Страница:
– Вам понравилось? – спрашивает он, и уже достает ручку, чтобы дать автограф.
Лукреция вспоминает слова Феликса: «Кто хочет уничтожить сильнейшего? Слабейший».
Она представляется. При слове «журналистка» юморист улыбается, вспоминая дни своей минувшей славы. Лукреция задает вопрос, но комик грустно качает головой.
– Нет, я не Себ. Он наверху, в самом маленьком зале. На «Задворках Задницы мира». Идите скорей, выступление сейчас начнется. А как вам мое шоу? Просто чтобы знать.
– Очень хорошо, правда, – отвечает Лукреция уже на бегу.
Наверху в маленьком зале занавес открывается, и комик Себастьян Доллен по прозвищу Себ начинает первый скетч акробатическим этюдом со стулом. Он оглядывает публику. В зале, рассчитанном на пятьдесят человек, всего пять зрителей. Он прекращает выступление.
– Послушайте, – говорит он, – народу мало, но я не хочу отменять спектакль. У меня есть развлечение специально для вас – пародия на каждого из присутствующих.
И Себ изображает каждого из пяти зрителей. Первый удивлен. Второй думает: «Посмотрим, сумеешь ли ты меня рассмешить!» Третий смеется надо всем подряд, чтобы получить максимум удовольствия за свои деньги. Четвертый устал и вот-вот заснет, а пятый не успевает следить за происходящим.
Затем комик просит пятерых зрителей подойти поближе и сесть в первом ряду. Он импровизирует, придумывая шутки на тему утренних новостей и последних событий в мире. В этих удивительных экспромтах есть что-то трогательное и интригующее.
Кто этот человек?
Обаяние Себастьяна Доллена покоряет Лукрецию. Он с неподражаемой легкостью меняет темы, шутки сыплются одна за другой. Пятеро зрителей хохочут, хлопают от души. В конце выступления Себ раздает им бесплатные билеты для знакомых.
Немногочисленная публика уходит в полном восторге. Лукреция, пришедшая последней, продолжает сидеть в тени, в глубине зала.
На сцену поднимается директор.
– Очень хорошо, Себ! Сегодня ты отлично выступил.
– Правда?
– Жалко, народу не было. И мы, к сожалению, не сможем больше сотрудничать.
– Дайте мне еще один шанс. Я уступлю вам шестьдесят процентов сбора, – просит комик. – Вы же знаете, нужно время, чтобы шоу приобрело популярность.
– Себ, шестьдесят процентов от трех проданных и двух бесплатных билетов – это не бог весть что.
– Но они смеялись! Вы же слышали, они остались довольны! Семьдесят процентов.
Директор зала беспомощно разводит руками.
– С тобой все кончено, Себастьян. Наступает момент, когда нужно уходить на пенсию.
– Да мне тридцать семь лет!
– Для комика это много. Ты начал в двадцать, у тебя за плечами больше семнадцати лет на сцене. Ты уже старый комик, час твоей славы прошел.
– Хорошо, восемьдесят вам и двадцать мне. Вы знаете, на что я способен. И публика тоже знает.
– Прекрати, Себастьян. Бесплатных билетов недостаточно, чтобы привлечь зрителей. Я не говорю ничего нового: в наши дни нужны выступления по телевизору.
– Но высокий уровень моих…
– Сначала телевидение, потом уровень.
Себастьен Доллен высок, тщедушен, волосы свисают на лоб, а зубы напоминают костяшки домино. Директору «Задницы» лет тридцать, он похож на чиновника, на нем серый костюм, желтый галстук и дорогие часы. Разговаривая, он смотрит на свои вычищенные до блеска ботинки.
– Девяносто процентов вам, – говорит юморист.
– Театр – это та же булочная. Чтобы процветать, он должен продавать свою продукцию. У тебя могут быть лучшие слойки в мире, но если покупатели не придут в магазин, ты разоришься. Пойми, Себ, мне очень нравится твоя работа, я твой самый верный поклонник. Но я не меценат и не министерство культуры. Я человек, который купил помещение и задолжал банку. Меня уже тянет ко дну шоу этого кретина внизу, я больше не могу рисковать.
– Дайте мне его зал.
– Нет, не могу. На него приходят девяносто человек, которые уходят разочарованными. А на тебя пять, хотя они остаются довольны. Закон чисел на его стороне. Закон сборов, во всяком случае. А для меня это самый важный показатель. Ты, наверное, самый остроумный и талантливый артист из всех, что выступали в этом театре, но люди об этом не знают, потому что о тебе не говорят средства массовой информации. А слухи, увы, распространяются медленно. Пойми и ты меня. Я возьму Бельгадо.
– Николя Бельгадо? Но у него все шутки ниже пояса!
– Может быть, но он нравится молодежи, и его начали показывать на популярных каналах – видимо, потому, что тема «ниже пояса» нарушает запреты. Бери с него пример, попробуй более «запретный» юмор.
– Может, некрофилию? Люди, которые трахаются с трупами, для вас достаточно запретны?
– Почему бы и нет! Я серьезно, Себ. Юмор должен потрясать устои. «Ниже пояса» – это просто, но и до этого надо было додуматься. Николя занял свободную нишу.
Себ глубоко вздыхает.
– Если вы меня оставите, я отдам сто процентов сборов.
Директор ласково кладет ему руку на плечо.
– Это непрофессионально. Ты нищенствуешь. Я не могу заставить тебя работать бесплатно. Ты же не собака!
– Я так решил. Я слишком люблю сцену и не могу ее покинуть.
– Но у меня тоже есть совесть. Я не могу обирать бедных талантливых комиков.
– Да, ведь вы даете сцену богатым бездарным комикам, которым она вовсе не нужна. Вы же знаете, Николя Бельгадо – сын производителя сахарной свеклы. Он выступает, чтобы хоть чем-то себя занять. А на телевидение он пролез благодаря связям отца, который покупает рекламное время.
– Ну вот, ты становишься злым, собираешь сплетни про коллег. Однако ты забываешь: не хочу тебя обидеть, но, когда тебя показывают по телевизору, ты производишь впечатление… совершенно заурядного человека.
Лицо Себа искажается от самого страшного оскорбления, которое только может услышать профессиональный юморист.
– Послушай, Себ. Вот тебе дружеский совет: продолжать карьеру в твоем случае – это просто продлевать агонию.
Затаившись в последнем ряду, Лукреция, не дыша, слушает их разговор.
Себастьян Доллен хочет что-то сказать, открывает рот, потом, очевидно передумав, уходит, тяжело ступая.
Лукреция бесшумно встает и следует за ним.
Себастьян Доллен заходит в ближайшее кафе, здоровается с несколькими знакомыми. Хозяин тепло приветствует его. Комик садится за стойку и требует водки.
– Прости, Себастьян. Ты мне и так должен больше тысячи евро.
Хозяин указывает на объявление, висящее над бутылками: «Мы не отпускаем в кредит, чтобы не терять друзей».
– Всего одну рюмку! У меня был тяжелый день… Я дам тебе бесплатные билеты на свое следующее выступление.
– Я уже был на твоем выступлении. С сыном. Ему не понравилось.
– Да ему же три года! Он все время плакал. И кстати, сорвал спектакль.
Хозяин непоколебим.
– Вот именно. Юмористическое шоу не должно вызывать слезы у детей. Может быть, тебе что-то поменять в своем творчестве?
Хозяин смотрит на комика, и его начинает терзать совесть. Он достает бутылку водки и наливает стакан до краев.
– В последний раз.
Через час Себастьян Доллен, пошатываясь, выходит из бистро, которое тут же закрывается. Хозяин явно не сдержал слово.
Комик прислоняется к дорожному указателю и рушится вместе с ним на землю. Никто не пытается поднять его, и он лежит на тротуаре, словно тряпичная кукла. Молодой человек в кепке подходит к Себастьяну, делает вид, что хочет помочь, и запускает руку ему в карман, чтобы стащить бумажник.
Лукреция догоняет парня в кепке. Она хватает его за плечо, наносит сильный удар в живот. Пока вор, согнувшись пополам, хватает воздух ртом, она забирает у него бумажник и возвращает владельцу, который все еще валяется под фонарем.
Себастьян Доллен открывает один глаз и вместо благодарности произносит:
– Он все равно пустой.
Лукреция помогает комику встать. Он шатается и опирается на ее плечо.
– Я видела ваше выступление и слышала разговор с директором. Я журналистка и…
Он резко отталкивает ее, едва не падает, но все-таки удерживается на ногах.
– Куда вы лезете? Оставьте меня в покое! Я не нуждаюсь в вашей жалости!
Лукреция отмечает, что ключ «сочувствие» не работает.
Чтобы завоевать доверие этого выпавшего из гнезда птенца нужно что-то другое. Помогу ему катиться вниз по наклонной плоскости.
– Можно угостить вас стаканчиком? Это успокаивает.
Себастьян Доллен хочет отказаться, но ему не хватает силы воли.
– Я, кстати, еще и голодна, – говорит Лукреция.
Она находит индийский ресторанчик, еще открытый в этот поздний час. Себастьян падает на стул, Лукреция заказывает бутылку вина.
13,7 градуса. Это развяжет ему язык.
Себастьян Доллен залпом выпивает целый бокал.
– Мне не нужна помощь, – бормочет он. – И уж во всяком случае, от журналистов. Ик. Они не сделали мне ничего хорошего. Всегда игнорировали меня, пренебрегали моей работой. Они могли бы меня спасти, но не захотели! Так оставьте теперь меня в покое! Уже слишком поздно.
– Скажите, Себ, сколько дней вы не ели?
Его выступающие скулы и худая фигура говорят о вынужденном посте. Лукреция заказывает курицу тандури и сырные лепешки.
– Я не голоден.
Лукреция снова наливает ему полный бокал бордо.
– Что вам нужно? – спрашивает Доллен.
– Я готовлю репортаж о смерти Дария.
– Надоело, со всех сторон только о нем и слышно! Говорите обо мне, это единственное, что меня интересует.
– Но его смерть наверняка взволновала вас?
– Да уж, взволновала – так взволновала!
Он усмехается.
– Я страшно рад, что этот урод подох, что его сожрут черви, что он сгниет! Я бы с удовольствием помочился на его могилу!
С этими словами Себастьян Доллен выходит в туалет. Через некоторое время он возвращается в зал, застегивая на ходу ширинку.
– Вы были с ним знакомы? – спрашивает Лукреция.
– Да, и это было незабываемое знакомство! Он пришел на мое первое выступление. Я усадил его на лучшее место. Я заставил публику аплодировать ему! «Сегодня нам повезло, вместе с нами в зале находится гениальный комик, Циклоп, сам Великий Дарий!» Он встал, и все зрители, мои зрители, ему хлопали! Я тогда собирал залы на сто пятьдесят – двести человек. После спектакля он сказал (мне врезалось в память каждое слово): «Мне понравились три твоих скетча, я буду их исполнять». Я подумал, что не понял его, и спросил: «Вы хотите их купить?» А он ответил: «Нет, идеи принадлежат всем, я возьму их себе, вот и все». Я возразил: «Но эти скетчи написал я. Я их создатель». А он положил мне руку на плечо и сказал: «Идеями должны распоряжаться не те, кому они пришли в голову, а те, кто может донести их до зрителя. Если бы скетчи могли сами принимать решение, они выбрали бы не тебя, ничтожного, никому не известного комика, а меня, великого Дария, знаменитого артиста, который может обеспечить им лучшую жизнь. Поэтому не будь эгоистом, считай свои скетчи детьми, которые хотят сменить семью и стать богатыми и счастливыми».
Себастьян Доллен словно заново переживает эту сцену.
Официант в тюрбане и тапках с загнутыми носами приносит курицу тандури, и комик жадно набрасывается на еду.
– Я помню, он еще сказал: «Представь, что я щедрый приемный отец. Я воспитаю твоих детей, осыплю их подарками и прославлю на весь мир». Я ответил: «Нет, я не позволю украсть моих детей». Тут его тон совершенно переменился, он стал угрожать: «Думаю, ты не понимаешь, с кем говоришь! Что ж, будь по-твоему. Я хотел по-хорошему, но тебе не нравится честная игра. Я все равно отниму у тебя то, что мне нужно. А будешь мешать, сверну тебе шею».
– Вы ни с кем его не путаете? – с сомнением спрашивает Лукреция.
– Вы считаете, такое можно выдумать? Я говорю о Циклопе. О человеке с горящим сердечком в глазу. О любимце толпы.
Лукреция пристально смотрит на него.
– В это трудно поверить… Но продолжайте. Что же было дальше? – говорит она, записывая слова Себа, чтобы показать ему: информацию, полученную от него, она считает важной.
– Дарий, как и обещал, начал практически слово в слово исполнять три скетча из моего репертуара. В залах на несколько тысяч зрителей. Сволочь. Он все предусмотрел и, видимо, записал их на мобильный телефон во время моего выступления. Три моих лучших скетча! С тем же успехом он мог прийти в картинную галерею, украсть три знаменитых полотна, а потом продать их. Чистый, неприкрытый грабеж!
Себ роняет на пол вилку. Под неодобрительными взглядами остальных посетителей он поднимает ее и вытирает салфеткой.
Чтобы отвлечь окружающих, Лукреция достает машинку для смеха, которую ей подарил Стефан Крауц, и нажимает кнопку. Негромкий искусственный смех разряжает обстановку в зале.
Себастьян Доллен продолжает.
– Вы понимаете, он вызывал аплодисменты целой толпы моими шутками, моими трюками, моими персонажами. Он украл у меня даже мимику, даже манеру смотреть.
Лукреция наливает ему вина. На этот раз не для того, чтобы развязать ему язык, а чтобы успокоить.
– Я подал жалобу в суд. Но знаете, как говорится: «Хороший адвокат знает законы. А очень хороший адвокат знает судью». – Себастьян зло смеется. – У Дария был именно такой адвокат. Он брал очень дорого, всех знал и был знаменит тем, что не проиграл ни одного процесса. Он легко справился со мной. И это еще не самое страшное. Суд не только вынес решение в пользу Дария и разрешил ему исполнять мои скетчи, меня обязали возместить деньги, потраченные на защиту от «противозаконных попыток нанести ущерб имиджу публичного человека». И я возместил!
Вилка Себастьяна опять рискует свалиться на пол. Чтобы отвлечь его, Лукреция быстро наливает ему вина. Она пытается утешить его:
– Еще Лафонтен говорил: «У сильного всегда бессильный виноват».
– Да, у бесчестного всегда виноват честный. Но и это еще не все. Когда все кончилось, мой адвокат развел руками: «Увы, не повезло! У них защита сильнее», и пошел к Дарию за автографом. Вот этого я ему никогда не прощу. Да и не только адвокат, и судья тоже: «Это для моего сына, он ваш поклонник». Почти все выстроились в очередь за автографом, как в скетче Дария «Петрушка побеждает квартального». А злым квартальным оказался я…
Себастьян Доллен горько усмехается, берет сырную лепешку и продолжает говорить с набитым ртом:
– Но он и на этом не остановился. Ему было мало обокрасть, разорить и унизить меня в суде. Дарий решил, что пора, как он и обещал, «свернуть мне шею». Он занес меня в «черный список» всех телеканалов.
В зале появляется человек с букетиками жасмина, которые опрысканы ароматизатором. Приняв Лукрецию и Доллена за влюбленную парочку, он предлагает им цветы. Лукреция качает головой. Человек настаивает.
– К сожалению, вы опоздали, мы уже переспали, – резко говорит Лукреция, чтобы избавиться от надоедливого продавца.
Тот поспешно отходит и начинает предлагать цветы другой парочке.
– Как это, в черный список? – недоумевает она.
– Очень просто. Достаточно невинной фразы, вроде: «Я не появлюсь на этом канале, если там будет выступать Себ». Скажите это один раз одному журналисту, и новость разнесется повсюду.
– Вы его ненавидите?
– Это слово недостаточно сильно, чтобы выразить всю степень моего отвращения к нему.
– Его смерть обрадовала вас?
– Я открыл шампанское, чтобы отпраздновать это событие. Когда показывали его похороны, я танцевал перед телевизором.
– Вы убили его?
Себастьян нервно усмехается.
– Нет. Я слишком труслив. И жалею об этом. Ведь если бы я это сделал, то смог бы спокойно смотреть себе в глаза.
– Как вы думаете, кто мог бы решиться на это?
Комик задумывается.
Официант-индиец приносит десертное меню. Лукреция выбирает сладкое блюдо с непонятным названием «Гулаб джамун» – пропитанные медом шарики из манки с шафраном.
Себастьян Доллен ест жадно, не замечая вкуса, его челюсти двигаются так энергично, словно он хочет перекусить хребет невидимому врагу.
Он взмахивает рукой.
– Да кто угодно! Думаю, все, кто не входил в банду его приятелей, искренне ненавидели его. Я имею в виду тех, кто знал, что он на самом деле собой представляет!
Чтобы поднять настроение, Лукреция снова достает брелок. Раздается механический смех. Себ с интересом рассматривает брелок «Смущенная девственница».
– Хуже всего то, что мой процесс имел чудовищные последствия. О нем написали в газетах, и это стало предупреждением для всех. Комики испугались. И, не оказывая сопротивления, позволили себя грабить.
– Не могу в это поверить. Но не могу поверить и в то, что вы все это выдумали.
Себастьян хочет налить вина в уже полный бокал. На скатерти расплывается пятно.
– Дарий был вором. Он крал чужие шутки, беззастенчиво присваивал анекдоты.
Возможно, Исидор прав.
– Когда остальные комики поняли, что Дарий вор, то решили прибегнуть к самообороне: они стали прерывать выступления, когда он входил в зал. Только так они могли показать свое отношение к его бесчестному поведению.
– Но он же помогал молодежи, основал школу смеха, поддерживал новые таланты. Это ведь настоящая благотворительность!
– В этом-то и весь ужас. Если не верите, посмотрите на плоды его «благотворительности» в так называемом «Театре Дария», где воспитывают юных комиков. Сходите туда. Там вы найдете ответ на вопрос «Кем же на самом деле был Дарий?».
Лукреция не знает, что и думать. Она смотрит на совершенно пьяного Себастьяна Доллена, который продолжает пить, пить и пить.
На стене за его спиной картина: великолепный дворец из золота и серебра.
37
38
Лукреция вспоминает слова Феликса: «Кто хочет уничтожить сильнейшего? Слабейший».
Она представляется. При слове «журналистка» юморист улыбается, вспоминая дни своей минувшей славы. Лукреция задает вопрос, но комик грустно качает головой.
– Нет, я не Себ. Он наверху, в самом маленьком зале. На «Задворках Задницы мира». Идите скорей, выступление сейчас начнется. А как вам мое шоу? Просто чтобы знать.
– Очень хорошо, правда, – отвечает Лукреция уже на бегу.
Наверху в маленьком зале занавес открывается, и комик Себастьян Доллен по прозвищу Себ начинает первый скетч акробатическим этюдом со стулом. Он оглядывает публику. В зале, рассчитанном на пятьдесят человек, всего пять зрителей. Он прекращает выступление.
– Послушайте, – говорит он, – народу мало, но я не хочу отменять спектакль. У меня есть развлечение специально для вас – пародия на каждого из присутствующих.
И Себ изображает каждого из пяти зрителей. Первый удивлен. Второй думает: «Посмотрим, сумеешь ли ты меня рассмешить!» Третий смеется надо всем подряд, чтобы получить максимум удовольствия за свои деньги. Четвертый устал и вот-вот заснет, а пятый не успевает следить за происходящим.
Затем комик просит пятерых зрителей подойти поближе и сесть в первом ряду. Он импровизирует, придумывая шутки на тему утренних новостей и последних событий в мире. В этих удивительных экспромтах есть что-то трогательное и интригующее.
Кто этот человек?
Обаяние Себастьяна Доллена покоряет Лукрецию. Он с неподражаемой легкостью меняет темы, шутки сыплются одна за другой. Пятеро зрителей хохочут, хлопают от души. В конце выступления Себ раздает им бесплатные билеты для знакомых.
Немногочисленная публика уходит в полном восторге. Лукреция, пришедшая последней, продолжает сидеть в тени, в глубине зала.
На сцену поднимается директор.
– Очень хорошо, Себ! Сегодня ты отлично выступил.
– Правда?
– Жалко, народу не было. И мы, к сожалению, не сможем больше сотрудничать.
– Дайте мне еще один шанс. Я уступлю вам шестьдесят процентов сбора, – просит комик. – Вы же знаете, нужно время, чтобы шоу приобрело популярность.
– Себ, шестьдесят процентов от трех проданных и двух бесплатных билетов – это не бог весть что.
– Но они смеялись! Вы же слышали, они остались довольны! Семьдесят процентов.
Директор зала беспомощно разводит руками.
– С тобой все кончено, Себастьян. Наступает момент, когда нужно уходить на пенсию.
– Да мне тридцать семь лет!
– Для комика это много. Ты начал в двадцать, у тебя за плечами больше семнадцати лет на сцене. Ты уже старый комик, час твоей славы прошел.
– Хорошо, восемьдесят вам и двадцать мне. Вы знаете, на что я способен. И публика тоже знает.
– Прекрати, Себастьян. Бесплатных билетов недостаточно, чтобы привлечь зрителей. Я не говорю ничего нового: в наши дни нужны выступления по телевизору.
– Но высокий уровень моих…
– Сначала телевидение, потом уровень.
Себастьен Доллен высок, тщедушен, волосы свисают на лоб, а зубы напоминают костяшки домино. Директору «Задницы» лет тридцать, он похож на чиновника, на нем серый костюм, желтый галстук и дорогие часы. Разговаривая, он смотрит на свои вычищенные до блеска ботинки.
– Девяносто процентов вам, – говорит юморист.
– Театр – это та же булочная. Чтобы процветать, он должен продавать свою продукцию. У тебя могут быть лучшие слойки в мире, но если покупатели не придут в магазин, ты разоришься. Пойми, Себ, мне очень нравится твоя работа, я твой самый верный поклонник. Но я не меценат и не министерство культуры. Я человек, который купил помещение и задолжал банку. Меня уже тянет ко дну шоу этого кретина внизу, я больше не могу рисковать.
– Дайте мне его зал.
– Нет, не могу. На него приходят девяносто человек, которые уходят разочарованными. А на тебя пять, хотя они остаются довольны. Закон чисел на его стороне. Закон сборов, во всяком случае. А для меня это самый важный показатель. Ты, наверное, самый остроумный и талантливый артист из всех, что выступали в этом театре, но люди об этом не знают, потому что о тебе не говорят средства массовой информации. А слухи, увы, распространяются медленно. Пойми и ты меня. Я возьму Бельгадо.
– Николя Бельгадо? Но у него все шутки ниже пояса!
– Может быть, но он нравится молодежи, и его начали показывать на популярных каналах – видимо, потому, что тема «ниже пояса» нарушает запреты. Бери с него пример, попробуй более «запретный» юмор.
– Может, некрофилию? Люди, которые трахаются с трупами, для вас достаточно запретны?
– Почему бы и нет! Я серьезно, Себ. Юмор должен потрясать устои. «Ниже пояса» – это просто, но и до этого надо было додуматься. Николя занял свободную нишу.
Себ глубоко вздыхает.
– Если вы меня оставите, я отдам сто процентов сборов.
Директор ласково кладет ему руку на плечо.
– Это непрофессионально. Ты нищенствуешь. Я не могу заставить тебя работать бесплатно. Ты же не собака!
– Я так решил. Я слишком люблю сцену и не могу ее покинуть.
– Но у меня тоже есть совесть. Я не могу обирать бедных талантливых комиков.
– Да, ведь вы даете сцену богатым бездарным комикам, которым она вовсе не нужна. Вы же знаете, Николя Бельгадо – сын производителя сахарной свеклы. Он выступает, чтобы хоть чем-то себя занять. А на телевидение он пролез благодаря связям отца, который покупает рекламное время.
– Ну вот, ты становишься злым, собираешь сплетни про коллег. Однако ты забываешь: не хочу тебя обидеть, но, когда тебя показывают по телевизору, ты производишь впечатление… совершенно заурядного человека.
Лицо Себа искажается от самого страшного оскорбления, которое только может услышать профессиональный юморист.
– Послушай, Себ. Вот тебе дружеский совет: продолжать карьеру в твоем случае – это просто продлевать агонию.
Затаившись в последнем ряду, Лукреция, не дыша, слушает их разговор.
Себастьян Доллен хочет что-то сказать, открывает рот, потом, очевидно передумав, уходит, тяжело ступая.
Лукреция бесшумно встает и следует за ним.
Себастьян Доллен заходит в ближайшее кафе, здоровается с несколькими знакомыми. Хозяин тепло приветствует его. Комик садится за стойку и требует водки.
– Прости, Себастьян. Ты мне и так должен больше тысячи евро.
Хозяин указывает на объявление, висящее над бутылками: «Мы не отпускаем в кредит, чтобы не терять друзей».
– Всего одну рюмку! У меня был тяжелый день… Я дам тебе бесплатные билеты на свое следующее выступление.
– Я уже был на твоем выступлении. С сыном. Ему не понравилось.
– Да ему же три года! Он все время плакал. И кстати, сорвал спектакль.
Хозяин непоколебим.
– Вот именно. Юмористическое шоу не должно вызывать слезы у детей. Может быть, тебе что-то поменять в своем творчестве?
Хозяин смотрит на комика, и его начинает терзать совесть. Он достает бутылку водки и наливает стакан до краев.
– В последний раз.
Через час Себастьян Доллен, пошатываясь, выходит из бистро, которое тут же закрывается. Хозяин явно не сдержал слово.
Комик прислоняется к дорожному указателю и рушится вместе с ним на землю. Никто не пытается поднять его, и он лежит на тротуаре, словно тряпичная кукла. Молодой человек в кепке подходит к Себастьяну, делает вид, что хочет помочь, и запускает руку ему в карман, чтобы стащить бумажник.
Лукреция догоняет парня в кепке. Она хватает его за плечо, наносит сильный удар в живот. Пока вор, согнувшись пополам, хватает воздух ртом, она забирает у него бумажник и возвращает владельцу, который все еще валяется под фонарем.
Себастьян Доллен открывает один глаз и вместо благодарности произносит:
– Он все равно пустой.
Лукреция помогает комику встать. Он шатается и опирается на ее плечо.
– Я видела ваше выступление и слышала разговор с директором. Я журналистка и…
Он резко отталкивает ее, едва не падает, но все-таки удерживается на ногах.
– Куда вы лезете? Оставьте меня в покое! Я не нуждаюсь в вашей жалости!
Лукреция отмечает, что ключ «сочувствие» не работает.
Чтобы завоевать доверие этого выпавшего из гнезда птенца нужно что-то другое. Помогу ему катиться вниз по наклонной плоскости.
– Можно угостить вас стаканчиком? Это успокаивает.
Себастьян Доллен хочет отказаться, но ему не хватает силы воли.
– Я, кстати, еще и голодна, – говорит Лукреция.
Она находит индийский ресторанчик, еще открытый в этот поздний час. Себастьян падает на стул, Лукреция заказывает бутылку вина.
13,7 градуса. Это развяжет ему язык.
Себастьян Доллен залпом выпивает целый бокал.
– Мне не нужна помощь, – бормочет он. – И уж во всяком случае, от журналистов. Ик. Они не сделали мне ничего хорошего. Всегда игнорировали меня, пренебрегали моей работой. Они могли бы меня спасти, но не захотели! Так оставьте теперь меня в покое! Уже слишком поздно.
– Скажите, Себ, сколько дней вы не ели?
Его выступающие скулы и худая фигура говорят о вынужденном посте. Лукреция заказывает курицу тандури и сырные лепешки.
– Я не голоден.
Лукреция снова наливает ему полный бокал бордо.
– Что вам нужно? – спрашивает Доллен.
– Я готовлю репортаж о смерти Дария.
– Надоело, со всех сторон только о нем и слышно! Говорите обо мне, это единственное, что меня интересует.
– Но его смерть наверняка взволновала вас?
– Да уж, взволновала – так взволновала!
Он усмехается.
– Я страшно рад, что этот урод подох, что его сожрут черви, что он сгниет! Я бы с удовольствием помочился на его могилу!
С этими словами Себастьян Доллен выходит в туалет. Через некоторое время он возвращается в зал, застегивая на ходу ширинку.
– Вы были с ним знакомы? – спрашивает Лукреция.
– Да, и это было незабываемое знакомство! Он пришел на мое первое выступление. Я усадил его на лучшее место. Я заставил публику аплодировать ему! «Сегодня нам повезло, вместе с нами в зале находится гениальный комик, Циклоп, сам Великий Дарий!» Он встал, и все зрители, мои зрители, ему хлопали! Я тогда собирал залы на сто пятьдесят – двести человек. После спектакля он сказал (мне врезалось в память каждое слово): «Мне понравились три твоих скетча, я буду их исполнять». Я подумал, что не понял его, и спросил: «Вы хотите их купить?» А он ответил: «Нет, идеи принадлежат всем, я возьму их себе, вот и все». Я возразил: «Но эти скетчи написал я. Я их создатель». А он положил мне руку на плечо и сказал: «Идеями должны распоряжаться не те, кому они пришли в голову, а те, кто может донести их до зрителя. Если бы скетчи могли сами принимать решение, они выбрали бы не тебя, ничтожного, никому не известного комика, а меня, великого Дария, знаменитого артиста, который может обеспечить им лучшую жизнь. Поэтому не будь эгоистом, считай свои скетчи детьми, которые хотят сменить семью и стать богатыми и счастливыми».
Себастьян Доллен словно заново переживает эту сцену.
Официант в тюрбане и тапках с загнутыми носами приносит курицу тандури, и комик жадно набрасывается на еду.
– Я помню, он еще сказал: «Представь, что я щедрый приемный отец. Я воспитаю твоих детей, осыплю их подарками и прославлю на весь мир». Я ответил: «Нет, я не позволю украсть моих детей». Тут его тон совершенно переменился, он стал угрожать: «Думаю, ты не понимаешь, с кем говоришь! Что ж, будь по-твоему. Я хотел по-хорошему, но тебе не нравится честная игра. Я все равно отниму у тебя то, что мне нужно. А будешь мешать, сверну тебе шею».
– Вы ни с кем его не путаете? – с сомнением спрашивает Лукреция.
– Вы считаете, такое можно выдумать? Я говорю о Циклопе. О человеке с горящим сердечком в глазу. О любимце толпы.
Лукреция пристально смотрит на него.
– В это трудно поверить… Но продолжайте. Что же было дальше? – говорит она, записывая слова Себа, чтобы показать ему: информацию, полученную от него, она считает важной.
– Дарий, как и обещал, начал практически слово в слово исполнять три скетча из моего репертуара. В залах на несколько тысяч зрителей. Сволочь. Он все предусмотрел и, видимо, записал их на мобильный телефон во время моего выступления. Три моих лучших скетча! С тем же успехом он мог прийти в картинную галерею, украсть три знаменитых полотна, а потом продать их. Чистый, неприкрытый грабеж!
Себ роняет на пол вилку. Под неодобрительными взглядами остальных посетителей он поднимает ее и вытирает салфеткой.
Чтобы отвлечь окружающих, Лукреция достает машинку для смеха, которую ей подарил Стефан Крауц, и нажимает кнопку. Негромкий искусственный смех разряжает обстановку в зале.
Себастьян Доллен продолжает.
– Вы понимаете, он вызывал аплодисменты целой толпы моими шутками, моими трюками, моими персонажами. Он украл у меня даже мимику, даже манеру смотреть.
Лукреция наливает ему вина. На этот раз не для того, чтобы развязать ему язык, а чтобы успокоить.
– Я подал жалобу в суд. Но знаете, как говорится: «Хороший адвокат знает законы. А очень хороший адвокат знает судью». – Себастьян зло смеется. – У Дария был именно такой адвокат. Он брал очень дорого, всех знал и был знаменит тем, что не проиграл ни одного процесса. Он легко справился со мной. И это еще не самое страшное. Суд не только вынес решение в пользу Дария и разрешил ему исполнять мои скетчи, меня обязали возместить деньги, потраченные на защиту от «противозаконных попыток нанести ущерб имиджу публичного человека». И я возместил!
Вилка Себастьяна опять рискует свалиться на пол. Чтобы отвлечь его, Лукреция быстро наливает ему вина. Она пытается утешить его:
– Еще Лафонтен говорил: «У сильного всегда бессильный виноват».
– Да, у бесчестного всегда виноват честный. Но и это еще не все. Когда все кончилось, мой адвокат развел руками: «Увы, не повезло! У них защита сильнее», и пошел к Дарию за автографом. Вот этого я ему никогда не прощу. Да и не только адвокат, и судья тоже: «Это для моего сына, он ваш поклонник». Почти все выстроились в очередь за автографом, как в скетче Дария «Петрушка побеждает квартального». А злым квартальным оказался я…
Себастьян Доллен горько усмехается, берет сырную лепешку и продолжает говорить с набитым ртом:
– Но он и на этом не остановился. Ему было мало обокрасть, разорить и унизить меня в суде. Дарий решил, что пора, как он и обещал, «свернуть мне шею». Он занес меня в «черный список» всех телеканалов.
В зале появляется человек с букетиками жасмина, которые опрысканы ароматизатором. Приняв Лукрецию и Доллена за влюбленную парочку, он предлагает им цветы. Лукреция качает головой. Человек настаивает.
– К сожалению, вы опоздали, мы уже переспали, – резко говорит Лукреция, чтобы избавиться от надоедливого продавца.
Тот поспешно отходит и начинает предлагать цветы другой парочке.
– Как это, в черный список? – недоумевает она.
– Очень просто. Достаточно невинной фразы, вроде: «Я не появлюсь на этом канале, если там будет выступать Себ». Скажите это один раз одному журналисту, и новость разнесется повсюду.
– Вы его ненавидите?
– Это слово недостаточно сильно, чтобы выразить всю степень моего отвращения к нему.
– Его смерть обрадовала вас?
– Я открыл шампанское, чтобы отпраздновать это событие. Когда показывали его похороны, я танцевал перед телевизором.
– Вы убили его?
Себастьян нервно усмехается.
– Нет. Я слишком труслив. И жалею об этом. Ведь если бы я это сделал, то смог бы спокойно смотреть себе в глаза.
– Как вы думаете, кто мог бы решиться на это?
Комик задумывается.
Официант-индиец приносит десертное меню. Лукреция выбирает сладкое блюдо с непонятным названием «Гулаб джамун» – пропитанные медом шарики из манки с шафраном.
Себастьян Доллен ест жадно, не замечая вкуса, его челюсти двигаются так энергично, словно он хочет перекусить хребет невидимому врагу.
Он взмахивает рукой.
– Да кто угодно! Думаю, все, кто не входил в банду его приятелей, искренне ненавидели его. Я имею в виду тех, кто знал, что он на самом деле собой представляет!
Чтобы поднять настроение, Лукреция снова достает брелок. Раздается механический смех. Себ с интересом рассматривает брелок «Смущенная девственница».
– Хуже всего то, что мой процесс имел чудовищные последствия. О нем написали в газетах, и это стало предупреждением для всех. Комики испугались. И, не оказывая сопротивления, позволили себя грабить.
– Не могу в это поверить. Но не могу поверить и в то, что вы все это выдумали.
Себастьян хочет налить вина в уже полный бокал. На скатерти расплывается пятно.
– Дарий был вором. Он крал чужие шутки, беззастенчиво присваивал анекдоты.
Возможно, Исидор прав.
– Когда остальные комики поняли, что Дарий вор, то решили прибегнуть к самообороне: они стали прерывать выступления, когда он входил в зал. Только так они могли показать свое отношение к его бесчестному поведению.
– Но он же помогал молодежи, основал школу смеха, поддерживал новые таланты. Это ведь настоящая благотворительность!
– В этом-то и весь ужас. Если не верите, посмотрите на плоды его «благотворительности» в так называемом «Театре Дария», где воспитывают юных комиков. Сходите туда. Там вы найдете ответ на вопрос «Кем же на самом деле был Дарий?».
Лукреция не знает, что и думать. Она смотрит на совершенно пьяного Себастьяна Доллена, который продолжает пить, пить и пить.
На стене за его спиной картина: великолепный дворец из золота и серебра.
37
3212 год до нашей эры
Индия, город Хараппа
Девушка танцевала под звуки томной мелодии, которую три музыканта исполняли на флейте, арфе и тамбурине.
Решив проблемы питания, безопасности, строительства жилищ, общественной организации, политики, гигиены, люди начали тратить свободное время на те виды деятельности, которые не были насущно необходимыми – такие, как религия, живопись, музыка, танцы, игры, литература.
После выступления к танцовщице подошел молодой принц. Он развернул папирус, на котором его писец нарисовал множество разнообразных поз для занятий любовью. Он показал девушке изображение, отмеченное индийской цифрой 83.
Юная танцовщица несколько раз перевернула рисунок, прежде чем наконец поняла, что ей предлагает принц. Она кивнула, и они поднялись в спальню, где стояла огромная кровать с красными подушками. Девушка встала на четвереньки, принц прижался к ней сбоку и вошел в нее так, как было изображено на рисунке. Они переплели ноги и руки, сблизили губы. Их тела начали двигаться в сладострастном ритме. Принц двигался так же хорошо, как и девушка. Рядом с кроватью курился фимиам. Они долго наслаждались друг другом. Кожа танцовщицы пахла магнолией.
Наконец семя принца изверглось, девушка испустила стон. Они захотели разжать объятия, но их половые органы не разъединялись, они не могли отодвинуться друг от друга.
Сначала им было смешно, но потом они начали сердиться. Принц позвал слуг, те явились и, обнаружив два прикованных друг к другу тела, не смогли удержаться от смеха.
Контраст между мгновением наслаждения и развязкой был слишком комичен. Слуги рассказали всем об этой смешной истории, которая позже была записана и сопровождена иллюстрацией.
Это случилось в третьем тысячелетии до нашей эры. Так появилась первая шутка о сексе.
Пребод, один из слуг, занимался йогой. Вдохновленный забавным происшествием, он создал новую йогу – йогу смеха.
Великая Книга Истории Смеха.
Источник G.L.H.
Индия, город Хараппа
Девушка танцевала под звуки томной мелодии, которую три музыканта исполняли на флейте, арфе и тамбурине.
Решив проблемы питания, безопасности, строительства жилищ, общественной организации, политики, гигиены, люди начали тратить свободное время на те виды деятельности, которые не были насущно необходимыми – такие, как религия, живопись, музыка, танцы, игры, литература.
После выступления к танцовщице подошел молодой принц. Он развернул папирус, на котором его писец нарисовал множество разнообразных поз для занятий любовью. Он показал девушке изображение, отмеченное индийской цифрой 83.
Юная танцовщица несколько раз перевернула рисунок, прежде чем наконец поняла, что ей предлагает принц. Она кивнула, и они поднялись в спальню, где стояла огромная кровать с красными подушками. Девушка встала на четвереньки, принц прижался к ней сбоку и вошел в нее так, как было изображено на рисунке. Они переплели ноги и руки, сблизили губы. Их тела начали двигаться в сладострастном ритме. Принц двигался так же хорошо, как и девушка. Рядом с кроватью курился фимиам. Они долго наслаждались друг другом. Кожа танцовщицы пахла магнолией.
Наконец семя принца изверглось, девушка испустила стон. Они захотели разжать объятия, но их половые органы не разъединялись, они не могли отодвинуться друг от друга.
Сначала им было смешно, но потом они начали сердиться. Принц позвал слуг, те явились и, обнаружив два прикованных друг к другу тела, не смогли удержаться от смеха.
Контраст между мгновением наслаждения и развязкой был слишком комичен. Слуги рассказали всем об этой смешной истории, которая позже была записана и сопровождена иллюстрацией.
Это случилось в третьем тысячелетии до нашей эры. Так появилась первая шутка о сексе.
Пребод, один из слуг, занимался йогой. Вдохновленный забавным происшествием, он создал новую йогу – йогу смеха.
Великая Книга Истории Смеха.
Источник G.L.H.
38
Снаружи «Театр Дария» похож на цирк. Разноцветные лампочки мигают вокруг афиш и объявлений, написанных ядовито-розовыми буквами. Над каждым входом реют знамена с эмблемой Дария. Траурная кайма напоминает о том, что основатель театра недавно скончался.
Лукреция встает в конец длинной очереди. Подойдя к кассе, она предъявляет журналистское удостоверение, но кассир говорит, что бесплатные билеты – только для представителей прессы, приглашенных «Циклоп Продакшн», а скидки полагаются инвалидам, студентам, безработным и вдовам героев войны.
– Вот одна из проблем Франции, – вещает кассир с сильным славянским акцентом. – Французы борются с неравенством, но поддерживают привилегии!
Он очень доволен шуткой, явно позаимствованной у кого-то из тех, кто изображен на афишах.
Лукреция покупает билет и проходит мимо контролера. Зал вмещает более четырехсот человек. Вокруг главной сцены со всех сторон стоят удобные кресла. Это настоящий ринг, окруженный веревками и освещенный мощными прожекторами. Зрители рассаживаются и под оглушительную музыку из фильма «Рокки» появляются две команды по шесть человек, одна в синей одежде, другая – в красной.
Лукреция узнает учеников «Лиги Импровизации», она видела их по телевизору. Это молодые комики из новой «Школы Смеха».
Еще одна организация, созданная и возглавленная Дарием.
Зал аплодирует артистам, которые вскидывают руки, словно гладиаторы перед смертельной схваткой, и занимают места в противоположных углах ринга.
Музыка все громче, на сцену выходит ведущий в розовом костюме, светло-розовой рубашке и темно-розовом галстуке – это брат Дария, Тадеуш Возняк.
Он кланяется, ждет, пока стихнут аплодисменты, и берет микрофон.
– Дамы и господа, сегодня особый день. Дария больше нет.
С потолка до самого пола разворачивается огромная фотография Дария, приподнимающего повязку над глазом со светящимся сердечком.
– Дарий расстроился бы, увидев, что мы грустим, – продолжает Тадеуш. – Я знаю, если бы он был сейчас с нами, то лучшим приветствием стал бы хохот.
Зрители аплодируют, некоторые пытаются смеяться.
– Он говорил: «Люди умирают, шутки живут». Поэтому сегодня состязание импровизаторов пройдет так, словно дух Дария парит над этим рингом.
Бурные аплодисменты.
– Для тех, кто здесь впервые, напоминаю правила турнира. Я вытащу из шляпы записку с темой для импровизации. Затем каждая команда представит участников, которые будут выступать.
Зал свистит в знак того, что правила ему знакомы, но Тадеуш невозмутимо продолжает:
– Соревноваться можно один на один, двое на двое… и так вплоть до шестерых против шестерых. Допускаются и такие варианты, как один против двоих, двое против четверых и даже один против шестерых. Капитан каждой команды решает, сколько человек примет участие в схватке. В конце каждого раунда ваши аплодисменты, зафиксированные аплодиметром, определят самую остроумную команду. Всего двенадцать раундов. Ваши аплодисменты помогут выбрать лучшего игрока лучшей команды…
Зрители одобрительно гудят.
– …который сможет принять участие в телевизионной передаче «Шоу Дария».
Лукреция делает пометки в блокноте.
Тадеуш представляет публике двенадцать игроков. Сбросив плащи, они остаются в майках и шортах. На спине и на груди у них, словно у хоккеистов, порядковые номера. Синяя команда против красной.
Лукреция вспоминает, что идея устраивать турниры комиков-импровизаторов родилась в Квебеке и пользовалась большим успехом задолго до того, как появилась в Париже.
Игроки пожимают друг другу руки. Тадеуш Возняк вызывает капитанов, которые тянут жребий, чтобы узнать, какая команда выступает первой. Капитан «красных» достает записку из шляпы Тадеуша и читает:
– Ваша мать узнала, что вы – наемный убийца.
Капитаны совещаются с командами. Синие выдвигают азиатку под номером четыре. От красных выходит чернокожий юноша, он будет изображать сына. Члены команд подсказывают своим игрокам остроумные реплики, капитаны дают последние советы.
Молодые люди встают друг напротив друга и начинают диалог.
После третьей реплики за спиной Лукреции раздается крик:
– Смеши или убирайся!
Зал подхватывает клич, подстегивая соперников.
Девушка «синих» явно вырывается вперед, юноша «красных» защищается. Учитывая, что он изображает наемного убийцу, это выглядит довольно странно.
Зал вновь скандирует:
– Смеши или убирайся!
Выкрики мешают обоим игрокам. Смех то стихает, то усиливается, голоса выступающих становятся громче, мимика выразительнее, зал чувствует волнение обоих участников поединка. Зрители молоды, возбуждены, реагируют остро. Они свистят, аплодируют, давят на участников поединка.
Раздается звук гонга. Словно два обессиленных схваткой боксера, молодые юмористы расходятся по углам ринга, к ним подбегают капитаны.
Тадеуш приглашает обоих соперников в центр площадки. Он поднимает руку девушки, зал аплодирует, аплодиметр показывает четырнадцать баллов из двадцати. Затем он поднимает руку молодого человека, одиннадцать баллов. Тадеуш объявляет девушку победительницей в первом раунде.
Затем он вызывает капитана команды противников, и тот вытягивает новую тему: «Скандал на собрании жильцов дома из-за того, что кое-кто ездит в лифте вместе со своими собаками». Обе команды решают выступать в полном составе.
Лукреция неожиданно осознает, что, сама того не замечая, смеется. Это является подтверждением высокого уровня шоу и таланта комиков. Четыреста зрителей смеются вместе с ней.
Кто-то снова выкрикивает:
Лукреция встает в конец длинной очереди. Подойдя к кассе, она предъявляет журналистское удостоверение, но кассир говорит, что бесплатные билеты – только для представителей прессы, приглашенных «Циклоп Продакшн», а скидки полагаются инвалидам, студентам, безработным и вдовам героев войны.
– Вот одна из проблем Франции, – вещает кассир с сильным славянским акцентом. – Французы борются с неравенством, но поддерживают привилегии!
Он очень доволен шуткой, явно позаимствованной у кого-то из тех, кто изображен на афишах.
Лукреция покупает билет и проходит мимо контролера. Зал вмещает более четырехсот человек. Вокруг главной сцены со всех сторон стоят удобные кресла. Это настоящий ринг, окруженный веревками и освещенный мощными прожекторами. Зрители рассаживаются и под оглушительную музыку из фильма «Рокки» появляются две команды по шесть человек, одна в синей одежде, другая – в красной.
Лукреция узнает учеников «Лиги Импровизации», она видела их по телевизору. Это молодые комики из новой «Школы Смеха».
Еще одна организация, созданная и возглавленная Дарием.
Зал аплодирует артистам, которые вскидывают руки, словно гладиаторы перед смертельной схваткой, и занимают места в противоположных углах ринга.
Музыка все громче, на сцену выходит ведущий в розовом костюме, светло-розовой рубашке и темно-розовом галстуке – это брат Дария, Тадеуш Возняк.
Он кланяется, ждет, пока стихнут аплодисменты, и берет микрофон.
– Дамы и господа, сегодня особый день. Дария больше нет.
С потолка до самого пола разворачивается огромная фотография Дария, приподнимающего повязку над глазом со светящимся сердечком.
– Дарий расстроился бы, увидев, что мы грустим, – продолжает Тадеуш. – Я знаю, если бы он был сейчас с нами, то лучшим приветствием стал бы хохот.
Зрители аплодируют, некоторые пытаются смеяться.
– Он говорил: «Люди умирают, шутки живут». Поэтому сегодня состязание импровизаторов пройдет так, словно дух Дария парит над этим рингом.
Бурные аплодисменты.
– Для тех, кто здесь впервые, напоминаю правила турнира. Я вытащу из шляпы записку с темой для импровизации. Затем каждая команда представит участников, которые будут выступать.
Зал свистит в знак того, что правила ему знакомы, но Тадеуш невозмутимо продолжает:
– Соревноваться можно один на один, двое на двое… и так вплоть до шестерых против шестерых. Допускаются и такие варианты, как один против двоих, двое против четверых и даже один против шестерых. Капитан каждой команды решает, сколько человек примет участие в схватке. В конце каждого раунда ваши аплодисменты, зафиксированные аплодиметром, определят самую остроумную команду. Всего двенадцать раундов. Ваши аплодисменты помогут выбрать лучшего игрока лучшей команды…
Зрители одобрительно гудят.
– …который сможет принять участие в телевизионной передаче «Шоу Дария».
Лукреция делает пометки в блокноте.
Тадеуш представляет публике двенадцать игроков. Сбросив плащи, они остаются в майках и шортах. На спине и на груди у них, словно у хоккеистов, порядковые номера. Синяя команда против красной.
Лукреция вспоминает, что идея устраивать турниры комиков-импровизаторов родилась в Квебеке и пользовалась большим успехом задолго до того, как появилась в Париже.
Игроки пожимают друг другу руки. Тадеуш Возняк вызывает капитанов, которые тянут жребий, чтобы узнать, какая команда выступает первой. Капитан «красных» достает записку из шляпы Тадеуша и читает:
– Ваша мать узнала, что вы – наемный убийца.
Капитаны совещаются с командами. Синие выдвигают азиатку под номером четыре. От красных выходит чернокожий юноша, он будет изображать сына. Члены команд подсказывают своим игрокам остроумные реплики, капитаны дают последние советы.
Молодые люди встают друг напротив друга и начинают диалог.
После третьей реплики за спиной Лукреции раздается крик:
– Смеши или убирайся!
Зал подхватывает клич, подстегивая соперников.
Девушка «синих» явно вырывается вперед, юноша «красных» защищается. Учитывая, что он изображает наемного убийцу, это выглядит довольно странно.
Зал вновь скандирует:
– Смеши или убирайся!
Выкрики мешают обоим игрокам. Смех то стихает, то усиливается, голоса выступающих становятся громче, мимика выразительнее, зал чувствует волнение обоих участников поединка. Зрители молоды, возбуждены, реагируют остро. Они свистят, аплодируют, давят на участников поединка.
Раздается звук гонга. Словно два обессиленных схваткой боксера, молодые юмористы расходятся по углам ринга, к ним подбегают капитаны.
Тадеуш приглашает обоих соперников в центр площадки. Он поднимает руку девушки, зал аплодирует, аплодиметр показывает четырнадцать баллов из двадцати. Затем он поднимает руку молодого человека, одиннадцать баллов. Тадеуш объявляет девушку победительницей в первом раунде.
Затем он вызывает капитана команды противников, и тот вытягивает новую тему: «Скандал на собрании жильцов дома из-за того, что кое-кто ездит в лифте вместе со своими собаками». Обе команды решают выступать в полном составе.
Лукреция неожиданно осознает, что, сама того не замечая, смеется. Это является подтверждением высокого уровня шоу и таланта комиков. Четыреста зрителей смеются вместе с ней.
Кто-то снова выкрикивает: