасти фараона. И тот приступил к торгу. Он посулил Мерире любую награду в обмен на жизнь, но колдун не соглашался. Фараон повысил ставки. Он пообещал, что его сын получит особое положение при дворе. Но Мерире этого было мало. Тогда фараон объявил, что во время похорон колдуна по всему Египту пройдут траурные шествия и ему станут поклоняться во всех храмах, начиная с Гелиополиса, где имя Мерире будет выбито на каждой стене.
   Колдун все еще колебался. Он ответил, что ему обидно умирать как раз тогда, когда он удостоился чести познакомиться с великим фараоном и оценить его доброту. Это казалось ему несправедливым.
   Фараон Джосер рассмеялся еще громче.
   Первый министр продолжал читать, а у Имхотепа зародилась надежда на благополучный исход дела.
   – Наконец колдун сдался, но поставил несколько условий. Он хотел, чтобы правитель поклялся перед богом Птахом, что будет держать взаперти его жену и та больше никогда не увидит ни одного мужчины. Даже самого фараона. Кроме того, он не желал умирать в одиночестве. Он требовал, чтобы вместе с ним убили лекарей, которые презирали его и не пускали к фараону.
   Фараон согласился.
   В назначенный день колдун Мерире умер. Он долго путешествовал по стране мертвых, и однажды встретил богиню Хатор. Мерире спросил, что нового на земле, и богиня рассказала, что фараон женился на его вдове и сделал ее правительницей. Тогда Мерире решил вернуться на землю и восстановить справедливость.
   Первый министр дочитал папирус до конца. Фараон Джосер смеялся над каждой строкой.
   – Я хочу услышать продолжение. Я требую! Мне очень нравятся твои истории, Имхотеп. Они ужасно забавные.
   – Я пока больше ничего не сочинил.
   – Назначаю тебя официальным комическим писцом. Отныне ты будешь смешить меня приключениями колдуна Мерире. Я хочу, чтобы он отомстил, ясно?
   Фараон Джосер снова стал рассматривать рисунки и добавил:
   – Отличная идея – нарисовать вымышленным персонажам головы животных.
   Так Имхотеп изобрел не только комиксы и юмористические журналы, но и басни, в которых вместо людей действуют животные. Некоторые картуши с текстами Имхотепа впоследствии появились на вазах и барельефах.
   Люди не всегда помнили истории, сочиненные Имхотепом, но лев в одежде фараона, лис, наряженный пастухом и ведущий к озеру стадо уток, обезьяны, играющие на арфе для мышей, надевших женское платье и принимающих подарки от солдат с головами шакалов, казались им забавными.
 
   Великая Книга Истории Смеха.
   Источник G.L.H.

40

   Выражение лица хмурое и неодобрительное.
   – Я не верю ни одному вашему слову.
   Лукреция едва заметно отстраняется, словно боясь, что начальница забрызгает ее слюной.
   – Но кое-какие улики все-таки есть.
   – Улики? Вы издеваетесь? Три дня вы занимаетесь этим делом, и что вы называете уликами?
   Лукреция остается невозмутимой. Кристиана Тенардье закуривает толстую сигару и несколько раз шумно затягивается.
   – Допустим, я соглашусь с гипотезой – абсолютно, кстати, невероятной, – что было совершено убийство. И как же, по-вашему, его совершили?
   Лукреция не дает сбить себя с толку.
   – Очень хитроумным способом. При помощи неизвестного оружия. Убийца был чрезвычайно предусмотрителен и изворотлив, его мотивы пока не ясны.
   – Вы используете журналистские увертки, которые мы приберегаем для простофиль. Я хочу сказать, для провинциальных читателей…
   Твердо стоять на своем. Не отступать.
   – Я принесла вам улики.
   Тенардье рассматривает разложенные на мраморном столе предметы: синюю шкатулку с буквами «B.Q.T.» и надписью «Не читать!», кусок почерневшей фотобумаги, размытый снимок, на котором с трудом можно различить грустного клоуна с большим красным носом. Она перебирает фотографии Стефана Крауца, Себастьяна Доллена, Феликса Шаттама.
   – Это не улики. Дарий был один в запертой гримерке. На теле нет следов насилия, на двери нет следов взлома, и только вы подозреваете, что это преступление.
   – Если несколько человек совершают одну и ту же ошибку, это еще не значит, что они правы, – цедит Лукреция.
   Сейчас это изречение Исидора как нельзя более кстати.
   – Я отлично слышу, что вы там бормочете. Если вы одна говорите глупости, это еще не значит, что вы правы, – отвечает ей Тенардье.
   Лукреция и Тенардье испепеляют друг друга взглядом. Тенардье выпускает несколько больших клубов дыма.
   – Кем вы себя возомнили, мадемуазель Немрод? Думаете, вам все позволено потому, что у вас высокая грудь, круглая задница и манеры продавщицы из супермаркета?
   Лукреция сохраняет спокойствие. Ей нужно согласие Тенардье.
   – Дайте мне время. Это очень непростое дело.
   – И сколько времени вам нужно?
   – Неделю.
   Тенардье чиркает спичкой о подошву и прикуривает погасшую сигару.
   – Пять дней. Не больше.
   Отлично. Мне хватит и трех.
   – Не забывайте, ваше положение в редакции весьма шатко. Безработных журналистов полно, на ваше место много охотников. И это серьезные, заинтересованные люди, которые знают, что значит профессионально вести расследование.
   Лукреция борется с желанием схватить несколько сигар и затолкать их Тенардье в глотку.
   Она кивает.
   – Конечно, я понимаю.
   – Дайте мне эксклюзивный материал! Удивите меня! Все очень просто – либо вы доводите расследование до победного конца, либо я вас увольняю. Без вариантов. Понятно?
   Лукреция сжимает кулаки и перебирает различные способы более или менее болезненно оборвать жизнь начальницы.
   – Да, кстати… Вы, кажется, были в «Театре Дария»? Скажите – кто победил? Китаянка?
   Ее нельзя недооценивать. Она многое слышит, многое знает. Она в курсе всего, что происходит. Может быть, она не умеет писать, зато умеет добывать информацию.
   – Да, китаянка.
   – Остроумная? Значит, некрасивая!
   – Почему?
   – У меня есть теория. Я считаю, что человек обладает только нужными ему свойствами. А ненужные исчезают. Поэтому чувство юмора бывает лишь у очень некрасивых девушек. Оно им жизненно необходимо.
   Тенардье начинает хохотать. Лукреция думает о том, что смех другого человека иногда может вызвать чувство неловкости.
   – Нет, эта китаянка была и остроумная, и красивая, – отвечает она. – Очень красивая.

41

   1268 год до нашей эры
   Северный Китай, Империя Шан.
   Территория современной провинции Хэнань
   Император Во Дин, двадцать первый правитель династии Шан, с нетерпением ожидал возвращения своей армии.
   К нему вошел генерал, командовавший войсками в сражении с вражеской империей Туфанг, преклонил колени и объявил:
   – Мы одержали победу, повелитель.
   Император вздохнул с облегчением:
   – Браво, генерал.
   Военачальник снял шлем, и по его плечам рассыпались длинные шелковистые волосы. Перед правителем стояла принцесса Фу Хао, любимая жена из его гарема.
   Император возглавил войско из пяти тысяч солдат и победил армии Цинь, Ба и Цюйан, но принцесса Фу Хао захотела сражаться с императором Туфанга без его помощи. Во Дин не сомневался, что ее ждет поражение, но воля и решительность женщины произвели на него такое сильное впечатление, что он разрешил ей командовать армией.
   Еще никогда на женщине не лежала такая ответственность.
   Воительница сняла с плеча сумку и бросила к ногам повелителя предмет, похожий на мяч. Это была голова императора Туфанга.
   – Армия противника уничтожена. Все города заняты, повелитель, – произнесла она.
   – Я не думал, что ты добьешься успеха, – признался он.
   На самом деле император Во Дин знал, с кем он имел дело.
   Фу Хао отличалась жестокостью, властностью и деспотичностью. Он наблюдал, как она руководила войсками, подбадривая их нетерпеливыми окриками. Он стал свидетелем казни офицеров, показавшихся ей некомпетентными.
   – Повелитель, я хочу попросить об одной милости.
   – Слушаю тебя.
   – Я хочу, чтобы никто не забыл, что самую великую войну династии Шан выиграла женщина.
   Император встал и поправил на поясе меч.
   – Не беспокойся, об этом будет объявлено.
   – Нет, повелитель. Я хочу, чтобы о подвиге было не просто объявлено, я хочу, чтобы все обстоятельства этой победы были записаны с моих слов.
   – Зачем это? Все и так обо всем узнают.
   – Нынешнее поколение узнает, а следующее забудет. И никто потом не поверит, что женщина привела к победе армию мужчин.
   Император пригласил подругу сесть.
   – Я говорю серьезно, повелитель. Я хочу, чтобы ты позвал писца, и я расскажу ему все подробности великого сражения.
   Император Во Дин трижды хлопнул в ладоши. Немедленно появился писец, который низко поклонился повелителю.
   – Писец! Запиши приключения…
   – Подвиги, – поправила Фу Хао.
   – Подвиги принцессы…
   – Императрицы.
   – Императрицы Фу Хао в войне с армией…
   Во Дин посмотрел на искаженное лицо мертвого императора.
   – … с армией Туфанга.
   – Их было восемь тысяч. Обязательно отметь, что они превосходили нас численностью, – потребовала императрица.
   Писец поклонился, взял острую бамбуковую палочку, обмакнул в чернила какого-то невезучего осьминога и принялся записывать то, что диктовала ему императрица.
   Потом по приказу Фу Хао на площади перед дворцом собрали всех пленных, и вооруженные мечами жрецы начали приносить их в жертву великому божеству Шанди, чье имя означает «Высочайший». Кровью убитых наполняли чаши, стоявшие рядами на площади.
   Собравшаяся толпа встречала аплодисментами каждую новую смерть.
   – Ты хочешь убить всех пленных? – спросил император Во Дин у императрицы Фу Хао. – Их можно было бы использовать в качестве рабов.
   – Я – женщина. Солдаты не должны считать меня слишком чувствительной. Сознание того, что я жестока, как мужчина, сплотит армию.
   Император Во Дин еле слышно вздохнул, на этот раз вовсе не с облегчением. Вопли пленников смешивались с криками толпы.
   Императрица обернулась к писцу.
   – Все началось на восходе. Наши войска собрались на холме, посреди равнины. Накануне я сама произвела разведку. Перед нами расстилались плодородные земли…
   Писец быстро скрипел палочкой.
   – Я поставила лошадей сзади…
   Император склонился к первому советнику и прошептал ему на ухо:
   – Что ты обо всем этом думаешь, Ли?
   – Императрица Фу Хао – великая военачальница и великая жрица, а теперь она стала и великим литератором. О битве узнают все, победа империи Шан над империей Туфанг останется в веках.
   – Ладно, прекрати, мне не нужна официальная версия. Я спрашиваю, что ты об этом думаешь.
   – Императрица Фу Хао восхитительна. Вам очень повезло, господин.
   – Скажи правду, Ли.
   – Если я скажу правду, вы меня убьете.
   – Так ты думаешь, что…
   – Нет, повелитель, я бы никогда не осмелился.
   – Осмелься! Это приказ.
   Снова послышались вопли пленных и крики толпы. Императрица продолжала диктовать писцу.
   – Хорошо, я думаю, что…
   – Правду, Ли. Говори, что хочешь, но только правду.
   Лоб первого советника покрылся испариной.
   – Э-э… Я думаю, что вы превратились в женщину, а она стала мужчиной.
   Удивленный император посмотрел на советника, который, скрывая тревогу, отвесил ему низкий поклон.
   Во Дин расхохотался:
   – Она – мужчина, а я – женщина!
   Смех императора становился все громче. Императрица Фу Хао прекратила диктовать.
   – Что так насмешило вас, повелитель?
   Через несколько дней с великого советника живьем содрали кожу. Из Южного царства вызвали палача-специалиста, который был таким мастером своего дела, что ему понадобилось сделать всего один надрез.
   Так первый советник по имени Ли Хуан Ю ввел при дворе императора должность королевского шута. Но этот опыт не имел продолжения при императорском дворе Шан. Прошло очень много лет, прежде чем в Китае снова осмелились пошутить на эту тему.
   Что же касается династии Шан, то, несмотря на первые победы, она потерпела впоследствии множество поражений. Размеры империи начали уменьшаться, и в конце концов она исчезла. Ее поглотила династия Чжоу.
   Но «шутка советника Ли» продолжала жить в памяти людей даже тогда, когда исчезла сама династия Шан со всеми ее императорами и императрицами.
   Это доказывает, что острое слово долговечней и властителей, и их династий.
 
   Великая Книга Истории Смеха.
   Источник G.L.H.

42

   Металлическая дверь, ведущая на остров посреди бассейна, скрипит. В проеме показывается голова.
   – Тук-тук! – кричит Лукреция. – Никто не отвечает, входная дверь не заперта. Надеюсь, я вас не потревожила…
   Исидор сидит в позе лотоса на маленькой красной подушечке. Ноги скрещены, спина выпрямлена, веки полуопущены. Лицо бесстрастно. Он похож на Будду, лишь легкое колыхание кимоно свидетельствует о том, что он дышит.
   – Если что, обязательно скажите.
   Лукреция одета в сиреневое платье, украшенное с одной стороны изображением белых цветов. На шее у нее колье – дракон такого же изумрудного цвета, как и ее глаза. Она проходит по мостику из лиан и бамбука.
   Исидор не шевелится.
   Дельфины и акула прячутся на дне огромного бассейна, как будто понимая, что ничто не должно мешать хозяину во время медитации. Лукреция обходит вокруг Исидора, словно проверяя, жив ли он, и садится напротив.
   Она достает брелок, нажимает на кнопку, звучит все тот же «смех смущенной юной девственницы». Исидор никак не реагирует.
   – Не торопитесь, Исидор. Дайте знать, когда закончите.
   Исидор еще полчаса сидит неподвижно. Он совершенно невозмутим.
   Лукреция осматривает его библиотеку и изучает Древо Возможностей – схематическое изображение огромного растения, покрытое, словно листьями, маленькими записочками. На них – все варианты будущего, которые только приходят Исидору в голову.
   Лукреция читает недавно появившиеся тексты. Все они начинаются со слов: «А что, если…».
   «А что, если всю поверхность планеты покроет снег?»
   «А что, если глобальное потепление настолько уменьшит запасы воды, что людям придется воевать за последние оазисы?»
   «А что, если на всей Земле установят единую обязательную религию?»
   «А что, если банды вооруженных преступников начнут контролировать целые регионы и полиция не сможет их остановить?»
   «А что, если сила притяжения планеты изменится и отрывать ноги от поверхности Земли станет очень трудно?»
   «А что, если исчезнут все виды диких животных?»
   Лукреция думает, что Исидор впал в депрессию, раз видит в будущем только катастрофы. Но тут же замечает и менее мрачные предположения.
   «А что, если на Земле останутся одни женщины?»
   «А что, если люди прекратят стремиться к дальнейшему развитию экономики?»
   « А что, если удастся остановить демографический рост?»
   «А что, если появится мировое правительство, которое предотвратит появление диктаторов и сумеет справедливо разделить богатства земли?»
   Она возвращается к хозяину дома и смотрит на него. Его дыхание замедленно, почти неуловимо.
   Она замечает, что у него очень красивые губы, и чувствует неожиданное желание поцеловать его.
   Исидор открывает глаза. Даже не дав себе труда поздороваться с Лукрецией, он встает и наливает себе стакан горячего чая. Наслаждается его ароматом и пьет мелкими глотками.
   – Исидор, вы должны…
   Совершенно спокойно он произносит:
   – Вон!
   – Но…
   – Мне кажется, я ясно выразился. Я не хочу вести расследование вместе с вами.
   – Появились новые обстоятельства.
   Лукреция торопливо рассказывает Исидору об успехах в расследовании.
   – У меня уже есть подозреваемые.
   Он ничего не отвечает.
   – Вы спросите – кто? Во-первых, Стефан Крауц, бывший продюсер Дария. Во-вторых, Феликс Шаттам. Комик, который теперь считается лучшим. В-третьих, Себастьян Доллен, юморист, которому Дарий причинил больше всего зла. И который по его милости стал «худшим».
   Исидор не слушает ее. Он открывает холодильник, достает огромный кусок говядины и бросает акуле Джорджу. Тот проглатывает мясо, поднимая огромные волны.
   Лукреция сама наливает себе чаю.
   – Исидор, я серьезно. Дело кажется все более запутанным. Я не справлюсь одна, вы действительно мне нужны.
   – А вы мне – нет.
   – Вы по-прежнему не хотите мне помогать?
   – Нет.
   – Тенардье сказала, что я рискую потерять работу.
   – Сочувствую.
   К такому характеру нужен маленький тонкий ключик.
   – Предлагаю снова сыграть в три камешка. Если я выиграю, вы мне поможете.
   Исидор колеблется, но его азартная натура берет верх. Он вздыхает и, покорившись, пожимает плечами.
   – Хорошо, я согласен.
   – Вести расследование?
   – Нет, поставить на кон мое участие в расследовании.
   Исидор достает спичечный коробок, они берут по три спички. Вытягивают вперед сжатые кулаки.
   – Три, – говорит Лукреция.
   – Одна.
   Она открывает ладонь, на которой лежит одна-единственная спичка.
   Исидор показывает пустую руку.
   Он выиграл.
   Во второй раз тоже.
   И в третий.
   Лукреция не выигрывает ни разу.
   – Всухую. Скажите хотя бы, как вы это делаете, Исидор.
   – Вы боитесь проиграть и хотите выиграть. Два этих желания делают ваше поведение предсказуемым. Когда вам станет все равно, вашу игру станет невозможно предсказать. Тогда вы сможете выиграть.
   Он бесит меня.
   Лукреция бросает спички на пол. Исидор поднимает их, кладет в коробок и убирает коробок на место, в ящик.
   – Помогите мне хотя бы немного. Дайте подсказку, направление, угол зрения.
   Помедлив, он говорит:
   – Я вам уже помог в прошлый раз. «Поднимитесь к историческим истокам смеха». Вы это сделали?
   – Честно говоря… Э-э… я подумала, что криминальное расследование начинается с…
   Она прикусывает язык.
   – Видите, вы меня не слушаете. Зачем тогда просить советов?
   – Н-ну… я пока вела классическое расследование: судебно-медицинский эксперт, семья, подозреваемые, – а уж потом я хотела обратиться к научно-философской подоплеке дела.
   Исидор приносит несколько сельдей и бросает их дельфинам, которые ловят рыбу на лету.
   – Вы неправы, но… в память о наших прошлых приключениях я «немного» помогу вам в вашем «классическом», как вы выражаетесь, расследовании.
   Уф, спасибо, спасибо!