Страница:
– Я думаю, это не объяснение, – сказал капеллан-полковник Поттскар. – И не совсем соответствует истине. Бывшие Кочевники научились у горцев, которые столетиями обрабатывают неорошаемые земли. Что же до дождей, то к северу от Валаны есть монастырь, обитатели которого, ожидая прихода Господа, ведут запись всех небесных явлений. Одно из них, отмечаемых ими, – это дожди, ибо они возносят молитвы о даровании хорошей погоды. Они говорят, что на западных склонах гор дожди теперь выпадают вдвое чаще, чем восемьсот лет назад. В этом и только в этом заключается ваше чудо ферм бывших Кочевников. Конечно, монахи считают, что эти чудеса – дело их рук, результат восьмисот лет молитв. Но ирригационная система куда лучше, чем в древние времена, считать это чудом или нет.
– Но разве их достижения не касаются всех равнин? – спросил монарх.
– Их рекорды носят чисто местный характер. Впрочем, не могу утверждать. Тон Грейкол утверждает, что на опушках наших лесов, там, где прерия поворачивает к востоку, не так много старых деревьев. Это позволяет выдвинуть предположение, что за несколько столетий границы наших лесов медленно перемещаются к западу, но никто не может уверенно утверждать это. Возможно, Кочевники рубили старые деревья на дрова.
– Что ж, – сказал генерал Голдэм, – если природа наступает на них и с запада, и с востока, им в любом случае придется расстаться со своими драгоценными пустынями. Мы же всего лишь помогаем природе изгнать их.
– Изгнать? Я больше не хочу слышать это слово, генерал, – резко бросил Филлипео Харг. – Наши цели – умиротворение и сдерживание, а не уничтожение. На юге мы этого добились. Население Зайцев стабильно.
– Если не считать, что их молодежь продолжает вливаться в
банды отщепенцев.
– Северные Кочевники перебили большинство из них. Так или иначе, но обеспечить безопасность пространства между лесами и западными горами можно только путем колонизации ее.
– Каким образом, сир? Если не считать земель вдоль восточной границы, почва там бедная, воды мало и погода ужасная. Кто может и кто захочет там жить, кроме диких пастухов?
– Приручить пастухов и их стада, – сказал Филлипео Харг. – Огородить фермы. Как на юге. Кое-где в тех местах на ограды идет желтое дерево. Если высаживать стволы не далее чем в футе друг от друга и правильно подрезать, то из них получаются достаточно плотные и колючие живые изгороди для коров. Может, воды для сельского хозяйства и не хватает, но можно рыть колодцы и устраивать запруды на ручьях. Ближе к северу, где так холодно, что желтое дерево не приживается, некоторые участки можно обнести заборами. На востоке у нас много лесов. Поселенцам можно доставлять строевой лес, за который они будут расплачиваться мясом и шкурами. Да и вообще я не уверен, что там невозможно вести сельское хозяйство. В университете изучают эту проблему. Пока цивилизованный человек не сможет жить на равнинах, они будут оставаться для нас препятствием. Папа может жить где угодно, хоть на Луне, но пока объединить континент не удается.
– Но кто, черт побери, захочет там жить? Ханнеган Харг задумался.
– Зайцы обосновались на юге. Вот почему я не хочу поддерживать разговоры об уничтожении.
– Но в любом случае они всегда были полуоседлыми, сир. Дикие Собаки и Кузнечики предпочтут погибнуть в бою, но не уступить. Возделывать землю или заниматься скотводством – это тяжелая работа. Для Кочевника постоянная работа равносильна рабству.
– Когда бывшие Кочевники расстались со своими лошадьми, работать они научились. Вы просто стараетесь предугадать их выбор. А мы не должны давать им право выбора. Нет никакой необходимости колонизировать равнины, если мы можем приобщить к цивилизации дикие племена. Я хочу, чтобы Урион отправил миссию к северным племенам.
– Кардинал Урион послал к ним монсеньора Санузла, но тот вернулся с пустыми руками и, как я думаю, с пустой головой. Те христиане, что обитают среди них, уже связаны с Валаной, сир, и ходят слухи, что валанский папа хочет изъять церкви Зайцев из-под юрисдикции нашего архиепископа, – сказал: капеллан.
– Не существует папы в Валане, и пока есть папа в Новом Риме, ни с кем иным они не связаны. И Урион надеется, что станет следующим папой. А если нет, посмотрим, сможет ли Урион или какой-то антипапа предложить им более надежное спасение. Особенно Кузнечикам, после того как мы покараем их. Время для перемен созрело. Папство готово упасть нам в руки. Новый владыка орд принадлежит к Диким Собакам, а не к Кузнечикам. Мы должны оказывать влияние на тех и на других.
– Прошу понять, – после паузы продолжил Ханнеган, – и прошу вас высказать свое мнение: что произойдет, если мы сделаем то или сделаем это, пусть даже я никогда не пойду на какие-то действия. Дабы показать вам, что я имею в виду, я попросил генерала Голдэма высказать свое мнение: что может произойти, если мы начнем войну просто, чтобы стереть с лица земли Кочевников северных равнин, – он помолчал и обратился к Голдэму:
– Итак, генерал?
– Сир, я не могу даже предположить в реальности…
– Очень хорошо. Насколько я понимаю, вы издаете воинственные звуки лишь для того, чтобы прочистить свою генеральскую глотку, но тем не менее берегитесь. Ответьте на мой вопрос: что произойдет, если мы решим полностью избавиться от Кузнечиков и Диких Собак?
Генерал побагровел и, помолчав несколько секунд, ответил:
– Я думаю, мы можем потерпеть поражение. У нас слишком растянутые линии. Мы заняли и поставили под полицейский контроль земли Зайцев за Нэди-Энн. Если мы попытаемся нанести решительный удар по Кузнечикам, нам придется отойти назад, чтобы фургоны могли снабжать наши части.
– Кочевники могут жить, питаясь падалью и саранчой. Почему вы этого не можете?
– Я-то могу, но воевать без пороха и пуль не получится.
– Убедительно. Наконец-то ваша военная глотка произнесла что-то стоящее. Тем не менее заставьте их снова поработать и организуйте специальный штурмовой батальон. Я хочу, чтобы к боям с Кочевниками готовили выходцев из них же. Я хочу, чтобы в состав батальона входили самые сильные, самые крутые, самые неумолимые солдаты из всех, кого вы можете найти. И к тому же добровольцы. Приучите их жить на этих землях, освойте язык Кочевников, изучите их систему сигналов.
– В чем будет заключаться основная миссия батальона, сир? Конечно, не в том, чтобы удерживать территорию.
– Конечно, нет. Задача будет заключаться в том, чтобы неожиданно нападать, убивать, разрушать – и исчезать. Проводить карательные рейды, если будут и другие нападения на сельские угодья. Что же до оружия, не сомневайтесь, что из университета они получат новые биологические средства. В случае необходимости обращайтесь к Тону Хилберту.
Голдэм посмотрел на Карпио, мрачно поджал губы и поморщился. Он не считал, что биологическое оружие определит будущее военных действий, и надеялся, что Карпи поддержит его; но адмирал пиратов лишь пожал плечами.
Филлипео повернулся к капеллану:
– Полковник Поттскар, предположите, что у моего дяди-архиепископа есть неограниченные средства на перестройку орды Кузнечиков. Что произойдет?
– Поскольку он не тратит их на молодежь, то просто кидает на ветер, посылая таких людей, как монсеньор Сануал. Похоже, правитель подавил смешок.
– Каким образом он может тратить средства на молодежь? Заниматься благотворительностью?
– Конечно. Мне достаточно припомнить, как он на прошлой неделе принял беглеца из аббатства Лейбовица. Он назначил молодого брата Торрильдо своим помощником и псаломщиком. Он всегда старается помогать молодым людям.
– Я знаком с этой привычкой моего дяди, капеллан-полковник Поттскар. Но вот в чем заключается мой вопрос: считаете ли вы мудрым и продуманным вложением средств расходование денег на обращение Кочевников в христианство?
– Нет.
– Почему?
– Потому что Кочевников можно крестить, наделить деньгами, но они не будут обращать внимания на священников и продолжат свой привычный образ жизни.
– Именно так. Что ж, заглянем на склады! Давайте ознакомимся с плодами трудов оружейников, джентльмены.
– Минутку, сир, – сказал Голдэм. – Мне кажется, Кар… э-э-э… адмирал хочет сначала что-то сказать.
– Смелее, Карпи, – бросил Ханнеган. Адмирал слегка вздрогнул, но сказал:
– Оружие, которое иностранные воины привезли с собой, вскоре после встречи с Коричневым Пони исчезло.
– Откуда ты это знаешь? И если это правда, что это должно значить?
– Я слышал это от Эссита Лойте, сир. Там, где он живет, оружие превосходит наше, и производится оно на западном побережье, – он вынул из кармана маленький револьвер, который тут же выхватил у него из рук один из телохранителей Филлипео. Охранник, похоже, решил, что револьвер заряжен. Адмирал заверил его, что ничего подобного.
– Где ты достал эту штуку? – спросил Филлипео.
– Отсюда примерно пять тысяч восемьсот морских миль, сир. Как я предполагаю, если идти по большому кругу, держа курс на северо-запад. Или шесть тысяч триста миль, если идти по компасу прямо на запад. Это насколько я могу прикинуть, не имея перед собой карты.
– За океаном? А не у нас на западном побережье?
– Нет, но теперь они организовали производство и у нас, на западе.
– Покажи мне, как оно работает, адмирал, – сказал Филлипео.
Карпио Грабитель вынул из кармана пять гильз, зарядил револьвер, подошел к ближайшему окну, прицелился в небо, и барабанные перепонки присутствующих чуть не лопнули от грохота пяти выстрелов, которые он произвел, оттягивая курок ребром ладони.
Филлипео побледнел.
– Господи! И такие вещи складируются в Мятных горах?
– Не могу знать, сир. Но тот специальный батальон, который Голди организует по вашему указанию, должен обладать достаточной огневой мощью.
– Дай-ка мне эту штуку. Пусть с ней ознакомятся оружейники. Адмирал с видимой неохотой расстался с револьвером. По словам представителя оружейников, прототип такого оружия уже существовал в чертежах и мог быть запущен в производство через два года, но они обеспокоились, убедившись, что такое оружие уже производится.
– Если оно будет у вас на руках, сможете ли вы ускорить его выпуск?
– Очень может быть, сир.
Карпио Грабитель снова вздрогнул.
– До того как ты оставишь город, я верну его тебе, – сказал Филлипео и, взглянув на выражение лица адмирала, добавил: – Конечно, когда в нем отпадет необходимость, тебе придется отослать его обратно владельцу.
– Само собой, сир.
Беседа Коричневого Пони с его императорским величеством Филлипео Харгом, правящим Ханнеганом VII, состоялась в ратуше, иначе именуемой императорским дворцом, в четверг, 5 января, опровергая тем самым ложные слухи, курсирующие среди Зайцев в провинции, что, когда стоит полнолуние, Филлипео Харг на три дня наглухо запирается в своих личных апартаментах и никого не желает видеть. Этот четверг выпал на полнолуние, но когда Харг сломал печать послания от папы Амена, монарх впал в такую ярость, что Чернозубу захотелось, чтобы эти слухи были правдой. Его вместе с Ве-Гехом оставили сидеть на скамье в коридоре перед тронным залом, и до них доносились лишь приглушенные вопли, в которых они не могли разобрать ни слова. Издавал крики не кардинал.
Наконец в ратуше появился священник, пояс которого свидетельствовал о его титуле монсеньора, и обратился к страже. Один из них, щелкнув каблуками, распахнул двери и крикнул:
– Монсеньор Сануал по повелению господина правителя! – после чего втолкнул его внутрь и прикрыл двери. Наступило временное затишье.
Чернозуб никогда раньше не видел Сануала, но достаточно слышал о нем и от своего хозяина, и от отца Наступи-на-Змею, чтобы понимать: свидетельствовать он будет явно не в пользу кардинала и поведением Коричневого Пони в похоронной церемонии на равнине и его участием в обряде общения с Женщиной Дикой Лошадью может заняться суд. Он обменялся взглядами с Ве-Гехом и убедился, что оба они в равной мере обеспокоены.
Охранник, который провел Сануала внутрь, открыл дверь и обратился ко второму стражнику:
– Задержи их, – и снова прикрыл дверь за собой.
Задержать их охранник не мог никоим образом, но взял на мушку Ве-Геха и приказал ему снять и отложить меч. Но через две секунды охранник уже лежал на спине и острие меча упиралось ему в горло.
– Забрать у него оружие, брат? – это было предложение, а не команда.
– Нет, – сказал Чернозуб. – Это была ошибка, Ве-Гех. Не забывай о кардинале.
Ве-Гех посмотрел на дверь. Затем пнул опрокинутого стражника в живот. Вышибив из него дух, он схватил револьвер и влетел в дверь. Нимми успел заметить на троне удивленного монарха. Коричневого Пони поставили на колени, и охранник держал револьвер у его виска. Ве-Гех прицелился в Филлипео Харга и гаркнул:
– Отпусти моего хозяина!
Нимми отпрянул от дверей, ибо по бокам правителя выросло еще двое охранников со вскинутыми мушкетами. С трудом переводя дыхание, мимо проковылял стражник, сбитый с ног Ве-Гехом, и Нимми уступил ему дорогу.
Отчетливо прогремели три выстрела, и в тишине прозвучал голос Филлипео:
– Уберите этих двух из здания.
Чернозуб снова заглянул внутрь. Ве-Гех лежал в расплывающейся луже крови. Лежал ничком и один из мушкетеров, а в руке у правителя был револьвер. Он походил на тот, который Эдриа показывала Чернозубу в пещере. Предположить, кто же убил Ве-Геха, было невозможно. Все оружие было нацелено на его тело. Заметив стоящего в дверях бледного как смерть Нимми, Ханне-ган снова вскинул револьвер, монах отпрянул в сторону, но не попытался убежать. Испуганный и униженный кардинал Коричневый Пони продолжал стоять на коленях.
Одна из тюрем в Ханнеган-сити была частью общественного зоопарка, где самых важных заключенных выставляли напоказ в клетках, какие использовались для содержания кугуаров, трех волков и обезьян. По пути они миновали открытый участок, обнесенный массивным забором, на котором красовалась вывеска: «Camelus dromedarius, Africa[29], доставлен адмиралом и’Фондолаи».
– Стражник, кто это такие? – спросил Коричневый Пони.
– Там написано, – фыркнул тюремщик. – И не останавливайтесь. Нечего таращиться.
– Они же ручные!
– До чего остроумно. А как иначе ребята могли бы ездить на них, а?
– Их можно как-то использовать?
– Они могут куда дольше, чем лошади, обходиться без воды. Адмирал, который привез их, сказал, что они использовались во время войны в пустыне.
– Есть тут и другие экземпляры?
– Насколько я знаю, нет, но скоро появятся, – конвоир показал на самку с большим животом. – Насколько я знаю, на континенте это единственные верблюды. Адмирал привез их в трюме огромной шхуны. А теперь пошевеливайтесь!
Пленников провели мимо клеток с мелкой живностью, а потом вдоль ряда клеток с людьми. На каждой висела табличка с именем ее обитателя. Тут содержались главным образом убийцы: Homo sicarius, Homo matricidus, двое Homo seditiosi[30] и один педофил-насильник. Все они дружно захихикали, наблюдая, как двоих священнослужителей запирают в третью слева клетку. Тюремщик снял обертку с таблички и повесил над дверцей клетки – ее не видно, и до нее не дотянуться. Человек в клетке по другую сторону коридора без крыши посмотрел на нее, пошептался с обитателем соседней клетки и замолчал, изумленно глядя на них. На его собственной клетке было написано не «Homo», а «Cryllus», то есть «Кузнечик», а его преступления относились к разряду военных. В его насмешках чувствовался грубоватый акцент Кочевников, и поэтому, когда тюремщик отошел, Чернозуб заговорил с ним на родном языке.
– Что там написано на нашей табличке? – спросил он. Человек не ответил. Он и Коричневый Пони не отводили глаз друг от друга.
– Я тебя знаю, – сказал кардинал на языке Диких Собак. – Ты был с Халтором Брамом. Кочевник кивнул.
– Да, – пустил он в ход свой диалект. – Мы сопровождали вас на юг на встречу с вашим папой. И ты еще спросил меня, почему Брам называет нас «военная команда». Теперь ты знаешь. К моему большому стыду, я оказался единственным пленником. Но Пфорфт говорит, что вы пытались убить Ханнегана.
– Это все, что написано на табличке? – спросил Нимми. Видно было, что Кочевник не умеет читать. Он снова переговорил с тем, кого звали Пфорфтом, и покачал головой:
– Не знаю, что значат все эти слова.
Пфорфт, осужденный за педерастию, сам обратился к ним:
– Там говорится о ереси, о симонии[31], о преступном покушении на его величество, о попытке цареубийства.
К счастью, день клонился к вечеру, и зоопарк закрывался. Хотя все остальные заключенные были в тюремной одежде, ни кардинала, ни его секретаря не снабдили ею. Каждый из них получил по три одеяла, которые должны были спасать от январского холода. С южной стороны клетка была открыта всем ветрам. По крайней мере хоть часть дня к ним будет заглядывать солнце.
Кардинал все еще так до конца и не оправился от проклятия Мелдоуна.
– Похоже, у моей Девы-Стервятника и дыхание было как у стервятника, – с некоей истерической веселостью сказал он Чернозубу. – Когда урионовский Ангел Войны сцепится с моими Стервятником Войны, на кого ты поставишь?
– Милорд, разве не говорится в старой молитве: «Святой Михаил Архангел, и да избавь нас от сражения»?
– Нет, не так, брат-монах. «И да защити нас в сражении», но «и да избавь от дьявольских силков». Что ты и сам хорошо знаешь. Но на какую молитву, по-твоему, будет дан ответ?
– Ни на какую. Если я правильно помню мифы Кочевников, ваша Баррегун, как вы ее зовете, всегда скорбит, поедая павших воинов, детей своей сестры Дневной Девы. Она не хочет войн.
– Ты прав. Даже остря мечи для войны, мы должны молиться о мире. Конечно, ты прав, Нимми, ты всегда прав.
Нимми понурил голову и нахмурился. Но в голосе Коричневого Пони не было сарказма. Чтобы их не поняли другие заключенные, они говорили на новой латыни, и речь кардинала была чужда двусмысленности.
– Именно это я и хочу сказать. Ты был прав, оставляя аббатство, хотя ты монах Лейбовица. Ты был прав, влюбившись в такую девушку, как Эдрия. Ты был прав, не оправдывая меня, когда я импортировал и продавал оружие с западного побережья, не сообщая об этом его святейшеству, – Чернозуб удивленно посмотрел на него.
Коричневый Пони заметил этот взгляд и продолжил:
– В письме, которое я до сих пор храню в Валане, папа Линус Шестой, наделивший красными шапками твоего покойного аббата и меня, был тем человеком, который поставил передо мной эту цель. Линус сказал, чтобы я его никому не показывал, пока меня не вычислят, да и потом только папе. Откровенно говоря, Нимми, я едва ли не мечтал, чтобы меня засекли.
– Вот как, – Чернозуб задумался. Это было совершенно верно: Коричневый Пони был подчеркнуто неосторожен. Даже Аберлотт Болтун знал о его деятельности. Но, наверное, он предпочитал, чтобы его поймал Амен Спеклберд. Внезапно кардинал предстал не таким уж грешником, а скорее усталым, сутулым человеком с беспокойной совестью.
К счастью, в часы посещений, когда дети могли плевать на них сквозь прутья решетки, людей-животных, к развлечению толпы, кормили сырым мясом и неочищенным картофелем. И никто не обращал на них внимания, когда они ели на завтрак кукурузную кашу. Нимми припомнил из Боэдуллуса, что сырое мясо или, что еще лучше, свежая кровь, которую порой пьют Кочевники, «хорошо влияют на собственную кровь пациента», и он убеждал кардинала поесть немного сырого мяса. Нимми и сам не отказался бы от мяса, будь оно свежим, но порой тюремная кормежка смахивала на мясо дохлых койотов, а от сырой картошки у них обоих начинались желудочные колики. Правительство Филлипео поставляло достаточно каши, чтобы выставленные в зоосаде экземпляры не казались отощавшими. Во время их пребывания в тюрьме троих заключенных перевели из камер смертников в блок, где производятся казни. От коллег по заключению они узнали, что Вушина теперь заменила машина-секатор, а не другой электрический стул. Электрическое динамо, вещь дорогая, теперь использовалось более продуктивно, чем для поджаривания преступников.
Фаза Луны сменилась, и теперь она шла в рост. Один из припозднившихся дневных посетителей в сутане, оттороченной кружевами, остановившись, уставился на пленников.
– Торрильдо!
Бывший собрат подмигнул Нимми, но продолжал молчать.
– Что тебе нужно, человече? – рявкнул Коричневый Пони.
– Мой владыка архиепископ интересуется, не желаете ли вы, чтобы вам принесли сюда причастие?
– Я бы предпочел хлеб и вино, с которыми сам отслужил бы мессу.
– Я спрошу, – сказал Торрильдо и удалился.
– Выясни, знает ли папа, что мы в тюрьме! – крикнул Чернозуб ему вслед.
– Нимми! – прошипел кардинал. Но Торрильдо остановился.
– Знает, – не оборачиваясь, бросил он, и двинулся дальше.
– Проклятье! Все кончено, – Коричневый Пони был разгневан и подавлен.
Чернозуб решил оставить его в покое. Завернувшись в одеяло, чтобы защититься от ледяного ветра, он погрузился в дремоту.
Торрильдо вернулся через три дня. На этот раз подмигнул ему Чернозуб. Торрильдо покраснел.
– Никогда раньше не видел, чтобы можно было подмигивать с сарказмом, – сказал он.
– Как насчет хлеба и вина? – спросил кардинал.
– У вашей светлости не будет времени отслужить мессу, – из рукава Торрильдо вынул письмо, а из кармана – ключ. – Когда вы прочитаете это письмо и пообещаете подчиняться изложенным в нем указаниям, я выпущу вас.
Коричневый Пони взял послание и стал читать его, передавая Чернозубу листок за листком.
– Проклятье! Все кончено, – повторил кардинал, снова впадая в уныние, но на этот раз без гнева.
– Я думал, у каждого кардинала есть церковь в Новом Риме, – заметил Нимми, прочитав первые строчки.
– В Новом Риме есть церковь святого Михаила, – сказал ему Коричневый Пони. – И это церковь Уриона, но здесь он не считается Ангелом Войны.
Пока Торрильдо маялся ожиданием, нетерпеливо подбрасывая ключи на ладони, пленники молча читали письмо. Его первая страница гласила следующее:
«Его Преосвященству кардиналу Элии Коричневому Пони, дьякону святого Мейси от кардинала Уриона Бенефеза, архиепископа церкви святого Михаила Архангела.
Поскольку сомнительный папа, некий Амен Спеклберд, выразил намерение отказаться от папства, признав, что он никогда не был настоящим папой, Его Императорская Милость, правитель Тексарка с удовольствием сообщает, что прощает все ваши преступления, кроме попытки цареубийства, за которое вы и ваш слуга Чернозуб Сент-Джордж приговорены к смертной казни с отсрочкой приведения приговора в исполнение. Вы изгоняетесь из империи как персона нон грата. Поставив свою подпись в нижеуказанном месте, вы тем самым признаете справедливость выдвинутых против вас обвинений, что Его Милость принимает, а также выражаете согласие, чтобы вас как можно скорее под эскортом препроводили к перевалочному пункту по вашему выбору у Залива привидений; кроме того, вы даете обещание никогда не возвращаться в империю, кроме как по приказу правящего понтифика, Генерального совета или конклава – и лишь с целью прямого следования от пункта пересечения границы в Новый Рим или из него».
Под данным текстом было оставлено место для подписей, свидетельствующих, что их авторы не оспаривают выдвинутые обвинения, а также выражают согласие с бессрочным изгнанием.
Остальные страницы были в той или иной мере посвящены личному обращению Бенефеза к Коричневому Пони и другим кардиналам Валаны с просьбой признать Новый Рим единственным достойным местом созыва конклава для избрания папы.
Кончив читать, Коричневый Пони посмотрел на Торрильдо. Псаломщик через решетку протянул ему металлическую ручку и флакон чернил. Заключенные торопливо расписались, и в замке повернулся ключ.
Их возвращение к Заливу привидений в карете, которая стремительно, почти без остановок неслась к западу по главной военной трассе, заняло менее десяти дней. Прежде чем они оставили пределы провинции, охрана позволила Коричневому Пони купить двух лошадей у фермера-Зайца. Опять стояло полнолуние, что позволяло им порой ехать и по ночам. Когда они наконец прибыли в аббатство Лейбовица, восторженный аббат Олшуэн, опустившись на колени, поцеловал кардинальское кольцо и сообщил, что он, Коричневый Пони, ныне избран папой. Решение это принял разгневанный конклав валанских кардиналов, перед своей отставкой созванный папой Аменом. И кардиналы со всей серьезностью ждут его согласия.
– Кто доставил это идиотское послание? – строго вопросил
Коричневый Пони.
– Господи, это был наш старый гость, который вместе с вами отправился в Новый Рим. А именно Вушин. Кардинал Науйотт прислал его с письмом от курии – оно в моем кабинете, – а также с устным посланием от Сорли.
– Что за устное послание?
– Что он был против созыва конклава, но надеется, что вы в любом случае признаете результат выборов.
– Он знает, что выборы незаконны, – немедленно прокомментировал Красный Дьякон. – Конечно, я не признаю их.
– Но разве их достижения не касаются всех равнин? – спросил монарх.
– Их рекорды носят чисто местный характер. Впрочем, не могу утверждать. Тон Грейкол утверждает, что на опушках наших лесов, там, где прерия поворачивает к востоку, не так много старых деревьев. Это позволяет выдвинуть предположение, что за несколько столетий границы наших лесов медленно перемещаются к западу, но никто не может уверенно утверждать это. Возможно, Кочевники рубили старые деревья на дрова.
– Что ж, – сказал генерал Голдэм, – если природа наступает на них и с запада, и с востока, им в любом случае придется расстаться со своими драгоценными пустынями. Мы же всего лишь помогаем природе изгнать их.
– Изгнать? Я больше не хочу слышать это слово, генерал, – резко бросил Филлипео Харг. – Наши цели – умиротворение и сдерживание, а не уничтожение. На юге мы этого добились. Население Зайцев стабильно.
– Если не считать, что их молодежь продолжает вливаться в
банды отщепенцев.
– Северные Кочевники перебили большинство из них. Так или иначе, но обеспечить безопасность пространства между лесами и западными горами можно только путем колонизации ее.
– Каким образом, сир? Если не считать земель вдоль восточной границы, почва там бедная, воды мало и погода ужасная. Кто может и кто захочет там жить, кроме диких пастухов?
– Приручить пастухов и их стада, – сказал Филлипео Харг. – Огородить фермы. Как на юге. Кое-где в тех местах на ограды идет желтое дерево. Если высаживать стволы не далее чем в футе друг от друга и правильно подрезать, то из них получаются достаточно плотные и колючие живые изгороди для коров. Может, воды для сельского хозяйства и не хватает, но можно рыть колодцы и устраивать запруды на ручьях. Ближе к северу, где так холодно, что желтое дерево не приживается, некоторые участки можно обнести заборами. На востоке у нас много лесов. Поселенцам можно доставлять строевой лес, за который они будут расплачиваться мясом и шкурами. Да и вообще я не уверен, что там невозможно вести сельское хозяйство. В университете изучают эту проблему. Пока цивилизованный человек не сможет жить на равнинах, они будут оставаться для нас препятствием. Папа может жить где угодно, хоть на Луне, но пока объединить континент не удается.
– Но кто, черт побери, захочет там жить? Ханнеган Харг задумался.
– Зайцы обосновались на юге. Вот почему я не хочу поддерживать разговоры об уничтожении.
– Но в любом случае они всегда были полуоседлыми, сир. Дикие Собаки и Кузнечики предпочтут погибнуть в бою, но не уступить. Возделывать землю или заниматься скотводством – это тяжелая работа. Для Кочевника постоянная работа равносильна рабству.
– Когда бывшие Кочевники расстались со своими лошадьми, работать они научились. Вы просто стараетесь предугадать их выбор. А мы не должны давать им право выбора. Нет никакой необходимости колонизировать равнины, если мы можем приобщить к цивилизации дикие племена. Я хочу, чтобы Урион отправил миссию к северным племенам.
– Кардинал Урион послал к ним монсеньора Санузла, но тот вернулся с пустыми руками и, как я думаю, с пустой головой. Те христиане, что обитают среди них, уже связаны с Валаной, сир, и ходят слухи, что валанский папа хочет изъять церкви Зайцев из-под юрисдикции нашего архиепископа, – сказал: капеллан.
– Не существует папы в Валане, и пока есть папа в Новом Риме, ни с кем иным они не связаны. И Урион надеется, что станет следующим папой. А если нет, посмотрим, сможет ли Урион или какой-то антипапа предложить им более надежное спасение. Особенно Кузнечикам, после того как мы покараем их. Время для перемен созрело. Папство готово упасть нам в руки. Новый владыка орд принадлежит к Диким Собакам, а не к Кузнечикам. Мы должны оказывать влияние на тех и на других.
– Прошу понять, – после паузы продолжил Ханнеган, – и прошу вас высказать свое мнение: что произойдет, если мы сделаем то или сделаем это, пусть даже я никогда не пойду на какие-то действия. Дабы показать вам, что я имею в виду, я попросил генерала Голдэма высказать свое мнение: что может произойти, если мы начнем войну просто, чтобы стереть с лица земли Кочевников северных равнин, – он помолчал и обратился к Голдэму:
– Итак, генерал?
– Сир, я не могу даже предположить в реальности…
– Очень хорошо. Насколько я понимаю, вы издаете воинственные звуки лишь для того, чтобы прочистить свою генеральскую глотку, но тем не менее берегитесь. Ответьте на мой вопрос: что произойдет, если мы решим полностью избавиться от Кузнечиков и Диких Собак?
Генерал побагровел и, помолчав несколько секунд, ответил:
– Я думаю, мы можем потерпеть поражение. У нас слишком растянутые линии. Мы заняли и поставили под полицейский контроль земли Зайцев за Нэди-Энн. Если мы попытаемся нанести решительный удар по Кузнечикам, нам придется отойти назад, чтобы фургоны могли снабжать наши части.
– Кочевники могут жить, питаясь падалью и саранчой. Почему вы этого не можете?
– Я-то могу, но воевать без пороха и пуль не получится.
– Убедительно. Наконец-то ваша военная глотка произнесла что-то стоящее. Тем не менее заставьте их снова поработать и организуйте специальный штурмовой батальон. Я хочу, чтобы к боям с Кочевниками готовили выходцев из них же. Я хочу, чтобы в состав батальона входили самые сильные, самые крутые, самые неумолимые солдаты из всех, кого вы можете найти. И к тому же добровольцы. Приучите их жить на этих землях, освойте язык Кочевников, изучите их систему сигналов.
– В чем будет заключаться основная миссия батальона, сир? Конечно, не в том, чтобы удерживать территорию.
– Конечно, нет. Задача будет заключаться в том, чтобы неожиданно нападать, убивать, разрушать – и исчезать. Проводить карательные рейды, если будут и другие нападения на сельские угодья. Что же до оружия, не сомневайтесь, что из университета они получат новые биологические средства. В случае необходимости обращайтесь к Тону Хилберту.
Голдэм посмотрел на Карпио, мрачно поджал губы и поморщился. Он не считал, что биологическое оружие определит будущее военных действий, и надеялся, что Карпи поддержит его; но адмирал пиратов лишь пожал плечами.
Филлипео повернулся к капеллану:
– Полковник Поттскар, предположите, что у моего дяди-архиепископа есть неограниченные средства на перестройку орды Кузнечиков. Что произойдет?
– Поскольку он не тратит их на молодежь, то просто кидает на ветер, посылая таких людей, как монсеньор Сануал. Похоже, правитель подавил смешок.
– Каким образом он может тратить средства на молодежь? Заниматься благотворительностью?
– Конечно. Мне достаточно припомнить, как он на прошлой неделе принял беглеца из аббатства Лейбовица. Он назначил молодого брата Торрильдо своим помощником и псаломщиком. Он всегда старается помогать молодым людям.
– Я знаком с этой привычкой моего дяди, капеллан-полковник Поттскар. Но вот в чем заключается мой вопрос: считаете ли вы мудрым и продуманным вложением средств расходование денег на обращение Кочевников в христианство?
– Нет.
– Почему?
– Потому что Кочевников можно крестить, наделить деньгами, но они не будут обращать внимания на священников и продолжат свой привычный образ жизни.
– Именно так. Что ж, заглянем на склады! Давайте ознакомимся с плодами трудов оружейников, джентльмены.
– Минутку, сир, – сказал Голдэм. – Мне кажется, Кар… э-э-э… адмирал хочет сначала что-то сказать.
– Смелее, Карпи, – бросил Ханнеган. Адмирал слегка вздрогнул, но сказал:
– Оружие, которое иностранные воины привезли с собой, вскоре после встречи с Коричневым Пони исчезло.
– Откуда ты это знаешь? И если это правда, что это должно значить?
– Я слышал это от Эссита Лойте, сир. Там, где он живет, оружие превосходит наше, и производится оно на западном побережье, – он вынул из кармана маленький револьвер, который тут же выхватил у него из рук один из телохранителей Филлипео. Охранник, похоже, решил, что револьвер заряжен. Адмирал заверил его, что ничего подобного.
– Где ты достал эту штуку? – спросил Филлипео.
– Отсюда примерно пять тысяч восемьсот морских миль, сир. Как я предполагаю, если идти по большому кругу, держа курс на северо-запад. Или шесть тысяч триста миль, если идти по компасу прямо на запад. Это насколько я могу прикинуть, не имея перед собой карты.
– За океаном? А не у нас на западном побережье?
– Нет, но теперь они организовали производство и у нас, на западе.
– Покажи мне, как оно работает, адмирал, – сказал Филлипео.
Карпио Грабитель вынул из кармана пять гильз, зарядил револьвер, подошел к ближайшему окну, прицелился в небо, и барабанные перепонки присутствующих чуть не лопнули от грохота пяти выстрелов, которые он произвел, оттягивая курок ребром ладони.
Филлипео побледнел.
– Господи! И такие вещи складируются в Мятных горах?
– Не могу знать, сир. Но тот специальный батальон, который Голди организует по вашему указанию, должен обладать достаточной огневой мощью.
– Дай-ка мне эту штуку. Пусть с ней ознакомятся оружейники. Адмирал с видимой неохотой расстался с револьвером. По словам представителя оружейников, прототип такого оружия уже существовал в чертежах и мог быть запущен в производство через два года, но они обеспокоились, убедившись, что такое оружие уже производится.
– Если оно будет у вас на руках, сможете ли вы ускорить его выпуск?
– Очень может быть, сир.
Карпио Грабитель снова вздрогнул.
– До того как ты оставишь город, я верну его тебе, – сказал Филлипео и, взглянув на выражение лица адмирала, добавил: – Конечно, когда в нем отпадет необходимость, тебе придется отослать его обратно владельцу.
– Само собой, сир.
Беседа Коричневого Пони с его императорским величеством Филлипео Харгом, правящим Ханнеганом VII, состоялась в ратуше, иначе именуемой императорским дворцом, в четверг, 5 января, опровергая тем самым ложные слухи, курсирующие среди Зайцев в провинции, что, когда стоит полнолуние, Филлипео Харг на три дня наглухо запирается в своих личных апартаментах и никого не желает видеть. Этот четверг выпал на полнолуние, но когда Харг сломал печать послания от папы Амена, монарх впал в такую ярость, что Чернозубу захотелось, чтобы эти слухи были правдой. Его вместе с Ве-Гехом оставили сидеть на скамье в коридоре перед тронным залом, и до них доносились лишь приглушенные вопли, в которых они не могли разобрать ни слова. Издавал крики не кардинал.
Наконец в ратуше появился священник, пояс которого свидетельствовал о его титуле монсеньора, и обратился к страже. Один из них, щелкнув каблуками, распахнул двери и крикнул:
– Монсеньор Сануал по повелению господина правителя! – после чего втолкнул его внутрь и прикрыл двери. Наступило временное затишье.
Чернозуб никогда раньше не видел Сануала, но достаточно слышал о нем и от своего хозяина, и от отца Наступи-на-Змею, чтобы понимать: свидетельствовать он будет явно не в пользу кардинала и поведением Коричневого Пони в похоронной церемонии на равнине и его участием в обряде общения с Женщиной Дикой Лошадью может заняться суд. Он обменялся взглядами с Ве-Гехом и убедился, что оба они в равной мере обеспокоены.
Охранник, который провел Сануала внутрь, открыл дверь и обратился ко второму стражнику:
– Задержи их, – и снова прикрыл дверь за собой.
Задержать их охранник не мог никоим образом, но взял на мушку Ве-Геха и приказал ему снять и отложить меч. Но через две секунды охранник уже лежал на спине и острие меча упиралось ему в горло.
– Забрать у него оружие, брат? – это было предложение, а не команда.
– Нет, – сказал Чернозуб. – Это была ошибка, Ве-Гех. Не забывай о кардинале.
Ве-Гех посмотрел на дверь. Затем пнул опрокинутого стражника в живот. Вышибив из него дух, он схватил револьвер и влетел в дверь. Нимми успел заметить на троне удивленного монарха. Коричневого Пони поставили на колени, и охранник держал револьвер у его виска. Ве-Гех прицелился в Филлипео Харга и гаркнул:
– Отпусти моего хозяина!
Нимми отпрянул от дверей, ибо по бокам правителя выросло еще двое охранников со вскинутыми мушкетами. С трудом переводя дыхание, мимо проковылял стражник, сбитый с ног Ве-Гехом, и Нимми уступил ему дорогу.
Отчетливо прогремели три выстрела, и в тишине прозвучал голос Филлипео:
– Уберите этих двух из здания.
Чернозуб снова заглянул внутрь. Ве-Гех лежал в расплывающейся луже крови. Лежал ничком и один из мушкетеров, а в руке у правителя был револьвер. Он походил на тот, который Эдриа показывала Чернозубу в пещере. Предположить, кто же убил Ве-Геха, было невозможно. Все оружие было нацелено на его тело. Заметив стоящего в дверях бледного как смерть Нимми, Ханне-ган снова вскинул револьвер, монах отпрянул в сторону, но не попытался убежать. Испуганный и униженный кардинал Коричневый Пони продолжал стоять на коленях.
Одна из тюрем в Ханнеган-сити была частью общественного зоопарка, где самых важных заключенных выставляли напоказ в клетках, какие использовались для содержания кугуаров, трех волков и обезьян. По пути они миновали открытый участок, обнесенный массивным забором, на котором красовалась вывеска: «Camelus dromedarius, Africa[29], доставлен адмиралом и’Фондолаи».
– Стражник, кто это такие? – спросил Коричневый Пони.
– Там написано, – фыркнул тюремщик. – И не останавливайтесь. Нечего таращиться.
– Они же ручные!
– До чего остроумно. А как иначе ребята могли бы ездить на них, а?
– Их можно как-то использовать?
– Они могут куда дольше, чем лошади, обходиться без воды. Адмирал, который привез их, сказал, что они использовались во время войны в пустыне.
– Есть тут и другие экземпляры?
– Насколько я знаю, нет, но скоро появятся, – конвоир показал на самку с большим животом. – Насколько я знаю, на континенте это единственные верблюды. Адмирал привез их в трюме огромной шхуны. А теперь пошевеливайтесь!
Пленников провели мимо клеток с мелкой живностью, а потом вдоль ряда клеток с людьми. На каждой висела табличка с именем ее обитателя. Тут содержались главным образом убийцы: Homo sicarius, Homo matricidus, двое Homo seditiosi[30] и один педофил-насильник. Все они дружно захихикали, наблюдая, как двоих священнослужителей запирают в третью слева клетку. Тюремщик снял обертку с таблички и повесил над дверцей клетки – ее не видно, и до нее не дотянуться. Человек в клетке по другую сторону коридора без крыши посмотрел на нее, пошептался с обитателем соседней клетки и замолчал, изумленно глядя на них. На его собственной клетке было написано не «Homo», а «Cryllus», то есть «Кузнечик», а его преступления относились к разряду военных. В его насмешках чувствовался грубоватый акцент Кочевников, и поэтому, когда тюремщик отошел, Чернозуб заговорил с ним на родном языке.
– Что там написано на нашей табличке? – спросил он. Человек не ответил. Он и Коричневый Пони не отводили глаз друг от друга.
– Я тебя знаю, – сказал кардинал на языке Диких Собак. – Ты был с Халтором Брамом. Кочевник кивнул.
– Да, – пустил он в ход свой диалект. – Мы сопровождали вас на юг на встречу с вашим папой. И ты еще спросил меня, почему Брам называет нас «военная команда». Теперь ты знаешь. К моему большому стыду, я оказался единственным пленником. Но Пфорфт говорит, что вы пытались убить Ханнегана.
– Это все, что написано на табличке? – спросил Нимми. Видно было, что Кочевник не умеет читать. Он снова переговорил с тем, кого звали Пфорфтом, и покачал головой:
– Не знаю, что значат все эти слова.
Пфорфт, осужденный за педерастию, сам обратился к ним:
– Там говорится о ереси, о симонии[31], о преступном покушении на его величество, о попытке цареубийства.
К счастью, день клонился к вечеру, и зоопарк закрывался. Хотя все остальные заключенные были в тюремной одежде, ни кардинала, ни его секретаря не снабдили ею. Каждый из них получил по три одеяла, которые должны были спасать от январского холода. С южной стороны клетка была открыта всем ветрам. По крайней мере хоть часть дня к ним будет заглядывать солнце.
Кардинал все еще так до конца и не оправился от проклятия Мелдоуна.
– Похоже, у моей Девы-Стервятника и дыхание было как у стервятника, – с некоей истерической веселостью сказал он Чернозубу. – Когда урионовский Ангел Войны сцепится с моими Стервятником Войны, на кого ты поставишь?
– Милорд, разве не говорится в старой молитве: «Святой Михаил Архангел, и да избавь нас от сражения»?
– Нет, не так, брат-монах. «И да защити нас в сражении», но «и да избавь от дьявольских силков». Что ты и сам хорошо знаешь. Но на какую молитву, по-твоему, будет дан ответ?
– Ни на какую. Если я правильно помню мифы Кочевников, ваша Баррегун, как вы ее зовете, всегда скорбит, поедая павших воинов, детей своей сестры Дневной Девы. Она не хочет войн.
– Ты прав. Даже остря мечи для войны, мы должны молиться о мире. Конечно, ты прав, Нимми, ты всегда прав.
Нимми понурил голову и нахмурился. Но в голосе Коричневого Пони не было сарказма. Чтобы их не поняли другие заключенные, они говорили на новой латыни, и речь кардинала была чужда двусмысленности.
– Именно это я и хочу сказать. Ты был прав, оставляя аббатство, хотя ты монах Лейбовица. Ты был прав, влюбившись в такую девушку, как Эдрия. Ты был прав, не оправдывая меня, когда я импортировал и продавал оружие с западного побережья, не сообщая об этом его святейшеству, – Чернозуб удивленно посмотрел на него.
Коричневый Пони заметил этот взгляд и продолжил:
– В письме, которое я до сих пор храню в Валане, папа Линус Шестой, наделивший красными шапками твоего покойного аббата и меня, был тем человеком, который поставил передо мной эту цель. Линус сказал, чтобы я его никому не показывал, пока меня не вычислят, да и потом только папе. Откровенно говоря, Нимми, я едва ли не мечтал, чтобы меня засекли.
– Вот как, – Чернозуб задумался. Это было совершенно верно: Коричневый Пони был подчеркнуто неосторожен. Даже Аберлотт Болтун знал о его деятельности. Но, наверное, он предпочитал, чтобы его поймал Амен Спеклберд. Внезапно кардинал предстал не таким уж грешником, а скорее усталым, сутулым человеком с беспокойной совестью.
К счастью, в часы посещений, когда дети могли плевать на них сквозь прутья решетки, людей-животных, к развлечению толпы, кормили сырым мясом и неочищенным картофелем. И никто не обращал на них внимания, когда они ели на завтрак кукурузную кашу. Нимми припомнил из Боэдуллуса, что сырое мясо или, что еще лучше, свежая кровь, которую порой пьют Кочевники, «хорошо влияют на собственную кровь пациента», и он убеждал кардинала поесть немного сырого мяса. Нимми и сам не отказался бы от мяса, будь оно свежим, но порой тюремная кормежка смахивала на мясо дохлых койотов, а от сырой картошки у них обоих начинались желудочные колики. Правительство Филлипео поставляло достаточно каши, чтобы выставленные в зоосаде экземпляры не казались отощавшими. Во время их пребывания в тюрьме троих заключенных перевели из камер смертников в блок, где производятся казни. От коллег по заключению они узнали, что Вушина теперь заменила машина-секатор, а не другой электрический стул. Электрическое динамо, вещь дорогая, теперь использовалось более продуктивно, чем для поджаривания преступников.
Фаза Луны сменилась, и теперь она шла в рост. Один из припозднившихся дневных посетителей в сутане, оттороченной кружевами, остановившись, уставился на пленников.
– Торрильдо!
Бывший собрат подмигнул Нимми, но продолжал молчать.
– Что тебе нужно, человече? – рявкнул Коричневый Пони.
– Мой владыка архиепископ интересуется, не желаете ли вы, чтобы вам принесли сюда причастие?
– Я бы предпочел хлеб и вино, с которыми сам отслужил бы мессу.
– Я спрошу, – сказал Торрильдо и удалился.
– Выясни, знает ли папа, что мы в тюрьме! – крикнул Чернозуб ему вслед.
– Нимми! – прошипел кардинал. Но Торрильдо остановился.
– Знает, – не оборачиваясь, бросил он, и двинулся дальше.
– Проклятье! Все кончено, – Коричневый Пони был разгневан и подавлен.
Чернозуб решил оставить его в покое. Завернувшись в одеяло, чтобы защититься от ледяного ветра, он погрузился в дремоту.
Торрильдо вернулся через три дня. На этот раз подмигнул ему Чернозуб. Торрильдо покраснел.
– Никогда раньше не видел, чтобы можно было подмигивать с сарказмом, – сказал он.
– Как насчет хлеба и вина? – спросил кардинал.
– У вашей светлости не будет времени отслужить мессу, – из рукава Торрильдо вынул письмо, а из кармана – ключ. – Когда вы прочитаете это письмо и пообещаете подчиняться изложенным в нем указаниям, я выпущу вас.
Коричневый Пони взял послание и стал читать его, передавая Чернозубу листок за листком.
– Проклятье! Все кончено, – повторил кардинал, снова впадая в уныние, но на этот раз без гнева.
– Я думал, у каждого кардинала есть церковь в Новом Риме, – заметил Нимми, прочитав первые строчки.
– В Новом Риме есть церковь святого Михаила, – сказал ему Коричневый Пони. – И это церковь Уриона, но здесь он не считается Ангелом Войны.
Пока Торрильдо маялся ожиданием, нетерпеливо подбрасывая ключи на ладони, пленники молча читали письмо. Его первая страница гласила следующее:
«Его Преосвященству кардиналу Элии Коричневому Пони, дьякону святого Мейси от кардинала Уриона Бенефеза, архиепископа церкви святого Михаила Архангела.
Поскольку сомнительный папа, некий Амен Спеклберд, выразил намерение отказаться от папства, признав, что он никогда не был настоящим папой, Его Императорская Милость, правитель Тексарка с удовольствием сообщает, что прощает все ваши преступления, кроме попытки цареубийства, за которое вы и ваш слуга Чернозуб Сент-Джордж приговорены к смертной казни с отсрочкой приведения приговора в исполнение. Вы изгоняетесь из империи как персона нон грата. Поставив свою подпись в нижеуказанном месте, вы тем самым признаете справедливость выдвинутых против вас обвинений, что Его Милость принимает, а также выражаете согласие, чтобы вас как можно скорее под эскортом препроводили к перевалочному пункту по вашему выбору у Залива привидений; кроме того, вы даете обещание никогда не возвращаться в империю, кроме как по приказу правящего понтифика, Генерального совета или конклава – и лишь с целью прямого следования от пункта пересечения границы в Новый Рим или из него».
Под данным текстом было оставлено место для подписей, свидетельствующих, что их авторы не оспаривают выдвинутые обвинения, а также выражают согласие с бессрочным изгнанием.
Остальные страницы были в той или иной мере посвящены личному обращению Бенефеза к Коричневому Пони и другим кардиналам Валаны с просьбой признать Новый Рим единственным достойным местом созыва конклава для избрания папы.
Кончив читать, Коричневый Пони посмотрел на Торрильдо. Псаломщик через решетку протянул ему металлическую ручку и флакон чернил. Заключенные торопливо расписались, и в замке повернулся ключ.
Их возвращение к Заливу привидений в карете, которая стремительно, почти без остановок неслась к западу по главной военной трассе, заняло менее десяти дней. Прежде чем они оставили пределы провинции, охрана позволила Коричневому Пони купить двух лошадей у фермера-Зайца. Опять стояло полнолуние, что позволяло им порой ехать и по ночам. Когда они наконец прибыли в аббатство Лейбовица, восторженный аббат Олшуэн, опустившись на колени, поцеловал кардинальское кольцо и сообщил, что он, Коричневый Пони, ныне избран папой. Решение это принял разгневанный конклав валанских кардиналов, перед своей отставкой созванный папой Аменом. И кардиналы со всей серьезностью ждут его согласия.
– Кто доставил это идиотское послание? – строго вопросил
Коричневый Пони.
– Господи, это был наш старый гость, который вместе с вами отправился в Новый Рим. А именно Вушин. Кардинал Науйотт прислал его с письмом от курии – оно в моем кабинете, – а также с устным посланием от Сорли.
– Что за устное послание?
– Что он был против созыва конклава, но надеется, что вы в любом случае признаете результат выборов.
– Он знает, что выборы незаконны, – немедленно прокомментировал Красный Дьякон. – Конечно, я не признаю их.