Страница:
Самостоятельное возвращение ее к нормальной жизни было вещью совершенно невозможной, выше ее сил и воли. Но разве не то же самое происходит и со мной?
Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?
Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?
Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.
- Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? - мягко спросил я.
- Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними...
- А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.
- Роберт, попытайся понять... Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?
- Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!
Она вздохнула, не в силах объяснить мне свою мысль.
- Это будет нашим концом, нашей гибелью, нашей смертью.
- Ну а если бы на карту была поставлена судьба человечества, то тогда как, Валери?
- Почему ты так говоришь?
Я уже было хотел сказать ей правду, ту правду, о которой догадывался... Рассказать о той опасности, которую видел.
Но нет, мне нужны были все ментальные способности Валери, все ее мужество, все остатки ее морального и физического сопротивления. А потом, какие доказательства я мог ей представить?
Единственное, что мне оставалось, - и я сказал ей об этом - вступить в контакт с этими существами и выяснить, что они собираются с нами сделать. Ну а в остальном я как-нибудь, может быть, и сам разберусь.
Я поймал взгляд Валери, которая, кажется, проникла мне в душу и читала мои мысли. Я увидел, что она побледнела, поняв мою решимость.
В этот момент у меня возникло ощущение, что мы знакомы с ней давным-давно, всю жизнь, как будто жили вдвоем с самого начала времен.
Я смотрел на нее, лежащую на траве, которая вдруг начала желтеть и сохнуть на глазах.
Надо же! Это выглядело так, как если бы осень неожиданно стала наступать на окружающий весенний сон.
Исчезли краски. Небо над нашими головами приняло свинцовый оттенок. Далекий лес рисовался теперь только в черных и белых тонах, как гигантский набросок углем на белом полотне.
Ничего вокруг... Только черное и белое... Немного серого...
Весь мир окрасился в три этих цвета.
- Роберт...
Я как-то разом качнулся вперед, чтобы удержать Валери. Я целовал ее губы, ни о чем больше не думая... Это было совершенно бессознательно...
Мир переворачивался... опрокидывался... рушился...
Глава 11
Валери больше нет со мной.
Она рассеялась с остатками этого мира. Руки мои обнимают пустоту и темноту. Меня обволакивает чернильно-черная ночь, и я плаваю во мраке и пустоте, в каком-то абсурдном небытие. Я пытаюсь пошевелиться, но все мои движения не имеют никакого смысла и значения.
Где же я? На этот раз я решил собрать все свое спокойствие и хладнокровие, стараясь не впасть в состояние ужаса.
Мне были необходимы весь мой ум и память, чтобы противостоять этой новой ловушке, ибо я понимал, что речь идет об еще одной попытке таинственных существ подвергнуть испытанию мои рефлексы и человеческие способности.
Но вдруг темноту пронзил как бы луч прожектора, упавший сверху. В столбе света, который лился из пустоты, возникла шахматная доска с расставленными на ней фигурами.
Из ничего появились две руки на краю доски. Две костлявые руки с длинными пальцами, унизанными золотыми кольцами и перстнями с изумрудами.
Острый палец указал мне на белые фигуры.
- Начинайте, господин Милланд!
Голос ниоткуда, с ледяным звучанием, безжизненной тональности.
Мой невидимый противник скрыт в темной пустоте, частью которой он сам и является. В резком свете видны только его псевдочеловеческие руки, держащиеся за доску.
- На что мы играем?
- На вашу жизнь, господин Милланд.
- Но я - средний игрок...
Из пустоты донесся смешок, как бы свидетельствуя о противном.
- Напротив, вы очень сильны... Великолепный игрок...
Хитрость не удалась. Такое ощущение, что существо порылось в моей памяти и поспешило добавить:
- Шансы равные... Нужно, чтобы игра была равная... Впрочем, она и будет такой, поскольку мне нужна ваша жизнь.
- А не проще ли заполучить ее иным способом?
- Но я даю вам шанс выиграть, а сам могу проиграть. Если я не выиграю вашу жизнь, она не будет иметь для меня никакой ценности. Итак, господин Милланд, ваш ход...
Я двинул вперед пешку, потом слона, а затем развил атаку. Странная игра, впрочем, если речь идет о жизни человека, когда его можно прищелкнуть одним пальцем.
Четвертым ходом он взял моего слона и напал на ладью.
- И что же, вы все проблемы решаете с помощью игры, отдаетесь на волю случая?
Я попал в точку, ибо голос мне ответил:
- Да, все.
- Если я правильно понял, событие происходит в зависимости от того, выигрываете вы или проигрываете.
- Да, это универсальное правило, господин Милланд. Однако ваш ход. Должен сказать, что атаку вы провели превосходно. А возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мы рассматриваем игру во всех ее формах, как универсальное решение всех вопросов во Вселенной, а случайностей не существует. Случай - следствие множества условий и событий. Создавать случай с помощью игры кажется нам единственно справедливой возможностью бороться против самой универсализации игры. Выиграть или проиграть свою жизнь даже в шахматной партии означает предварительное признание своих прошлых ошибок.
- Какой же, в таком случае шанс у меня и мне подобных? Разыгрывать свою жизнь в шахматной партии!
Тут я беру у него слона, развивая атаку на королевском фланге.
Тишина. Потом прозвучал ответ:
- Возможность выиграть у нас или проиграть нам...
- Но к чему это все в конце концов? На что вы рассчитываете?
- Захватить ваш мир... ваше измерение... Ввести наши принципы и правила. Это универсальный закон, и в нем нет ничего сверхъестественного. Достаточно было найти путь в ваш мир. И мы нашли его. Так что ваша судьба предрешена.
Я ужаснулся такому откровенному цинизму.
Для этих существ завоевание нашего мира было простой игрой! Игрой по их правилам, со своей тактикой и зависящей не столько от ума, сколько от умения или слабой подготовки партнера. Все точь-в-точь, как на шахматной доске.
Хотя мой слон и контратаковал, меня не покидала мысль, что я поставил свою жизнь на кон при игре с дьяволом. Пока он защищался, моя мысль металась в поисках решения.
- Бог и Дьявол находятся в вечной оппозиции, господин Милланд. Как и в нашей партии, один из них должен проиграть.
- Ну и что же, по-вашему, в таком случае произойдет?
- Тогда шах и мат решат судьбу небесного трона.
- А как же быть с понятием всемогущества Бога?
В темноте прозвучал ледяной смех.
- Термин "всемогущество" совершенно несостоятелен. Уже само существование Сатаны противоречит понятию всемогущества. Я не согласен с этим. Силы у них равны и сталкиваются в игре добра и зла. А ставкой в этой игре является не что иное, как человечество.
Смех стал еще более циничным и грубым.
- Но это не должно, господин Милланд, мешать нашей игре. Если игра является постоянным противопоставлением порока и добродетели, то мы никак не можем от нее отказаться. Разве мы не подобие наших создателей?
Доводы его приводили меня в ужас, но, пользуясь беседой, я постепенно разбирался в его сильных и слабых сторонах, во всем их хитросплетении.
Я понял, что невидимка играет прекрасно. В ходе защитных комбинаций его рука одну за другой сняла мои пешки, и я почувствовал, что по спине у меня потек ледяной пот.
Проигрыш стоил потери моей души, судьба которой разыгрывалась в последних ходах, и в то же время у меня перед глазами возникала жалкая судьба человечества.
Делая ответный ход, я вдруг представил себе Бога, играющего с Сатаной на небесной шахматной доске, не обращая внимания на законы времени и пространства.
Как нас двоих с этим демоническим существом, я представил их, переходящих от надежды к отчаянию по мере того, как фигуры наступают, отступают, атакуют и контратакуют.
Да, возможно и такое... Игра может кончиться победой Сатаны и переоценкой ценностей... Я представил Бога, проигравшего свой Свет и гибнущего в вечном проклятии.
Нет! Это невозможно... невозможно... Это было бы слишком ужасно. Эта идея подброшена сим чужемирным созданием, чтобы смутить мой разум, вывести меня из равновесия, лишить ясности ума, которая мне сейчас так нужна для победы.
Я гнал прочь эти видения, отбрасывал их, чтобы максимально сконцентрироваться на последних атаках.
И тут я увидел выход.
Я бросил приманку, чтобы отвлечь внимание моего противника. Моя атака только начало цепной реакции, но нужно выдать ее за собственную неуклюжесть и неумелость.
Существо захихикало. Кажется, оно не заметило ловушку.
- Вы явно играете все хуже и хуже, господин Милланд. Ваша жизнь, как мне кажется, висит на волоске. На очень тонком волоске. Я даю вам время подумать.
Я проиграл ему еще одну пешку. Он уверен в своей победе, и вот тут-то я начал настоящую атаку. Атаку на его короля!
В этот момент я услышал нечто вроде глухого хрипа. Это было выражением глубокого удивления. Мой противник стал лихорадочно защищаться, но было уже поздно. Я полностью разрушил его защиту.
Он попался, сгорел.
Костлявые руки смели фигурки и оттолкнули доску, когда я объявил:
- Шах и мат!
Плохой игрок? Нет, я так не думаю. Я был в его власти, и он мог меня уничтожить одним движением руки, но сделать это, по его законам, можно было только путем игры. Это единственный способ, который он знал. Все остальное, будучи подчинено игре, отходило на второй план. Играть, играть во что бы то ни стало!
И он спокойно мне объявил:
- Вы свободны! Браво, господин Милланд. На этот раз вы выиграли...
- Я должен это понимать так, что мы еще встретимся?
- Конечно, но позже...
Я опустил голову.
- Хотелось бы задать вам еще один вопрос.
Конечно, этот вопрос касался Валери. Но существо подняло руки от пустой доски.
- Извините, но мы уже сказали друг другу все, что хотели сказать.
- И вы согласны теперь освободить своего противника?
- Вы считаете себя опасным противником, потому что думаете, что вам известны наши намерения? Потому что вы знаете судьбу свою и себе подобных? Потому что собираетесь предупредить человечество об опасности, которая ему угрожает?
Опять прозвучал тот же чудовищно циничный смех. Но теперь в нем слышалась еще и ирония.
Это и было последним ответом, который я услышал от невидимого существа. Оно исчезло вместе с шахматной доской и резким светом прожектора.
Стало темно. Я плавал в пустоте, не имеющей ни конца, ни начала, в темноте, для которой время не имеет никакого значения. Затем я как бы очнулся внутри большой круглой комнаты.
Совершенно круглой.
Круглые стены, как мне казалось, не имели ни одного отверстия. Они были сделаны из блестящего, матово светящегося металла. Потолок тоже был круглым и голым, Ощущение, что я в своем мире, побудило меня закричать что-то в селектор, нажав контакт.
"Да, да, господин Милланд, мы сейчас возвратим - вас обратно. Вытянитесь... Расслабьтесь..."
Я повиновался. Появилась какая-то смутная надежда. Я стал думать о Валери. Может быть...
"Не беспокойтесь ни о чем. Сначала речь пойдет о вас, господин Милланд..."
"Но что же случилось, почему вы не отвечали?"
"Лежите, лежите... Расслабьтесь... Внимание, мы включаем аппарат возвращения..."
Настаивать было бесполезно, и я повиновался. Стены комнаты стали вращаться и наконец превратились в тонкий светящийся круг...
У меня закружилась голова, и я закрыл глаза... Все мысли исчезли...
Время бежит... время течет... перед глазами вновь сновидения... Я "выныриваю на поверхность".
...Удушливая теплынь. Такое ощущение, что все атомы моего тела разлетаются осколками и исчезают мерцающими искорками.
Но вот болевые ощущения проходят.
Волна выбрасывает меня на берег сознания внутри моего тела. Моего настоящего тела из мяса и костей.
Голова тяжелая, веки жжет... Я поднимаю голову... оглядываюсь...
Я лежу на кушетке, мягкой и удобной... посреди слабо освещенной комнаты.
Круглые металлические стены.
Я посреди огромной...
Глава 12
...круглой комнаты.
Совершенно круглая комната.
Меня тошнит. Боже, как мне плохо.
Но где же я? Я не узнаю экспериментального блока в коттедже Ватсона.
Это странное место кажется мне совершенно незнакомым и даже каким-то зловещим, поскольку эта комната похожа на... О! Мои глаза, моя голова... Я не узнаю людей, толпящихся возле меня.
- Грейсон!
Чей-то силуэт танцует передо мной сквозь вуаль лихорадки. Я чувствую чью-то руку, трогающую мой лоб... вижу другую, которая протягивает мне чашку.
Я пью, глотаю, не понимая что, и снова закрываю глаза.
Эта молния! Единственное, что сохранилось в воспоминаниях о возвращении. И еще человеческая фигура, лежащая на поверхности озера. Эта гигантская фигура, лежащая спиной ко мне, кажущаяся спящей, в то время как озеро вокруг глотает звезды.
Одно и то же видение, которое преследует меня... наверное, какой-то фрейдистский символ, но разгадать его я не могу.
- Как вы себя чувствуете, Милланд?
Голос возвращает меня к действительности, и после нескольких безуспешных попыток я наконец открываю глаза.
Лихорадка проходит, становится легче дышать, мускулы чуть расслабились... Странное ощущение! Я не узнаю человека, который стоит возле меня. Своей бородой он напоминает какого-то патриарха.
Рядом с ним двое других ученых в белых халатах, шапочках и резиновых перчатках.
Но я не вижу ни Грейсона, ни Эймса, ни Дейтона, ни Линдсея.
- Кто вы?
- Я профессор Салливан, - отвечает мне бородатый. - Ничего не бойтесь, все идет хорошо. Попейте еще. Нужно вымыть все токсины, которые скопились у вас в организме. Пейте... пейте...
Я повинуюсь. Но что-то беспокоит меня в этой круглой комнате. Ах, вот что: отсутствует тело Валери! Но когда я задаю этот вопрос Салливану, он качает головой.
- Мы поговорим с вами позже. Сейчас вам следует отдохнуть. Ваш мозг и так получил сильный шок, не возбуждайте его понапрасну.
- Но мне нужно поговорить с вами... нужно, чтобы меня выслушали...
- Потом... потом...
- Это очень серьезно... Прошу вас... Это необходимо...
- Ладно... ладно... Успокойтесь.
Как я ни стараюсь, все бесполезно. По указанию Салливана меня водружают на тележку-каталку и перевозят из круглой комнаты в маленькую палату с покрытыми эмалевой краской стенами, где и оставляют под бдительным наблюдением молоденькой медсестры.
Мне снова дают пить, и я погружаюсь в сон. На этот раз глубокий, освежающий, без сновидений.
Глава 13
Молоденькая медсестра ждет, пока я переоденусь в чистую и продезинфицированную одежду, которую приготовили к моему пробуждению. Старая пропитана запахом пота и лекарств. Я расстаюсь с ней без всякого сожаления.
- Сюда, господин Милланд.
Дверь открывается в ярко освещенный коридор. Все это напоминает не то клинику, не то учебный центр, ибо все они строятся по одному образцу.
Залы, коридоры, лифты, белоснежные чистейшие стены и навощенные полы.
Это похоже на Мельбурн....
- Нет, не туда... Сюда, пожалуйста...
Я прохожу мимо прозрачных дверей и на какое-то мгновение застываю.
Внутри помещения я вдруг вижу Валери, лежащую на кровати. Никакого сомнения, это точно она или, по крайней мере, ее тело. Вокруг нее суетятся люди в белых халатах.
Воспоминания, связывающие нас, вновь возникают у меня в памяти, но в это время моего плеча касается рука медсестры.
- Пойдемте, господин Милланд, прошу вас, пойдемте...
Я позволяю довести себя до конца коридора, и когда открывается дверь, то попадаю в прохладное помещение, где вижу профессоров Грейсона и Эймса в компании с Салливаном.
Их улыбки кажутся мне несколько натянутыми.
Грейсон шагнул вперед и протянул мне руку.
- Мы счастливы, что вы вернулись, Милланд. Надеюсь, что вы уже чувствуете себя лучше. Все в порядке, не так ли?
Он указал мне на стул, а я тем временем заметил, что Салливан включает магнитофон. Катушки медленно вращаются.
Я взглянул на Грейсона.
- То, что я вам сейчас расскажу, очень серьезно, но прежде мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Во-первых, где мы находимся?
- В психиатрической клинике доктора Салливана, в окрестностях Бостона.
- Почему я здесь?
- По указанию судебно-медицинской комиссии. Мы не могли дальше продолжать опыт в коттедже Ватсона. Уверяю вас, что перевозка осуществлялась в самых благоприятных условиях. С другой стороны, требовалось все, чтобы создать наилучшие условия к вашему возвращению. Здесь вам обеспечен самый лучший уход и наблюдение.
- Но... я чувствую себя нормально...
- Мы в этом не сомневаемся, господин Милланд. Первые проведенные тесты в целом дали обнадеживающие результаты.
- Почему вы говорите "в целом"?
Ответил Салливан:
- Вы перенесли нервный шок. На уровне вашего сознания остается еще несколько шрамов, но это будет быстро исправлено, я гарантирую.
Удивительно, но я никогда не чувствовал себя столь здоровым душой и телом, как сейчас. Поэтому мне было несколько странно слышать такое. Я взглянул на Эймса. Он перестал хрустеть пальцами и внимательно смотрел на монету, которую подбрасывал на ладони.
Я обернулся к Грейсону.
- Теперь наступило время, когда я должен открыть вам глаза на существующее положение вещей. Вы знаете, Грейсон, что тот мир - реален, существует в действительности?
- Пятое измерение?
- В том смысле, в котором вы говорите, да. Вы следили за всеми фазами моего путешествия по энцефалоскопическому экрану? Так я полагаю?
- Конечно. Но были и некоторые провалы. Должен сказать, что у нас возникало немало технических трудностей при поддержании контакта с вами.
- Минуточку. Сколько времени длилось мое путешествие?
- Восемь суток.
Я посмотрел на него, разинув рот от удивления. Восемь суток! В это верилось с трудом. Но, впрочем, время значило здесь мало. Оно было вторичным, и я продолжил:
- Послушайте, Грейсон. То, в чем вы сомневались, произошло до совпадения в деталях и даже в еще большем масштабе. Мы сейчас накануне вторжения, подготовленного жуткими существами, населяющими пятое измерение. Их ничто не остановит, уверяю вас. Этот мир бессознательного скоро перехлестнет в нашу реальность, в то, что мы называем нашей действительностью. То, что произошло в ночь перед моим отправлением из коттеджа Ватсона, было лишь первой попыткой, или, если вы предпочитаете это слово, проверочным тестом... Но теперь путь им известен.
- Какой путь?
- Через Валери Ватсон!
- Бедная Валери, - вздохнул Эймс, продолжая подбрасывать монету. - Ну и что же дальше?
- А дальше существует звуковой аннигилятор, поглотитель шумов.
- Так. Все лучше и лучше... Продолжайте!
Я чувствовал, что меня охватывает какое-то болезненное состояние. Но что же, в конце концов, происходит? И я добавил:
- Эти феномены связаны один с другим. Я теперь понял стратегию этих "тихушников"...
- "Тихушников"? - удивился Салливан, с любопытством глядя на меня.
- Ну да. Я так их назвал, поскольку они могут существовать только в абсолютной тишине. Теперь понимаете?
Грейсон задумчиво кивнул головой. А Эймс все помалкивал, подбрасывая монетку.
- Это довольно любопытно. Доведите до конца вашу мысль, Милланд.
- Я долго размышлял над этой проблемой и полагаю, что в конце концов пришел к правильному выводу. Эти существа испытывают аллергию к звукам. Малейший шум разрушает их, как звуковой удар стеклянную витрину. Конечно, это только образное выражение, ибо для этих существ все обстоит значительно хуже. В результате звуковых вибраций их молекулярное строение разрушается. Так и случилось в коттедже Ватсона. Помните? Для того чтобы их нашествие было успешным, им необходимо эффективное средство для уничтожения звуков на Земле. Поняв, что Валери является для них своего рода психическим ключом, они воспользовались ею, чтобы влиять на мозг Ватсона. Грегори Ватсон построил поглотитель звуков по команде "тихушников". Поверьте мне, эти существа лучше разбираются в человеческой психике, чем мы с вами. Они манипулировали Ватсоном, заставляя его считать, что он действует самостоятельно, а тем временем Ватсон в своей гордыне и безумии думал только о господстве над миром. Полагаю, что этот аппарат нужно уничтожить.
Движение голов... вращение катушек магнитофона...
И тут раздался прямо-таки скрип из горла Грейсона:
- А не кажется ли вам, что вы несколько преувеличиваете, Милланд?
- Давайте посмотрим записи... Вы же должны были зарегистрировать мои контакты с Валери... Она ведь сама мне рассказала о сути этого аппарата. Вы видели этот мир так же, как и я. Он реально существует. Его ловушки, с которыми я сражался, тоже реальность. Не так ли?
- К несчастью, на этом пункте мы пока вынуждены закончить, - ответил Салливан. - И было бы хорошо, если бы мы с вами пришли к общему заключению...
- Интересно было бы узнать к какому...
- Хорошо. Реакции вашего подсознания под воздействием специальных "психорастворяющих веществ" создали или вызвали у вас в мозгу некие специфические картины, соткали, так сказать, определенное полотно, записавшееся в ваших нейронах. Все там смешалось и приняло вид кошмара. Да, Милланд, речь идет просто о кошмаре... Только о кошмаре, и ни о чем другом... Вы пережили этот кошмар, понимаете?
- Нет, это невозможно.
- Почему?
- Остается Валери. Она все еще пленница "тихушников". Они используют ее.
- Любой из нас скажет вам, что спасти ее невозможно. Мы просто поддерживаем работу ее сердца, но не питаем на ее счет никаких иллюзий. Вы тоже потерпели неудачу, Милланд, и теперь для нее все кончено.
Я замер на своем стуле, ибо понял, что, должно быть, произошло что-то ужасное, чего я не понимаю. Но я вернулся к спору.
- Грейсон! Но ведь были же отпечатки... черные следы... обрывки плоти. Это стоило жизни мисс Фойл...
Он покачал головой, глядя на меня.
- Должен сообщить вам, Милланд, то, чего вы не знаете и мы не знали тоже. Вскрытие тела мисс Фойл показало, что у нее случился сердечный приступ. Шум, внезапный страх, нервное перенапряжение - вот причина. Так заявили медэксперты. Что касается следов и отпечатков, о которых вы говорите, то здесь я вынужден признать правоту профессора Эймса. Он считает, что все мы стали жертвами коллективной галлюцинации.
- Галлюцинации?
- Да. Этот дом был набит наркотическими веществами, вы знаете об этом, а такие вещи при вдыхании не проходят даром, вызывая определенный эффект. В восьми случаях из десяти возникают разного рода галлюцинации.
И я понял, что он всеми силами пытается убедить меня в том, что черное - белое. Убедить, даже пренебрегая правдой.
- Что касается аннигилятора звуков, то запомните, господин Милланд, и поймите...
- Я внимательно вас слушаю.
- Так вот, мы проэкспериментировали с ним еще четыре-пять раз в присутствии государственной комиссии, созданной для расследования. Мы не могли взять на себя ответственность за столь важный государственный секрет. Понимаете?
- И что же произошло?
- Ничего. Аппарат разрушал звуки в радиусе ста метров. В луче. Вот и все.
Он улыбнулся, потом добавил:
- И никаких потусторонних проявлений!
С этого момента я исподтишка стал наблюдать за доктором Салливаном. Он, склонясь над своим столом, играл обломками спичек. Одним движением карандаша провел на листе бумаги линию и развлекался тем, что переводил спички то на одну, то на другую сторону. Я знал эту игру. Нужно было перевезти на другой берег реки негров-людоедов и белых. Суть была в том, чтобы не оставлять большинство каннибалов с белыми. Их постоянно должно быть поровну.
Я оторвал взгляд от этой идиотской игры и посмотрел на Грейсона:
- Ну и что же стало с аппаратом?
- С аппаратом, который наделал столько шума, - шутливо подчеркнул он. Сначала им занялось ФБР. Эти люди стремились узнать, как Ватсон смог создать такую вещь. Впрочем, это было и не столь уж важно. Главное в том, что благодаря этому аппарату наша страна обладает теперь мощнейшим новым оружием.
Тут я побледнел.
- Я... я не понимаю...
- Все очень просто. Достаточно построить более мощный аннигилятор звуков и направить его на противника, как тот тут же лишится всех своих средств связи. Это "немое и глухое" оружие послужит мощным боевым средством для разгрома врага.
Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?
Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?
Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.
- Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? - мягко спросил я.
- Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними...
- А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.
- Роберт, попытайся понять... Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?
- Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!
Она вздохнула, не в силах объяснить мне свою мысль.
- Это будет нашим концом, нашей гибелью, нашей смертью.
- Ну а если бы на карту была поставлена судьба человечества, то тогда как, Валери?
- Почему ты так говоришь?
Я уже было хотел сказать ей правду, ту правду, о которой догадывался... Рассказать о той опасности, которую видел.
Но нет, мне нужны были все ментальные способности Валери, все ее мужество, все остатки ее морального и физического сопротивления. А потом, какие доказательства я мог ей представить?
Единственное, что мне оставалось, - и я сказал ей об этом - вступить в контакт с этими существами и выяснить, что они собираются с нами сделать. Ну а в остальном я как-нибудь, может быть, и сам разберусь.
Я поймал взгляд Валери, которая, кажется, проникла мне в душу и читала мои мысли. Я увидел, что она побледнела, поняв мою решимость.
В этот момент у меня возникло ощущение, что мы знакомы с ней давным-давно, всю жизнь, как будто жили вдвоем с самого начала времен.
Я смотрел на нее, лежащую на траве, которая вдруг начала желтеть и сохнуть на глазах.
Надо же! Это выглядело так, как если бы осень неожиданно стала наступать на окружающий весенний сон.
Исчезли краски. Небо над нашими головами приняло свинцовый оттенок. Далекий лес рисовался теперь только в черных и белых тонах, как гигантский набросок углем на белом полотне.
Ничего вокруг... Только черное и белое... Немного серого...
Весь мир окрасился в три этих цвета.
- Роберт...
Я как-то разом качнулся вперед, чтобы удержать Валери. Я целовал ее губы, ни о чем больше не думая... Это было совершенно бессознательно...
Мир переворачивался... опрокидывался... рушился...
Глава 11
Валери больше нет со мной.
Она рассеялась с остатками этого мира. Руки мои обнимают пустоту и темноту. Меня обволакивает чернильно-черная ночь, и я плаваю во мраке и пустоте, в каком-то абсурдном небытие. Я пытаюсь пошевелиться, но все мои движения не имеют никакого смысла и значения.
Где же я? На этот раз я решил собрать все свое спокойствие и хладнокровие, стараясь не впасть в состояние ужаса.
Мне были необходимы весь мой ум и память, чтобы противостоять этой новой ловушке, ибо я понимал, что речь идет об еще одной попытке таинственных существ подвергнуть испытанию мои рефлексы и человеческие способности.
Но вдруг темноту пронзил как бы луч прожектора, упавший сверху. В столбе света, который лился из пустоты, возникла шахматная доска с расставленными на ней фигурами.
Из ничего появились две руки на краю доски. Две костлявые руки с длинными пальцами, унизанными золотыми кольцами и перстнями с изумрудами.
Острый палец указал мне на белые фигуры.
- Начинайте, господин Милланд!
Голос ниоткуда, с ледяным звучанием, безжизненной тональности.
Мой невидимый противник скрыт в темной пустоте, частью которой он сам и является. В резком свете видны только его псевдочеловеческие руки, держащиеся за доску.
- На что мы играем?
- На вашу жизнь, господин Милланд.
- Но я - средний игрок...
Из пустоты донесся смешок, как бы свидетельствуя о противном.
- Напротив, вы очень сильны... Великолепный игрок...
Хитрость не удалась. Такое ощущение, что существо порылось в моей памяти и поспешило добавить:
- Шансы равные... Нужно, чтобы игра была равная... Впрочем, она и будет такой, поскольку мне нужна ваша жизнь.
- А не проще ли заполучить ее иным способом?
- Но я даю вам шанс выиграть, а сам могу проиграть. Если я не выиграю вашу жизнь, она не будет иметь для меня никакой ценности. Итак, господин Милланд, ваш ход...
Я двинул вперед пешку, потом слона, а затем развил атаку. Странная игра, впрочем, если речь идет о жизни человека, когда его можно прищелкнуть одним пальцем.
Четвертым ходом он взял моего слона и напал на ладью.
- И что же, вы все проблемы решаете с помощью игры, отдаетесь на волю случая?
Я попал в точку, ибо голос мне ответил:
- Да, все.
- Если я правильно понял, событие происходит в зависимости от того, выигрываете вы или проигрываете.
- Да, это универсальное правило, господин Милланд. Однако ваш ход. Должен сказать, что атаку вы провели превосходно. А возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мы рассматриваем игру во всех ее формах, как универсальное решение всех вопросов во Вселенной, а случайностей не существует. Случай - следствие множества условий и событий. Создавать случай с помощью игры кажется нам единственно справедливой возможностью бороться против самой универсализации игры. Выиграть или проиграть свою жизнь даже в шахматной партии означает предварительное признание своих прошлых ошибок.
- Какой же, в таком случае шанс у меня и мне подобных? Разыгрывать свою жизнь в шахматной партии!
Тут я беру у него слона, развивая атаку на королевском фланге.
Тишина. Потом прозвучал ответ:
- Возможность выиграть у нас или проиграть нам...
- Но к чему это все в конце концов? На что вы рассчитываете?
- Захватить ваш мир... ваше измерение... Ввести наши принципы и правила. Это универсальный закон, и в нем нет ничего сверхъестественного. Достаточно было найти путь в ваш мир. И мы нашли его. Так что ваша судьба предрешена.
Я ужаснулся такому откровенному цинизму.
Для этих существ завоевание нашего мира было простой игрой! Игрой по их правилам, со своей тактикой и зависящей не столько от ума, сколько от умения или слабой подготовки партнера. Все точь-в-точь, как на шахматной доске.
Хотя мой слон и контратаковал, меня не покидала мысль, что я поставил свою жизнь на кон при игре с дьяволом. Пока он защищался, моя мысль металась в поисках решения.
- Бог и Дьявол находятся в вечной оппозиции, господин Милланд. Как и в нашей партии, один из них должен проиграть.
- Ну и что же, по-вашему, в таком случае произойдет?
- Тогда шах и мат решат судьбу небесного трона.
- А как же быть с понятием всемогущества Бога?
В темноте прозвучал ледяной смех.
- Термин "всемогущество" совершенно несостоятелен. Уже само существование Сатаны противоречит понятию всемогущества. Я не согласен с этим. Силы у них равны и сталкиваются в игре добра и зла. А ставкой в этой игре является не что иное, как человечество.
Смех стал еще более циничным и грубым.
- Но это не должно, господин Милланд, мешать нашей игре. Если игра является постоянным противопоставлением порока и добродетели, то мы никак не можем от нее отказаться. Разве мы не подобие наших создателей?
Доводы его приводили меня в ужас, но, пользуясь беседой, я постепенно разбирался в его сильных и слабых сторонах, во всем их хитросплетении.
Я понял, что невидимка играет прекрасно. В ходе защитных комбинаций его рука одну за другой сняла мои пешки, и я почувствовал, что по спине у меня потек ледяной пот.
Проигрыш стоил потери моей души, судьба которой разыгрывалась в последних ходах, и в то же время у меня перед глазами возникала жалкая судьба человечества.
Делая ответный ход, я вдруг представил себе Бога, играющего с Сатаной на небесной шахматной доске, не обращая внимания на законы времени и пространства.
Как нас двоих с этим демоническим существом, я представил их, переходящих от надежды к отчаянию по мере того, как фигуры наступают, отступают, атакуют и контратакуют.
Да, возможно и такое... Игра может кончиться победой Сатаны и переоценкой ценностей... Я представил Бога, проигравшего свой Свет и гибнущего в вечном проклятии.
Нет! Это невозможно... невозможно... Это было бы слишком ужасно. Эта идея подброшена сим чужемирным созданием, чтобы смутить мой разум, вывести меня из равновесия, лишить ясности ума, которая мне сейчас так нужна для победы.
Я гнал прочь эти видения, отбрасывал их, чтобы максимально сконцентрироваться на последних атаках.
И тут я увидел выход.
Я бросил приманку, чтобы отвлечь внимание моего противника. Моя атака только начало цепной реакции, но нужно выдать ее за собственную неуклюжесть и неумелость.
Существо захихикало. Кажется, оно не заметило ловушку.
- Вы явно играете все хуже и хуже, господин Милланд. Ваша жизнь, как мне кажется, висит на волоске. На очень тонком волоске. Я даю вам время подумать.
Я проиграл ему еще одну пешку. Он уверен в своей победе, и вот тут-то я начал настоящую атаку. Атаку на его короля!
В этот момент я услышал нечто вроде глухого хрипа. Это было выражением глубокого удивления. Мой противник стал лихорадочно защищаться, но было уже поздно. Я полностью разрушил его защиту.
Он попался, сгорел.
Костлявые руки смели фигурки и оттолкнули доску, когда я объявил:
- Шах и мат!
Плохой игрок? Нет, я так не думаю. Я был в его власти, и он мог меня уничтожить одним движением руки, но сделать это, по его законам, можно было только путем игры. Это единственный способ, который он знал. Все остальное, будучи подчинено игре, отходило на второй план. Играть, играть во что бы то ни стало!
И он спокойно мне объявил:
- Вы свободны! Браво, господин Милланд. На этот раз вы выиграли...
- Я должен это понимать так, что мы еще встретимся?
- Конечно, но позже...
Я опустил голову.
- Хотелось бы задать вам еще один вопрос.
Конечно, этот вопрос касался Валери. Но существо подняло руки от пустой доски.
- Извините, но мы уже сказали друг другу все, что хотели сказать.
- И вы согласны теперь освободить своего противника?
- Вы считаете себя опасным противником, потому что думаете, что вам известны наши намерения? Потому что вы знаете судьбу свою и себе подобных? Потому что собираетесь предупредить человечество об опасности, которая ему угрожает?
Опять прозвучал тот же чудовищно циничный смех. Но теперь в нем слышалась еще и ирония.
Это и было последним ответом, который я услышал от невидимого существа. Оно исчезло вместе с шахматной доской и резким светом прожектора.
Стало темно. Я плавал в пустоте, не имеющей ни конца, ни начала, в темноте, для которой время не имеет никакого значения. Затем я как бы очнулся внутри большой круглой комнаты.
Совершенно круглой.
Круглые стены, как мне казалось, не имели ни одного отверстия. Они были сделаны из блестящего, матово светящегося металла. Потолок тоже был круглым и голым, Ощущение, что я в своем мире, побудило меня закричать что-то в селектор, нажав контакт.
"Да, да, господин Милланд, мы сейчас возвратим - вас обратно. Вытянитесь... Расслабьтесь..."
Я повиновался. Появилась какая-то смутная надежда. Я стал думать о Валери. Может быть...
"Не беспокойтесь ни о чем. Сначала речь пойдет о вас, господин Милланд..."
"Но что же случилось, почему вы не отвечали?"
"Лежите, лежите... Расслабьтесь... Внимание, мы включаем аппарат возвращения..."
Настаивать было бесполезно, и я повиновался. Стены комнаты стали вращаться и наконец превратились в тонкий светящийся круг...
У меня закружилась голова, и я закрыл глаза... Все мысли исчезли...
Время бежит... время течет... перед глазами вновь сновидения... Я "выныриваю на поверхность".
...Удушливая теплынь. Такое ощущение, что все атомы моего тела разлетаются осколками и исчезают мерцающими искорками.
Но вот болевые ощущения проходят.
Волна выбрасывает меня на берег сознания внутри моего тела. Моего настоящего тела из мяса и костей.
Голова тяжелая, веки жжет... Я поднимаю голову... оглядываюсь...
Я лежу на кушетке, мягкой и удобной... посреди слабо освещенной комнаты.
Круглые металлические стены.
Я посреди огромной...
Глава 12
...круглой комнаты.
Совершенно круглая комната.
Меня тошнит. Боже, как мне плохо.
Но где же я? Я не узнаю экспериментального блока в коттедже Ватсона.
Это странное место кажется мне совершенно незнакомым и даже каким-то зловещим, поскольку эта комната похожа на... О! Мои глаза, моя голова... Я не узнаю людей, толпящихся возле меня.
- Грейсон!
Чей-то силуэт танцует передо мной сквозь вуаль лихорадки. Я чувствую чью-то руку, трогающую мой лоб... вижу другую, которая протягивает мне чашку.
Я пью, глотаю, не понимая что, и снова закрываю глаза.
Эта молния! Единственное, что сохранилось в воспоминаниях о возвращении. И еще человеческая фигура, лежащая на поверхности озера. Эта гигантская фигура, лежащая спиной ко мне, кажущаяся спящей, в то время как озеро вокруг глотает звезды.
Одно и то же видение, которое преследует меня... наверное, какой-то фрейдистский символ, но разгадать его я не могу.
- Как вы себя чувствуете, Милланд?
Голос возвращает меня к действительности, и после нескольких безуспешных попыток я наконец открываю глаза.
Лихорадка проходит, становится легче дышать, мускулы чуть расслабились... Странное ощущение! Я не узнаю человека, который стоит возле меня. Своей бородой он напоминает какого-то патриарха.
Рядом с ним двое других ученых в белых халатах, шапочках и резиновых перчатках.
Но я не вижу ни Грейсона, ни Эймса, ни Дейтона, ни Линдсея.
- Кто вы?
- Я профессор Салливан, - отвечает мне бородатый. - Ничего не бойтесь, все идет хорошо. Попейте еще. Нужно вымыть все токсины, которые скопились у вас в организме. Пейте... пейте...
Я повинуюсь. Но что-то беспокоит меня в этой круглой комнате. Ах, вот что: отсутствует тело Валери! Но когда я задаю этот вопрос Салливану, он качает головой.
- Мы поговорим с вами позже. Сейчас вам следует отдохнуть. Ваш мозг и так получил сильный шок, не возбуждайте его понапрасну.
- Но мне нужно поговорить с вами... нужно, чтобы меня выслушали...
- Потом... потом...
- Это очень серьезно... Прошу вас... Это необходимо...
- Ладно... ладно... Успокойтесь.
Как я ни стараюсь, все бесполезно. По указанию Салливана меня водружают на тележку-каталку и перевозят из круглой комнаты в маленькую палату с покрытыми эмалевой краской стенами, где и оставляют под бдительным наблюдением молоденькой медсестры.
Мне снова дают пить, и я погружаюсь в сон. На этот раз глубокий, освежающий, без сновидений.
Глава 13
Молоденькая медсестра ждет, пока я переоденусь в чистую и продезинфицированную одежду, которую приготовили к моему пробуждению. Старая пропитана запахом пота и лекарств. Я расстаюсь с ней без всякого сожаления.
- Сюда, господин Милланд.
Дверь открывается в ярко освещенный коридор. Все это напоминает не то клинику, не то учебный центр, ибо все они строятся по одному образцу.
Залы, коридоры, лифты, белоснежные чистейшие стены и навощенные полы.
Это похоже на Мельбурн....
- Нет, не туда... Сюда, пожалуйста...
Я прохожу мимо прозрачных дверей и на какое-то мгновение застываю.
Внутри помещения я вдруг вижу Валери, лежащую на кровати. Никакого сомнения, это точно она или, по крайней мере, ее тело. Вокруг нее суетятся люди в белых халатах.
Воспоминания, связывающие нас, вновь возникают у меня в памяти, но в это время моего плеча касается рука медсестры.
- Пойдемте, господин Милланд, прошу вас, пойдемте...
Я позволяю довести себя до конца коридора, и когда открывается дверь, то попадаю в прохладное помещение, где вижу профессоров Грейсона и Эймса в компании с Салливаном.
Их улыбки кажутся мне несколько натянутыми.
Грейсон шагнул вперед и протянул мне руку.
- Мы счастливы, что вы вернулись, Милланд. Надеюсь, что вы уже чувствуете себя лучше. Все в порядке, не так ли?
Он указал мне на стул, а я тем временем заметил, что Салливан включает магнитофон. Катушки медленно вращаются.
Я взглянул на Грейсона.
- То, что я вам сейчас расскажу, очень серьезно, но прежде мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Во-первых, где мы находимся?
- В психиатрической клинике доктора Салливана, в окрестностях Бостона.
- Почему я здесь?
- По указанию судебно-медицинской комиссии. Мы не могли дальше продолжать опыт в коттедже Ватсона. Уверяю вас, что перевозка осуществлялась в самых благоприятных условиях. С другой стороны, требовалось все, чтобы создать наилучшие условия к вашему возвращению. Здесь вам обеспечен самый лучший уход и наблюдение.
- Но... я чувствую себя нормально...
- Мы в этом не сомневаемся, господин Милланд. Первые проведенные тесты в целом дали обнадеживающие результаты.
- Почему вы говорите "в целом"?
Ответил Салливан:
- Вы перенесли нервный шок. На уровне вашего сознания остается еще несколько шрамов, но это будет быстро исправлено, я гарантирую.
Удивительно, но я никогда не чувствовал себя столь здоровым душой и телом, как сейчас. Поэтому мне было несколько странно слышать такое. Я взглянул на Эймса. Он перестал хрустеть пальцами и внимательно смотрел на монету, которую подбрасывал на ладони.
Я обернулся к Грейсону.
- Теперь наступило время, когда я должен открыть вам глаза на существующее положение вещей. Вы знаете, Грейсон, что тот мир - реален, существует в действительности?
- Пятое измерение?
- В том смысле, в котором вы говорите, да. Вы следили за всеми фазами моего путешествия по энцефалоскопическому экрану? Так я полагаю?
- Конечно. Но были и некоторые провалы. Должен сказать, что у нас возникало немало технических трудностей при поддержании контакта с вами.
- Минуточку. Сколько времени длилось мое путешествие?
- Восемь суток.
Я посмотрел на него, разинув рот от удивления. Восемь суток! В это верилось с трудом. Но, впрочем, время значило здесь мало. Оно было вторичным, и я продолжил:
- Послушайте, Грейсон. То, в чем вы сомневались, произошло до совпадения в деталях и даже в еще большем масштабе. Мы сейчас накануне вторжения, подготовленного жуткими существами, населяющими пятое измерение. Их ничто не остановит, уверяю вас. Этот мир бессознательного скоро перехлестнет в нашу реальность, в то, что мы называем нашей действительностью. То, что произошло в ночь перед моим отправлением из коттеджа Ватсона, было лишь первой попыткой, или, если вы предпочитаете это слово, проверочным тестом... Но теперь путь им известен.
- Какой путь?
- Через Валери Ватсон!
- Бедная Валери, - вздохнул Эймс, продолжая подбрасывать монету. - Ну и что же дальше?
- А дальше существует звуковой аннигилятор, поглотитель шумов.
- Так. Все лучше и лучше... Продолжайте!
Я чувствовал, что меня охватывает какое-то болезненное состояние. Но что же, в конце концов, происходит? И я добавил:
- Эти феномены связаны один с другим. Я теперь понял стратегию этих "тихушников"...
- "Тихушников"? - удивился Салливан, с любопытством глядя на меня.
- Ну да. Я так их назвал, поскольку они могут существовать только в абсолютной тишине. Теперь понимаете?
Грейсон задумчиво кивнул головой. А Эймс все помалкивал, подбрасывая монетку.
- Это довольно любопытно. Доведите до конца вашу мысль, Милланд.
- Я долго размышлял над этой проблемой и полагаю, что в конце концов пришел к правильному выводу. Эти существа испытывают аллергию к звукам. Малейший шум разрушает их, как звуковой удар стеклянную витрину. Конечно, это только образное выражение, ибо для этих существ все обстоит значительно хуже. В результате звуковых вибраций их молекулярное строение разрушается. Так и случилось в коттедже Ватсона. Помните? Для того чтобы их нашествие было успешным, им необходимо эффективное средство для уничтожения звуков на Земле. Поняв, что Валери является для них своего рода психическим ключом, они воспользовались ею, чтобы влиять на мозг Ватсона. Грегори Ватсон построил поглотитель звуков по команде "тихушников". Поверьте мне, эти существа лучше разбираются в человеческой психике, чем мы с вами. Они манипулировали Ватсоном, заставляя его считать, что он действует самостоятельно, а тем временем Ватсон в своей гордыне и безумии думал только о господстве над миром. Полагаю, что этот аппарат нужно уничтожить.
Движение голов... вращение катушек магнитофона...
И тут раздался прямо-таки скрип из горла Грейсона:
- А не кажется ли вам, что вы несколько преувеличиваете, Милланд?
- Давайте посмотрим записи... Вы же должны были зарегистрировать мои контакты с Валери... Она ведь сама мне рассказала о сути этого аппарата. Вы видели этот мир так же, как и я. Он реально существует. Его ловушки, с которыми я сражался, тоже реальность. Не так ли?
- К несчастью, на этом пункте мы пока вынуждены закончить, - ответил Салливан. - И было бы хорошо, если бы мы с вами пришли к общему заключению...
- Интересно было бы узнать к какому...
- Хорошо. Реакции вашего подсознания под воздействием специальных "психорастворяющих веществ" создали или вызвали у вас в мозгу некие специфические картины, соткали, так сказать, определенное полотно, записавшееся в ваших нейронах. Все там смешалось и приняло вид кошмара. Да, Милланд, речь идет просто о кошмаре... Только о кошмаре, и ни о чем другом... Вы пережили этот кошмар, понимаете?
- Нет, это невозможно.
- Почему?
- Остается Валери. Она все еще пленница "тихушников". Они используют ее.
- Любой из нас скажет вам, что спасти ее невозможно. Мы просто поддерживаем работу ее сердца, но не питаем на ее счет никаких иллюзий. Вы тоже потерпели неудачу, Милланд, и теперь для нее все кончено.
Я замер на своем стуле, ибо понял, что, должно быть, произошло что-то ужасное, чего я не понимаю. Но я вернулся к спору.
- Грейсон! Но ведь были же отпечатки... черные следы... обрывки плоти. Это стоило жизни мисс Фойл...
Он покачал головой, глядя на меня.
- Должен сообщить вам, Милланд, то, чего вы не знаете и мы не знали тоже. Вскрытие тела мисс Фойл показало, что у нее случился сердечный приступ. Шум, внезапный страх, нервное перенапряжение - вот причина. Так заявили медэксперты. Что касается следов и отпечатков, о которых вы говорите, то здесь я вынужден признать правоту профессора Эймса. Он считает, что все мы стали жертвами коллективной галлюцинации.
- Галлюцинации?
- Да. Этот дом был набит наркотическими веществами, вы знаете об этом, а такие вещи при вдыхании не проходят даром, вызывая определенный эффект. В восьми случаях из десяти возникают разного рода галлюцинации.
И я понял, что он всеми силами пытается убедить меня в том, что черное - белое. Убедить, даже пренебрегая правдой.
- Что касается аннигилятора звуков, то запомните, господин Милланд, и поймите...
- Я внимательно вас слушаю.
- Так вот, мы проэкспериментировали с ним еще четыре-пять раз в присутствии государственной комиссии, созданной для расследования. Мы не могли взять на себя ответственность за столь важный государственный секрет. Понимаете?
- И что же произошло?
- Ничего. Аппарат разрушал звуки в радиусе ста метров. В луче. Вот и все.
Он улыбнулся, потом добавил:
- И никаких потусторонних проявлений!
С этого момента я исподтишка стал наблюдать за доктором Салливаном. Он, склонясь над своим столом, играл обломками спичек. Одним движением карандаша провел на листе бумаги линию и развлекался тем, что переводил спички то на одну, то на другую сторону. Я знал эту игру. Нужно было перевезти на другой берег реки негров-людоедов и белых. Суть была в том, чтобы не оставлять большинство каннибалов с белыми. Их постоянно должно быть поровну.
Я оторвал взгляд от этой идиотской игры и посмотрел на Грейсона:
- Ну и что же стало с аппаратом?
- С аппаратом, который наделал столько шума, - шутливо подчеркнул он. Сначала им занялось ФБР. Эти люди стремились узнать, как Ватсон смог создать такую вещь. Впрочем, это было и не столь уж важно. Главное в том, что благодаря этому аппарату наша страна обладает теперь мощнейшим новым оружием.
Тут я побледнел.
- Я... я не понимаю...
- Все очень просто. Достаточно построить более мощный аннигилятор звуков и направить его на противника, как тот тут же лишится всех своих средств связи. Это "немое и глухое" оружие послужит мощным боевым средством для разгрома врага.