Берт Гай. Яма

   — Привет, ребята. Слышал, здесь затевается вечеринка?
   — Надеюсь, ты взял все необходимое? — поинтересовался Мартин.
   — Видимо, ты не знаешь о слухах, — ответил Джефф. — Что у тебя там?
   — Там, — объяснил Мартин, — веревочная лестница. Важная составляющая нашего маленького приключения.
   — Жутковато, — заметил Джефф.

* * *

   В четыре, когда пробыть в Яме осталось всего час, атмосфера стала намного более расслабленной. Выпив больше сюрпризной водки Джеффа, чем намеревался поначалу, Майк сидел, окутанный теплым ореолом благодушия, которое простиралось на все вокруг. Смешанная с лимонадом водка стала и на вкус как лимонад. Он выпил четыре кружки этого коктейля и наполовину опустошил пятую, не отставая от Джеффа и Фрэнки. Ведь через час, говорил он себе, все будет кончено. Майк нахмурился: взбираться по веревочной лестнице будет нелегко.
   Тут он понял, что Алекс ему улыбается.
   — Майки, у тебя жутко пьяный вид, — заметила она.
   — Неужели?
   — Да.
   — Пьяный вид. Как это?
   — У тебя такой... рассеянно-окосевший вид, вроде того.
   Майк изобразил презрение.
   — Это у тебя перед глазами все плывет, — съязвил он.
   Алекс рассмеялась.
   — Возможно, — призналась она.
   — А кто из нас круче всех? — громко спросила Фрэнки.
   — О чем это ты, черт возьми? — брякнул Джефф.
   — О том, кто круче, — ответила Фрэнки. — Майк — крутой. Алекс тоже крутая. Фрэнки — необыкновенно крутая. Но кто из нас самый крутой?
   — Какая муха тебя укусила? — поморщилась Алекс.
   — Даже не спрашивай, — Майк махнул рукой.
   — Я против слова «крутой», оно меня бесит до чертиков, — сказал Джефф.
   — По-моему, самая крутая — это Лиз, — решил Майк.
   — Спасибо, — ответила Лиз. — И какими же качествами должна обладать крутая девчонка?
   Майк задумался. Вместо него ответил Джефф:
   — Главное — красивые ноги и любовь к приключениям.
   — Это не крутая девчонка, — возразил Майк. — А опытная шлюшка. Ха! Шутка!
   — У нашей собаки красивые ноги и тяга к приключениям, — Алекс лукаво прищурилась. — Что многое говорит о твоих предпочтениях среди женщин, Джефф.
   — Опять она на меня наговаривает, — пожаловался он.
   — Шутка удалась? — спросил Майк.
   — Думаю, этого следовало ожидать, учитывая обстоятельства, — ответила Лиз.

* * *

   В банке на моем столе стоят карандаши и ручки. Я иногда удивляюсь, почему мы до сих пор живем в этом огромном старом доме, со всех сторон окруженном деревьями, вдали от поселка. Река тянется через лес примерно на четверть мили. Я очень люблю реку; вчера я снова была там, прошлась до каштановой аллеи. Но этот дом для меня загадка. Первый этаж и чердак — мои владения, и они стали на меня похожи: бывает, комнаты становятся похожими на своих хозяев. Взять хотя бы комнату моей матери рядом с кухней: голубую, чистую, свежую, с акварелями на стенах и изящной вазой на подоконнике. А моя комната — водоворот коричневых и охряных цветов, оттенков осени, которые на солнце загораются ярким огнем. Вдоль плинтусов выстроились разнообразные свидетельства моего прошлого, упрятанные в обувные коробки и полиэтиленовые пакеты. Мое окно выходит на противоположную от чердачного окна сторону, и сидя на кровати, можно увидеть деревья у реки, и ни одного здания вокруг.
   Так вот, когда я гуляла, я встретила девушку, которую, кажется, не видела тысячу лет.
   — О, — произнесла она. — Привет. — Странно было видеть, как быстро мы стали друг другу чужими.
   — Привет, Алекс.
   — Вышла прогуляться?
   Я улыбнулась в ответ.
   — Вроде того. — И вдруг мне стало ее очень жаль: вот она стоит и не знает, что сказать, ей неловко смотреть в лицо человеку, который внушает ей и чувство признательности, и страх. — Пойдем, — сказала я. — Выпьем колы. Мы могли бы поговорить.
   Она отреагировала слишком быстро:
   — О чем?
   — О том, чем ты сейчас занимаешься, например. Мы давно не виделись.
   Она признательно улыбнулась.
   — Хорошо. Кажется, на стоянке был фургончик с мороженым?
   — Фургончик Джима. Да, в это время он всегда здесь.
   Я пошла и купила колы. Мы сели в тени большого старого бука.
   — Ну что? — спросила я.
   — Не знаю. — Теперь ей явно было намного уютнее. — Наверное, мы скоро переедем.
   — Жаль, — ответила я. — Знаешь, все мы будем по тебе скучать.
   Она засмеялась, но не слишком весело.
   — Конечно, я тоже. Но вообще-то, я не против переехать. Мне здесь теперь делать нечего. Когда смотришь на это место со стороны, понимаешь, как здесь... тесно, какой это маленький город. Я не буду жалеть.
   Наше пребывание в Яме маячило в подтексте разговора, словно призрак; каждое слово было заражено Ямой. Когда что-то уже сделано, обратного пути нет. Вскоре мы разошлись, каждая под своим предлогом, отделавшись дежурными фразами.
   И всего на секунду меня охватило желание закричать на всю стоянку, в присутствии потных женщин с колясками и лысых толстяков: «Я спасла тебе жизнь! Неужели тебе больше нечего мне сказать?»
   А потом мне стало очень стыдно.

* * *

   — Который час? — спросила Алекс.
   — Самое время подзарядиться, — ответил Джефф. — Это последняя порция, ребята, так что загружайтесь под завязку.
   — Будет сделано, — радостно проговорил Майк. Он ощущал полную расслабленность. Более того, рассеянно подумал он, на самом деле он уже вполне прибалдел. «Прибалдеть» — это было словечко Джеффа: «Я тут прибалдел и упал с велосипеда» или: «Прибалдел вчера вечером и уснул на полу в комнате Вернона». И прибалдеть, решил Майк, на самом деле не так уж плохо.
   — Не думаю, что это разумно, Майк, — предупредила Алекс. — Хватит тебе этого пойла.
   — Ого, голос моей совести, — ухмыльнулся Майк. — Поразительно. Моя совесть существует сама по себе. Внетелесная совесть.
   — Он уже занялся словотворчеством, — заметила Фрэнки.
   — Майк взрослый мальчик, может сам о себе позаботиться, — отмахнулся Джефф.
   — Который час? — опять спросила Алекс.
   — Без пятнадцати шесть, — ответил Джефф. — Или, если посмотреть на часы иначе, девять часов. А если повернуть их по-другому, то... тут невозможно рассмотреть, потому что все вверх ногами.
   — Мартин опаздывает, — заметила Лиз.
   — А кто сказал, что он должен прийти в пять? — спросил Майк. Казалось, его не беспокоило то, что Мартин задерживается. — Мы же не договаривались ровно на трое суток. Появится через какое-то время. Его могло задержать что угодно, — добавил он.
   — Он должен был прийти в пять, — настаивала Алекс. — Мы же спустились в пять.
   — Может, он пьет чай, — предположила Фрэнки.
   — Кстати, — Майк потянулся. — Я бы не отказался от карри. Давайте съедим карри или еще что-нибудь.
   — Боюсь, что-нибудь да придется съесть, — согласился Джефф.
   — У меня есть шоколадки и спагетти. Надо только добавить горячую воду, — предложила Алекс.
   — Ладно, — Майк махнул рукой. — Не суетись.
   И время продолжало плыть мимо них.

* * *

   Я не помню, кто первым произнес эти слова. Но кто-то должен был это сказать, ведь вскоре нам всем стало все ясно. Может, это была Алекс; пусть будет так, пусть эти слова принадлежат ей.
   — Он не придет, да? — сказала она. Это был даже не вопрос.
   Возможно, это была Алекс. Внезапно наступила определенность, и мы вряд ли могли что-то изменить. Но полное осознание пришло лишь потом; поначалу мы просто поняли, что Мартин не придет. Дальше мы не заглядывали. Мне кажется, мы ждали, что он придет рано утром на следующий день, когда уладит дела, которые его задержали. Поначалу мы думали именно так.
   Потом кое-кому из нас пришло в голову, что это и есть драматический элемент плана Мартина, что в этом и кроется розыгрыш с Ямой. И кое-кто очень обрадовался, что так легко сумел разгадать, что пряталось под безобидной с виду шуткой.
   И когда пришел час сна, мы уснули. Сон — интересное время, ведь все преграды во сне рушатся; страхи и фантазии, даже те, от которых мы защищены во время бодрствования, разгуливают на свободе. Той ночью мы спали, и во сне к нам пришла другая определенность. И с ней — первобытная боязнь темноты.
   Я не помню свои сны. Как и многие из нас. И возможно, во сне я была счастлива и беззаботна; я не знаю. Но помню, как я долго лежала и не могла уснуть, и темноту Ямы то и дело прорезали звуки ночных кошмаров тех, кто спал рядом со мной.

Глава 6

   Я дописываю, что планировала на сегодня, складываю блокноты и закрываю окно. Стоит жаркий, праздный день; в такие дни люди купаются, сидят в тени и потягивают прохладные коктейли из высоких бокалов или гуляют среди деревьев. Лето — нереальное время года, отображение навеянных книжками представлений об Англии и славной погоде. И когда оно приходит — если оно приходит, — заурядная повседневная жизнь тает в дрожащей раскаленной дымке.
   Оставив за дверью блеклый призрак Ямы, я выхожу на светлую подъездную дорожку. Вдыхая плотный воздух, я иду по широкой дороге, ведущей прочь от деревни и заворачивающей в каштаново-буковую рощу у ворот Нашей Любимой Школы. Школа, разумеется, пуста: безлюдные классы, собирающие меловую пыль, пропахшие дерюгой и камнем.
   Уже пять часов. Когда я подхожу к пятому корпусу, Майк уже ждет, но смотрит не в ту сторону; темные волосы, потрепанная старая куртка, которая ему совсем не идет. Я подхожу сзади и улыбаюсь.
   — Привет, — обернувшись, говорит он.
   — Я думала, ты меня не слышишь, — отвечаю я. — И тебе привет.
   — Хорошо выглядишь. И я рад тебя видеть. Слишком редко мы встречаемся.
   — Хочешь сказать, ты бы хотел видеться чаще?
   — Конечно. Как... как твои записи?
   — Медленно. Но к концу лета надеюсь закончить.
   — Хорошо. — Он произносит это твердым голосом. — Не знаю, как это назвать. Рассказом? Слишком невинно. Исследованием сознания Мартина? Как тебе такое название?
   — Нет, — отвечаю я. — Моя история не только о Мартине. Он всего лишь часть.
   — Самая важная часть.
   Я улыбаюсь.
   — Возможно. Произошло еще кое-что, ты же знаешь.
   — Да.
   Мы проходим мимо сарая садовника и крикетного поля, направляясь к лесу. И пока мы идем, я пытаюсь представить, что я одна ухожу от Ямы, только что оставив за дверью пятерых человек. Я понимаю, что делаю; понимаю, что с ними произойдет. Кто я после этого? Пожалуй, психопатка. Но это слишком грубое слово, оно совсем не годится для характеристики Мартина. Мартин похож на блестящего ученого, которого не заботят проблемы этого мира: вот он склонился над чашкой Петри, полной крошечных существ, бессильных сбежать из своей прозрачной тюрьмы. Он знает, что они погибнут, но для него это несущественно: наблюдая за схемой их борьбы и предсмертных мук, он что-то узнает, и, кроме того, это всего лишь крошечные существа. Смерть крошечных существ — невеликая потеря, она не сравнима со смертью человека. А Мартин признавал существование лишь одного человека. В его вселенной он был единственным.
   — Я хочу поехать в Америку, — говорит Майк. — Всегда хотел.
   — Можно с тобой? — спрашиваю я.
   — Я надеялся, что так и будет.
   — Серьезно? Ты правда переезжаешь в Америку?
   — Да. Скоро. До университета. Можем подзаработать немного, пожить там.
   — И что мы будем делать?
   — Какая разница? — Он вздыхает. — Ты могла бы написать книгу, если хочешь. Не всегда нужно искать причину.
   Я говорю:
   — Ведь я люблю тебя по-настоящему, правда?
   — Задаешь вопросы без ответа? Конечно, я не уверен, что твоя любовь безопасна. Сама понимаешь, ты так похожа на Мартина.
   Приходит моя очередь вздохнуть.
   — Да. В этом все и дело, да? Непредвиденный поворот. Избавиться от Ямы, написав книгу, — тоже непредвиденный поворот, то есть...
   — Непредвиденный, — соглашается он. — И Мартин ничего не подозревал, пока это на него не обрушилось.
   — Он бы заподозрил, если бы был менее самонадеян, — замечаю я.
   — Что?
   — Если бы он хоть на минуту задумался, что его план вовсе не совершенен, он начал бы искать способы раскрыть мой блеф. Но он был безоговорочно уверен — в себе, наверное, — и не мог даже представить, что я нашла брешь. И поверил мне.
   Майк нервно смеется.
   — По-моему, ты говоришь убедительно.
   — Он даже не предполагал, что мы можем представлять угрозу. Все равно как если бы бог боялся, что люди выследят его и убьют. Извини за неудачное сравнение.
   — Я слишком много повидал, чтобы рассуждать о боге, — отвечает Майк. — Может, это и есть мудрость.
   — Знать так много, что не можешь ничего решить?
   — Нет. Пожалуй, нет.
   — Понимаю.
   — И где же наш... полубог? Где он сейчас?
   — Пропал.
   — Навсегда, я надеюсь.
   — Не уверена, — говорю я. Мартин не стал бы вот так исчезать; все было не так просто.
   — Что ты имеешь в виду? Неужели думаешь, что он вернется, чтобы отомстить, или еще зачем-то?
   — Нет. Думаю, с нами он закончил. Но это вовсе не значит, что он заляжет на дно и пропадет. Мне кажется, в один прекрасный день Мартин еще найдет, что сказать этому миру. Может, через сорок лет.
   — По крайней мере, сейчас он на безопасном расстоянии, — замечает Майк.
   — На безопасном? Сомневаюсь. Боги, какими бы они ни были, всегда представляют опасность. — Я осторожно перешагиваю торчащий корень. — Я бы о нем не забывала, поверь. Нам всем следует об этом помнить.
   Мы ступаем в пеструю тень на опушке леса; насекомые дымчатыми облаками кружатся и танцуют в жарком воздухе. Майк закатывает рукава.
   — Меня тревожит то, чему мы его научили, — произносит он. — В следующий раз у него получится лучше, что бы он ни задумал.
   — Ты прав, — соглашаюсь я. — Меня это тоже пугает. Но что мы можем сделать?
   — Мы могли бы сдать его в полицию, — раздумывает Майк. — Ведь он же убийца, так?
   — Не совсем, — отвечаю я, улыбнувшись двойственности ситуации. — Он всего лишь школьник, замешанный в дурацком розыгрыше. Никто же не пострадал, ведь так? Никто не умер. Нельзя совершить убийство и не оставить трупы. А все трупы гуляют по улицам, и вид у них подозрительно живой.
   Майк начинает что-то говорить, но осекается.
   — Да. Так они и скажут. Я точно знаю. — Потом он с отчаянием в голосе произносит: — Но он сумасшедший, Лиз. Разве они не поймут?
   Я поворачиваюсь к нему лицом: вокруг нас жужжит теплый лес.
   — Мы же не поняли, — напоминаю я. — Нет, им в жизни не разглядеть то, что увидели мы. Для этого надо было побывать там... Мартин абсолютно нормален. Смышленый, красноречивый, обаятельный парень; просто случилось так, что он возомнил себя богом, а других людей — игрушками.
   — Это чудовищно, — пустым голосом говорит Майк.
   — Он мог бы многого добиться, — добавляю я. — И до сих пор может. Знаешь, что Картер написал в его табеле в конце последнего семестра? «Я глубоко убежден, что Мартин найдет прекрасное применение своим многочисленным способностям». Без сомнения, он далеко пойдет. — Я усмехаюсь. — Наверное, Гитлер в школе тоже получал такие отзывы.
   — Не смешно, — бросает Майк.
   — Знаю. Поэтому я и смеюсь. Эй, это всего лишь убийство, давай не будем относиться к этому слишком серьезно, ладно?
   Минуту он смотрит на меня в тишине, потом его лицо озаряет широкая улыбка.
   — Ты ненормальная, — говорит он, поворачивается и медленно целует меня. Я хватаюсь ладонями за спину его куртки, стискиваю кулаки и крепко прижимаю его к себе.
   И мы молча идем дальше, пересекаем ручей, вьющийся среди деревьев, и вскоре оказываемся на тропинке, выходящей на главную дорогу. Позади, над густой летней зеленью рощи, выступают две башни Нашей Любимой Школы, серые, маленькие. Мы не спеша двигаемся к деревне, во «Всадник», где за столиками открытого кафе уже расположились первые за вечер посетители.
   — Что будешь пить? — спрашивает Майк, когда мы добираемся до места.
   — Что угодно. Мне все равно.
   Он заказывает пинту пива и стакан апельсинового сока; бармен путает наши заказы. Мы меняемся стаканами и выходим на улицу.
   — За убийц, — говорит Майк.
   Мы сидим на нежно тающем солнце и тихо пьем.

* * *

   Майк очнулся от удушья; казалось, огромный груз давил ему на грудь, и легче стало, лишь когда он выпрямился и глотнул воздух. Кошмар исчез, и он остался один в тишине Ямы. Смутные обрывки сна все еще витали в глухих уголках сознания, но он никак не мог их ухватить. Постепенно воспоминания отступили.
   Должно быть, сегодня четвертый день. День, наступление которого никто не предвидел. Майк горько усмехнулся в темноту: только Мартин способен на такое. Потом улыбка погасла; сознание прояснялось, и он все отчетливее чувствовал боль. В какой-то безумный момент ему представилось, что он тяжело заболел в Яме и не может позвать на помощь, попав в ловушку из-за идиотской шуточки Мартина, которая внезапно обернулась серьезной угрозой. И тут он вспомнил вчерашнюю вечеринку и количество выпитого. Недомогание оказалось всего лишь похмельем. Это его немного утешило.
   Чтобы понять, наступил ли день или все еще середина ночи, он поискал на пустом небе Ямы маленькую серую звезду, которую открыла Лиз. Звезда была там, где он видел ее в прошлый раз: одинокая точка тусклого света. Ему хотелось, чтобы свет был ярче, но дверь в Яму находилась в конце короткого коридора, и солнце никогда не попадало непосредственно в замочную скважину.
   — Майк? — раздался голос Джеффа.
   — Да?
   — Сколько времени? Не пора вставать?
   — Не знаю. На улице день.
   — Дерьмо. — Последовало молчание; Майк слышал, как Джефф ворочается в спальном мешке. — Наверное, нужно включить свет.
   — Ладно.
   Вспыхнула лампочка, и пощечина яркого света заставила Майка вздрогнуть от неожиданности. У основания черепа зарядила мерная пульсация головной боли.
   — Выглядишь ужасно, — заметил Джефф.
   — И самочувствие тоже не фонтан.
   — Выпей воды.
   Алекс неохотно поднялась.
   — Что происходит?
   — Пора вставать, — сказал Джефф. — Почти пора. Полвосьмого.
   — Я все еще здесь, — невнятно пробормотала Фрэнки. — Мне показалось, что все это — плохой сон, и я проснусь дома.
   — Как же, — брякнул Джефф. — Майк, я серьезно. Иди попей водички. Станет намного лучше.
   — Наверное, ты прав, — ответил Майк, нетвердо поднялся на ноги и завернул за угол, в уборную. Сложив ладони под закручивающейся струйкой воды из крана, он быстро ополоснул шею и лицо и сделал семь или восемь глотков. Вода была холодная, с металлическим привкусом. Под ногами, из решетки в полу, слабым, отдаленным эхом барабанил водосток. Майк выпрямился, встряхнул головой. Вернувшись в комнату, он обнаружил, что остальные проснулись и сели. Разговор сразу же зашел о Мартине.
   — Бред какой-то, — злилась Фрэнки. — У нас есть дела поважнее, чем торчать здесь. Мои родители взбесятся, если я не приду домой.
   — Но они же ни о чем не узнают до следующей недели, — напомнил ей Джефф. Фрэнки осеклась: об этом она не подумала.
   — Я и забыла, — голос ее звучал растерянно.
   — Где же он? — спросила Алекс. — Это уж слишком. До сих пор все это казалось забавным. Но это же ребячество.
   — Наверное, он просто хочет посмотреть, как мы отреагируем, — беззаботно заметил Джефф. — Должно быть, это часть его эксперимента. Выскажем ему все, что думаем, во время этого... как это называется?
   — Разбор полета, — подсказала Алекс. — По крайней мере, Мартин так сказал.
   — Майк сегодня такой красавчик, — добавила Фрэнки. — Только сейчас заметила. Ну и видок у тебя!
   — Спасибо, — Майк отвесил шутливый поклон. — От твоих слов сразу полегчало.
   — Ты в порядке? — спросила Лиз. Майку стало приятно, что она так искренне обеспокоена.
   — Перебрал с Джеффовым водочным коктейлем, — поспешно ответил он. — Жить буду.
   — У меня тут есть... вот. Выпей парацетамол.
   Майк удивился, но взял предложенный пузырек с таблетками.
   — Откуда они у тебя?
   — Ну, — Лиз пожала плечами. — Подумала, вдруг понадобится.
   — В твоем рюкзаке случайно не найдется двенадцатифутовой лестницы и лома? — поинтересовался Джефф. — Только если они у тебя есть, не жди, пока тебя спросят. Можем выбраться прямо сейчас.
   Никто не засмеялся.
   Тут Алекс воскликнула:
   — Я поняла! — Все уставились на нее. — Почему он не пришел, — объяснила она. — Это же очевидно. Думаю, все со мной согласятся: такая глупость — не выпустить нас вовремя — не в духе Мартина. Не в его стиле. На такое способны шестилетние дети: запереть кого-нибудь в шкафу и отказываться открывать дверь. Правда ведь?
   — Ну, — настороженно согласился Джефф. — И что?
   — Каков был первоначальный замысел? — продолжала Алекс. — Мы должны были спуститься сюда на трое суток, потом собраться у Мартина дома и остаток недели обсуждать случившееся. Говорить о том, как мы узнали друг друга по-настоящему и прочее. Он спрячет нас у себя до официального возвращения экспедиции из Скалистого края. Но что если по какой-то причине он не может привести нас к себе домой? Может, произошло что-нибудь заурядное, например, в тот вечер неожиданно зашел друг. Так и было, спорим? Он просто ждет абсолютно безопасного момента, чтобы нас выпустить.
   Джефф поразмыслил над ее словами.
   — Логично, — признал он. — Да, возможно, существует важная причина. Трудно представить, что Мартин заставляет нас торчать здесь без всякой причины, только ради тупой шутки.
   — Раньше его шутки никогда не были тупыми, — заметила Фрэнки.
   — Что ж, тогда все в порядке, — сказал Майк. — Просто придется еще немного здесь потусоваться.
   — Что нам еще делать, — вздохнула Алекс. — Я проголодалась. Что у нас осталось из еды?
   Они собрали пакеты с едой, которые остались нераспакованными.
   — Слава богу, что Майк так много ест, — весело проговорила Фрэнки. — Я специально взяла кучу еды, чтобы компенсировать его обжорство.
   — Двусмысленный комплимент, ничего не скажешь, — усмехнулся Майк. Может, эффект от парацетамола был воображаемым, но головная боль утихла, и ему стало намного лучше.
   — Тут нет ничего, что сгодилось бы для завтрака, — сказала Алекс. — Извините. Есть лазанья быстрого приготовления, кто-нибудь хочет? Майк?
   — Кажется, я пока не нагулял аппетит, — отказался Майк.
   — Нам больше достанется.
   — Эй, — окликнула Лиз. — Может, лучше оставить немного еды про запас? На всякий случай — вдруг он не явится к обеду?
   — Не-а. Подумаешь, один раз не пообедаем, — отмахнулся Джефф. — Всегда можно устроить сверхплотный ужин.
   — Безусловно. Но что если он не придет и к ужину? — с тревогой проговорила Лиз.
   — На что ты намекаешь?
   — Я только говорю, что мы не знаем, когда он сможет прийти. Так что давайте не будем торопиться; возможно, придется растянуть еду на больший промежуток, чем мы предполагаем.
   Джефф пожал плечами.
   — Он не задержится. Брось. Всего лишь две сосиски осталось.

* * *

   Был субботний вечер, около семи; народ как раз начал собираться. Там были все... вы знаете эту компанию: Джилл. Алекс и ребята из второго корпуса. Мы стояли у бара: танцующих было совсем мало. Мы потягивали коктейли и смеялись. Я пришла с Наташей и ее друзьями. Она была настоящей звездой в Лондоне: вечно моталась по вечеринкам, клубам и подобным местам. Я была рада... потому что я была новенькой, и всегда приятно находиться в компании. К тому же мне было приятно, что я понравилась Наташе. «Парящий ангел» для меня и Лизы, крикнула она бармену за стойкой. Ты должна познакомиться кое с кем, сказала она мне. Все будут здесь, как же иначе; все, с кем стоит водить знакомство.
   И кто же это? — спросила я. Она перечислила целый список, всех не помню. Мартин может прийти, сказала она. Естественно, я знала о Мартине все, но тогда еще ни разу его не видела. Наташа сказала, иногда он появляется, когда есть настроение. Хотя я представляла себе, как он выглядит... высокий, элегантный парень с темными глазами и слегка надменной усмешкой. Когда заиграла группа, мы подошли к компании ребят и сели с ними; Вернон тоже был там.
   Эй! Кто это, спросил он. Наташа сказала: это Лиза, мое последняя находка. Замечательная девушка. Привет, Лиза, сказал Вернон; он суетился как ненормальный и даже поцеловал мне руку. Поздравляю, что тебя наконец нашли... Я поблагодарила его или что-то вроде того. Я к такому совсем не привыкла. Пыталась смеяться вместе со всеми... но когда не знаешь, о ком шутят, это нелегко. Люди понимают, когда пытаешься втереться в их компанию. Ну да ладно. И потом... потом подошел этот незнакомый парень, и выглядел он так же потерянно, как я себя чувствовала. Какое-то время он крутился вокруг компании, потом пробрался в середину и сел рядом с тем местом, где я стояла. Посмотрел на меня и, не знаю, прямо застыл... не шевелясь, не говоря ни слова. Как будто у меня что-то не в порядке или мы раньше были знакомы. А потом Вернон сказал: привет, Мартин.
   Наташа меня представила: это Лиза; Лиза, познакомься с Мартином, нашим местным приколистом. Вернон сказал, что Мартин — сумасшедший придурок, но все считают его забавным. Наверное, у меня был очень удивленный вид, потому что он вдруг улыбнулся — Мартин. Мартин внезапно улыбнулся мне и сказал: понимаешь, по выходным я снимаю черную маску. Но глаза его так и остались задумчивыми, и он все еще смотрел на меня.
   Я догадалась, что его слова были шуткой, и рассмеялась. Значит, это он, подумала я. Совсем не такой, как я представляла.
   Потом один из парней предложил еще разок наведаться к бару, а кто-то ушел на танцпол.