Блэтти Уильям Питер. Легион

   – И получилось?
   – Нет. Это оказался английский, но все слова произносились наоборот. А обнаружила это мать Кинтри.
   Киндерман почувствовал, как спокойствие и безопасность покидают его. Эта тоненькая ниточка уводила его во мрак.
   – Послушайте, святой отец, тот случай одержимости... вы в самом деле считаете, что он был настоящим?
   – Я не могу позволить себе долгих размышлений о бесах, – усмехнулся Райли. – Вокруг столько несчастных. О них-то об одних думать мне не хватает времени. – Он приподнял рюмку и начал крутить ее в руках, рассматривая на свет. – Как же они это сделали, лейтенант? – еле слышно спросил он.
   Киндерман молчал, раздумывая, стоит ли об этом говорить, а потом, наконец, так же тихо произнес:
   – При помощи катетера.
   Райли продолжал вертеть в руках рюмку.
   – Может быть, и вам следует поискать дьявола? – пробормотал он вполголоса.
   – Меня вполне устроит врач, – отрезал Киндерман.
   Киндерман вышел из кабинета и поспешил на улицу. Покидая университетскую территорию, он надрывно дышал. Наконец лейтенант зашагал по 36-й улице.
   Дождь только-только закончился, и кирпичная мостовая блестела от воды. На углу Киндерман свернул направо и уверенно двинулся в сторону небольшого каркасного дома, принадлежавшего Амфортасу. Еще издали лейтенант заметил, что все ставни были плотно закрыты. Он поднялся по ступенькам на крыльцо и позвонил. Медленно тянулись минуты. Лейтенант позвонил снова, но и на этот раз ему никто не открыл. Отчаяние охватило Киндермана. Повернувшись, он вновь поспешно отправился в больницу. Мысли его разбегались, но он шел очень быстро, словно надеялся, что эта стремительность поможет ему сосредоточиться и выработать определенный план действий.
   Разыскать в больнице Аткинса тоже не удалось. Никто из полицейских так толком и не мог сказать, где тот сейчас находится. Тогда Киндерман заглянул в отделение невропатологии и, приблизившись к дежурному столику, за которым восседала медсестра Джейн Харгаден, спросил у нее об Амфортасе:
   – Вы не подскажете, где можно его найти?
   – Нет. Он больше у нас не работает, – объявила Харгаден.
   – Да, я знаю, но он иногда заходит сюда. Вы его случайно не видели?
   – Нет. Подождите, я позвоню ему в лабораторию, – вызвалась медсестра. Она сняла трубку и набрала номер. Но на другом конце провода никто не отвечал. Девушка повесила трубку и вздохнула: – Жаль, но там тоже никого.
   – Может быть, он поехал куда-нибудь отдохнуть? – поинтересовался Киндерман.
   – Я не могу вам ответить. У нас уже скопилось для него несколько писем. Я вам их сейчас покажу. – Девушка подошла к почтовым ячейкам и вынула из одной пачку писем. Она просмотрела их и вручила Киндерману. – Вот, взгляните сами.
   – Спасибо, – Киндерман внимательно пролистал корреспонденцию. Одно письмо пришло из магазина медицинского оборудования. Они просили подтвердить заказ на лазерный зонд. Все же остальные письма – от некоего доктора Эдварда Коффи. Киндерман взял один конверт и протянул его медсестре. – Тут уйма одинаковых, – сказал он. – Можно мне это оставить себе?
   – Конечно, – ответила девушка.
   Киндерман сунул письмо в карман, а остальную корреспонденцию передал медсестре.
   – Я вам очень признателен, – поблагодарил он. – Если вы увидите доктора Амфортаса, – добавил лейтенант, – или как-нибудь свяжетесь с ним, передайте, пожалуйста, чтобы он сразу же позвонил мне. – Он вручил медсестре свою визитку с рабочим телефоном. – Вот по этому номеру, хорошо?
   – Конечно, сэр.
   – Спасибо.
   Киндерман повернулся и направился к лифтам. Он нажал кнопку «вниз». Лифт остановился, из него вышла медсестра, и следователь шагнул в кабинку. Медсестра вдруг вернулась в лифт, и Киндерман внезапно вспомнил ее. Это ее странный взгляд он поймал на себе сегодня утром.
   – Лейтенант... – неуверенно обратилась к нему девушка. Она хмурилась. Очевидно, она не знала, с чего начать разговор. Сложив на груди руки, девушка нервно теребила белую кожаную сумочку.
   Киндерман снял шляпу:
   – Чем могу помочь?
   Медсестра отвернулась. Она все еще колебалась:
   – Я не знаю... Это ерунда какая-то... Прямо не знаю...
   Они спустились в вестибюль.
   – Пойдемте, отыщем где-нибудь укромный уголок и поболтаем, – предложил следователь.
   – Я себя чувствую ужасно глупо. Видите ли, дело s том... – Девушка пожала плечами. – Ну, я просто не знаю...
   Дверцы лифта разошлись. Лейтенант проводил медсестру за угол, где они расположились в удобных, обтянутых голубой искусственной кожей креслах.
   – Все это, наверное, глупости... – начала сестра.
   – Ничего под этой луной не может быть глупо, – возразил следователь, подбадривая ее. – Если бы мне сейчас кто-нибудь заявил, что «мир – это апельсин», я бы поинтересовался, какой именно сорт апельсина, а дальше будь что будет. В самом деле. Сейчас, по-моему, уже никто не может точно ответить, что есть что. – Киндерман мельком взглянул на табличку, прикрепленную к халату медсестры: КРИСТИНА ЧАРЛЬЗ – Так что вы хотели мне рассказать, мисс Чарльз? Она тяжело вздохнула.
   – Все в порядке, – успокоил ее следователь. – Ну, так что же?
   Девушка подняла голову, и их взгляды встретились.
   – Я работаю в психиатрическом отделении, – сообщила она. – А точнее, в отделении для буйных. У нас там есть один пациент. – Кристина снова пожала плечами. – Когда его доставили, я еще здесь не работала. Это было очень давно, много лет тому назад. Десять, а может быть, двенадцать. Я видела его историю болезни. – Она раскрыла сумочку, порылась в ней и достала пачку сигарет. Вытряхнула одну и, несколько раз чиркнув по коробку, зажгла спичку. Потом отвернулась и выпустила струйку серого дыма. – Простите, – тихо пробормотала она.
   – Продолжайте, пожалуйста.
   – Ну так вот, про этого больного. Полицейские подобрали его в районе М-стрит. Он бродил по улицам и ничего не помнил. Он не разговаривал, к тому же у него не обнаружили никаких документов. Ну, в конце концов, он так и остался в больнице. – Медсестра нервно затянулась сигаретой. – Ему поставили диагноз «кататония», хотя кто его знает, чем он на самом деле страдает. Я с вами буду откровенна. В общем, он так и не заговорил, и все эти годы его держали в обычной палате. До недавнего времени. Сейчас я об этом расскажу. Мы не знали, как его зовут, и сами придумали ему имя. Мы окрестили его Томми Подсолнух. В комнате для отдыха он весь день перебирался из кресла в кресло, чтобы сидеть на солнце. Он никогда не оставался в тени, и, если где-то появлялось солнце, Томми сразу же устремлялся туда. – Она еще раз пожала плечами. – Было в нем что-то милое и безобидное. Но потом неожиданно все изменилось, как я уже говорила. В начале года он как будто стал понемногу выходить из своего замкнутого состояния. И мало-помалу начал издавать нечленораздельные звуки, словно хотел что-то сказать. Возможно, разум его и прояснился, но он так долго не пользовался речевым аппаратом, что из его горла вырывались только стоны и мычание. – Медсестра потянулась к пепельнице и потушила сигарету. – Боже мой, у меня из ничего прямо целая повесть получается. – Она виновато взглянула на следователя. – Короче, он вскоре заговорил, но у него начались приступы буйства, и мы поместили его в отдельную палату. Смирительная рубашка, стены, обитые войлоком, и все такое прочее. Он там находится с февраля. Так что не может иметь никакого отношения к этому делу. Но Томми утверждает, будто он и есть убийца «Близнец».
   – Не понял?..
   – Томми говорит, будто он и есть тот самый убийца «Близнец».
   – Но вы же сами сказали, что его держат взаперти.
   – Да, вот именно. Поэтому-то я и сомневалась, рассказывать ли вам про все это. Он ведь с такой же легкостью мог утверждать, будто он – Джек Потрошитель. Так что... Но вот только... – Она не договорила, и в глазах ее мелькнула тревога. – Видите ли, на прошлой неделе, когда я давала ему таблетки торазина, он произнес одно слово...
   – Что именно?
   – Он сказал – «священник».
   Посреди большого зала при входе в отделение для буйных стояла круглая стеклянная будка дежурной медсестры. Девушка нажала на кнопку – металлические двери, отделяющие больных от внешнего мира, раздвинулись. Киндерман и Темпл шагнули внутрь, и створки дверей так же беззвучно сомкнулись за их спинами.
   – Выбраться отсюда просто невозможно, – заявил Темпл. Находясь в раздражении, он вел себя бесцеремонно. – Сестра видит вас через стеклянную дверь и нажимает кнопку, чтобы выпустить наружу. Или вы Должны набрать шифр – а это комбинация из четырех Цифр, и к тому же она меняется каждую неделю. Вы все еще торопитесь увидеть его? – строго спросил он.
   – Хуже от этого не будет.
   Темпл, не поверив своим ушам, ошарашенно уставился на Киндермана.
   – Но его палата заперта на ключ. Он в смирительной рубашке, и у него связаны ноги.
   Следователь неопределенно пожал плечами.
   – Я просто посмотрю.
   – Это ваше право, лейтенант, – резко отрубил Темпл. Он стремительно зашагал вперед по тускло освещенному коридору, и Киндерман поспешил вслед за ним. – Не успеваем менять эти проклятые лампочки, – проворчал психиатр, – то и дело перегорают.
   – Это не только у вас. Во всем мире так. Темпл извлек из кармана огромное кольцо, на которое было нанизано множество разных ключей.
   – Он вон там, – указал доктор. – Палата номер двенадцать.
   Киндерман подошел к крошечному дверному оконцу и сквозь него принялся рассматривать обитую войлоком комнатку. Он заметил жесткий стул, раковину, унитаз и питьевой фонтанчик. В дальнем углу комнаты на кушетке сидел мужчина в смирительной рубашке. Лица его не было видно. Мужчина склонил голову на грудь, и его длинные черные волосы замасленными спутанными прядями свисали на лицо.
   Темпл отпер дверь и распахнул ее, жестом приглашая лейтенанта войти.
   – Будьте как дома, – съязвил он. – Когда закончите, нажмите кнопочку у двери палаты. Сестра вам откроет. А я буду у себя. Эту дверь я оставлю незапертой. – Темпл с отвращением посмотрел на следователя и чуть ли не бегом устремился к выходу.
   Киндерман вошел в палату и тщательно прикрыл за собой дверь. С потолка свисала голая лампочка. Она едва светилась, бросая зловещий красноватый отблеск на окружающие предметы. Киндерман взглянул на раковину. Кран подтекал, и стук разбивающихся капель отчетливо слышался в тишине. Киндерман подошел к кушетке и остановился.
   – Что-то уж больно долго ты сюда добирался, – раздался внезапно низкий и приглушенный голос пациента. Этот человек явно издевался над следователем.
   Киндерман вздрогнул. Голос показался ему знакомым. Интересно, где он мог его слышать?
   – Мистер Подсолнух? – обратился Киндерман к больному.
   Мужчина поднял голову и мельком взглянул на следователя.
   Киндерман чуть не задохнулся.
   – Боже мой! – прошептал он и, пошатнувшись, отступил назад. Сердце его бешено колотились. Пациент скривил рот в довольной ухмылке.
   – Жизнь прекрасна, – объявил он, искоса посмотрев на Киндермана, и осклабился. – Ты не находишь?
   Все поплыло у него перед глазами. Киндерман попятился к двери, споткнулся и с ходу нажал кнопку вызова дежурной сестры. Он выскочил из комнаты и, не помня себя, помчался в кабинет Фримэна Темпла.
   – Эй, приятель, что у вас там стряслось? – нахмурился Темпл, когда Киндерман без стука влетел к нему. Он развалился за столом и листал свежий номер журнала по психиатрии. Взглянув на запыхавшегося и побледневшего следователя, Темпл предложил ему стул.
   – Эй, ну-ка садитесь. Вы что-то неважно выглядите. Что случилось?
   Киндерман буквально рухнул на стул. Он никак не мог прийти в себя. Психиатр озабоченно склонился над следователем, внимательно заглядывая тому в глаза.
   – С вами все в порядке? Киндерман прикрыл глаза и кивнул.
   – Дайте мне воды, пожалуйста. – Он положил руку на грудь. Сердце не успокаивалось.
   Темпл налил из графина ледяной воды в пластмассовый стаканчик и протянул его Киндерману.
   – Вот, выпейте.
   – Спасибо. Да-а... – Киндерман взял стаканчик. Он сделал глоток, потом еще один, ожидая, когда же пульс, придет, наконец, в норму. – Ну вот, уже лучше, – вздохнул он. – Гораздо лучше. – Дыхание его выровнялось, и теперь следователь уже спокойно взглянул на сгорающего от нетерпения Темпла. – Подсолнух, – произнес он. – Я хочу посмотреть историю его болезни.
   – Для чего?
   – Мне это нужно! – внезапно взорвался следователь.
   Психиатр вздрогнул и отпрянул.
   – Хорошо-хорошо, приятель. Только не волнуйтесь. Я сейчас ее принесу. – Темпл выскочил из кабинета и чуть было не сбил с ног Аткинса.
   – Лейтенант? – Аткинс вошел внутрь. Киндерман обвел его отсутствующим взглядом.
   – Где ты был? – осведомился, наконец, Киндерман.
   – Выбирал обручальное кольцо, лейтенант.
   – Это здорово. Это понятно. Хорошо, Аткинс. Никуда не уходи.
   Киндерман перевел взгляд на стену. Аткинс не знал, как реагировать на слова лейтенанта. Нахмурившись, он прошел к дежурному столу и стал молча выжидать, что будет дальше. Никогда еще Аткинс не видел лейтенанта в таком состоянии.
   В этот момент вернулся Темпл и вручил Киндерману историю болезни. Следователь тут же углубился в чтение, а психиатр сидел рядом и наблюдал за ним. Он прикурил тонкую сигару и молча изучал лицо Киндермана. Затем Темпл перевел взгляд на руки, быстро перелистывающие страницы. Пальцы у лейтенанта дрожали.
   Наконец Киндерман поднял глаза.
   – Вы уже работали в больнице, когда доставили этого человека? – резко спросил он.
   – Да.
   – Тогда напрягите память, доктор Темпл. Во что он был одет?
   – Боже мой, столько лет прошло!..
   – Вы не помните?
   – Нет.
   – Имелись ли у него какие-нибудь следы повреждений? Синяки, раны, кровоподтеки?
   – Это все должно быть отмечено в истории болезни.
   – Но здесь ничего нет! Ничего нет! – Каждое «нет» сопровождал яростный удар папкой по столу.
   – Эй, потише, пожалуйста. Киндерман поднялся.
   – Сообщали ли вы или кто-нибудь из ваших сестер пациенту из палаты номер двенадцать об убийстве отца Дайера?
   – Лично я – нет. А с какой стати мы будем ему об этом рассказывать?
   – Опросите сестер, – мрачно скомандовал Киндерман. – Узнайте у них. Ответ должен быть готов к утру.
   Киндерман повернулся и торопливо покинул кабинет. Он сразу же отыскал Аткинса.
   – Наведи справки в Джорджтаунском университете, – приказал лейтенант. – Там был священник, отец Дэмьен Каррас. Узнай, сохранилась ли его медицинская карта. И еще. Позвони отцу Райли. Я хочу, чтобы он немедленно пришел сюда.
   Аткинс удивленно уставился на Киндермана. Словно прочитав его мысли, Киндерман отчеканил:
   – Отец Каррас был моим другом. Он умер двенадцать лет назад. Каррас скатился с лестницы Хичкока до самого низу. Я сам присутствовал на его похоронах. И вот я только что видел его. Он здесь, в больнице. В одной из палат. В смирительной рубашке.

Глава двенадцатая

   В одной из вашингтонских ночлежек Карл Веннамун разливал бесплатную похлебку. Он двигался вдоль длинного дощатого стола, за которым сидели нищие, Несчастные благодарили его, а он неизменно тихим и вкрадчивым голосом отвечал: «Благослови вас, Господь!». Следом за Карлом ступала хозяйка ночлежки, миссис Тремли. Она раздавала здоровенные ломти хлеба.
   Пока бездомные, зажав в трясущихся руках ложки, торопливо вычерпывали суп, старый Веннамун забрался на невысокую кафедру и принялся читать им отрывки из Священного Писания. Затем последовала проповедь. Она пришлась как раз на то время, когда посетители дожевывали пирог, запивая его кофе. Глаза священника полыхали огнем благочестия. Голос его гремел, а ритм и паузы завораживали. Ближайшие к нему слушатели находились уже в полной его власти. Миссис Тремли обвела внимательным взглядом лица нищих. Кое-кто уже задремал, ощутив приятную тяжесть в желудке и прикорнув в теплом уголке. Однако большинство нищих внимали священнику, их лица светились. Один старичок даже прослезился.
   После обеда миссис Тремли подсела к Веннамуну за опустевший стол. Она подула на горячий кофе в кружке, над которой клубился пар, и отхлебнула глоток. Сложив на столе руки, Веннамун задумчиво уставился на них.
   – Карл, ваши проповеди восхитительны, – воскликнула миссис Тремли. – У вас настоящий дар. Веннамун не ответил. Миссис Тремли поставила кружку на стол.
   – Подумайте, может быть, вам стоит возобновить публичные выступления, – продолжала она. – Уж сколько времени прошло. Все давно забыли о той трагедии. Вам надо снова выступать перед людьми.
   Некоторое время старый Веннамун не шевелился. Наконец он поднял голову и, взглянув на миссис Тремли, тихо произнес:
   – Я как раз об этом думал.

Пятница, 18 марта
Глава тринадцатая

   Говорят, у каждого человека есть двойник, размышлял Киндерман, совершенно идентичный субъект с точки зрения физиологии. К тому же он реально существует на белом свете. Может быть, здесь и следует искать разгадку? Лейтенант посмотрел вниз на могильщиков, которые с мрачным видом выкапывали гроб Дэмьена Карраса.
   У Карраса не оказалось близких родственников, которые могли бы пролить свет на невероятное сходство между ним и тем мужчиной из психиатрического отделения. Не сохранилась и медицинская карта иезуита, после гибели Карраса ее уничтожили.
   Другого выхода не было, думал Киндерман. Это единственное, что Дэмьен мог сделать. И сейчас, стоя вместе с Аткинсом и Стедманом у края могилы, лейтенант молился про себя, чтобы тело в гробу оказалось останками Карраса. Но если вдруг случится иначе, то ужас, слепой и сводящий с ума своей безысходностью, вот-вот нависнет над Киндерманом. Нет. Не может быть, решил он. Невозможно. Однако ведь даже отец Райли принял Подсолнуха за Карраса.
   – Вот вы говорите «свет», – задумчиво произнес Киндерман.
   Аткинс, застегивая воротник своей кожаной куртки, прислушался. Полдень был в разгаре, но холодный ветер свирепствовал вовсю. Стедман не отрывал взгляда от могильщиков.
   – Мы наблюдаем лишь часть спектра, – вслух размышлял Киндерман. – Крошечную щелочку в гамма-излучении, толику света. – Он прищурился и посмотрел на серебристый диск солнца, просвечивающий сквозь серое облако. – Когда Бог молвил: «Да будет свет», – продолжал следователь, – Он имел в виду «Да будет реальность».
   Аткинс не знал, что и подумать.
   – Они закончили, – объявил Стедман и уставился на Киндермана. – Ну что, открывать?
   – Да, пусть откроют.
   Стедман отдал распоряжение могильщикам, и они аккуратно отодвинули крышку гроба. Киндерман, Стедман и Аткинс молча смотрели на гроб. Ветер, трепавший их одежду, усилился.
   – Выясните, кто это, – наконец выдавил из себя Киндерман.
   Тело в гробу не принадлежало отцу Каррасу.

* * *

   Киндерман и Аткинс вошли в отделение для буйных.
   – Мне необходимо видеть больного из палаты номер двенадцать, – потребовал Киндерман. Он двигался как во сне и не мог бы со всей очевидностью сказать, кто он такой и где сейчас находится. Его лишь удивлял тот простой факт, что он вообще еще до сих пор дышит.
   Дежурная медсестра Спенсер проверила его документы. Когда она случайно взглянула на него, следователь заметил, что она возбуждена и, очевидно, чем-то напугана. Впрочем, страх поселился теперь в сердцах всех сотрудников больницы. Зловещая тишина проникла в самые укромные уголки здания. Люди в белых халатах передвигались, словно привидения на корабле призраков.
   – Хорошо, – коротко бросила медсестра и, достав из стола ключи, повела полицейского по коридору. Пока она отпирала палату, Киндерман посмотрел вверх на потолок и заметил, что еще одна лампочка перегорела.
   – Заходите.
   Киндерман взглянул на медсестру.
   – За вами запереть? – спросила та.
   – Не надо.
   Девушка окинула его внимательным взглядом и удалилась. Туфли у нее были совсем новые, и подошвы, касаясь плит пола, громко скрипели. Киндерман проводил ее взглядом, а потом вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Подсолнух сидел на кровати и равнодушно смотрел на следователя. Кран продолжал подтекать, и каждая капля ритмично отдавалась ударом сердца. Заглянув в глаза Подсолнуха, следователь почувствовал в груди неприятный холодок. Он прошел к стулу у стены, отчетливо слыша каждый свой шаг. Подсолнух не сводил с него взгляда. Киндерман рассмотрел теперь и шрам над его правым глазом. А равнодушные глаза пациента не давали ему покоя. До сих пор он никак не мог поверить в то, что видел теперь сам.
   – Кто вы? – спросил Киндерман. В этой маленькой, обитой войлоком комнатенке голос его прозвучал до неестественности отчетливо. Ему вдруг показалось странным, что звук этот исходил от него самого.
   Томми продолжал молча смотреть остановившимся взглядом на посетителя.
   В углу с громким стуком падали из крана капли.
   Следователь почувствовал, как где-то в глубине души поднимается противная и липкая волна страха.
   – Кто вы? – повторил он.
   – Я кое-кто.
   Киндерман удивленно вытаращился на Томми и вздрогнул. Подсолнух злобно усмехнулся, в глазах его сверкнула ярость.
   – Ну, разумеется, вы «кое-кто», – отозвался Киндерман, собирая в кулак всю свою волю и самообладание. – Но кто? Вы – Дэмьен Каррас?
   – Нет.
   – Тогда кто вы? Как вас зовут?
   – Называй меня «легион», ибо нас множество. Дрожь охватила Киндермана. Больше всего ему хотелось убраться сейчас из этой комнаты. Но он словно остолбенел. Неожиданно Подсолнух запрокинул голову и прокукарекал, а потом громко, по-лошадиному заржал. Звуки настолько походили на настоящие, что их невозможно было спутать. У Киндермана похолодело внутри.
   Подсолнух залился смехом, начав хохотать на высоких нотах и закончив низким басом.
   – Да, неплохо я подражаю животным, как ты считаешь? В конце концов, у меня был потрясающий учитель, – промурлыкал он. – И еще уйма времени, чтобы оттачивать свое мастерство. Практика, постоянная практика! Вот в чем секрет. Поэтому-то я и усовершенствовался в убийствах, лейтенант.
   – Почему вы называете меня «лейтенант»? – спросил Киндерман.
   – Да не ломай тут комедию, – прорычал Подсолнух.
   – Вы знаете, как меня зовут? – продолжал Киндерман.
   – Да.
   – Ну и как же?
   – Не надо на меня наседать, – зашипел Подсолнух. – Я буду раскрывать свои силы постепенно.
   – Какие силы?
   – Ты мне надоел.
   – Кто вы?
   – Ты знаешь, кто я.
   – Нет, не знаю.
   – Знаешь.
   – Тогда скажите мне.
   – "Близнец".
   Киндерман замолчал, прислушиваясь к падающим каплям, а потом попросил:
   – Докажите это.
   Подсолнух снова откинул назад голову, но на этот раз закричал как осел. Следователь почувствовал, как по спине побежали мурашки. Подсолнух посмотрел на него и как бы между прочим заметил:
   – Время от времени надо менять тему разговора, тебе не кажется? – Он вздохнул и перевел взгляд на пол. – Да, в жизни моей были и приятные моменты. Я успел неплохо поразвлечься. – Томми закрыл глаза, и лицо его приняло блаженное выражение, как будто он вдыхал тончайший аромат изысканных духов. – О, Карен, – нараспев произнес он. – Прелестная Карен. С милыми желтыми бантиками в волосах. Эти волосы так приятно пахли. Я как сейчас помню этот запах.
   Киндерман приподнял брови. Кровь отхлынула от его лица. Подсолнух, взглянув на него, сразу уловил эту перемену.
   – Да, я убил ее, – признался Подсолнух. – Ну, сам пойми, это ведь было неизбежно. Разумеется. Божественная сила определяет нашу кончину и так далее. Я нашел ее в Сосалито, а потом выбросил на городскую свалку. Ну, не всю, конечно, частично. Кое-какие ее кусочки я оставил себе на память. Я же такой сентиментальный! Конечно, это мой недостаток, а у кого их нет, лейтенант? Я отрезал ей грудь и некоторое время хранил ее в морозилке. А как мило она была одета! Такая хорошенькая деревенская кофточка с белыми и розовыми рюшечками. У меня до сих пор в ушах крик этой девчушки. Я-то считаю, что мертвые должны молчать.
   Если им, конечно, нечего сказать живым. – Томми нахмурился, а потом вдруг затрубил как олень. Звук этот удивительно походил на настоящий крик оленя-самца. Так же внезапно он оборвался, и Томми снова посмотрел на Киндермана. – А над этим надо еще покорпеть, – недовольно сознался он. Помолчав несколько секунд, Подсолнух не мигая уставился на Киндермана, а потом заявил:
   – Успокойся. Я слышу, как в тебе пульсирует страх. Будто у тебя часы изнутри тикают.
   Киндерман нервно сглотнул и прислушался к монотонно падающим каплям, не в силах отвести от безумца взгляда.
   – Черномазого парнишку на реке тоже убил я, – продолжал Подсолнух. – Уж как я повеселился! Впрочем, все они доставляли мне массу удовольствия. Кроме священников. Со священниками все было по-другому. Это не мой профиль. Я ведь убиваю просто так, наобум. Без всяких мотивов, в этом-то и заключается вся прелесть. Но вот священники – другое дело. Да, конечно, присутствие в их именах буквы "К" являлось непременным условием. В конце концов, это оказалось даже удобно. Хотя все равно, со священниками все получилось как-то не так. Это не мой стиль. Это уже не наобум. Я был обязан, понимаешь – просто обязан – свести кое-какие счеты от имени... моего друга. – Томми замолчал, но продолжал выжидающе смотреть на следователя.