Так, польский военный атташе генерал Стефан Бжештшинский вспоминает о происшествии, случившемся во время посещения иностранными дипломатами массового митинга в парке Горького, посвященного событиям в Польше: «Речь была неприязненной по отношению к полякам, и собрание принимало ее довольно холодно. До тех пор, пока под конец оратор повышенным голосом не прокричал: «Что ж мы, советский народ и правительство, должны, сложив руки, смотреть, как по вине панской Польши страдают наши братья белорусы и украинцы?» Настроение толпы резко изменилось. Правда, оратор не дал ответа на поставленный вопрос, однако собрание поняло его по-своему, то есть что советские войска пойдут на помощь Польше! Все кричали: «В поход, в поход против проклятых немцев!» Когда мы шли к машинам, британский атташе поинтересовался моим мнением о последнем вопросе оратора. Я ответил не задумываясь: «Царица Екатерина послала когда-то свои войска против поляков под предлогом защиты инсургентов, а теперь Сталин направит свои под предлогом защиты братьев». Возвратившись в посольство, я проинформировал Гжибовского о разговоре в парке Горького, обратив особое внимание на риторический вопрос оратора, на который он не дал ответа, но из которого мы должны себе уяснить: Советы ударят на Польшу в удобную для них минуту». Посол не отмахнулся от этой новости, а известил радиограммой Бека и Рыдз-Смиглы. А вот о чем думали странствующий маршал и министр иностранных дел – тайна сия велика есть.
Новую угрозу Польше различали в Лондоне. Один из высших функционеров Форин Офис Лоуренс Цоллер в донесении о мобилизации Красной Армии написал: «Не могу удержаться от того, чтобы не связать этот факт с присутствием советских генералов в Берлине, хотя не рискну сказать точно, в чем конкретно заключается эта связь». Посол Великобритании 10 сентября сообщал из Москвы, что последние советские решения наводят на предположение о том, что СССР намеревается силой занять часть польских земель. Британская пресса писала о развертывании 80 советских дивизий и призыве в Красную Армию 4 миллионов человек, а «Дейли телеграф» прямо указывала, что эти мероприятия проводятся с целью занятия восточных польских земель, «которые Гитлер предложил Москве».
«На украинских землях, где мы сейчас пребываем, – сообщал 11 сентября в Париж французский посол Леон Ноэль, – различными агентами распространяются слухи о тайной договоренности между Германией и СССР, на основе которой немецкие отряды не пересекут Буга, оставив эту часть Польши советским войскам. Будучи спрошенным по поводу этих слухов одним из наших коллег, советский посол, ничего категорично не отрицая, сказал, что в этих краях ходит множество баек. И добавил: «Жители этого региона – наши родственники». Население, среди которого поляки составляют решительное меньшинство, настроено по отношению к Польше враждебно и не намерено ей оказывать никакой помощи. Евреи и многие украинцы либо ждут советские войска, либо живут надеждой, что Украину освободит германская армия». Предупреждения Парижа о возможном выступлении СССР польское правительство также не приняло всерьез.
Еще одним неуслышанным «звонком» стал отъезд из Кременца советских дипломатов. Николай Шаронов навестил министра Бека и осведомил его, что, ввиду неудовлетворительной телефонной связи, необходимо лично съездить в Москву, дабы непосредственно там обговорить возможности поставок медикаментов и других материалов для нужд польской армии. С тем посол СССР откланялся, пообещал вернуться не позднее чем через неделю и с рассветом 12 сентября убыл вместе с военным атташе и несколькими сотрудниками. В действительности ни о какой помощи Польше не могло быть и речи. Сразу после беседы с «отцом народов» Георгий Димитров разослал зарубежным компартиям директиву Исполкома Коминтерна: «Международный пролетариат не может защищать фашистскую Польшу, отвергающую помощь Советского Союза, угнетающую другие национальности». Резко отрицательную позицию занял Секретариат ИККИ «к добровольному вступлению коммунистов и революционных элементов в национальные легионы» по примеру Испании. Так что у Шаронова была совсем другая причина для того, чтобы покинуть территорию Польши, возможно, он знал про день «Х» – 13 сентября.
Бек тем временем собрал в Кременце конференцию, на которой присутствовали 7 послов и 17 полномочных представителей иностранных держав. В своем выступлении министр выразил разочарование польского правительства по поводу отсутствия эффективной помощи со стороны союзников, однако выразил уверенность, что война не может продлиться долго. Внутреннее положение Германии исключает длительную борьбу, людских ресурсов и стратегических материалов у Рейха значительно меньше, чем в 1914 году, а интенсивные бомбардировки вразумят немецкое общественное мнение. Речь Бека явственно продемонстрировала «трезвость» польских политиков, не желавших считаться с реальностью. Отдельный разговор состоялся у министра с французским послом, еще 9 сентября предложившим правительству Польши обосноваться во Франции, «согласно с прецедентом бельгийского правительства в 1914 году».
Вечером 12 сентября в местечке Олыц состоялось совместное заседание правительства и высшего военного руководства Речи Посполитой, на котором догнавший таки президента и разместивший свою штаб-квартиру в Млынове Рыдз-Смиглы путано, теряясь в ненужных подробностях и не внося никаких предложений, обрисовал общую ситуацию на фронте. «Вынужден он был ограничиться общей декларацией, что нам не удается провести в жизнь кардинальные решения по удержанию позиций в стране, – писал разочарованный поведением маршала Бек. – Озвучил французское предложение и пообещал вернуться к нему позже. Ни профессор Мосцицкий, ни Верховный главнокомандующий не проявили желания обсудить глубже эти проблемы». Желания обсудить «глубже» не высказал никто другой. Судя по всему, внутренне решение спасать свои бесценные для народа жизни уже было принято. Что характерно для большинства политиков, уверяющих и оправдывающих себя тем, что ничего дороже у населения быть не может и какое им дело до «ответственности перед Историей». Ответственный политик в любые времена – такая редкость (вот Гитлер хоть и нехороший был человек, однако в 1945 году вел себя не в пример достойнее шляхтичей, хотя имел возможность смыться даже и в Антарктиду). Наверное, по той же причине не прозвучало в благородном собрании ни одного слова по поводу возможного вторжения СССР и какие меры необходимо предусмотреть на этот случай.
А союзники действительно подкачали. Кстати, Гитлер был в них вполне уверен, когда сказал: «Если они объявили нам войну, то это для того, чтобы сохранить свое лицо, к тому же это еще не значит, что они будут воевать… За союзника не умирают!» Как и предсказывал фюрер, на Западном фронте ничего не менялось: немцы дисциплинированно не лезли на рожон, французским солдатам просто на всякий случай не выдавали боевых патронов, да они и сами не изъявляли желания «умирать за Данциг». Супротивники ходили друг к другу в гости, обменивались выпивкой и угощались сигаретами. Генерал Гамелен, уверявший Рыдз-Смиглы в своем благорасположении, уже 5 сентября утвердился в мнении, что у Польши шансов нет и данный печальный факт «является очередным поводом для сохранения наших сил». 7 сентября польский военный атташе во Франции констатировал: «На Западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно так же нет до сих пор никаких действий авиации. Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битв в Польше». И надо сказать, «результаты» не радовали. Аналогично вели себя англичане, чьи ВВС отбомбились по территории Германии 18 миллионами пацифистских листовок, взывавших «к нравственности немцев».
9 сентября девять французских дивизий на фронте 32 километра к востоку от Саарбрюккена без единого выстрела проникли в предполье линии Зигфрида и продвинулись на вражескую территорию на глубину 3–8 километров. Германские части, которым было приказано уклоняться от боя, отступили на основные позиции. Совершив этот героический прорыв и, как трубили газеты, поставив перед Гитлером «труднейшую стратегическую дилемму», французы 12 сентября прекратили наступление, «ввиду быстрого развития событий в Польше», а еще через неделю начали организованный отход на исходные позиции. Все это время генерал Гамелен кормил польское руководство байками о небывалых по масштабам сражениях, которые ведет французская армия: «Больше половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои. После перехода нами границы немцы оказали сильное сопротивление. Тем не менее мы продвинулись вперед. Но мы завязли в позиционной войне, имея против себя приготовившегося к обороне противника… С самого начала брошены военно-воздушные силы для участия в позиционных операциях. Мы полагаем, что имеем против себя значительную часть немецкой авиации. Поэтому я раньше срока выполнил свое обещание начать наступление мощными силами на пятнадцатый день после объявления французской мобилизации».
Решение списать со счетов явно проигрывавшую войну Польшу было принято на первом же заседании Верховного совета союзников в Абвилле, хотя генерал Гамелен продолжал твердить польским представителям о непреклонной решимости Франции и Англии оказать всю возможную помощь. Как отметил французский историк Ж. Мордаль: «Решение, принятое в Абвилле 12 сентября 1939 г. Верховным советом союзников, было не только отказом от данного слова, это была настоящая капитуляция без боя». «Не подлежит сомнению, – утверждал Манштейн, – что события могли развиваться совсем иначе, если бы западные державы начали наступление на Западе как можно раньше. Правда, польское командование должно было учесть этот факт и, проявив немного больше здравого смысла, не растрачивать с самого начала свои силы, стремясь удержать то, что нельзя было удержать. Оно должно было, наоборот, с самого начала кампании сосредоточивать свои силы на решающих участках, систематически преследовать цель выиграть время, ввергнуть немцев в настоящую войну на два фронта».
Все немецкие генералы единодушны в мнении, что, если бы союзники в сентябре 1939 года, не раскачиваясь и не выгадывая, перешли к активным боевым действиям и предприняли крупное наступление, поражение Германии, причем достаточно быстрое, стало бы неизбежным.
Однако французы, развернувшие армию численностью в 5 миллионов человек, были настроены на долгую, вдумчивую войну на истощение противника. А в общем, Рыдз-Смиглы и Гамелен стоили друг друга. Последнего в мае 1940 года арестуют, а затем отдадут под суд за развал французской армии.
В ночь на 14 сентября в Млынов пришла весть, что передовые немецкие подразделения переправились через Буг под Грубешовым, а ранним утром Бек получил от премьер-министра Фелициана Славой-Складовского известие, что президент, правительство и Верховное командование в спешном порядке переезжают в район Коломыя, Косов, Куты, поближе к румынской границе. Еще интереснее, что к Беку явился представитель Главного штаба и сообщил, что «полководцы» уже сорвались с места и ожидают того же от Министерства иностранных дел. «Наверное, в военной истории это был первый случай отступления Верховного командования в отдаленный от фронта район, прежде чем это успели сделать гражданские власти», – иронизирует польский историк. Этот факт подтверждает дневник премьер-министра, который записал, что в 4 часа утра к нему в луцкую гостиницу «Полония» прибыл генерал Малиновский, доставивший устный «приказ об эвакуации». Характерно, что Складовскому даже в голову не пришло поинтересоваться, а кто, собственно, и на каком основании отдает приказы премьер-министру страны. Маршал Рыдз воспринимал Складовского, имевшего всего лишь генеральское звание, как фигуру нижестоящую. Никаких вопросов не задавал и формально ответственный за судьбу государства президент Мосцицкий («Был старым человеком, но тем более должен был подумать о том, с какой репутацией сойдет он с политической сцены и какую память оставит о себе в истории Польши»), как и все члены правительства, превратившиеся в стадо баранов на поводу у отдававшего распоряжения Рыдз-Смиглы.
14 сентября Главная квартира разместилась в Коломые, президент – в местечке Залучье под Святыном, Министерство иностранных дел – в Кутах, остальные правительственные учреждения – в Косове. Опять же – не во Львове, до которого можно было добраться без особого труда и риска, за исключением одного – пришлось бы пожертвовать шансом эвакуации в Румынию. Оставив Луцк, польское правительство окончательно потеряло связь со своими представительствами за границей, а Верховное командование – какое-либо влияние на ход кампании.
Прекращение французского наступления в Сааре и завершение скрытной мобилизации в СССР привело к тому, что вечером 14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что «Красная Армия достигла состояния готовности скорее, чем это ожидалось. (Совсем по Жванецкому: «Раньше мы хронически отставали, теперь – хронически опережаем».)Советские действия поэтому могут начаться раньше указанного им во время последней беседы срока. Учитывая политическую мотивацию советской акции, было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши – Варшава». Поэтому Молотов настоятельно просил сообщить, когда можно ожидать ее падения.
14 сентября газета «Правда» опубликовала подготовленную членом Политбюро А.А. Ждановым статью, в которой утверждалось, что Польша потерпела полный военный разгром, польское государство «рассыпается», а польская армия не оказала «сколько-нибудь серьезного сопротивления германскому наступлению».
Между тем не прекращались упорные бои в районе военно-морской базы Гдыня и на полуострове Хель. На весь мир гремела битва на Бзуре, которую даже нацистская «Фёлькишер Беобахтер» назвала «наиболее ожесточенной в истории». Держались Брестская крепость, Львов, Модлин и героическая Варшава. Оборона осажденной столицы приняла всенародный характер, стала делом национальной чести; выдающуюся роль, как доказывали послевоенные сочинители истории из Института марксизма-ленинизма, сыграли коммунисты, сражавшиеся на самых трудных участках: «Они показывали пример беззаветного служения народу, мужества и самоотверженности в борьбе. В тех районах, где обороной руководили (?) коммунисты и левые социалисты, защитники держались наиболее стойко». Прибывший лично под стены города Гитлер потребовал подвергнуть Варшаву беспощадной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу и велел взять ее не позднее 30 сентября, чем, кстати, изумил генерала Манштейна: «То, что политическое руководство требует от генералов достижения победы, это понятно. Но то, что оно устанавливает и срок, когда победа должна быть одержана, это, безусловно, нечто необычное». Нам остается только удивляться удивлению немецкого полководца.
Обрисовав катастрофическое положение на всех фронтах, Андрей Александрович отыскал «корень слабости» Польского государства и назвал главную причину его военного поражения – угнетение поляками украинского и белорусского национальных меньшинств, которые «являются объектами самой грубой, беззастенчивой эксплуатации со стороны польских помещиков», а потому не могут «быть оплотом государственного режима».
Йозеф Геббельс, имперский министр пропаганды, прочел сочинение коллеги с искренним удовольствием, приказал сделать переводы на разные языки и распространить по всему миру.
Статья стала программным документом советской пропаганды по обоснованию действий СССР в отношении Польши, ее идеи были положены в основу политработы в Красной Армии, как и идея социальных движений в Польше.
В тот же день советские войска получили долгожданный приказ о наступлении с соответствующими изменениями по срокам выполнения задач, а Военным советам ЛВО, КалВО, КОВО, БОВО и начальникам Ленинградского, Белорусского и Киевского пограничных округов НКВД была отправлена совместная директива наркомов обороны и внутренних дел о порядке взаимодействия пограничных войск и Красной Армии. Согласно ей «с момента вступления полевых войск из районов сосредоточения с целью перехода государственной границы для действий на территории противника» и до перехода войсками «государственной границы на глубину, равную расположению войскового тыла (30–0 км)», пограничные войска, «оставаясь на своих местах, переходят в оперативное подчинение Военным советам соответствующих фронтов и армий» до их особого распоряжения.
Ранним утром 15 сентября Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ № 01, из которого следовало, что «белорусский, украинский и польский народы истекают кровью в войне, затеянной правящей помещичье-капиталистической кликой Польши с Германией. Рабочие и крестьяне Белоруссии, Украины и Польши восстали на борьбу со своими вековечными врагами помещиками и капиталистами. Главным силам польской армии германскими войсками нанесено тяжелое поражение. Армии Белорусского фронта с рассветом 17 сентября 1939 г. переходят в наступление с задачей – содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Ближайшая задача фронта – уничтожить и пленить вооруженные силы Польши, действующие восточнее литовской границы и линии Гродно – Кобрин». Конкретные задачи войскам совпадали с приказом наркома обороны от 14 сентября.
Витебская, Бобруйская и Минская армейские группы Белорусского округа 15 сентября были развернуты соответственно в 3-ю армию под командованием комкора В.И. Кузнецова, 4-ю армию комдива В.И. Чуйкова и 11-ю армию комдива Н.В. Медведева. Кроме того, из управления Московского округа согласно приказу Генштаба от 9 сентября выделялось управление 10-й армии во главе с комкором И.Г. Захаркиным, передававшееся в состав Белорусского фронта. Из войск Калининского округа формировалась конно-механизированная группа под командованием комкора В.И. Болдина.
Житомирская, Винницкая и Кавалерийская армейские группы Киевского округа с 16 сентября были переименованы соответственно в Шепетовскую под командованием комкора И.Г. Советникова, Волочискую во главе с комкором Ф.И. Голиковым и Каменец-Подольскую командарма 2 ранга И.В. Тюленева. Позднее после ряда переименований они были преобразованы в 5, 6 и 12-ю армии.
Вечером командующий Белорусским округом пограничных войск НКВД отдал приказ № 1, определявший основные задачи погранвойск: а) с началом боевых действий – уничтожение польской пограничной охраны на тех участках, где не будут наступать части РККА; б) с продвижением войск армии – не допускать перехода гражданского населения с нашей территории и кого бы то ни было с польской территории через существующую границу СССР. Части, подразделения и отдельных военнослужащих РККА пропускать через существующую границу СССР беспрепятственно. До 5.00 17 сентября 1939 года пограничники должны были нести службу по охране госграницы в обычном режиме.
Одновременно были поставлены задачи сформированным в ведомстве Л.П. Берии девяти оперативно-чекистским группам численностью от 40 до 70 человек. Каждой группе придавался батальон бойцов из состава пограничных войск. На эти группы возлагалась организация временных управлений в занятых городах и создание аппаратов НКВД на местах с целью «подавления контрреволюционной деятельности». На «освобожденных» от угнетателей территориях следовало немедленно взять под контроль пункты связи, хранилища денег и ценностей, архивы и типографии. Само собой, провести аресты правительственных чиновников, руководителей всех партий и прочих реакционных элементов; обеспечить революционный порядок, не допустить диверсий, саботажа, грабежей.
К исходу 15 сентября войска двух фронтов в основном завершили мобилизацию и сосредоточились в исходных районах у границы с Польшей.
На ночь глядя Риббентроп отправил телеграмму в Москву, в которой сообщил, что падение Варшавы – вопрос нескольких дней, еще раз подтвердил нерушимость разграничительных линий в Польше, согласованных в Москве, приветствовал планируемое вступление Красной Армии в Польшу, что освобождало Вермахт от необходимости преследовать поляков до самой советской границы, просил сообщить день и час начала «русской интервенции», для координации действий войск предлагал провести встречу советских и германских офицеров в Белостоке. На всякий случай имперский министр предупреждал, что поскольку немцы не собираются оккупировать восточные польские земли, то в случае отказа СССР от «интервенции» здесь могут создаться условия для возникновения новых государств. В самом деле, в ОКВ рассматривались варианты создания независимых государств в Галиции и Польской Украине.
В связи с предстоящими событиями Риббентроп, буквально влюбленный в Сталина, но не понявший его гениального хода, предложил опубликовать совместное коммюнике, в котором основной причиной вступления войск Германии и СССР в Польшу назывался «полный распад существовавшей ранее формы правления» и горячее желание установить «спокойствие и новый порядок» на территориях, представляющих «взаимный интерес» для обоих миротворцев – то бишь Гитлера и Сталина. Стремление Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению у Берлина, мягко говоря, энтузиазма не вызывало. Во-первых, обидно и неправда. Какая угроза, если мы по-хорошему договорились, что белорусы и украинцы – ваши новые подданные. А во-вторых, такая мотивировка может создать ложное впечатление и «представит всему миру оба государства как врагов».
В этот день пал Белосток, а командование группы армий «Север», не рассчитывая на русских, отдало приказ передовым частям 19-го танкового корпуса выйти в район Барановичи – Слоним.
Маршал Рыдз-Смиглы сидел в Коломые, отдав очередной иллюзорный приказ о создании укрепленного района на подступах к польско-румынской границе и перечитывая телеграммы Гамелена в предвкушении, что немцы со дня на день сами выдохнутся, а союзники добьют их сокрушительными ударами. По свидетельству Бека, главнокомандующий был весьма оптимистично настроен, объясняя это тем, что темпы германского наступления явно замедляются, польская оборона крепнет, лишь бы не подвел командующий Южным фронтом генерал Соснковский. Бек плюнул и отправился искать румынского посла.
Конечно, допускать формирование у себя под боком каких-то «новых государств» Сталин не собирался. И черт с ней, с Варшавой, – ждать больше было нельзя.
16 сентября советские штабы ставили задачи войскам.
Военный совет Белорусского фронта отдал приказ № 005, в котором отмечалось, что «польские помещики и капиталисты поработили трудовой народ Западной Белоруссии и Западной Украины…насаждают национальный гнет и эксплуатацию…бросили наших белорусских и украинских братьев в мясорубку второй империалистической войны. Национальный гнет и порабощение трудящихся привели Польшу к военному разгрому. Перед угнетенными народами Польши встала угроза полного разорения и избиения со стороны врагов. В Западной Украине и Белоруссии развертывается революционное движение. Начались выступления и восстания белорусского и украинского крестьянства в Польше. Рабочий класс и крестьянство Польши объединяют свои силы, чтобы свернуть шеи своим кровавым угнетателям… Приказываю: 1.Частям Белорусского фронта решительно выступить на помощь трудящимся Западной Белоруссии и Западной Украины, перейдя по всему фронту в решительное наступление. 2. Молниеносным, сокрушительным ударом разгромить панско-буржуазные польские войска и освободить рабочих, крестьян и трудящихся Западной Белоруссии».
На совещании высшего начсостава командарм 2 ранга Ковалев объявил, что настала пора «исправить историческую несправедливость».
В том же ключе директивой №А0084 поставил подчиненным войскам боевые задачи Военный совет Украинского фронта: «Мы идем в Западную Украину не как завоеватели, а как освободители наших украинских и белорусских братьев. Мы освободим украинцев и белорусов от всякого гнета и эксплуатации, от власти помещиков и капиталистов».
В приказах подчеркивалась необходимость разъяснить личному составу, что «мы вступаем на захваченную польскими панами землю как освободители, что воин Красной Армии должен показать образец братского отношения к трудящимся, которые много лет находились под чужеземным гнетом, с тем чтобы во время похода в частях сохранялась высокая дисциплина и организованность и каждый боец ясно представлял себе свою миссию воина-освободителя». Войскам запрещалось производить артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки городов и других населенных пунктов. Требовалось также демонстрировать «лояльное отношение» к польским военнослужащим, конечно, при условии, что они не окажут сопротивления.
Начальник Политуправления 3-й армии Белорусского фронта комиссар Шулин в директиве № 8499сс от 16 сентября отмечал, что белорусский и украинский народы, подвергшиеся в Польше национальному и социальному гнету, «восстали на борьбу со своими вековечными врагами помещиками и капиталистами. Народы Советского Союза не могут быть безразличными к революционно-освободительной борьбе трудящихся Польши… Бойцам, командирам и политработникам 3-й армии посчастливилось первым оказать военную помощь народам Польши в их освободительной борьбе против помещиков и капиталистов. Части РККА вступают на земли Западной Белоруссии и Западной Украины не как завоеватели, а как революционеры-освободители, выпестованные великой партией Ленина – Сталина».
Новую угрозу Польше различали в Лондоне. Один из высших функционеров Форин Офис Лоуренс Цоллер в донесении о мобилизации Красной Армии написал: «Не могу удержаться от того, чтобы не связать этот факт с присутствием советских генералов в Берлине, хотя не рискну сказать точно, в чем конкретно заключается эта связь». Посол Великобритании 10 сентября сообщал из Москвы, что последние советские решения наводят на предположение о том, что СССР намеревается силой занять часть польских земель. Британская пресса писала о развертывании 80 советских дивизий и призыве в Красную Армию 4 миллионов человек, а «Дейли телеграф» прямо указывала, что эти мероприятия проводятся с целью занятия восточных польских земель, «которые Гитлер предложил Москве».
«На украинских землях, где мы сейчас пребываем, – сообщал 11 сентября в Париж французский посол Леон Ноэль, – различными агентами распространяются слухи о тайной договоренности между Германией и СССР, на основе которой немецкие отряды не пересекут Буга, оставив эту часть Польши советским войскам. Будучи спрошенным по поводу этих слухов одним из наших коллег, советский посол, ничего категорично не отрицая, сказал, что в этих краях ходит множество баек. И добавил: «Жители этого региона – наши родственники». Население, среди которого поляки составляют решительное меньшинство, настроено по отношению к Польше враждебно и не намерено ей оказывать никакой помощи. Евреи и многие украинцы либо ждут советские войска, либо живут надеждой, что Украину освободит германская армия». Предупреждения Парижа о возможном выступлении СССР польское правительство также не приняло всерьез.
Еще одним неуслышанным «звонком» стал отъезд из Кременца советских дипломатов. Николай Шаронов навестил министра Бека и осведомил его, что, ввиду неудовлетворительной телефонной связи, необходимо лично съездить в Москву, дабы непосредственно там обговорить возможности поставок медикаментов и других материалов для нужд польской армии. С тем посол СССР откланялся, пообещал вернуться не позднее чем через неделю и с рассветом 12 сентября убыл вместе с военным атташе и несколькими сотрудниками. В действительности ни о какой помощи Польше не могло быть и речи. Сразу после беседы с «отцом народов» Георгий Димитров разослал зарубежным компартиям директиву Исполкома Коминтерна: «Международный пролетариат не может защищать фашистскую Польшу, отвергающую помощь Советского Союза, угнетающую другие национальности». Резко отрицательную позицию занял Секретариат ИККИ «к добровольному вступлению коммунистов и революционных элементов в национальные легионы» по примеру Испании. Так что у Шаронова была совсем другая причина для того, чтобы покинуть территорию Польши, возможно, он знал про день «Х» – 13 сентября.
Бек тем временем собрал в Кременце конференцию, на которой присутствовали 7 послов и 17 полномочных представителей иностранных держав. В своем выступлении министр выразил разочарование польского правительства по поводу отсутствия эффективной помощи со стороны союзников, однако выразил уверенность, что война не может продлиться долго. Внутреннее положение Германии исключает длительную борьбу, людских ресурсов и стратегических материалов у Рейха значительно меньше, чем в 1914 году, а интенсивные бомбардировки вразумят немецкое общественное мнение. Речь Бека явственно продемонстрировала «трезвость» польских политиков, не желавших считаться с реальностью. Отдельный разговор состоялся у министра с французским послом, еще 9 сентября предложившим правительству Польши обосноваться во Франции, «согласно с прецедентом бельгийского правительства в 1914 году».
Вечером 12 сентября в местечке Олыц состоялось совместное заседание правительства и высшего военного руководства Речи Посполитой, на котором догнавший таки президента и разместивший свою штаб-квартиру в Млынове Рыдз-Смиглы путано, теряясь в ненужных подробностях и не внося никаких предложений, обрисовал общую ситуацию на фронте. «Вынужден он был ограничиться общей декларацией, что нам не удается провести в жизнь кардинальные решения по удержанию позиций в стране, – писал разочарованный поведением маршала Бек. – Озвучил французское предложение и пообещал вернуться к нему позже. Ни профессор Мосцицкий, ни Верховный главнокомандующий не проявили желания обсудить глубже эти проблемы». Желания обсудить «глубже» не высказал никто другой. Судя по всему, внутренне решение спасать свои бесценные для народа жизни уже было принято. Что характерно для большинства политиков, уверяющих и оправдывающих себя тем, что ничего дороже у населения быть не может и какое им дело до «ответственности перед Историей». Ответственный политик в любые времена – такая редкость (вот Гитлер хоть и нехороший был человек, однако в 1945 году вел себя не в пример достойнее шляхтичей, хотя имел возможность смыться даже и в Антарктиду). Наверное, по той же причине не прозвучало в благородном собрании ни одного слова по поводу возможного вторжения СССР и какие меры необходимо предусмотреть на этот случай.
А союзники действительно подкачали. Кстати, Гитлер был в них вполне уверен, когда сказал: «Если они объявили нам войну, то это для того, чтобы сохранить свое лицо, к тому же это еще не значит, что они будут воевать… За союзника не умирают!» Как и предсказывал фюрер, на Западном фронте ничего не менялось: немцы дисциплинированно не лезли на рожон, французским солдатам просто на всякий случай не выдавали боевых патронов, да они и сами не изъявляли желания «умирать за Данциг». Супротивники ходили друг к другу в гости, обменивались выпивкой и угощались сигаретами. Генерал Гамелен, уверявший Рыдз-Смиглы в своем благорасположении, уже 5 сентября утвердился в мнении, что у Польши шансов нет и данный печальный факт «является очередным поводом для сохранения наших сил». 7 сентября польский военный атташе во Франции констатировал: «На Западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно так же нет до сих пор никаких действий авиации. Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битв в Польше». И надо сказать, «результаты» не радовали. Аналогично вели себя англичане, чьи ВВС отбомбились по территории Германии 18 миллионами пацифистских листовок, взывавших «к нравственности немцев».
9 сентября девять французских дивизий на фронте 32 километра к востоку от Саарбрюккена без единого выстрела проникли в предполье линии Зигфрида и продвинулись на вражескую территорию на глубину 3–8 километров. Германские части, которым было приказано уклоняться от боя, отступили на основные позиции. Совершив этот героический прорыв и, как трубили газеты, поставив перед Гитлером «труднейшую стратегическую дилемму», французы 12 сентября прекратили наступление, «ввиду быстрого развития событий в Польше», а еще через неделю начали организованный отход на исходные позиции. Все это время генерал Гамелен кормил польское руководство байками о небывалых по масштабам сражениях, которые ведет французская армия: «Больше половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои. После перехода нами границы немцы оказали сильное сопротивление. Тем не менее мы продвинулись вперед. Но мы завязли в позиционной войне, имея против себя приготовившегося к обороне противника… С самого начала брошены военно-воздушные силы для участия в позиционных операциях. Мы полагаем, что имеем против себя значительную часть немецкой авиации. Поэтому я раньше срока выполнил свое обещание начать наступление мощными силами на пятнадцатый день после объявления французской мобилизации».
Решение списать со счетов явно проигрывавшую войну Польшу было принято на первом же заседании Верховного совета союзников в Абвилле, хотя генерал Гамелен продолжал твердить польским представителям о непреклонной решимости Франции и Англии оказать всю возможную помощь. Как отметил французский историк Ж. Мордаль: «Решение, принятое в Абвилле 12 сентября 1939 г. Верховным советом союзников, было не только отказом от данного слова, это была настоящая капитуляция без боя». «Не подлежит сомнению, – утверждал Манштейн, – что события могли развиваться совсем иначе, если бы западные державы начали наступление на Западе как можно раньше. Правда, польское командование должно было учесть этот факт и, проявив немного больше здравого смысла, не растрачивать с самого начала свои силы, стремясь удержать то, что нельзя было удержать. Оно должно было, наоборот, с самого начала кампании сосредоточивать свои силы на решающих участках, систематически преследовать цель выиграть время, ввергнуть немцев в настоящую войну на два фронта».
Все немецкие генералы единодушны в мнении, что, если бы союзники в сентябре 1939 года, не раскачиваясь и не выгадывая, перешли к активным боевым действиям и предприняли крупное наступление, поражение Германии, причем достаточно быстрое, стало бы неизбежным.
Однако французы, развернувшие армию численностью в 5 миллионов человек, были настроены на долгую, вдумчивую войну на истощение противника. А в общем, Рыдз-Смиглы и Гамелен стоили друг друга. Последнего в мае 1940 года арестуют, а затем отдадут под суд за развал французской армии.
В ночь на 14 сентября в Млынов пришла весть, что передовые немецкие подразделения переправились через Буг под Грубешовым, а ранним утром Бек получил от премьер-министра Фелициана Славой-Складовского известие, что президент, правительство и Верховное командование в спешном порядке переезжают в район Коломыя, Косов, Куты, поближе к румынской границе. Еще интереснее, что к Беку явился представитель Главного штаба и сообщил, что «полководцы» уже сорвались с места и ожидают того же от Министерства иностранных дел. «Наверное, в военной истории это был первый случай отступления Верховного командования в отдаленный от фронта район, прежде чем это успели сделать гражданские власти», – иронизирует польский историк. Этот факт подтверждает дневник премьер-министра, который записал, что в 4 часа утра к нему в луцкую гостиницу «Полония» прибыл генерал Малиновский, доставивший устный «приказ об эвакуации». Характерно, что Складовскому даже в голову не пришло поинтересоваться, а кто, собственно, и на каком основании отдает приказы премьер-министру страны. Маршал Рыдз воспринимал Складовского, имевшего всего лишь генеральское звание, как фигуру нижестоящую. Никаких вопросов не задавал и формально ответственный за судьбу государства президент Мосцицкий («Был старым человеком, но тем более должен был подумать о том, с какой репутацией сойдет он с политической сцены и какую память оставит о себе в истории Польши»), как и все члены правительства, превратившиеся в стадо баранов на поводу у отдававшего распоряжения Рыдз-Смиглы.
14 сентября Главная квартира разместилась в Коломые, президент – в местечке Залучье под Святыном, Министерство иностранных дел – в Кутах, остальные правительственные учреждения – в Косове. Опять же – не во Львове, до которого можно было добраться без особого труда и риска, за исключением одного – пришлось бы пожертвовать шансом эвакуации в Румынию. Оставив Луцк, польское правительство окончательно потеряло связь со своими представительствами за границей, а Верховное командование – какое-либо влияние на ход кампании.
Прекращение французского наступления в Сааре и завершение скрытной мобилизации в СССР привело к тому, что вечером 14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что «Красная Армия достигла состояния готовности скорее, чем это ожидалось. (Совсем по Жванецкому: «Раньше мы хронически отставали, теперь – хронически опережаем».)Советские действия поэтому могут начаться раньше указанного им во время последней беседы срока. Учитывая политическую мотивацию советской акции, было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши – Варшава». Поэтому Молотов настоятельно просил сообщить, когда можно ожидать ее падения.
14 сентября газета «Правда» опубликовала подготовленную членом Политбюро А.А. Ждановым статью, в которой утверждалось, что Польша потерпела полный военный разгром, польское государство «рассыпается», а польская армия не оказала «сколько-нибудь серьезного сопротивления германскому наступлению».
Между тем не прекращались упорные бои в районе военно-морской базы Гдыня и на полуострове Хель. На весь мир гремела битва на Бзуре, которую даже нацистская «Фёлькишер Беобахтер» назвала «наиболее ожесточенной в истории». Держались Брестская крепость, Львов, Модлин и героическая Варшава. Оборона осажденной столицы приняла всенародный характер, стала делом национальной чести; выдающуюся роль, как доказывали послевоенные сочинители истории из Института марксизма-ленинизма, сыграли коммунисты, сражавшиеся на самых трудных участках: «Они показывали пример беззаветного служения народу, мужества и самоотверженности в борьбе. В тех районах, где обороной руководили (?) коммунисты и левые социалисты, защитники держались наиболее стойко». Прибывший лично под стены города Гитлер потребовал подвергнуть Варшаву беспощадной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу и велел взять ее не позднее 30 сентября, чем, кстати, изумил генерала Манштейна: «То, что политическое руководство требует от генералов достижения победы, это понятно. Но то, что оно устанавливает и срок, когда победа должна быть одержана, это, безусловно, нечто необычное». Нам остается только удивляться удивлению немецкого полководца.
Обрисовав катастрофическое положение на всех фронтах, Андрей Александрович отыскал «корень слабости» Польского государства и назвал главную причину его военного поражения – угнетение поляками украинского и белорусского национальных меньшинств, которые «являются объектами самой грубой, беззастенчивой эксплуатации со стороны польских помещиков», а потому не могут «быть оплотом государственного режима».
Йозеф Геббельс, имперский министр пропаганды, прочел сочинение коллеги с искренним удовольствием, приказал сделать переводы на разные языки и распространить по всему миру.
Статья стала программным документом советской пропаганды по обоснованию действий СССР в отношении Польши, ее идеи были положены в основу политработы в Красной Армии, как и идея социальных движений в Польше.
В тот же день советские войска получили долгожданный приказ о наступлении с соответствующими изменениями по срокам выполнения задач, а Военным советам ЛВО, КалВО, КОВО, БОВО и начальникам Ленинградского, Белорусского и Киевского пограничных округов НКВД была отправлена совместная директива наркомов обороны и внутренних дел о порядке взаимодействия пограничных войск и Красной Армии. Согласно ей «с момента вступления полевых войск из районов сосредоточения с целью перехода государственной границы для действий на территории противника» и до перехода войсками «государственной границы на глубину, равную расположению войскового тыла (30–0 км)», пограничные войска, «оставаясь на своих местах, переходят в оперативное подчинение Военным советам соответствующих фронтов и армий» до их особого распоряжения.
Ранним утром 15 сентября Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ № 01, из которого следовало, что «белорусский, украинский и польский народы истекают кровью в войне, затеянной правящей помещичье-капиталистической кликой Польши с Германией. Рабочие и крестьяне Белоруссии, Украины и Польши восстали на борьбу со своими вековечными врагами помещиками и капиталистами. Главным силам польской армии германскими войсками нанесено тяжелое поражение. Армии Белорусского фронта с рассветом 17 сентября 1939 г. переходят в наступление с задачей – содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Ближайшая задача фронта – уничтожить и пленить вооруженные силы Польши, действующие восточнее литовской границы и линии Гродно – Кобрин». Конкретные задачи войскам совпадали с приказом наркома обороны от 14 сентября.
Витебская, Бобруйская и Минская армейские группы Белорусского округа 15 сентября были развернуты соответственно в 3-ю армию под командованием комкора В.И. Кузнецова, 4-ю армию комдива В.И. Чуйкова и 11-ю армию комдива Н.В. Медведева. Кроме того, из управления Московского округа согласно приказу Генштаба от 9 сентября выделялось управление 10-й армии во главе с комкором И.Г. Захаркиным, передававшееся в состав Белорусского фронта. Из войск Калининского округа формировалась конно-механизированная группа под командованием комкора В.И. Болдина.
Житомирская, Винницкая и Кавалерийская армейские группы Киевского округа с 16 сентября были переименованы соответственно в Шепетовскую под командованием комкора И.Г. Советникова, Волочискую во главе с комкором Ф.И. Голиковым и Каменец-Подольскую командарма 2 ранга И.В. Тюленева. Позднее после ряда переименований они были преобразованы в 5, 6 и 12-ю армии.
Вечером командующий Белорусским округом пограничных войск НКВД отдал приказ № 1, определявший основные задачи погранвойск: а) с началом боевых действий – уничтожение польской пограничной охраны на тех участках, где не будут наступать части РККА; б) с продвижением войск армии – не допускать перехода гражданского населения с нашей территории и кого бы то ни было с польской территории через существующую границу СССР. Части, подразделения и отдельных военнослужащих РККА пропускать через существующую границу СССР беспрепятственно. До 5.00 17 сентября 1939 года пограничники должны были нести службу по охране госграницы в обычном режиме.
Одновременно были поставлены задачи сформированным в ведомстве Л.П. Берии девяти оперативно-чекистским группам численностью от 40 до 70 человек. Каждой группе придавался батальон бойцов из состава пограничных войск. На эти группы возлагалась организация временных управлений в занятых городах и создание аппаратов НКВД на местах с целью «подавления контрреволюционной деятельности». На «освобожденных» от угнетателей территориях следовало немедленно взять под контроль пункты связи, хранилища денег и ценностей, архивы и типографии. Само собой, провести аресты правительственных чиновников, руководителей всех партий и прочих реакционных элементов; обеспечить революционный порядок, не допустить диверсий, саботажа, грабежей.
К исходу 15 сентября войска двух фронтов в основном завершили мобилизацию и сосредоточились в исходных районах у границы с Польшей.
На ночь глядя Риббентроп отправил телеграмму в Москву, в которой сообщил, что падение Варшавы – вопрос нескольких дней, еще раз подтвердил нерушимость разграничительных линий в Польше, согласованных в Москве, приветствовал планируемое вступление Красной Армии в Польшу, что освобождало Вермахт от необходимости преследовать поляков до самой советской границы, просил сообщить день и час начала «русской интервенции», для координации действий войск предлагал провести встречу советских и германских офицеров в Белостоке. На всякий случай имперский министр предупреждал, что поскольку немцы не собираются оккупировать восточные польские земли, то в случае отказа СССР от «интервенции» здесь могут создаться условия для возникновения новых государств. В самом деле, в ОКВ рассматривались варианты создания независимых государств в Галиции и Польской Украине.
В связи с предстоящими событиями Риббентроп, буквально влюбленный в Сталина, но не понявший его гениального хода, предложил опубликовать совместное коммюнике, в котором основной причиной вступления войск Германии и СССР в Польшу назывался «полный распад существовавшей ранее формы правления» и горячее желание установить «спокойствие и новый порядок» на территориях, представляющих «взаимный интерес» для обоих миротворцев – то бишь Гитлера и Сталина. Стремление Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению у Берлина, мягко говоря, энтузиазма не вызывало. Во-первых, обидно и неправда. Какая угроза, если мы по-хорошему договорились, что белорусы и украинцы – ваши новые подданные. А во-вторых, такая мотивировка может создать ложное впечатление и «представит всему миру оба государства как врагов».
В этот день пал Белосток, а командование группы армий «Север», не рассчитывая на русских, отдало приказ передовым частям 19-го танкового корпуса выйти в район Барановичи – Слоним.
Маршал Рыдз-Смиглы сидел в Коломые, отдав очередной иллюзорный приказ о создании укрепленного района на подступах к польско-румынской границе и перечитывая телеграммы Гамелена в предвкушении, что немцы со дня на день сами выдохнутся, а союзники добьют их сокрушительными ударами. По свидетельству Бека, главнокомандующий был весьма оптимистично настроен, объясняя это тем, что темпы германского наступления явно замедляются, польская оборона крепнет, лишь бы не подвел командующий Южным фронтом генерал Соснковский. Бек плюнул и отправился искать румынского посла.
Конечно, допускать формирование у себя под боком каких-то «новых государств» Сталин не собирался. И черт с ней, с Варшавой, – ждать больше было нельзя.
16 сентября советские штабы ставили задачи войскам.
Военный совет Белорусского фронта отдал приказ № 005, в котором отмечалось, что «польские помещики и капиталисты поработили трудовой народ Западной Белоруссии и Западной Украины…насаждают национальный гнет и эксплуатацию…бросили наших белорусских и украинских братьев в мясорубку второй империалистической войны. Национальный гнет и порабощение трудящихся привели Польшу к военному разгрому. Перед угнетенными народами Польши встала угроза полного разорения и избиения со стороны врагов. В Западной Украине и Белоруссии развертывается революционное движение. Начались выступления и восстания белорусского и украинского крестьянства в Польше. Рабочий класс и крестьянство Польши объединяют свои силы, чтобы свернуть шеи своим кровавым угнетателям… Приказываю: 1.Частям Белорусского фронта решительно выступить на помощь трудящимся Западной Белоруссии и Западной Украины, перейдя по всему фронту в решительное наступление. 2. Молниеносным, сокрушительным ударом разгромить панско-буржуазные польские войска и освободить рабочих, крестьян и трудящихся Западной Белоруссии».
На совещании высшего начсостава командарм 2 ранга Ковалев объявил, что настала пора «исправить историческую несправедливость».
В том же ключе директивой №А0084 поставил подчиненным войскам боевые задачи Военный совет Украинского фронта: «Мы идем в Западную Украину не как завоеватели, а как освободители наших украинских и белорусских братьев. Мы освободим украинцев и белорусов от всякого гнета и эксплуатации, от власти помещиков и капиталистов».
В приказах подчеркивалась необходимость разъяснить личному составу, что «мы вступаем на захваченную польскими панами землю как освободители, что воин Красной Армии должен показать образец братского отношения к трудящимся, которые много лет находились под чужеземным гнетом, с тем чтобы во время похода в частях сохранялась высокая дисциплина и организованность и каждый боец ясно представлял себе свою миссию воина-освободителя». Войскам запрещалось производить артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки городов и других населенных пунктов. Требовалось также демонстрировать «лояльное отношение» к польским военнослужащим, конечно, при условии, что они не окажут сопротивления.
Начальник Политуправления 3-й армии Белорусского фронта комиссар Шулин в директиве № 8499сс от 16 сентября отмечал, что белорусский и украинский народы, подвергшиеся в Польше национальному и социальному гнету, «восстали на борьбу со своими вековечными врагами помещиками и капиталистами. Народы Советского Союза не могут быть безразличными к революционно-освободительной борьбе трудящихся Польши… Бойцам, командирам и политработникам 3-й армии посчастливилось первым оказать военную помощь народам Польши в их освободительной борьбе против помещиков и капиталистов. Части РККА вступают на земли Западной Белоруссии и Западной Украины не как завоеватели, а как революционеры-освободители, выпестованные великой партией Ленина – Сталина».