Блэтти Уильям Питер. Легион

   Райан смерил Киндермана презрительным взглядом и покинул кабинет. Киндерман же холодно глянул ему вслед и, когда дверь за Райаном, наконец, закрылась, снова обратился к Аткинсу:
   – По-моему, он клюнул на эту ерунду о Мишкине. Аткинс кивнул.
   – Да, у этого человека напрочь отсутствует чувство юмора. Он ничего не понимает.
   Сержант печально покачал головой:
   – Но он пытается, сэр.
   – Благодарю вас, мать Тереза. – Киндерман чихнул и потянулся за салфеткой.
   – Будьте здоровы.
   – Спасибо, Аткинс. – Киндерман утер нос и выбросил салфетку. – Итак, ты достаешь мне полное дело «Близнеца».
   – Так точно.
   – После этого выясни, интересовался ли кто-нибудь этой старушкой.
   – Пока никто, сэр. Я это как раз проверил перед тем, как сюда идти.
   – Позвони в отдел доставки «Вашингтон пост», разузнай, кто был ответственен за маршрут Кинтри, и уточни его личность с помощью компьютера ФБР. Выясни, не вступал ли он в конфликт с законом. Весьма сомнительно, чтобы в пять утра, да еще в такой собачий холод убийца вышел бы просто прогуляться и чисто случайно встретил бы Кинтри. Кто-то обязательно должен был знать, что это произойдет.
   С нижнего этажа донеслась дробь телетайпа. Опустив глаза, Киндерман словно прислушивался к этим звукам, просачивающимся сквозь пол его кабинета.
   – Ну вот, как здесь можно сосредоточиться? Так же неожиданно телетайп замолчал. Вздохнув, Киндерман перевел взгляд на своего помощника:
   – Есть еще вариант. Мальчика мог убить один из подписчиков. Видимо, он знал его маршрут и после убийства перетащил труп на пристань. Это вполне могло произойти. Так что данные всех подозрительных подписчиков также необходимо проверить на компьютере.
   – Слушаюсь, сэр.
   – И вот еще что. Половину газет Кинтри так и не успел доставить по адресам. Узнай в редакции, кто сегодня им звонил и жаловался на то, что не получил свежий номер. А потом вычеркни этих адресатов из списка. Оставь только тех, от кого не было звонков, – и тоже проверь на компьютере.
   Аткинс перестал записывать и уставился на Киндермана, пытаясь догадаться, что же на сей раз задумал его шеф.
   А тот кивнул:
   – Да. Именно так. Ибо в воскресенье люди как никогда любят газеты. Они ведь такие веселые по выходным, Аткинс. И если кто-то не позвонил и не возмутился, что ему не достался воскресный номер – значит, здесь вырисовываются два варианта: либо подписчик умер, либо он сам и есть убийца. Здесь все точно продумано. В общем, с тебя не убудет, если ты всех, кого сочтешь нужным, проверишь по компьютеру. Кстати, как ты думаешь, научатся ли компьютеры сами шевелить мозгами?
   – Сомневаюсь.
   – Я тоже. Где-то я вычитал, что об этом спросили одного теолога. Так вот он заявил, будто бессонница одолеет его с того момента, когда компьютеры начнут беспокоиться о своих изношенных деталях. Мое им почтение. Удачи вам, компьютеры, и да благословит вас Господь! Однако вещица, сама собранная из нескольких штуковин, не сможет о себе позаботиться. Я прав? Все это чушь собачья, и разум далеко не то же самое, что и мозг. Вот посмотри: моя рука в кармане. Так разве стал карман при этом рукой? Да кто угодно тебе скажет, что мысль – это мысль, а не клетки мозга, и тем более не протекающая в них реакция. А, к примеру, ревность – это совсем не какой-нибудь вариант игры на компьютере «Атари». Да и вообще, кто кого стремится надуть? Если все эти блестящие японские ученые, создав искусственную клетку мозга величиной в одну сороковую кубического дюйма, решили бы воспроизвести на ее основании человеческий мозг, им бы пришлось занять амбарчик размерами миллиона в полтора кубических футов, да еще хорошенько запрятать свое изобретение подальше от любопытных глаз, убеждая соседей, что ровным счетом ничего стоящего в этом амбаре нет. И кроме всего прочего, Аткинс, я вот умею мечтать о будущем. А какой из известных тебе компьютеров может сделать то же самое?
   – Так вы полностью исключаете Манникса?
   – Я не беру здесь перспективы будущего, в общем-то, что можно предсказывать, исходя из логических соображений. Я мечтаю о таких вещах, которые тебе никогда и в голову не придут. Впрочем, не только я. Прочитай «Эксперимент со временем» Дюнне. А еще труды психиатра Юнга или физика-теоретика Вольфганга Паули, специалиста в области квантовой механики, которого в наше время называют отцом нейтрино. И таких людей ты, кстати, мог совершенно спокойно повстречать на улице или еще где-нибудь. Что же касается Манникса, то он – отец семерых детей, можно сказать, святой человек. И я знаком с ним вот уже восемнадцать лет. Так что выбрось его из головы. Однако внимания заслуживает кое-какой факт. Стедман не обнаружил на голове Кинтри никаких следов удара. Но как примириться с этим фактом, учитывая все то, что сотворили с мальчиком? Получается, что он был в сознании. Бог мой, он был в полном сознании. – Киндерман опустил глаза и покачал головой. – Аткинс, мы должны искать не одно чудовище. Кто-то ведь должен был удерживать мальчика. Обязательно.
   Зазвонил телефон. Киндерман взглянул на определитель номера и снял трубку.
   – Киндерман слушает.
   – Билл? – послышался голос жены.
   – А, это ты, дорогая. Ну, рассказывай, что там, в Ричмонде? Вы все еще там?
   – Да, мы только что побывали в Капитолии. Ты знаешь, он, оказывается, белого цвета.
   – Потрясающе.
   – А как там у тебя, дорогой?
   – Все отлично, любимая. Три убийства, четыре изнасилования и всего одно самоубийство. Ну, а в остальном, так, треплюсь с ребятками из участка. Милая, скажи, пожалуйста, когда карп сделает одолжение и освободит, наконец, нашу ванну?
   – Мне сейчас неудобно говорить.
   – А, понимаю. Матушка торчит рядом. Я догадался. Она с тобой в телефонной будке. Расплющивает тебя по стеклу? Так?
   – Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Ты придешь домой к обеду?
   – Скорее всего нет, мой бесценный ангел.
   – Тогда, может, к ужину? Когда меня нет, ты питаешься нерегулярно. Мы сейчас выезжаем, а часам к Двум уже будем дома.
   – Спасибо тебе за все, дорогая. Но, видишь ли, сегодня мне необходимо слегка подбодрить отца Дайера.
   – А что случилось?
   – Из года в год именно в этот день он чувствует тоску и одиночество.
   – Ax да, ведь это сегодня.
   – Именно сегодня.
   – Я совсем выпустила из головы.
   Через кабинет Киндермана протащили задержанного. Он изо всех сил упирался и осыпал полицейских ругательствами.
   – Я ничего не делал! Отпустите меня, идиоты вонючие!
   – Что там происходит? – забеспокоилась супруга Киндермана.
   – Да тут какие-то неевреи, только и всего. Не обращай внимания. – Дверь КПЗ, расположенной сразу же за проходным кабинетом Киндермана, захлопнулась. – Я свожу Дайера в кино. А потом мы покалякаем на этот счет. Ему понравится.
   – Ну ладно. Я приготовлю тебе обед и поставлю в духовку. Так что, если все-таки надумаешь, тебе останется его только разогреть.
   – Ты – просто само очарование. Да, кстати, сегодня вечером запри, пожалуйста, все окна.
   – А зачем?
   – Мне так будет спокойней. Ну, моя крошка, крепко тебя целую и обнимаю.
   – И я тебя тоже.
   – Да, пожалуйста, не забудь про карпа, ладно? Меня никак не тянет домой, покуда я знаю, что он до сих пор там.
   – Билл!
   – Пока, дорогая!
   – До встречи.
   Киндерман положил трубку и встал. Аткинс изумленно уставился на него.
   – Этот карп тебя не касается, – буркнул Киндерман. – И вообще, лучше обрати свой пыл на наше Датское королевство, где что-то неладно. – Он подошел к двери. – У тебя куча работы, так что займись-ка делами. Что касается меня, то с двух до полчетвертого я в кинотеатре «Байограф». После этого ищи меня либо в ресторанчике «Клайд», либо здесь же, в кабинете. Если к этому времени у ребят из лаборатории что-нибудь прояснится, дай мне сразу же знать. Усек? Немедленно свяжись со мной по рации. Ну, до свидания высокородный лорд. Развлекайся и отдыхай на роскошной яхточке. Да смотри, чтобы она не дала течь.
   С этими словами он вышел из кабинета. Аткинс видел, как Киндерман продирается сквозь толпу полицейских и отмахивается от них, словно от нищих на улицах Бомбея. Вот он пробрался к лестнице и скрылся из виду. Аткинс словно сразу же осиротел...
   Он поднялся со своего стула и приблизился к окну. Сержант любовался белоснежными мраморными творениями рук человеческих. Памятники купались в солнечном сиянии. Аткинс прислушался к уличному гулу. На душе у него кошки скребли. Будто какая-то недобрая мгла сгущалась внутри него, и он, не понимая ее истоков, тем не менее ощущал всю ее тяжесть. Что же это такое? Ведь и Киндерман чувствовал то же самое. И не мог объяснить.
   Аткинс попытался стряхнуть с себя наваждение. Он верил в людей, в их природу и жалел всех подряд: Внезапно ощутив надежду, он отвернулся, наконец, от окна и пошел работать.

Глава вторая

   Джозеф Дайер, иезуит сорока пяти лет, был по происхождению ирландцем. Он преподавал Закон Божий в Джорджтаунском университете. В минувшее воскресенье Дайер присутствовал на церковной службе, подкрепляя в душе веру и молясь за милосердие ко всему человечеству. После мессы он посетил иезуитское кладбище, расположенное в низине на территории университета. Там он положил букетик цветов на могилу с надписью «Дэмьен Каррас, Общество Иисуса». Затем в университетской столовой плотно позавтракал, срубав такие порции, которым позавидовал бы и сам Гаргантюа: здесь были и блинчики, и свиные отбивные, и кукурузные лепешки, и сосиски, и, конечно же, яичница с беконом. В утренней трапезе принимал участие старинный приятель Джозефа, президент университета, отец Райли.
   – Джо, как это все в тебя умещается? – удивлялся тот, наблюдая, как Дайер громоздит из отбивных и блинов сэндвич невероятных размеров. Хрупкий, рыжий, весь в веснушках, иезуит поднял на Райли свои наивные голубые глаза и ровным голосом пояснил:
   – Усваивается, отец мой. – Он протянул руку к кувшину с молоком и налил себе очередной стакан.
   Отец Райли только покачал головой и сделал микроскопический глоточек кофе из своей крошечной чашечки. Президент отвлекся и теперь никак не мог вспомнить, о чем же он только что беседовал с Дайером. Кажется, они обсуждали поэтов-священников.
   – У тебя на сегодня определенные планы, Джо? Или ты еще побудешь здесь?
   – А вы что, хотите продемонстрировать мне свою коллекцию галстуков, да?
   – Да, мне тут надо подготовить речь. Видимо, на следующей неделе придется кое-где выступить, так вот я хочу показать ее тебе.
   Райли замолчал и, открыв рот, изумленно наблюдал, как Дайер выливает в свою тарелку целое озеро кленового сиропа.
   – Да, я тут буду часов до двух, а потом пойду в кино со своим другом, лейтенантом Киндерманом. Вы его знаете.
   – А, этот полицейский с печальным, как у спаниеля, взглядом?
   Дайер кивнул, набивая рот блинчиками.
   – Занятный малый, – одобрил президент.
   – Ежегодно именно в этот день его одолевает хандра, поэтому я должен его приободрить. А он обожает ходить в кино.
   – Именно сегодня?
   Дайер кивнул, потому что рот его в этот момент был наполнен яичницей.
   Президент задумчиво отхлебнул еще один глоточек кофе.
   – А я совсем забыл.
   Дайер и Киндерман встретились у кинотеатра «Байограф» на М-стрит. Они уже просмотрели добрую половину фильма «Мальтийский сокол». Но удовольствие было неожиданно прервано. Мужчина, сидевший рядом с Киндерманом, сделал несколько замечаний по ходу фильма, оценивая его достоинства, и лейтенант с ним сразу же согласился. Затем незнакомец, уставившись на экран, вдруг положил свою ладонь на ляжку Киндермана. Следователь тут же вспылил: повернувшись к извращенцу, он возмущенно зашептал: «Боже ты мой, я не верю своим глазам». И одним движением надел тому наручники. Устроив в зале небольшую возню, он выпроводил нарушителя в вестибюль и, вызвав патрульную машину, усадил в нее незадачливого любовника.
   – Припугните его слегка, а потом отпустите восвояси, – тихо распорядился Киндерман.
   Незнакомец высунул голову в окошко:
   – Я знаком с сенатором Клюреманом! – взвизгнул он.
   – Вот он расстроится-то, услышав о своем дружке в вечернем телевизионном выпуске, – отозвался следователь. И обратился к шоферу: – Давай, поехал!
   Патрульная машина тронулась. Вокруг уже начали скапливаться любопытные прохожие. Киндерман поискал глазами Дайера и увидел, что тот пытается протиснуться к выходу, но собравшаяся толпа не пускает его. Дайер тоскливо озирался по сторонам и, приподняв лацканы пиджака, плотно сжимал их, пряча белый иезуитский воротничок. Киндерман тут же подошел к Дайеру.
   – Ты чего тут колдуешь? Пытаешься основать тайный орден священников?
   – Я прикидываюсь невидимкой.
   – Плохо тебе это удается, – чистосердечно признался Киндерман. Он протянул руку и пальцами коснулся Дайера. – Вот видишь, а это твоя рука.
   – Да, лейтенант, с тобой действительно не соскучишься.
   – Да ты сам смешной.
   – Я не шучу.
   – Этот придурок, – удрученно заметил Киндерман, – испортил все удовольствие от фильма.
   – Но ты же его видел, наверное, раз десять.
   – И еще столько же посмотрю. С меня не убудет. – Киндерман взял священника под руку, и они зашагали прочь. – Давай-ка лучше перекусим где-нибудь – можно заглянуть в «Могилку», или «Клайд», или «Скотт», – настаивал следователь. – Мы бы с тобой поболтали, обсудили бы фильм, а то и покритиковали бы его.
   – Это полфильма-то?
   – Я прекрасно помню, что там дальше. – Дайер неожиданно остановился.
   – Билл, ты плоховато выглядишь. У тебя какое-то сложное дело?
   – Да так, не очень.
   – Нет, ты просто подавлен, – не унимался Дайер.
   – Со мной все в порядке. А как у тебя?
   – И со мной все в порядке.
   – Лжешь.
   – Так же, как и ты, – согласился Дайер.
   – Вот это верно.
   Дайер озабоченно посмотрел на следователя. Его друг и в самом деле выглядел изможденно. Видимо, в городе произошло что-то из ряда вон выходящее.
   – Ты очень устал, – продолжал Дайер. – Почему бы тебе не пойти сейчас домой и чуточку не вздремнуть?
   «Ну вот, не хватало, чтобы не я, а он заботился бы обо мне», – подумал Киндерман, а вслух произнес: – Нет, домой мне никак нельзя. Там карп.
   – Ты, кажется, сказал «карп»?
   – Именно «карп», – подтвердил Киндерман.
   – Ну да, я и говорю «карп».
   Киндерман вплотную приблизился к Дайеру. Его физиономия оказалась всего в дюйме от лица священника. Киндерман уставился на Дайера и, немного помолчав, начал так:
   – Понимаешь, к нам в гости приехала мать моей жены. Та самая, что считает, будто я связался с дурными людьми, и вообще я напоминаю ей Аль Капоне Она таскает дочке подарки – что-то вроде «Кибуц номер пять» – это самые изысканные и неповторимые израильские духи. Вплоть до своего оригинального названия. Да и прочую ерунду. Зовут ее Ширли. Теперь, я думаю, ты ее легко себе представишь. Ну и чудненько. Так вот, в ближайшее время она собирается приготовить нам карпа. Это очень вкусная рыба. И я нисколько не против. Но, так как считается, что эта рыбешка не вполне чистая, Ширли купила ее живой и, не долго думая, выпустила в ванну, где та отмокает вот уже третьи сутки. Мы сейчас с тобой разговариваем, а она плавает себе в моей ванне. Туда-сюда. Туда-сюда. И изгоняет из себя яды. А я ее ненавижу. Да вот еще что, отец Джо, вы ведь стоите вплотную ко мне, верно? И, наверное, заметили, что я несколько дней не мылся. Три дня, если быть точным. И все из-за этого карпа. Поэтому я теперь ни за что не пойду домой, пока он не заснет. Если я увижу, что он там опять плещется, я не выдержу и прикончу его.
   Дайер не смог удержаться от смеха, слушая этот рассказ.
   «Лучше. Уже лучше», – подумал Киндерман, а вслух произнес: – Ну, давай решай, куда мы завалимся: в «Клайд», «Скотт» или в «Могилку».
   – Ну уж нет, давай лучше в ресторанчик к Билли Мартину.
   – Только не надо ничего усложнять. Я уже заказал столик на двоих в «Клайде».
   – Пусть будет «Клайд».
   – Ты знаешь, я почему-то так и подумал, что ты выберешь именно «Клайд».
   – Я и выбрал.
   Они ускорили шаг, стараясь не вспоминать о той страшной ночи.

* * *

   Аткинс сидел за своим столом и беспомощно хлопал ресницами. Он решил было, что не совсем понял сказанное или же сам что-то неверно сформулировал, давая задание в лабораторию. Сержант попросил еще раз повторить результаты исследований. С замирающим от волнения сердцем он вцепился в телефонную трубку. И снова услышал те же слова.
   – Да, понимаю... Да, спасибо, – еле слышно пробормотал Аткинс. – Большое спасибо.
   Он повесил трубку. В своем крохотном кабинетике без окон Аткинс отчетливо слышал собственное дыхание. Отодвинув настольную лампу, яркий свет которой раздражал глаза, сержант скользнул взглядом по своей руке. Ногти и кончики пальцев побелели. Аткинса охватил ужас.

* * *

   Киндерман расчистил пространство на столе для жареного картофеля, который им только что принесла очаровательная темноволосая официантка.
   – О, благодарю вас. – Она поставила тарелку на освободившееся место как раз между Киндерманом и Дайером. – Три кусочка хватит?
   – Да мне и двух вполне достаточно.
   – Еще кофе?
   – Нет, не надо, мисс, спасибо. – Следователь взглянул на Дайера. – А тебе? Как насчет седьмой порции?
   – Нет, спасибо, – отказался тот, опустив вилку рядом с тарелкой, на которой высился гигантский кусище омлета под кокосовым соусом. Дайер потянулся к пачке сигарет, лежащих здесь же, на бело-голубой скатерти.
   – Сейчас я принесу вам помидоры, – пообещала официантка. И, улыбнувшись, направилась в кухню. Киндерман посмотрел на тарелку Дайера.
   – Ты не ешь, почему? Тебе что, плохо?
   – Это блюдо слишком острое, – констатировал священник.
   – Слишком острое? А мне показалось, что ты макал сладкое печенье в горчицу. Видимо, ты плохо себе представляешь, что такое на самом деле «острое и неудобоваримое блюдо». – Лейтенант отковырял своей вилкой небольшой кусочек омлета. Попробовав его, он отложил вилку. – Да, похоже, именно такое блюдо ты и заказал.
   – Возвратимся к нашему фильму, – переменил тему Дайер, выпуская клубы голубоватого сигаретного дыма.
   – Он входит в десятку моих самых любимых фильмов, – заявил Киндерман. – А какие ваши любимые, святой отец? Может, назовешь хотя бы пяток?
   – Мои уста скреплены обетом молчания.
   – Однако ты позволяешь себе исключения. – Киндерман посолил жареный картофель. Дайер скромно пожал плечами:
   – Пять – это слишком много. Да и чей могучий интеллект в состоянии перечислить аж пять наименований?
   – Аткинса, – не задумываясь, ответил Киндерман. – Он может назвать все подряд: фильмы, бальные танцы, да что угодно. Спроси его об еретиках, и он тут же назовет тебе десяток в том порядке, в каком они ему больше нравятся. Аткинс – человек, который принимает молниеносные, может быть, даже чересчур поспешные решения. Однако это не страшно, ибо у него есть вкус и, как правило, он не ошибается.
   – Да неужели? И какие же у него любимые фильмы?
   – Первые пять?
   – Первые пять.
   – "Касабланка".
   – Ну, а остальные четыре?
   – Опять же «Касабланка». Он просто с ума сходит по этой ленте.
   Иезуит кивнул.
   – Вот тут некоторые кивают, – угрюмо пробурчал Киндерман. – «Бог есть не что иное, как теннисный тапочек», – заявляет еретик, а Торквемада кивает и с непроницаемой физиономией резюмирует: «Стража, отпустите его. Надо выслушать и другую сторону. Им обоим есть что сказать». В самом деле, святой отец, нельзя же так поспешно обо всем судить. А происходит это, вероятно, оттого, что в твоей голове не смолкает пение и звенят гитары.
   – Так ты хочешь узнать название моего любимого фильма?'
   – И, пожалуйста, побыстрее, мой друг, – улыбнулся Киндерман. – А то моего звонка ждут не дождутся некоторые коронованные особы.
   – Картина называется «Жизнь прекрасна», – признался Дайер. – Ну что, теперь ты счастлив?
   – О, выбор великолепный, – просиял Киндерман.
   – Честно говоря, я смотрел этот фильм раз двадцать. – Улыбка озарила и веснушчатое лицо Дайера.
   – Ну, с тебя не убудет.
   – Мне действительно очень нравится этот фильм.
   – Да-да, он чистый и добрый. Он наполняет сердце какой-то невинностью.
   – Сдается мне, ты то же самое говорил и о картине «Возвращение на круги своя».
   Даже не упоминай при мне этот кошмарный фильм, – прорычал Киндерман. – Аткинс называет его «Бесконечное путешествие внутри козла».
   Подошла официантка и принесла тарелочку с нарезанными помидорами.
   –Ваш заказ, сэр.
   – Спасибо, – поблагодарил следователь. Девушка взглянула на нетронутый омлет, стоявший перед Дайером.
   – Вам не нравится? Что-то не так?
   – Нет-нет, он просто решил пока отдохнуть, – возразил Дайер.
   Официантка засмеялась.
   – Может, вам еще что-нибудь принести?
   – Нет, спасибо. Похоже, я не очень голоден. Девушка взглядом указала на омлет.
   – Мне убрать его?
   Священник кивнул, и она унесла тарелку.
   – Пожуй чего-нибудь, Ганди, – предложил Киндерман и пододвинул поближе к Дайеру тарелку с жареной картошкой. Не обратив на нее внимания, священник спросил:
   – А как поживает Аткинс? Я его не видел аж с Рождественской мессы.
   – Чувствует себя превосходно. В июне у него свадьба.
   Дайер просветлел.
   – Здорово.
   – Сержант женится на подружке детства. Два очаровательных существа, прогуливающихся по лесам и весям.
   – А где будут отмечать?
   – В грузовике. Они экономят деньги на мебель. Невеста работает кассиршей в супермаркете, благослови ее, Господи. Аткинс же, как всегда, днем помогает мне, а по ночам грабит магазины «Сэвен-элевен». К сожалению, государственным служащим разрешается работать по совместительству сразу в двух местах. А может быть, я слишком придираюсь к нему? Святой отец, с нетерпением жду вашего духовного совета.
   – Но мне кажется, в таких лавочках не бывает много наличности.
   – Да, кстати, а как твоя матушка? – Дайер потушил сигарету и, замерев, посмотрел на Киндермана странным и долгим взглядом.
   – Билл, она же умерла.
   Лейтенант ошарашенно уставился на священника.
   – Она умерла вот уже полтора года назад. По-моему, я говорил тебе об этом. Киндерман покачал головой.
   – Нет, я не знал.
   – Билл, я тебе говорил.
   – Мне так жаль ее.
   – А мне нет. Ей было девяносто три года, она постоянно страдала от боли, и смерть явилась для нее избавлением. – Из бара донеслась музыка, и Дайер взглянул в ту сторону, где стоял автоматический проигрыватель. Там за столиком сидели несколько студентов, потягивающих пиво из больших керамических кружек. – Кроме того, несколько раз срабатывала ложная тревога – раз пять или шесть, – продолжал священник, снова повернувшись к Киндерману. – Мне звонили то брат, то сестра, сообщая, что мать при смерти, и я тут же мчался к ним. Но в последний раз смерть, наконец, сжалилась над ней.
   – Я тебя понимаю. Наверное, это ужасно.
   – Нет. Вовсе нет, скорее даже наоборот. Когда я в тот раз добрался до них, мне сообщили, что она уже умерла. Там находились мой брат, сестра и врач. Я вошел в спальню к матери и прочитал молитву. А когда закончил, мать вдруг открыла глаза и уставилась на меня. Я чуть было не лишился дара речи. А она заговорила: «Джо, это было прекрасно, такая чудесная молитва. А теперь, сынок, налей-ка мне что-нибудь выпить». Понимаешь, Билл, я сразу же опрометью бросился вниз по лестнице на кухню, так я был поражен. Там я наполнил стакан виски, бросил в него льда, принес ей это наверх, и она залпом осушила весь бокал. Потом я взял его у нее из рук, а она, взглянув мне прямо в глаза, сказала: «Джо, сынок, по-моему, раньше я тебе этого не говорила, но ты – замечательный человек». И после этого она умерла. Но что меня действительно потрясло, – тут Дайер на мгновение замолчал, разглядев в глазах Киндермана слезы. – Слушай, если ты тут собрался порыдать, я сейчас уйду. Киндерман смахнул слезы костяшками пальцев. – Прости меня. Я просто подумал: какая жалость, что матери почти всегда ошибаются, – пробубнил он. – Ну, продолжай.
   Дайер придвинулся ближе.
   – Я до сих пор не могу забыть... Больше всего меня поразило в тот день то, что... Так вот. Передо мной на смертном одре лежала девяностотрехлетняя старушка, выжившая из ума, полуслепая и почти глухая, и тело ее походило на старую, мятую тряпицу, но когда она со мной заговорила, Билл, когда заговорила... я понял, что она целиком до мозга костей, ВСЯ, словно вернулась ко мне.
   Киндерман кивнул и бросил взгляд на свои руки, сложенные на столе. Мрачный и непрошенный образ Кинтри, распятого на веслах, как пуля прострелил его мозг.
   Дайер накрыл своей ладонью руку лейтенанта.
   – Эй, не грусти, – подбодрил он его. – Все в порядке. Сейчас ей уже хорошо.
   – Мне только кажется, что мир – это какая-то жертва самоубийства, – угрюмо возразил Киндерман. – Неужели именно Бог изобрел такую страшную штуку, как смерть? Говоря попросту, это никчемная Его затея паршивая, святой отец. И похоже, далеко не самая лучшая Его выдумка.
   – Не мели чушь. Ты бы и сам не рискнул жить вечно, – отрезал Дайер.
   – Очень даже рискнул бы.
   – Тебе бы надоело, – не унимался священник.
   – У меня куча интересных увлечений. Иезуит рассмеялся.