- Смотри, как у них весело! - сказала Чирика. - Давай и мы устроим себе гнездо на Красной горке.
Чик с опаской поглядел на соколков и галок. Он думал: "Хорошо береговушкам; они сами копают себе норки в песке. А мне чужое гнездо отбивать?" И снова у него заныли сразу все костогчки.
- Нет, - сказал он, - тут мне не нравится: такой шум, прямо оглохнуть можно.
И они полетели дальше.
Дальше была роща, а за рощей - домик с дощатым сараем.
Чик и Чирика опустились на ркышу сарая. Чик сразу заметил, чтол тут нет ни воробьев, ни ласточек.
- Вот где житье-то! - радостно сказал он Чирике. - Гляди, сколько разбросано по двору зерна и крошек. Мы будем тут одни и никого к себе не пустим.
- Чш! - шикнула Чирика. - Смотри, какое страшилище там, на крыльце.
И правда: на крыльце спал толстый Рыжий Кот.
- Эка штука! - храбро сказал Чик. - Что он нам сделает? Гляди, вот как я его сейчас!..
Он слетел с крыши и так стремительно понесся на Кота, что Чирика даже вскрикнула.
Но Чик ловко подхватил у Кота из-под носа хлебную крошку и - раз-раз! - опять был на крыше.
Кот даже не шевельнулся, только приоткрыл один глаз и зорко поглядел на забияку.
- Видела? - хвастал Чик. - А ты боишься!
Чирика не стала с ним спортить, и оба принялись искать удобное место для гнезда.
Выбрали широкую щель под крышей сарая. Сюда принялись они таскать сначала солому, потом конский волос, пух и перья.
Не прошло и недели, как Чирика положила в гнездо первое яичко маленькое, все в розовато-бурых пестринках. Чик был так рад ему, что сложил даже песенку в честь своей жены и себя самого:
Чирик, Чик-чик,
Чирик, Чик-чик,
Чики-чики-чики-чики,
Чики, Чик, Чирик!
Песенка эта решительно ничего не значила, зато ее так удобно было распевать, прыгая по забору.
Когда в гнезхде стало шесть яичек, Чирика села их высиживать.
Чик полетел собирать для нее червячков и мух, потому что теперь ее надо было кормить нежной пищей. Он замешкался немного, и Чирике захотелось поглядеть, где он.
Только она высунула нос из щели, как с крыши протянулась за ней рыжая лапа с растопыренными когтями. Рванулась Чирика - и целый ппучок перьев оставила в когтях у кота. Еще чуть-чуть - и была бы ее песенка спета.
кот проводил ее глазами, запустил в щель лапу и выволок разом все гнездо - целый ком соломы, перьев и пуха. Напрасно кричала Чирика, напрасно подоспевший Чик смело кидался на Кота, - никто не пришел им на помощь. Рыжий разбойник преспокойно осъел все шесть их драгоценных яичек. Ветер поднял пустое легкое гнездо и скинул его с крыши на землю.
В тот же день воробьи навсегда покинули сарай и переселились в рощу, подальше от Рыжего Кота.
В роще им скоро посчастливилось найти свободное дупло. Они снова принялись таскать солому и целую неделю трудились, строили гнездо.
Соседями у них жили толстоклювый Зяблик с Зяблиц\хой, пестрый Мухолов с Мухоловкой и франтоватый Щегол со Щеглихой. У каждой пары был свой дом, пищи хватало всем, но Чик успел уже подраться с соседями - просто так, чтобы показать им, какой он храбрый и сильный.
Только Зяблик оказался посильней его и хорошо потрепал забияку. Тогда Чик стал осторожней: он уже не лез в драку, а только топорщил перья и задиристо чирикал, когда мимо пролетал кто-нибудь из соседей. За это соседи на него не сердились: они и сами любили похвастать перед другими своей силой и удалью.
Первый поднял тревогу Зяблик. Он жил дальше других от воробьев, но Чик услышал его громкое тревожное: рюм-пиньк-пиньк! рюм-пиньк-пиньк!
- Скорей, скорей! - крикнул Чик Чирике. - Слышишь, Зяблик запинькал, - опасность!
И правда: кто-то страшный к ним приближался. После Зяблитка закричал щегол, а там и пестрый Мухолов. Мухолов жил всего за четыре дерева от воробьев. Если уж он увидел врага, значит, враг был совсеом близко.
Чирика вылетела из дупла и села на ветку рядом с Чиком. Соседи предупредили их об опаности, и они ириготовились встретить ее лицом к лицу.
В кустах мелькнула пушистая рыжая шерсть, и лютый враг их - Кот вышел на открытое место. Он видел, что соседи уже овыдали его воробьям и ему теперь не поймать Чирику в гнезде. Он злился.
Вдруг кончик его хвоста зашевелился в траве, глаза прищурились: Кот увидел дупло. Что же, ведь с полдюжины воробьиных яиц - неплохой завтрак! И Кот облизнулся. Он вскарабкался на дерево и запустил в дупло лапу.
Чик и Чирика подняли крик на всю рощу. Но и тут никто не пришел к ним на помощь. Соседи сидели по своим местам и громко кричали от страха. Каждая пара боялась за свой дом.
кот зацепил когтями гнездо и вытащил его из дупла.
Но на этот раз он пришел слишком рано: яиц в гнезде не оказалось, сколько он ни искал.
Тогда он кинул гнездо и сам спустился на землю. Воробьи провожали его криком.
У самых кустов Кот остановился и обернулся к ним с таким видом, точно хотел сказать: "погодите, миленькие, погодите! Никуда вы от меня не денетесь! Устраивайте себе новое гнездо, где хотите выводите птенцов, а я приду и слопаю их, да и вас заодно". И он так грозно фыркнул, что Чирика вздрогнула от страха.
кот ушел, а Чик с Чирикой остались горевать у разоренного гнезда.
Наконец Чирика сказала:
- Чик, ведь через несколько дней у меня непременно будет новое яичко. Летим скорей, найдем себе местечко где-нибудь за рекой. Там уж Кот не достанет нас.
Она не знала, что через реку есть мост и что Кот частенько хаживает по этому мосту. Чик этого тоже не знал.
- Летим, 0- согласился он.
И они полетели.
Скоро очутились они под самой Красной горкой.
- К нам, к нам летите! - кричали им береговушки на своем, на ласточкином языке. - У нас на Красной горке житье дружное, веселое.
- Да, - крикнул им Чик,- а сами драться будете!
- Зачем нам драться? - отвечали береговушки. - У нас над рекой мошек на всех хватает, у нас на Красной горке пустых норок много, - выбирай любую.
- А пустельги? А галки? - не унимался Чик.
- Пуостельги ловят себе в полях кузнечиков и мышей. Нас они не трогают. Мы все в дружбе.
И Чирика сказала:
- Летали мы с тобой, Чик, летали, а краше этого места не видели. давай тут жить.
- Что ж, - сдался Чик, - раз норки у них есть свободные и драться никто не будет, можно попробовать.
Подлетели они к реке, и верно: ни пустельги их не тронули, ни галки.
Стали норку себе по вкусу выбирать: чтобы и не очень глубокая была, и вход пошире. Нашлись такие две рядом.
В одной они гнездо выстроили, и Чирика высиживать села; в другой Чик ночевал.
У береговушек, у галок, у соколков - у всех давно уже вывелись птенцы. Одна Чирика терпеливо сидела в темной своей норке. Чик с утра до ночи таскал ей туда пищу.
Прошло две недели. Рыжий Кот не показывался. Воробьи уже и забыли о нем.
Чик с нетерпением ждал птенцов. Каждый раз, как притаскивал он Чирике червяка или муху, он спрашивал ее:
- Тукают?
- Нет еще, не тукают.;
- А скоро будут?
- Скоро, скоро, - терпеливо отвечала Чирика.
Однажды утром Чирика позвала его из норки:
- Лети скорей: один тукнул!
Чик сейчас же примчался в гнездо. Тут он услышал, как в одном яйце птенчик чуть слышно тукал в скорлупу слабым клювиком.
Чирика осторожно помогла ему: надломила скорлупку в разных местах.
Прошло несколько минут, и птенчик показался из яйца - крошечный, голый, слепой.
На тоненькой-тоненькой шейке моталась большая голая голова.
- Да какой он смешной! - удивился Чик.
- Совсем не смешной! - обиделасть Чирика. - Очень хорошенький птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их куда-нибудь подальше от гнезда.
Пока Чик относил скорлупки, выклюнулся второй птенчик и начал потукивать третий.
Вот туто-то и началась тревога на Красной горке.
Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали ласточки.
Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот карабкается по обрыву.
- Он видел меня! - кричал Чик. - Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
- Нет, - грустно ответила Чирика. - Никуда я не полечу от маленьких моих потенчиков. Пусть будет, что будет.
И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
Тогда Чик вылетел из норки и стал как сумасшедший кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги.
кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки.
Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая - в голову, и две галки ударили в спину.
Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей.
Птицам стало уже не видно, где Кот; с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! - и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки. Сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал. кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой.
С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
КТО ЧЕМ ПОЁТ
Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
Слушая ее, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
Вот послушай, чем и как моют безголосые.
Лягушки на озере начали еще с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли...
- Ква-а-а-а! - одним духом пошел из них воздух.
Услахыл их Аист из деревни, обрадовался:
- "Целый хор! Будет мне чем поживиться!"
И полетел на озеро завтракать.
Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
"Неужели я хуже лягушек? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую".
поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другю, то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошелся, что и про завтрак свой забыл.
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
"Безголосая я цапля! Да ведь и Аист - не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает".
И придумала:
"Дай-ка на воде сыграю!"
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошел по озеру громкий гул:
- Прумб-бу-бу-бумм!.. - словно бык проревел.
- "Вот так песня! - подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. Инструмент-то и у меня найдется: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?!
Задом уперся, передом откинулся, размахнулся головой - как задоббит носом по суку! Точь-в-точь - барабанная дробь!
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жесткая шея, тоненький-тоненький писк послышался.
Пищит усач, а все напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил, зато сам своей песней доволен.
А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жесткими крылышками, словно струна гудит.
Разбудила шмелиная песня зеленую Саранчу в траве.
Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у нее на крылышках, а вместо смычков - длинные задние ножки коленками назад. На крыльях зазубринки, а на лапках - зацепочки. Трет себя Саранча ножками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает - стрекочет.
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
"Эх, - думает Долгоносый Бекас под кочкой, - надо и мне спеть! Только вот чеом? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся... Эй! Была не была, - полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!"
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, повернулся носом к земле и понесся вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие перышки ветер перебирает. И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
А это Бекас. Отгадай, чем он поет?
Хвостом!
ПОГАНКИ
Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки. Но я их не видел и стрелять не мог.
"Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся".
Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.
Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкиЁ, сидеть стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
вот они, утки! Как незаметно сели...
Я тсал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.
Выплыли.
Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и!
вот уж не по душе охотникам эти птицы!
Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И воротники распушили.
Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая налево. Расплылись.
не тратить же на них два заряда!
расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.
Интересно посмотреть!
Сплылись - и нос к носику: целуются.
потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.
Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
Но вмоесто речеой они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
Стал собираться уходить.
Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!
А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые ладошки. Чудесно кругом.
Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или чемга.
Очень они полюбились мне в то утро.
МОРСКОЙ ЧЕРТЁНОЕ
1. В БОРЬБЕ СО СТИХИЯМИ
Сам теперь не пойму, как я отважился на эту отчаянную поездку. Один!
море было грозно, вдали по нему ходили злые барашки. Едва только я отшвартовался, снял конец с прикола, - волны кинули лодку и, ударив ее бортом о пристань, погнали к берегу. С большим трудом я успел поставить в уключины весла и направить лодку носом в море. И тут началась борьба.
Две стихии - море и ветер, - казалось, сговорились, чтобы не дать мне достигнуть цели и погубить меня. Я изо всех сил наваливался на весла, волны рвали их у меня из рук, а ветер, накидываясь то с одной, то с другой стороны, старался повернуть лодку назад к берегу и, поставив бортом к волне, опрокинуть ее. Очень скоро мои ладони покрылись мозолями. Но я почти не чувствовал боли: все мое внимание было поглощено тем, чтобы держать правильный крус.
Как я желел теперь, что не подговорил с собой кого-нибудь из товарищей! Будь у меня рулевой, он мог бы, сидя на корме, держать руль по крусу, и мне оставалось бы только справляться с леслами. А одному приходилось каждую минуту оборачиваться то через одно, то через другое плечо - смотреть, прямо ли к цели идет моя лодка.
Целью моего плавания были запретные Пять Братьев. Так назывались пять скал, пять камней, дружной грудой возвышавшиеся над волнами невдалеке от берега.
Я сказал: "невдалеке"; правда, преодолеть это расстояние при тихой погоде было бы не трудно. Но сейчас оно казалось огромным.
Несмотря на ветер, пот лил с меня градом. И вдруг я почувствовал облегчение: лодка подошла под прикрытие Пяти Братьев, и тут - в заветерках - сразу перестало рвать ее из стороны в сторону.
Однако пристать к скалам с береговой стороны не было никакой возможности. Надо обогнуь их с запада, войти в проход между двумя старшими Братьями - самыми большими из камней. Это я знал, потому что мне уже дважды пришлось побывать на Пяти Братьях. Я знал, что ворота - очень опасное место: прибой там бюет с удесятеренной силой и может в щепки разбить лодку, бросив ее на камни.
Придержав лодку на месте, я немного отдохнул: надо было набраться сил для последнего, самого рискованного перехода.
Я оглядел берег. На нем никого не было. Да и кто будет выходить в море так рано и в такой ветер?
Наконец я собрался с духом и направил лодку в каменные ворота.
Сильное течение разом загородило мне путь. Мне показалось даже, что лодку тащит назад.
Оборачиваться уже не было времени, но, скосив глаза, я по камню увидел, что потихоньку ползу вперед.
Это придало мне силы. Я налег на весла - и как-то совсем неожиданно легко очутился по другую сторону каменных ворот.
Резко повернув лодку, я без приключений ввел ее в узкую гавань между двумя Братьями - одним из старших и младшим.
Тут было тихо. Я кинул весла на дно лодки, перешел на нос, взял кошку - четырехлапый якорь - и забросил ее на старшего Брата. Подергал, зацепилась крепко.
Опасный переход кончен. Теперь можно собраться с мыслями и приниматься за дело.
2. ИЗ ТЁМНОЙ ПУЧИНЫ
Отдохнув, я разложил в лодке все свои запасы и нацепил на крючок целый клубок червей. Мелкая добыча, что берет на одного червя, меня не интересовала: не за тем я ехал сюда, рискуя жизнью.
Я забросил удочку. Поплавок из сухой камышины вынырнул и лег спокойно. Тогда все исчезло: берег, небо, лодка; осталась только эта камышинка да кусочек моря, на котором она покоилась. Я смотрел на нее, не отрывая глаз.
Смртрел и думал о том, что сегодня ожидает меня необыкновенная добыча. Ведь не на простую ловлю я ввыехал, не с берега, в мелкую воду, закинул удочку. Я - в море, на скалах. Кто знает, какая тут глубина? И что таит в себе пучина, какмие живут в ней огромные, невиданные рыбы? Может быть, сегодня ждет меня счастье, и я вытащу какую-нибудь рыбину, у которой даже названия нет, потому что никто еще не ловил таких. Может быть, тут, под скалами, стоит сейчас целая стая таких рыб, и как начнут они клевать одна за другой - только поспевай вытаскивать! Я полную лодку набью добычей.
Поплавок по-прежнему спокойно лежал на воде.
Следуя мысленно за лесой, ушедшгей в темную воду, я думал о том, какой невообразимой глубины бывают моря и океаны. Целые километры воды под тобой.
неизведанная глубина!
И мне представился крошечный-крошечный, человек на скорлупке-лодочке. Под ним безщдна - пучина морская. И над ним бездна - воздушный океан, межзвездные неизмеримые пространства...
Оторвав на минутку глаза от поплавка, я взглянул вверх и между разорванными ветром тучами увидел бездонное синее небо. "Ведь будет такое время, - подумалось мне,- когда человек научится спускаться в глубь океанов, до самого дна, и подниматься в высь - до луны, до планет, может быть - до самых лалеких звезд".
Я опять перевел глаза на поплавок и не мог дать себе ясного отчета: действительно он дрогнул, или это мне только показалось?
Мгновенно исчезли бездны - вверху и внизу, - глаза мои впились в поплавок.
Он спокойно лежал на воде.
Я выждал несколько минут. Потом повел его удочкой, подальше от скалы: может быть, там клюнет?
Вдруг поплавок встал - и вмиг исчез под водой.
Какая-то неведомая сила увлекала его в темную бездну, натянула лесу, согнула конец моего удилища.
Но другой конец я крепко держал в руках. Вскочив на ноги, я порывистым движением дернул удочку.
Руки мои почувствовали сопротивление: кто-то там, в глубине, упирался.
Я потянул сильнее. Руки у меня дрожали.
Тот - внизу - немножко поддался. Я тянул и тянул.
Из воды показалась камышинка-поплавок.
Поплавок, стоймя, стал подвигаться ко мне.
Но вдруг тот, под водой, стал - и ни с места.
Я рванул. Он поддался, но сейчас же утянул лесу зазад. Я рванул изо всей силы.
На конце лесы выылетела из моря рыба, не рыба - настоящее чудовище: все в колючках; голая голова с разинутой зубастой пастью, за ней растопыренные когтистые крылья; спины нет, а сразу хвост, тоже весь в шипах.
Блеснув на солнце темными пятнами, чудовище вместе с лесой опустилось на дно лодки.
Я с торжеством посмотрел на берег: моя взяла!
И хорошо сделал, что посмотрел: оттуда, с берега, грозила мне такая опаосность, что я разом забыл даже о своей необычайной добыче.
На берегу стеной стоял сосновый лес. В полукилометре справа он кончался. За ним виднелась дача. От дачи к лесу шел человек в костюме из желтовато-коричневой шерсти, с ружьем за плечами.
Сейчас он войдет в лес. Оттуда ему не будет видно меня. Но если он выйдет из лесу против Пяти Братьев раньше, чем я окажусь на берегу, он сразу заметит меня в море. Тогда я пропал.
Каждая минута была дорога. не обращая внимания на чудовище, отчаянно бившееся на дне лодки, я прыгнул с борта на камень, отцепил кошку, махнул с ней назад в лодку и сел за весла.
Грести к берегу было легко: ветер дул в спину, волны сами несли меня к цели.
В несколько минут я достиг пристани и поставил лодку на прикол.
Схватив удочку, не успев даже отцепить болтающуюся на конце ее добычу, я бегом по мосткам кинулся к берегу.
3. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Только я соскочил с мостков на песок, из лесу вышел человек с ружьем. Это был мой отец.
Мой отец был строгий человек. Узнай он, что я ездил на Пять Братьев, да еще в такой ветер, - не бывать бы мне больше в лодке до следующего года.
Ведь мне было всего десять лет, и отец строго запретил мне одному, без взрослых, брать лодку.
Но я был на берегу. Отец, наверно, подумает, что я удил с мостков. В этот день мне везло. Солгать отцу я не мог бы. Но, действуя по вдохновению, я избежал прямого вопроса и, можно сказать, выскочил сухим из воды.
- Папа! - закричал я вместо приветствия. - Я поймал морского черта!
- Ну, что за пустяки! - отозвался отец, с люопытством, однако, взглянув на мою добычу, все еще бившуюся на конце удочки. Он был большой знакток природы и с великой страстью изучал ее.
- А любопытно, - прибавил он, перехватив у меня лесу. - Это бычок-подкаменщик. Удивительная мелководная рыбка. Прячется под камнями, а проплывет кто-нибудь мимо - рыбка ли, водяная мокрица, жучья личинка, стрелой вылетит - и в пасть. Обжора страшный!
Я слушал и ликовал: гроза миновала, отец не видел меня на Пяти Братьях! Когда-нибудь, когда я буду большой, ся сознаюсь ему в своем проступке. А пока - я герой.
И что же такого, что это не морской черт, а всего чертенок, бычок какой-то, рыбка, умещающаяся на моей ладони? Сам отец говорит, что это удивительная рыба.
И что же такого, что Пять Братьев совсем не скалы, а просто пять камней в каких-нибудь ста метрах от берега и что там не пучина морская, а совсем мелко?
Ведь я-то вправду рисковал жизнью, поехав туда в лодке один, в такой ветер. И я вправду поймал там замечательное маленькое чудовище - все из колючих крыльев-плавников да из хвоста с шипами.
Отец пойдет сейчас дальше - он вышел на охоту, - а я поьегу домой и буду хвастать своей необычайной добычей матери и всем своим товарищам. И все будут ахать и удивляться. А кой-кому и товарищей я даже шепну на ушко, как я этого морского черта добыл с риском для жизни.
И все равно, над морем - бездонное небо, а под ним - бездонные моря и океаны, и весь огромный мир кругом меня, надо мной и подо мной полон неизведанных тайн. И я их буду открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире!
ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ДЕД МОРОЗ
Злой голой осенью вот уж плохо стало жить лесному зверю! Плачет Заяц в кустах:
Чик с опаской поглядел на соколков и галок. Он думал: "Хорошо береговушкам; они сами копают себе норки в песке. А мне чужое гнездо отбивать?" И снова у него заныли сразу все костогчки.
- Нет, - сказал он, - тут мне не нравится: такой шум, прямо оглохнуть можно.
И они полетели дальше.
Дальше была роща, а за рощей - домик с дощатым сараем.
Чик и Чирика опустились на ркышу сарая. Чик сразу заметил, чтол тут нет ни воробьев, ни ласточек.
- Вот где житье-то! - радостно сказал он Чирике. - Гляди, сколько разбросано по двору зерна и крошек. Мы будем тут одни и никого к себе не пустим.
- Чш! - шикнула Чирика. - Смотри, какое страшилище там, на крыльце.
И правда: на крыльце спал толстый Рыжий Кот.
- Эка штука! - храбро сказал Чик. - Что он нам сделает? Гляди, вот как я его сейчас!..
Он слетел с крыши и так стремительно понесся на Кота, что Чирика даже вскрикнула.
Но Чик ловко подхватил у Кота из-под носа хлебную крошку и - раз-раз! - опять был на крыше.
Кот даже не шевельнулся, только приоткрыл один глаз и зорко поглядел на забияку.
- Видела? - хвастал Чик. - А ты боишься!
Чирика не стала с ним спортить, и оба принялись искать удобное место для гнезда.
Выбрали широкую щель под крышей сарая. Сюда принялись они таскать сначала солому, потом конский волос, пух и перья.
Не прошло и недели, как Чирика положила в гнездо первое яичко маленькое, все в розовато-бурых пестринках. Чик был так рад ему, что сложил даже песенку в честь своей жены и себя самого:
Чирик, Чик-чик,
Чирик, Чик-чик,
Чики-чики-чики-чики,
Чики, Чик, Чирик!
Песенка эта решительно ничего не значила, зато ее так удобно было распевать, прыгая по забору.
Когда в гнезхде стало шесть яичек, Чирика села их высиживать.
Чик полетел собирать для нее червячков и мух, потому что теперь ее надо было кормить нежной пищей. Он замешкался немного, и Чирике захотелось поглядеть, где он.
Только она высунула нос из щели, как с крыши протянулась за ней рыжая лапа с растопыренными когтями. Рванулась Чирика - и целый ппучок перьев оставила в когтях у кота. Еще чуть-чуть - и была бы ее песенка спета.
кот проводил ее глазами, запустил в щель лапу и выволок разом все гнездо - целый ком соломы, перьев и пуха. Напрасно кричала Чирика, напрасно подоспевший Чик смело кидался на Кота, - никто не пришел им на помощь. Рыжий разбойник преспокойно осъел все шесть их драгоценных яичек. Ветер поднял пустое легкое гнездо и скинул его с крыши на землю.
В тот же день воробьи навсегда покинули сарай и переселились в рощу, подальше от Рыжего Кота.
В роще им скоро посчастливилось найти свободное дупло. Они снова принялись таскать солому и целую неделю трудились, строили гнездо.
Соседями у них жили толстоклювый Зяблик с Зяблиц\хой, пестрый Мухолов с Мухоловкой и франтоватый Щегол со Щеглихой. У каждой пары был свой дом, пищи хватало всем, но Чик успел уже подраться с соседями - просто так, чтобы показать им, какой он храбрый и сильный.
Только Зяблик оказался посильней его и хорошо потрепал забияку. Тогда Чик стал осторожней: он уже не лез в драку, а только топорщил перья и задиристо чирикал, когда мимо пролетал кто-нибудь из соседей. За это соседи на него не сердились: они и сами любили похвастать перед другими своей силой и удалью.
Первый поднял тревогу Зяблик. Он жил дальше других от воробьев, но Чик услышал его громкое тревожное: рюм-пиньк-пиньк! рюм-пиньк-пиньк!
- Скорей, скорей! - крикнул Чик Чирике. - Слышишь, Зяблик запинькал, - опасность!
И правда: кто-то страшный к ним приближался. После Зяблитка закричал щегол, а там и пестрый Мухолов. Мухолов жил всего за четыре дерева от воробьев. Если уж он увидел врага, значит, враг был совсеом близко.
Чирика вылетела из дупла и села на ветку рядом с Чиком. Соседи предупредили их об опаности, и они ириготовились встретить ее лицом к лицу.
В кустах мелькнула пушистая рыжая шерсть, и лютый враг их - Кот вышел на открытое место. Он видел, что соседи уже овыдали его воробьям и ему теперь не поймать Чирику в гнезде. Он злился.
Вдруг кончик его хвоста зашевелился в траве, глаза прищурились: Кот увидел дупло. Что же, ведь с полдюжины воробьиных яиц - неплохой завтрак! И Кот облизнулся. Он вскарабкался на дерево и запустил в дупло лапу.
Чик и Чирика подняли крик на всю рощу. Но и тут никто не пришел к ним на помощь. Соседи сидели по своим местам и громко кричали от страха. Каждая пара боялась за свой дом.
кот зацепил когтями гнездо и вытащил его из дупла.
Но на этот раз он пришел слишком рано: яиц в гнезде не оказалось, сколько он ни искал.
Тогда он кинул гнездо и сам спустился на землю. Воробьи провожали его криком.
У самых кустов Кот остановился и обернулся к ним с таким видом, точно хотел сказать: "погодите, миленькие, погодите! Никуда вы от меня не денетесь! Устраивайте себе новое гнездо, где хотите выводите птенцов, а я приду и слопаю их, да и вас заодно". И он так грозно фыркнул, что Чирика вздрогнула от страха.
кот ушел, а Чик с Чирикой остались горевать у разоренного гнезда.
Наконец Чирика сказала:
- Чик, ведь через несколько дней у меня непременно будет новое яичко. Летим скорей, найдем себе местечко где-нибудь за рекой. Там уж Кот не достанет нас.
Она не знала, что через реку есть мост и что Кот частенько хаживает по этому мосту. Чик этого тоже не знал.
- Летим, 0- согласился он.
И они полетели.
Скоро очутились они под самой Красной горкой.
- К нам, к нам летите! - кричали им береговушки на своем, на ласточкином языке. - У нас на Красной горке житье дружное, веселое.
- Да, - крикнул им Чик,- а сами драться будете!
- Зачем нам драться? - отвечали береговушки. - У нас над рекой мошек на всех хватает, у нас на Красной горке пустых норок много, - выбирай любую.
- А пустельги? А галки? - не унимался Чик.
- Пуостельги ловят себе в полях кузнечиков и мышей. Нас они не трогают. Мы все в дружбе.
И Чирика сказала:
- Летали мы с тобой, Чик, летали, а краше этого места не видели. давай тут жить.
- Что ж, - сдался Чик, - раз норки у них есть свободные и драться никто не будет, можно попробовать.
Подлетели они к реке, и верно: ни пустельги их не тронули, ни галки.
Стали норку себе по вкусу выбирать: чтобы и не очень глубокая была, и вход пошире. Нашлись такие две рядом.
В одной они гнездо выстроили, и Чирика высиживать села; в другой Чик ночевал.
У береговушек, у галок, у соколков - у всех давно уже вывелись птенцы. Одна Чирика терпеливо сидела в темной своей норке. Чик с утра до ночи таскал ей туда пищу.
Прошло две недели. Рыжий Кот не показывался. Воробьи уже и забыли о нем.
Чик с нетерпением ждал птенцов. Каждый раз, как притаскивал он Чирике червяка или муху, он спрашивал ее:
- Тукают?
- Нет еще, не тукают.;
- А скоро будут?
- Скоро, скоро, - терпеливо отвечала Чирика.
Однажды утром Чирика позвала его из норки:
- Лети скорей: один тукнул!
Чик сейчас же примчался в гнездо. Тут он услышал, как в одном яйце птенчик чуть слышно тукал в скорлупу слабым клювиком.
Чирика осторожно помогла ему: надломила скорлупку в разных местах.
Прошло несколько минут, и птенчик показался из яйца - крошечный, голый, слепой.
На тоненькой-тоненькой шейке моталась большая голая голова.
- Да какой он смешной! - удивился Чик.
- Совсем не смешной! - обиделасть Чирика. - Очень хорошенький птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их куда-нибудь подальше от гнезда.
Пока Чик относил скорлупки, выклюнулся второй птенчик и начал потукивать третий.
Вот туто-то и началась тревога на Красной горке.
Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали ласточки.
Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот карабкается по обрыву.
- Он видел меня! - кричал Чик. - Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
- Нет, - грустно ответила Чирика. - Никуда я не полечу от маленьких моих потенчиков. Пусть будет, что будет.
И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
Тогда Чик вылетел из норки и стал как сумасшедший кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги.
кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки.
Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая - в голову, и две галки ударили в спину.
Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей.
Птицам стало уже не видно, где Кот; с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! - и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки. Сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал. кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой.
С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
КТО ЧЕМ ПОЁТ
Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
Слушая ее, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
Вот послушай, чем и как моют безголосые.
Лягушки на озере начали еще с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли...
- Ква-а-а-а! - одним духом пошел из них воздух.
Услахыл их Аист из деревни, обрадовался:
- "Целый хор! Будет мне чем поживиться!"
И полетел на озеро завтракать.
Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
"Неужели я хуже лягушек? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую".
поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другю, то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошелся, что и про завтрак свой забыл.
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
"Безголосая я цапля! Да ведь и Аист - не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает".
И придумала:
"Дай-ка на воде сыграю!"
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошел по озеру громкий гул:
- Прумб-бу-бу-бумм!.. - словно бык проревел.
- "Вот так песня! - подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. Инструмент-то и у меня найдется: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?!
Задом уперся, передом откинулся, размахнулся головой - как задоббит носом по суку! Точь-в-точь - барабанная дробь!
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жесткая шея, тоненький-тоненький писк послышался.
Пищит усач, а все напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил, зато сам своей песней доволен.
А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жесткими крылышками, словно струна гудит.
Разбудила шмелиная песня зеленую Саранчу в траве.
Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у нее на крылышках, а вместо смычков - длинные задние ножки коленками назад. На крыльях зазубринки, а на лапках - зацепочки. Трет себя Саранча ножками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает - стрекочет.
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
"Эх, - думает Долгоносый Бекас под кочкой, - надо и мне спеть! Только вот чеом? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся... Эй! Была не была, - полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!"
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, повернулся носом к земле и понесся вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие перышки ветер перебирает. И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
А это Бекас. Отгадай, чем он поет?
Хвостом!
ПОГАНКИ
Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки. Но я их не видел и стрелять не мог.
"Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся".
Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.
Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкиЁ, сидеть стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
вот они, утки! Как незаметно сели...
Я тсал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.
Выплыли.
Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и!
вот уж не по душе охотникам эти птицы!
Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И воротники распушили.
Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая налево. Расплылись.
не тратить же на них два заряда!
расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.
Интересно посмотреть!
Сплылись - и нос к носику: целуются.
потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.
Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
Но вмоесто речеой они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
Стал собираться уходить.
Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!
А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые ладошки. Чудесно кругом.
Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или чемга.
Очень они полюбились мне в то утро.
МОРСКОЙ ЧЕРТЁНОЕ
1. В БОРЬБЕ СО СТИХИЯМИ
Сам теперь не пойму, как я отважился на эту отчаянную поездку. Один!
море было грозно, вдали по нему ходили злые барашки. Едва только я отшвартовался, снял конец с прикола, - волны кинули лодку и, ударив ее бортом о пристань, погнали к берегу. С большим трудом я успел поставить в уключины весла и направить лодку носом в море. И тут началась борьба.
Две стихии - море и ветер, - казалось, сговорились, чтобы не дать мне достигнуть цели и погубить меня. Я изо всех сил наваливался на весла, волны рвали их у меня из рук, а ветер, накидываясь то с одной, то с другой стороны, старался повернуть лодку назад к берегу и, поставив бортом к волне, опрокинуть ее. Очень скоро мои ладони покрылись мозолями. Но я почти не чувствовал боли: все мое внимание было поглощено тем, чтобы держать правильный крус.
Как я желел теперь, что не подговорил с собой кого-нибудь из товарищей! Будь у меня рулевой, он мог бы, сидя на корме, держать руль по крусу, и мне оставалось бы только справляться с леслами. А одному приходилось каждую минуту оборачиваться то через одно, то через другое плечо - смотреть, прямо ли к цели идет моя лодка.
Целью моего плавания были запретные Пять Братьев. Так назывались пять скал, пять камней, дружной грудой возвышавшиеся над волнами невдалеке от берега.
Я сказал: "невдалеке"; правда, преодолеть это расстояние при тихой погоде было бы не трудно. Но сейчас оно казалось огромным.
Несмотря на ветер, пот лил с меня градом. И вдруг я почувствовал облегчение: лодка подошла под прикрытие Пяти Братьев, и тут - в заветерках - сразу перестало рвать ее из стороны в сторону.
Однако пристать к скалам с береговой стороны не было никакой возможности. Надо обогнуь их с запада, войти в проход между двумя старшими Братьями - самыми большими из камней. Это я знал, потому что мне уже дважды пришлось побывать на Пяти Братьях. Я знал, что ворота - очень опасное место: прибой там бюет с удесятеренной силой и может в щепки разбить лодку, бросив ее на камни.
Придержав лодку на месте, я немного отдохнул: надо было набраться сил для последнего, самого рискованного перехода.
Я оглядел берег. На нем никого не было. Да и кто будет выходить в море так рано и в такой ветер?
Наконец я собрался с духом и направил лодку в каменные ворота.
Сильное течение разом загородило мне путь. Мне показалось даже, что лодку тащит назад.
Оборачиваться уже не было времени, но, скосив глаза, я по камню увидел, что потихоньку ползу вперед.
Это придало мне силы. Я налег на весла - и как-то совсем неожиданно легко очутился по другую сторону каменных ворот.
Резко повернув лодку, я без приключений ввел ее в узкую гавань между двумя Братьями - одним из старших и младшим.
Тут было тихо. Я кинул весла на дно лодки, перешел на нос, взял кошку - четырехлапый якорь - и забросил ее на старшего Брата. Подергал, зацепилась крепко.
Опасный переход кончен. Теперь можно собраться с мыслями и приниматься за дело.
2. ИЗ ТЁМНОЙ ПУЧИНЫ
Отдохнув, я разложил в лодке все свои запасы и нацепил на крючок целый клубок червей. Мелкая добыча, что берет на одного червя, меня не интересовала: не за тем я ехал сюда, рискуя жизнью.
Я забросил удочку. Поплавок из сухой камышины вынырнул и лег спокойно. Тогда все исчезло: берег, небо, лодка; осталась только эта камышинка да кусочек моря, на котором она покоилась. Я смотрел на нее, не отрывая глаз.
Смртрел и думал о том, что сегодня ожидает меня необыкновенная добыча. Ведь не на простую ловлю я ввыехал, не с берега, в мелкую воду, закинул удочку. Я - в море, на скалах. Кто знает, какая тут глубина? И что таит в себе пучина, какмие живут в ней огромные, невиданные рыбы? Может быть, сегодня ждет меня счастье, и я вытащу какую-нибудь рыбину, у которой даже названия нет, потому что никто еще не ловил таких. Может быть, тут, под скалами, стоит сейчас целая стая таких рыб, и как начнут они клевать одна за другой - только поспевай вытаскивать! Я полную лодку набью добычей.
Поплавок по-прежнему спокойно лежал на воде.
Следуя мысленно за лесой, ушедшгей в темную воду, я думал о том, какой невообразимой глубины бывают моря и океаны. Целые километры воды под тобой.
неизведанная глубина!
И мне представился крошечный-крошечный, человек на скорлупке-лодочке. Под ним безщдна - пучина морская. И над ним бездна - воздушный океан, межзвездные неизмеримые пространства...
Оторвав на минутку глаза от поплавка, я взглянул вверх и между разорванными ветром тучами увидел бездонное синее небо. "Ведь будет такое время, - подумалось мне,- когда человек научится спускаться в глубь океанов, до самого дна, и подниматься в высь - до луны, до планет, может быть - до самых лалеких звезд".
Я опять перевел глаза на поплавок и не мог дать себе ясного отчета: действительно он дрогнул, или это мне только показалось?
Мгновенно исчезли бездны - вверху и внизу, - глаза мои впились в поплавок.
Он спокойно лежал на воде.
Я выждал несколько минут. Потом повел его удочкой, подальше от скалы: может быть, там клюнет?
Вдруг поплавок встал - и вмиг исчез под водой.
Какая-то неведомая сила увлекала его в темную бездну, натянула лесу, согнула конец моего удилища.
Но другой конец я крепко держал в руках. Вскочив на ноги, я порывистым движением дернул удочку.
Руки мои почувствовали сопротивление: кто-то там, в глубине, упирался.
Я потянул сильнее. Руки у меня дрожали.
Тот - внизу - немножко поддался. Я тянул и тянул.
Из воды показалась камышинка-поплавок.
Поплавок, стоймя, стал подвигаться ко мне.
Но вдруг тот, под водой, стал - и ни с места.
Я рванул. Он поддался, но сейчас же утянул лесу зазад. Я рванул изо всей силы.
На конце лесы выылетела из моря рыба, не рыба - настоящее чудовище: все в колючках; голая голова с разинутой зубастой пастью, за ней растопыренные когтистые крылья; спины нет, а сразу хвост, тоже весь в шипах.
Блеснув на солнце темными пятнами, чудовище вместе с лесой опустилось на дно лодки.
Я с торжеством посмотрел на берег: моя взяла!
И хорошо сделал, что посмотрел: оттуда, с берега, грозила мне такая опаосность, что я разом забыл даже о своей необычайной добыче.
На берегу стеной стоял сосновый лес. В полукилометре справа он кончался. За ним виднелась дача. От дачи к лесу шел человек в костюме из желтовато-коричневой шерсти, с ружьем за плечами.
Сейчас он войдет в лес. Оттуда ему не будет видно меня. Но если он выйдет из лесу против Пяти Братьев раньше, чем я окажусь на берегу, он сразу заметит меня в море. Тогда я пропал.
Каждая минута была дорога. не обращая внимания на чудовище, отчаянно бившееся на дне лодки, я прыгнул с борта на камень, отцепил кошку, махнул с ней назад в лодку и сел за весла.
Грести к берегу было легко: ветер дул в спину, волны сами несли меня к цели.
В несколько минут я достиг пристани и поставил лодку на прикол.
Схватив удочку, не успев даже отцепить болтающуюся на конце ее добычу, я бегом по мосткам кинулся к берегу.
3. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Только я соскочил с мостков на песок, из лесу вышел человек с ружьем. Это был мой отец.
Мой отец был строгий человек. Узнай он, что я ездил на Пять Братьев, да еще в такой ветер, - не бывать бы мне больше в лодке до следующего года.
Ведь мне было всего десять лет, и отец строго запретил мне одному, без взрослых, брать лодку.
Но я был на берегу. Отец, наверно, подумает, что я удил с мостков. В этот день мне везло. Солгать отцу я не мог бы. Но, действуя по вдохновению, я избежал прямого вопроса и, можно сказать, выскочил сухим из воды.
- Папа! - закричал я вместо приветствия. - Я поймал морского черта!
- Ну, что за пустяки! - отозвался отец, с люопытством, однако, взглянув на мою добычу, все еще бившуюся на конце удочки. Он был большой знакток природы и с великой страстью изучал ее.
- А любопытно, - прибавил он, перехватив у меня лесу. - Это бычок-подкаменщик. Удивительная мелководная рыбка. Прячется под камнями, а проплывет кто-нибудь мимо - рыбка ли, водяная мокрица, жучья личинка, стрелой вылетит - и в пасть. Обжора страшный!
Я слушал и ликовал: гроза миновала, отец не видел меня на Пяти Братьях! Когда-нибудь, когда я буду большой, ся сознаюсь ему в своем проступке. А пока - я герой.
И что же такого, что это не морской черт, а всего чертенок, бычок какой-то, рыбка, умещающаяся на моей ладони? Сам отец говорит, что это удивительная рыба.
И что же такого, что Пять Братьев совсем не скалы, а просто пять камней в каких-нибудь ста метрах от берега и что там не пучина морская, а совсем мелко?
Ведь я-то вправду рисковал жизнью, поехав туда в лодке один, в такой ветер. И я вправду поймал там замечательное маленькое чудовище - все из колючих крыльев-плавников да из хвоста с шипами.
Отец пойдет сейчас дальше - он вышел на охоту, - а я поьегу домой и буду хвастать своей необычайной добычей матери и всем своим товарищам. И все будут ахать и удивляться. А кой-кому и товарищей я даже шепну на ушко, как я этого морского черта добыл с риском для жизни.
И все равно, над морем - бездонное небо, а под ним - бездонные моря и океаны, и весь огромный мир кругом меня, надо мной и подо мной полон неизведанных тайн. И я их буду открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире!
ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ДЕД МОРОЗ
Злой голой осенью вот уж плохо стало жить лесному зверю! Плачет Заяц в кустах: