Страница:
– Странная ты девушка, Адди, – сказал Джон, смущенно улыбнувшись. – Многие девушки укрываются от солнца, а ты – наоборот.
Она пожала плечами:
– Что поделаешь, если мне не нравится слишком белый цвет кожи, который так обожают некоторые молодые дамы. Я хочу выглядеть загорелой и здоровой. Вот и все.
Она закатала рукава с оборками, показывая обнаженные руки. Затем машинально приподняла юбку, демонстрируя загорелые ноги, но тут же вновь их прикрыла.
– Да ты просто красавица, Аделаида, – пробормотал Джон. – Кто-нибудь говорил тебе об этом?
– Спасибо за комплимент, Джон. Ты очень мил. – Девушка прижала ладони к пылающим щекам; ей нравилось, что молодой человек смотрит на нее с восхищением. – Посиди со мной рядом. – Она похлопала ладошкой по сену.
– Только на минутку. Я должен поговорить с твоим отцом. Хочу попросить, чтобы он одолжил нам упряжную лошадь. Старый Харри захворал, бедняга.
Увидев обнаженные девичьи ноги и упругие груди в вырезе платья, Джон пришел в замешательство. Он украдкой примял тугую выпуклость на своих тесноватых штанах.
«Какая же ты свинья, Блэндингс», – мысленно отчитал он себя.
Джон пристроился рядом с девушкой на стоге сена, ничем не выдав своих тайных желаний.
– Как ни странно, это кое-что мне напоминает, – сказала Адди. – Мы тогда только-только здесь поселились. Твои родители пригласили нас на чай, и мы – ты, Дорис и я – пошли играть в вашем сарае.
Джон кивнул:
– Да, на сеновале.
– И мы скатывались по сену до самого пола. Это была чудесная забава.
Джон заставил себя улыбнуться. Забава, что и говорить, чудесная. Ребята с фермы просто обожали возиться в сене с местными красоточками, прикидываясь, что им все равно, девочки они или мальчики. Особенно привлекала их Салли Мак-Артур. Уже в двенадцать у нее были упругие грудки и круглый задик. Джон просто счет потерял, сколько раз съезжал с сеновала на спине Салли. Просунув руки под мышки, он ощупывал ее грудки, а его твердая шишка так и упиралась в ее ягодицы.
Аделаида поднялась на колени, ее глаза сверкнули озорством.
– Давай поиграем в короля и королеву. Бьюсь об заклад, ты не сможешь свергнуть меня с престола, король Джон.
Он обхватил колени руками.
– А у меня и нет такого желания, королева Аделаида. Я не стану оспаривать твое право на владение этой горой.
– Смелее, Джон. Не будь рохлей.
– Я же тебя предупредил, что у меня всего минута. Я должен идти.
Он хотел было сползти вниз на четвереньках, но Аделаида с радостным воплем набросилась на него. Ею вдруг овладело какое-то отчаянное безрассудство.
– Защищайся, король Джон. Неужели ты позволишь девчонке одержать над тобой верх?
Адди легонько пощекотала Джона под ребрами. Тот очень боялся щекотки и тут же повалился на сено, задыхаясь от истерического смеха.
– Прекрати, Адди. Так нечестно. – А зачем мне твоя честность?
Они катались по сену, все глубже и глубже зарываясь в него. Затем вдруг затихли, застыли и замолчали. Неожиданно Аделаида прикоснулась к выпуклости на штанах Джона. Он приподнялся, медленно повернул голову и посмотрел ей в глаза.
– Что это у тебя такое, Джон? – спросила Адди с бесстыдной улыбкой.
Джону казалось, он вот-вот задохнется.
– Это… это мой перочинный нож! – выпалил он в отчаянии.
– Какой же ты враль! – фыркнула Адди. – Уж не принимаешь ли ты меня за невинное дитя, Джон Блэндингс? – Она с высокомерным видом вскинула голову. – Я прекрасно все знаю. И знаю, откуда берутся дети.
Джон смотрел на девушку во все глаза.
– Ты… ты знаешь?
– Конечно. Мужчины и женщины занимаются этим в постели.
– Ну… я пошел. – Он попытался вырваться, но Адди крепко держала Джона, ощупывая его штаны.
Он застонал и снова повалился на сено. В ногах его появилось такое приятное тепло, будто они стояли в тазу с теплой водой.
– Джон, – шепнула Адди, – меня никогда еще не целовал ни один мальчик.
Она склонилась над ним так низко, что ее глаза казались огромными изумрудами. Джон легонько коснулся губами губ девушки. Поцелуй был краткий и целомудренный, и все же оба затрепетали, по телам их пробежала дрожь. Касаясь рукой его налившейся плоти, Адди тихо, дрожащим голосом проговорила: – Я знаю все о мужчинах и женщинах, но я никогда не видела… – Она осеклась, подыскивая подходящее слово. – Ну, как тебе сказать, я никогда не видела мальчика. Всего-всего. – Она с нескрываемым интересом уставилась на выпуклость внизу его живота. – Покажи мне…
– Что? – Джон подпрыгнул, будто она ткнула в него раскаленной кочергой. – Да ты не в своем уме, Адди. Если бы твой отец услышал, что ты несешь… Бьюсь об заклад, он выпорол бы меня. А если бы не он, это сделал бы мой старик.
– А кто им скажет?
Даже сквозь свою плотную рубашку Джон ощущал жар, исходивший от тела девушки. Она вся пылала, и на ее красивом лице, уже не детском, отражалось желание. Это было лицо не наивной девочки, а женщины, в жилах которой бурлила горячая кровь. Она то и дело увлажняла языком свои пухлые губы. Ее веки отяжелели. Ноздри раздувались.
– Если ты такой застенчивый, я подам тебе пример. Она сняла через голову платье, и Джон Блэндингс увидел то, чего никогда не забудет. Перед ним, чуть раздвинув ноги, стояла нагая женщина.
В каком-то умопомрачении Джон расстегнул штаны и стащил их с себя. Он стиснул зубы и опустил глаза, уверенный в том, что вид его мужского отличия, особенно в таком возбужденном состоянии, вызовет у девушки страх или отвращение.
К его удивлению и облегчению, она улыбнулась и сказала с явным восхищением в голосе:
– Да ты настоящий мужчина! Ну, теперь я вижу, как у тебя там все устроено. – Она потрогала его плоть, и Джон содрогнулся – его захлестнула волна блаженства. – Ты тоже можешь меня потрогать, – сказала она, касаясь своей груди.
– Она у тебя… словно спелая слива, – пробормотал Джон. Другой рукой он погладил ногу девушки.
Этой восхитительной игрой они поначалу и хотели ограничиться. Но в какой-то момент не смогли больше сдерживаться. Джон опрокинул Адди на спину и взобрался на нее. Она обхватила его за плечи и привлекла к себе.
– Я так хочу тебя, Джон.
– И я тоже очень тебя хочу. Но тебе придется мне помочь. Я никогда еще этого не делал.
«Эдемский сад». Именно эта мысль промелькнула у него, когда он вошел в нее. Сначала ощущения были не очень приятные, Адди даже вздрогнула и закусила губу. Но затем, приподнимая бедра, стала отвечать на каждое его движение, и они слились в одно целое.
Адди казалось, будто она находится в каком-то особом мире, где разум отступает и господствуют лишь чувства. Когда же она вернулась в мир реальности, то ощутила резкий запах пота, почувствовала, как сено колет ее ягодицы, и услышала монотонное жужжание слепней. Она встала и надела платье.
– Что ж, у нас настоящее приключение, не правда ли, Джон?
– Да уж, – с хитрой усмешкой сказал он, натягивая штаны. В нем появилось некое беспечное самодовольство, появилась уверенность в своих мужских силах.
Она игриво толкнула его в плечо:
– Я вижу, ты заважничал. Еще бы, взрослый мужчина соблазнил женщину.
Он вскинул брови:
– Какую там женщину – просто девчонку.
– Ах ты, негодник! – Она повалила его на сено и принялась молотить кулачками под ребра.
– Хватит, хватит, – взмолился Джон. – Если будешь продолжать в том же духе, все начнется сначала.
Она насмешливо улыбнулась:
– А ты у нас, хоть и взрослый мужчина, можешь этого не выдержать.
Он запустил руку ей под юбку. Затрепетав, она придвинулась к нему.
– Почему ты без нижнего белья? – проговорил он с хрипотцой в голосе.
– Забыла надеть, – ответила она с притворным изумлением.
– Надеюсь, когда-нибудь ты еще раз позабудешь.
– Может быть…
Возможно, они возобновили бы любовную игру, если бы она не была неожиданно и не самым для них приятным образом прервана.
Со стороны фермы Блэндингсов послышался хриплый крик:
– Э-э-й, Джон! Э-э-й!
– Господи, это мой старик. Я должен привести ему лошадь. Он поспешно спустился с сеновала.
– Вы все, мужчины, народ легкомысленный, бродяги. Вам только бы уговорить девушку, а что дальше, вам все равно.
Он повернулся, сразу стал серьезным и с волнением в голосе произнес:
– Адди Диринг, я люблю тебя. И никогда не полюблю никого, кроме тебя. До свидания.
Изумленная, девушка смотрела ему вслед.
– И я тебя люблю, – сказала она.
Глава 3
Глава 4
Она пожала плечами:
– Что поделаешь, если мне не нравится слишком белый цвет кожи, который так обожают некоторые молодые дамы. Я хочу выглядеть загорелой и здоровой. Вот и все.
Она закатала рукава с оборками, показывая обнаженные руки. Затем машинально приподняла юбку, демонстрируя загорелые ноги, но тут же вновь их прикрыла.
– Да ты просто красавица, Аделаида, – пробормотал Джон. – Кто-нибудь говорил тебе об этом?
– Спасибо за комплимент, Джон. Ты очень мил. – Девушка прижала ладони к пылающим щекам; ей нравилось, что молодой человек смотрит на нее с восхищением. – Посиди со мной рядом. – Она похлопала ладошкой по сену.
– Только на минутку. Я должен поговорить с твоим отцом. Хочу попросить, чтобы он одолжил нам упряжную лошадь. Старый Харри захворал, бедняга.
Увидев обнаженные девичьи ноги и упругие груди в вырезе платья, Джон пришел в замешательство. Он украдкой примял тугую выпуклость на своих тесноватых штанах.
«Какая же ты свинья, Блэндингс», – мысленно отчитал он себя.
Джон пристроился рядом с девушкой на стоге сена, ничем не выдав своих тайных желаний.
– Как ни странно, это кое-что мне напоминает, – сказала Адди. – Мы тогда только-только здесь поселились. Твои родители пригласили нас на чай, и мы – ты, Дорис и я – пошли играть в вашем сарае.
Джон кивнул:
– Да, на сеновале.
– И мы скатывались по сену до самого пола. Это была чудесная забава.
Джон заставил себя улыбнуться. Забава, что и говорить, чудесная. Ребята с фермы просто обожали возиться в сене с местными красоточками, прикидываясь, что им все равно, девочки они или мальчики. Особенно привлекала их Салли Мак-Артур. Уже в двенадцать у нее были упругие грудки и круглый задик. Джон просто счет потерял, сколько раз съезжал с сеновала на спине Салли. Просунув руки под мышки, он ощупывал ее грудки, а его твердая шишка так и упиралась в ее ягодицы.
Аделаида поднялась на колени, ее глаза сверкнули озорством.
– Давай поиграем в короля и королеву. Бьюсь об заклад, ты не сможешь свергнуть меня с престола, король Джон.
Он обхватил колени руками.
– А у меня и нет такого желания, королева Аделаида. Я не стану оспаривать твое право на владение этой горой.
– Смелее, Джон. Не будь рохлей.
– Я же тебя предупредил, что у меня всего минута. Я должен идти.
Он хотел было сползти вниз на четвереньках, но Аделаида с радостным воплем набросилась на него. Ею вдруг овладело какое-то отчаянное безрассудство.
– Защищайся, король Джон. Неужели ты позволишь девчонке одержать над тобой верх?
Адди легонько пощекотала Джона под ребрами. Тот очень боялся щекотки и тут же повалился на сено, задыхаясь от истерического смеха.
– Прекрати, Адди. Так нечестно. – А зачем мне твоя честность?
Они катались по сену, все глубже и глубже зарываясь в него. Затем вдруг затихли, застыли и замолчали. Неожиданно Аделаида прикоснулась к выпуклости на штанах Джона. Он приподнялся, медленно повернул голову и посмотрел ей в глаза.
– Что это у тебя такое, Джон? – спросила Адди с бесстыдной улыбкой.
Джону казалось, он вот-вот задохнется.
– Это… это мой перочинный нож! – выпалил он в отчаянии.
– Какой же ты враль! – фыркнула Адди. – Уж не принимаешь ли ты меня за невинное дитя, Джон Блэндингс? – Она с высокомерным видом вскинула голову. – Я прекрасно все знаю. И знаю, откуда берутся дети.
Джон смотрел на девушку во все глаза.
– Ты… ты знаешь?
– Конечно. Мужчины и женщины занимаются этим в постели.
– Ну… я пошел. – Он попытался вырваться, но Адди крепко держала Джона, ощупывая его штаны.
Он застонал и снова повалился на сено. В ногах его появилось такое приятное тепло, будто они стояли в тазу с теплой водой.
– Джон, – шепнула Адди, – меня никогда еще не целовал ни один мальчик.
Она склонилась над ним так низко, что ее глаза казались огромными изумрудами. Джон легонько коснулся губами губ девушки. Поцелуй был краткий и целомудренный, и все же оба затрепетали, по телам их пробежала дрожь. Касаясь рукой его налившейся плоти, Адди тихо, дрожащим голосом проговорила: – Я знаю все о мужчинах и женщинах, но я никогда не видела… – Она осеклась, подыскивая подходящее слово. – Ну, как тебе сказать, я никогда не видела мальчика. Всего-всего. – Она с нескрываемым интересом уставилась на выпуклость внизу его живота. – Покажи мне…
– Что? – Джон подпрыгнул, будто она ткнула в него раскаленной кочергой. – Да ты не в своем уме, Адди. Если бы твой отец услышал, что ты несешь… Бьюсь об заклад, он выпорол бы меня. А если бы не он, это сделал бы мой старик.
– А кто им скажет?
Даже сквозь свою плотную рубашку Джон ощущал жар, исходивший от тела девушки. Она вся пылала, и на ее красивом лице, уже не детском, отражалось желание. Это было лицо не наивной девочки, а женщины, в жилах которой бурлила горячая кровь. Она то и дело увлажняла языком свои пухлые губы. Ее веки отяжелели. Ноздри раздувались.
– Если ты такой застенчивый, я подам тебе пример. Она сняла через голову платье, и Джон Блэндингс увидел то, чего никогда не забудет. Перед ним, чуть раздвинув ноги, стояла нагая женщина.
В каком-то умопомрачении Джон расстегнул штаны и стащил их с себя. Он стиснул зубы и опустил глаза, уверенный в том, что вид его мужского отличия, особенно в таком возбужденном состоянии, вызовет у девушки страх или отвращение.
К его удивлению и облегчению, она улыбнулась и сказала с явным восхищением в голосе:
– Да ты настоящий мужчина! Ну, теперь я вижу, как у тебя там все устроено. – Она потрогала его плоть, и Джон содрогнулся – его захлестнула волна блаженства. – Ты тоже можешь меня потрогать, – сказала она, касаясь своей груди.
– Она у тебя… словно спелая слива, – пробормотал Джон. Другой рукой он погладил ногу девушки.
Этой восхитительной игрой они поначалу и хотели ограничиться. Но в какой-то момент не смогли больше сдерживаться. Джон опрокинул Адди на спину и взобрался на нее. Она обхватила его за плечи и привлекла к себе.
– Я так хочу тебя, Джон.
– И я тоже очень тебя хочу. Но тебе придется мне помочь. Я никогда еще этого не делал.
«Эдемский сад». Именно эта мысль промелькнула у него, когда он вошел в нее. Сначала ощущения были не очень приятные, Адди даже вздрогнула и закусила губу. Но затем, приподнимая бедра, стала отвечать на каждое его движение, и они слились в одно целое.
Адди казалось, будто она находится в каком-то особом мире, где разум отступает и господствуют лишь чувства. Когда же она вернулась в мир реальности, то ощутила резкий запах пота, почувствовала, как сено колет ее ягодицы, и услышала монотонное жужжание слепней. Она встала и надела платье.
– Что ж, у нас настоящее приключение, не правда ли, Джон?
– Да уж, – с хитрой усмешкой сказал он, натягивая штаны. В нем появилось некое беспечное самодовольство, появилась уверенность в своих мужских силах.
Она игриво толкнула его в плечо:
– Я вижу, ты заважничал. Еще бы, взрослый мужчина соблазнил женщину.
Он вскинул брови:
– Какую там женщину – просто девчонку.
– Ах ты, негодник! – Она повалила его на сено и принялась молотить кулачками под ребра.
– Хватит, хватит, – взмолился Джон. – Если будешь продолжать в том же духе, все начнется сначала.
Она насмешливо улыбнулась:
– А ты у нас, хоть и взрослый мужчина, можешь этого не выдержать.
Он запустил руку ей под юбку. Затрепетав, она придвинулась к нему.
– Почему ты без нижнего белья? – проговорил он с хрипотцой в голосе.
– Забыла надеть, – ответила она с притворным изумлением.
– Надеюсь, когда-нибудь ты еще раз позабудешь.
– Может быть…
Возможно, они возобновили бы любовную игру, если бы она не была неожиданно и не самым для них приятным образом прервана.
Со стороны фермы Блэндингсов послышался хриплый крик:
– Э-э-й, Джон! Э-э-й!
– Господи, это мой старик. Я должен привести ему лошадь. Он поспешно спустился с сеновала.
– Вы все, мужчины, народ легкомысленный, бродяги. Вам только бы уговорить девушку, а что дальше, вам все равно.
Он повернулся, сразу стал серьезным и с волнением в голосе произнес:
– Адди Диринг, я люблю тебя. И никогда не полюблю никого, кроме тебя. До свидания.
Изумленная, девушка смотрела ему вслед.
– И я тебя люблю, – сказала она.
Глава 3
В жаркий январский летний день капитан Уильям Блай ввел свою флотилию в Ботнический залив. Пушки Порт-Джексона громовым салютом приветствовали нового губернатора.
На пристани в Сиднее его превосходительство встречал почетный комитет, самые уважаемые люди Нового Южного Уэльса; тут были именитые горожане, военные, чиновники и свободные поселенцы. Присутствовали также экс-губернатор Филип Гидли Кинг и крупный скотовод Джон Мак-Артур, некогда служивший лейтенантом в экспедиционном корпусе.
В городе царило праздничное оживление. Вступление в должность нового губернатора всегда являлось хорошим поводом для праздника. Человек живет надеждой, а любые перемены – надежды на лучшее. По такому торжественному случаю все горожане – мужчины, женщины и дети – постарались принарядиться.
По обеим сторонам причала, там, где должен был скоро пришвартоваться флагман Уильяма Блая, стояли две роты 102-го полка, входившего в экспедиционный корпус. Офицеры и волонтеры выглядели поистине великолепно в своем разноцветном обмундировании – в ярко-красных сюртуках с блестящими металлическими нагрудниками, белых полотняных бриджах и черных чулках. Кроме того, на плече у каждого была кожаная перевязь, а на голове – кожаный кивер с белыми перьями. У офицеров были традиционные старые треуголки и поясные пряжки; пуговицы же у них были серебряные, а не медные.
Стоявший на палубе капитан Блай опустил подзорную трубу и повернулся к помощнику:
– Кажется, весь Сидней высыпал на улицы, чтобы встретить нас, мистер Шеридан. У нас все в полном порядке?
– Да, сэр. Все начищено и вымыто. Включая заключенных. Перед тем как причалить, мы для обработки запалим порох во всех трюмных помещениях.
Блай поморщился:
– Не думаю, чтобы можно было хоть чем-нибудь уничтожить эту въедливую вонь. Ведь прошло уже восемь месяцев. – Блай посмотрел на матросов, которые сворачивали паруса, с ловкостью обезьян карабкаясь по вантам. – Мистер Шеридан, пришлите ко мне, пожалуйста, Мак-Дугала.
– Слушаюсь, сэр… Я вижу, вы чувствуете симпатию к этому парню.
– У него есть голова на плечах, к тому же он честен. Шеридан рассмеялся:
– Шутите, капитан? Что честному человеку делать среди заключенных?
– Как сказать. – Блай провел ладонью по подбородку. – Сдается мне, среди этих бедолаг не так уж много настоящих преступников. Сколько среди них таких, как Мак-Дугал… Парень украл краюху хлеба, чтобы накормить голодных сестренок. А ирландцев ссылают просто за то, что они ирландцы… Я буду у себя. Приведите Мак-Дугала.
В каюте Блай снял треуголку и повесил ее на крючок. Затем налил себе немного бренди из графинчика и уселся за стол. Вскоре раздался стук в дверь.
– Войдите.
Вошел улыбающийся юноша:
– Как я выгляжу, сэр?
Мак-Дугал успел выстирать рубашку и штаны, зашил на них самые заметные дыры, а также вымыл лицо и причесал свои длинные волосы.
– Приготовился к встрече со своей новой родиной? Я вижу, ты не только умен и смел, но еще и горд. Уважай себя, если хочешь, чтобы и другие тебя уважали.
– Да, сэр. Когда мы причаливаем?
– Примерно через сорок минут. Может быть, на несколько минут раньше или позже. Не терпится сойти на берег?
– Да, сэр. – Улыбка юноши тотчас увяла. – А где здесь тюрьма?
– Тюрьма? – Блай взял трубку и, не раскуривая, сунул ее в рот. – Ни тебя, ни других каторжников не посадят в тюрьму. Только убийц и тех извергов, которых надо держать в клетке, точно диких зверей. Тюрьмой для тебя будет вся эта земля. Отсюда никто из вас, – Блай поморщился, – никто из нас не сможет сбежать на родину. Вы будете жить в казармах, как солдаты. А работа вам предстоит нелегкая: рубить лес, пахать землю, сеять весной, а осенью убирать урожай. Вы будете строить в этих диких краях новые города и поселения.
– Подходящее для меня дело, сэр. А как вы думаете, в чем будет состоять моя работа?
– Об этом я и хотел поговорить с тобой, Крег. Каждый офицер, каждый чиновник и просто вольный человек, приезжающий в Новый Южный Уэльс, имеет право взять себе тринадцать каторжников, чтобы они помогали ему строить дом, обрабатывали его поля и занимались всеми домашними делами. Я думаю, что из тебя получится отличный слуга, тем более что миссис Блай ты понравишься. Как тебе мое предложение, Крег?
Взволнованный юноша смотрел на своего благодетеля, раскрыв рот.
Блай усмехнулся:
– Как я понимаю, ты принимаешь мое предложение?
– Я… я… я… Спасибо вам, сэр, большое спасибо.
– Видишь ли, Крег, как ни странно, твой арест может повернуть всю твою жизнь к лучшему. Если бы ты остался в Англии, твоя судьба была бы предопределена. Ты пошел бы тем же путем, что и твои родители. Тебя бы ждали нищета, Джин-лейн, а потом тюрьма или смерть. Здесь же, в Австралии, перед тобой открываются безграничные возможности. Скоро ты окажешься на свободе и сможешь исхлопотать себе бесплатный земельный надел. Сейчас тебе четырнадцать. Через три года станет семнадцать, в этом возрасте ты уже будешь пользоваться определенными правами.
«То же самое относится и к тебе, парень, – мысленно сказал себе Блай. – В твоей книге открывается новая страница. Начинается новая жизнь. Может быть, на этот раз…»
Он посмотрел на висевший на стене рисунок – на судно «Благодеяние».
К четырем часам дня Блай уже вселился в губернаторский дом в Парраматте, находившейся в пятнадцати милях от Сиднея. Вечером того же дня должен был состояться бал в честь нового губернатора и его семьи. Блай же тем временем совещался в библиотеке с экс-губернатором Филипом Гидли Кингом.
– Позвольте мне выразить вам свое искреннее сочувствие, Уильям. В том положении, в каком вы оказались, запросто можно рехнуться. Такое уже случилось с Филипсом и Хантером. Еще год в этой должности – и я попал бы в Бедлам. Этот экспедиционный корпус – бич для губернатора. С момента его прибытия влияние военных все возрастает. Только они осуществляют контроль над рабочими. А прожженный негодяй Джон Мак-Артур, побывав в Англии, добился, чтобы его назначили начальником общественных работ.
– И как он сумел этого добиться?
– О, он человек пронырливый. Хотя – не стану отрицать – был неплохим парнем, когда служил в корпусе лейтенантом. Затем вышел в отставку и выхлопотал себе земельный участок. Девять-десять лет назад принялся выращивать мериносов. Сегодня он – самый крупный производитель шерсти во всей колонии. Его шерсть – лучшая в мире. А объемы, которыми он оперирует на внешнем рынке, в пять раз больше, чем поставки Англии и Испании, вместе взятых. Более того, его пригласил в Лондон сам король Георг. Что ж, Мак-Артур – человек обаятельный, когда хочет. Очевидно, он сумел завоевать симпатии старого Георга Третьего. Король подарил ему корабль «Арго», стадо виндзорских мериносов, пять тысяч акров пастбищ и тридцать рабов-каторжников. А заодно сделал его и королем над всеми рабочими.
Блай был ошеломлен.
– Но ведь высшую власть в Новом Южном Уэльсе должен осуществлять губернатор.
– Так, по крайней мере, утверждается в хартии. Но в конце концов хартия – лишь клочок бумаги. Губернатор может отдавать любые распоряжения, но без поддержки военных все они так и останутся на бумаге. Истина же состоит в том, что всем заправляет здесь Джон Мак-Артур. Он и Ромовый корпус.
– Ромовый корпус?
– Так их все тут называют. Военные взяли в свои руки производство рома для переселенцев и каторжников. В сущности, они обладают монополией на всю внешнюю торговлю, прежде всего на вывоз сахара, чая и табака. Мак-Артур по-прежнему водит дружбу со своими старыми приятелями, и для них он – выше губернатора.
– Такое положение вещей следует изменить, – с мрачной решимостью заявил Блай. – И как можно скорее.
Кинг поднял бокал с хересом:
– Пью за ваш успех. Помоги вам Господь. Видите ли, Уильям, для того чтобы разрушить крепость Мак-Артура и военных, надо развивать независимую торговлю и иметь независимую рабочую силу. Нынешнее же положение неутешительное. Каторжники в пять раз превосходят числом всех нас, а они лишены каких бы то ни было прав. Я попытался восстановить равновесие, добиваясь помилования для возможно большего числа каторжан. Но все это – лишь капля в море. – Кинг, тщедушный, утомленного вида светловолосый человек с глазами кролика, коснулся пальцем своего длинного носа. – Получается, что я напрасно потратил целых шесть лет. Для меня это – огромное разочарование.
– Вы недооцениваете себя, Филип. Я просмотрел ваши отчеты и нахожу, что вы достигли куда большего, чем полагаете. Под вашим управлением колония перешла на самообеспечение. Достигнутое вами позволяет мне двигаться дальше. А сейчас… извините, я должен вернуться к себе, чтобы приготовиться к сегодняшнему балу.
Тем временем в губернаторском доме, стоя в коридоре у зеркала, Крег Мак-Дугал восхищался своим новым нарядом – белой полотняной курткой, черными плотными штанами и кожаными башмаками с медными пряжками. Кроме того, впервые в своей жизни он надел чулки.
– Ну и вырядился, – сказал Крег красивому юноше в зеркале. – Аж черти позавидуют.
Сзади к нему подошла Морин, ирландская служанка из каторжанок.
– Не выражайся, парень, – произнесла она с заметным акцентом.
– Простите, мэм, – сказал Крег.
– Кем это ты так восхищаешься?
– Собой, кем же еще? Вот уж чудеса… Как в сказке с этой волшебной лампой.
– Ты говоришь о лампе Аладдина?
– Да, наверное. Надо только ее потереть, и демон…
– …дух.
– …даст тебе все, чего пожелаешь.
В этот день юноша увидел много для себя нового и удивительного. В Лондоне он почти не покидал темных трущоб, никогда не видел ни овец, ни коров, ни каких-либо птиц, кроме обыкновенных сереньких воробьев. Здесь же после высадки на берег… Здесь на многие мили простиралась опаленная солнцем земля и росли могучие деревья со скудной листвой. Здесь на вершинах огромных эвкалиптов сидели диковинные пестрые птицы, пронзительно кричавшие, словно бранившие проходившую внизу колонну каторжан. Но пожалуй, более всего поразила Крега самка кенгуру, прыгавшая с детенышем в сумке. Столь странного существа ему еще не доводилось видеть.
В середине дня каторжники закончили свой пятнадцатимильный марш в Парраматту. Губернаторский дом, как и многие дома в Сиднее, напоминал строения Ливерпуля, Манчестера или какого-нибудь другого английского города. Это было прямоугольное здание, возведенное из кирпича, украшенное карнизами из белого камня и местами облицованное выкрашенным в белый цвет деревом. На широкую, во весь фасад, веранду вело мраморное крыльцо. По обеим сторонам парадного входа высились дорические колонны.
Каторжников отвели на площадку, откуда их могли увести фермеры, овцеводы и земледельцы, к которым их приписали. Почти все они считали себя счастливчиками.
Один шутник так выразил общее мнение:
– Как бы тут ни было, все равно лучше, чем в тюрьме, где видишь солнце и голубое небо только по пять минут в неделю и валяешься на камнях.
И самым счастливым среди них, несомненно, был Крег Мак-Дугал.
Стоя перед зеркалом в задней части дома, он восхищался своей новой одеждой и все никак не мог поверить, что ему привалила такая удача.
– Боюсь, я сейчас проснусь – и снова окажусь в тюрьме, – сказал он Морин.
– Хватит, ты уже насиделся в тюрьме, мастер Крег. Готова поклясться, что через десять лет ты заимеешь свою ферму и стадо мериносов.
– А что такое меринос?
– Это порода овец с длинной пушистой шерстью. Таких здесь разводит лейтенант Мак-Артур.
– Мак-Артур? Я все время слышу это имя. Должно быть, он большая шишка.
– Большая шишка? Да он здесь Господь Бог.
– А губернатор?
– Что – губернатор?
– Вот погоди, капитан Блай начнет командовать, и ты узнаешь, что такое губернатор. И этот Мак-Артур узнает. Помоги мне, пожалуйста, надеть вот это. Даже не знаю, как назвать.
Он протянул ей длинную черную полоску ткани.
– Это галстук. Его носят на шее. Давай я покажу тебе, как его повязывать.
Взяв галстук, Морин сделала широкую петлю и надела Крегу на шею. И тут же придвинулась к нему вплотную, упершись в его грудь своими налитыми грудями. У пышногрудой Морин – почти такой же высокой, как Крег, – были короткие курчавые волосы, круглое улыбчивое лицо, голубые глаза и ангельский ротик. Завязывая галстук, девушка лукаво улыбалась. Она все крепче прижималась к Крегу. И вдруг воскликнула в притворном негодовании:
– Чего ты тычешь в меня этой своей штуковиной? Да я же никогда…
Крег подмигнул ей:
– Кому ты это говоришь? Да ты любишь это дело, как и я. И не прочь им заняться. Прямо сейчас.
– Наглый щенок! Мне следовало бы пожаловаться на тебя новому губернатору. – Прежде чем отойти от Крега, она провела ладонью по его штанам чуть пониже пояса и подмигнула: – Штука у тебя что надо. Но сейчас время жратвы.
– Почему все тут говорят «жратва»? Она рассмеялась:
– Я тоже удивлялась, когда меня привезли сюда три года назад. Но теперь привыкла. Это слово наше… Здешние шишки – Мак-Артуры и Кинги – таких слов не говорят. Только мы, мятежники. Потому что мы все бунтуем против властей, которые заставляют нас жить по своим законам. А теперь хватит трепаться – иди на кухню.
Крег обхватил руками разболевшуюся голову и зашагал следом за Морин, глядя, как под тонкой хлопчатой юбкой ходят ее ляжки. Догнав девушку, он ущипнул ее за ягодицу.
– Поучила бы ты меня после ужина всяким местным словечкам.
Она взглянула на него через плечо:
– Может, и удосужусь. Надеюсь, ты окажешься понятливым учеником.
На пристани в Сиднее его превосходительство встречал почетный комитет, самые уважаемые люди Нового Южного Уэльса; тут были именитые горожане, военные, чиновники и свободные поселенцы. Присутствовали также экс-губернатор Филип Гидли Кинг и крупный скотовод Джон Мак-Артур, некогда служивший лейтенантом в экспедиционном корпусе.
В городе царило праздничное оживление. Вступление в должность нового губернатора всегда являлось хорошим поводом для праздника. Человек живет надеждой, а любые перемены – надежды на лучшее. По такому торжественному случаю все горожане – мужчины, женщины и дети – постарались принарядиться.
По обеим сторонам причала, там, где должен был скоро пришвартоваться флагман Уильяма Блая, стояли две роты 102-го полка, входившего в экспедиционный корпус. Офицеры и волонтеры выглядели поистине великолепно в своем разноцветном обмундировании – в ярко-красных сюртуках с блестящими металлическими нагрудниками, белых полотняных бриджах и черных чулках. Кроме того, на плече у каждого была кожаная перевязь, а на голове – кожаный кивер с белыми перьями. У офицеров были традиционные старые треуголки и поясные пряжки; пуговицы же у них были серебряные, а не медные.
Стоявший на палубе капитан Блай опустил подзорную трубу и повернулся к помощнику:
– Кажется, весь Сидней высыпал на улицы, чтобы встретить нас, мистер Шеридан. У нас все в полном порядке?
– Да, сэр. Все начищено и вымыто. Включая заключенных. Перед тем как причалить, мы для обработки запалим порох во всех трюмных помещениях.
Блай поморщился:
– Не думаю, чтобы можно было хоть чем-нибудь уничтожить эту въедливую вонь. Ведь прошло уже восемь месяцев. – Блай посмотрел на матросов, которые сворачивали паруса, с ловкостью обезьян карабкаясь по вантам. – Мистер Шеридан, пришлите ко мне, пожалуйста, Мак-Дугала.
– Слушаюсь, сэр… Я вижу, вы чувствуете симпатию к этому парню.
– У него есть голова на плечах, к тому же он честен. Шеридан рассмеялся:
– Шутите, капитан? Что честному человеку делать среди заключенных?
– Как сказать. – Блай провел ладонью по подбородку. – Сдается мне, среди этих бедолаг не так уж много настоящих преступников. Сколько среди них таких, как Мак-Дугал… Парень украл краюху хлеба, чтобы накормить голодных сестренок. А ирландцев ссылают просто за то, что они ирландцы… Я буду у себя. Приведите Мак-Дугала.
В каюте Блай снял треуголку и повесил ее на крючок. Затем налил себе немного бренди из графинчика и уселся за стол. Вскоре раздался стук в дверь.
– Войдите.
Вошел улыбающийся юноша:
– Как я выгляжу, сэр?
Мак-Дугал успел выстирать рубашку и штаны, зашил на них самые заметные дыры, а также вымыл лицо и причесал свои длинные волосы.
– Приготовился к встрече со своей новой родиной? Я вижу, ты не только умен и смел, но еще и горд. Уважай себя, если хочешь, чтобы и другие тебя уважали.
– Да, сэр. Когда мы причаливаем?
– Примерно через сорок минут. Может быть, на несколько минут раньше или позже. Не терпится сойти на берег?
– Да, сэр. – Улыбка юноши тотчас увяла. – А где здесь тюрьма?
– Тюрьма? – Блай взял трубку и, не раскуривая, сунул ее в рот. – Ни тебя, ни других каторжников не посадят в тюрьму. Только убийц и тех извергов, которых надо держать в клетке, точно диких зверей. Тюрьмой для тебя будет вся эта земля. Отсюда никто из вас, – Блай поморщился, – никто из нас не сможет сбежать на родину. Вы будете жить в казармах, как солдаты. А работа вам предстоит нелегкая: рубить лес, пахать землю, сеять весной, а осенью убирать урожай. Вы будете строить в этих диких краях новые города и поселения.
– Подходящее для меня дело, сэр. А как вы думаете, в чем будет состоять моя работа?
– Об этом я и хотел поговорить с тобой, Крег. Каждый офицер, каждый чиновник и просто вольный человек, приезжающий в Новый Южный Уэльс, имеет право взять себе тринадцать каторжников, чтобы они помогали ему строить дом, обрабатывали его поля и занимались всеми домашними делами. Я думаю, что из тебя получится отличный слуга, тем более что миссис Блай ты понравишься. Как тебе мое предложение, Крег?
Взволнованный юноша смотрел на своего благодетеля, раскрыв рот.
Блай усмехнулся:
– Как я понимаю, ты принимаешь мое предложение?
– Я… я… я… Спасибо вам, сэр, большое спасибо.
– Видишь ли, Крег, как ни странно, твой арест может повернуть всю твою жизнь к лучшему. Если бы ты остался в Англии, твоя судьба была бы предопределена. Ты пошел бы тем же путем, что и твои родители. Тебя бы ждали нищета, Джин-лейн, а потом тюрьма или смерть. Здесь же, в Австралии, перед тобой открываются безграничные возможности. Скоро ты окажешься на свободе и сможешь исхлопотать себе бесплатный земельный надел. Сейчас тебе четырнадцать. Через три года станет семнадцать, в этом возрасте ты уже будешь пользоваться определенными правами.
«То же самое относится и к тебе, парень, – мысленно сказал себе Блай. – В твоей книге открывается новая страница. Начинается новая жизнь. Может быть, на этот раз…»
Он посмотрел на висевший на стене рисунок – на судно «Благодеяние».
К четырем часам дня Блай уже вселился в губернаторский дом в Парраматте, находившейся в пятнадцати милях от Сиднея. Вечером того же дня должен был состояться бал в честь нового губернатора и его семьи. Блай же тем временем совещался в библиотеке с экс-губернатором Филипом Гидли Кингом.
– Позвольте мне выразить вам свое искреннее сочувствие, Уильям. В том положении, в каком вы оказались, запросто можно рехнуться. Такое уже случилось с Филипсом и Хантером. Еще год в этой должности – и я попал бы в Бедлам. Этот экспедиционный корпус – бич для губернатора. С момента его прибытия влияние военных все возрастает. Только они осуществляют контроль над рабочими. А прожженный негодяй Джон Мак-Артур, побывав в Англии, добился, чтобы его назначили начальником общественных работ.
– И как он сумел этого добиться?
– О, он человек пронырливый. Хотя – не стану отрицать – был неплохим парнем, когда служил в корпусе лейтенантом. Затем вышел в отставку и выхлопотал себе земельный участок. Девять-десять лет назад принялся выращивать мериносов. Сегодня он – самый крупный производитель шерсти во всей колонии. Его шерсть – лучшая в мире. А объемы, которыми он оперирует на внешнем рынке, в пять раз больше, чем поставки Англии и Испании, вместе взятых. Более того, его пригласил в Лондон сам король Георг. Что ж, Мак-Артур – человек обаятельный, когда хочет. Очевидно, он сумел завоевать симпатии старого Георга Третьего. Король подарил ему корабль «Арго», стадо виндзорских мериносов, пять тысяч акров пастбищ и тридцать рабов-каторжников. А заодно сделал его и королем над всеми рабочими.
Блай был ошеломлен.
– Но ведь высшую власть в Новом Южном Уэльсе должен осуществлять губернатор.
– Так, по крайней мере, утверждается в хартии. Но в конце концов хартия – лишь клочок бумаги. Губернатор может отдавать любые распоряжения, но без поддержки военных все они так и останутся на бумаге. Истина же состоит в том, что всем заправляет здесь Джон Мак-Артур. Он и Ромовый корпус.
– Ромовый корпус?
– Так их все тут называют. Военные взяли в свои руки производство рома для переселенцев и каторжников. В сущности, они обладают монополией на всю внешнюю торговлю, прежде всего на вывоз сахара, чая и табака. Мак-Артур по-прежнему водит дружбу со своими старыми приятелями, и для них он – выше губернатора.
– Такое положение вещей следует изменить, – с мрачной решимостью заявил Блай. – И как можно скорее.
Кинг поднял бокал с хересом:
– Пью за ваш успех. Помоги вам Господь. Видите ли, Уильям, для того чтобы разрушить крепость Мак-Артура и военных, надо развивать независимую торговлю и иметь независимую рабочую силу. Нынешнее же положение неутешительное. Каторжники в пять раз превосходят числом всех нас, а они лишены каких бы то ни было прав. Я попытался восстановить равновесие, добиваясь помилования для возможно большего числа каторжан. Но все это – лишь капля в море. – Кинг, тщедушный, утомленного вида светловолосый человек с глазами кролика, коснулся пальцем своего длинного носа. – Получается, что я напрасно потратил целых шесть лет. Для меня это – огромное разочарование.
– Вы недооцениваете себя, Филип. Я просмотрел ваши отчеты и нахожу, что вы достигли куда большего, чем полагаете. Под вашим управлением колония перешла на самообеспечение. Достигнутое вами позволяет мне двигаться дальше. А сейчас… извините, я должен вернуться к себе, чтобы приготовиться к сегодняшнему балу.
Тем временем в губернаторском доме, стоя в коридоре у зеркала, Крег Мак-Дугал восхищался своим новым нарядом – белой полотняной курткой, черными плотными штанами и кожаными башмаками с медными пряжками. Кроме того, впервые в своей жизни он надел чулки.
– Ну и вырядился, – сказал Крег красивому юноше в зеркале. – Аж черти позавидуют.
Сзади к нему подошла Морин, ирландская служанка из каторжанок.
– Не выражайся, парень, – произнесла она с заметным акцентом.
– Простите, мэм, – сказал Крег.
– Кем это ты так восхищаешься?
– Собой, кем же еще? Вот уж чудеса… Как в сказке с этой волшебной лампой.
– Ты говоришь о лампе Аладдина?
– Да, наверное. Надо только ее потереть, и демон…
– …дух.
– …даст тебе все, чего пожелаешь.
В этот день юноша увидел много для себя нового и удивительного. В Лондоне он почти не покидал темных трущоб, никогда не видел ни овец, ни коров, ни каких-либо птиц, кроме обыкновенных сереньких воробьев. Здесь же после высадки на берег… Здесь на многие мили простиралась опаленная солнцем земля и росли могучие деревья со скудной листвой. Здесь на вершинах огромных эвкалиптов сидели диковинные пестрые птицы, пронзительно кричавшие, словно бранившие проходившую внизу колонну каторжан. Но пожалуй, более всего поразила Крега самка кенгуру, прыгавшая с детенышем в сумке. Столь странного существа ему еще не доводилось видеть.
В середине дня каторжники закончили свой пятнадцатимильный марш в Парраматту. Губернаторский дом, как и многие дома в Сиднее, напоминал строения Ливерпуля, Манчестера или какого-нибудь другого английского города. Это было прямоугольное здание, возведенное из кирпича, украшенное карнизами из белого камня и местами облицованное выкрашенным в белый цвет деревом. На широкую, во весь фасад, веранду вело мраморное крыльцо. По обеим сторонам парадного входа высились дорические колонны.
Каторжников отвели на площадку, откуда их могли увести фермеры, овцеводы и земледельцы, к которым их приписали. Почти все они считали себя счастливчиками.
Один шутник так выразил общее мнение:
– Как бы тут ни было, все равно лучше, чем в тюрьме, где видишь солнце и голубое небо только по пять минут в неделю и валяешься на камнях.
И самым счастливым среди них, несомненно, был Крег Мак-Дугал.
Стоя перед зеркалом в задней части дома, он восхищался своей новой одеждой и все никак не мог поверить, что ему привалила такая удача.
– Боюсь, я сейчас проснусь – и снова окажусь в тюрьме, – сказал он Морин.
– Хватит, ты уже насиделся в тюрьме, мастер Крег. Готова поклясться, что через десять лет ты заимеешь свою ферму и стадо мериносов.
– А что такое меринос?
– Это порода овец с длинной пушистой шерстью. Таких здесь разводит лейтенант Мак-Артур.
– Мак-Артур? Я все время слышу это имя. Должно быть, он большая шишка.
– Большая шишка? Да он здесь Господь Бог.
– А губернатор?
– Что – губернатор?
– Вот погоди, капитан Блай начнет командовать, и ты узнаешь, что такое губернатор. И этот Мак-Артур узнает. Помоги мне, пожалуйста, надеть вот это. Даже не знаю, как назвать.
Он протянул ей длинную черную полоску ткани.
– Это галстук. Его носят на шее. Давай я покажу тебе, как его повязывать.
Взяв галстук, Морин сделала широкую петлю и надела Крегу на шею. И тут же придвинулась к нему вплотную, упершись в его грудь своими налитыми грудями. У пышногрудой Морин – почти такой же высокой, как Крег, – были короткие курчавые волосы, круглое улыбчивое лицо, голубые глаза и ангельский ротик. Завязывая галстук, девушка лукаво улыбалась. Она все крепче прижималась к Крегу. И вдруг воскликнула в притворном негодовании:
– Чего ты тычешь в меня этой своей штуковиной? Да я же никогда…
Крег подмигнул ей:
– Кому ты это говоришь? Да ты любишь это дело, как и я. И не прочь им заняться. Прямо сейчас.
– Наглый щенок! Мне следовало бы пожаловаться на тебя новому губернатору. – Прежде чем отойти от Крега, она провела ладонью по его штанам чуть пониже пояса и подмигнула: – Штука у тебя что надо. Но сейчас время жратвы.
– Почему все тут говорят «жратва»? Она рассмеялась:
– Я тоже удивлялась, когда меня привезли сюда три года назад. Но теперь привыкла. Это слово наше… Здешние шишки – Мак-Артуры и Кинги – таких слов не говорят. Только мы, мятежники. Потому что мы все бунтуем против властей, которые заставляют нас жить по своим законам. А теперь хватит трепаться – иди на кухню.
Крег обхватил руками разболевшуюся голову и зашагал следом за Морин, глядя, как под тонкой хлопчатой юбкой ходят ее ляжки. Догнав девушку, он ущипнул ее за ягодицу.
– Поучила бы ты меня после ужина всяким местным словечкам.
Она взглянула на него через плечо:
– Может, и удосужусь. Надеюсь, ты окажешься понятливым учеником.
Глава 4
Бальный зал в губернаторском доме был весьма просторный и пышно убран. Со сводчатого потолка свисала огромная хрустальная люстра. Чтобы установить в ней и зажечь свечи, пятеро слуг провозились добрых два часа.
Стены же были увешаны гобеленами, изображавшими сцены из недолгой истории колонии. На одном из гобеленов аборигены на переднем плане приветствовали высадившегося в Ботническом заливе капитана Кука и его людей, а на заднем плане женщины разводили костры перед своими хижинами.
В одном конце зала, на помосте, под непомерно большим, в полстены, британским флагом струнный квартет исполнял опусы Гайдна; музыканты играли с большим воодушевлением, что несколько компенсировало недостаточно искусное владение инструментами.
– Вообще-то они не так уж и плохи, – тихонько сказал Кинг Блаю. – Для каторжников, разумеется.
Четыре потных музыканта были в добротных бархатных бриджах и куртках, в напудренных париках.
Бал проходил так же торжественно, как если бы на нем присутствовал Георг Третий. Женщины были наряжены в атлас, бархат, тюль и в узорчатый шифон всех цветов радуги. Почти все платья были с очень низким вырезом или даже без бретелек.
Джоанна Диринг, красивая, энергичная женщина с широко поставленными серыми глазами и с коротко постриженными по тогдашней моде волосами, была облачена в свободно ниспадающее на манер греческой туники платье и изумрудного цвета ротонду, обшитую, как и подол ее наряда, золотой французской парчой. Туфли были подобраны в тон ротонде. Как и у большинства приглашенных на бал женщин, на голове ее красовался тюрбан, такой же зеленый, как ротонда и туфли, и увенчанный тремя перьями. Последние египетские кампании английской армии дали повод многим придворным дамам обогатить свой гардероб новыми предметами туалета.
Аделаида выглядела очень мило и скромно в нежно-голубом бальном платье, украшенном изображениями птиц, бабочек и экзотических цветов. Над оборками на подоле тянулась широкая пестрая кайма. Такой же каймой были украшены и рукава. В изящном вырезе платья виднелись вполне уже зрелые груди. Высоко взбитые длинные белокурые волосы она повязала оранжевой лентой.
Экс-губернатор Кинг, хлопнув в ладоши, обратился к музыкантам:
– Хватит вам скуку нагонять! Молодые леди хотят танцевать. Вальс, пожалуйста!
Оркестр принялся наигрывать мелодии Брамса. Поначалу робко и нерешительно, но скоро музыканты вошли во вкус. В центр зала со всех сторон стали выходить пары. Мужчины выглядели очень элегантно в своих вечерних нарядах, приятно оттенявших туалеты дам. На кавалерах были фраки с узорчатыми отворотами, плиссированные рубашки со стоячим воротником и кружевными манжетами, бриджи в обтяжку и чулки. Наряд дополняли кожаные башмаки с большими золотыми или серебряными пряжками.
– Я чувствую себя идиотом, лондонским хлыщом, – пожаловался Сэмюел Диринг, одеваясь к балу.
– Но ведь ты выглядишь очень эффектно, – насмешливо улыбнулась жена.
Аделаида и ее брат Джейсон, злорадствуя, поспешили подлить масла в огонь.
– Не хватает только треуголки и шпаги, – заметил Джейсон.
Стены же были увешаны гобеленами, изображавшими сцены из недолгой истории колонии. На одном из гобеленов аборигены на переднем плане приветствовали высадившегося в Ботническом заливе капитана Кука и его людей, а на заднем плане женщины разводили костры перед своими хижинами.
В одном конце зала, на помосте, под непомерно большим, в полстены, британским флагом струнный квартет исполнял опусы Гайдна; музыканты играли с большим воодушевлением, что несколько компенсировало недостаточно искусное владение инструментами.
– Вообще-то они не так уж и плохи, – тихонько сказал Кинг Блаю. – Для каторжников, разумеется.
Четыре потных музыканта были в добротных бархатных бриджах и куртках, в напудренных париках.
Бал проходил так же торжественно, как если бы на нем присутствовал Георг Третий. Женщины были наряжены в атлас, бархат, тюль и в узорчатый шифон всех цветов радуги. Почти все платья были с очень низким вырезом или даже без бретелек.
Джоанна Диринг, красивая, энергичная женщина с широко поставленными серыми глазами и с коротко постриженными по тогдашней моде волосами, была облачена в свободно ниспадающее на манер греческой туники платье и изумрудного цвета ротонду, обшитую, как и подол ее наряда, золотой французской парчой. Туфли были подобраны в тон ротонде. Как и у большинства приглашенных на бал женщин, на голове ее красовался тюрбан, такой же зеленый, как ротонда и туфли, и увенчанный тремя перьями. Последние египетские кампании английской армии дали повод многим придворным дамам обогатить свой гардероб новыми предметами туалета.
Аделаида выглядела очень мило и скромно в нежно-голубом бальном платье, украшенном изображениями птиц, бабочек и экзотических цветов. Над оборками на подоле тянулась широкая пестрая кайма. Такой же каймой были украшены и рукава. В изящном вырезе платья виднелись вполне уже зрелые груди. Высоко взбитые длинные белокурые волосы она повязала оранжевой лентой.
Экс-губернатор Кинг, хлопнув в ладоши, обратился к музыкантам:
– Хватит вам скуку нагонять! Молодые леди хотят танцевать. Вальс, пожалуйста!
Оркестр принялся наигрывать мелодии Брамса. Поначалу робко и нерешительно, но скоро музыканты вошли во вкус. В центр зала со всех сторон стали выходить пары. Мужчины выглядели очень элегантно в своих вечерних нарядах, приятно оттенявших туалеты дам. На кавалерах были фраки с узорчатыми отворотами, плиссированные рубашки со стоячим воротником и кружевными манжетами, бриджи в обтяжку и чулки. Наряд дополняли кожаные башмаки с большими золотыми или серебряными пряжками.
– Я чувствую себя идиотом, лондонским хлыщом, – пожаловался Сэмюел Диринг, одеваясь к балу.
– Но ведь ты выглядишь очень эффектно, – насмешливо улыбнулась жена.
Аделаида и ее брат Джейсон, злорадствуя, поспешили подлить масла в огонь.
– Не хватает только треуголки и шпаги, – заметил Джейсон.