Страница:
– Почему вы полагаете, что я довольна?
– Потому что джентльмен, который прислал вам букет, должно быть, относится к вам с большой любовью. Цветы такие красивые – и дорогие.
Рассмеявшись, Адди достала из кошелька один франк.
– Возьми, Селия, купи себе букет.
– Да, мадам…
Адди обошла вокруг стола, любуясь роскошным букетом. Селия права, цветы и в самом деле очень красивые. Она притронулась к редкой черной розе в самом центре.
– Они просто великолепны.
Она уже предвкушала вечер с Уильямом. Но ведь она обещала Джону, что навестит его. Ну что ж, тут нет никакой проблемы. Они с Уильямом заедут к нему перед ужином. Время, отведенное для вечерних посещений, короткое. Они еще успеют и поужинать, и поговорить. Джон также будет рад видеть Уильяма.
Она волновалась, как школьница, выезжающая на свой первый бал. Перебрала шесть платьев, прежде чем остановила свой выбор на том, что показалось ей наиболее подходящим.
– Что с тобой, Уилл? – спросила она с несколько нервной улыбкой. Под этим пронизывающим взглядом она чувствовала себя обнаженной.
Он медленно поднес ее руку к губам и поцеловал с чувством, похожим на благоговение.
– Аделаида, моя дорогая, – нежно проговорил он. – Когда я видел тебя в последний раз, то подумал: «Вот женщина в расцвете своей красоты. Как жаль, что я больше никогда не увижу ее такой, как сейчас!» Но с тех пор ты стала еще красивее. – И он вновь поцеловал ее руку.
– Спасибо, Уилл. А ты стал еще более галантным.
– Но не столь красивым? – шутливо спросил он, проводя рукой по своим густым вьющимся волосам с примесью седины. Худое, с заострившимися чертами лицо. Но в глазах Адди он был еще привлекательнее, чем перед своим отъездом из Австралии.
– Напротив… – искренне возразила она. – Ты стал внешне более волевым, значительным. Заходи же. Позволь мне помочь тебе снять цилиндр и плащ.
Его вечерний фрак был открыт впереди, а фалды спадали сзади чуть ли не до колен. И фрак, и брюки превосходно сидели.
– Я ожидала, что ты появишься в мундире.
– О, хватит с меня мундиров, достаточно уже их относил. Некоторое время они рассказывали друг другу о том, что с ними произошло за это время. Уилл Лайт был очень рад, услышав о чудесном исцелении Джона Блэндингса:
– Доктор Депре говорит, что к концу года он сможет уже кататься на лошади.
– Да, новости просто замечательные. Кстати, ты не возражаешь, если, перед тем как поехать ужинать, мы посетим Джона в Сорбонне?
– Буду просто в восторге. Возможно, нам следует уже выехать?
– Да. – Она поднялась и коснулась цветка в волосах. – Спасибо, Уилл, за дивные цветы. Просто обожаю розы.
Он посмотрел на цветок в ее волосах.
– Да, цветы красивые. Но эта роза проигрывает по сравнению с той, которая ее носит.
Она потрепала его по щеке:
– Льстец. Ты, случайно, не ирландец? Слова, как и у Шона Флинна, так и льются с языка.
– Да, я помню Флинна, как и остальных приятелей твоего мужа… Извини, я не хотел…
– Ничего, Уилл. – На миг она задумалась. – Как бы я хотела знать, что случилось с ними. Что с Шоном, Дэнни, Джорджем и Роном? И этим милым Абару?
– У вас была там еще маленькая собачонка, – вспомнил Лайт. – Как ее звали?
– Келпи. Какой это был чудный пес. Джейсон и Джуно просто обожали его.
– А как твои дети? Наверное, уже выросли?
– Джейсон учится в инженерном колледже, а Джуно работает учительницей в Сиднее.
– Она так же красива, как ее мать?
– Еще красивее. – Она вдруг развеселилась, снова почувствовав себя юной. На нее напало озорное настроение. Так приятно ощущать себя молодой женщиной, идущей под руку с поклонником. Когда они вышли из ее апартаментов, она увидела себя в большом зеркале в вестибюле и без ложной скромности подумала: «Какая мы красивая пара, как хорошо смотримся вместе!» К такому же заключению с некоторым сожалением пришел и Джон.
– «Мне не очень хочется, чтобы моя жена слонялась по Парижу с таким красавцем, как ты, Уилл», – комично изображая Джона Блэндингса, сказал Лайт.
Адди была шокирована.
– Как у тебя повернулся язык сказать такое?! Лайт рассмеялся, показывая ровные белые зубы.
Они пожали друг другу руки. Адди наклонилась и поцеловала Джона, а Лайт отвел глаза в сторону и потер рукой грудь, чтобы облегчить боль, которую вызвал у него этот поцелуй.
Когда они вышли из больницы, Лайт подозвал наемный экипаж и помог ей взобраться на ступеньку.
– И где мы будем ужинать? – спросила она, когда они уселись на сиденье.
– В маленьком кафе на Монмартре. Оно называется «У Мимо». Место довольно колоритное, хотя, возможно, и покажется тебе провинциальным. Это любимое кафе художников. Наверное, я должен был сначала посоветоваться с тобой.
Адди рассмеялась.
– Ты забываешь, какие мы все провинциалы. В Лондоне и Париже нас считают нестерпимыми занудами, «вуп-вупами», как говорят у нас в Австралии.
– Не слышал этого выражения много лет. Но очень скоро услышу вновь.
– Да, я знаю, тебя назначили главой большой экспедиции. Поздравляю. Твое возвращение будет для нас большой радостью.
Кафе, куда он ее привез, и впрямь выглядело немного необычно – погреб, в который вела длинная темная лестница. Кирпичные стены были окрашены в ярко-оранжевый цвет, дневной свет заменяли керосиновые лампы в нишах и свечи на столах. Грубые столы покрывали красные клетчатые скатерти.
На служанках были широкие крестьянские юбки и простые корсажи, зашнурованные спереди.
Хозяин, маленький кругленький человечек с лысой головой и лихо подкрученными усиками, отвел их к столику слева от небольшой сцены, возвышавшейся в самом конце длинного зала. На сцене, за занавесом из прозрачного шелка, словно статуи, стояли две обнаженные девушки. Они были подсвечены керосиновыми лампами так, чтобы их можно было хорошо рассмотреть.
– Любопытное зрелище, – заметила Адди, когда они уселись. – Они прехорошенькие. Особенно рыжая.
– Да, – уронил Лайт, старательно отводя глаза от сцены.
– А когда появятся мужчины? – простодушно спросила Адди.
– Мужчины? – Он взглянул на нее, ошеломленный. – Ты сказала «мужчины»?
– Да. В конце концов, справедливость требует, чтобы и женщины могли полюбоваться мужчинами.
При виде его замешательства она засмеялась.
– Господи, пожалуйста, не так громко. – Он смущенно оглянулся.
– Кажется, Уилл, ты ничем не отличаешься от других мужчин. Вы все исповедуете двойной стандарт.
– Двойной стандарт?
– Да. Одни правила у вас – для мужчин. Совсем другие, куда более суровые, – для женщин. Почему я не могу сказать, что мне нравится смотреть на красивых обнаженных мужчин? Ведь вам нравится глазеть на нагих женщин?
Его лицо стало свекольно-красного цвета.
– Ты, конечно, шутишь, Адди? Обнаженные мужчины! Согласись, что это уже чересчур.
Она улыбнулась и шутливо шлепнула его по руке:
– Ты чопорный старый педант, Уилл! И все же ты мне нравишься.
Это был очень приятный и веселый вечер. Адди нравились и живые скульптуры – нагие женщины, и певцы, и танцоры, и танцовщицы, и скрипачи, бродившие между столиками после окончания представления. И еда – обильная и изысканная – свиной паштет, крабы по-креольски, восхитительная мясная запеканка, сыр грюер, лосось и еще одна, более плотная, запеканка из колбасы и кукурузы, вымоченной в белом вине. На десерт – шоколадный мусс со взбитыми сливками и кофе с молоком.
– Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня лопнет корсет, – простонала Адди.
К концу ужина к ним подошел молодой художник, сидевший за соседним столиком. В руках у него был портрет Адди.
– Портрет просто замечательный, месье, – похвалила она. – И поразительное сходство. Сколько я вам должна? – И она полезла за своим кошельком.
– Погоди, – сказал Уильям, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана. – Я хочу это купить. Назовите вашу цену, mon ami. [20]
К их удивлению, этот странный молодой человек с взлохмаченными рыжими волосами и лихорадочно блестящими глазами отрицательно мотнул львиной гривой.
– Чтобы купить мой рисунок, не хватит никаких денег. Боги милостиво даровали мне возможность запечатлеть необычную красоту мадам. – Он низко поклонился Адди и вручил ей набросок. – И мне выпало счастье подарить вам мою скромную попытку запечатлеть нечто особенное.
– Благодарю вас, месье. Откровенно признаюсь, что я смущена вашими словами, а ваша работа достойна восхищения. Могу я спросить ваше имя?
– Да, конечно. Я с радостью подпишу для вас свой рисунок. – Он перегнулся через стол и кусочком угля подписался в правом нижнем углу: Жан Батист Коро.
Адди улыбнулась ему:
– Я всегда буду гордиться этим рисунком. Уверена, что в один прекрасный день ваше имя станет знаменитым, и я стану счастливой обладательницей оригинальной работы Коро.
Допив кофе, они вышли из кафе. Вечер был сырой и прохладный, от Сены тянуло легким туманом. Адди, задрожав, теснее прижалась к Лайту. Когда они сели в экипаж, он набросил на нее свой плащ. В знак признательности она не стала сопротивляться, когда он обнял ее одной рукой.
Когда они подъехали к Дому инвалидов, Лайт сказал:
– Я слышал, тело Наполеона будет перевезено во Францию и похоронено здесь.
Его слова не произвели на нее никакого впечатления.
– И почему люди так беспокоятся, где их похоронят, не понимаю. Взять хотя бы мою мать: бедному отцу пришлось совершить путешествие в одиннадцать тысяч миль, чтобы похоронить ее, как она просила, на родине, в Сёррее.
– У меня нет подобного желания, – задумчиво произнес он. – Я предпочел бы, чтобы меня похоронили в Австралии.
– И где именно? Он криво усмехнулся.
– Я еще не решил. Возможно, после того как завершу исследование южного побережья, я найду подходящее местечко для своего памятника.
Экипаж остановился перед отелем, и кучер помог Адди сойти. Лайт расплатился с ним и вошел вместе с ней в вестибюль. У лифта он приподнял цилиндр и взял ее руку:
– Это был чудесный вечер, Адди. Ее зеленые глаза широко раскрылись.
– Но ведь еще рано, Уильям. Может быть, ты поднимешься и выпьешь со мной портвейна или хереса?
– С большим удовольствием. – Он взял ее под руку и ввел в лифт.
Когда они уже были в апартаментах Адди, она сказала: – Уилл, пожалуйста, растопи камин и налей вина. А я пока переоденусь во что-нибудь более удобное.
Зайдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Напевая, разделась и взглянула на себя в зеркало. Почему-то представилось, как бы смотрели на ее наготу мужчины – Крег или Уильям Уэнтворт. Но Крег мертв, а Уэнтворт далеко, за тысячи миль отсюда. Уилл… Сейчас рядом с ней другой Уилл, и он ожидает ее за дверью спальни. Ее руки, ноги, живот и ягодицы пронизали чувственные токи, когда она представила его без одежды.
«Какая же ты распутная тварь, Аделаида!»
Улыбаясь своему отражению в зеркале, она надела изысканный пеньюар. Розетки с цветами разных тонов на темно-голубом фоне, маленькие перламутровые пуговички сверху донизу. Удовлетворенная, она села за туалетный столик и вытащила из волос заколки. Волосы золотым каскадом упали на спину. Она расчесала их и перехватила лентой.
Когда она вошла, Уилл грел руки перед камином. Выражение его лица мгновенно зажгло огонь в ее жилах, настолько мощным был ток исходившего от него желания.
– Ты совершенно неотразима, – пробормотал он и быстро повернулся к подносу с налитым в бокалы портвейном.
Потянулся к своему бокалу, но побоялся взять его, так сильно дрожали у него руки.
– Что с тобой, Уилл? – Она подошла сзади и положила ладонь на его руку. – Посмотри на меня.
Он опустил голову:
– Впечатление такое, будто смотришь на солнце. Того и гляди, ослепнешь.
– Мне нравится это сравнение, Уилл. Почему бы мне и в самом деле не ослепить тебя? Слепая страсть может быть неплохим лекарством от всех недугов.
Она обняла его и прижалась всем телом к его спине. Его тугие ягодицы уперлись в нее. Затем она провела рукой по его животу, такому плоскому, упругому и в то же время податливому.
Уилл медленно повернулся и посмотрел ей в лицо. Его зрачки были черными и сверкали, как обсидиан.
– Я хочу тебя, Адди, – выговаривая слова так, словно губы и язык ему не повиновались, хрипло произнес он. – И ты хочешь меня.
Кивнув, она улыбнулась: – Да.
– Я хочу тебя с того самого дня, когда впервые увидел в вашей глухой деревушке. «Любовь с первого взгляда» – избитое выражение, но оно вполне применимо ко мне. Я люблю тебя, Адди. Всегда любил. И всегда буду любить.
Она погладила его щеку и прильнула губами к его губам.
– Дорогой, милый Уилл, – сказала она и начала расстегивать пеньюар.
В страстном порыве он едва не задушил ее поцелуем. Но Адди и сама вся горела, ведь прошло столько времени с тех пор, как она была в мужских объятиях.
Уилл схватил ее на руки и отнес в спальню. Горничная уже разобрала постель. Адди юркнула под простыню, а он тем временем сорвал с себя одежды.
Именно сорвал. Верхняя одежда, белье, обувь разлетелись в разные стороны – так отчаянно он торопился присоединиться к ней.
Уилл бросился на постель рядом с ней. Его руки скользили по всему ее телу. Казалось, их не две, а гораздо больше. Она глотнула воздух, опасаясь, что достигнет высшей точки наслаждения еще до того, как он войдет в нее.
– Быстрее, Уилл. – Она обвила его ногами, ее сжатые в кулаки руки изо всех сил нажали на его спину. В тот миг, когда он вошел в нее, она вскрикнула. Наконец-то наполнился сосуд, пустовавший столько времени.
«Моя чаша не только полна, она переполнена». Эта фраза молнией сверкнула в мозгу, и в следующий же миг она всецело предалась наслаждению. Никаких мыслей. Ничего не имеет значения, кроме властного зова изголодавшейся плоти.
Пиршество любви длилось всю ночь.
Уже перед самым рассветом Адди погрузилась в глубокий, без всяких видений сон. Ее тело и душа обрели мир. Приподнявшись на локте, Лайт смотрел на ее безмятежное лицо с безграничным обожанием.
– Как сильно я тебя люблю! Это как неизлечимая болезнь. – И вдруг он раскашлялся. Это был настоящий приступ, который буквально пригвоздил его к постели. Наконец приступ миновал, и он упал на подушку. Его лицо было все в поту, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскоре он тоже уснул.
Недели, прошедшие после того, как Джон лег в клинику Барноу, были счастливейшими в ее жизни, уступая по глубине ощущений лишь годам, проведенным с Крегом и детьми в Земном Раю.
Уилл показывал ей Город Света, который она помнила лишь по отрывочным детским воспоминаниям. Сейчас, вместе с Уильямом, она как бы заново видела Париж во всей его чудесной красоте.
Лувр, Елисейские поля – от площади Согласия до почти уже завершенной Триумфальной арки. Адди обожала магазины и уличные кафе на улице Мира, на Вандомской площади и таинственно привлекательный Булонский лес.
И все же самые счастливые часы она проводила наедине с Уильямом, у него дома или у себя в отеле.
– Мое заветное желание – чтобы так длилось вечно, – сказала она в их последнюю ночь. – Однажды я читала сказку. В ней рассказывалось, как Бог остановил время и все его течение прекратилось. Никто не старел, никто не умирал. Я знаю, – печально сказала она, гладя его грудь, – это только легенда. Рано ли, поздно все хорошее или дурное заканчивается.
– Наше хорошее не кончится никогда, – медленно проговорил Уилл, сжав ее руку. – И об этом узнает весь мир.
– Ты говоришь странно, Уилл. Каким образом весь мир узнает об этом?
Он улыбнулся загадочной улыбкой:
– Тебе придется подождать, пока это произойдет, дорогая. Но поверь, я брошу эти слова в лицо всему миру: «Я люблю Аделаиду Диринг—Блэндингс, самую удивительную женщину, ниспосланную Богом на эту землю».
Глава 6
– Потому что джентльмен, который прислал вам букет, должно быть, относится к вам с большой любовью. Цветы такие красивые – и дорогие.
Рассмеявшись, Адди достала из кошелька один франк.
– Возьми, Селия, купи себе букет.
– Да, мадам…
Адди обошла вокруг стола, любуясь роскошным букетом. Селия права, цветы и в самом деле очень красивые. Она притронулась к редкой черной розе в самом центре.
– Они просто великолепны.
Она уже предвкушала вечер с Уильямом. Но ведь она обещала Джону, что навестит его. Ну что ж, тут нет никакой проблемы. Они с Уильямом заедут к нему перед ужином. Время, отведенное для вечерних посещений, короткое. Они еще успеют и поужинать, и поговорить. Джон также будет рад видеть Уильяма.
Она волновалась, как школьница, выезжающая на свой первый бал. Перебрала шесть платьев, прежде чем остановила свой выбор на том, что показалось ей наиболее подходящим.
– Что с тобой, Уилл? – спросила она с несколько нервной улыбкой. Под этим пронизывающим взглядом она чувствовала себя обнаженной.
Он медленно поднес ее руку к губам и поцеловал с чувством, похожим на благоговение.
– Аделаида, моя дорогая, – нежно проговорил он. – Когда я видел тебя в последний раз, то подумал: «Вот женщина в расцвете своей красоты. Как жаль, что я больше никогда не увижу ее такой, как сейчас!» Но с тех пор ты стала еще красивее. – И он вновь поцеловал ее руку.
– Спасибо, Уилл. А ты стал еще более галантным.
– Но не столь красивым? – шутливо спросил он, проводя рукой по своим густым вьющимся волосам с примесью седины. Худое, с заострившимися чертами лицо. Но в глазах Адди он был еще привлекательнее, чем перед своим отъездом из Австралии.
– Напротив… – искренне возразила она. – Ты стал внешне более волевым, значительным. Заходи же. Позволь мне помочь тебе снять цилиндр и плащ.
Его вечерний фрак был открыт впереди, а фалды спадали сзади чуть ли не до колен. И фрак, и брюки превосходно сидели.
– Я ожидала, что ты появишься в мундире.
– О, хватит с меня мундиров, достаточно уже их относил. Некоторое время они рассказывали друг другу о том, что с ними произошло за это время. Уилл Лайт был очень рад, услышав о чудесном исцелении Джона Блэндингса:
– Доктор Депре говорит, что к концу года он сможет уже кататься на лошади.
– Да, новости просто замечательные. Кстати, ты не возражаешь, если, перед тем как поехать ужинать, мы посетим Джона в Сорбонне?
– Буду просто в восторге. Возможно, нам следует уже выехать?
– Да. – Она поднялась и коснулась цветка в волосах. – Спасибо, Уилл, за дивные цветы. Просто обожаю розы.
Он посмотрел на цветок в ее волосах.
– Да, цветы красивые. Но эта роза проигрывает по сравнению с той, которая ее носит.
Она потрепала его по щеке:
– Льстец. Ты, случайно, не ирландец? Слова, как и у Шона Флинна, так и льются с языка.
– Да, я помню Флинна, как и остальных приятелей твоего мужа… Извини, я не хотел…
– Ничего, Уилл. – На миг она задумалась. – Как бы я хотела знать, что случилось с ними. Что с Шоном, Дэнни, Джорджем и Роном? И этим милым Абару?
– У вас была там еще маленькая собачонка, – вспомнил Лайт. – Как ее звали?
– Келпи. Какой это был чудный пес. Джейсон и Джуно просто обожали его.
– А как твои дети? Наверное, уже выросли?
– Джейсон учится в инженерном колледже, а Джуно работает учительницей в Сиднее.
– Она так же красива, как ее мать?
– Еще красивее. – Она вдруг развеселилась, снова почувствовав себя юной. На нее напало озорное настроение. Так приятно ощущать себя молодой женщиной, идущей под руку с поклонником. Когда они вышли из ее апартаментов, она увидела себя в большом зеркале в вестибюле и без ложной скромности подумала: «Какая мы красивая пара, как хорошо смотримся вместе!» К такому же заключению с некоторым сожалением пришел и Джон.
– «Мне не очень хочется, чтобы моя жена слонялась по Парижу с таким красавцем, как ты, Уилл», – комично изображая Джона Блэндингса, сказал Лайт.
Адди была шокирована.
– Как у тебя повернулся язык сказать такое?! Лайт рассмеялся, показывая ровные белые зубы.
Они пожали друг другу руки. Адди наклонилась и поцеловала Джона, а Лайт отвел глаза в сторону и потер рукой грудь, чтобы облегчить боль, которую вызвал у него этот поцелуй.
Когда они вышли из больницы, Лайт подозвал наемный экипаж и помог ей взобраться на ступеньку.
– И где мы будем ужинать? – спросила она, когда они уселись на сиденье.
– В маленьком кафе на Монмартре. Оно называется «У Мимо». Место довольно колоритное, хотя, возможно, и покажется тебе провинциальным. Это любимое кафе художников. Наверное, я должен был сначала посоветоваться с тобой.
Адди рассмеялась.
– Ты забываешь, какие мы все провинциалы. В Лондоне и Париже нас считают нестерпимыми занудами, «вуп-вупами», как говорят у нас в Австралии.
– Не слышал этого выражения много лет. Но очень скоро услышу вновь.
– Да, я знаю, тебя назначили главой большой экспедиции. Поздравляю. Твое возвращение будет для нас большой радостью.
Кафе, куда он ее привез, и впрямь выглядело немного необычно – погреб, в который вела длинная темная лестница. Кирпичные стены были окрашены в ярко-оранжевый цвет, дневной свет заменяли керосиновые лампы в нишах и свечи на столах. Грубые столы покрывали красные клетчатые скатерти.
На служанках были широкие крестьянские юбки и простые корсажи, зашнурованные спереди.
Хозяин, маленький кругленький человечек с лысой головой и лихо подкрученными усиками, отвел их к столику слева от небольшой сцены, возвышавшейся в самом конце длинного зала. На сцене, за занавесом из прозрачного шелка, словно статуи, стояли две обнаженные девушки. Они были подсвечены керосиновыми лампами так, чтобы их можно было хорошо рассмотреть.
– Любопытное зрелище, – заметила Адди, когда они уселись. – Они прехорошенькие. Особенно рыжая.
– Да, – уронил Лайт, старательно отводя глаза от сцены.
– А когда появятся мужчины? – простодушно спросила Адди.
– Мужчины? – Он взглянул на нее, ошеломленный. – Ты сказала «мужчины»?
– Да. В конце концов, справедливость требует, чтобы и женщины могли полюбоваться мужчинами.
При виде его замешательства она засмеялась.
– Господи, пожалуйста, не так громко. – Он смущенно оглянулся.
– Кажется, Уилл, ты ничем не отличаешься от других мужчин. Вы все исповедуете двойной стандарт.
– Двойной стандарт?
– Да. Одни правила у вас – для мужчин. Совсем другие, куда более суровые, – для женщин. Почему я не могу сказать, что мне нравится смотреть на красивых обнаженных мужчин? Ведь вам нравится глазеть на нагих женщин?
Его лицо стало свекольно-красного цвета.
– Ты, конечно, шутишь, Адди? Обнаженные мужчины! Согласись, что это уже чересчур.
Она улыбнулась и шутливо шлепнула его по руке:
– Ты чопорный старый педант, Уилл! И все же ты мне нравишься.
Это был очень приятный и веселый вечер. Адди нравились и живые скульптуры – нагие женщины, и певцы, и танцоры, и танцовщицы, и скрипачи, бродившие между столиками после окончания представления. И еда – обильная и изысканная – свиной паштет, крабы по-креольски, восхитительная мясная запеканка, сыр грюер, лосось и еще одна, более плотная, запеканка из колбасы и кукурузы, вымоченной в белом вине. На десерт – шоколадный мусс со взбитыми сливками и кофе с молоком.
– Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня лопнет корсет, – простонала Адди.
К концу ужина к ним подошел молодой художник, сидевший за соседним столиком. В руках у него был портрет Адди.
– Портрет просто замечательный, месье, – похвалила она. – И поразительное сходство. Сколько я вам должна? – И она полезла за своим кошельком.
– Погоди, – сказал Уильям, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана. – Я хочу это купить. Назовите вашу цену, mon ami. [20]
К их удивлению, этот странный молодой человек с взлохмаченными рыжими волосами и лихорадочно блестящими глазами отрицательно мотнул львиной гривой.
– Чтобы купить мой рисунок, не хватит никаких денег. Боги милостиво даровали мне возможность запечатлеть необычную красоту мадам. – Он низко поклонился Адди и вручил ей набросок. – И мне выпало счастье подарить вам мою скромную попытку запечатлеть нечто особенное.
– Благодарю вас, месье. Откровенно признаюсь, что я смущена вашими словами, а ваша работа достойна восхищения. Могу я спросить ваше имя?
– Да, конечно. Я с радостью подпишу для вас свой рисунок. – Он перегнулся через стол и кусочком угля подписался в правом нижнем углу: Жан Батист Коро.
Адди улыбнулась ему:
– Я всегда буду гордиться этим рисунком. Уверена, что в один прекрасный день ваше имя станет знаменитым, и я стану счастливой обладательницей оригинальной работы Коро.
Допив кофе, они вышли из кафе. Вечер был сырой и прохладный, от Сены тянуло легким туманом. Адди, задрожав, теснее прижалась к Лайту. Когда они сели в экипаж, он набросил на нее свой плащ. В знак признательности она не стала сопротивляться, когда он обнял ее одной рукой.
Когда они подъехали к Дому инвалидов, Лайт сказал:
– Я слышал, тело Наполеона будет перевезено во Францию и похоронено здесь.
Его слова не произвели на нее никакого впечатления.
– И почему люди так беспокоятся, где их похоронят, не понимаю. Взять хотя бы мою мать: бедному отцу пришлось совершить путешествие в одиннадцать тысяч миль, чтобы похоронить ее, как она просила, на родине, в Сёррее.
– У меня нет подобного желания, – задумчиво произнес он. – Я предпочел бы, чтобы меня похоронили в Австралии.
– И где именно? Он криво усмехнулся.
– Я еще не решил. Возможно, после того как завершу исследование южного побережья, я найду подходящее местечко для своего памятника.
Экипаж остановился перед отелем, и кучер помог Адди сойти. Лайт расплатился с ним и вошел вместе с ней в вестибюль. У лифта он приподнял цилиндр и взял ее руку:
– Это был чудесный вечер, Адди. Ее зеленые глаза широко раскрылись.
– Но ведь еще рано, Уильям. Может быть, ты поднимешься и выпьешь со мной портвейна или хереса?
– С большим удовольствием. – Он взял ее под руку и ввел в лифт.
Когда они уже были в апартаментах Адди, она сказала: – Уилл, пожалуйста, растопи камин и налей вина. А я пока переоденусь во что-нибудь более удобное.
Зайдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Напевая, разделась и взглянула на себя в зеркало. Почему-то представилось, как бы смотрели на ее наготу мужчины – Крег или Уильям Уэнтворт. Но Крег мертв, а Уэнтворт далеко, за тысячи миль отсюда. Уилл… Сейчас рядом с ней другой Уилл, и он ожидает ее за дверью спальни. Ее руки, ноги, живот и ягодицы пронизали чувственные токи, когда она представила его без одежды.
«Какая же ты распутная тварь, Аделаида!»
Улыбаясь своему отражению в зеркале, она надела изысканный пеньюар. Розетки с цветами разных тонов на темно-голубом фоне, маленькие перламутровые пуговички сверху донизу. Удовлетворенная, она села за туалетный столик и вытащила из волос заколки. Волосы золотым каскадом упали на спину. Она расчесала их и перехватила лентой.
Когда она вошла, Уилл грел руки перед камином. Выражение его лица мгновенно зажгло огонь в ее жилах, настолько мощным был ток исходившего от него желания.
– Ты совершенно неотразима, – пробормотал он и быстро повернулся к подносу с налитым в бокалы портвейном.
Потянулся к своему бокалу, но побоялся взять его, так сильно дрожали у него руки.
– Что с тобой, Уилл? – Она подошла сзади и положила ладонь на его руку. – Посмотри на меня.
Он опустил голову:
– Впечатление такое, будто смотришь на солнце. Того и гляди, ослепнешь.
– Мне нравится это сравнение, Уилл. Почему бы мне и в самом деле не ослепить тебя? Слепая страсть может быть неплохим лекарством от всех недугов.
Она обняла его и прижалась всем телом к его спине. Его тугие ягодицы уперлись в нее. Затем она провела рукой по его животу, такому плоскому, упругому и в то же время податливому.
Уилл медленно повернулся и посмотрел ей в лицо. Его зрачки были черными и сверкали, как обсидиан.
– Я хочу тебя, Адди, – выговаривая слова так, словно губы и язык ему не повиновались, хрипло произнес он. – И ты хочешь меня.
Кивнув, она улыбнулась: – Да.
– Я хочу тебя с того самого дня, когда впервые увидел в вашей глухой деревушке. «Любовь с первого взгляда» – избитое выражение, но оно вполне применимо ко мне. Я люблю тебя, Адди. Всегда любил. И всегда буду любить.
Она погладила его щеку и прильнула губами к его губам.
– Дорогой, милый Уилл, – сказала она и начала расстегивать пеньюар.
В страстном порыве он едва не задушил ее поцелуем. Но Адди и сама вся горела, ведь прошло столько времени с тех пор, как она была в мужских объятиях.
Уилл схватил ее на руки и отнес в спальню. Горничная уже разобрала постель. Адди юркнула под простыню, а он тем временем сорвал с себя одежды.
Именно сорвал. Верхняя одежда, белье, обувь разлетелись в разные стороны – так отчаянно он торопился присоединиться к ней.
Уилл бросился на постель рядом с ней. Его руки скользили по всему ее телу. Казалось, их не две, а гораздо больше. Она глотнула воздух, опасаясь, что достигнет высшей точки наслаждения еще до того, как он войдет в нее.
– Быстрее, Уилл. – Она обвила его ногами, ее сжатые в кулаки руки изо всех сил нажали на его спину. В тот миг, когда он вошел в нее, она вскрикнула. Наконец-то наполнился сосуд, пустовавший столько времени.
«Моя чаша не только полна, она переполнена». Эта фраза молнией сверкнула в мозгу, и в следующий же миг она всецело предалась наслаждению. Никаких мыслей. Ничего не имеет значения, кроме властного зова изголодавшейся плоти.
Пиршество любви длилось всю ночь.
Уже перед самым рассветом Адди погрузилась в глубокий, без всяких видений сон. Ее тело и душа обрели мир. Приподнявшись на локте, Лайт смотрел на ее безмятежное лицо с безграничным обожанием.
– Как сильно я тебя люблю! Это как неизлечимая болезнь. – И вдруг он раскашлялся. Это был настоящий приступ, который буквально пригвоздил его к постели. Наконец приступ миновал, и он упал на подушку. Его лицо было все в поту, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскоре он тоже уснул.
Недели, прошедшие после того, как Джон лег в клинику Барноу, были счастливейшими в ее жизни, уступая по глубине ощущений лишь годам, проведенным с Крегом и детьми в Земном Раю.
Уилл показывал ей Город Света, который она помнила лишь по отрывочным детским воспоминаниям. Сейчас, вместе с Уильямом, она как бы заново видела Париж во всей его чудесной красоте.
Лувр, Елисейские поля – от площади Согласия до почти уже завершенной Триумфальной арки. Адди обожала магазины и уличные кафе на улице Мира, на Вандомской площади и таинственно привлекательный Булонский лес.
И все же самые счастливые часы она проводила наедине с Уильямом, у него дома или у себя в отеле.
– Мое заветное желание – чтобы так длилось вечно, – сказала она в их последнюю ночь. – Однажды я читала сказку. В ней рассказывалось, как Бог остановил время и все его течение прекратилось. Никто не старел, никто не умирал. Я знаю, – печально сказала она, гладя его грудь, – это только легенда. Рано ли, поздно все хорошее или дурное заканчивается.
– Наше хорошее не кончится никогда, – медленно проговорил Уилл, сжав ее руку. – И об этом узнает весь мир.
– Ты говоришь странно, Уилл. Каким образом весь мир узнает об этом?
Он улыбнулся загадочной улыбкой:
– Тебе придется подождать, пока это произойдет, дорогая. Но поверь, я брошу эти слова в лицо всему миру: «Я люблю Аделаиду Диринг—Блэндингс, самую удивительную женщину, ниспосланную Богом на эту землю».
Глава 6
Дорогая Дорис!
Твое письмо доставило большое удовольствие и Джону, и мне. Разумеется, мы слышали о поразительном успехе, которого твой Луис заслуженно достиг в издательском мире.
С трудом верится, что прошло целых шестнадцать лет со времени твоего последнего приезда домой. Домой. Это слово «так ласково звучит на языке», как сказал поэт. [21]Но я забываю, что Австралия уже не твой дом. Отныне ты гражданка Соединенных Штатов. Я ужасно польщена, что Луис вспомнил о дневниках, которые я тщательно вела в течение двадцати пяти лет. Когда я показала Луису выдержки из дневников, я подумала, что его похвалы – всего лишь галантность. Я потрясена его просьбой позволить прочитать все дневники с целью возможной публикации. Не могу выразить свои чувства в словах.
Да, верно, об этой замечательной земле, Австралии, почти ничего не написано. Большинство опубликованных о нас книг посвящено тому, что представляется их авторам странностями этой заморской земли. Почти весь мир представляет себе Австралию такой, какой нарисовал ее капитан Филипс в своих описаниях основанной им в 1788 году колонии. «По ночам поют кукушки, человек на луне стоит вверх ногами, а Рождество справляется в июле».
Как бы там ни было, я высылаю мои многочисленные дневники, упакованные в деревянный ящик, в нью-йоркское издательство Луиса. Он будет в ужасе, когда увидит, какая большая у меня получилась посылка. Когда пишу, я еще более многоречива, чем на словах. Твой брат Джон считает, что у меня самый длинный язык на всем континенте, за исключением, возможно, Кэролайн Чисхолм, а ты знаешь, какими филиппиками она разражается, если ее задеть.
Пора, однако, заканчивать, милая Дорис. Сегодня мы с Кэролайн едем в Сидней встречать еще один корабль с выписанными по почте невестами. Джон здоров, как всегда, поглощен работой. Он, видите ли, не удовлетворен, что он самый богатый и могущественный человек во всей Австралии. Теперь он хочет отправиться на завоевание всего мира.
Джейсон закончил учебу в Англии и теперь в Америке постигает секреты профессии горного инженера – таким образом осуществляется заветная мечта Джона. Джуно занимается миссионерской деятельностью среди туземных племен. В ответ на твой вопрос могу сообщить, что она помолвлена с прекрасным молодым человеком по имени Теренс Трент. Он пламенный либерал, посвятил свою жизнь изучению «Истории классовой борьбы». Учась в европейском университете, он подпал под влияние проповедей молодого либерала, которого, кажется, зовут Карлом Марксом. Теренс мечтает ниспровергнуть все существующие формы правления и передать всю власть в руки народа. Все это хотя и благородный, но чистейшей воды идеализм; я уверена, что такие люди, как Джон или мой покойный отец, которым принадлежит истинная власть, никогда не откажутся от своих богатств и могущества, а эти люди, можно сказать, стоят над правительствами.
Дорис, передай мои наилучшие пожелания и благодарность Луису, поцелуй за меня детей. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, дорогая подруга. Скажи, пожалуйста, Луису, что, если мои дневники не оправдают его ожиданий, он может спокойно отказаться от их опубликования.
Твоя любящая «сестра»
Адди.
Человек листал страницы, как картежник тасует карты. Кое-какие подробности, даты находили живой отклик в его груди.
9 апреля 1824 года
Австралийская сельскохозяйственная компания, одним из директоров которой является Джон, в виде дара получила от министерства колоний обширные участки земли. Джон говорит, что в течение пяти лет таким же образом или в аренду предполагается раздать более семи миллионов акров земли…
4 августа 1831 года
Большой неприятностью для крупных землевладельцев продолжают оставаться скваттеры, которые бродят со своими стадами по пастбищам и захватывают землю. Джон безуспешно пытался убедить Уайтхолл усилить здешний военный гарнизон для борьбы с подобными захватами земли. Официально установленные в 1829 году границы охватывают лишь девятнадцать графств Нового Южного Уэльса, а это двадцать два миллиона акров, но скваттеры держатся за пределами этих границ.
Трудно поверить, но Джейсону уже двадцать один год – так быстро летит время. Он очень похож на своего отца, и по временам, когда я смотрю на него, у меня встает ком в горле…
1 декабря 1834 года
Прошло больше года с того времени, когда Джону сделали операцию. Он утверждает, что чувствует себя вполне здоровым, может быть, чуточку стал старше. Когда мы возобновили наши с ним сексуальные отношения, я вынуждена была порвать с Уильямом Лайтом. Я не верю в целомудрие ни мужчины, ни женщины, но глубоко убеждена, что муж и жена должны сохранять верность друг другу, по крайней мере пока длится их брак. Бедный Уильям отправился в эту долгожданную экспедицию на южное побережье; его задача – тщательно изучить территорию и найти подходящую местность для колонизации.
4 марта 1836 года
Получила письмо от полковника Лайта. Впала в состояние шока, когда узнала, что он назвал новое поселение на юге Аделаида. «Я сказал тебе в Париже, что весь мир должен узнать, как сильно я люблю тебя, Адди. Это моя скромная дань твоей красоте, выражение вечной благодарности за то счастье, которое ты подарила мне, хотя и на короткое время. Когда впоследствии будут называть имя этого города, который, как я надеюсь, станет столицей всего континента, это будет как бы подтверждением моей вечной к тебе любви, моя незабвенная». Я испытываю некоторое облегчение при мысли, что вдову Вильгельма Четвертого зовут Аделаидой. То, что он выбрал себе в супруги женщину столь бесцветную и незначительную, как королева Аделаида, до сих пор является источником недоумения для большинства австралийцев.
Это не ввело, однако, в заблуждение Джона. Не знаю, подозревает ли он о нашей с полковником близости, но если и подозревает, то ничем этого не выказывает. Его единственным откликом на то, как окрестил полковник Лайт новое поселение, было: «Но он же всегда сходил по тебе с ума, дорогая».
28 июня 1838 года
Это памятный день для всего Содружества. День коронации Виктории. Трудно себе вообразить девятнадцатилетнюю девушку правительницей великой империи. Но почему бы и нет? Задай же им перцу, Виктория! Докажи циничным эгоистам мужчинам, что женщины могут делать все то же, что и они, и даже больше. Женщина равно может вести домашнее хозяйство и управлять Британским содружеством.
Человек перелистал всю книгу. «С какой легкостью можно перелистать одним пальцем целую человеческую жизнь!» – печально улыбнувшись, подумал он.
Оторвавшись от чтения, спросил у сидевшего напротив него темнокожего:
– У кого ты взял эту книгу, Эйб?
– У Джона Саттера. А тот, в свой черед, взял ее у этого бродячего подрядчика Джеймса Маршалла, который купил книгу в Нью-Йорке. Я просто глазам своим не поверил, когда увидел ее на столе в его кабинете. Там полки, шкафы, столы – все завалено книгами. Но эта почему-то привлекла мое внимание: «Воспоминания первопоселенки». Я поднял ее, открыл обложку и сразу же увидел портрет Аделаиды.
Крег недоверчиво качнул головой.
– В том, что Адди стала писательницей, есть что-то сверхъестественное. У меня такое чувство, будто разверзлась могила и на свет вышла мертвая женщина. Подумать только, Адди написала книгу.
– В этой книге тебе отведено немало места, – с хитрым видом сказал Абару. – Я должен прочитать эту книгу до конца. Да, приятель, непременно должен.
Крег засмеялся и шутливо погрозил ему кулаком:
– А ну-ка выкатывайся, черный язычник. Хватит тебе тут отсиживать зад, займись-ка лучше делами.
…Крег и Абару пересекли океан осенью 1842 года. Взвалив на спину свои скудные пожитки, они сошли по трапу, чтобы поселиться в Йерба-Буэне.
До мексиканской войны было еще четыре года. Доверчивые мексиканцы охотно принимали американских поселенцев на своих западных территориях, в Калифорнии и Нью-Мексико.
Требовалось только присягнуть на верность мексиканскому правительству и подать заявление на безвозмездное предоставление земли. Алькальд обнял Крега и Эйба, расцеловал их в обе щеки и даже благословил.
Они застолбили участок в сорок акров, который примыкал к Американской реке в долине Сакраменто – здесь находилась одна из самых плодородных территорий в мире.
Одним из их соседей был немец Джон А. Саттер, бывший капитан императорской армии и гражданин Швейцарии. У Саттера было одно из самых крупных землевладений, когда-либо пожалованных иностранцам. Настоящее королевство, которое он назвал Новой Гельвецией и заселил своими рабами: мексиканцами, американцами и другими иммигрантами из всех частей света. Поселение выросло вокруг форта, состоявшего из нескольких домов, складов и укрепленного каменного блокгауза, где население Новой Гельвеции могло укрыться в случае нападения индейцев.
Саттер был добродушным полным человеком среднего возраста, с редеющими уже волосами и красным носом луковицей. Отличный сосед, он бескорыстно помогал Крегу и Абару. Даже присылал своих рабочих во время строительства дома, амбара, подсобных помещений. Они же помогли вспахать землю для посева.
– Вы и опомниться не успеете, как станете такими же богатыми фермерами, как я. Эта земля богаче, чем долина Евфрата. Морковь здесь длиной в ярд. Свекла – величиной с небольшой бочонок. Яблоки – что грейпфруты. А уж какие помидоры! Только нажми – и сок брызнет, как из фонтана. – У Саттера были большие стада коров и прочего скота. Но Крег и Абару решили ограничиться несколькими курами, коровами и свиньями.
Твое письмо доставило большое удовольствие и Джону, и мне. Разумеется, мы слышали о поразительном успехе, которого твой Луис заслуженно достиг в издательском мире.
С трудом верится, что прошло целых шестнадцать лет со времени твоего последнего приезда домой. Домой. Это слово «так ласково звучит на языке», как сказал поэт. [21]Но я забываю, что Австралия уже не твой дом. Отныне ты гражданка Соединенных Штатов. Я ужасно польщена, что Луис вспомнил о дневниках, которые я тщательно вела в течение двадцати пяти лет. Когда я показала Луису выдержки из дневников, я подумала, что его похвалы – всего лишь галантность. Я потрясена его просьбой позволить прочитать все дневники с целью возможной публикации. Не могу выразить свои чувства в словах.
Да, верно, об этой замечательной земле, Австралии, почти ничего не написано. Большинство опубликованных о нас книг посвящено тому, что представляется их авторам странностями этой заморской земли. Почти весь мир представляет себе Австралию такой, какой нарисовал ее капитан Филипс в своих описаниях основанной им в 1788 году колонии. «По ночам поют кукушки, человек на луне стоит вверх ногами, а Рождество справляется в июле».
Как бы там ни было, я высылаю мои многочисленные дневники, упакованные в деревянный ящик, в нью-йоркское издательство Луиса. Он будет в ужасе, когда увидит, какая большая у меня получилась посылка. Когда пишу, я еще более многоречива, чем на словах. Твой брат Джон считает, что у меня самый длинный язык на всем континенте, за исключением, возможно, Кэролайн Чисхолм, а ты знаешь, какими филиппиками она разражается, если ее задеть.
Пора, однако, заканчивать, милая Дорис. Сегодня мы с Кэролайн едем в Сидней встречать еще один корабль с выписанными по почте невестами. Джон здоров, как всегда, поглощен работой. Он, видите ли, не удовлетворен, что он самый богатый и могущественный человек во всей Австралии. Теперь он хочет отправиться на завоевание всего мира.
Джейсон закончил учебу в Англии и теперь в Америке постигает секреты профессии горного инженера – таким образом осуществляется заветная мечта Джона. Джуно занимается миссионерской деятельностью среди туземных племен. В ответ на твой вопрос могу сообщить, что она помолвлена с прекрасным молодым человеком по имени Теренс Трент. Он пламенный либерал, посвятил свою жизнь изучению «Истории классовой борьбы». Учась в европейском университете, он подпал под влияние проповедей молодого либерала, которого, кажется, зовут Карлом Марксом. Теренс мечтает ниспровергнуть все существующие формы правления и передать всю власть в руки народа. Все это хотя и благородный, но чистейшей воды идеализм; я уверена, что такие люди, как Джон или мой покойный отец, которым принадлежит истинная власть, никогда не откажутся от своих богатств и могущества, а эти люди, можно сказать, стоят над правительствами.
Дорис, передай мои наилучшие пожелания и благодарность Луису, поцелуй за меня детей. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, дорогая подруга. Скажи, пожалуйста, Луису, что, если мои дневники не оправдают его ожиданий, он может спокойно отказаться от их опубликования.
Твоя любящая «сестра»
Адди.
Человек листал страницы, как картежник тасует карты. Кое-какие подробности, даты находили живой отклик в его груди.
9 апреля 1824 года
Австралийская сельскохозяйственная компания, одним из директоров которой является Джон, в виде дара получила от министерства колоний обширные участки земли. Джон говорит, что в течение пяти лет таким же образом или в аренду предполагается раздать более семи миллионов акров земли…
4 августа 1831 года
Большой неприятностью для крупных землевладельцев продолжают оставаться скваттеры, которые бродят со своими стадами по пастбищам и захватывают землю. Джон безуспешно пытался убедить Уайтхолл усилить здешний военный гарнизон для борьбы с подобными захватами земли. Официально установленные в 1829 году границы охватывают лишь девятнадцать графств Нового Южного Уэльса, а это двадцать два миллиона акров, но скваттеры держатся за пределами этих границ.
Трудно поверить, но Джейсону уже двадцать один год – так быстро летит время. Он очень похож на своего отца, и по временам, когда я смотрю на него, у меня встает ком в горле…
1 декабря 1834 года
Прошло больше года с того времени, когда Джону сделали операцию. Он утверждает, что чувствует себя вполне здоровым, может быть, чуточку стал старше. Когда мы возобновили наши с ним сексуальные отношения, я вынуждена была порвать с Уильямом Лайтом. Я не верю в целомудрие ни мужчины, ни женщины, но глубоко убеждена, что муж и жена должны сохранять верность друг другу, по крайней мере пока длится их брак. Бедный Уильям отправился в эту долгожданную экспедицию на южное побережье; его задача – тщательно изучить территорию и найти подходящую местность для колонизации.
4 марта 1836 года
Получила письмо от полковника Лайта. Впала в состояние шока, когда узнала, что он назвал новое поселение на юге Аделаида. «Я сказал тебе в Париже, что весь мир должен узнать, как сильно я люблю тебя, Адди. Это моя скромная дань твоей красоте, выражение вечной благодарности за то счастье, которое ты подарила мне, хотя и на короткое время. Когда впоследствии будут называть имя этого города, который, как я надеюсь, станет столицей всего континента, это будет как бы подтверждением моей вечной к тебе любви, моя незабвенная». Я испытываю некоторое облегчение при мысли, что вдову Вильгельма Четвертого зовут Аделаидой. То, что он выбрал себе в супруги женщину столь бесцветную и незначительную, как королева Аделаида, до сих пор является источником недоумения для большинства австралийцев.
Это не ввело, однако, в заблуждение Джона. Не знаю, подозревает ли он о нашей с полковником близости, но если и подозревает, то ничем этого не выказывает. Его единственным откликом на то, как окрестил полковник Лайт новое поселение, было: «Но он же всегда сходил по тебе с ума, дорогая».
28 июня 1838 года
Это памятный день для всего Содружества. День коронации Виктории. Трудно себе вообразить девятнадцатилетнюю девушку правительницей великой империи. Но почему бы и нет? Задай же им перцу, Виктория! Докажи циничным эгоистам мужчинам, что женщины могут делать все то же, что и они, и даже больше. Женщина равно может вести домашнее хозяйство и управлять Британским содружеством.
Человек перелистал всю книгу. «С какой легкостью можно перелистать одним пальцем целую человеческую жизнь!» – печально улыбнувшись, подумал он.
Оторвавшись от чтения, спросил у сидевшего напротив него темнокожего:
– У кого ты взял эту книгу, Эйб?
– У Джона Саттера. А тот, в свой черед, взял ее у этого бродячего подрядчика Джеймса Маршалла, который купил книгу в Нью-Йорке. Я просто глазам своим не поверил, когда увидел ее на столе в его кабинете. Там полки, шкафы, столы – все завалено книгами. Но эта почему-то привлекла мое внимание: «Воспоминания первопоселенки». Я поднял ее, открыл обложку и сразу же увидел портрет Аделаиды.
Крег недоверчиво качнул головой.
– В том, что Адди стала писательницей, есть что-то сверхъестественное. У меня такое чувство, будто разверзлась могила и на свет вышла мертвая женщина. Подумать только, Адди написала книгу.
– В этой книге тебе отведено немало места, – с хитрым видом сказал Абару. – Я должен прочитать эту книгу до конца. Да, приятель, непременно должен.
Крег засмеялся и шутливо погрозил ему кулаком:
– А ну-ка выкатывайся, черный язычник. Хватит тебе тут отсиживать зад, займись-ка лучше делами.
…Крег и Абару пересекли океан осенью 1842 года. Взвалив на спину свои скудные пожитки, они сошли по трапу, чтобы поселиться в Йерба-Буэне.
До мексиканской войны было еще четыре года. Доверчивые мексиканцы охотно принимали американских поселенцев на своих западных территориях, в Калифорнии и Нью-Мексико.
Требовалось только присягнуть на верность мексиканскому правительству и подать заявление на безвозмездное предоставление земли. Алькальд обнял Крега и Эйба, расцеловал их в обе щеки и даже благословил.
Они застолбили участок в сорок акров, который примыкал к Американской реке в долине Сакраменто – здесь находилась одна из самых плодородных территорий в мире.
Одним из их соседей был немец Джон А. Саттер, бывший капитан императорской армии и гражданин Швейцарии. У Саттера было одно из самых крупных землевладений, когда-либо пожалованных иностранцам. Настоящее королевство, которое он назвал Новой Гельвецией и заселил своими рабами: мексиканцами, американцами и другими иммигрантами из всех частей света. Поселение выросло вокруг форта, состоявшего из нескольких домов, складов и укрепленного каменного блокгауза, где население Новой Гельвеции могло укрыться в случае нападения индейцев.
Саттер был добродушным полным человеком среднего возраста, с редеющими уже волосами и красным носом луковицей. Отличный сосед, он бескорыстно помогал Крегу и Абару. Даже присылал своих рабочих во время строительства дома, амбара, подсобных помещений. Они же помогли вспахать землю для посева.
– Вы и опомниться не успеете, как станете такими же богатыми фермерами, как я. Эта земля богаче, чем долина Евфрата. Морковь здесь длиной в ярд. Свекла – величиной с небольшой бочонок. Яблоки – что грейпфруты. А уж какие помидоры! Только нажми – и сок брызнет, как из фонтана. – У Саттера были большие стада коров и прочего скота. Но Крег и Абару решили ограничиться несколькими курами, коровами и свиньями.