Страница:
— Я пытался позвонить тебе из аэропорта телефон не ответил.
— Меня не было дома, я была на вечеринке
— На вечеринке? По поводу твоей помолвки? Ральф злился, ему явно хотелось обвинять уличать. А тут, как назло, дверь в спальню оказалась не заперта, и он разглядел царивший там беспорядок: постель разобрана, простыни смяты. Голос его стал немыслимо жестким:
— А этот хаос вы учинили до того, как отправились в гости? Или воспользовались постелью только что? Помнится, ты говорила мне, что Роджер в сексуальном плане наверняка ничего из себя не представляет. И теперь я спрашиваю тебя: наверняка ли? Может, ты все-таки имела возможность оценить его мужские достоинства? Сейчас уж что мне уличать тебя в обмане, но скажи мне, Элис, ты мне лгала?
— Я не лгала тебе! И с какой это стати ты так разговариваешь со мной, словно я в чем-то перед тобой провинилась?! Разве я расстроила наши планы на Новый год? Кто из нас двоих нарушил обещание? Ты ведь клялся прилететь из Лондона вовремя!
И, выпалив эту тираду, Элис закрыла глаза. Она явно сказала ему лишнее, а зачем? Зачем дала ему понять, как сильно он ее задел? Как обидело ее то, что он нарушил свое обещание?
— У меня не было выбора, — отрывисто произнес Ральф. — А у тебя, я вижу, выбор был, и ты его, похоже, сделала…
— Да о чем ты? Говори ясней, о каком таком выборе ты толкуешь?-прервала его Элис, еле сдерживая приступ злости. Падает как снег на голову, да вдобавок винит ее неизвестно в чем! А сам? На Новый год не прилетел, а сейчас, поди-ка, явился! Оказывается, все он может, если захочет!.. — Ральф, я ничего не выбирала и не донимаю, о чем ты говоришь.
— Не понимаешь? Да неужели?-И Ральф вихрем понесся в спальню. — Тогда не сочтешь ли нужным объяснить мне вот это?-И он разгневанно потряс в воздухе двумя бокалами, которые она по рассеянности оставила на ночном столике. — Надо же, — язвил Ральф, — в одном бокале осталось чуть-чуть шампанского. Похоже, дои Роджер набросился на тебя, не дожидаясь, пока ты допьешь! Его-то бокал, я вижу, пуст…
Ральф буквально рвал и метал. Его бокал. Бог мой… А Уорбертон, захваченный своим подозрением, продолжал неистовствовать:
— Должно быть, это был великолепный праздник, праздник для двоих! Сказать по правде, я и не знал, что тебе нравятся подобные вещи. Глянь, одежда разбросана по полу. Надо же, а мне ты никогда не говорила, что тебе нравится, когда с тебя срывают одежду. Эх, знал бы я заранее, что тебя это возбуждает!-Он окинул ее опасным, бешеным взором всю, с головы до ног. — Я и понятия не имел о твоих сексуальных пристрастиях! Что ж, остается позавидовать этому недоумку-ведь он испытал неземное блаженство.
Элис попыталась что-то сказать, но Ральф схватил ее за руку и привлек к себе, не обращая внимания на ее слабые протесты.
— Ты ошибаешься… — пыталась она вставить хоть слово, но он уже не был способен слушать. Крепко обняв Элис, так, что ей стало больно, он не сводил с нее взгляда, полного желания. Сердце женщины колотилось о грудную клетку, грозя ее разорвать.
— Думаю, ты не понимаешь. Ты не понимаешь совсем ничего, — неожиданно глубоким и мягким голосом зашептал он. Объятие при том оставалось железным. И внимательный взгляд, который Ральф не сводил с Элис, был уже чересчур пристальным. Она задрожала. — Я-то думал, что у нас с тобой особенные отношения, что я могу верить тебе, верить в тебя! Как последний болван, я развесил уши, когда ты сказала, что я тебе нужен. Что же случилось, что я сделал не так?
— Да ничего не было, ничего не случилось! Я прошу, отпусти меня, пожалуйста! Мне больно!
— Ты дрожишь? Да ты и вправду вся дрожишь! Хочешь, чтобы я отпустил тебя? Хорошо, отпущу. Но вначале я все-таки объясню тебе, почему тебе не следует выходить за Роджера.
— За кого? За Роджера? Ты с ума сошел! Больше она ничего не успела произнести, потому что дальше произошло нечто абсолютно неожиданное-Ральф замкнул ей уста поцелуем. Правда, это был поцелуй рассерженного собственника.
Гнев переполнил Элис. Она сопротивлялась, пытаясь оттолкнуть Ральфа или вывернуться из его объятий. Ее злость волной поднималась навстречу его злости, но это лишь раззадорило Ральфа. Он всем телом прижал Элис к стене, высоко поднял ее руки над головой и стал терзать нежные губы своими карающими поцелуями. Как од может, как смеет так с нею поступать? Элис захлестнула волна негодования. Она собрала все свои силы для того, чтобы вырваться из железных рук Ральфа. Халат на ней распахнулся, я она кожей почувствовала шершавую ткань его одежды.
Нет, ей не было страшно, просто губы ее горели от его звериных поцелуев, а тело изнывало от желания, как-то странно соседствующего с гневом.
— Ты хочешь меня, ну скажи, ведь хочешь? — Она слышала, как Ральф говорит эти слова, прерываясь лишь для того, чтобы поцеловать ее снова.
— Нет, — шептала Элис, но все ее слабые возгласы и протесты потонули в сладком прерывистом стоне, который, казалось, исторгло само ее сердце.
Вопреки логике, вопреки обидам, она чувствовала сильнейшее возбуждение. Это противоречило всему тому, во что она верила сама, и тому, что в данный момент ощущала ее душа. Возбуждение ее росло даже от гнева, который буквально душил их обоих. Элис в отчаянии закрыла глаза, пытаясь увернуться от поцелуев и одновременно ощущая, чего хочет ее тело, а тело хотело лишь Ральфа. В ней бушевало неистовое, бешеное вожделение, и поделать с этим ничего было нельзя. Желание становилось тем острее, чем больше она прилагала усилий, чтобы вырваться. Она чувствовала его прикосновения, его запах, и это было сильнее обиды и гнева.
И вот в этой заведомо безуспешной борьбе настал момент, когда на нее напала слабость растекалась по всему телу, превращая его в горячий и податливый комок живой ткани.
— Элис, — шептал он. — Элис… — В голосе Ральфа уже слышалось нетерпение.
Он выпустил ее руки и начал ласкать обмякшее тело. Полуобнаженную, он разглядывал ее слишком уж придирчиво и пристально. Очевидно гнев его никуда не делся, он лишь переродился в огромное желание. Это страстное чувство одолело их обоих. Никогда еще Элис так не стремилась пойти на поводу у собственных чувств.
Она вскрикнула, когда губы Ральфа припали к ее груди, и в тот же миг в ответ ее ногти вонзились ему в спину. Адская смесь самых противоречивых чувств стремительным приливом захлестнула их обоих. На них обрушились опасные темные воды, поглотили, утянули куда-то на дно, в пучину безумия… И вот уже Ральф сорвал с себя одежду и, подхватив Элис, поднял ее выше и снова придавил к стене. На этот раз он вошел в нее с такой силой и с таким напором, что причинил ей боль, в то же время исполнив ее самое сокровенное желание. Казалось, будто некая потаенная часть ее существа жаждала именно этой силы, этой грубости, чтобы освободиться от долго подавлявшихся эмоций и глубоких страхов. Потрясенная, буквально застигнутая врасплох мгновенным, ими обоими одновременно испытанным оргазмом, Элис получила немыслимое наслаждение от того, что произошло.
Но вот она медленно осела на пол, приходя в себя, возвращаясь в реальный мир. Собственные чувства и действия поразили ее, ввергая в нервную дрожь. Ральф, стоявший над нею, протянул было руку, чтобы помочь ей встать, но она не обратила на этот жест никакого внимания. Смотреть сейчас на Ральфа было невыносимо-выражение поистине животного триумфа было написано на его лице.
— Элис!
— Уходи! Прошу тебя, уходи немедленно! Мне невыносимо видеть тебя, я не могу больше находиться с тобой рядом, слышишь? И умоляю-никогда больше не возвращайся ко мне. Никогда, ни под каким предлогом!
Словно со стороны Элис слышала свой голос я улавливала нараставшую в нем внутреннюю силу. Шок постепенно проходил, но напряжение давало себя знать, и ее зазнобило. Она запахнула халат, тщательно затянула пояс. Лицо ее горело от стыда. Если бы можно было не только прикрыть от этого мужчины свое тело, но и спрятаться от него! Ее чуть ли не мутило от того, что произошло. Даже не верилось, что только что она сама так откровенно желала этого самца. Себя же Элис с трудом осознавала в роли вожделеющей, развращенной самки.
Ральф, стоя у двери уже одетый, попытался заговорить с ней:
— Элис!
Но ей не хотелось ничего с ним обсуждать. Судя по его реакции, и для Ральфа сегодня произошло нечто из ряда вон выходящее. Но почему он так себя повел? Разве что хотел дать ей понять, какого невысокого он о ней, Элис, мнения…
— Не надо, не говори со мной, не подходи к мне, не трогай меня! —истерично вскрикнула она я ее впервые охватила настоящая паника.
Но Ральф направился прямо к ней. Нет, ей не вынести больше. Его прикосновение для нее подобно пытке! Элис чувствовала исходящие от него флюиды желания, видела, что он ждет хотя бы ответного взгляда, но упорно отворачивалась.
— Значит, ты хочешь сказать, что на этом все заканчивается?
—Да, все кончено…
Но ничего не было кончено — ни когда он ушел ни через час, ни по прошествии более длительного времени. Элис с остервенением бросилась наводить порядок в квартире, вычистив ее с пола и до потолка. Перестирала все, что нужно было перестирать, протерла мебель, сменила постельное белье. И только закончив все дела, которые только можно было выдумать, она вдруг неожиданно осознала, что Роджер собирается жениться не на ней, а именно это Ральфу она и не сказала.
Как будто сама судьба, целая цепь случайностей, толкала ее на действия, странным образом противоречившие ее настоящим желаниям. И вот любимый человек ушел в уверенности, что Элис легко изменила ему, воспользовавшись его отсутствием.
Впрочем, какое это имеет теперь значение, когда они оба так бездумно и безжалостно унизили и убили, уничтожили свою едва родившуюся любовь. Их любовь.., А может, и не было никакой любви? Уж с его-то стороны не было, это точно! Была лишь похоть, и ничего больше. Элис поежилась. Как могло такое случиться в ее жизни?
Позже Элис не раз будет оплакивать потерянную любовь, а сейчас ей хотелось забыть, стереть из памяти все, что произошло с нею за последние несколько часов.
9
— Меня не было дома, я была на вечеринке
— На вечеринке? По поводу твоей помолвки? Ральф злился, ему явно хотелось обвинять уличать. А тут, как назло, дверь в спальню оказалась не заперта, и он разглядел царивший там беспорядок: постель разобрана, простыни смяты. Голос его стал немыслимо жестким:
— А этот хаос вы учинили до того, как отправились в гости? Или воспользовались постелью только что? Помнится, ты говорила мне, что Роджер в сексуальном плане наверняка ничего из себя не представляет. И теперь я спрашиваю тебя: наверняка ли? Может, ты все-таки имела возможность оценить его мужские достоинства? Сейчас уж что мне уличать тебя в обмане, но скажи мне, Элис, ты мне лгала?
— Я не лгала тебе! И с какой это стати ты так разговариваешь со мной, словно я в чем-то перед тобой провинилась?! Разве я расстроила наши планы на Новый год? Кто из нас двоих нарушил обещание? Ты ведь клялся прилететь из Лондона вовремя!
И, выпалив эту тираду, Элис закрыла глаза. Она явно сказала ему лишнее, а зачем? Зачем дала ему понять, как сильно он ее задел? Как обидело ее то, что он нарушил свое обещание?
— У меня не было выбора, — отрывисто произнес Ральф. — А у тебя, я вижу, выбор был, и ты его, похоже, сделала…
— Да о чем ты? Говори ясней, о каком таком выборе ты толкуешь?-прервала его Элис, еле сдерживая приступ злости. Падает как снег на голову, да вдобавок винит ее неизвестно в чем! А сам? На Новый год не прилетел, а сейчас, поди-ка, явился! Оказывается, все он может, если захочет!.. — Ральф, я ничего не выбирала и не донимаю, о чем ты говоришь.
— Не понимаешь? Да неужели?-И Ральф вихрем понесся в спальню. — Тогда не сочтешь ли нужным объяснить мне вот это?-И он разгневанно потряс в воздухе двумя бокалами, которые она по рассеянности оставила на ночном столике. — Надо же, — язвил Ральф, — в одном бокале осталось чуть-чуть шампанского. Похоже, дои Роджер набросился на тебя, не дожидаясь, пока ты допьешь! Его-то бокал, я вижу, пуст…
Ральф буквально рвал и метал. Его бокал. Бог мой… А Уорбертон, захваченный своим подозрением, продолжал неистовствовать:
— Должно быть, это был великолепный праздник, праздник для двоих! Сказать по правде, я и не знал, что тебе нравятся подобные вещи. Глянь, одежда разбросана по полу. Надо же, а мне ты никогда не говорила, что тебе нравится, когда с тебя срывают одежду. Эх, знал бы я заранее, что тебя это возбуждает!-Он окинул ее опасным, бешеным взором всю, с головы до ног. — Я и понятия не имел о твоих сексуальных пристрастиях! Что ж, остается позавидовать этому недоумку-ведь он испытал неземное блаженство.
Элис попыталась что-то сказать, но Ральф схватил ее за руку и привлек к себе, не обращая внимания на ее слабые протесты.
— Ты ошибаешься… — пыталась она вставить хоть слово, но он уже не был способен слушать. Крепко обняв Элис, так, что ей стало больно, он не сводил с нее взгляда, полного желания. Сердце женщины колотилось о грудную клетку, грозя ее разорвать.
— Думаю, ты не понимаешь. Ты не понимаешь совсем ничего, — неожиданно глубоким и мягким голосом зашептал он. Объятие при том оставалось железным. И внимательный взгляд, который Ральф не сводил с Элис, был уже чересчур пристальным. Она задрожала. — Я-то думал, что у нас с тобой особенные отношения, что я могу верить тебе, верить в тебя! Как последний болван, я развесил уши, когда ты сказала, что я тебе нужен. Что же случилось, что я сделал не так?
— Да ничего не было, ничего не случилось! Я прошу, отпусти меня, пожалуйста! Мне больно!
— Ты дрожишь? Да ты и вправду вся дрожишь! Хочешь, чтобы я отпустил тебя? Хорошо, отпущу. Но вначале я все-таки объясню тебе, почему тебе не следует выходить за Роджера.
— За кого? За Роджера? Ты с ума сошел! Больше она ничего не успела произнести, потому что дальше произошло нечто абсолютно неожиданное-Ральф замкнул ей уста поцелуем. Правда, это был поцелуй рассерженного собственника.
Гнев переполнил Элис. Она сопротивлялась, пытаясь оттолкнуть Ральфа или вывернуться из его объятий. Ее злость волной поднималась навстречу его злости, но это лишь раззадорило Ральфа. Он всем телом прижал Элис к стене, высоко поднял ее руки над головой и стал терзать нежные губы своими карающими поцелуями. Как од может, как смеет так с нею поступать? Элис захлестнула волна негодования. Она собрала все свои силы для того, чтобы вырваться из железных рук Ральфа. Халат на ней распахнулся, я она кожей почувствовала шершавую ткань его одежды.
Нет, ей не было страшно, просто губы ее горели от его звериных поцелуев, а тело изнывало от желания, как-то странно соседствующего с гневом.
— Ты хочешь меня, ну скажи, ведь хочешь? — Она слышала, как Ральф говорит эти слова, прерываясь лишь для того, чтобы поцеловать ее снова.
— Нет, — шептала Элис, но все ее слабые возгласы и протесты потонули в сладком прерывистом стоне, который, казалось, исторгло само ее сердце.
Вопреки логике, вопреки обидам, она чувствовала сильнейшее возбуждение. Это противоречило всему тому, во что она верила сама, и тому, что в данный момент ощущала ее душа. Возбуждение ее росло даже от гнева, который буквально душил их обоих. Элис в отчаянии закрыла глаза, пытаясь увернуться от поцелуев и одновременно ощущая, чего хочет ее тело, а тело хотело лишь Ральфа. В ней бушевало неистовое, бешеное вожделение, и поделать с этим ничего было нельзя. Желание становилось тем острее, чем больше она прилагала усилий, чтобы вырваться. Она чувствовала его прикосновения, его запах, и это было сильнее обиды и гнева.
И вот в этой заведомо безуспешной борьбе настал момент, когда на нее напала слабость растекалась по всему телу, превращая его в горячий и податливый комок живой ткани.
— Элис, — шептал он. — Элис… — В голосе Ральфа уже слышалось нетерпение.
Он выпустил ее руки и начал ласкать обмякшее тело. Полуобнаженную, он разглядывал ее слишком уж придирчиво и пристально. Очевидно гнев его никуда не делся, он лишь переродился в огромное желание. Это страстное чувство одолело их обоих. Никогда еще Элис так не стремилась пойти на поводу у собственных чувств.
Она вскрикнула, когда губы Ральфа припали к ее груди, и в тот же миг в ответ ее ногти вонзились ему в спину. Адская смесь самых противоречивых чувств стремительным приливом захлестнула их обоих. На них обрушились опасные темные воды, поглотили, утянули куда-то на дно, в пучину безумия… И вот уже Ральф сорвал с себя одежду и, подхватив Элис, поднял ее выше и снова придавил к стене. На этот раз он вошел в нее с такой силой и с таким напором, что причинил ей боль, в то же время исполнив ее самое сокровенное желание. Казалось, будто некая потаенная часть ее существа жаждала именно этой силы, этой грубости, чтобы освободиться от долго подавлявшихся эмоций и глубоких страхов. Потрясенная, буквально застигнутая врасплох мгновенным, ими обоими одновременно испытанным оргазмом, Элис получила немыслимое наслаждение от того, что произошло.
Но вот она медленно осела на пол, приходя в себя, возвращаясь в реальный мир. Собственные чувства и действия поразили ее, ввергая в нервную дрожь. Ральф, стоявший над нею, протянул было руку, чтобы помочь ей встать, но она не обратила на этот жест никакого внимания. Смотреть сейчас на Ральфа было невыносимо-выражение поистине животного триумфа было написано на его лице.
— Элис!
— Уходи! Прошу тебя, уходи немедленно! Мне невыносимо видеть тебя, я не могу больше находиться с тобой рядом, слышишь? И умоляю-никогда больше не возвращайся ко мне. Никогда, ни под каким предлогом!
Словно со стороны Элис слышала свой голос я улавливала нараставшую в нем внутреннюю силу. Шок постепенно проходил, но напряжение давало себя знать, и ее зазнобило. Она запахнула халат, тщательно затянула пояс. Лицо ее горело от стыда. Если бы можно было не только прикрыть от этого мужчины свое тело, но и спрятаться от него! Ее чуть ли не мутило от того, что произошло. Даже не верилось, что только что она сама так откровенно желала этого самца. Себя же Элис с трудом осознавала в роли вожделеющей, развращенной самки.
Ральф, стоя у двери уже одетый, попытался заговорить с ней:
— Элис!
Но ей не хотелось ничего с ним обсуждать. Судя по его реакции, и для Ральфа сегодня произошло нечто из ряда вон выходящее. Но почему он так себя повел? Разве что хотел дать ей понять, какого невысокого он о ней, Элис, мнения…
— Не надо, не говори со мной, не подходи к мне, не трогай меня! —истерично вскрикнула она я ее впервые охватила настоящая паника.
Но Ральф направился прямо к ней. Нет, ей не вынести больше. Его прикосновение для нее подобно пытке! Элис чувствовала исходящие от него флюиды желания, видела, что он ждет хотя бы ответного взгляда, но упорно отворачивалась.
— Значит, ты хочешь сказать, что на этом все заканчивается?
—Да, все кончено…
Но ничего не было кончено — ни когда он ушел ни через час, ни по прошествии более длительного времени. Элис с остервенением бросилась наводить порядок в квартире, вычистив ее с пола и до потолка. Перестирала все, что нужно было перестирать, протерла мебель, сменила постельное белье. И только закончив все дела, которые только можно было выдумать, она вдруг неожиданно осознала, что Роджер собирается жениться не на ней, а именно это Ральфу она и не сказала.
Как будто сама судьба, целая цепь случайностей, толкала ее на действия, странным образом противоречившие ее настоящим желаниям. И вот любимый человек ушел в уверенности, что Элис легко изменила ему, воспользовавшись его отсутствием.
Впрочем, какое это имеет теперь значение, когда они оба так бездумно и безжалостно унизили и убили, уничтожили свою едва родившуюся любовь. Их любовь.., А может, и не было никакой любви? Уж с его-то стороны не было, это точно! Была лишь похоть, и ничего больше. Элис поежилась. Как могло такое случиться в ее жизни?
Позже Элис не раз будет оплакивать потерянную любовь, а сейчас ей хотелось забыть, стереть из памяти все, что произошло с нею за последние несколько часов.
9
Она проснулась моментально-визгливый, пронзительный сигнал будильника прервал неглубокий и совсем не исцеляющий сон, в который Элис провалилась, когда уже над землей забрезжил поздний зимний рассвет. Конечно, проворочавшись целую ночь, она не почувствовала себя отдохнувшей. И сейчас ее голова гудела и кружилась. Мысли как заведенные все время возвращались к одному и тому же.
Элис дотянулась до будильника, чтобы наконец заставить его замолчать. Ее мучила обида, досада-на себя, на Ральфа. Временами и того пуще-горе, боль, отчаяние кружили, кружили над ее головой и, наконец, утомили ее, на рассвете она все-таки забылась на короткое время. Засыпала Элис с мыслью, что хватит оплакивать то, что было ее недавним прошлым. Ей предстоит вплотную заняться своими собственными делами, которых так много в ее, теперь уже одинокой, жизни.
Болела голова, щипало в горле-верные признаки того, что она заболела, что простуда не прошла даром. Ко всему прочему добавила и боль во всем теле, да еще этот тяжкий сон сновидений!.. Она отвела глаза от стены, к которой ее прижимал Ральф…
При одном воспоминании об этом жаркая кровь бросилась ей в лицо, и простуда была здесь совсем ни при чем! Все ее поведение выглядело таким откровенно сексуальным. Но почему память все время возвращается к этим моментам? Зачем воспоминание все время терзает ее, причем так долго и невыносимо? Интересно, переживает ли сейчас Ральф что-нибудь подобное? Мучается ли так же, как и она? Страдает ли от чувства вины и стыда? Сомнительно… Ведь наверняка для мужчин все выглядит совсем иначе. Мужчине позволено главенствовать в сексуальной игре. Но Ральф… Он никогда не вел себя так агрессивно, вот что странно!
Одно ясно-этот эпизод долго еще не даст ей покоя. Долго же ей гореть от стыда за то, что страсть так вскружила ей голову, за то, что вся ее таившаяся в глубинах подсознания природная сексуальность вылезла, наконец, наружу. Да, она потеряла над собой контроль, получилось так, что все ее жаркие порывы не были облагорожены мягкостью и стыдливой скромностью романтической любви. Женщинам ее склада подобное поведение вообще не свойственно-они не визжат, не царапаются, никогда не набрасываются на мужчину, как дикие звери. Они не выражают никакого физического желания, не источают призыва, не кусаются, не находят никакого удовольствия в том, чтобы посильнее разозлить и тем самым раззадорить самца, и вообще…
Элис выбралась наконец из постели, тихо постанывая. Что толку без конца перебирать в памяти, что было, а чего не было. Ничего не изменить, все уже случилось!
Но почему Ральф решил, что ее сможет привлечь какой-то другой мужчина, кроме него? Не будем брать в расчет такой неудачный образец мужского племени, как Роджер. С чего он взял, что она с легкостью способна ему изменить, почему понял все именно так, а не по-другому?
Элис добралась до ванной комнаты, включила воду и встала под душ. Да, обидно и горько осознавать очевидное различие между тем, как любит мужчина, и тем, как любит женщина. Женщина отдает себя полностью-эмоциями, телом, мыслями. Так же и она всю себя посвятила Ральфу и выразила свою любовь во всем, в чем могла. Для нее акт любви был именно проявлением любви, одним из ее многочисленных воплощений. А он, как оказалось, мог просто заниматься сексом-как животное. Фу, вспоминать не хочется! Господи, до каких пор она будет пережевывать это? Пора прекращать страдать! Элис вылезла из ванны и принялась остервенело вытирать волосы.
Обычно после душа она выглядела свежей, однако отражение в зеркале на этот раз ее не порадовало. Лицо так и осталось бледным, под глазами круги. Что и говорить, за короткий срок в ее жизни случилось многовато перемен! Как-то все навалилось разом-ни увернуться от этих событий, ни забыть их. А главное, каковы будут последствия? Весь тон ее жизни стал другим. Эти не только дней сильно и, наверное, навсегда изменили и ее самое. Если бы ей сейчас предложили вернуть на свои места-например, дали возможность как ни в чем не бывало выйти замуж за Роджера или за кого-нибудь, отдаленно напоминающего его, — она бы не приняла такого подарка. Благодаря Ральфу она увидела себя с иной стороны, и теперь не всякий брак мог бы ее устроить
Когда Элис явилась на работу, Кларенс ее босс, подозрительно на нее посмотрел.
— Знаешь, ты как-то неважно выглядишь — сказал он.
Кларенс, как классический ипохондрик, был помешан на здоровье. Он смертельно боялся любой простуды, а тут пришла Элис и с ходу, после «всем привет», чихнула! Кларенса это не могло оставить равнодушным. Некоторое время он, правда, помолчал. Элис села разбирать накопившуюся за праздники почту, и тут она чихнула снова.
— Похоже, ты подхватила грипп, о котором вчера говорили по телевизору в новостях, — сказал босс. Тревога в его голосе не предвещала ничего, кроме как предложения пойти домой.
— Не беспокойтесь, мистер Кларенс, я всего-навсего простудилась, это вовсе не грипп, — пыталась успокоить его Элис.
Но он продолжал:
— Всем, кто заболел, рекомендовали сидеть дома, в тепле.
— Ну что вы так встревожились? Ведь в четверг нам надо ехать в Рединг! Мы же договорились провести опись для аукциона!
Элис очень любила именно такую работу. Теперь же, на фоне мучивших ее переживаний, поездка казалась ей панацеей от всех бед. Вот только бы дожить до четверга, когда появится повод уехать из Нью-Йорка и провести некоторое время, занимаясь любимым делом. Однако Кларенс был непреклонен.
— Это будет только через неделю… — Не успел он договорить, как Элис опять расчихалась. — Вот видишь, дорогая, ты напрасно храбриться, плохи твои дела. Иди-ка ты скорее домой. Я как твой шеф просто настаиваю на этом! Давай я вызову тебе такси.
Было бы глупо спорить с Кларенсом. Мнительный босс уже вообразил себе, что Элис подхватила опасный грипп самого новейшего образца. По правде сказать, она действительно чувствовала себя препаршиво. Но опять-таки дело не в простуде, всему виной была изматывающая душевная боль. И, хотя Элис пыталась экономить силы, эта проклятая боль уносила всю ее энергию да капли, каждую кровинку. И она отправилась домой.
Еще открывая дверь, она услышала звонок телефона. Казалось, аппарат надрывался. Несколько секунд Элис стояла неподвижно, тупо на него уставясь. Вдруг это звонит Ральф, чтобы извиниться? Поборов сомнения в душе, она подняла трубку и услышала голос матери.
— Дочка, дорогая, как хорошо, что я наконец-то поймала тебя! Мы с папой звонили тебе на Новый год, хотели поздравить. Вчера тоже пробовали, но никак не могли тебя застать. Как т расскажи? Как прошло Рождество с Роджером?
Нет, это невыносимо! Больше сдерживать Элис не могла. Конечно, маме стоило бы сказать что все хорошо, что праздники она провела великолепно. Но Элис душили слезы. И, едва дыша захлебываясь, всхлипывая, она призналась матери, что Рождество провела не с Роджером.
— Рассказывай, — допытывалась мать, что у тебя там происходит. Ты же писала мне, что у вас с Роджером…
— Да нет, уже все изменилось, я не из-за Роджера. Видишь ли, он решил жениться на другой, а вот Ральф…
— Ральф? Кто такой Ральф?-обеспокоилась мать. Но тут уж от Элис нельзя было добиться ничего-лишний раз повторить его имя было для нее пыткой.
— Мам, спасибо тебе, что позвонила. Папе привет. Прости, мне надо бежать, — пробормотала Элис, не в силах продолжать разговор.
— Элис!-Донеслось с другого конца провода, но она уже положила трубку.
Ничего сейчас ей так не хотелось, как упасть на постель и выплакать всю накопившуюся в сердце боль. Плакать и плакать, пока запас слез не иссякнет, — это был бы выход. Но Элис никак не хотелось распускаться. От жалости к себе можно разболеться не на шутку, и лучше этому не потворствовать. Работа сейчас была бы для нее спасением, она заняла бы все ее мысли и какое-то время удержала бы их вдали от Ральфа. Но с работы ее отправили домой, я душевная боль нахлынула с новой силой.
В отчаянии Элис оглядывала гостиную, обводила бессмысленным взглядом маленькую спальню и не находила себе места. Дом для нее всегда был теплым, спасительным гнездом, а теперь все здесь будило воспоминания о Ральфе. конца этой пытке не предвиделось. Беспокойство терзало ее, гнало уйти куда-нибудь, где воспоминания не потревожили бы ее.
, Элис схватила куртку и вышла.
Долго еще Ральф не сможет забыть ту минуту, когда ему показалось, что сердце его остановилось, а в животе воцарилась ледяная пустота: он увидел, как Элис, его Элис, обнимает и целует Роджера, стоя на пороге своей квартиры.
А дальше… Губы его невольно сжались в узкую линию-так хотелось подавить в себе боль, оставшуюся от другого эпизода. Болью в груди отдавалось воспоминание о том, как он готов был пасть к ее ногам, кричать, молить, уговаривать ее вернуться к нему, к их совместным планам. Как хотел упросить ее оставить ему хоть малейший шанс, убедить, что все у них получится и будет прекрасно…
Его Элис многого боялась, о многом тревожилась. Несмотря на природную, глубоко запрятанную страстность, она не позволяла себе легко и бездумно давать какие-либо обещания. Да, Элис очень ранима, и именно это заставлял Ральфа любить ее еще больше. И как он мог сколького не видеть в ней, сколького не замечать-и не понимать, какой прекрасной могла бы быть их жизнь, останься они вместе?
Переговоры в Англии завершились, и теперь Дуглас и Ральф Уорбертоны направлялись домой. Четыре часа назад их самолет приземлился в Нью-Йорке, и, не задерживаясь, они выехали на машине в Кингстон.
Дуглас решил хотя бы сейчас выяснить, чем так сильно озабочен его кузен.
— Скажи мне, что с тобой. Наверное, что-нибудь серьезное? Неприятности?
Но Ральф не слышал, а точнее, просто не хотел слышать подобных вопросов и тем более отвечать на них. Нахмурив лоб, он пристально и мрачно уставился на серую ленту шоссе, пытаясь обогнать идущий впереди большой грузовик.
Дуглас не отставал от кузена:
— Ты так и не объяснил мне, что это вдруг ты сорвался и улетел из Лондона. И вообще, у тебя такой недовольный и встревоженный вид…
— Да нет, с чего ты взял?
— Может, ты считаешь, что мы зря продали часть наших акций? Тогда почему ты об этом раньше не сказал?
— С акциями мы поступили правильно. Только, думаю, время для переговоров выбрали неудачно-не стоило устраивать их под праздники.
Ральфу хотелось расслабиться, а для этого надо было сменить тему, чтобы Дуглас перестал терзать его вопросами. И он принялся расспрашивать кузена о Холли, об их планах, и-о, радость!-это подействовало безотказно. Дуглас воодушевлением принялся распространяться о своей возлюбленной, которая на праздники улетела к родным.
— Кстати, у нас летом будет свадьба. Если ты ничего не имеешь против, мы бы с радостью устроили ее в нашем старом доме. Ведь это реально?-поинтересовался Дуглас не очень уверенным голосом, поглядывая в сторону мрачного Ральфа. — И еще, я бы хотел, чтобы ты был у меня свидетелем.
Знаешь, женщины такие непредсказуемые. Представь, с того момента, как мы с Холли начали обсуждать наши совместные планы, она все время твердила, что не переносит традиционных свадеб, что все это-старомодная чушь! А сейчас подай ей все по полной программе— платье со шлейфом, пажей, несущих этот шлейф, подружек, фату, букетики. И сколько бы она ни говорила, что это все только ради маминого удовольствия, ты же сам понимаешь…
— Значит, в Кингстоне этим летом ожидаются две шикарные свадьбы, так? Твоя и Роджера?
— Да, две свадьбы, и я до сих пор не могу поверить, что старина Роджер наконец женится. И как только его мамочка прохлопала? Поверить не могу, что Джина согласилась. Черт возьми, Ральф! Смотри за дорогой!
Ральф еле вывернул руль, чудом избежав столкновения с идущей навстречу машиной.
— Скажи мне наконец, что с тобой? Ты на себя не похож, — беспокоился Дуглас. — Знаешь было бы лучше, если бы ты не рвался в Кингстон Надо бы заночевать в Нью-Йорке. Ты устал, прямо с рейса. Может, я лучше сяду за руль, мне что-то не нравится твое состояние…
Но Ральф ничего не ответил, лишь губы сжались в жесткую линию, о которую, казалось можно было порезаться, если притронешься. Глядя на брата, Дуглас вспомнил его в ту пору, когда тот лишился матери. Тогда Ральф переживал потерю молча, без жалоб. И сейчас на душе у него явно неспокойно, но на вопросы о своем состоянии он отвечать не станет. Замкнулся, как всегда.
— Какого черта эта штука все еще стоит здесь?-мрачно произнес Ральф, когда они наконец вошли в дом. В холле безмятежно сверкала рождественская елка.
Дуглас нахмурился. Откуда такое раздражение у Ральфа? Елка, конечно, слегка осыпалась, но все-таки…
— Нет, это невозможно!-кипел Ральф. — Надо сейчас же позвонить миссис Джеймс, пусть она договорится с Сэмом, чтобы тот пришел и разобрал этот мусор. Пока мы с тобой торчали в Лондоне, накопилось столько дел, что некогда будет самим заниматься подобной ерундой.
Надо же, подумал Дуглас, что это с ним? Ральф прежде никогда не был таким колючим. Самому ему хотелось принять душ, перекусить, немножко отоспаться и повидать родителей в Кингстоне. Но у Ральфа, похоже, были иные предложения.
— Итак, если ты намереваешься сразу засесть за работу, давай начнем все-таки с душа. Потом надо распаковать чемоданы, поесть. Так что, Ральф, не сиди, для начала приведи себя в порядок.
Дуглас поднялся в ту спальню, где обычно останавливался. Все было как всегда-чистейшее и белейшее покрывало, крахмальное белье, нигде ни пятнышка, ни соринки. Но что это? На кровати с краю лежал довольно дорогой предмет женского туалета. Белая шелковая вещичка была заботливо выстирана, выглажена, сложена и приготовлена для неведомой владелицы.
Холли здесь не было. А короткая постельная интрижка абсолютно не в стиле Ральфа. И хотя Дугласа раздирало любопытство, приставать в данный момент к кузену явно не следовало. Настроение у Ральфа-не дай Бог! Он и так-то ничего не рассказывает-ни о серьезном романе, ни об эпизодическом увлечении. Хотя насчет эпизодических женщин… Судя по всему, здесь что-то другое. Хотелось бы, конечно, знать, есть ли связь между таинственной гостьей и теперешним состоянием духа Ральфа Уорбертона.
Вернувшись в гостиную, он застал кузена за разбором почты и сам тоже принялся просматривать конверты.
— Бог мой, сколько же всякой ерунды люди присылают друг другу под праздники, страшно подумать! Кстати, смотри, что я нашел-приглашение на торжество по поводу помолвки нашего друга Роджера. Как ты считаешь, устроят Стрикленды свадьбу по всем правилам или пожадничают? Все-таки это Стрикленды!
— Дай сюда приглашение, — попросил Ральф И тон его был странен. В его отношении к ceмейству Стриклендов не было ни восторгов, ни симпатий, ни интереса-одно пренебрежение И вдруг-такая реакция: казалось, он спокойно не может слышать фамилию Стрикленд. Ральф взял карточку, разорвал было, как вдруг что-то привлекло его внимание. Дуглас наклонился, чтобы прочитать, что же так удивило Ральфа. Ничего особенного-стандартный текст: Семейство Стрикленд имеет честь сообщить о помолвке их сына Роджера Теодора Стрикленда с мисс Кэрол Марлей Флемминг, дочерью полковника Флемминга и его многоуважаемой супруги миссис Флемминг.
Элис дотянулась до будильника, чтобы наконец заставить его замолчать. Ее мучила обида, досада-на себя, на Ральфа. Временами и того пуще-горе, боль, отчаяние кружили, кружили над ее головой и, наконец, утомили ее, на рассвете она все-таки забылась на короткое время. Засыпала Элис с мыслью, что хватит оплакивать то, что было ее недавним прошлым. Ей предстоит вплотную заняться своими собственными делами, которых так много в ее, теперь уже одинокой, жизни.
Болела голова, щипало в горле-верные признаки того, что она заболела, что простуда не прошла даром. Ко всему прочему добавила и боль во всем теле, да еще этот тяжкий сон сновидений!.. Она отвела глаза от стены, к которой ее прижимал Ральф…
При одном воспоминании об этом жаркая кровь бросилась ей в лицо, и простуда была здесь совсем ни при чем! Все ее поведение выглядело таким откровенно сексуальным. Но почему память все время возвращается к этим моментам? Зачем воспоминание все время терзает ее, причем так долго и невыносимо? Интересно, переживает ли сейчас Ральф что-нибудь подобное? Мучается ли так же, как и она? Страдает ли от чувства вины и стыда? Сомнительно… Ведь наверняка для мужчин все выглядит совсем иначе. Мужчине позволено главенствовать в сексуальной игре. Но Ральф… Он никогда не вел себя так агрессивно, вот что странно!
Одно ясно-этот эпизод долго еще не даст ей покоя. Долго же ей гореть от стыда за то, что страсть так вскружила ей голову, за то, что вся ее таившаяся в глубинах подсознания природная сексуальность вылезла, наконец, наружу. Да, она потеряла над собой контроль, получилось так, что все ее жаркие порывы не были облагорожены мягкостью и стыдливой скромностью романтической любви. Женщинам ее склада подобное поведение вообще не свойственно-они не визжат, не царапаются, никогда не набрасываются на мужчину, как дикие звери. Они не выражают никакого физического желания, не источают призыва, не кусаются, не находят никакого удовольствия в том, чтобы посильнее разозлить и тем самым раззадорить самца, и вообще…
Элис выбралась наконец из постели, тихо постанывая. Что толку без конца перебирать в памяти, что было, а чего не было. Ничего не изменить, все уже случилось!
Но почему Ральф решил, что ее сможет привлечь какой-то другой мужчина, кроме него? Не будем брать в расчет такой неудачный образец мужского племени, как Роджер. С чего он взял, что она с легкостью способна ему изменить, почему понял все именно так, а не по-другому?
Элис добралась до ванной комнаты, включила воду и встала под душ. Да, обидно и горько осознавать очевидное различие между тем, как любит мужчина, и тем, как любит женщина. Женщина отдает себя полностью-эмоциями, телом, мыслями. Так же и она всю себя посвятила Ральфу и выразила свою любовь во всем, в чем могла. Для нее акт любви был именно проявлением любви, одним из ее многочисленных воплощений. А он, как оказалось, мог просто заниматься сексом-как животное. Фу, вспоминать не хочется! Господи, до каких пор она будет пережевывать это? Пора прекращать страдать! Элис вылезла из ванны и принялась остервенело вытирать волосы.
Обычно после душа она выглядела свежей, однако отражение в зеркале на этот раз ее не порадовало. Лицо так и осталось бледным, под глазами круги. Что и говорить, за короткий срок в ее жизни случилось многовато перемен! Как-то все навалилось разом-ни увернуться от этих событий, ни забыть их. А главное, каковы будут последствия? Весь тон ее жизни стал другим. Эти не только дней сильно и, наверное, навсегда изменили и ее самое. Если бы ей сейчас предложили вернуть на свои места-например, дали возможность как ни в чем не бывало выйти замуж за Роджера или за кого-нибудь, отдаленно напоминающего его, — она бы не приняла такого подарка. Благодаря Ральфу она увидела себя с иной стороны, и теперь не всякий брак мог бы ее устроить
Когда Элис явилась на работу, Кларенс ее босс, подозрительно на нее посмотрел.
— Знаешь, ты как-то неважно выглядишь — сказал он.
Кларенс, как классический ипохондрик, был помешан на здоровье. Он смертельно боялся любой простуды, а тут пришла Элис и с ходу, после «всем привет», чихнула! Кларенса это не могло оставить равнодушным. Некоторое время он, правда, помолчал. Элис села разбирать накопившуюся за праздники почту, и тут она чихнула снова.
— Похоже, ты подхватила грипп, о котором вчера говорили по телевизору в новостях, — сказал босс. Тревога в его голосе не предвещала ничего, кроме как предложения пойти домой.
— Не беспокойтесь, мистер Кларенс, я всего-навсего простудилась, это вовсе не грипп, — пыталась успокоить его Элис.
Но он продолжал:
— Всем, кто заболел, рекомендовали сидеть дома, в тепле.
— Ну что вы так встревожились? Ведь в четверг нам надо ехать в Рединг! Мы же договорились провести опись для аукциона!
Элис очень любила именно такую работу. Теперь же, на фоне мучивших ее переживаний, поездка казалась ей панацеей от всех бед. Вот только бы дожить до четверга, когда появится повод уехать из Нью-Йорка и провести некоторое время, занимаясь любимым делом. Однако Кларенс был непреклонен.
— Это будет только через неделю… — Не успел он договорить, как Элис опять расчихалась. — Вот видишь, дорогая, ты напрасно храбриться, плохи твои дела. Иди-ка ты скорее домой. Я как твой шеф просто настаиваю на этом! Давай я вызову тебе такси.
Было бы глупо спорить с Кларенсом. Мнительный босс уже вообразил себе, что Элис подхватила опасный грипп самого новейшего образца. По правде сказать, она действительно чувствовала себя препаршиво. Но опять-таки дело не в простуде, всему виной была изматывающая душевная боль. И, хотя Элис пыталась экономить силы, эта проклятая боль уносила всю ее энергию да капли, каждую кровинку. И она отправилась домой.
Еще открывая дверь, она услышала звонок телефона. Казалось, аппарат надрывался. Несколько секунд Элис стояла неподвижно, тупо на него уставясь. Вдруг это звонит Ральф, чтобы извиниться? Поборов сомнения в душе, она подняла трубку и услышала голос матери.
— Дочка, дорогая, как хорошо, что я наконец-то поймала тебя! Мы с папой звонили тебе на Новый год, хотели поздравить. Вчера тоже пробовали, но никак не могли тебя застать. Как т расскажи? Как прошло Рождество с Роджером?
Нет, это невыносимо! Больше сдерживать Элис не могла. Конечно, маме стоило бы сказать что все хорошо, что праздники она провела великолепно. Но Элис душили слезы. И, едва дыша захлебываясь, всхлипывая, она призналась матери, что Рождество провела не с Роджером.
— Рассказывай, — допытывалась мать, что у тебя там происходит. Ты же писала мне, что у вас с Роджером…
— Да нет, уже все изменилось, я не из-за Роджера. Видишь ли, он решил жениться на другой, а вот Ральф…
— Ральф? Кто такой Ральф?-обеспокоилась мать. Но тут уж от Элис нельзя было добиться ничего-лишний раз повторить его имя было для нее пыткой.
— Мам, спасибо тебе, что позвонила. Папе привет. Прости, мне надо бежать, — пробормотала Элис, не в силах продолжать разговор.
— Элис!-Донеслось с другого конца провода, но она уже положила трубку.
Ничего сейчас ей так не хотелось, как упасть на постель и выплакать всю накопившуюся в сердце боль. Плакать и плакать, пока запас слез не иссякнет, — это был бы выход. Но Элис никак не хотелось распускаться. От жалости к себе можно разболеться не на шутку, и лучше этому не потворствовать. Работа сейчас была бы для нее спасением, она заняла бы все ее мысли и какое-то время удержала бы их вдали от Ральфа. Но с работы ее отправили домой, я душевная боль нахлынула с новой силой.
В отчаянии Элис оглядывала гостиную, обводила бессмысленным взглядом маленькую спальню и не находила себе места. Дом для нее всегда был теплым, спасительным гнездом, а теперь все здесь будило воспоминания о Ральфе. конца этой пытке не предвиделось. Беспокойство терзало ее, гнало уйти куда-нибудь, где воспоминания не потревожили бы ее.
, Элис схватила куртку и вышла.
* * *
Рральф в самом мрачном настроении возвратился в Лондон. Он вылетел сразу же после выяснения отношений с Элис. Все равно переговоры надо было завершать, ведь он улетел в Нью-Йорк в самом их разгаре. Его худшие опасения насчет Элис оправдались-иного он и не ждал.Долго еще Ральф не сможет забыть ту минуту, когда ему показалось, что сердце его остановилось, а в животе воцарилась ледяная пустота: он увидел, как Элис, его Элис, обнимает и целует Роджера, стоя на пороге своей квартиры.
А дальше… Губы его невольно сжались в узкую линию-так хотелось подавить в себе боль, оставшуюся от другого эпизода. Болью в груди отдавалось воспоминание о том, как он готов был пасть к ее ногам, кричать, молить, уговаривать ее вернуться к нему, к их совместным планам. Как хотел упросить ее оставить ему хоть малейший шанс, убедить, что все у них получится и будет прекрасно…
Его Элис многого боялась, о многом тревожилась. Несмотря на природную, глубоко запрятанную страстность, она не позволяла себе легко и бездумно давать какие-либо обещания. Да, Элис очень ранима, и именно это заставлял Ральфа любить ее еще больше. И как он мог сколького не видеть в ней, сколького не замечать-и не понимать, какой прекрасной могла бы быть их жизнь, останься они вместе?
Переговоры в Англии завершились, и теперь Дуглас и Ральф Уорбертоны направлялись домой. Четыре часа назад их самолет приземлился в Нью-Йорке, и, не задерживаясь, они выехали на машине в Кингстон.
Дуглас решил хотя бы сейчас выяснить, чем так сильно озабочен его кузен.
— Скажи мне, что с тобой. Наверное, что-нибудь серьезное? Неприятности?
Но Ральф не слышал, а точнее, просто не хотел слышать подобных вопросов и тем более отвечать на них. Нахмурив лоб, он пристально и мрачно уставился на серую ленту шоссе, пытаясь обогнать идущий впереди большой грузовик.
Дуглас не отставал от кузена:
— Ты так и не объяснил мне, что это вдруг ты сорвался и улетел из Лондона. И вообще, у тебя такой недовольный и встревоженный вид…
— Да нет, с чего ты взял?
— Может, ты считаешь, что мы зря продали часть наших акций? Тогда почему ты об этом раньше не сказал?
— С акциями мы поступили правильно. Только, думаю, время для переговоров выбрали неудачно-не стоило устраивать их под праздники.
Ральфу хотелось расслабиться, а для этого надо было сменить тему, чтобы Дуглас перестал терзать его вопросами. И он принялся расспрашивать кузена о Холли, об их планах, и-о, радость!-это подействовало безотказно. Дуглас воодушевлением принялся распространяться о своей возлюбленной, которая на праздники улетела к родным.
— Кстати, у нас летом будет свадьба. Если ты ничего не имеешь против, мы бы с радостью устроили ее в нашем старом доме. Ведь это реально?-поинтересовался Дуглас не очень уверенным голосом, поглядывая в сторону мрачного Ральфа. — И еще, я бы хотел, чтобы ты был у меня свидетелем.
Знаешь, женщины такие непредсказуемые. Представь, с того момента, как мы с Холли начали обсуждать наши совместные планы, она все время твердила, что не переносит традиционных свадеб, что все это-старомодная чушь! А сейчас подай ей все по полной программе— платье со шлейфом, пажей, несущих этот шлейф, подружек, фату, букетики. И сколько бы она ни говорила, что это все только ради маминого удовольствия, ты же сам понимаешь…
— Значит, в Кингстоне этим летом ожидаются две шикарные свадьбы, так? Твоя и Роджера?
— Да, две свадьбы, и я до сих пор не могу поверить, что старина Роджер наконец женится. И как только его мамочка прохлопала? Поверить не могу, что Джина согласилась. Черт возьми, Ральф! Смотри за дорогой!
Ральф еле вывернул руль, чудом избежав столкновения с идущей навстречу машиной.
— Скажи мне наконец, что с тобой? Ты на себя не похож, — беспокоился Дуглас. — Знаешь было бы лучше, если бы ты не рвался в Кингстон Надо бы заночевать в Нью-Йорке. Ты устал, прямо с рейса. Может, я лучше сяду за руль, мне что-то не нравится твое состояние…
Но Ральф ничего не ответил, лишь губы сжались в жесткую линию, о которую, казалось можно было порезаться, если притронешься. Глядя на брата, Дуглас вспомнил его в ту пору, когда тот лишился матери. Тогда Ральф переживал потерю молча, без жалоб. И сейчас на душе у него явно неспокойно, но на вопросы о своем состоянии он отвечать не станет. Замкнулся, как всегда.
— Какого черта эта штука все еще стоит здесь?-мрачно произнес Ральф, когда они наконец вошли в дом. В холле безмятежно сверкала рождественская елка.
Дуглас нахмурился. Откуда такое раздражение у Ральфа? Елка, конечно, слегка осыпалась, но все-таки…
— Нет, это невозможно!-кипел Ральф. — Надо сейчас же позвонить миссис Джеймс, пусть она договорится с Сэмом, чтобы тот пришел и разобрал этот мусор. Пока мы с тобой торчали в Лондоне, накопилось столько дел, что некогда будет самим заниматься подобной ерундой.
Надо же, подумал Дуглас, что это с ним? Ральф прежде никогда не был таким колючим. Самому ему хотелось принять душ, перекусить, немножко отоспаться и повидать родителей в Кингстоне. Но у Ральфа, похоже, были иные предложения.
— Итак, если ты намереваешься сразу засесть за работу, давай начнем все-таки с душа. Потом надо распаковать чемоданы, поесть. Так что, Ральф, не сиди, для начала приведи себя в порядок.
Дуглас поднялся в ту спальню, где обычно останавливался. Все было как всегда-чистейшее и белейшее покрывало, крахмальное белье, нигде ни пятнышка, ни соринки. Но что это? На кровати с краю лежал довольно дорогой предмет женского туалета. Белая шелковая вещичка была заботливо выстирана, выглажена, сложена и приготовлена для неведомой владелицы.
Холли здесь не было. А короткая постельная интрижка абсолютно не в стиле Ральфа. И хотя Дугласа раздирало любопытство, приставать в данный момент к кузену явно не следовало. Настроение у Ральфа-не дай Бог! Он и так-то ничего не рассказывает-ни о серьезном романе, ни об эпизодическом увлечении. Хотя насчет эпизодических женщин… Судя по всему, здесь что-то другое. Хотелось бы, конечно, знать, есть ли связь между таинственной гостьей и теперешним состоянием духа Ральфа Уорбертона.
Вернувшись в гостиную, он застал кузена за разбором почты и сам тоже принялся просматривать конверты.
— Бог мой, сколько же всякой ерунды люди присылают друг другу под праздники, страшно подумать! Кстати, смотри, что я нашел-приглашение на торжество по поводу помолвки нашего друга Роджера. Как ты считаешь, устроят Стрикленды свадьбу по всем правилам или пожадничают? Все-таки это Стрикленды!
— Дай сюда приглашение, — попросил Ральф И тон его был странен. В его отношении к ceмейству Стриклендов не было ни восторгов, ни симпатий, ни интереса-одно пренебрежение И вдруг-такая реакция: казалось, он спокойно не может слышать фамилию Стрикленд. Ральф взял карточку, разорвал было, как вдруг что-то привлекло его внимание. Дуглас наклонился, чтобы прочитать, что же так удивило Ральфа. Ничего особенного-стандартный текст: Семейство Стрикленд имеет честь сообщить о помолвке их сына Роджера Теодора Стрикленда с мисс Кэрол Марлей Флемминг, дочерью полковника Флемминга и его многоуважаемой супруги миссис Флемминг.