Это была хорошая идея. Хорошая настолько, что индеец не смог отказать своей приемной дочери. Он попросил се продолжать.
   Она сразу же вспомнила нужное слово. Она видела его, но не могла произнести. И не могла вспомнить, как она делала это, когда была маленькой девочкой. Оба мужчины ждали, пока она вспомнила.
   Лейтенант неумышленно поднял руку и отвел в сторону ветку, которая щекотала ему ухо. Женщина снова увидела это слово.
   Она схватила руку Данбера, когда та висела в воздухе, а потом осторожно положила свою вторую руку ему на бедро. До того, как он успел среагировать, она вела Данбера в плохом, но безошибочном вальсе.
   Через несколько секунд она застенчиво отстранилась, оставив лейтенанта в состоянии шока. Он боролся с собой, пытаясь запомнить это упражнение.
   Внезапно голова его просветлела, искра догадки промелькнула в его глазах, и как единственный ученик в классе, который знает правильный ответ, он улыбнулся своему учителю.
III
   Теперь было совсем просто догадаться об остальном. Лейтенант Данбер опустился на одно колено и написал имя все на той же коре, которая служила им учебником. Его глаза задержались на словах, пока мозг знакомился с тем, как его новое имя выглядит по-английски. Это выглядело гораздо длиннее, чем просто имя. И чем дольше он смотрел на него, тем больше это имя ему нравилось.
   Он произнес его про себя. Танцующий С Волками.
   Лейтенант встал на ноги, коротко поклонился Трепыхающейся Птице, и как дворецкий, сообщающий о приходе гостей, смиренно и без излишней торжественности, произнес его еще раз.
   Теперь уже на языке дакотов.
   «Танцующий с Волками».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

I
   В эту ночь Танцующий с Волками остался в хижине Брыкающейся Птицы. Он был слишком возбужден и, как это часто бывает, устал так сильно, что не мог уснуть. События прошедшего дня прыгали в его голове как воздушная кукуруза на большой сковороде.
   Когда же лейтенант наконец начал забываться сном, его окутали сумерки, полные сновидений, которых у него не было с той поры, когда он был совсем юным. Окруженный звездами, он царил в холодном, молчаливом пространстве, испытывая удивительное чувство невесомости и одиночества в этом мире серебряного мерцания среди темноты. Но он не боялся. Ему было уютно и тепло в его кровати с пологом. И плыть по течению — пусть даже в вечность — как единственное зерно во всей Вселенной, было для него не самой трудной работой. Это была радость.
   Именно таким был его сон в первую ночь в наследственном летнем лагере дакотов.
II
   За весь следующий месяц лейтенант Данбер не один раз оставался на ночь в лагере Десяти Медведей.
   Он возвращался в Форт Сэдрик часто, но главным образом по обязанности, а не по желанию. Даже находясь в Форте, он знал, что всего лишь создаст видимость своего пребывания там. Но Данбер чувствовал себя вынужденным делать это.
   Оставаться в Форте значило для него противоречить логике. Было ясно, что армия оставила этот пост и его самого. Он даже подумывал о возвращении в форт Хейс. Лейтенант уже выполнил все свои обязанности. Фактически, его преданность месту службы и всей армии Соединенных Штатов была образцовой. Данбер имел полное право оставить Форт Сэдрик и уйти с высоко поднятой головой.
   Единственное, что удерживало его в этих местах — другой мир, жизнь, которую он только начал узнавать. Данбер не знал точно, когда это произошло, но случилось так, что его мечта служить на границе, мечта, которую он придумал для того, чтобы жить в маленьких приграничных частях, с самого начала подразумевала бесконечные приключения, в одно из которых он сейчас оказался втянут. Страны, армии, даже расовые войны теряли свою значимость по сравнению с этим. Лейтенант обнаружил в себе огромную жажду жить именно сейчас именно здесь, рядом с индейцами. И он мог отказаться от этого точно так же, как умирающий от жажды человека смог бы отказаться от воды.
   Данберу непременно хотелось увидеть своими глазами, что будет происходить дальше. Из-за этого он оставил идею о возвращении в армию. Но мысль о том, что армия сама может вернуться к нему, не покидала его ни на минуту. Рано или поздно это должно будет случиться.
   Таким образом, его визиты в форт сводились к следующему: он чинил навес, если тот вдруг оказывался сорван ветром, выметал пыль из углов дерновой хижины и делал записи в журнале.
   Данбер заставлял себя делать это, чтобы не потерять связи со своей старой жизнью. Глубоко вовлеченной в дела и быт дакотов, он не мог найти в себе силы отбросить все прошлое как ненужный хлам, и теперь этими посещениями связывал себя со своим прошлым, своей армейской жизнью.
   Проезжая время от времени в Форт, он, таким образом, поддерживал дисциплину, в которой больше не было нужды. Но поступая так, Данбер одновременно подтверждал свою мысль о том, что он — лейтенант Джон Дж. Данбер, США.
   Журнал записей больше не содержал в себе подробных описаний. Большинство из записанного состояло всего из нескольких строк: была проставлена дата, короткий комментарий либо погоды, либо самочувствия, и подпись. Описывать всю свою жизнь, которой он теперь жил — слишком большая и трудная работа. А кроме того, это глубоко личное.
   Иногда Данбер прогуливался до реки и бродил некоторое время по вершине скалы. Часто в этих прогулках его сопровождал Два Носка. Волк был его первым знакомым в этих местах, и лейтенант всегда был рад его видеть. Время, проведенное ими вместе в молчании, было дорого для Данбера.
   Он останавливался на несколько минут на краю обрыва, наблюдая за течением реки. Если была удачная погода, лейтенант видел свое отражение в воде, как в зеркале. Его волосы отросли и спускались до плеч. Кожа на лице потемнела от солнца и загрубела от ветра. Данбер поворачивался то одним боком, то другим, как на приеме у портного, восхищаясь своим украшением, которое он теперь носил на груди постоянно. Раньше он так же носил армейскую форму. Исключая Киско, у него не было ничего, что он мог бы назвать своей собственностью.
   Иногда изображение в воде приводило его в состояние конфуза. Он выглядел сейчас почти так же, как любой из индейцев. Когда на него накатывала волна внутреннего противоречия, лейтенант, безмолвно становясь на одну ногу, поднимал вторую достаточно высоко, чтобы вода отразила его форменные брюки с желтыми лампасами, заправленные в высокие армейские ботинки.
   Изредка Данбер подумывал о том, чтобы сменить все это на гамаши и мокасины, но отражение всегда говорило лейтенанту, что хотя бы эти предметы одежды принадлежат ему. Некоторым образом брюки и ботинки были частью дисциплины. И он решил, что будет носить их, пока они не придут в полную негодность. А там будет видно.
   В другие дни, когда Данбер чувствовал себя больше индейцем, чем белым, он с трудом тащился назад по склону холма, и когда Форт представал у него перед глазами незыблемо стоящим все на том же месте, призрачные видения прошлого, ушедшего в бесконечную даль, возникали в его голове. Было трудно проверить, что когда-то он был связан с этим местом.
   Шло время. Поездки в Форт Сэдрик стали очень редки. Интервалы между ними все увеличивались, а количество все уменьшалось. Но он продолжал посещать свое старое жилище.
III
   Деревня Десяти Медведей стала центром жизни Данбера. Несмотря на легкость, с которой лейтенант поселился в лагере, он все-таки оставался сам по себе, один среди индейцев. Цвет кожи, произношение, армейские штаны и ботинки выделяли его из всех, делая просто гостем из другого мира. Подобно Стоящей С Кулаком, в нем теперь соединилось два разных человека.
   Его превращение, переход к образу жизни дакотов постоянно смягчались следами той жизни, что осталась позади. Когда Данбер пытался думать о своем предназначении, своем месте под солнцем, его взгляд устремлялся вдаль, неожиданно становясь отсутствующим. Туман — пустой и неубедительный — наполнял его мысли, блокируя все нормальные процессы. Через несколько секунд туман рассеивался, и лейтенант шел дальше по своим делам, даже не вполне осознавая, что с ним происходит.
   К счастью, эти наваждения со временем прошли.
   Все события первых шести недель, которые Данбер провел в лагере Десяти Медведей, вращались вокруг одного неизменного места — маленькой беседки позади вигвама Брыкающейся Птицы.
   Ежедневно, утром и вечером, здесь проводились уроки, длящиеся по несколько часов. Наконец-то Данбер впервые свободно смог поговорить с шаманом.
   Стоящая С Кулаком делала успехи. Она постоянно и уверенно прогрессировала и уже бегло могла изъясняться на забытом ею когда-то, а теперь вновь выученном, языке. К концу первой недели все трос могли вести продолжительные беседы.
   Лейтенант все время думал о Трепыхающейся Птице. Какой хороший человек этот индеец! И когда Стоящая С Кулаком начинала переводить на английский язык пространные мысли знахаря, Данбер обнаружил, что они не лишены ума, а это было основным критерием оценки людей для лейтенанта. Он радовался, что не ошибся в Трепыхающейся Птице.
   В самом начале их разговоры состояли из вопросов и ответов. Лейтенант Данбер рассказал свою историю. Он поведал о том, как он прибыл в форт Сэдрик и обнаружил, что по необъяснимым для него причинам оказался в полной изоляции. Этот рассказ поразил Брыкающуюся Птицу и расстроил, потому что Танцующий С Волками не знал почти ничего из того, что интересовало индейца. Лейтенант не знал даже, в чем заключалась задача армии во время ее пребывания в Форте, и тем более не имел ни малейшего представления о дальнейших планах командования. Индейцу ничего не удалось выяснить о положении дел в армии. Данбер был просто солдатом.
   Но вся белая раса была большой проблемой и сильно отличалась от этого человека.
   — Почему белые пришли в нашу страну? — спросил Трепыхающаяся Птица.
   — Я не думаю, что они хотели придти на эту землю. Скорее всего, они желали только пересечь вашу страну, — ответил Данбер.
   Трепыхающаяся Птица продолжал:
   — Техасцы УЖЕ в нашей стране, и они валят деревья и заставляют землю плакать. Они убивают бизонов и оставляют их гнить в траве. Это происходит сейчас. И этих людей УЖЕ слишком много. Сколько еще придет сюда?
   Лейтенант пошевелил губами и наконец произнес:
   — Я не знаю.
   — Я слышал, — говорил Трепыхающаяся Птица, — что белые хотят только мира в этой стране. Почему же они всегда приходят с солдатами? Почему эти усатые Техасские Спасатели преследуют нас, если единственное, чего мы хотим — это остаться одни? Я и мои собратья вели переговоры с вождями белых людей. Эти переговоры были мирными, и нам было дано обещание поддерживать мир. Но я сказал, что обещания никогда не выполняются, а договоры нарушаются. Если белые вожди снова придут к нам, как мы узнаем их настоящие мысли? Должны ли мы принимать их подарки? Подписывать их бумаги в доказательство того, что между нами и ими заключен мир? Когда я был еще ребенком, многие из нашего племени пошли в Дом Правосудия в Техасе на Большую Встречу с белыми вождями, и все сиу там были убиты.
   Лейтенант изо всех сил старался найти убедительные ответы на эти вопросы, но все мысленно приводимые им доводы оказывались слишком слабы. Когда Данбер понимал, что не сможет ответить на очередной вопрос Брыкающейся Птицы, он неизбежно повторял:
   — Я действительно не знаю.
   Ему нужно было быть осторожным, потому что за вопросами угадывалась глубокая заинтересованность Брыкающейся Птицы, а Данбер никак не решался сказать, что же он на самом деле думает. А думал лейтенант о том, что если белые когда-нибудь придут сюда с оружием, индейцы — как бы отважно они ни боролись — будут совершенно беспомощны. Не говоря о численном превосходстве, одного оружия белых будет достаточно, чтобы уничтожить все племя.
   В то же время Данбер боялся, как бы индеец не принял его молчание за игнорирование своих вопросов. Лейтенант просто не мог сказать ему правду. Но и лгать шаману он тоже не мог. Эта борьба закончилась вничью, и, полагая, что он нашел выход, Данбер спрятался за глухую стену молчания, надеясь на то, что появятся какие-то новые, более приемлемые предметы для обсуждения.
   Однако каждый день, как пятно от краски, не желающее смываться, всегда звучал один и тот же вопрос:
   — Сколько еще белых придет сюда?
IV
   Постепенно Стоящая С Кулаком стала с нетерпением ждать этих занятий в маленькой беседке из веток.
   Теперь, когда Танцующий С Волками был принят племенем, он стал еще большей проблемой. Его связи с обществом белых людей ослабли, но пока он еще представлял опасность. Просто осталось смутное ощущение страха из-за того, что у него белый цвет кожи. О нем перестали думать как о белом солдате. Да он больше и не был похож на солдата.
   Поначалу дурная слава, прокатившаяся по деревне из-за этих встреч в беседке, удручала Собранную В Кулак. Занятия с Танцующим С Волками, его присутствие в лагере, и ее ключевая роль в ведении этих уроков обсуждались всей деревней. Это заставляло женщину чувствовать себя неуютно, хотя она постоянно была на виду, и даже занятия проводились всегда в присутствии Брыкающейся Птицы. Особенно она волновалась из-за того, что не выполняет своих обычных обязанностей, возложенных на каждую женщину в лагере. У нес не проходило ощущение, что она просто уклоняется от рутинной работы. И хотя на самом деле Трепыхающаяся Птица сам освободил ее от этого на часы занятий, женщина продолжала переживать.
   По прошествии двух недель, однако, она не заметила ни одного раздраженного взгляда, которые так боялась встретить. Наоборот, Стоящая С Кулаком почувствовала даже уважение со стороны соплеменников и теперь наслаждалась этим. Оно произвело большой эффект и оставило отпечаток на ее внешности. Теперь все чаще можно было заметить улыбку на лице этой женщины, а плечи ее стали гораздо прямее. Они уже не несли тяжелый груз забот и горя. Важность новой роли изменили даже ее походку. Каждый в деревне заметил эту перемену — в шагах женщины угадывался теперь присущий ей с детства сильный характер, и она радовалась сейчас обретенной власти. Жизнь се стала гораздо полнее, и глубоко в душе она знала, что это к лучшему.
   Другие тоже знали это.
   Однажды вечером Стоящая С Кулаком собирала дрова для костра, когда одна из ее подруг подошла и неожиданно сказала с неким оттенком гордости:
   — Люди говорят о тебе.
   Стоящая С Кулаком выпрямилась, обдумывая свой ответ.
   — Что говорят? — равнодушно спросила она.
   — Говорят, что ты умеешь делать то, что делают шаманы. Говорят, что тебе, может быть, нужно изменить имя.
   — Какое же имя я должна носить?
   — О, я не знаю, — с улыбкой ответила подруга. — Язык Шамана, возможно. Или что-то вроде того. Это всего лишь разговоры…
   Шагая бок о бок в сумерках, женщины думали каждая о своем. Стоящая С Кулаком в мыслях возвращалась к недавнему разговору. Женщины уже подошли к окраине деревни, когда она заговорила.
   — Мне нравится мое имя, — сказала Стоящая С Кулаком, прекрасно зная, что эти слова, выражающие ее желание, быстро распространятся по лагерю. — Я оставляю его, — закончила она.
   Несколько дней спустя, ночью, она шла в вигвам Брыкающейся Птицы, и вдруг неожиданно услышала, как в вигваме, мимо которого она сейчас проходила, кто-то запел. Женщина остановилась послушать и слова песни поразили ее. Голос в хижине распевал:
   «У дакотов есть мост. Который перекинут в другой мир. Этот мост — Стоящая С Кулаком».
   Слишком взволнованная и смущенная, чтобы слушать дальше, женщина заторопилась домой, чтобы лечь спать. Но там, натянув одеяло до подбородка, она вновь подумала об услышанном. Ничего плохого в самой песне не было. Стоящая С Кулаком повторила про себя слова и неожиданно отметила, что они, кажется, совсем не плохи, даже великолепны.
   Этой ночью она спала глубоким сном. Встав на следующее утро, она увидела, что на улице уже совсем рассвело. Быстро поднявшись, чтобы не потерять целый день из-за своего позднего пробуждения, Стоящая С Кулаком вышла наружу и тут же остановилась.
   Танцующий С Волками выезжал из деревни, оседлав свою маленькую «оленью шкурку». Эта картина заставила ее сердце сначала упасть, а потом забиться чуть быстрее. Она даже представить себе не могла, что такое может случиться. Женщина не думала, что его отъезд так всколыхнет ее чувства, но мысль о том, что лейтенант может не вернуться, тотчас же отразилась на ее лице. Оно вытянулось, и улыбка, играющая на губах индианки, когда она выходила из вигвама, погасла.
   Стоящая С Кулаком поймала себя на том, что ее могут заметить стоящую здесь в таком виде. Она быстрым взглядом обвела лагерь и покраснела.
   За ней наблюдал Трепыхающаяся Птица.
   Сердце женщины бешено колотилось, пока она пыталась взять себя в руки. Шаман приближался.
   — Сегодня мы не будем беседовать, — произнес он, пытливо глядя на Собранную В Кулак. От этого взгляда сердце женщины сжалось в комок.
   — Я понимаю, — ответила она ровным тоном, стараясь придать своему лицу нейтральное выражение.
   Но в глазах шамана она различила любопытство, к которому примешивалось ожидание. Этот взгляд будто бы просил объяснений. И женщина продолжила:
   — Мне нравится разговаривать. Я счастлива, что снова могу произносить слова на языке белых.
   — Он захотел навестить Форт белых людей и вернется к заходу солнца, — ломая логическую цепочку диалога, произнес Трепыхающаяся Птица.
   Он еще раз взглянул на Собранную В Кулак, и, не сводя с нее глаз, добавил:
   — Завтра мы будем беседовать больше.
V
   Ее день тянулся, переползая с минуты на минуту. Она наблюдала за солнцем, как уставший клерк наблюдает к концу рабочего дня каждое передвижение секундной стрелки на часах. Ничто не движется так медленно, как время, за которым ты наблюдаешь. Стоящая С Кулаком не могла думать ни о чем другом, кроме этих еле тащащихся минут, и поэтому едва понимала, что делает в тот или иной момент. А руки ее в течение всего дня продолжали выполнять привычную домашнюю работу.
   Иногда женщина переставала следить за солнцем, но тогда она погружалась в мечты.
   Теперь, узнав Данбера поближе, она заметила в нем такие черты, которые не могли ее не восхитить. Некоторые из них Стоящая С Кулаком приписывала всей белой расе, к которой принадлежала и она сама, а некоторые были присущи только ему. Эти особенности и вызывали у женщины интерес.
   Она чувствовала необыкновенную гордость, когда думала о подвигах Данбера, подвигах, о которых знали все люди племени дакота.
   Вспоминая, как он вел себя в той или иной ситуации, женщина не могла удержаться от смеха. Иногда лейтенант казался очень забавным, даже смешным. Забавным, но не глупым. В любом случае, он был откровенен и открыт, уважителен и полон хорошего, доброго юмора. Стоящая С Кулаком с облегчением заключала для себя, что все эти качества настоящие, а не наигранные.
   Сначала вид нагрудного знака, украшавшего Данбера, показался настолько же неуместным, насколько индейцу шла фуражка лейтенанта. Однако Данбер носил этот типично индейский предмет день за днем, не обращая на него ни малейшего внимания. И никогда не снимал свое украшение, которое красноречиво говорило о том, что он «посвящен» в индейские воины. Было очевидно, что ему нравилось так ходить.
   Волосы лейтенанта заметно отросли, и теперь так же спускались ему на плечи, как и у нее самой. Хотя были не такие густые и прямые, как у остальных. Но он не пытался как-то изменить свою прическу.
   Данбер не сменил свои ботинки и брюки с лампасами, но носил их так же естественно, как нагрудное украшение.
   Стоящая С Кулаком утвердилась в мысли, что Танцующий С Волками — честный, бесхитростный человек. Каждый из людей находит для себя какие-то определенные критерии и качества, по которым он судит о других. Для Стоящей С Кулаком это была честность.
   Эти мысли о Танцующем С Волками постоянно крутились в ее голове, не утихая и не исчезая совсем. Когда наступил вечер, она стала думать о нем все больше и больше. Женщина представляла себе, как наступает закат, и Данбер возвращается в деревню. Как они вместе сидят в беседке на следующий день…
   Еще одно видение посетило ее, когда Стоящая С Кулаком спустилась к реке и, стоя на коленях у самой воды, наполняла ею кувшин: они вместе в беседке. Он рассказывает о себе, а она слушает. Но только он и она. Вдвоем.
   Брыкающейся Птицы рядом нет.
VI
   Ее мечты на следующий же день превратились в самую настоящую реальность.
   Втроем они только-только опустились на земляной пол в беседке, как пришло известие, что группа молодых воинов просит разрешить им предпринять вылазку против пауни. Из-за того, что не было никаких предварительных разговоров об этом предприятии, а так же потому, что молодые индейцы совсем не имели опыта в этом вопросе, Десять Медведей был вынужден спешно созвать Совет.
   Трепыхающаяся Птица был вызван на это заседание, и внезапно Стоящая С Кулаком и Танцующий С Волками остались в беседке одни.
   Под ветвями, образующими крышу этого сооружения, повисла такая гнетущая тишина, что оба начали нервничать. Каждый из них хотел говорить, но, поразмыслив, что сказать и как сказать, оба держали рот на замке. И Танцующий С Волками, и Стоящая С Кулаком были абсолютно безмолвны.
   Наконец женщина решилась произнести первое слово, но было поздно.
   Данбер уже повернулся к ней, сказав робким, но не лишенным твердости голосом:
   — Я хочу побольше узнать о тебе.
   Стоящая С Кулаком отвернулась, приводя мысли в порядок. Все-таки английские слова давались ей пока с трудом. В попытке облечь свои мысли в конкретные фразы, она начала сначала с запинками, а потом все более ровно:
   — Ты… что знать… хочешь знать?
VII
   Все остальное утреннее время она рассказывала ему о себе. Рассказ о той поре, когда она была белой девочкой, вызвал у Данбера неподдельный интерес и повышенное внимание. Узнал он и о взятии ее в плен, а потом и о той жизни, которую она вела как индейская женщина, принадлежащая племени дакота.
   Когда Стоящая С Кулаком закончила свою историю, лейтенант задал ей вопрос. Как бы она ни хотела, она просто не могла отказать ему.
   Он хотел знать, почему она носит это имя — Стоящая С Кулаком. И тогда женщина рассказала о своем появлении в лагере, которое произошло так много лет назад. Воспоминания о первых месяцах в деревне были очень расплывчаты, но тот день, когда она получила это имя, Стоящая С Кулаком помнила хорошо.
   Она не была официально никем признана в этом племени, и не была членом этого общества людей. Она всего лишь выполняла работу по дому. Со временем она привыкла к этому, и, старательно трудясь в вигваме и близ него, стала получать более сложные задания. Видя, как успешно она справляется с возложенными на нее обязанностями, ей начали доверять больше. Теперь это была не та лакейская работа, которой она занималась первое время, и она имела теперь представление об образе жизни в прерии. Однако чем дольше она трудилась, тем больше ее обижало собственное низкое положение среди этих людей. Некоторые из женщин племени беспощадно дразнили и всячески докучали ей. Однажды утром она столкнулась у вигвама с самой злой из этих женщин. Будучи молодой и неопытной, Стоящая С Кулаком не имела ни малейшего шанса выйти победителем из этой стычки. Но она выбрала подходящий момент и сильно толкнула свою обидчицу. Удар пришелся по подбородку и сбил женщину с ног. Стоящая С Кулаком еще раз ударила свою мучительницу так, что та потеряла сознание. И теперь маленькая белая девочка стояла, повернувшись лицом к остальным женщинам, собравшимся тут же, у хижины, со сжатыми кулаками, готовая наброситься на любого, приблизившегося к ней.
   Но никто не захотел быть следующим. Все только стояли и смотрели. Через секунду они разошлись каждая в свою сторону и продолжали заниматься прерванной работой, оставив главную обидчицу лежать там, где она упала.
   После этого происшествия больше никто не унижал и не задевал маленькую белую девочку. Семья, которая взяла на себя заботы о ней, стала более открыто проявлять свою доброту по отношению к этому существу. Путь, на который она встала, попав в племя дакота, заметно изменился. Теперь ей было намного легче стать одной из них. И с этого дня ее стали называть Стоящая С Кулаком.
   Какая-то особенная, добрая теплота наполнила беседку, когда женщина закончила свой рассказ. Лейтенанту Данберу захотелось точно узнать, в какое именно место на подбородке Стоящая С Кулаком ударила ту женщину. Не колеблясь ни секунды, женщина сжала руку в кулак и костяшками слегка дотронулась до челюсти Данбера. После этого жеста лейтенант уставился на нее.
   Вдруг его глаза медленно закатились, обнажив белки, и он опрокинулся навзничь.
   Это была неплохая шутка, и женщина с удовольствием приняла в ней участие. Она схватила лейтенанта за руку и потянула, помогая ему подняться.
   Это прикосновение сослужило хорошую службу. Между ними установились добрые отношения, им стало легко друг с другом. Но как бы хорошо это ни было, неожиданная фамильярность смутила Собранную В Кулак и заставила заволноваться. Она не хотела, чтобы Данбер задал ей вопрос, касающийся ее лично, вопрос о ее положении в настоящее время. Женщина чувствовала, что Данбера интересует именно это, и вопрос уже готов был сорваться с его губ. Призрак слов, которые Танцующий С Волками вот-вот готов был произнести, изменил ее настроение. Неизбежное заставило ее занервничать и замкнуться.