А теперь — про то самое необыкновенное исключение, про Титанию, фею неожиданностей, дочь Урана, правителя неба.
Вот уж здесь аборигены нашлись, это точно! Великий Уильям Гершель, профессиональный музыкант и астроном-любитель, вроде как наткнулся на Уран в 1781 году и обнаружил его спутник, Титанию, шестью годами позднее. Вопросы есть?
— Вопрос: Не могли бы вы дать описание?
— Ответ: Ну, Уран испещрен очень яркими облачными полосами — оранжевыми, красными…
— В: Мы не про Уран, а про Титанию.
— О: Ах да, конечно, волшебная луна. Знаете, у Природы скорее всего есть чувство юмора; почти в каждую систему или комбинацию она добавляет хоть чуть-чуть чего-то такого психованного, с задвигом, видимо чтобы показать нос гармонии и порядку. Сразу приходит на ум знаменитое изречение Роджера Бэкона: «Не бывает совершенной красоты без некоторой странности пропорций».
— В: Френсиса.
— О: Простите?
— В: Не Роджера, а Френсиса Бэкона.
— О: Ну конечно же, Френсиса. Спасибо. Так вот, в Солнечной системе роль этой странности играет Титания, предмет всеобщего восхищения и причина всеобщего же раздражения. Восхищения — ибо немногие имеющиеся у нас ключи и намеки вызывают восторженное предвкушение, а раздражение — ибо мы их не понимаем.
— В: На что они похожи?
— О: Если вы знакомы с кристаллами, то, несомненно, знаете, что почти в любом кристалле могут содержаться жидкие включения размером от долей микрона до нескольких сантиметров. Включения диаметром больше миллиметра встречаются весьма не часто, а уж сантиметровые — это музейные рариреты.
— В: Мне казалось, такие включения обесценивают драгоценные камни.
— О: Совершенно верно, но сейчас нас интересует не стоимость кристаллов, а их геология. В большинстве случаев пустоты кристаллов заполнены раствором самых разнообразных солей в концентрации от почти чистой воды до насыщенного рассола. Чаще всего включение содержит в себе газовый пузырек. Если такой пузырек достаточно мал, чтобы реагировать на флюктуации количества молекул, сталкивающихся с ним, он постоянно дергается из стороны в сторону, совершает броуновское движение.
n^1 | mg (p — p') No (h1 — h2) |
— = exp | — | n^2 | pRT |
— В: Мы перестали что-либо понимать, вы заметили?
— О: Пардон. Я просто решил щегольнуть красивой эйнштейновской формулой. Как бы там ни было, это очень впечатляет — смотреть на пузырек в микроскоп и думать, что такое вот нервное расхаживание по клетке продолжается уже миллиард лет.
— В: Когда же вы дойдете до Титании, этой волшебной луны?
— О: Не торопитесь. Некоторые включения содержат в себе кристаллик, иногда даже не один, некоторые состоят из несмешивающихся жидкостей, некоторые — из одного только газа. Иногда кристаллики, находящиеся во включении, сами содержат жидкостные включения с пузырьками в них, и так — ad infinitum [6]. Теперь увеличьте это до размера в тысячу миль — а это и есть ее диаметр — и вы получите Титанию, самую психованную особу во всей нашей Солнечной системе.
— В: Чего?
— О: Вот именно. Под поверхностной коркой из всякого метеоритного мусора, накопившегося за бессчетные эпохи, спутник представляет собой скопление кристаллов, рознящихся по размерам от фута до мили.
— В: И вы хотите, чтобы мы поверили?
— О: А в чем, собственно, дело? Модели внутренней структуры планет и спутников все время пересматриваются. Выказывалось даже предположение, что сама Земля является живым существом, мы просто не можем копнуть достаточно глубоко, чтобы это выяснить. Известно, что образование Солнечной системы было процессом неизмеримо более сложным, чем какая-то там конденсация газов в твердые тела.
— В: Так что же насчет кристаллов Титании?
— О: В них уйма включений и включений внутри включений, ad infinitum.
— В: Они что, тоже живые?
— О: Этого мы не знаем, зато мы знаем, что в них есть живые существа, эволюционировавшие в процессе собственного броуновского движения. Они удивительны, загадочны и доводят до отчаяния тем, что не позволяют людям посетить себя и исследовать. Их лозунг — «Титания для титанианцев».
— В: На что они похожи?
— О: Включения? Нечто вроде протовселенной. Они самосветящиеся; подлетев достаточно близко, чтобы рассмотреть их через наносную корку, можно иногда видеть, что они вспыхивают в такт, либо в противофазе. Очень вероятно, что между ними существует некая осмотическая или молекулярная связь, которая…
— В: Нет, нет. Аборигены. Жители Титании. На что похожи они?
— О: О, титанианцы… На что похожи? На итальянцев, англичан, французов, китайцев, немцев, на вашу жену, на вашего мужа, на трех любовников, двух дантистов и куропатку на ветке. [Один из наиболее известных образцов английской детской поэзии — рождественская песенка (одновременно — игровое стихотворение) «Двенадцать дней Рождества».
В первый день Рождества мне любимый прислал Одну куропатку на ветке.
На второй день Рождества мне любимый прислал Двух серых горлиц И одну куропатку на ветке.
Итак далее, по нарастающей, вплоть до последней строфы:
На двенадцатый день Рождества мне любимый прислал Двенадцать барабанщиков, барабанщики барабанили Одиннадцать лордов, лорды скакали Десять флейтистов, флейтисты свистели Девять жонглеров, жонглеры жонглировали Восемь молочниц, молочницы доили Семь лебедей, лебеди плыли Шесть гусей, гуси лежали Пять золотых колец, Четырех черных Дроздов.
Трех французских куриц, Двух серых горлиц И куропатку на ветке.
Здесь Одесса Партридж обыгрывает свою фамилию, но это — не последнее употребление «Двенадцати дней Рождества» в данном романе.]
— В: Не надо шутить. На что они похожи?
— О: А кто тут шутит? Они похожи на любое живое существо. Титанианцы
— полиморфы, то есть, в переводе на нормальный язык, они могут принять любую форму, какую им только заблагорассудится.
— В: И любой пол?
— О: Нет. Мальчики есть мальчики, а девочки есть девочки, и размножаются они не почкованием.
— В: Это — чуждая цивилизация?
— О: Чуждая, но не в смысле, что с какой-то там далекой звезды. Они — продукт сугубо домашнего, внутри-солнечносистемного производства, хотя отличаются от нашей расы буквально во всем.
— В: Это древняя цивилизация?
— О: Возникла она не позже земного третичного периода, миллионов эдак пятьдесят лет тому назад.
— В: Примитивная?
— О: Нет, они ушли так далеко вперед, что нам и спины их не видно.
— В: Почему же тогда титанианцы никогда не посещали Землю?
— О: А с чего вы решили, что не посещали? Не исключено, что фараон Тутанхамон был титанианцем. Или Покахонтас. Или Эйнштейн. Или Рин-тин-тин. Или Гигантский Моллюск сумасшедшего ученого, тот, который расколошматил Кубу… или это был Сумасшедший Моллюск гигантского ученого?
— В: Как? Они что, опасны?
— О: Ни в коем случае, они полны забав и проказ. Никогда не знаешь, что они придумают через секунду. Эльфы и феи неожиданностей.
И одна из этих фей влюбилась в Синэргиста.
Сам Синэргист об этом и не подозревал, но мы следили за ним и пользовались им вроде как охотничьей собакой многие уже годы: он проходил у нас под кодовым именем «Пойнтер». Вам, конечно, интересно, как это мы его использовали. Поясню на примере.
Солнечную завалили поддельными монетами и жетонами, безукоризненно изготовленными из мельхиора — вместо полагающегося серебра. Мы сПЛАНировали операцию (ПЛАН — это аббревиатура Программы Логического Анализа Направлений) — то есть изучили схемы перемещения подделок с Марса во все уголки Солнечной системы, однако никакого планирования в прямом смысле этого слова не получилось. Нам не удавалось обнаружить Критический Путь, по которому следует нанести удар. Иными словами, мы хотели, но не могли найти одну ниточку, оборвав которую разом можно было бы покончить со всей паутиной.
Так вот, «Пойнтер» находился в Лондонском Куполе, работая над крупным материалом по кокни для агентства «Солар Медиа». В процессе он изучил все относящиеся к делу структуры, включая традиционный рифмованный сленг кокни. Ну, знаете — «кружка» вместо «документ» — кружка пива — ксива: «прыгда» вместо «тюремное заключение» — прыг да скок — срок; «шик» вместо «треск» (а «треск», надо вам сказать, это и есть фальшивые деньги) — шик и блеск — треск. Вот тут мы и нашли вожделенный наш Критический Путь.
Дело в том, что на Новом Стрэнде располагался антикварный магазин «Шик и блеск», специализировавшийся на старинных кубках, наградных, изукрашенных чеканкой мечах и шпагах, каких-то там необыкновенных жезлах, булавах, председательских молотках — в общем, на всякой такой хурде-мурде. Магазин весьма шикарный, весьма дорогой. Мы-то, высунув языки, прочесывали все плавильные мастерские — искали, откуда берутся липовые монеты, а вот он, источник этот, прямо у нас под носом, да еще с бессознательной подсказкой на вывеске. В этих старинных кубках не было ни грамма серебра, чистейший мельхиор.
Мы располагали уймой информации про «Пойнтера», служба обязывала, но происхождение этого чуда природы оставалось для нас загадкой — он и сам его не знал. Для объяснения странной этой ситуации я, пожалуй, опишу вам первую свою с ним встречу — вскоре после того, как мы догадались, что можем использовать его уникальные способности в своих целях.
Произошло это в доме Джея Йейла, на очередном замечательном сборище. Джей — профессиональный искусствовед и коллекционирует людей ровно так же, как и картины. Среди дюжины гостей был и главный протеже Йейла, Синэргист. Этот высокий, угловатый парень, лет примерно тридцати, производил странноватое впечатление: все время казалось, что без одежды ему было бы удобнее.
Так вести себя умеют очень немногие знаменитости, только самые из них лучшие — а ведь Синэргист действительно был в некотором роде знаменит. Веселый, уравновешенный, он вроде как не принимал себя всерьез; все время ощущалось — он искренне считает, что мало заслужил свою славу, что главное тут — слепая удача.
Человек, добившийся успеха, спокойный, уравновешенный и вообще лишенный каких бы то ни было видимых изъянов, легко вызывает враждебное к себе отношение. Изъянов внутренних, личных у Синэргиста хватало, тут уж и к бабке не ходить, но был также и один наружный, любопытный и невольно приковывавший внимание — крайне необычные изображения солнечного диска, даже не вытатуированные, а прямо вырезанные на обеих его щеках. В попытке хоть немного прикрыть неожиданные эти орнаменты Синэргист всегда носил огромные очки в толстой черной оправе; у него образовалась привычка опускать очки вниз, чтобы спрятать шрамы получше, привычка настолько автоматическая, что она почти превратилась в тик.
Конечно же, это был Роуг Уинтер; когда во время болтовни возникла небольшая пауза, я спросила его:
— «Роуг» [7] — это что, прозвище?
Спросила, как вы понимаете, сугубо для завязки разговора, я знала о нем буквально все.
— Нет, — ответствовал он серьезно и даже торжественно. — Это сокращение, а полное имя — Роуг Элефант, то есть Слон-убийца. Доктор Йейл подобрал меня в Африке, застрелив предварительно мою мать. Ее скрестил с гориллой некий скотовод, пришелец с альфы Волопаса. — Он подергал очки. — Нет, зачем же я вру. В действительности это сокращение от Самец-Негодяй, Йейл подобрал меня в борделе, пристрелив предварительно бандершу. Милейшая мадам Брюс, она была мне как мать!.. — Снова очки. — Но если вы хотите знать истинную правду, — все это убийственно серьезным голосом — то мое полное имя — Уинтер с роуг-галереи, Бандитской Витрины. Застрелив главного инспектора Скотленд-Ярда, доктор Йейл…
— Перестань, сынок, перестань, — рассмеялся Йейл. Смеялись и все остальные. — Расскажи хорошей тете, каким образом сделал я величайшее открытие своей жизни.
— Ничего не знаю про эту самую величайшесть, сэр, но открытие — ваше, вы о нем и рассказывайте. Кой черт, неужели я способен слямзить у вас такое удовольствие?
— Да, — улыбнулся Йейл, — я дал тебе вполне приличное воспитание. Короче, разведчики Маори подобрали на Ганимеде, среди обломков космического корабля, младенца, остальные пассажиры погибли. Нежное создание было доставлено в купол, где его усыновил сам король — или вождь, я в этом плохо разбираюсь — Те Юинта.
— У него не было сыновей, — пояснил Уинтер, — одни дочки. Когда Юинта умрет, я сразу стану большой шишкой — как ни говори, все-таки король.
— Теперь вам должно быть понятно, откуда взялись на щеках Роуга знаки королевского достоинства, которых он так стесняется — уж не знаю и почему.
— Дело в том, что перед ними не может устоять ни одна девушка, — сказал Уинтер, снова подергав очки. — Не может устоять на месте и бежит, бежит, бежит…
Зная послужной список Роуга по женской части, я едва не хихикнула — и была почти уверена, что он это заметил.
— Маори назвали младенца Роуг, — продолжал Йейл. — Только эти буквы и можно было разобрать из всего идентификационного названия корабля. Р-черточка-О-Г. Р-ОГ Юинта, произносится с долгим «о», как Роуг. Верно, сынок?
— По звуку это больше похоже на Р-хрюк-Г, сэр, — сказал Уинтер и произнес свое имя на манер маори. — У некоторых возникает желание ответить: «Gesundheit» [8].
— Конец первого акта, — объявил Йейл. — Акт второй. Я прибываю в купол Маори, чтобы посмотреть на их восхитительную резьбу по дереву, и натыкаюсь на десятилетнего мальчишку, гуляющего со своей старшей сестрой. Платье сестры расшито бусами, мальчишка тычет в эти бусы пальцем и пытается объяснить найденную им закономерность их расположения.
— И что же это была за закономерность? — спросила я.
— Скажи хорошей тете, Р-хрюк-Г.
— Там же все было совсем просто. — Уинтер снова подергал очки. — Бусинки и пустые стежки располагались треугольниками:
Красный-Красный-Красный-Красный-Красный Стежок-Стежок-Стежок-Стежок Черный-Черный Стежок
— Да избавит Господь простых смертных от гениев! — в деланном отчаянии закатил глаза Йейл. — Вы слышали, как этот молодой человек сказал «треугольник»? И он всегда так: и говорит, и живет сплошными структурами. Придется мне перевести. Королевский сын ткнул в группу из восьми красных бусинок и поднял один палец. Затем он ткнул в четыре стежка и сделал жест, обозначающий у маори нуль. Затем — две черные бусинки и опять один палец вверх. Пустой стежок и знак нуля. Затем он провел ладонью по треугольнику и поднял вверх все десять пальцев. Его сестра захихикала, она боится щекотки, и это было мое открытие.
— Какое? — спросила я. — Что девочки боятся щекотки?
— Конечно же нет. Что ее брат — гений.
— В области вышивания бусами?
— Покрутите шариками, мадам. Одна группа из восьми бусин, нет четырех; одна из двух, нет одной. Королевское дитятко считало в двоичной системе. Один-нуль-один-нуль равно десяти.
— Это же было совсем просто, — повторил Уинтер.
— Чего? Просто? — негодующе фыркнул Йейл. — Просто неграмотный голозадый ребенок из племени маори взял себе и открыл двоичную систему счисления. Ну, я, конечно же, договорился с королем Те Юинтой, отвез Р-хрюк-Г на Землю, заменил маловразумительное имя мальчишки на простое английское Роуг Уинтер и взялся за его образование. И тут возникла неожиданная проблема: в какую, спрашивается, дыру надо заткнуть ребенка с гениальными способностями по части структур?
— Математика? — неуверенно предположила я.
— Это было номер два. Из-за личных моих склонностей номером первым стало искусство. Парень поехал в Париж, начал с блеском, но затем как-то поскучнел и бросил занятия. Потом математика в МТИ — с тем же результатом. Архитектура в Принстоне, бизнес в Гарварде, музыка в Джуллиардской школе, медицина в Корнеллс, конструирование куполов в Тальесине, астрофизика в Паломаре — везде одна история: блестящее начало, потеря интереса, отчисление.
— Все эти науки какие-то узкие, раздельные, — пожаловался Уинтер. — Части целого, совершенно друг с другом не связанные. А мне было нужно именно целое.
— К моменту, когда у меня окончательно опустились руки, этот красавец достиг уже совершеннолетия, так что подумал я, подумал — и выгнал его.
— Сопроводив это поркой, — Уинтер съежился, словно от страха и боли.
— Сопроводив это тысячей кредитов на Wanderjahr и строгим указанием: не возвращаться, пока не выяснишь, чего же ты, собственно, хочешь. Честно говоря, я ожидал, что он приползет на брюхе, нищий, оборванный и послушный…
— Как холоп и негодяй [9].
— А это откуда? — поинтересовалась я.
— Гамлет, акт второй, сцена вторая, — прошептал Уинтер. — Потихоньку от Йейла я занимался английской литературой, только об этом — никому, ладно? Ну, знаете, это такой курс — писатели Англии, части первая и вторая. Здесь тоже провалился, — добавил он. — Благодаря излишествам в употреблении миног.
— И представьте себе мое удивление, когда вваливается этот молодой человек, целенький и веселенький, с карманами, буквально лопающимися от денег, и пленкой, описывающей самое потрясающее интегрирование, какое в жизни своей видела наша Солнечная система. Вы все, вероятно, помните бестселлер «В ногу». Роуг связал азартные игры на Луне…
— Я успел преумножить любезный дар доктора до сотни тысяч, но тут пошли разговоры, и меня перестали пускать в казино, — рассмеялся Уинтер. — А заодно стали обзывать ирландским жуликом [10].
— …с урожаем кукурузы в Канзасе, с Мета на Тритоне, модами на Ганимеде, феминистическим движением на Венуччи, аукционами произведений искусства на Каллисто — связал все это в структуру, охватывающую всю Солнечную систему, структуру, совершенно — после его книги — очевидную, хотя никто ее прежде не замечал. «Слава Тебе, Господи, — вздохнул я, — наконец-то он себя нашел». Он оказался синэргистом.
Не думайте, что синэргическое чувство Роуга Уинтера откликалось на любую структуру и конструкцию, были у него и слепые (глухие) пятна, многие из них — тривиальные, некоторые — серьезные. Наиболее серьезным оказался тот факт, что он реагировал на структуры трех языков, но осознавал это только в отношении двух из них. Вот тут-то и лежит причина, ввергнувшая его в пучину бедствий.
Уинтер говорил на солярном-вербальном — ведь он был инквизитором (в двадцатом веке это называлось «расследующий репортер»), и слова, понятные во всей системе, служили ему рабочим инструментом. Он знал и понимал сома-гештальт (в двадцатом веке это называлось «язык тела»); общаясь в ходе своих расследований с превеликим множеством незнакомых людей самого различного положения, он по прямой необходимости научился понимать, что именно они недоговаривают, что кроется за произносимыми ими словами.
Все это Уинтер знал, а не знал он того, что откликается на сигналы Anima Mundi, которая, собственно, и порождала его необыкновенное синэргическое ощущение структур. Когда-то я считала причиной такой гиперчувствительности страшное потрясение, полученное им в младенческом возрасте, при крушении корабля. Теперь-то понятно, что все дело в эксперименте Круппа и Декко, а загадочная величина икс, квадратично возросшая у Роуга, — то, что я называю про себя «видение». Именно благодаря этому чувству он видит в разрозненных вроде бы фактах и событиях черты, позволяющие связать их в синэргичное единство.
Anima Mundi — это Мировая Душа, лежащая в основе всего бытия. По латыни Anima — дыхание, жизнь, душа, а Mundus — мир, вселенная. Anima Mundi — космический дух, преисполняющий все живые существа и даже — как считают некоторые — все неодушевленные предметы. Я и сама в это верю. У старого дома всегда есть и свой дух, и свой норов. Вы встречали, вероятно, картину, недовольную местом, отведенным ей в дому и прямо-таки бунтующую, наотрез отказываясь висеть прямо? А стулья? Разве они не требуют к себе внимания, толкая проходящих мимо? А хмурые лестничные ступеньки, норовящие подставить нам ножку?
Почти все мы откликаемся на голос Души и находимся под ее влиянием. Мы воспринимаем некоторые очевидные вещи — «душу», «вибрации», «экстрасенсорику», по разному чувствуем себя при разной погоде, ночью и днем, но не способны понять, что это — лишь крохотные наружные грани Мировой Души, лежащей в основе всего сущего.
Роуг Уинтер чувствовал ее влияние лучше, чем кто-либо другой и в то же время абсолютно об этом не догадывался. Он воспринимал основополагающие структуры, хорошим примером чего может служить случай, рассказанный фламандской девушкой.
Выполняя задание на Марсе, Роуг решил устроить себе выходной и отправился в валлийский купол порыбачить в соленом озере — там стараниями местных жителей водились целаканты, четвероногие рыбы, чудом сохранившиеся на Земле с мелового периода. Он забрасывал блесну на восток, навстречу стаям этих диковин, которые имели привычку кормиться, передвигаясь с востока на запад. Неожиданно — сам-то Уинтер считал, что придумал способ перехитрить рыбу, но в действительности неосознаваемое седьмое чувство заставило его подчиниться приказу Anima Mundi — неожиданно он развернулся и начал бросать блесну на запад.
Рыба не клевала. Прошло несколько минут, и на пустынном берегу появилась девушка с густой копной темно-золотистых волос; вся ее одежда ограничивалась коротко обрезанными джинсами. Опустив на землю две тяжелые продуктовые сумки, которые она несла без помощи нуль-гравитации, девушка растерла уставшие руки, улыбнулась и сказала:
— Привет.
Французский акцент мгновенно очаровал Уинтера; к тому же незнакомка не уставилась на маорийские знаки королевского достоинства, и это переполнило его благодарности.
— Добрый вечер. Куда вы идете?
— Я приехала сюда погостить, живу в соседнем поселке. А сейчас ходила покупать dineur [11].
— А откуда вы приехали?
— С Каллисто.
— Я считал, что на Каллисто сплошные голландцы.
— Вы никогда не visite Каллисто?
— Пока не приходилось.
— Там совсем не сплошные Hollandeux [12]. Это же Бенилюкс, comprendez? Там и Фламандия, и Бельгия, и Люксембург… Я из фламандского купола. А вы рыбу ловите?
— Как видите. Хотите рыбу на dineur? — Уинтер подтянул блесну. — Поплюйте на нее, — предложил он девушке, — тогда точно повезет.
Беспардонная, конечно, ложь, но если перед тобой такое личико и такая грудь…
Девушка смущенно замялась и плюнула на блесну — очень деликатно — только тогда, когда рыболов отвел глаза в сторону. Уинтер забросил на глубокое место, начал короткими рывками выбирать леску и вдруг почувствовал, что на крючок попалась очень большая рыба. Он громко рассмеялся, сам не веря своей удаче, и начал подтягивать рыбу — действительно тяжеленную: девушка буквально приплясывала от возбуждения. Леска становилась все короче и короче, последний рывок — и на берегу оказалось детское тельце.
— Dieu! [13] — буквально простонала девушка. — Это же fille [14] Меганов. Она утонула, а тело никак не могли найти.
— Матерь Божья. — Отцепив от крошечного купальника крючок, Уинтер взял мертвую девочку на руки. — Куда ее отнести?
А что причиной всему его седьмое чувство, бессознательно откликнувшееся на призыв Anima — об этом ни малейших подозрений. Несбалансированная смерть должна была найти свое место в общей структуре Мировой Души, вот почему его и потянуло на запад. Обошлось бы, конечно, и без нашего героя. Нашлись бы другие естественные факторы, готовые откликнуться на призыв, но под рукой был Роуг Уинтер со своим видением — он-то и оказался первым.
А способность делать неожиданные открытия, случайно находить то, о чем даже не помышлял? Она его забавляла, она его удивляла, но и здесь он не усматривал какого-то там влияния какой-то там Души. Идешь себе потихоньку из пункта А в пункт Б, никого не трогаешь — и вдруг расшибаешь ногу о подвернувшееся на пути Х — ну как Гершель наткнулся на Уран. Именно эта способность и сделала Роуга нашим «Пойнтером».
Дальнейшие сведения об Уинтере извлечены из досье по проблеме Мета (сов. СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ АГЕНТОВ КЛАССА АЛЕФ), из раздела «Операция Пойнтер».
У него была странная память. Он великолепно, до микроскопических подробностей, помнил формы — но не цвета. Он помнил сюжеты и логику всего, что читал или видел, — но не адреса и телефонные номера. Он помнил в лицо каждого, с кем встречался в течение всей своей жизни, — но не их имена. Он вспоминал свои любовные увлечения в форме структур, совершенно неузнаваемых для дам, бывших предметом оных увлечений.
Вот уж здесь аборигены нашлись, это точно! Великий Уильям Гершель, профессиональный музыкант и астроном-любитель, вроде как наткнулся на Уран в 1781 году и обнаружил его спутник, Титанию, шестью годами позднее. Вопросы есть?
— Вопрос: Не могли бы вы дать описание?
— Ответ: Ну, Уран испещрен очень яркими облачными полосами — оранжевыми, красными…
— В: Мы не про Уран, а про Титанию.
— О: Ах да, конечно, волшебная луна. Знаете, у Природы скорее всего есть чувство юмора; почти в каждую систему или комбинацию она добавляет хоть чуть-чуть чего-то такого психованного, с задвигом, видимо чтобы показать нос гармонии и порядку. Сразу приходит на ум знаменитое изречение Роджера Бэкона: «Не бывает совершенной красоты без некоторой странности пропорций».
— В: Френсиса.
— О: Простите?
— В: Не Роджера, а Френсиса Бэкона.
— О: Ну конечно же, Френсиса. Спасибо. Так вот, в Солнечной системе роль этой странности играет Титания, предмет всеобщего восхищения и причина всеобщего же раздражения. Восхищения — ибо немногие имеющиеся у нас ключи и намеки вызывают восторженное предвкушение, а раздражение — ибо мы их не понимаем.
— В: На что они похожи?
— О: Если вы знакомы с кристаллами, то, несомненно, знаете, что почти в любом кристалле могут содержаться жидкие включения размером от долей микрона до нескольких сантиметров. Включения диаметром больше миллиметра встречаются весьма не часто, а уж сантиметровые — это музейные рариреты.
— В: Мне казалось, такие включения обесценивают драгоценные камни.
— О: Совершенно верно, но сейчас нас интересует не стоимость кристаллов, а их геология. В большинстве случаев пустоты кристаллов заполнены раствором самых разнообразных солей в концентрации от почти чистой воды до насыщенного рассола. Чаще всего включение содержит в себе газовый пузырек. Если такой пузырек достаточно мал, чтобы реагировать на флюктуации количества молекул, сталкивающихся с ним, он постоянно дергается из стороны в сторону, совершает броуновское движение.
n^1 | mg (p — p') No (h1 — h2) |
— = exp | — | n^2 | pRT |
— В: Мы перестали что-либо понимать, вы заметили?
— О: Пардон. Я просто решил щегольнуть красивой эйнштейновской формулой. Как бы там ни было, это очень впечатляет — смотреть на пузырек в микроскоп и думать, что такое вот нервное расхаживание по клетке продолжается уже миллиард лет.
— В: Когда же вы дойдете до Титании, этой волшебной луны?
— О: Не торопитесь. Некоторые включения содержат в себе кристаллик, иногда даже не один, некоторые состоят из несмешивающихся жидкостей, некоторые — из одного только газа. Иногда кристаллики, находящиеся во включении, сами содержат жидкостные включения с пузырьками в них, и так — ad infinitum [6]. Теперь увеличьте это до размера в тысячу миль — а это и есть ее диаметр — и вы получите Титанию, самую психованную особу во всей нашей Солнечной системе.
— В: Чего?
— О: Вот именно. Под поверхностной коркой из всякого метеоритного мусора, накопившегося за бессчетные эпохи, спутник представляет собой скопление кристаллов, рознящихся по размерам от фута до мили.
— В: И вы хотите, чтобы мы поверили?
— О: А в чем, собственно, дело? Модели внутренней структуры планет и спутников все время пересматриваются. Выказывалось даже предположение, что сама Земля является живым существом, мы просто не можем копнуть достаточно глубоко, чтобы это выяснить. Известно, что образование Солнечной системы было процессом неизмеримо более сложным, чем какая-то там конденсация газов в твердые тела.
— В: Так что же насчет кристаллов Титании?
— О: В них уйма включений и включений внутри включений, ad infinitum.
— В: Они что, тоже живые?
— О: Этого мы не знаем, зато мы знаем, что в них есть живые существа, эволюционировавшие в процессе собственного броуновского движения. Они удивительны, загадочны и доводят до отчаяния тем, что не позволяют людям посетить себя и исследовать. Их лозунг — «Титания для титанианцев».
— В: На что они похожи?
— О: Включения? Нечто вроде протовселенной. Они самосветящиеся; подлетев достаточно близко, чтобы рассмотреть их через наносную корку, можно иногда видеть, что они вспыхивают в такт, либо в противофазе. Очень вероятно, что между ними существует некая осмотическая или молекулярная связь, которая…
— В: Нет, нет. Аборигены. Жители Титании. На что похожи они?
— О: О, титанианцы… На что похожи? На итальянцев, англичан, французов, китайцев, немцев, на вашу жену, на вашего мужа, на трех любовников, двух дантистов и куропатку на ветке. [Один из наиболее известных образцов английской детской поэзии — рождественская песенка (одновременно — игровое стихотворение) «Двенадцать дней Рождества».
В первый день Рождества мне любимый прислал Одну куропатку на ветке.
На второй день Рождества мне любимый прислал Двух серых горлиц И одну куропатку на ветке.
Итак далее, по нарастающей, вплоть до последней строфы:
На двенадцатый день Рождества мне любимый прислал Двенадцать барабанщиков, барабанщики барабанили Одиннадцать лордов, лорды скакали Десять флейтистов, флейтисты свистели Девять жонглеров, жонглеры жонглировали Восемь молочниц, молочницы доили Семь лебедей, лебеди плыли Шесть гусей, гуси лежали Пять золотых колец, Четырех черных Дроздов.
Трех французских куриц, Двух серых горлиц И куропатку на ветке.
Здесь Одесса Партридж обыгрывает свою фамилию, но это — не последнее употребление «Двенадцати дней Рождества» в данном романе.]
— В: Не надо шутить. На что они похожи?
— О: А кто тут шутит? Они похожи на любое живое существо. Титанианцы
— полиморфы, то есть, в переводе на нормальный язык, они могут принять любую форму, какую им только заблагорассудится.
— В: И любой пол?
— О: Нет. Мальчики есть мальчики, а девочки есть девочки, и размножаются они не почкованием.
— В: Это — чуждая цивилизация?
— О: Чуждая, но не в смысле, что с какой-то там далекой звезды. Они — продукт сугубо домашнего, внутри-солнечносистемного производства, хотя отличаются от нашей расы буквально во всем.
— В: Это древняя цивилизация?
— О: Возникла она не позже земного третичного периода, миллионов эдак пятьдесят лет тому назад.
— В: Примитивная?
— О: Нет, они ушли так далеко вперед, что нам и спины их не видно.
— В: Почему же тогда титанианцы никогда не посещали Землю?
— О: А с чего вы решили, что не посещали? Не исключено, что фараон Тутанхамон был титанианцем. Или Покахонтас. Или Эйнштейн. Или Рин-тин-тин. Или Гигантский Моллюск сумасшедшего ученого, тот, который расколошматил Кубу… или это был Сумасшедший Моллюск гигантского ученого?
— В: Как? Они что, опасны?
— О: Ни в коем случае, они полны забав и проказ. Никогда не знаешь, что они придумают через секунду. Эльфы и феи неожиданностей.
И одна из этих фей влюбилась в Синэргиста.
Сам Синэргист об этом и не подозревал, но мы следили за ним и пользовались им вроде как охотничьей собакой многие уже годы: он проходил у нас под кодовым именем «Пойнтер». Вам, конечно, интересно, как это мы его использовали. Поясню на примере.
Солнечную завалили поддельными монетами и жетонами, безукоризненно изготовленными из мельхиора — вместо полагающегося серебра. Мы сПЛАНировали операцию (ПЛАН — это аббревиатура Программы Логического Анализа Направлений) — то есть изучили схемы перемещения подделок с Марса во все уголки Солнечной системы, однако никакого планирования в прямом смысле этого слова не получилось. Нам не удавалось обнаружить Критический Путь, по которому следует нанести удар. Иными словами, мы хотели, но не могли найти одну ниточку, оборвав которую разом можно было бы покончить со всей паутиной.
Так вот, «Пойнтер» находился в Лондонском Куполе, работая над крупным материалом по кокни для агентства «Солар Медиа». В процессе он изучил все относящиеся к делу структуры, включая традиционный рифмованный сленг кокни. Ну, знаете — «кружка» вместо «документ» — кружка пива — ксива: «прыгда» вместо «тюремное заключение» — прыг да скок — срок; «шик» вместо «треск» (а «треск», надо вам сказать, это и есть фальшивые деньги) — шик и блеск — треск. Вот тут мы и нашли вожделенный наш Критический Путь.
Дело в том, что на Новом Стрэнде располагался антикварный магазин «Шик и блеск», специализировавшийся на старинных кубках, наградных, изукрашенных чеканкой мечах и шпагах, каких-то там необыкновенных жезлах, булавах, председательских молотках — в общем, на всякой такой хурде-мурде. Магазин весьма шикарный, весьма дорогой. Мы-то, высунув языки, прочесывали все плавильные мастерские — искали, откуда берутся липовые монеты, а вот он, источник этот, прямо у нас под носом, да еще с бессознательной подсказкой на вывеске. В этих старинных кубках не было ни грамма серебра, чистейший мельхиор.
Мы располагали уймой информации про «Пойнтера», служба обязывала, но происхождение этого чуда природы оставалось для нас загадкой — он и сам его не знал. Для объяснения странной этой ситуации я, пожалуй, опишу вам первую свою с ним встречу — вскоре после того, как мы догадались, что можем использовать его уникальные способности в своих целях.
Произошло это в доме Джея Йейла, на очередном замечательном сборище. Джей — профессиональный искусствовед и коллекционирует людей ровно так же, как и картины. Среди дюжины гостей был и главный протеже Йейла, Синэргист. Этот высокий, угловатый парень, лет примерно тридцати, производил странноватое впечатление: все время казалось, что без одежды ему было бы удобнее.
Так вести себя умеют очень немногие знаменитости, только самые из них лучшие — а ведь Синэргист действительно был в некотором роде знаменит. Веселый, уравновешенный, он вроде как не принимал себя всерьез; все время ощущалось — он искренне считает, что мало заслужил свою славу, что главное тут — слепая удача.
Человек, добившийся успеха, спокойный, уравновешенный и вообще лишенный каких бы то ни было видимых изъянов, легко вызывает враждебное к себе отношение. Изъянов внутренних, личных у Синэргиста хватало, тут уж и к бабке не ходить, но был также и один наружный, любопытный и невольно приковывавший внимание — крайне необычные изображения солнечного диска, даже не вытатуированные, а прямо вырезанные на обеих его щеках. В попытке хоть немного прикрыть неожиданные эти орнаменты Синэргист всегда носил огромные очки в толстой черной оправе; у него образовалась привычка опускать очки вниз, чтобы спрятать шрамы получше, привычка настолько автоматическая, что она почти превратилась в тик.
Конечно же, это был Роуг Уинтер; когда во время болтовни возникла небольшая пауза, я спросила его:
— «Роуг» [7] — это что, прозвище?
Спросила, как вы понимаете, сугубо для завязки разговора, я знала о нем буквально все.
— Нет, — ответствовал он серьезно и даже торжественно. — Это сокращение, а полное имя — Роуг Элефант, то есть Слон-убийца. Доктор Йейл подобрал меня в Африке, застрелив предварительно мою мать. Ее скрестил с гориллой некий скотовод, пришелец с альфы Волопаса. — Он подергал очки. — Нет, зачем же я вру. В действительности это сокращение от Самец-Негодяй, Йейл подобрал меня в борделе, пристрелив предварительно бандершу. Милейшая мадам Брюс, она была мне как мать!.. — Снова очки. — Но если вы хотите знать истинную правду, — все это убийственно серьезным голосом — то мое полное имя — Уинтер с роуг-галереи, Бандитской Витрины. Застрелив главного инспектора Скотленд-Ярда, доктор Йейл…
— Перестань, сынок, перестань, — рассмеялся Йейл. Смеялись и все остальные. — Расскажи хорошей тете, каким образом сделал я величайшее открытие своей жизни.
— Ничего не знаю про эту самую величайшесть, сэр, но открытие — ваше, вы о нем и рассказывайте. Кой черт, неужели я способен слямзить у вас такое удовольствие?
— Да, — улыбнулся Йейл, — я дал тебе вполне приличное воспитание. Короче, разведчики Маори подобрали на Ганимеде, среди обломков космического корабля, младенца, остальные пассажиры погибли. Нежное создание было доставлено в купол, где его усыновил сам король — или вождь, я в этом плохо разбираюсь — Те Юинта.
— У него не было сыновей, — пояснил Уинтер, — одни дочки. Когда Юинта умрет, я сразу стану большой шишкой — как ни говори, все-таки король.
— Теперь вам должно быть понятно, откуда взялись на щеках Роуга знаки королевского достоинства, которых он так стесняется — уж не знаю и почему.
— Дело в том, что перед ними не может устоять ни одна девушка, — сказал Уинтер, снова подергав очки. — Не может устоять на месте и бежит, бежит, бежит…
Зная послужной список Роуга по женской части, я едва не хихикнула — и была почти уверена, что он это заметил.
— Маори назвали младенца Роуг, — продолжал Йейл. — Только эти буквы и можно было разобрать из всего идентификационного названия корабля. Р-черточка-О-Г. Р-ОГ Юинта, произносится с долгим «о», как Роуг. Верно, сынок?
— По звуку это больше похоже на Р-хрюк-Г, сэр, — сказал Уинтер и произнес свое имя на манер маори. — У некоторых возникает желание ответить: «Gesundheit» [8].
— Конец первого акта, — объявил Йейл. — Акт второй. Я прибываю в купол Маори, чтобы посмотреть на их восхитительную резьбу по дереву, и натыкаюсь на десятилетнего мальчишку, гуляющего со своей старшей сестрой. Платье сестры расшито бусами, мальчишка тычет в эти бусы пальцем и пытается объяснить найденную им закономерность их расположения.
— И что же это была за закономерность? — спросила я.
— Скажи хорошей тете, Р-хрюк-Г.
— Там же все было совсем просто. — Уинтер снова подергал очки. — Бусинки и пустые стежки располагались треугольниками:
Красный-Красный-Красный-Красный-Красный Стежок-Стежок-Стежок-Стежок Черный-Черный Стежок
— Да избавит Господь простых смертных от гениев! — в деланном отчаянии закатил глаза Йейл. — Вы слышали, как этот молодой человек сказал «треугольник»? И он всегда так: и говорит, и живет сплошными структурами. Придется мне перевести. Королевский сын ткнул в группу из восьми красных бусинок и поднял один палец. Затем он ткнул в четыре стежка и сделал жест, обозначающий у маори нуль. Затем — две черные бусинки и опять один палец вверх. Пустой стежок и знак нуля. Затем он провел ладонью по треугольнику и поднял вверх все десять пальцев. Его сестра захихикала, она боится щекотки, и это было мое открытие.
— Какое? — спросила я. — Что девочки боятся щекотки?
— Конечно же нет. Что ее брат — гений.
— В области вышивания бусами?
— Покрутите шариками, мадам. Одна группа из восьми бусин, нет четырех; одна из двух, нет одной. Королевское дитятко считало в двоичной системе. Один-нуль-один-нуль равно десяти.
— Это же было совсем просто, — повторил Уинтер.
— Чего? Просто? — негодующе фыркнул Йейл. — Просто неграмотный голозадый ребенок из племени маори взял себе и открыл двоичную систему счисления. Ну, я, конечно же, договорился с королем Те Юинтой, отвез Р-хрюк-Г на Землю, заменил маловразумительное имя мальчишки на простое английское Роуг Уинтер и взялся за его образование. И тут возникла неожиданная проблема: в какую, спрашивается, дыру надо заткнуть ребенка с гениальными способностями по части структур?
— Математика? — неуверенно предположила я.
— Это было номер два. Из-за личных моих склонностей номером первым стало искусство. Парень поехал в Париж, начал с блеском, но затем как-то поскучнел и бросил занятия. Потом математика в МТИ — с тем же результатом. Архитектура в Принстоне, бизнес в Гарварде, музыка в Джуллиардской школе, медицина в Корнеллс, конструирование куполов в Тальесине, астрофизика в Паломаре — везде одна история: блестящее начало, потеря интереса, отчисление.
— Все эти науки какие-то узкие, раздельные, — пожаловался Уинтер. — Части целого, совершенно друг с другом не связанные. А мне было нужно именно целое.
— К моменту, когда у меня окончательно опустились руки, этот красавец достиг уже совершеннолетия, так что подумал я, подумал — и выгнал его.
— Сопроводив это поркой, — Уинтер съежился, словно от страха и боли.
— Сопроводив это тысячей кредитов на Wanderjahr и строгим указанием: не возвращаться, пока не выяснишь, чего же ты, собственно, хочешь. Честно говоря, я ожидал, что он приползет на брюхе, нищий, оборванный и послушный…
— Как холоп и негодяй [9].
— А это откуда? — поинтересовалась я.
— Гамлет, акт второй, сцена вторая, — прошептал Уинтер. — Потихоньку от Йейла я занимался английской литературой, только об этом — никому, ладно? Ну, знаете, это такой курс — писатели Англии, части первая и вторая. Здесь тоже провалился, — добавил он. — Благодаря излишествам в употреблении миног.
— И представьте себе мое удивление, когда вваливается этот молодой человек, целенький и веселенький, с карманами, буквально лопающимися от денег, и пленкой, описывающей самое потрясающее интегрирование, какое в жизни своей видела наша Солнечная система. Вы все, вероятно, помните бестселлер «В ногу». Роуг связал азартные игры на Луне…
— Я успел преумножить любезный дар доктора до сотни тысяч, но тут пошли разговоры, и меня перестали пускать в казино, — рассмеялся Уинтер. — А заодно стали обзывать ирландским жуликом [10].
— …с урожаем кукурузы в Канзасе, с Мета на Тритоне, модами на Ганимеде, феминистическим движением на Венуччи, аукционами произведений искусства на Каллисто — связал все это в структуру, охватывающую всю Солнечную систему, структуру, совершенно — после его книги — очевидную, хотя никто ее прежде не замечал. «Слава Тебе, Господи, — вздохнул я, — наконец-то он себя нашел». Он оказался синэргистом.
ФЕЯ И СИНЭРГИСТ
Синэргия, сущ. Совместное действие или функционирование. Согласованное действие нескольких отдельных сил, происходящее так, что суммарный результат превышает сумму результатов раздельного действия этих сил.
Ной Уэбстер, 1758-1843
Не думайте, что синэргическое чувство Роуга Уинтера откликалось на любую структуру и конструкцию, были у него и слепые (глухие) пятна, многие из них — тривиальные, некоторые — серьезные. Наиболее серьезным оказался тот факт, что он реагировал на структуры трех языков, но осознавал это только в отношении двух из них. Вот тут-то и лежит причина, ввергнувшая его в пучину бедствий.
Уинтер говорил на солярном-вербальном — ведь он был инквизитором (в двадцатом веке это называлось «расследующий репортер»), и слова, понятные во всей системе, служили ему рабочим инструментом. Он знал и понимал сома-гештальт (в двадцатом веке это называлось «язык тела»); общаясь в ходе своих расследований с превеликим множеством незнакомых людей самого различного положения, он по прямой необходимости научился понимать, что именно они недоговаривают, что кроется за произносимыми ими словами.
Все это Уинтер знал, а не знал он того, что откликается на сигналы Anima Mundi, которая, собственно, и порождала его необыкновенное синэргическое ощущение структур. Когда-то я считала причиной такой гиперчувствительности страшное потрясение, полученное им в младенческом возрасте, при крушении корабля. Теперь-то понятно, что все дело в эксперименте Круппа и Декко, а загадочная величина икс, квадратично возросшая у Роуга, — то, что я называю про себя «видение». Именно благодаря этому чувству он видит в разрозненных вроде бы фактах и событиях черты, позволяющие связать их в синэргичное единство.
Anima Mundi — это Мировая Душа, лежащая в основе всего бытия. По латыни Anima — дыхание, жизнь, душа, а Mundus — мир, вселенная. Anima Mundi — космический дух, преисполняющий все живые существа и даже — как считают некоторые — все неодушевленные предметы. Я и сама в это верю. У старого дома всегда есть и свой дух, и свой норов. Вы встречали, вероятно, картину, недовольную местом, отведенным ей в дому и прямо-таки бунтующую, наотрез отказываясь висеть прямо? А стулья? Разве они не требуют к себе внимания, толкая проходящих мимо? А хмурые лестничные ступеньки, норовящие подставить нам ножку?
Почти все мы откликаемся на голос Души и находимся под ее влиянием. Мы воспринимаем некоторые очевидные вещи — «душу», «вибрации», «экстрасенсорику», по разному чувствуем себя при разной погоде, ночью и днем, но не способны понять, что это — лишь крохотные наружные грани Мировой Души, лежащей в основе всего сущего.
Роуг Уинтер чувствовал ее влияние лучше, чем кто-либо другой и в то же время абсолютно об этом не догадывался. Он воспринимал основополагающие структуры, хорошим примером чего может служить случай, рассказанный фламандской девушкой.
Выполняя задание на Марсе, Роуг решил устроить себе выходной и отправился в валлийский купол порыбачить в соленом озере — там стараниями местных жителей водились целаканты, четвероногие рыбы, чудом сохранившиеся на Земле с мелового периода. Он забрасывал блесну на восток, навстречу стаям этих диковин, которые имели привычку кормиться, передвигаясь с востока на запад. Неожиданно — сам-то Уинтер считал, что придумал способ перехитрить рыбу, но в действительности неосознаваемое седьмое чувство заставило его подчиниться приказу Anima Mundi — неожиданно он развернулся и начал бросать блесну на запад.
Рыба не клевала. Прошло несколько минут, и на пустынном берегу появилась девушка с густой копной темно-золотистых волос; вся ее одежда ограничивалась коротко обрезанными джинсами. Опустив на землю две тяжелые продуктовые сумки, которые она несла без помощи нуль-гравитации, девушка растерла уставшие руки, улыбнулась и сказала:
— Привет.
Французский акцент мгновенно очаровал Уинтера; к тому же незнакомка не уставилась на маорийские знаки королевского достоинства, и это переполнило его благодарности.
— Добрый вечер. Куда вы идете?
— Я приехала сюда погостить, живу в соседнем поселке. А сейчас ходила покупать dineur [11].
— А откуда вы приехали?
— С Каллисто.
— Я считал, что на Каллисто сплошные голландцы.
— Вы никогда не visite Каллисто?
— Пока не приходилось.
— Там совсем не сплошные Hollandeux [12]. Это же Бенилюкс, comprendez? Там и Фламандия, и Бельгия, и Люксембург… Я из фламандского купола. А вы рыбу ловите?
— Как видите. Хотите рыбу на dineur? — Уинтер подтянул блесну. — Поплюйте на нее, — предложил он девушке, — тогда точно повезет.
Беспардонная, конечно, ложь, но если перед тобой такое личико и такая грудь…
Девушка смущенно замялась и плюнула на блесну — очень деликатно — только тогда, когда рыболов отвел глаза в сторону. Уинтер забросил на глубокое место, начал короткими рывками выбирать леску и вдруг почувствовал, что на крючок попалась очень большая рыба. Он громко рассмеялся, сам не веря своей удаче, и начал подтягивать рыбу — действительно тяжеленную: девушка буквально приплясывала от возбуждения. Леска становилась все короче и короче, последний рывок — и на берегу оказалось детское тельце.
— Dieu! [13] — буквально простонала девушка. — Это же fille [14] Меганов. Она утонула, а тело никак не могли найти.
— Матерь Божья. — Отцепив от крошечного купальника крючок, Уинтер взял мертвую девочку на руки. — Куда ее отнести?
А что причиной всему его седьмое чувство, бессознательно откликнувшееся на призыв Anima — об этом ни малейших подозрений. Несбалансированная смерть должна была найти свое место в общей структуре Мировой Души, вот почему его и потянуло на запад. Обошлось бы, конечно, и без нашего героя. Нашлись бы другие естественные факторы, готовые откликнуться на призыв, но под рукой был Роуг Уинтер со своим видением — он-то и оказался первым.
А способность делать неожиданные открытия, случайно находить то, о чем даже не помышлял? Она его забавляла, она его удивляла, но и здесь он не усматривал какого-то там влияния какой-то там Души. Идешь себе потихоньку из пункта А в пункт Б, никого не трогаешь — и вдруг расшибаешь ногу о подвернувшееся на пути Х — ну как Гершель наткнулся на Уран. Именно эта способность и сделала Роуга нашим «Пойнтером».
Дальнейшие сведения об Уинтере извлечены из досье по проблеме Мета (сов. СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ АГЕНТОВ КЛАССА АЛЕФ), из раздела «Операция Пойнтер».
У него была странная память. Он великолепно, до микроскопических подробностей, помнил формы — но не цвета. Он помнил сюжеты и логику всего, что читал или видел, — но не адреса и телефонные номера. Он помнил в лицо каждого, с кем встречался в течение всей своей жизни, — но не их имена. Он вспоминал свои любовные увлечения в форме структур, совершенно неузнаваемых для дам, бывших предметом оных увлечений.