Биргер Алексей. Тайна знатных картежников (Приключения в стране озер - 2)

   - Так, - с неожиданной улыбкой кивнул отец.
   - Ну... - я замялся. - Потому что из этой чуши все равно могут получаться вредные вещи?
   - Какие вредные вещи? - вопросил отец.
   - Пожары, - ответил я.
   - Нет, - отец медленно покачал головой. - Пожары - пустяки, любой пожар можно потушить. Не пожары, а страх. Теперь понимаешь?
   - Наверно, - сказал я. - То есть, понимаю, в чем суть, хотя в словах выразить не смог бы, пожалуй.
   - Все это очень просто, - сказал отец. - Когда люди не могут одолеть свой страх, они очень легко идут на попятный там, где отступать не следует. Сперва кажется: ну, что такого, уступлю по мелочи здесь или там, с меня не убудет... Но это неправда. От этого внутри появляется гниль, и человек рассыпается. Однажды отпраздновав труса, ты в конце концов предашь все, что угодно.
   - Ну да! - сказал я. - Вот Степанов - он испугался за свой автомобиль, свой рынок и все остальное. И он побоялся выставить себя на посмешище, вступая в безнадежную борьбу с какими-то ничтожествами.
   - В том-то и дело! - сказал отец. - Я думаю, вторая причина оказалась даже важнее первой. Если бы ему бросил вызов крупный бандит, он бы рискнул всем своим имуществом, потому что его победа того стоила бы. Но рисковать всем ради совершенно бесполезной победы... Но, как бы то ни было, он и за свою собственность трясся, это конечно. Его собственность поймала его, завладела им и лишила мужества, которым он, в общем-то, от природы наделен. Недаром существует древняя присказка, что тот, кто ничего не имеет, тот ничего не боится. Она очень правдива. До сих пор мы ничего не имели. Жили в государственном доме, из которого в любой момент могли съехать и выбрать другой. Даже если бы он сгорел - это была бы не наша потеря. Верно? А теперь у нас есть собственный дом и, вполне естественно, нас волнует его судьба. Но если мы позволим нашим страхам за его будущее завладеть нами, как Степановым завладел страх за его собственность, то что из этого выйдет? Прежде всего, это будет унизительно для самого дома. Да, они могут поджечь дом, но если мы отступим перед этой шпаной, то окажемся недостойны того, чтобы в нем жить. Дом выгонит нас - возникнут тысячи внешних причин, которые заставят нас выехать, но дело будет не в этих непосредственных причинах, а глубже.
   Я вздохнул.
   - Значит, и вправду было бы лучше всего, если бы у нас так ничего и не было...
   - Вот уж нет! - твердо возразил отец. - Это, возможно, самый легкий путь, но не самый лучший. Это путь увиливания от ответственности. Я не беру святых отшельников, которые бросали все, потому что их призывала иная, большая ответственность. Я говорю о простых заурядных людях, вроде нашей семьи - и о том, что мы, простые люди, предпочитаем улизнуть в кусты, когда перед нами возникает трудный выбор, и поискать дорогу поглаже и поспокойнее. Мало кто понимает, что такая дорога ведет в никуда. Так вот, увиливать от обладания любым имуществом, которое страшно потерять, это так же плохо, как становиться рабом своего имущества. И то, и другое рождается из одного и того же страха, а страх приводит к предательству и распаду. Человек должен принимать на себя ответственность, и наша ответственность перед домом, о котором мы так давно мечтали, теперь требует, чтобы мы рискнули им, если мы хотим его сохранить. Ты понимаешь, о чем я?
   - Да, - сказал я. Но не удержался от вопроса. - А что, так уж обязательно сажать брата Михая в тюрьму?
   - В определенном смысле, не имеет значения, обязательно это или нет, сказал отец. - От меня сейчас ничего не зависит. Но если б и зависело, я бы все равно пальцем не пошевелил ради него. Ты знаешь, я достаточно снисходительно отношусь к местным жителям. Я понимаю, что порой им надо рыбачить или валить лес, заготавливая дрова на зиму, особенно сейчас, когда многие месяцами не видят ни пенсий, ни зарплаты, и живут только на то, что дает им их хозяйство и окружающая природа. Само создание заповедника - он ведь создан пятьдесят лет назад, совсем недавно по меркам истории страны ущемило их права. Почти на всех окружающих пространствах им запретили заниматься тем, чем занимались их деды и отцы, охотой и рыболовством, а ведь в здешних краях эти занятия очень часто были и остаются единственным средством к существованию. Поэтому я сквозь пальцы гляжу на их вылазки на территорию заповедника, до тех пор, пока никто не глушит рыбу динамитом и не делает подобных гадостей. Тут я становлюсь беспощаден. Что касается этого молодого кретина, Чумова старшего, то его безмозглая жадность едва не привела к настоящей трагедии. Ты ведь знаешь, что в нашем заповеднике медведи находятся под особой охраной. Что медвежью шкуру - а заодно и медвежье сало - можно продать за очень хорошие деньги, тебе тоже известно. Чумов грубо нарушил закон уже тогда, когда полез в заповедник охотиться на медведя. И более того, он дал уйти подраненному зверю! А ты ведь знаешь, что однажды раненый медведь начинает считать всех людей злейшими врагами и старается где и когда только возможно отомстить за боль, которую ему причинили. Так произошло и в этом случае. Медведи в нашем заповеднике очень миролюбивы, потому что знают, что периодически шастающие по их лесам странные двуногие создания совершенно безвредны. Иногда медведи могут стать докукой, особенно если им довелось разок попробовать сгущенки или копченой колбасы, и они прониклись к этим яствам нежной любовью - а заодно поняли, что когда двуногие существа останавливаются на привал, у них всегда можно поживиться чем-нибудь вкусненьким. Но они никогда никому не причинят вреда, если туристы ведут себя разумно. А вести себя туристам неразумно не позволят опытные проводники, без которых туристские группы в заповедник не пускают... Поэтому, как понимаешь, я был просто ошарашен, когда узнал, что какой-то медведь напал на группу туристов и только благодаря чуду никого не изувечил и не убил. Я выследил этого медведя - и мне пришлось его пристрелить. В его теле я нашел застрявшую пулю. Я понял, что произошло - и провел собственное расследование, чтобы найти преступника. Нашел его - и сдал милиции. Когда его арестовывали, то выяснилось, что и ружьем, с которым он охотился на медведя, он владеет незаконно. Многие знали, что у него есть огнестрельное оружие - но он всем врал, что ружье зарегистрировано в охотничьем обществе, куда он поступил и получил охотничий билет. Милиция наконец это проверила - и оказалось, что ни в каком охотничьем обществе он никогда не состоял и не состоит. Так что ему светит дополнительный срок года в три за незаконное хранение и применение огнестрельного оружия. В общем, кроме браконьерства у него набирается целый букет статей, так что на свободу он выйдет не скоро... - отец чуть помолчал, потом продолжил. - Не бойся угроз. На них всегда проверяется, из какого теста сделан человек. Вот давай и проверим, чего мы стоим. Я не удивлюсь, если этой историей дом не только нас испытывает, но и хочет, чтобы мы искупили нечто. Ведь мы, в некотором смысле, здесь захватчики, и только от нас зависит, изменится это положение вещей или нет.
   - Захватчики? - я не мог скрыть своего удивления.
   - Ну да, - отец кивнул. - Не забывай, что в свое время этот дом был отобран у законного владельца - "в народную собственность". Если честно расставлять все точки над "ё", то мы должны признать, что он был просто ограблен. И мы не знаем, оставили его в живых во время этого ограбления или расстреляли. И мы, по большому счету, перекупили дом у грабителей оказавшись ничем не лучше тех, кто покупает у Чумовых краденые вещи по цене водки, заранее зная, что эти вещи - краденые. Так вот, напоминая нам, насколько он уязвим, дом - или, если хочешь, живущий во всяком пристойном доме домовой - наблюдает за нами, жестко и не собираясь нам льстить. И у меня есть странное чувство, что все это только к лучшему, что в результате все будет так хорошо, как мы и мечтать не смеем. Теперь ты меня понимаешь?
   Я молча кивнул. Слова отца чудесным образом меня успокоили, и на сердце стало легко, как никогда, хотя, вроде бы, в речах отца было мало успокаивающего. Он честно предупредил меня о возможных испытаниях и тревогах. Наверно, именно его откровенность и наполнила меня сияющей верой в будущее. Он ничего от меня не скрывал, и мне стало намного лучше просто потому, что он предложил мне, как взрослому, разделить с ним ответственность. Как и отец, с этого момента я просто знал, что все будет в полном порядке!
   - Помалкивай обо всем этом, - на всякий случай предупредил меня отец. - Ни единого словечка и маме, ни Ивану Леонидовичу, - он довольно часто называл Ваньку по имени и отчеству, и Ваньке самому нравилось это шутливо уважительное обращение.
   - По-моему, у меня ещё есть голова на плечах! - несколько оскорбленно ответил я. - Разумеется, ни в коем случае не годится их пугать. Мы ведь сами со всем справимся, верно?
   Отец широко улыбнулся.
   - М-да, тебя уже не назовешь желторотым птенцом. Мы все одолеем и победим, если будем держаться вместе!
   ГЛАВА 4
   БАНДИТ И ПРИЗРАК
   - Из-за чего вся буча? - с большим любопытством спросил меня Ванька. Всыпали по первое число? Кто-то настучал на тебя? Нажаловался на что-то?
   - Да нет, ничего, - небрежно ответил я. После доверительной беседы с отцом я чуть не на крыльях парил, и у меня не было ни сил ни желания придумывать объяснения, о чем мы так долго беседовали. - Прошло, и можно выкинуть из головы. Что мы теперь будем делать?
   Ванька покосился на меня, но ничего не сказал. Он, конечно, решил, что я, говоря словами нашей семейной присказки, "держусь как умеючи ошпаренный рассолом огурчик - знаю, что скоро стану холодным и хрустящим". И он знал, что из меня слова не вытянешь, когда я сам не хочу распространяться, за какие "подвиги" я получил по первое число.
   - Как знаешь, - несколько разочарованно сказал он. - А что делать... Мы ведь хотели как следует покопаться в том большом сундуке наверху, но как мы теперь туда поднимемся?
   Он имел в виду огромный сундук, в который мы только мельком заглянули, отложив подробное знакомство с ним на потом, когда у нас будет целый вечер, чтобы основательно им заняться. В сундуке хранилось все необходимое для различных праздничных торжеств и представлений, множество самых разных вещей, накопившихся за то время, когда наш дом был клубом и, следовательно, центром общественной жизни. Мы нашли много чудесного и просто интересного, едва поворошив с самого верха: две или три красных шубы Деда Мороза, его седую бороду и седые косматые волосы из ваты, золотистые накладные косички и синюю шубку Снегурочки, большие серебряные снежинки, длинные зеленые ленты, которыми клуб украшали на майские праздники, искусственные венки и многое другое. Словом, там можно было найти все, что угодно, чтобы превратить наши игры в нечто великолепное! Только представьте, какие наряды магов, гоблинов и прочих волшебных существ мы могли бы соорудить из того, что имелось в сундуке!
   - Отец предупредил нас, что часть ступенек убрана, - сказал я, очень довольный, что Ванька не пытается выкачать из меня, почему меня так долго "воспитывали". - По-моему, не случится ничего страшного, если мы будем очень аккуратно перебираться через дыры и даже те ступеньки, которые не убраны, пробовать с особой осторожностью, прежде чем на них ступить всем весом. И, по-моему, даже интересно будет пробираться мимо дыр по перилам!
   - Но отец ведь велел нам не подниматься на второй этаж! - с сомнением сказал Ванька.
   - Разумеется, велел, потому что он за нас беспокоится! Поэтому если мы сорвемся и сломаем ногу или шею, то нам влетит по первое число! Во всяком случае, тому из нас, кто меньше пострадает... Но мы ведь не будем этого делать, верно?
   Мои доводы убедили Ваньку.
   - Давай рискнем! - решительно заявил он. - Ведь до ужина времени навалом!
   Мы на цыпочках прокрались к основанию лестницы и начали наш осторожный подъем. Подниматься оказалось намного легче, чем мы воображали. Отец удалил всего три или четыре ступеньки в разных местах и перепрыгнуть их было делом плевым.
   Это оказалось даже очень интересным, потому что, поднимаясь, мы играли в горцев, движущихся к труднодоступной цели, а недостающие ступеньки были расселинами и пропастями, на дне которых несутся бурные потоки.
   Мы победоносно добрались до сундука и стали разбирать "добычу".
   - Смотри! - Ванька достал деревянное ружье, совсем как настоящее с виду, только поменьше, красноармейскую шинель, галифе цвета хаки и буденовку - все размером на мальчика его возраста. Очевидно, это использовалось для маскарадов и для школьных спектаклей (когда на самом острове была школа, в те времена, когда он был населен погуще, чем сейчас), репетировавшихся здесь к двадцать третьему февраля и к седьмому ноября. А я подобрал себе длинную седую бороду и красную шапку, отороченную белым мехом. Еще я нашел для себя роскошный посох, оклеенный серебряной бумагой (правда, сильно потускневшей и полустертой) - тоже, судя по всему, принадлежавший некогда Деду Морозу.
   - Давай я буду воином, - предложил Ванька, - а ты будешь волшебником или колдуном, который странствует через горные пещеры, чтобы найти кольцо власти или что-нибудь в этом роде. А мне тебя надо выследить и поймать!
   - Давай! - согласился я. - Посмотрим, как ты меня поймаешь! Куда я должен прийти?
   - В замок, разумеется! - уверенно сказал Ванька.
   "Замком" была довольно странная комната дальше по главному коридору второго этажа. У неё было три двери - в сам коридор, в соседнюю комнату и на длинный балкон, тянувшийся вдоль трех комнат и представлявший что-то вроде общей для них лоджии или верхней террасы. Мы не раз думали, что летом очень приятно будет проводить на нем вечера, когда мы окончательно отделаем второй этаж. Поэтому если тот, кто должен был поймать врага, неправильно угадывал, у какой двери лучше всего устроить засаду, то враг благополучно проскальзывал в замок, где его уже нельзя было трогать - и считался выигравшим.
   Каждый день мы изобретали новые и новые хитрости, чтобы перекрывать все три двери зараз. Например, если устроить засаду возле двери соседней комнаты по коридору, открыв её нараспашку, то можно было держать под наблюдением и дверь в коридор и дверь между комнатами, да и дверь из соседней комнаты на балкон была достижима в два смертоносных прыжка (нам очень нравилось называть наши прыжки "смертоносными", потому что это звучало достаточно зловеще), то есть, успеть как раз вовремя, чтобы перехватить врага, готовящегося прошмыгнуть мимо этой двери и ворваться в спасительный замок - при условии, конечно, что ты во время различил предательские шумы и потрескивания старых половиц настила балкона, когда твой враг прокрадывался по нему, собираясь с силами для последнего броска. Учитывая, что мы успели досконально изучить все поскрипывающие половицы и знали, куда не следует ступать даже кончиком носка, устроить врагу удачную засаду с каждым днем становилось все трудней. Зато и все более интересным.
   У нас было и много других хитростей и приемов, чтобы обмануть друг друга. Последние два дня я обдумывал и втайне смаковал новую идею, которая мне очень нравилась. Я нашел великолепное тайное местечко, в котором можно было бы отсидеться, пока бдительность "воина" не ослабнет, а потом потихоньку выбраться и совершить "смертоносный" бросок. Что за местечко, вы спросите? Я обнаружил, что между четырехугольной трубой парового котла, проходящей в самом углу второго этажа и устремляющейся дальше, выше крыши (печники называют этот отрезок трубы, от настила верхнего этажа до настила крыши, "боровом", не знаю, почему), и крутым скатом крыши как раз достаточно места, чтобы втиснуться туда и затаиться - причем со стороны казалось, что в этот закуток и трехлетний ребенок не поместится, поэтому мы и не обращали сперва особого внимания на этот угол. И расположен этот закуток был на идеальном расстоянии от замка, достаточно далеко, чтобы по-честному дать Ваньке все шансы найти меня или подстеречь в засаде, и достаточно близко, чтобы успешно домчаться до замка, когда мой брат устанет и не будет таким внимательным, как сначала.
   Так вот, Ванька встал лицом к стене, крепко зажмурил глаза и стал медленно, с растяжкой, считать:
   - Раз... Два... Три... Четыре...
   Я метнулся к моему потайному убежищу, стараясь двигаться как можно бесшумней. В долю секунды я втиснулся в закуток, спиной упершись в кирпичную кладку трубы, боком - в обитую фанерой клеть вокруг верхнего бака парового котла (ту самую, которую отец засыпал опилками, чтобы зимой вода в баке остывала как можно медленнее и чтобы бак не разорвало в случае внезапно лютого мороза), а колени прижав к подбородку.
   - Двенадцать! - крикнул Ванька. Мы всегда считали до двенадцати. - Я иду искать!
   Я затаился тихо, как мышь, и едва осмеливался дышать. Я слышал, как мой брат подошел к самому удобному месту для того, чтобы перехватить меня при моем рывке в замок, как он расхаживает возле него, стараясь держать в поле зрения как можно больше дверей и углов. А затем...
   Наверно, в старой кирпичной кладке трубы была небольшая трещина - не такая, чтобы из неё валил дым, ведь тяга была хорошая, но достаточная, чтобы до меня долетал малейший шум, раздающийся возле труб отопления, по которым, естественно, в середине лета никто и не думал гонять пар, заглушающий все звуки. Что бы это ни было, но до меня донеслись голоса - и очень скоро у меня кровь похолодела в жилах, а волосы начали вставать дыбом.
   - Уфф, наконец-то могу сказать вам, что рад вас видеть, - произнес голос, звучавший несколько странно, наверно, искаженный, пока шел до меня по трубам, но все равно его хрипловатые тона показались мне знакомыми; голос уверенный и властный, но проскальзывало в нем немножко забавное прихныкивание, от того, возможно, что говоривший слегка гнусавил. - Я уж думал, ваш пес сожрет меня так быстро, что я и ойкнуть не успею... - я припомнил, что минуты две назад Топа и впрямь заливался яростным лаем, но мы не обратили на это внимание, увлеченные игрой.
   - Ну, Степанов, сами виноваты, - сказал отец, и я воочию увидел, как он при этом разводит руками. - Не стоило входить за калитку, не позвав меня из-за забора. Но, вроде, я вовремя успел, и с вами все в порядке... - мне показалось, что отец говорит хотя и вежливо, но холодно.
   - В полном порядке, - заверил Степанов. - Классный зверь, должен сказать. Мне бы пару таких зверей - и я бы всех своих громил выставил пинком под зад! Но, хоть у вас и надежный сторож, все равно мое предложение будет дельным.
   - Что за предложение? - спросил отец.
   - Взять вас под охрану. Дошли до меня слухи, что вы схлестнулись с Чумовыми, и никто не собирается отступать. Это правда?
   - Не совсем, - сказал отец. - Это они вообразили, будто всеми нынешними бедами обязаны мне, и точат на меня зубы. Я тут ни при чем.
   - Так в том-то и дело! - провозгласил Степанов. - Я мог бы помочь вам, если хотите. Если они разок попробуют вас подпалить, а их внезапно сцапают и выбьют из них всю дурь - авось, они начнут соображать, что к чему!
   - Может, да, а может, и нет, - задумчиво проговорил отец. - Вы это по дружбе предлагаете, или у вас есть свой интерес!
   - Есть у меня интерес, потому что эти сволочи достали меня как тараканы! - Степанов все больше заводился. - Эти твари ползучие ещё издеваются надо мной! Да что я им, лох обутый! И я ведь не могу понатыкать парней с пушками возле всех щелей, сквозь которые они могут пролезть, возле всех домов, складов, магазинов, рынка... - он примолк, по всей видимости, чтобы перевести дыхание, потом продолжил. - Вы ж знаете законы выживания, ядрить их так! Если я стану посмешищем, о которое всякая мразь может ноги вытирать, то найдутся такие, которые вообразят, будто я слабак, легкая добыча, понимаешь, и что любая шантрапа имеет право всадить мне пулю в спину и заграбастать мой бизнес! До них не допирает, что лучше сражаться с быком, чем с комарами, и что всякий, кто меня сделает, получит такую же головную боль! А я не хочу тихо исчезнуть в болоте с дыркой в черепушке ради удовольствия доказать всем, что с этими очумелыми Чумовыми никакого сладу не будет никогда и ни у кого!..
   - М-да, вам есть о чем тревожиться, - сказал отец. - Только сочувствовать остается. Но, насколько Я понимаю, вы ведь не с туманными идеями приехали, что хорошо бы нам объединиться против Чумовых. Я так понимаю, у вас есть практические соображения - и они так или иначе связаны с моим домом.
   - Все верно! - ответил Степанов. - Я вот о чем: ваш дом - идеальное место, чтобы поставить им ловушку. Если они собираются свести с вами счеты, а я почти не сомневаюсь, что так оно и будет, то им нечего поджигать, кроме вашего дома. А защитить один дом, стоящий на отшибе, намного легче, чем мои разбросанные объекты. Трех-четырех человек вполне хватит. Мы разместим их с разных сторон, и в разных местах, от подвала до чердака, так что они никого не упустят...
   - А потом? - спросил отец.
   - Так это ж ясно! - провозгласил Степанов. - Они...
   В этом момент я услышал громкий крик Ваньки. Признаться, я совсем забыл о брате, увлеченный разговором.
   - Борис! - истошно вопил он, и в его голосе слышался неподдельный ужас. - Борька! Где ты?
   Я высунул руку из-за трубы и помахал ей в воздухе. Движение оказалось неожиданно болезненным: я только сейчас обнаружил, насколько затекло мое тело от долгого сидения неподвижно и скрючившись в три погибели. Руки и ноги онемели, спина болела. Я забыл обо всем на свете и ничего не замечал, настолько меня захватил доносившийся разговор. А теперь мое тело напомнило о себе.
   Ванька заметил мою руку и заорал:
   - Эй, выходи оттуда! Это ты или не ты?
   Я сделал ещё одно усилие и высунулся из-за трубы. Мой братец продвигался ко мне маленькими неуверенными шажками, его красноармейский наряд был растрепан, ружье потеряно, а лицо - белее мела.
   - Блин лохматый! - он поспешил ко мне. - Я испугался, что это не ты! Я никогда в жизни не был так...
   - Тсс! - я прижал палец к губам. - Иди сюда, и сиди тихо как я! прошептал я ему отчаянным шепотом. Я решил, что Ванька перепугался, долго меня не находя, и вообразил, будто я наступил на какую-нибудь подгнившую доску, которая проломилась подо мной и я свернул себе шею. Других объяснений, с чего ему быть таким дерганым, я не находил. А поскольку я наглядно продемонстрировал ему, что я жив и здоров, ему следовало теперь успокоиться и дать мне дослушать разговор до конца.
   - Но... - заикнулся Ванька, но я выразительно погрозил ему кулаком, показывая, что ему надо заткнуться. Он уставился на меня с разинутым ртом, не в силах уразуметь, что со мной происходит и не спятил ли я, но я поманил его к себе и пальцем указал, куда приложить ухо. Он так и сделал - и аж поперхнулся, едва расслышал первые слова.
   - Кто это? - возбужденно шепнул он.
   - Степанов, - ответил я. - Заткнись и слушай!
   К счастью, мы почти ничего не пропустили. Времени от первого Ванькиного крика до того момента, когда он присел к трубе, на самом деле прошло совсем немного, не больше половины минуты, просто описывать такие сцены всегда довольно долго - ведь надо рассказать о всех движениях, которые совершаешь за долю секунды, намного быстрее, чем пишешь или читаешь о них.
   - ...И, таким образом, они заметят любого, кто попытается подобраться к дому, - продолжал Степанов. - Застукают его на месте преступления! А там они оформят его в полировочку - хороший будет урок, чтобы больше ни у кого не возникало сомнений в моей способности оградить от всяких неприятностей любые строения, любое имущество и любых людей, которые мне нужны! Такой урок, что даже самые тупоголовые кретины запомнят его надолго, и будут как ошпаренные отскакивать от всего, на чем стоит мое имя!
   - И, разумеется, чтобы этот урок был хорошо усвоен, его надо будет разгласить по всей округе? - спросил отец. Он старался говорить очень взвешенно, следя за каждым словом - чтобы, как я понял, не наступить ненароком на какую-нибудь больную мозоль Степанова.
   - Конечно, надо будет! - согласился Степанов. - Вас волнует, что если с этим паршивцем случится что-нибудь совсем неприятное, то милиция может связать это с вами? Не беспокойтесь. Это будет один из тех случаев, когда все отлично знают, что произошло с негодяем, но милиция ни за что не может ухватиться кроме смутных слухов, которые улетают из рук как струйки дыма! Ну, будут ходить по городу страшные байки - сами знаете, когда люди наслушаются таких баек, они ещё неохотней, чем прежде, идут на любое сотрудничество с легавыми. У нас достаточно рек, озер и болот, чтобы спрятать все концы в воду! - он коротко рассмеялся.
   - И все же мое имя будет связано с этими слухами, - заметил отец.
   - Помилуйте, Семеныч! - живо возразил Степанов. - Все будет связано только с моим именем, и это просто грандиозно сыграет мне на руку! А что касается вас... Вам ведь угрожали, хозяин, верно? Следовало вам позаботиться об охране после таких жутких угроз? Милиция знает Чумовых как облупленных, поэтому нисколько не удивится, что вы решили подстраховаться, заботясь о своей безопасности. Почему вы обратились не к милиции, а к добровольцам из местных жителей? Так это и козлу понятно! Во-первых, милиция не смогла бы охранять вас день и ночь, у неё других забот хватает, во-вторых, она бы охраняла открыто, и всегда было бы слишком заметно, когда ваш дом под охраной, а когда нет. А ребята добровольцы могли нести дозор незаметно и круглосуточно, сменяя друг друга, и застигнуть эту сволочь поджигателя врасплох! Когда они увозили его с острова, скажете вы, он был жив и здоров, и больше вы ничего не знаете. Кажется, они говорили о том, чтобы сдать его в милицию, но точно вы не помните, вы были слишком взволнованы. Вот ваша история. Милиция, конечно, навестит и меня, и я устрою все так, что не будет никакого официального расследования. Да, подтвердят мои дуболомы, мы везли его в милицию, но по пути он ухитрился уловить момент, когда наша бдительность ослабла, вывернулся и убежал. Мы пытались поймать его, но в темноте он сумел ускользнуть. Уже несколько дней нигде не появлялся? Значит, где-то прячется. Может, в лесах, а может, умудрился впрыгнуть в товарный поезд, и уже на другом конце страны. С такого идиота, как один из Чумовых, станется... а хозяин, который попросил нас о помощи и не может ничего знать, он ведь оставался на острове. Словом, ваше имя останется чище белоснежного смокинга! - голос Степанова вдруг предательски дрогнул - еле-еле, но достаточно, чтобы и до нас это донеслось - и мне подумалось, что, наверно, совсем не просто так сорвался у него с языка белоснежный смокинг, когда он подыскивал подходящее сравнение. Уж не его ли это голубая мечта - не видится ли ему белоснежный смокинг высшим доказательством успеха и победоносного шествия по жизни, которое можно предъявить всему белу свету? Что ж, в его гардеробе могли висеть хоть сто белых смокингов от лучших фирм, но он, в таком случае, мог только любоваться на них. Надевать белый смокинг для прогулки по улицам Города было бы просто смешно и нелепо. Насколько мне было известно, даже в нашем лучшем городском ресторане подобное одеяние соответствовало бы обстановке не больше, чем корове - седло. Ему бы просто исподтишка хихикали в спину, вздумай он появиться где-нибудь в белом смокинге, и даже страх перед ним не удержал бы людей от насмешливых ухмылочек в рукав. Да, в нашем городе ему было не разгуляться, и, может быть, он лелеял мечту когда-нибудь сколотить достаточный капитал, чтобы своим человеком войти в высшие деловые круги одной из столиц, Москвы или Санкт-Петербурга, где его эксклюзивные (у нас сейчас так любят это слово, что я тоже решил его употребить) костюмы будут более уместны.