Страница:
Обучение и тренировки спецподразделений должны были включать в себя вопросы организации саботажа, закладки подрывных зарядов, маскировки мин под консервные банки или одежду. Предусмотрели даже использование специального дождевого плаща, под подкладкой которого находилось взрывчатое вещество, Мобилизованных в "Вервольф" военнослужащих обучали, как нужно убивать часового с помощью удавки или выстрелом из пистолета "вальтер" с глушителем. Трофейные документы показывают, что лозунгом членов организации были следующие слова: "Превратим день в ночь, а ночь - в день! Бей врага, где бы ты его ни встретил! Будь хитрым! Воруй у врага оружие, боеприпасы и продовольствие! Немецкие женщины, помогайте борьбе "Вервольфа", где это только возможно!" Тайные операции против врага предполагалось проводить группами, состоящими от трех до шести человек, которые имели бы запас продовольствия на шесть дней. Особое внимание уделялось задаче уничтожения горючего и смазочных материалов противника. Нацистское руководство приказало выделить для "Вервольфа" две тысячи радиостанций и пять тысяч боезарядов. Однако вовремя к месту назначения смогла поступить лишь незначительная часть запрашиваемого оборудования и взрывчатых веществ. Нацисты между тем заставляли узников концлагерей собирать неразорвавшиеся американские авиабомбы, а затем извлекать из них тол для повторного использования.
1 апреля 1945 года по германскому радио прозвучал призыв к населению присоединиться к "Вервольфу". В нем говорилось, что "целью организации является уничтожение любого большевика, англичанина или американца, вступившего на нашу землю... Любой немец, независимо от его профессии или классового положения, который будет сотрудничать с противником, почувствует на себе всю силу нашей мести... У нас один девиз: "Победить или умереть"{422}. Несколько дней спустя Гиммлер издал новый приказ: "В том доме, где появится белый флаг, должны быть расстреляны все жители мужского пола. Расстрел должен проводиться незамедлительно. Наказание предусматривается для всех лиц мужского пола начиная с 14 лет и старше"{423}.
Документ, подписанный 4 апреля 1945 года, показывает истинную причину создания организации "Вервольф". Представляется, что анализ событий 1918 года сыграл здесь основную роль. В документе, в частности, говорилось: "Мы знаем планы наших врагов, и мы знаем, что, в случае нашего поражения, Германии не будет предоставлен шанс когда-либо вновь подняться на ноги, как это случилось после 1918 года"{424}. Угроза уничтожения любого немца, вступившего в сотрудничество с противником, предполагала поставить барьер на пути "политики Штреземана" (Густав Штреземан одобрил от имени Германии Версальский договор 1919 года). Нацистские лидеры были уверены, что поражение означает их неминуемую гибель. Но умирать в одиночестве они не хотели. Падать в пропасть нацисты собирались вместе со всем народом.
Члены гитлерюгенда посылались в различные районы страны, где прятали взрывчатку и связывались с местными нацистскими крайсляйтерами относительно вопросов проживания и продовольственного обеспечения. В основном перед ними ставили какую-нибудь одну расплывчатую задачу и отпускали по домам. По мере ухудшения положения на фронте обучение подростков проходило по все более сокращенной программе, поэтому многие из них могли взорвать скорее самих себя, чем солдат противника.
Следует признать, что все акции, предпринятые "Вервольфом", не достигли больших результатов, исключая, правда, те из них, которые предусматривали мероприятия по запугиванию населения. Было проведено лишь несколько диверсий (наиболее успешные в Аахене и Кранкенхагене). Члены гитлерюгенда писали на стенах домов лозунги примерно следующего содержания: "Предатель, не спи, "Вервольф" следит за тобой". Как оказалось, и Скорцени, и Прютцман не питали особых надежд на успех партизанской войны в Германии. Если верить показаниям Скорцени (Прютцман покончил жизнь самоубийством сразу после первого допроса), лица, ответственные за создание в рейхе подпольного движения, полагали, что проект обречен на неудачу. Интересно, что сами союзники более серьезно относились к возможности сопротивления на оккупированной территории. Показательно, что даже Гиммлер инструктировал Прютцмана о необходимости сокращения активности "Вервольфа" и сведения ее к одной лишь пропагандистской работе{425}. Очевидно, что рейхсфюрер СС играл в свою игру и опасался, что диверсионные акты могут оказать негативное влияние на переговоры с западными союзниками, ведущиеся через Швецию. Однако Гиммлер ничего не мог поделать с радиовещанием, находящимся в ведении Геббельса. "Вервольф" продолжал транслировать свои передачи с призывами к населению вести партизанскую войну против врагов Германии.
На Восточном фронте организация подпольных групп на оккупированной территории оставляла желать много лучшего. Быстрое продвижение Красной Армии в феврале и марте 1945 года не позволило немцам оставить за линией фронта хорошо подготовленные и экипированные группы сопротивления. Отдельные подразделения фольксштурма, окруженные в советском тылу, естественно, в расчет принимать нельзя. С другой стороны, пропагандистские мероприятия "Вервольфа" давали отличный предлог для контрразведчиков и частей НКВД усилить репрессии против немцев. Западные союзники прекрасно видели, что на их фронте деятельность "Вервольфа" потерпела полное фиаско. Гитлеровская молодежь приходила в недоумение, когда находила в организованных для них подземных бункерах продовольственный запас всего на десять - пятнадцать дней. О каком фанатизме в этом случае можно было говорить? Новоявленные партизаны являлись всего лишь изможденными несчастными юношами. Некоторые из них кончали жизнь самоубийством, "чтобы избежать мучений во время допросов, но прежде всего - не желая идти на предательство". Многие члены "Вервольфа", едва получив от начальства задание подготовить какой-нибудь террористический акт, просто разбегались по домам.
Германское население понимало, что весь проект с "Вервольфом" не отвечает германскому национальному характеру. "Мы, немцы, не являемся нацией партизан, - писала в своем дневнике одна германская женщина. - Нам нужен лидер, который отдавал бы приказы"{426}. Она путешествовала по Советскому Союзу незадолго до того, как к власти в Германии пришли нацисты. Во время длинных бесед в вагоне поезда русские отпускали различные шутки по поводу недостатка у немцев революционной активности. Один из "товарищей" сказал следующую фразу: "Немцы будут штурмовать железнодорожную станцию только в том случае, если до этого они предварительно купят билеты на прибывающий поезд".
Существуют данные, что под конец войны служащие гестапо стали под различными предлогами переводиться в криминальную полицию. Вряд ли такие мероприятия являлись частью деятельности "Вервольфа", просто гестаповцы прекрасно понимали, что оккупационным властям, несомненно, будут нужны полицейские из местного населения. Таким образом, они рассчитывали вновь оказаться востребованными. Накануне поражения члены организации СС, так или иначе, вынуждены были предпринимать меры к самовыживанию. Опасаясь репрессий со стороны союзников, они запасались фальшивыми документами, ранее приготовленными для членов "Вервольфа". Другие эсэсовцы снимали униформу с убитых военнослужащих вермахта и присваивали себе их солдатские книжки. Германские солдаты были крайне возмущены тем фактом, что эсэсовцы, готовя почву для своего исчезновения, одновременно продолжали расстреливать дезертиров. Немецкие военнопленные рассказывали американским офицерам, что члены СС приказывали портным пришивать на их гражданские костюмы большую букву "П". Это означало, что эсэсовцы намеревались скрыться под видом насильно угнанных в Германию польских рабочих.
Желая ожесточить борьбу против своих противников, нацистское руководство полагалось не только на военные трибуналы и экзекуции со стороны частей СС. Большую работу в этом направлении проводило министерство пропаганды, регулярно сообщавшее о насилиях, творимых над немецким населением. В частности, оно распространяло информацию о женщинах-комиссарах, кастрировавших немецких раненых солдат. Министерство имело свои отделения как в Берлине, так и на одерском фронте. Его сотрудникам было поручено писать на стенах домов различные националистические лозунги. Предполагалось выдавать эти надписи за спонтанное выражение мыслей простых граждан. Составлялись тексты следующего содержания: "Мы верим в победу!", "Мы никогда не сдадимся!" или "Защитим наших женщин и детей от красных зверей!"{427}. Следует отметить, что в Германии существовала большая группа людей, которая уже ничего не боялась и могла достаточно свободно демонстрировать свои чувства и мысли по поводу происходящих событий. Это были калеки. Так, военнослужащие, потерявшие на фронте верхние конечности, не упускали возможности поднять вверх обрубок своей руки и с вызывающим выражением в голосе выкрикнуть: "Хайль Гитлер!"{428}
Генерал-лейтенант Рейман, назначенный командующим обороной территории Большого Берлина, имел многосложную задачу. Он стал свидетелем кульминации хаоса, разразившегося в нацистской системе управления. Генерал Гальдер, являвшийся до 1942 года начальником генерального штаба сухопутных войск, после войны язвительно замечал, что ни Гитлер, ни Геббельс (рейхскомиссар обороны столицы) не отдали ни одного распоряжения относительно защиты Берлина вплоть до того момента, пока не стало уже слишком поздно{429}. Таким образом, план обороны столицы был не чем иным, как обычной "импровизацией".
Начиная с февраля 1945 года Рейман был третьим по счету человеком, которого Гитлер назначал руководить обороной города. Генерал сразу обнаружил, что должен решать возникающие проблемы с огромным количеством людей и организаций: Гитлером, Геббельсом, командующим Резервной армией Гиммлером, штабом люфтваффе, штабом группы армий "Висла", СС, гитлерюгендом, а также представителями местных организаций нацистской партии, которые контролировали фольксштурм. Фюрер отдал приказ готовить Берлин к обороне, но не выделил для этой цели никаких сил. Он просто заверил Реймана в том, что, когда вражеские войска подойдут к столице, необходимые части будут отданы в его распоряжение. Гитлер, равно как и Геббельс, отказывался признавать реалии, считая, что поражения все еще можно избежать. Особенно в этом отношении отличался Геббельс, считавший, что противника остановят на одерском фронте.
К началу апреля население Берлина составляло примерно три - три с половиной миллиона человек, включая сто двадцать тысяч детей младшего возраста. Когда на совещании в рейхсканцелярии Рейман поднял вопрос о снабжении населения продовольствием и прежде всего о питании детей, Гитлер удивленно уставился на него. "В Берлине нет такого количества младенцев"{430}, - сказал он. После этой фразы Рейман окончательно убедился, что фюрер оторвался от реальности. Со своей стороны, Геббельс уверял, что в столице имеется достаточное количество концентрированного молока, а в случае чего в центр города можно будет переправить дойных коров. Тогда Рейман задал вопрос, который поставил министра пропаганды в тупик: а чем, собственно говоря, кормить самих коров? Еще одна проблема состояла в том, что все продовольственные склады находились не в самом городе, а за его пределами, и поэтому являлись уязвимыми целями для ударов противника. Вопрос о перемещении их в более безопасные места отложили на потом.
Как Рейман, так и его начальник штаба, полковник Ганс Рефиор, прекрасно понимали, что имеющимися в наличии силами Берлин удержать не удастся, поэтому они предлагали Геббельсу эвакуировать из столицы гражданское население, прежде всего женщин и детей. "Эвакуация, - ответил Геббельс, должна быть организована СС и начальником полиции района Шпрее. Я отдам приказ об эвакуации в надлежащее время"{431}. Совершенно очевидно, что Геббельс в то время не представлял себе всех последствий, которые повлечет за собой массовое бегство людей от войск противника. Во что, например, превратятся дороги и чем предстоит кормить голодных людей? Уже в то время железнодорожный транспорт испытывал огромный недостаток подвижного состава, а автомобильный - горючего. В столице нашлось бы немного машин, готовых вывозить из города раненых или больных людей. Основной массе людей все равно пришлось бы выбираться из Берлина пешком. Вполне вероятно, что Геббельс, равно как и Сталин в начале Сталинградской битвы, опасался, что эвакуация мирных жителей из города может оказать негативное влияние на солдат, тогда как их присутствие там заставит военнослужащих сражаться еще упорней,
Рейман, находясь со своим штабом в массивном здании на Гогенцоллерндамм, старался выяснить, каким запасом оружия он обладает для ведения устойчивой обороны. Полковник Рефиор, со своей стороны, быстро осознал, что "Берлинский оборонительный район" не является неприступным бастионом для наступающего противника. Столица Германии, с легкой руки фюрера, стала всего лишь очередной "крепостью", которую войска вермахта и сами жители должны были оборонять до последней возможности. Рефиора к тому же просто удручала необходимость постоянно вести дела с нацистской бюрократией, способной выбить из колеи любого человека{432}.
Чтобы защищать внешний периметр "берлинского оборонительного района", требовалось как минимум десять дивизий. В распоряжении же Реймана имелось соединение зенитных орудий, девять рот охранного полка "Великая Германия", несколько полицейских и саперных батальонов и двадцать батальонов фольксштурма. Последние состояли из недавно мобилизованных и совершенно не обученных военному делу людей. Предполагалось сформировать еще двадцать батальонов фольксштурма, если город будет окружен войсками противника. Общая численность берлинского фольксштурма выглядела с виду внушительно шестьдесят тысяч человек, но следует заметить, что он делился на две категории: "фольксштурм I" - чьи военнослужащие имели хоть какое-то оружие, и "фольксштурм II" - где оружия не было вовсе. Армейские командиры, хорошо знакомые с положением дел, зачастую распускали фольксштурмовцев по домам. Однако партийные функционеры редко выказывали хотя бы отдаленное проявление гуманности. Один гауляйтер утверждал, что главная проблема по усилению боеспособности фольксштурма состоит в том, чтобы оторвать недавно мобилизованных военнослужащих от своих жен ( "муттис"){433}, которые подрывают боевой дух солдат на фронте. Однако эта затея не могла осуществиться. Батальоны фольксштурма не были поставлены на армейское довольствие, поэтому солдатам все равно приходилось кормиться в своих семьях. Так или иначе, командиры подразделений вскоре увидели, что признаки хоть какой-то дисциплины проявляют только ветераны Первой мировой войны{434}, остальные же предпочитают уклониться от службы при любой возможности.
Наиболее боеспособным соединением в Берлине была 1-я зенитная дивизия, которая стала подчиняться Рейману только после начала сражения. Основные ее силы располагались на трех огромных бетонных конструкциях, с которых и велся огонь по самолетам противника: Зообункер в Тиргартене, Гумбольдтхайн и Фридрихсхайн. Соединение обладало внушительной огневой мощью. На его вооружении имелись 128, 88 и 20-миллиметровые орудия, к которым прилагалось большое количество боеприпасов. Однако артиллерийские части, приданные пехоте, состояли в основном из устаревших пушек различного калибра, которые ранее были захвачены во Франции, Бельгии и Югославии. Редко когда на одно орудие имелось больше десятка снарядов. Единственным руководством для ведения обороны столицы была предвоенная инструкция, которую Рефиор считал "шедевром германского бюрократического искусства"{435}.
Представители нацистской партии говорили о мобилизации целых армий гражданских лиц, призванных строить оборонительные укрепления вокруг Берлина. Работы велись как на внешнем кольце - в тридцати километрах от города, так и непосредственно на его окраинах. Однако ни о каких строительных армиях фактически речи не было. В среднем в день выходило на работу порядка тридцати тысяч человек, и лишь однажды удалось достигнуть рекорда - семидесяти тысяч человек. Но главной проблемой при возведении оборонительных сооружений являлся недостаток транспорта и рабочего инструмента. И все это при том, что большинство берлинских фабрик и учреждений продолжали функционировать, как будто ничего особенного вокруг не происходило.
Чтобы как-то наладить нормальную работу по строительству оборонительных объектов и устранить хаос, создаваемый при этом представителями нацистской партии, Рейман назначил ответственным за данное строительство военного инженера, полковника Лобека. Генерал также связался со школой военных инженеров в Карлсхорсте и попросил ее выделить группы подрывников. Следует отметить, что попытки Шпеера спасти столичные мосты от превентивного разрушения вызывали у армейских офицеров крайне нервную реакцию. Они хорошо помнили, что произошло с теми людьми, которые запоздали со взрывом моста в Ремагене. Саперные работы велись под общим руководством организации Тодт и Службой труда. Их персонал по сравнению с мобилизованными гражданскими лицами обладал достаточными навыками и хорошим снаряжением. Однако нехватка бензина и запасных частей не позволяла немецкому командованию рассчитывать на механизацию труда при рытье траншей и возведении оборонительных конструкций с помощью экскаваторов. На работу в центре города были привлечены семнадцать тысяч французских военнопленных из Шталага-Ш D. Они возводили баррикады и рыли щели на улицах Берлина. Вопрос о том, насколько они преуспели в своей деятельности, остается открытым, поскольку именно французские пленные чаще всего обвинялись в нежелании трудиться. Было зафиксировано много случаев, когда французы тайно покидали лагеря и встречались с немецкими женщинами{436}.
Попытки командующего обороной Берлина получить от армейского начальства боевые подразделения кончались, как правило, неудачей. Когда полковник Рефиор прибыл к начальнику штаба группы армий "Висла" генерал-лейтенанту Кинцелю и передал ему просьбу о пополнении, последний не был особенно любезен. Кинцель взглянул на представленный ему план обороны города и произнес: "Пусть эти сумасшедшие в Берлине варятся в собственном соку"{437}. Начальник штаба 9-й армии, генерал-майор Хёльц, находил план несостоятельным по другим причинам. "Девятая армия стояла и стоит на Одере. И если будет необходимо, - выразился он достаточно театрально, - мы все погибнем здесь, но не отступим"{438}.
В то время ни Рейман, ни Рефиор не догадывались о том, что командующий группой армий "Висла" генерал Хейнрици и его штаб имеют совершенно другой план обороны, отличный от утвержденного нацистским руководством. Они надеялись вовсе избежать уличных боев в городе и тем самым спасти его мирное население от уничтожения. Альберт Шпеер предложил Хейнрици, чтобы 9-я армия покинула одерский фронт и отошла в район западнее столицы Германии. Командующий в принципе согласился с этим планом. По его мнению, наилучшим способом избежать боев в городе стал бы приказ частям Реймана покинуть свои позиции и занять оборону на Одере. Таким образом Берлин в последний момент оказался бы без защитников.
Мобилизация нацистским режимом в фольксштурм четырнадцатилетних подростков еще больше усиливала стремление немецких офицеров избежать сражения за Берлин. Огромное число семей уже потеряли своих сыновей, братьев и отцов в войне против русских. Матери молили Бога только об одном: чтобы режим рухнул еще до того, как их дети будут посланы на фронт в качестве пушечного мяса. Однако открытое неповиновение и уклонение от призыва влекло за собой немедленную экзекуцию, поэтому учителя старшего поколения учили подростков тому, как избежать призыва на фронт вполне легальным способом. Трагедия молодого поколения Германии становилась еще более отчетливой после пропагандистских речей Геббельса, которые теперь воспринимались не иначе как фарс. Министр не уставал повторять в своих выступлениях слова фюрера, что "каждая мать, давшая жизнь ребенку, тем самым нанесла удар по нашим врагам, посягнувшим на будущность германской нации"{439}. Однако теперь и Гитлер, и Геббельс били как раз по этому самому будущему, заранее уверив себя, что после их смерти германская нация исчезнет с лица планеты.
Четырнадцатилетний Эрих Шмидтке из Пренцлауерберга вместе с другими юношами был призван в качестве "помощника" заряжающего зенитного орудия и получил предписание явиться в казармы Германа Геринга в Райникендорфе{440}. До места назначения его провожала мать, тогда как отец находился в Курляндии - в группировке, прижатой советскими войсками к Балтийскому морю. После того как подростки провели в казармах три дня, им приказали собраться в западной части Берлина на Рейхсшпортфельде, неподалеку от Олимпийского стадиона. Там формировались новые части дивизии. По дороге туда Шмидтке постоянно думал о словах отца, сказанных перед отправкой на Восточный фронт, что теперь именно он, сын, несет ответственность за всю семью. Эрих решил дезертировать и скрыться в укромном месте, пока война не кончится. Попытка побега удалась, а большинство его товарищей, вошедших в состав дивизии, были вскоре убиты.
На Рейхсшпортфельде проходила обучение и так называемая дивизия гитлерюгенда, сформированная по приказу лидера германской молодежи Артура Аксмана. Подростки обучались стрельбе из фаустпатронов. Аксман читал им лекции о героях Спарты и призывал люто ненавидеть врагов рейха и безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру. "У нас есть только один выбор, говорил он, - победа или поражение". Однако большинство юношей были глубоко потрясены предчувствием скорого конца. Рейнгардт Аппель постоянно думал о потерянном поколении, сложившем головы в Первой мировой войне. Некоторую романтическую окраску происходящим вокруг ужасным событиям придало расквартирование на Рейхсшпортфельде подразделения "Блицмэдель", состоящего из юных девушек.
Сама нацистская партия также решила создать вспомогательную часть (так называемый "Корпус помощников вермахта"), состоящий из женщин. Юные представительницы слабого пола давали клятву верности, которая начиналась со слов: "Я клянусь, что останусь верной и лояльной Адольфу Гитлеру, фюреру и главнокомандующему войсками вермахта"{441}. Со стороны могло показаться, что девушки произносят клятву верности собственным мужьям, находясь на массовом венчании. Для некоторых из них поклонение силе становилось еще и своеобразной возможностью выплеснуть свои затаенные сексуальные желания (либо "эрзац"-фантазии).
Тем временем на Вильгельмштрассе, где были расположены многие правительственные учреждения, министерства и посольства, немецкие чиновники старались убедить любого подвернувшегося им под руку иностранного дипломата в том, что германское командование научилось "дешифровать переписку между Рузвельтом и Черчиллем". Причем это делается "спустя два часа после отправления их телеграмм"{442}. С другой стороны, распространялись слухи о том, что в восточной - "красной" части города - формируются коммунистические отряды для убийств членов нацистской партии. "Атмосфера отчаяния достигла своего предела, - доносил в Стокгольм шведский военный атташе в Берлине. Многие желают подороже продать свою жизнь".
Командование Красной Армии также вело активную подготовку диверсий за линией фронта. Оно перебрасывало в Берлин группы немецких антифашистов из подконтрольного Москве комитета "Свободная Германия". Диверсанты переодевались в униформу солдат вермахта и проникали в столицу через многочисленные кордоны охраны. В основном их деятельность сводилась к нарушению линий связи и электропередач. Позднее комитет утверждал, что одной из его диверсионных групп удалось взорвать в Берлине целый склад с боеприпасами. Однако данные об этом эпизоде крайне противоречивы.
9 апреля нацисты казнили в концентрационных лагерях нескольких известных противников режима. В приказе об экзекуции говорилось о необходимости покончить с этими людьми еще до того, как их освободят враги нации. В Дахау был убит Иоган Георг Эльзер, коммунист, который пытался совершить покушение на Гитлера в "Бюргербройкеллере"{*5} еще 8 ноября 1939 года. В Флоссенбюрге казнили Дитриха Бонхёффера, адмирала Канариса и генерала Остера. В Заксенхаузене был убит Ганс фон Донаний.
После того как первые ракеты фау полетели к британским берегам, нацистские лидеры выдвинули лозунг - "отмщение грядет". Однако к апрелю 1945 года эти слова стали не более чем пустым звуком. На Восточном фронте слово "отмщение" имело совершенно противоположное значение. Месть надвигалась именно со стороны русских. Немецкие солдаты, занявшие оборону на одерском фронте, ждали ее с нескрываемым ужасом. В глубине души они понимали, что никакое "чудо-оружие" их уже не спасет. Тем не менее они обманывали сами себя в том, что все еще может измениться. Командиры частей, часто под сильным прессом со стороны вышестоящего начальства, лгали подчиненным, что в тылу готовится новое и еще более мощное "чудо-оружие", к фронту подходит подкрепление, антигитлеровская коалиция начинает разваливаться. Ложь такого рода считалась необходимым элементом для укрепления пошатнувшейся дисциплины.
1 апреля 1945 года по германскому радио прозвучал призыв к населению присоединиться к "Вервольфу". В нем говорилось, что "целью организации является уничтожение любого большевика, англичанина или американца, вступившего на нашу землю... Любой немец, независимо от его профессии или классового положения, который будет сотрудничать с противником, почувствует на себе всю силу нашей мести... У нас один девиз: "Победить или умереть"{422}. Несколько дней спустя Гиммлер издал новый приказ: "В том доме, где появится белый флаг, должны быть расстреляны все жители мужского пола. Расстрел должен проводиться незамедлительно. Наказание предусматривается для всех лиц мужского пола начиная с 14 лет и старше"{423}.
Документ, подписанный 4 апреля 1945 года, показывает истинную причину создания организации "Вервольф". Представляется, что анализ событий 1918 года сыграл здесь основную роль. В документе, в частности, говорилось: "Мы знаем планы наших врагов, и мы знаем, что, в случае нашего поражения, Германии не будет предоставлен шанс когда-либо вновь подняться на ноги, как это случилось после 1918 года"{424}. Угроза уничтожения любого немца, вступившего в сотрудничество с противником, предполагала поставить барьер на пути "политики Штреземана" (Густав Штреземан одобрил от имени Германии Версальский договор 1919 года). Нацистские лидеры были уверены, что поражение означает их неминуемую гибель. Но умирать в одиночестве они не хотели. Падать в пропасть нацисты собирались вместе со всем народом.
Члены гитлерюгенда посылались в различные районы страны, где прятали взрывчатку и связывались с местными нацистскими крайсляйтерами относительно вопросов проживания и продовольственного обеспечения. В основном перед ними ставили какую-нибудь одну расплывчатую задачу и отпускали по домам. По мере ухудшения положения на фронте обучение подростков проходило по все более сокращенной программе, поэтому многие из них могли взорвать скорее самих себя, чем солдат противника.
Следует признать, что все акции, предпринятые "Вервольфом", не достигли больших результатов, исключая, правда, те из них, которые предусматривали мероприятия по запугиванию населения. Было проведено лишь несколько диверсий (наиболее успешные в Аахене и Кранкенхагене). Члены гитлерюгенда писали на стенах домов лозунги примерно следующего содержания: "Предатель, не спи, "Вервольф" следит за тобой". Как оказалось, и Скорцени, и Прютцман не питали особых надежд на успех партизанской войны в Германии. Если верить показаниям Скорцени (Прютцман покончил жизнь самоубийством сразу после первого допроса), лица, ответственные за создание в рейхе подпольного движения, полагали, что проект обречен на неудачу. Интересно, что сами союзники более серьезно относились к возможности сопротивления на оккупированной территории. Показательно, что даже Гиммлер инструктировал Прютцмана о необходимости сокращения активности "Вервольфа" и сведения ее к одной лишь пропагандистской работе{425}. Очевидно, что рейхсфюрер СС играл в свою игру и опасался, что диверсионные акты могут оказать негативное влияние на переговоры с западными союзниками, ведущиеся через Швецию. Однако Гиммлер ничего не мог поделать с радиовещанием, находящимся в ведении Геббельса. "Вервольф" продолжал транслировать свои передачи с призывами к населению вести партизанскую войну против врагов Германии.
На Восточном фронте организация подпольных групп на оккупированной территории оставляла желать много лучшего. Быстрое продвижение Красной Армии в феврале и марте 1945 года не позволило немцам оставить за линией фронта хорошо подготовленные и экипированные группы сопротивления. Отдельные подразделения фольксштурма, окруженные в советском тылу, естественно, в расчет принимать нельзя. С другой стороны, пропагандистские мероприятия "Вервольфа" давали отличный предлог для контрразведчиков и частей НКВД усилить репрессии против немцев. Западные союзники прекрасно видели, что на их фронте деятельность "Вервольфа" потерпела полное фиаско. Гитлеровская молодежь приходила в недоумение, когда находила в организованных для них подземных бункерах продовольственный запас всего на десять - пятнадцать дней. О каком фанатизме в этом случае можно было говорить? Новоявленные партизаны являлись всего лишь изможденными несчастными юношами. Некоторые из них кончали жизнь самоубийством, "чтобы избежать мучений во время допросов, но прежде всего - не желая идти на предательство". Многие члены "Вервольфа", едва получив от начальства задание подготовить какой-нибудь террористический акт, просто разбегались по домам.
Германское население понимало, что весь проект с "Вервольфом" не отвечает германскому национальному характеру. "Мы, немцы, не являемся нацией партизан, - писала в своем дневнике одна германская женщина. - Нам нужен лидер, который отдавал бы приказы"{426}. Она путешествовала по Советскому Союзу незадолго до того, как к власти в Германии пришли нацисты. Во время длинных бесед в вагоне поезда русские отпускали различные шутки по поводу недостатка у немцев революционной активности. Один из "товарищей" сказал следующую фразу: "Немцы будут штурмовать железнодорожную станцию только в том случае, если до этого они предварительно купят билеты на прибывающий поезд".
Существуют данные, что под конец войны служащие гестапо стали под различными предлогами переводиться в криминальную полицию. Вряд ли такие мероприятия являлись частью деятельности "Вервольфа", просто гестаповцы прекрасно понимали, что оккупационным властям, несомненно, будут нужны полицейские из местного населения. Таким образом, они рассчитывали вновь оказаться востребованными. Накануне поражения члены организации СС, так или иначе, вынуждены были предпринимать меры к самовыживанию. Опасаясь репрессий со стороны союзников, они запасались фальшивыми документами, ранее приготовленными для членов "Вервольфа". Другие эсэсовцы снимали униформу с убитых военнослужащих вермахта и присваивали себе их солдатские книжки. Германские солдаты были крайне возмущены тем фактом, что эсэсовцы, готовя почву для своего исчезновения, одновременно продолжали расстреливать дезертиров. Немецкие военнопленные рассказывали американским офицерам, что члены СС приказывали портным пришивать на их гражданские костюмы большую букву "П". Это означало, что эсэсовцы намеревались скрыться под видом насильно угнанных в Германию польских рабочих.
Желая ожесточить борьбу против своих противников, нацистское руководство полагалось не только на военные трибуналы и экзекуции со стороны частей СС. Большую работу в этом направлении проводило министерство пропаганды, регулярно сообщавшее о насилиях, творимых над немецким населением. В частности, оно распространяло информацию о женщинах-комиссарах, кастрировавших немецких раненых солдат. Министерство имело свои отделения как в Берлине, так и на одерском фронте. Его сотрудникам было поручено писать на стенах домов различные националистические лозунги. Предполагалось выдавать эти надписи за спонтанное выражение мыслей простых граждан. Составлялись тексты следующего содержания: "Мы верим в победу!", "Мы никогда не сдадимся!" или "Защитим наших женщин и детей от красных зверей!"{427}. Следует отметить, что в Германии существовала большая группа людей, которая уже ничего не боялась и могла достаточно свободно демонстрировать свои чувства и мысли по поводу происходящих событий. Это были калеки. Так, военнослужащие, потерявшие на фронте верхние конечности, не упускали возможности поднять вверх обрубок своей руки и с вызывающим выражением в голосе выкрикнуть: "Хайль Гитлер!"{428}
Генерал-лейтенант Рейман, назначенный командующим обороной территории Большого Берлина, имел многосложную задачу. Он стал свидетелем кульминации хаоса, разразившегося в нацистской системе управления. Генерал Гальдер, являвшийся до 1942 года начальником генерального штаба сухопутных войск, после войны язвительно замечал, что ни Гитлер, ни Геббельс (рейхскомиссар обороны столицы) не отдали ни одного распоряжения относительно защиты Берлина вплоть до того момента, пока не стало уже слишком поздно{429}. Таким образом, план обороны столицы был не чем иным, как обычной "импровизацией".
Начиная с февраля 1945 года Рейман был третьим по счету человеком, которого Гитлер назначал руководить обороной города. Генерал сразу обнаружил, что должен решать возникающие проблемы с огромным количеством людей и организаций: Гитлером, Геббельсом, командующим Резервной армией Гиммлером, штабом люфтваффе, штабом группы армий "Висла", СС, гитлерюгендом, а также представителями местных организаций нацистской партии, которые контролировали фольксштурм. Фюрер отдал приказ готовить Берлин к обороне, но не выделил для этой цели никаких сил. Он просто заверил Реймана в том, что, когда вражеские войска подойдут к столице, необходимые части будут отданы в его распоряжение. Гитлер, равно как и Геббельс, отказывался признавать реалии, считая, что поражения все еще можно избежать. Особенно в этом отношении отличался Геббельс, считавший, что противника остановят на одерском фронте.
К началу апреля население Берлина составляло примерно три - три с половиной миллиона человек, включая сто двадцать тысяч детей младшего возраста. Когда на совещании в рейхсканцелярии Рейман поднял вопрос о снабжении населения продовольствием и прежде всего о питании детей, Гитлер удивленно уставился на него. "В Берлине нет такого количества младенцев"{430}, - сказал он. После этой фразы Рейман окончательно убедился, что фюрер оторвался от реальности. Со своей стороны, Геббельс уверял, что в столице имеется достаточное количество концентрированного молока, а в случае чего в центр города можно будет переправить дойных коров. Тогда Рейман задал вопрос, который поставил министра пропаганды в тупик: а чем, собственно говоря, кормить самих коров? Еще одна проблема состояла в том, что все продовольственные склады находились не в самом городе, а за его пределами, и поэтому являлись уязвимыми целями для ударов противника. Вопрос о перемещении их в более безопасные места отложили на потом.
Как Рейман, так и его начальник штаба, полковник Ганс Рефиор, прекрасно понимали, что имеющимися в наличии силами Берлин удержать не удастся, поэтому они предлагали Геббельсу эвакуировать из столицы гражданское население, прежде всего женщин и детей. "Эвакуация, - ответил Геббельс, должна быть организована СС и начальником полиции района Шпрее. Я отдам приказ об эвакуации в надлежащее время"{431}. Совершенно очевидно, что Геббельс в то время не представлял себе всех последствий, которые повлечет за собой массовое бегство людей от войск противника. Во что, например, превратятся дороги и чем предстоит кормить голодных людей? Уже в то время железнодорожный транспорт испытывал огромный недостаток подвижного состава, а автомобильный - горючего. В столице нашлось бы немного машин, готовых вывозить из города раненых или больных людей. Основной массе людей все равно пришлось бы выбираться из Берлина пешком. Вполне вероятно, что Геббельс, равно как и Сталин в начале Сталинградской битвы, опасался, что эвакуация мирных жителей из города может оказать негативное влияние на солдат, тогда как их присутствие там заставит военнослужащих сражаться еще упорней,
Рейман, находясь со своим штабом в массивном здании на Гогенцоллерндамм, старался выяснить, каким запасом оружия он обладает для ведения устойчивой обороны. Полковник Рефиор, со своей стороны, быстро осознал, что "Берлинский оборонительный район" не является неприступным бастионом для наступающего противника. Столица Германии, с легкой руки фюрера, стала всего лишь очередной "крепостью", которую войска вермахта и сами жители должны были оборонять до последней возможности. Рефиора к тому же просто удручала необходимость постоянно вести дела с нацистской бюрократией, способной выбить из колеи любого человека{432}.
Чтобы защищать внешний периметр "берлинского оборонительного района", требовалось как минимум десять дивизий. В распоряжении же Реймана имелось соединение зенитных орудий, девять рот охранного полка "Великая Германия", несколько полицейских и саперных батальонов и двадцать батальонов фольксштурма. Последние состояли из недавно мобилизованных и совершенно не обученных военному делу людей. Предполагалось сформировать еще двадцать батальонов фольксштурма, если город будет окружен войсками противника. Общая численность берлинского фольксштурма выглядела с виду внушительно шестьдесят тысяч человек, но следует заметить, что он делился на две категории: "фольксштурм I" - чьи военнослужащие имели хоть какое-то оружие, и "фольксштурм II" - где оружия не было вовсе. Армейские командиры, хорошо знакомые с положением дел, зачастую распускали фольксштурмовцев по домам. Однако партийные функционеры редко выказывали хотя бы отдаленное проявление гуманности. Один гауляйтер утверждал, что главная проблема по усилению боеспособности фольксштурма состоит в том, чтобы оторвать недавно мобилизованных военнослужащих от своих жен ( "муттис"){433}, которые подрывают боевой дух солдат на фронте. Однако эта затея не могла осуществиться. Батальоны фольксштурма не были поставлены на армейское довольствие, поэтому солдатам все равно приходилось кормиться в своих семьях. Так или иначе, командиры подразделений вскоре увидели, что признаки хоть какой-то дисциплины проявляют только ветераны Первой мировой войны{434}, остальные же предпочитают уклониться от службы при любой возможности.
Наиболее боеспособным соединением в Берлине была 1-я зенитная дивизия, которая стала подчиняться Рейману только после начала сражения. Основные ее силы располагались на трех огромных бетонных конструкциях, с которых и велся огонь по самолетам противника: Зообункер в Тиргартене, Гумбольдтхайн и Фридрихсхайн. Соединение обладало внушительной огневой мощью. На его вооружении имелись 128, 88 и 20-миллиметровые орудия, к которым прилагалось большое количество боеприпасов. Однако артиллерийские части, приданные пехоте, состояли в основном из устаревших пушек различного калибра, которые ранее были захвачены во Франции, Бельгии и Югославии. Редко когда на одно орудие имелось больше десятка снарядов. Единственным руководством для ведения обороны столицы была предвоенная инструкция, которую Рефиор считал "шедевром германского бюрократического искусства"{435}.
Представители нацистской партии говорили о мобилизации целых армий гражданских лиц, призванных строить оборонительные укрепления вокруг Берлина. Работы велись как на внешнем кольце - в тридцати километрах от города, так и непосредственно на его окраинах. Однако ни о каких строительных армиях фактически речи не было. В среднем в день выходило на работу порядка тридцати тысяч человек, и лишь однажды удалось достигнуть рекорда - семидесяти тысяч человек. Но главной проблемой при возведении оборонительных сооружений являлся недостаток транспорта и рабочего инструмента. И все это при том, что большинство берлинских фабрик и учреждений продолжали функционировать, как будто ничего особенного вокруг не происходило.
Чтобы как-то наладить нормальную работу по строительству оборонительных объектов и устранить хаос, создаваемый при этом представителями нацистской партии, Рейман назначил ответственным за данное строительство военного инженера, полковника Лобека. Генерал также связался со школой военных инженеров в Карлсхорсте и попросил ее выделить группы подрывников. Следует отметить, что попытки Шпеера спасти столичные мосты от превентивного разрушения вызывали у армейских офицеров крайне нервную реакцию. Они хорошо помнили, что произошло с теми людьми, которые запоздали со взрывом моста в Ремагене. Саперные работы велись под общим руководством организации Тодт и Службой труда. Их персонал по сравнению с мобилизованными гражданскими лицами обладал достаточными навыками и хорошим снаряжением. Однако нехватка бензина и запасных частей не позволяла немецкому командованию рассчитывать на механизацию труда при рытье траншей и возведении оборонительных конструкций с помощью экскаваторов. На работу в центре города были привлечены семнадцать тысяч французских военнопленных из Шталага-Ш D. Они возводили баррикады и рыли щели на улицах Берлина. Вопрос о том, насколько они преуспели в своей деятельности, остается открытым, поскольку именно французские пленные чаще всего обвинялись в нежелании трудиться. Было зафиксировано много случаев, когда французы тайно покидали лагеря и встречались с немецкими женщинами{436}.
Попытки командующего обороной Берлина получить от армейского начальства боевые подразделения кончались, как правило, неудачей. Когда полковник Рефиор прибыл к начальнику штаба группы армий "Висла" генерал-лейтенанту Кинцелю и передал ему просьбу о пополнении, последний не был особенно любезен. Кинцель взглянул на представленный ему план обороны города и произнес: "Пусть эти сумасшедшие в Берлине варятся в собственном соку"{437}. Начальник штаба 9-й армии, генерал-майор Хёльц, находил план несостоятельным по другим причинам. "Девятая армия стояла и стоит на Одере. И если будет необходимо, - выразился он достаточно театрально, - мы все погибнем здесь, но не отступим"{438}.
В то время ни Рейман, ни Рефиор не догадывались о том, что командующий группой армий "Висла" генерал Хейнрици и его штаб имеют совершенно другой план обороны, отличный от утвержденного нацистским руководством. Они надеялись вовсе избежать уличных боев в городе и тем самым спасти его мирное население от уничтожения. Альберт Шпеер предложил Хейнрици, чтобы 9-я армия покинула одерский фронт и отошла в район западнее столицы Германии. Командующий в принципе согласился с этим планом. По его мнению, наилучшим способом избежать боев в городе стал бы приказ частям Реймана покинуть свои позиции и занять оборону на Одере. Таким образом Берлин в последний момент оказался бы без защитников.
Мобилизация нацистским режимом в фольксштурм четырнадцатилетних подростков еще больше усиливала стремление немецких офицеров избежать сражения за Берлин. Огромное число семей уже потеряли своих сыновей, братьев и отцов в войне против русских. Матери молили Бога только об одном: чтобы режим рухнул еще до того, как их дети будут посланы на фронт в качестве пушечного мяса. Однако открытое неповиновение и уклонение от призыва влекло за собой немедленную экзекуцию, поэтому учителя старшего поколения учили подростков тому, как избежать призыва на фронт вполне легальным способом. Трагедия молодого поколения Германии становилась еще более отчетливой после пропагандистских речей Геббельса, которые теперь воспринимались не иначе как фарс. Министр не уставал повторять в своих выступлениях слова фюрера, что "каждая мать, давшая жизнь ребенку, тем самым нанесла удар по нашим врагам, посягнувшим на будущность германской нации"{439}. Однако теперь и Гитлер, и Геббельс били как раз по этому самому будущему, заранее уверив себя, что после их смерти германская нация исчезнет с лица планеты.
Четырнадцатилетний Эрих Шмидтке из Пренцлауерберга вместе с другими юношами был призван в качестве "помощника" заряжающего зенитного орудия и получил предписание явиться в казармы Германа Геринга в Райникендорфе{440}. До места назначения его провожала мать, тогда как отец находился в Курляндии - в группировке, прижатой советскими войсками к Балтийскому морю. После того как подростки провели в казармах три дня, им приказали собраться в западной части Берлина на Рейхсшпортфельде, неподалеку от Олимпийского стадиона. Там формировались новые части дивизии. По дороге туда Шмидтке постоянно думал о словах отца, сказанных перед отправкой на Восточный фронт, что теперь именно он, сын, несет ответственность за всю семью. Эрих решил дезертировать и скрыться в укромном месте, пока война не кончится. Попытка побега удалась, а большинство его товарищей, вошедших в состав дивизии, были вскоре убиты.
На Рейхсшпортфельде проходила обучение и так называемая дивизия гитлерюгенда, сформированная по приказу лидера германской молодежи Артура Аксмана. Подростки обучались стрельбе из фаустпатронов. Аксман читал им лекции о героях Спарты и призывал люто ненавидеть врагов рейха и безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру. "У нас есть только один выбор, говорил он, - победа или поражение". Однако большинство юношей были глубоко потрясены предчувствием скорого конца. Рейнгардт Аппель постоянно думал о потерянном поколении, сложившем головы в Первой мировой войне. Некоторую романтическую окраску происходящим вокруг ужасным событиям придало расквартирование на Рейхсшпортфельде подразделения "Блицмэдель", состоящего из юных девушек.
Сама нацистская партия также решила создать вспомогательную часть (так называемый "Корпус помощников вермахта"), состоящий из женщин. Юные представительницы слабого пола давали клятву верности, которая начиналась со слов: "Я клянусь, что останусь верной и лояльной Адольфу Гитлеру, фюреру и главнокомандующему войсками вермахта"{441}. Со стороны могло показаться, что девушки произносят клятву верности собственным мужьям, находясь на массовом венчании. Для некоторых из них поклонение силе становилось еще и своеобразной возможностью выплеснуть свои затаенные сексуальные желания (либо "эрзац"-фантазии).
Тем временем на Вильгельмштрассе, где были расположены многие правительственные учреждения, министерства и посольства, немецкие чиновники старались убедить любого подвернувшегося им под руку иностранного дипломата в том, что германское командование научилось "дешифровать переписку между Рузвельтом и Черчиллем". Причем это делается "спустя два часа после отправления их телеграмм"{442}. С другой стороны, распространялись слухи о том, что в восточной - "красной" части города - формируются коммунистические отряды для убийств членов нацистской партии. "Атмосфера отчаяния достигла своего предела, - доносил в Стокгольм шведский военный атташе в Берлине. Многие желают подороже продать свою жизнь".
Командование Красной Армии также вело активную подготовку диверсий за линией фронта. Оно перебрасывало в Берлин группы немецких антифашистов из подконтрольного Москве комитета "Свободная Германия". Диверсанты переодевались в униформу солдат вермахта и проникали в столицу через многочисленные кордоны охраны. В основном их деятельность сводилась к нарушению линий связи и электропередач. Позднее комитет утверждал, что одной из его диверсионных групп удалось взорвать в Берлине целый склад с боеприпасами. Однако данные об этом эпизоде крайне противоречивы.
9 апреля нацисты казнили в концентрационных лагерях нескольких известных противников режима. В приказе об экзекуции говорилось о необходимости покончить с этими людьми еще до того, как их освободят враги нации. В Дахау был убит Иоган Георг Эльзер, коммунист, который пытался совершить покушение на Гитлера в "Бюргербройкеллере"{*5} еще 8 ноября 1939 года. В Флоссенбюрге казнили Дитриха Бонхёффера, адмирала Канариса и генерала Остера. В Заксенхаузене был убит Ганс фон Донаний.
После того как первые ракеты фау полетели к британским берегам, нацистские лидеры выдвинули лозунг - "отмщение грядет". Однако к апрелю 1945 года эти слова стали не более чем пустым звуком. На Восточном фронте слово "отмщение" имело совершенно противоположное значение. Месть надвигалась именно со стороны русских. Немецкие солдаты, занявшие оборону на одерском фронте, ждали ее с нескрываемым ужасом. В глубине души они понимали, что никакое "чудо-оружие" их уже не спасет. Тем не менее они обманывали сами себя в том, что все еще может измениться. Командиры частей, часто под сильным прессом со стороны вышестоящего начальства, лгали подчиненным, что в тылу готовится новое и еще более мощное "чудо-оружие", к фронту подходит подкрепление, антигитлеровская коалиция начинает разваливаться. Ложь такого рода считалась необходимым элементом для укрепления пошатнувшейся дисциплины.