Страница:
- Что такое? - Ванька завелся, как хороший мотор од одной искры. - Что ты разнюхал? Выкладывай!
И я стал рассказывать ему, как случайно подслушал разговор отца и что мне удалось узнать. Ванька быстро семенил рядом со мной, совсем не глядя под ноги и глядя мне в рот с таким вниманием, будто воочию видел, как слова слетают с моего языка и боялся прозевать даже самую крохотную птичку-слово.
- Теперь ты понимаешь, почему этот Пижон меня так насторожил, закончил я - Почему он скрывает, чего ему надо от нашего дома? Скрывает не меньше монахов, которые - теперь это совсем очевидно - прятали что-то за пазухой. Отец догадался, что нужно этим монахам - и его догадки ему совсем не нравятся! А Пижон берет и появляется сразу после монахов. Как это тебе?
- Ни крена себе! - присвистнул мой братец. - По-твоему, монахи и Пижон как-то связаны?
- Я думаю, их появление как-то связано, но, возможно, не напрямую, ответил я. - Допустим, они преследуют одну и ту же цель... Но они не играют за одну команду, между ними нет ничего общего! Даже реакции Топы на них были совсем разными. Вспомни, как он возненавидел монахов и порывался броситься на них - а к Пижону он отнесся спокойно, воспринимая его как человека, который никому не может причинить вреда. Я бы не удивился, если б узнал, что монахи и Пижон знают друг о друге - и терпеть не могут друг друга! Так вот, если они в разных лагерях, и общее между ними - только цель, к которой они стремятся, пытаясь опередить ненавистных соперников...
- Тогда что это за цель, к которой они так рвутся, верно? - ликующе провозгласил Ванька. - Ты это имеешь в виду? Да, они за чем-то охотятся, и это "что-то" связано с нашим домом! Как по-твоему, может, в нашем доме и впрямь спрятан клад? Монахи просто на ушах готовы были стоять, чтобы им позволили заглянуть в подвалы! И вспомни, как они задергались, когда отец упомянул, что как раз сегодня мы начали приводить подвалы в порядок! Где ещё может быть спрятан клад, как не в подвалах, а?
- Это было бы слишком здорово, чтобы в это поверить, - осторожно сказал я.
- Послушай, так ведь все сходится! - восторженно продолжил Ванька. Все они, и монахи, и пижон, добрались до острова практически одновременно а это значит, что они практически одновременно узнали о спрятанном сокровище! Ты спросишь, как такое может быть? Так я тебе объясню! Человек, который спрятал клад, недавно умер. Перед смертью он поведал свою тайну трем людям - своему сыну и наследнику и двум монахам, которые его исповедовали! Монахи не устояли перед искушением и пожаловали сюда, стараясь опередить законного наследника!
- Слишком красиво получается, так только в книжках бывает, - сказал я, чувствуя себя обязанным чуть-чуть остудить пыл моего брата, чтобы уберечь его (и, если быть честным, себя тоже) от слишком горького разочарования в ближайшем будущем. Было бы очень здорово поверить в Ванькину версию, но я, будучи тремя годами старше, а значит, поопытней и лучше знающим действительность, понимал, что шансы этой версии обернуться правдой слишком малы, чтобы на них уповать.
- Я спорить готов, - в глазах Ваньки уже полыхал настоящий огонь, и весь он чуть не трясся от предвкушения великих событий, - что, когда мы придем домой, отец и Пижон будут сидеть за столом, пересчитывая бриллианты и все остальное! Пижон не хочет рассказывать о том, что он ищет, пока не убедится, что нынешние владельцы дома, то есть мы, люди честные и порядочные, и не вздумают присвоить его сокровища. А то, что он найдет отца человеком, которому можно полностью доверять, нет никаких сомнений! И, разумеется, он предложит нам часть сокровищ - третью или четвертую часть клада! Может быть, как раз в этот момент Пижон с отцом выкапывают клад, посмеиваясь над монахами, которые останутся с носом!
При слове "выкапывают" что-то щелкнуло в моей голове - выстроилась короткая цепочка ассоциаций, подсказавшая мне новую догадку.
- Какие же мы идиоты! - чуть ли не в полный голос закричал я. - Теперь я знаю, почему отец отнесся к истории монахов как к сплошному вранью!
ГЛАВА 3
УГРОЗЫ
- Почему? - сразу же спросил Ванька.
- Из-за монеты, которую мы нашли, - объяснил я. - Смотри, эта монета на полвека старше самого дома. Никто не сумел бы обронить монету в подвалах, если бы подвалы ещё не существовали, так? И если бы владелец монеты не пользовался ими, не жил на этом месте... Монахи сказали, что к месту трагедии никто и близко не подходил вплоть до того времени, когда мельник начал строить свой дом. И вот тут-то они и попались! Наш дом был построен на фундаменте ещё более старого дома! Вот тебе и объяснение, откуда взялись подвалы! Ведь наш дом, хотя и громадный, все равно не соответствует их размерам. И их стилю, потому что такие подвалы больше соответствуют главному зданию средневекового укрепленного поместья, почти что крепости, чем деревянному дому зажиточного провинциала. Мы решили, что у мельника был "пунктик" насчет подвалов, вот он и наворочал делов, соорудив под своим домом настоящие катакомбы. Но ничего подобного, просто подвалы были уже до него и, разумеется, он посчитал неразумным сносить такое мощное основание, на котором никакой дом никогда не покосится и не "поплывет".
- Подвалы могли остаться от церкви, - после недолгого раздумья возразил Ванька.
- Раз церковь сгорела дотла, значит, она была деревянной. Деревянная церковь с такими подвалами? Нет, невероятно.
- Кто угодно мог обронить монету, просто проходя мимо, и вообще что угодно могло произойти! - уперся мой упрямый братец.
- Разумеется, произойти могло что угодно, - согласился я. - Но ведь ты не станешь спорить, что я предложил самое правдоподобное объяснение. Наверно, отец заметил и другие противоречия, которые мы разглядеть не можем, но, уверяю тебя, найденная монета стала для него одним из главных доказательств, что монахи - не те, за кого себя выдают.
- Эй! - Ванька резко остановился. - Хочешь сказать, это вообще могли быть никакие не монахи?
Я пожал плечами.
- Честное слово, не знаю. Вот сейчас мне кажется, что они слишком старались говорить "по-монашески", если ты понимаешь, что я имею в виду. Когда наш отец Василий употребляет старинные словечки и обороты речи, у него это звучит намного естественней. Он никогда не пользуется церковными выражениями больше, чем необходимо, стараясь делать свою речь доступной и понятной для всех. А эти монахи... они слишком старательно ввертывали такие словечки к месту и не к месту... Не знаю, может, это всего лишь мои фантазии, потому что мне до смерти хочется найти в них как можно больше подозрительного и понять, почему отец так занервничал.
- Никакие это не фантазии! - заявил Ванька, так же твердо, как секунду назад готов был все отрицать. - Ты прав, и все сходится тютелька в тютельку. Когда-то давным-давно на месте нашего дома было большое укрепленное поместье. Крепость-башня, как во "Властелине колец". Почему-то о её существовании полностью забыли. Даже отец Василий ничего не знает ведь если бы знал, то рассказал бы нам об этом, так?... Кстати, при такой твердыне должен был иметься отряд лучников, которые - ну, как стрельцы, про которых мы читали - в мирное время жили не в самой крепости, а рядом с ней, чтобы возделывать свои поля и огороды и дополнительно кормиться на своей земле. Вот тебе и объяснение, откуда взялось название деревни!.. Надо будет рассказать об этом отцу Василию... Но ничто никогда не исчезает бесследно. Нашлись какие-то документы, какие-то упоминания в летописях. Надо понимать, это произошло совсем недавно... И те, у кого есть голова на плечах, сумели уяснить из этих документов кое-что интересное. Они изучали документы в одно и тоже время - поэтому одновременно догадались, где искать клад, и одновременно прибыли сюда... Хотя, нет, погоди, все было совсем не так. Документы и другие ключики к древнему сокровищу нашел Пижон, а монахи пронюхали про его находки и решили его обскакать. По-моему, все отлично укладывается... Ведь и Топа, облаявший монахов, очень мирно отнесся к Пижону, а это значит, что он учуял, что у Пижона больше прав на клад, чем у монахов. Да, я говорю, что они охотятся за кладом - и уверен, что прав. В подвалах любой порядочной башни-крепости всегда имеется тайник со спрятанными сокровищами, просто некоторые из этих тайников уже найдены, а другие ещё нет!
Выпалив все это на огромной скорости и на одном дыхании, Ванька окончательно выдохся и взял паузу, чтобы перевести дух. Немного отдышавшись, он спросил у меня:
- Ну, что ты обо всем этом думаешь?
- Поговорим на обратном пути, - сказал я. - Смотри, мы уже пришли.
Мы взяли у бабушки Лиды шесть литров молока, передали ей деньги, поблагодарили за ароматные пирожки с рублеными яйцами и зеленым луком, которые она отложила для нас в свернутый из газеты кулек "чтобы вы перекусили по дороге и не померли с голоду пока доберетесь до дома а этот передайте моему любимчику какая жалость что он сегодня до меня не дошел" (она очень любила Топу и всегда хранила для него что-нибудь вкусненькое про запас).
Она приглашала нас выпить чаю, и в любой другой день мы бы с радостью приняли приглашение, но нам не терпелось вернуться домой и увидеть, как обстоит дело с Пижоном, договорился ли он с отцом, раскрыл ли ему свой секрет... Возможно, мы уже узнаем, что это за секрет! Поэтому мы, не без сожаления, ответили, что сегодня спешим, и направились домой.
- Так что ты думаешь насчет моих идей? - спросил Ванька, как только мы закрыли за собой калитку бабушки Лиды.
Я открыл рот, чтобы ответить, но тут нас окликнул громкий голос:
- Эй, пацаны, постой на чуток!
Мы оглянулись. Это был Михай - то есть, Михаил Чумов - один из самых известных болванов и бездельников нашего острова. Если бы мы не знали, что он ненамного старше нас, мы бы так и считали до сих пор, что ему лет тридцать: и лицом, и телосложением он напоминал то ли печеное яблоко, то ли перекопченную рыбу, да и все ухватки у него были не пятнадцатилетнего парня (каким он был на самом деле), а почти законченного уголовника, одного из этих тупоголовых воришек и хулиганов, которые вечно попадаются, но клянут при этом свое невезение, а не полное отсутствие мозгов в своей дурьей башке. Впрочем, как раз из-за того, что Михай никогда не мог представить себе последствия своих поступков, он мог быть особенно опасен. А чем больше раз он влипал в неприятности и чем больше чувствовал себя неудачником, тем больше он злился на весь белый свет.
- В чем дело? - спросил я. Я решил, что он, как всегда, хочет одолжить небольшую сумму - "любую мелочь, ребята, которая найдется". Он называл это "одолжить на денек", хотя никогда ничего не отдавал. Но я ошибался.
- О моем брате толк, - сказал он, жуя и проглатывая слова. - Что там ваш старик надумал с ним сделать?
Мы знали, что его старший брат, хорошо известный во всей округе браконьер (помимо прочих его "подвигов"), наконец истощил терпение отца. Отец никогда не преследовал браконьеров из местных жителей слишком сурово, потому что большинство из них промышляли по малому на заповедных территориях исключительно из-за отсутствия работы и зарплаты, и вообще, из-за полного отсутствия "жизненных средств" (как это называют в газетах) и никогда не ловили рыбы, уток и зайцев больше, чем требовалось для прокорма их семей. Поэтому для того, чтобы отец пошел на крутые меры, надо было отмочить что-то воистину несусветно гадкое и гнусное. А в том, что брат Михая способен на любую гадость и гнусность, мы не сомневались.
- Понятия не имею, - я пожал плечами. - А что случилось с твоим братом?
- Неприятности, - коротко ответил Михай. И добавил после паузы. Передайте своему старику, что мы не любим неприятностей. Пусть нас в покое оставят, э? - знак вопроса, которым он интонационно сопроводил последний звук, должен был означать, насколько я мог уразуметь, что-то вроде "Вы хорошо меня поняли?", и прозвучало это "э?" на редкость неприятно - словно посреди ясного дня потянуло зябким ветерком, от которого мурашки по коже бегают.
- А что, по-твоему, может сделать отец? - спросил я. - Насколько понимаю, твой брат давно и по собственной воле напрашивался на неприятности.
- Умный ты очень, - проворчал Михай. - Такой умный, что можно и с красным петушком познакомиться, э?
Я отвернулся от него.
- Пошли, - сказал я Ваньке.
- Ступайте, ступайте, - бросил нам вслед Михай. - И попомните мои слова.
- Что он имел в виду? - спросил Ванька, когда мы уже отошли далеко от Лучников.
- Пытался на пушку взять, вот и все, - я говорил как можно беззаботней, стараясь успокоить брата. - Пустые угрозы.
- Но ведь "красный петух" означает огонь, поджог, так? - спросил Ванька.
Я кивнул. Мои мысли текли в том же направлении.
- То есть, он серьезно имел в виду, что подожжет наш дом, если его брата посадят? Так? - настойчиво продолжал мой брат.
- Да он никогда не осмелится! - фыркнул я. - Даже такой кретин как он должен соображать, что с отцом шутки плохи. И как он вообще подберется к дому? Топа разорвет его на куски! Он просто пробует, нельзя ли нас как-нибудь запугать. Когда он увидит, что и отцу, и нам плевать на его угрозы, он будет сидеть тише мыши.
- Но ведь о нем рассказывали, что он из семьи поджигателей, верно? спросил Ванька. Он имел в виду всякие байки о местных нравах и ужасах, которыми охотно угощали нас мальчишки из коренных островитян. - И что даже мафия их боится...
- Мафия в Москве! - фыркнул я. - А у нас - просто бандюги и вымогатели местного масштаба. Как только дело доходит до чего-нибудь серьезного, сразу выясняется, что у них кишка тонка. Вспомни, как все они подлизываются к отцу - ведь без его хорошего отношения им никогда не устроить знатным гостям, которые к ним приезжают, охоту на кабана или баньку в заповеднике, чтобы все было по высшему классу!
Я старался успокоить Ваньку, но у меня самого сердце было не на месте. Слишком хорошо я помнил все истории, которые нам рассказывали о семейке Чумовых. "Они всех заставили себя бояться, потому что пожар - это самое большое несчастье, которое может случиться в наших лесистых краях, где все дома деревянные. Достаточно вспыхнуть одному дому, чтобы могла заняться вся деревня - а в засушливую погоду огонь может перекинуться и на лес и дойти до домов по другую сторону леса. И Чумовы этим пользуются. Они ничего не боятся, потому что такие слова как "тюрьма", "срок" и даже "смерть" и "самосуд" для них ничего не значат: они настолько тупы, что все разговоры о будущем и последствиях для них пустой звук, они живут только тем, что видят и слышат сейчас. Вот они и берут, что им захочется, и никто не смеет им перечить. Однажды брат Михая украл магнитофон, настоящий "Панасоник", из автомобиля Степанова. Знаете, конечно, Степанова? Он владелец городского рынка - ну, главного рынка, всех этих торговых рядов, которые он сам отреставрировал и восстановил, а над внутренней площадкой , ну, как бы двором, который образовывают четыре галереи, возвел стеклянный купол. Он круто начинал, и его банда рэкетиров была одной из самых резких в Городе. Ну, а потом, он все больше денег стал вкладывать в легальный бизнес, "отмывая" свои капиталы, и кончил тем, что выкупил старый обветшавший рынок и реконструировал его. Сейчас он изо всех сил старается быть порядочным бизнесменом и забыть о своем прошлом, но все равно привык решать все свои проблемы сам, без помощи милиции и закона. Словом, его "гориллы" в две секунды нашли вора. Только брат Михая уже пропил магнитофон, обменял на бутылку водки, вот Степанов и говорит ему: "Пожалуй, привяжу я веревку к твоей шее, а другой конец веревки, к тяжелому камню, да брошу тебя в какое-нибудь дальнее болото, чтобы другим неповадно было". "Делай, как хочешь, - отвечает брат Михая, - только будь готов к тому, что мой младший брат подожжет твой автомобиль". "Ничего, и с твоим младшим братом разберемся", - усмехается Степанов. "Ну, тогда моя семидесятилетняя бабушка или мой десятилетний племянник подожгут твой рынок, - говорит брат Михая. А не они, так кто-нибудь ещё из нашей семьи. Семья у нас большая, у всех по пять-шесть детей, так что тебе надо приготовить подольше тяжелых камней, чтобы справиться со всеми нами". "Он правду говорит?" - спросил Степанов у своих парней. "Полную правду! - подтвердили те. - Вся его семья состоит из полоумных поджигателей, которые настолько пропили свои мозги, что ничего не боятся, и остановить их можно только удавкой или пулей". Тогда Степанов плюнул и отпустил брата Михая. Он не мог рисковать всем своим имуществом и автомобилем, и рынком, и двумя новенькими коттеджами в Городе, и всем остальным - ради удовольствия наказать одного местного воришку. Если бы он втянулся в войну с Чумовыми, и ему бы пришлось истреблять дюжины стариков и малолеток, то он бы только выставил себя на посмешище, а выиграть войну по большому счету ему бы все равно не удалось. А если бы удалось, то с такими потерями, что себе дороже. Он бы ослабел настолько, что его съели бы другие мафиози... С тех пор семейка Чумовых вообще стала кошмаром всей округи. Они действительно подожгли одного соседа, который обвинили их в краже поливочного шланга и угрожал вызвать милицию - к счастью, подожгли не сам дом, а сарай и другие пристройки, и все равно ему очень повезло, что огонь не распространился дальше, из-за внезапно хлынувшего ливня. Этот сосед отказался давать любые показания приехавшей милиции, а вся деревня могла лишь втихую сочувствовать ему, и только."
Я пересказываю эту историю своими словами, потому что я попытался воспроизвести её в точности так, как излагали её местные мальчишки, со всеми их диалектными словечками и путаными фразами - но у меня стала получаться полная бессмыслица. Вроде, все правильно записываешь на бумагу, а получается несвязный набор слов, в котором никто не разберется. Но когда-нибудь я научусь пересказывать местную речь так, чтобы она сохраняла то, что взрослые называют "колоритом", но при этом оставалась понятной для всех. Мне жаль терять кое-какие яркие и выразительные словечки и выражения, потому что они, несмотря на их кажущуюся безграмотность, иногда очень здорово передают самую суть дела.
С другой стороны, я постарался воспроизвести именно то, что слышал, не добавляя ничего своего. Те, кто читал мою первую повесть, знают, что отца и Степанова связывали особые отношения, которые нельзя назвать дружескими, но можно назвать взаимно уважительными, поэтому о Степанове я мог бы рассказать намного точнее и лучше местных мальчишек. Но я уже знал, что про особые отношения отца и Степанова лучше помалкивать, когда общаешься с островитянами - они любили переделывать все им рассказанное на собственный лад, творя местные легенды, и вполне могли переиначить все так, что ни отцу, ни Степанову эти версии очень не понравились бы, если бы до них дошли.
Впрочем, возможность получше узнать Степанова вам представится очень скоро, так что не переживайте.
Так вот, мне было о чем подумать. Даже делая скидку на определенные преувеличения рассказчиков (а я считал само собой разумеющимся, что полеты фантазии местных мальчишек и общее отношение к Чумовым как к чему-то легендарному, схожее с нашим восприятием злых сил из "Властелина колец", должны были порождать достаточно сильные преувеличения и домыслы), я не мог отрицать, что мы можем нарваться на очень серьезные неприятности. Неприятности того типа, который был для меня внове. Когда мы жили в самом сердце заповедника, далеко от многого, постоянно происходящего в более населенном мире, мы никогда не сталкивались с подобными характерами и ситуациями - и даже представить себе не могли, что такое возможно. Все мои предыдущие знания и умения были здесь бесполезны. Жизнь нашей семьи сложилась так, что справляться со сложными ситуациями я в основном учился у дикой природы и по книгам, поэтому одинаково хорошо умел распутывать заячьи следы и отслеживать лосиные метки и писать сочинения практически без ошибок, избегая неуклюжих фраз и внятно излагая любые мысли, потому что у меня в памяти всегда всплывали примеры-подсказки из любимых авторов, едва я брался за шариковую ручку (правда, взрослые говаривали, что мой язык, не по годам правильный и четкий, иногда звучит слишком по-книжному - что ж, может, это и правда). Но сейчас я был в растерянности, не зная, что можно предпринять, чтобы справиться с полоумными поджигателями - с теми, к кому вся округа относилась приблизительно как к злым гоблинам из страшной сказки, существам сверхъестественным и неодолимым, против которых никто не решался открыто выступить. Мне внезапно пришло в голову, что, может быть, восприятие их как сказочных сил зла добавляло изюминку к скучной, бедной и довольно тягостной жизни островитян. Я начал ощущать - не понимать, а именно ощущать - что на острове действуют свои особые законы существования, и что погружение в мир этих странных законов может оказаться не менее захватывающим, чем путешествия, страница за страницей, вслед за героями любимых книг и все чудеса и приключения в далеких или выдуманных писателями странах.
Подумав об этом, я подумал и о том, что все были и небылицы, которые мы слышали, звучат совсем по-сказочному. Например, разговор Степанова и брата Михея. Если заменить имена, а "Панасоник" на волшебного коня или что-то подобное, то получается настоящий разговор царя со злым колдуном или драконом, которого царь (сам не очень хороший, как это часто бывает в сказках, но все-таки человек, и в своем праве казнить и миловать) не может заставить подчиняться общим законам своего царства и отступает в страхе, соглашаясь платить ему дань...
Ничего этого я Ваньке говорить не стал. Не хотелось его пугать, и к тому же я был уверен, что отец не Степанов и сумеет приструнить любого, кто попробует шантажировать нас угрозой поджога - так врежет по мозгам, что до последнего кретина дойдет. Не буквально, конечно, врежет, но способ найдет самый убедительный.
- Интересно, у нас ли ещё Пижон, - сказал я, стараясь побыстрее перевести разговор на другую тему. - По правде говоря, он занимает мои мысли больше, чем сто Михаев вместе взятых.
- Мои тоже, - охотно отозвался Ванька, в ту же секунду забыв о Чумовых и не придя к пугающим выводам - если он был на грани того, чтобы к ним прийти. - Странный он все-таки парень. Интересно, как прошел его разговор с нашими родителями?
- Надеюсь, скоро узнаем, - ответил я.
Но мы ничего не узнали. Когда мы вернулись домой, у калитки нас встретил яростно виляющий хвостом Топа, мама была на кухне, а отец - в гостиной, он сидел на диванчике у окна и просматривал какие-то бумаги. И никого больше!
- До вас добрался молодой человек? - спросил я у мамы, передавая ей банки с молоком.
- Молодой человек? - рассеянно переспросила она. - Ах, да, тот, которого привел Топа. Я не участвовала в его разговоре с отцом, поэтому не знаю, что ему было надо.
Мы с Ванькой на всех парах помчались в гостиную.
- Папа, что было надо этому молодому человеку?
- Какому молодому человеку? - буркнул отец, не поднимая взгляда от своих бумажек. Он очень внимательно вчитывался в какой-то документ, и, похоже, внешнего мира для него сейчас не существовало.
- Ну, как же, тому, которого привел Топа! - воскликнул Ванька.
- А, этому?.. - отец посмотрел на нас. - Сначала не понял, кого вы имеете в виду. У него было небольшое дело, которое сам он считал очень важным. Задал два-три вопроса и удалился. Честное слово, уже и забыл о нем... Не отвлекайте меня, ребятки.
Ванька напрягся - по-моему, обиделся на невнимание отца. Я хорошо его знал и видел, что сейчас он напряженно думает, что бы такое сказать или сделать, чтобы отца проняло - видел так ясно, как будто его голова была прозрачной и колесики и винтики его мыслей вертелись прямо у меня перед глазами, потрескивая и поскрипывая.
- А мы встретили Михая Чумова, который велел передать тебе, чтобы ты оставил его брата в покое! - выпалил мой язвочка-братец.
- Это был совсем короткий разговор, ничего не значивший, - поспешно сказал я.
Отец опять поднял взгляд от бумаг.
- Да, наверно, - неспешно проговорил он. - Не заслуживает того, чтобы держать в голове. Идите, ребята, до ужина вы свободны. Только не забирайтесь пока что на второй этаж. Я начал ремонт лестницы и не хочу, чтобы вы свернули себе шею.
- Что за ремонт? - разочарованно спросили мы.
- Начал заменять слабые ступеньки. Снял совсем износившиеся и потрескавшиеся, чтобы вместо них поставить новые. Дня через два-три я закончу работу и второй этаж опять будет для вас доступен. Ясно?
- Ясно... - промямлили мы с большой неохотой.
- Вот и отлично, - он махнул рукой, отпуская нас, чтобы опять вернуться к своим бумагам, а потом, словно спохватившись, сказал. - Борис, задержись ненадолго, мне надо с тобой оговорить. А ты, Иван, выйди и закрой за собой дверь.
Ванька сочувственно подмигнул мне - мол, мужайся и не падай духом, какой бы нагоняй тебе ни предстоял - и вышел. Отец немного выждал, потом встал и подошел вплотную ко мне.
- Ну, - вполголоса сказал он, - выкладывай, что там наболтал этот недоросль, по которому заранее тюрьма плачет? Угрожал поджогом?
- Да, - ответил я. И добавил. - Я изо всех сил постарался отвлечь Ванькино внимание от этого разговора.
Отец одобрительно кивнул.
- Молодец. Ни мама, ни Иван не должны об этом знать. Эти Чумовы - как автоматики с граммофончиком в голове. Только и умеют, что повторять одно и то же. Все это чушь собачья. Но очень вредная чушь. Ты понимаешь, почему вредная?
- Почему вредная? - я повторил вопрос, чтобы убедиться, что я правильно понял. - Почему чушь собачья может быть вредной, так?
И я стал рассказывать ему, как случайно подслушал разговор отца и что мне удалось узнать. Ванька быстро семенил рядом со мной, совсем не глядя под ноги и глядя мне в рот с таким вниманием, будто воочию видел, как слова слетают с моего языка и боялся прозевать даже самую крохотную птичку-слово.
- Теперь ты понимаешь, почему этот Пижон меня так насторожил, закончил я - Почему он скрывает, чего ему надо от нашего дома? Скрывает не меньше монахов, которые - теперь это совсем очевидно - прятали что-то за пазухой. Отец догадался, что нужно этим монахам - и его догадки ему совсем не нравятся! А Пижон берет и появляется сразу после монахов. Как это тебе?
- Ни крена себе! - присвистнул мой братец. - По-твоему, монахи и Пижон как-то связаны?
- Я думаю, их появление как-то связано, но, возможно, не напрямую, ответил я. - Допустим, они преследуют одну и ту же цель... Но они не играют за одну команду, между ними нет ничего общего! Даже реакции Топы на них были совсем разными. Вспомни, как он возненавидел монахов и порывался броситься на них - а к Пижону он отнесся спокойно, воспринимая его как человека, который никому не может причинить вреда. Я бы не удивился, если б узнал, что монахи и Пижон знают друг о друге - и терпеть не могут друг друга! Так вот, если они в разных лагерях, и общее между ними - только цель, к которой они стремятся, пытаясь опередить ненавистных соперников...
- Тогда что это за цель, к которой они так рвутся, верно? - ликующе провозгласил Ванька. - Ты это имеешь в виду? Да, они за чем-то охотятся, и это "что-то" связано с нашим домом! Как по-твоему, может, в нашем доме и впрямь спрятан клад? Монахи просто на ушах готовы были стоять, чтобы им позволили заглянуть в подвалы! И вспомни, как они задергались, когда отец упомянул, что как раз сегодня мы начали приводить подвалы в порядок! Где ещё может быть спрятан клад, как не в подвалах, а?
- Это было бы слишком здорово, чтобы в это поверить, - осторожно сказал я.
- Послушай, так ведь все сходится! - восторженно продолжил Ванька. Все они, и монахи, и пижон, добрались до острова практически одновременно а это значит, что они практически одновременно узнали о спрятанном сокровище! Ты спросишь, как такое может быть? Так я тебе объясню! Человек, который спрятал клад, недавно умер. Перед смертью он поведал свою тайну трем людям - своему сыну и наследнику и двум монахам, которые его исповедовали! Монахи не устояли перед искушением и пожаловали сюда, стараясь опередить законного наследника!
- Слишком красиво получается, так только в книжках бывает, - сказал я, чувствуя себя обязанным чуть-чуть остудить пыл моего брата, чтобы уберечь его (и, если быть честным, себя тоже) от слишком горького разочарования в ближайшем будущем. Было бы очень здорово поверить в Ванькину версию, но я, будучи тремя годами старше, а значит, поопытней и лучше знающим действительность, понимал, что шансы этой версии обернуться правдой слишком малы, чтобы на них уповать.
- Я спорить готов, - в глазах Ваньки уже полыхал настоящий огонь, и весь он чуть не трясся от предвкушения великих событий, - что, когда мы придем домой, отец и Пижон будут сидеть за столом, пересчитывая бриллианты и все остальное! Пижон не хочет рассказывать о том, что он ищет, пока не убедится, что нынешние владельцы дома, то есть мы, люди честные и порядочные, и не вздумают присвоить его сокровища. А то, что он найдет отца человеком, которому можно полностью доверять, нет никаких сомнений! И, разумеется, он предложит нам часть сокровищ - третью или четвертую часть клада! Может быть, как раз в этот момент Пижон с отцом выкапывают клад, посмеиваясь над монахами, которые останутся с носом!
При слове "выкапывают" что-то щелкнуло в моей голове - выстроилась короткая цепочка ассоциаций, подсказавшая мне новую догадку.
- Какие же мы идиоты! - чуть ли не в полный голос закричал я. - Теперь я знаю, почему отец отнесся к истории монахов как к сплошному вранью!
ГЛАВА 3
УГРОЗЫ
- Почему? - сразу же спросил Ванька.
- Из-за монеты, которую мы нашли, - объяснил я. - Смотри, эта монета на полвека старше самого дома. Никто не сумел бы обронить монету в подвалах, если бы подвалы ещё не существовали, так? И если бы владелец монеты не пользовался ими, не жил на этом месте... Монахи сказали, что к месту трагедии никто и близко не подходил вплоть до того времени, когда мельник начал строить свой дом. И вот тут-то они и попались! Наш дом был построен на фундаменте ещё более старого дома! Вот тебе и объяснение, откуда взялись подвалы! Ведь наш дом, хотя и громадный, все равно не соответствует их размерам. И их стилю, потому что такие подвалы больше соответствуют главному зданию средневекового укрепленного поместья, почти что крепости, чем деревянному дому зажиточного провинциала. Мы решили, что у мельника был "пунктик" насчет подвалов, вот он и наворочал делов, соорудив под своим домом настоящие катакомбы. Но ничего подобного, просто подвалы были уже до него и, разумеется, он посчитал неразумным сносить такое мощное основание, на котором никакой дом никогда не покосится и не "поплывет".
- Подвалы могли остаться от церкви, - после недолгого раздумья возразил Ванька.
- Раз церковь сгорела дотла, значит, она была деревянной. Деревянная церковь с такими подвалами? Нет, невероятно.
- Кто угодно мог обронить монету, просто проходя мимо, и вообще что угодно могло произойти! - уперся мой упрямый братец.
- Разумеется, произойти могло что угодно, - согласился я. - Но ведь ты не станешь спорить, что я предложил самое правдоподобное объяснение. Наверно, отец заметил и другие противоречия, которые мы разглядеть не можем, но, уверяю тебя, найденная монета стала для него одним из главных доказательств, что монахи - не те, за кого себя выдают.
- Эй! - Ванька резко остановился. - Хочешь сказать, это вообще могли быть никакие не монахи?
Я пожал плечами.
- Честное слово, не знаю. Вот сейчас мне кажется, что они слишком старались говорить "по-монашески", если ты понимаешь, что я имею в виду. Когда наш отец Василий употребляет старинные словечки и обороты речи, у него это звучит намного естественней. Он никогда не пользуется церковными выражениями больше, чем необходимо, стараясь делать свою речь доступной и понятной для всех. А эти монахи... они слишком старательно ввертывали такие словечки к месту и не к месту... Не знаю, может, это всего лишь мои фантазии, потому что мне до смерти хочется найти в них как можно больше подозрительного и понять, почему отец так занервничал.
- Никакие это не фантазии! - заявил Ванька, так же твердо, как секунду назад готов был все отрицать. - Ты прав, и все сходится тютелька в тютельку. Когда-то давным-давно на месте нашего дома было большое укрепленное поместье. Крепость-башня, как во "Властелине колец". Почему-то о её существовании полностью забыли. Даже отец Василий ничего не знает ведь если бы знал, то рассказал бы нам об этом, так?... Кстати, при такой твердыне должен был иметься отряд лучников, которые - ну, как стрельцы, про которых мы читали - в мирное время жили не в самой крепости, а рядом с ней, чтобы возделывать свои поля и огороды и дополнительно кормиться на своей земле. Вот тебе и объяснение, откуда взялось название деревни!.. Надо будет рассказать об этом отцу Василию... Но ничто никогда не исчезает бесследно. Нашлись какие-то документы, какие-то упоминания в летописях. Надо понимать, это произошло совсем недавно... И те, у кого есть голова на плечах, сумели уяснить из этих документов кое-что интересное. Они изучали документы в одно и тоже время - поэтому одновременно догадались, где искать клад, и одновременно прибыли сюда... Хотя, нет, погоди, все было совсем не так. Документы и другие ключики к древнему сокровищу нашел Пижон, а монахи пронюхали про его находки и решили его обскакать. По-моему, все отлично укладывается... Ведь и Топа, облаявший монахов, очень мирно отнесся к Пижону, а это значит, что он учуял, что у Пижона больше прав на клад, чем у монахов. Да, я говорю, что они охотятся за кладом - и уверен, что прав. В подвалах любой порядочной башни-крепости всегда имеется тайник со спрятанными сокровищами, просто некоторые из этих тайников уже найдены, а другие ещё нет!
Выпалив все это на огромной скорости и на одном дыхании, Ванька окончательно выдохся и взял паузу, чтобы перевести дух. Немного отдышавшись, он спросил у меня:
- Ну, что ты обо всем этом думаешь?
- Поговорим на обратном пути, - сказал я. - Смотри, мы уже пришли.
Мы взяли у бабушки Лиды шесть литров молока, передали ей деньги, поблагодарили за ароматные пирожки с рублеными яйцами и зеленым луком, которые она отложила для нас в свернутый из газеты кулек "чтобы вы перекусили по дороге и не померли с голоду пока доберетесь до дома а этот передайте моему любимчику какая жалость что он сегодня до меня не дошел" (она очень любила Топу и всегда хранила для него что-нибудь вкусненькое про запас).
Она приглашала нас выпить чаю, и в любой другой день мы бы с радостью приняли приглашение, но нам не терпелось вернуться домой и увидеть, как обстоит дело с Пижоном, договорился ли он с отцом, раскрыл ли ему свой секрет... Возможно, мы уже узнаем, что это за секрет! Поэтому мы, не без сожаления, ответили, что сегодня спешим, и направились домой.
- Так что ты думаешь насчет моих идей? - спросил Ванька, как только мы закрыли за собой калитку бабушки Лиды.
Я открыл рот, чтобы ответить, но тут нас окликнул громкий голос:
- Эй, пацаны, постой на чуток!
Мы оглянулись. Это был Михай - то есть, Михаил Чумов - один из самых известных болванов и бездельников нашего острова. Если бы мы не знали, что он ненамного старше нас, мы бы так и считали до сих пор, что ему лет тридцать: и лицом, и телосложением он напоминал то ли печеное яблоко, то ли перекопченную рыбу, да и все ухватки у него были не пятнадцатилетнего парня (каким он был на самом деле), а почти законченного уголовника, одного из этих тупоголовых воришек и хулиганов, которые вечно попадаются, но клянут при этом свое невезение, а не полное отсутствие мозгов в своей дурьей башке. Впрочем, как раз из-за того, что Михай никогда не мог представить себе последствия своих поступков, он мог быть особенно опасен. А чем больше раз он влипал в неприятности и чем больше чувствовал себя неудачником, тем больше он злился на весь белый свет.
- В чем дело? - спросил я. Я решил, что он, как всегда, хочет одолжить небольшую сумму - "любую мелочь, ребята, которая найдется". Он называл это "одолжить на денек", хотя никогда ничего не отдавал. Но я ошибался.
- О моем брате толк, - сказал он, жуя и проглатывая слова. - Что там ваш старик надумал с ним сделать?
Мы знали, что его старший брат, хорошо известный во всей округе браконьер (помимо прочих его "подвигов"), наконец истощил терпение отца. Отец никогда не преследовал браконьеров из местных жителей слишком сурово, потому что большинство из них промышляли по малому на заповедных территориях исключительно из-за отсутствия работы и зарплаты, и вообще, из-за полного отсутствия "жизненных средств" (как это называют в газетах) и никогда не ловили рыбы, уток и зайцев больше, чем требовалось для прокорма их семей. Поэтому для того, чтобы отец пошел на крутые меры, надо было отмочить что-то воистину несусветно гадкое и гнусное. А в том, что брат Михая способен на любую гадость и гнусность, мы не сомневались.
- Понятия не имею, - я пожал плечами. - А что случилось с твоим братом?
- Неприятности, - коротко ответил Михай. И добавил после паузы. Передайте своему старику, что мы не любим неприятностей. Пусть нас в покое оставят, э? - знак вопроса, которым он интонационно сопроводил последний звук, должен был означать, насколько я мог уразуметь, что-то вроде "Вы хорошо меня поняли?", и прозвучало это "э?" на редкость неприятно - словно посреди ясного дня потянуло зябким ветерком, от которого мурашки по коже бегают.
- А что, по-твоему, может сделать отец? - спросил я. - Насколько понимаю, твой брат давно и по собственной воле напрашивался на неприятности.
- Умный ты очень, - проворчал Михай. - Такой умный, что можно и с красным петушком познакомиться, э?
Я отвернулся от него.
- Пошли, - сказал я Ваньке.
- Ступайте, ступайте, - бросил нам вслед Михай. - И попомните мои слова.
- Что он имел в виду? - спросил Ванька, когда мы уже отошли далеко от Лучников.
- Пытался на пушку взять, вот и все, - я говорил как можно беззаботней, стараясь успокоить брата. - Пустые угрозы.
- Но ведь "красный петух" означает огонь, поджог, так? - спросил Ванька.
Я кивнул. Мои мысли текли в том же направлении.
- То есть, он серьезно имел в виду, что подожжет наш дом, если его брата посадят? Так? - настойчиво продолжал мой брат.
- Да он никогда не осмелится! - фыркнул я. - Даже такой кретин как он должен соображать, что с отцом шутки плохи. И как он вообще подберется к дому? Топа разорвет его на куски! Он просто пробует, нельзя ли нас как-нибудь запугать. Когда он увидит, что и отцу, и нам плевать на его угрозы, он будет сидеть тише мыши.
- Но ведь о нем рассказывали, что он из семьи поджигателей, верно? спросил Ванька. Он имел в виду всякие байки о местных нравах и ужасах, которыми охотно угощали нас мальчишки из коренных островитян. - И что даже мафия их боится...
- Мафия в Москве! - фыркнул я. - А у нас - просто бандюги и вымогатели местного масштаба. Как только дело доходит до чего-нибудь серьезного, сразу выясняется, что у них кишка тонка. Вспомни, как все они подлизываются к отцу - ведь без его хорошего отношения им никогда не устроить знатным гостям, которые к ним приезжают, охоту на кабана или баньку в заповеднике, чтобы все было по высшему классу!
Я старался успокоить Ваньку, но у меня самого сердце было не на месте. Слишком хорошо я помнил все истории, которые нам рассказывали о семейке Чумовых. "Они всех заставили себя бояться, потому что пожар - это самое большое несчастье, которое может случиться в наших лесистых краях, где все дома деревянные. Достаточно вспыхнуть одному дому, чтобы могла заняться вся деревня - а в засушливую погоду огонь может перекинуться и на лес и дойти до домов по другую сторону леса. И Чумовы этим пользуются. Они ничего не боятся, потому что такие слова как "тюрьма", "срок" и даже "смерть" и "самосуд" для них ничего не значат: они настолько тупы, что все разговоры о будущем и последствиях для них пустой звук, они живут только тем, что видят и слышат сейчас. Вот они и берут, что им захочется, и никто не смеет им перечить. Однажды брат Михая украл магнитофон, настоящий "Панасоник", из автомобиля Степанова. Знаете, конечно, Степанова? Он владелец городского рынка - ну, главного рынка, всех этих торговых рядов, которые он сам отреставрировал и восстановил, а над внутренней площадкой , ну, как бы двором, который образовывают четыре галереи, возвел стеклянный купол. Он круто начинал, и его банда рэкетиров была одной из самых резких в Городе. Ну, а потом, он все больше денег стал вкладывать в легальный бизнес, "отмывая" свои капиталы, и кончил тем, что выкупил старый обветшавший рынок и реконструировал его. Сейчас он изо всех сил старается быть порядочным бизнесменом и забыть о своем прошлом, но все равно привык решать все свои проблемы сам, без помощи милиции и закона. Словом, его "гориллы" в две секунды нашли вора. Только брат Михая уже пропил магнитофон, обменял на бутылку водки, вот Степанов и говорит ему: "Пожалуй, привяжу я веревку к твоей шее, а другой конец веревки, к тяжелому камню, да брошу тебя в какое-нибудь дальнее болото, чтобы другим неповадно было". "Делай, как хочешь, - отвечает брат Михая, - только будь готов к тому, что мой младший брат подожжет твой автомобиль". "Ничего, и с твоим младшим братом разберемся", - усмехается Степанов. "Ну, тогда моя семидесятилетняя бабушка или мой десятилетний племянник подожгут твой рынок, - говорит брат Михая. А не они, так кто-нибудь ещё из нашей семьи. Семья у нас большая, у всех по пять-шесть детей, так что тебе надо приготовить подольше тяжелых камней, чтобы справиться со всеми нами". "Он правду говорит?" - спросил Степанов у своих парней. "Полную правду! - подтвердили те. - Вся его семья состоит из полоумных поджигателей, которые настолько пропили свои мозги, что ничего не боятся, и остановить их можно только удавкой или пулей". Тогда Степанов плюнул и отпустил брата Михая. Он не мог рисковать всем своим имуществом и автомобилем, и рынком, и двумя новенькими коттеджами в Городе, и всем остальным - ради удовольствия наказать одного местного воришку. Если бы он втянулся в войну с Чумовыми, и ему бы пришлось истреблять дюжины стариков и малолеток, то он бы только выставил себя на посмешище, а выиграть войну по большому счету ему бы все равно не удалось. А если бы удалось, то с такими потерями, что себе дороже. Он бы ослабел настолько, что его съели бы другие мафиози... С тех пор семейка Чумовых вообще стала кошмаром всей округи. Они действительно подожгли одного соседа, который обвинили их в краже поливочного шланга и угрожал вызвать милицию - к счастью, подожгли не сам дом, а сарай и другие пристройки, и все равно ему очень повезло, что огонь не распространился дальше, из-за внезапно хлынувшего ливня. Этот сосед отказался давать любые показания приехавшей милиции, а вся деревня могла лишь втихую сочувствовать ему, и только."
Я пересказываю эту историю своими словами, потому что я попытался воспроизвести её в точности так, как излагали её местные мальчишки, со всеми их диалектными словечками и путаными фразами - но у меня стала получаться полная бессмыслица. Вроде, все правильно записываешь на бумагу, а получается несвязный набор слов, в котором никто не разберется. Но когда-нибудь я научусь пересказывать местную речь так, чтобы она сохраняла то, что взрослые называют "колоритом", но при этом оставалась понятной для всех. Мне жаль терять кое-какие яркие и выразительные словечки и выражения, потому что они, несмотря на их кажущуюся безграмотность, иногда очень здорово передают самую суть дела.
С другой стороны, я постарался воспроизвести именно то, что слышал, не добавляя ничего своего. Те, кто читал мою первую повесть, знают, что отца и Степанова связывали особые отношения, которые нельзя назвать дружескими, но можно назвать взаимно уважительными, поэтому о Степанове я мог бы рассказать намного точнее и лучше местных мальчишек. Но я уже знал, что про особые отношения отца и Степанова лучше помалкивать, когда общаешься с островитянами - они любили переделывать все им рассказанное на собственный лад, творя местные легенды, и вполне могли переиначить все так, что ни отцу, ни Степанову эти версии очень не понравились бы, если бы до них дошли.
Впрочем, возможность получше узнать Степанова вам представится очень скоро, так что не переживайте.
Так вот, мне было о чем подумать. Даже делая скидку на определенные преувеличения рассказчиков (а я считал само собой разумеющимся, что полеты фантазии местных мальчишек и общее отношение к Чумовым как к чему-то легендарному, схожее с нашим восприятием злых сил из "Властелина колец", должны были порождать достаточно сильные преувеличения и домыслы), я не мог отрицать, что мы можем нарваться на очень серьезные неприятности. Неприятности того типа, который был для меня внове. Когда мы жили в самом сердце заповедника, далеко от многого, постоянно происходящего в более населенном мире, мы никогда не сталкивались с подобными характерами и ситуациями - и даже представить себе не могли, что такое возможно. Все мои предыдущие знания и умения были здесь бесполезны. Жизнь нашей семьи сложилась так, что справляться со сложными ситуациями я в основном учился у дикой природы и по книгам, поэтому одинаково хорошо умел распутывать заячьи следы и отслеживать лосиные метки и писать сочинения практически без ошибок, избегая неуклюжих фраз и внятно излагая любые мысли, потому что у меня в памяти всегда всплывали примеры-подсказки из любимых авторов, едва я брался за шариковую ручку (правда, взрослые говаривали, что мой язык, не по годам правильный и четкий, иногда звучит слишком по-книжному - что ж, может, это и правда). Но сейчас я был в растерянности, не зная, что можно предпринять, чтобы справиться с полоумными поджигателями - с теми, к кому вся округа относилась приблизительно как к злым гоблинам из страшной сказки, существам сверхъестественным и неодолимым, против которых никто не решался открыто выступить. Мне внезапно пришло в голову, что, может быть, восприятие их как сказочных сил зла добавляло изюминку к скучной, бедной и довольно тягостной жизни островитян. Я начал ощущать - не понимать, а именно ощущать - что на острове действуют свои особые законы существования, и что погружение в мир этих странных законов может оказаться не менее захватывающим, чем путешествия, страница за страницей, вслед за героями любимых книг и все чудеса и приключения в далеких или выдуманных писателями странах.
Подумав об этом, я подумал и о том, что все были и небылицы, которые мы слышали, звучат совсем по-сказочному. Например, разговор Степанова и брата Михея. Если заменить имена, а "Панасоник" на волшебного коня или что-то подобное, то получается настоящий разговор царя со злым колдуном или драконом, которого царь (сам не очень хороший, как это часто бывает в сказках, но все-таки человек, и в своем праве казнить и миловать) не может заставить подчиняться общим законам своего царства и отступает в страхе, соглашаясь платить ему дань...
Ничего этого я Ваньке говорить не стал. Не хотелось его пугать, и к тому же я был уверен, что отец не Степанов и сумеет приструнить любого, кто попробует шантажировать нас угрозой поджога - так врежет по мозгам, что до последнего кретина дойдет. Не буквально, конечно, врежет, но способ найдет самый убедительный.
- Интересно, у нас ли ещё Пижон, - сказал я, стараясь побыстрее перевести разговор на другую тему. - По правде говоря, он занимает мои мысли больше, чем сто Михаев вместе взятых.
- Мои тоже, - охотно отозвался Ванька, в ту же секунду забыв о Чумовых и не придя к пугающим выводам - если он был на грани того, чтобы к ним прийти. - Странный он все-таки парень. Интересно, как прошел его разговор с нашими родителями?
- Надеюсь, скоро узнаем, - ответил я.
Но мы ничего не узнали. Когда мы вернулись домой, у калитки нас встретил яростно виляющий хвостом Топа, мама была на кухне, а отец - в гостиной, он сидел на диванчике у окна и просматривал какие-то бумаги. И никого больше!
- До вас добрался молодой человек? - спросил я у мамы, передавая ей банки с молоком.
- Молодой человек? - рассеянно переспросила она. - Ах, да, тот, которого привел Топа. Я не участвовала в его разговоре с отцом, поэтому не знаю, что ему было надо.
Мы с Ванькой на всех парах помчались в гостиную.
- Папа, что было надо этому молодому человеку?
- Какому молодому человеку? - буркнул отец, не поднимая взгляда от своих бумажек. Он очень внимательно вчитывался в какой-то документ, и, похоже, внешнего мира для него сейчас не существовало.
- Ну, как же, тому, которого привел Топа! - воскликнул Ванька.
- А, этому?.. - отец посмотрел на нас. - Сначала не понял, кого вы имеете в виду. У него было небольшое дело, которое сам он считал очень важным. Задал два-три вопроса и удалился. Честное слово, уже и забыл о нем... Не отвлекайте меня, ребятки.
Ванька напрягся - по-моему, обиделся на невнимание отца. Я хорошо его знал и видел, что сейчас он напряженно думает, что бы такое сказать или сделать, чтобы отца проняло - видел так ясно, как будто его голова была прозрачной и колесики и винтики его мыслей вертелись прямо у меня перед глазами, потрескивая и поскрипывая.
- А мы встретили Михая Чумова, который велел передать тебе, чтобы ты оставил его брата в покое! - выпалил мой язвочка-братец.
- Это был совсем короткий разговор, ничего не значивший, - поспешно сказал я.
Отец опять поднял взгляд от бумаг.
- Да, наверно, - неспешно проговорил он. - Не заслуживает того, чтобы держать в голове. Идите, ребята, до ужина вы свободны. Только не забирайтесь пока что на второй этаж. Я начал ремонт лестницы и не хочу, чтобы вы свернули себе шею.
- Что за ремонт? - разочарованно спросили мы.
- Начал заменять слабые ступеньки. Снял совсем износившиеся и потрескавшиеся, чтобы вместо них поставить новые. Дня через два-три я закончу работу и второй этаж опять будет для вас доступен. Ясно?
- Ясно... - промямлили мы с большой неохотой.
- Вот и отлично, - он махнул рукой, отпуская нас, чтобы опять вернуться к своим бумагам, а потом, словно спохватившись, сказал. - Борис, задержись ненадолго, мне надо с тобой оговорить. А ты, Иван, выйди и закрой за собой дверь.
Ванька сочувственно подмигнул мне - мол, мужайся и не падай духом, какой бы нагоняй тебе ни предстоял - и вышел. Отец немного выждал, потом встал и подошел вплотную ко мне.
- Ну, - вполголоса сказал он, - выкладывай, что там наболтал этот недоросль, по которому заранее тюрьма плачет? Угрожал поджогом?
- Да, - ответил я. И добавил. - Я изо всех сил постарался отвлечь Ванькино внимание от этого разговора.
Отец одобрительно кивнул.
- Молодец. Ни мама, ни Иван не должны об этом знать. Эти Чумовы - как автоматики с граммофончиком в голове. Только и умеют, что повторять одно и то же. Все это чушь собачья. Но очень вредная чушь. Ты понимаешь, почему вредная?
- Почему вредная? - я повторил вопрос, чтобы убедиться, что я правильно понял. - Почему чушь собачья может быть вредной, так?