Блэйк Стефани. По воле судьбы

   Люк озадаченно воззрился на Тондлона.
   – Вы не понимаете по-китайски, сэр?
   – Я так долго добирался сюда из Америки, что за это время сумел немного выучить язык, но эту фразу я не понимаю.
   – Она означает «Смерть чужеземцу! Да здравствует династия Цин!»
   – Звучит весьма зловеще, – нахмурился Люк. – Фанатизм какой-то. А кто эти люди?
   – Они называют себя боксерами, а красный цвет у них – символ доблести. Они хотят омыть землю Китая красной кровью всех чужеземцев.
   – Никогда о них не слышал. Как ты их назвал – боксеры?
   – Ихэцюань – «Кулак во имя справедливости и согласия», тайное религиозное общество. О его членах и правда мало кто слышал. Но придет время, и весь мир узнает о боксерах. Они прекрасно организованы и бесконечно терпеливы. И они тайно набирают в свои ряды новых членов во всех провинциях. Может пройти десять, двадцать, сорок лет, но когда они будут готовы – да поможет Бог этому миру!
   – А не слишком ли ты мелодраматичен, друг мой? – улыбнулся Люк. – Ты только что сказал «Бог»… А я полагал, что ты магометанской веры.
   – Да, сэр, я магометанин, но Бог – это Бог, как бы его ни называли люди.
   – Прекрасно сказано, Тондлон! А что до этих боксеров, то я полагаю, миссии теперь никакая опасность не грозит, раз она под защитой правительственных войск.
   – Не будьте столь самонадеянны, мистер Каллаган. Есть много людей, скрывающихся от законного возмездия, даже в полиции и армии. И они боятся и уважают боксеров. Понимаете, они утверждают, что их святому делу покровительствуют сами небеса, а потому их не берет ни пуля, ни копье.
   – Что за чушь!
   По лицу Тондлона скользнула загадочная улыбка:
   – Я сам видел кое-какие из их чудес, что они показывали на людях. С десяти шагов стреляли из ружья прямо в грудь добровольцу. Пуля прошла сквозь тело, и даже следа не осталось.
   – Вздор! Ты же умный человек, Тондлон, и веришь в такие фокусы? Да в Америке и Европе сотни людей выступают с такими штучками на сцене и неплохо живут, между прочим. У нас их называют магами.
   – Ах вот как! Да, вы правы. Магия. А вы знаете, как им удается так искусно обманывать массу людей?
   – Да нет, конечно. Я не знаю, как добиваются такой ловкости рук.
   – Вот видите, а что тогда говорить о неграмотных крестьянах, которых обманывают боксеры? Они еще более невежественны, чем их европейские собратья, и принимают за чистую монету все, что им говорят боксеры. Китайцы всерьез верят в магию и небесное покровительство.
   – Им можно только посочувствовать. Но ничего, потихоньку христианские миссионеры развеют все эти детские предрассудки.
   Тондлон в сомнении покачал головой:
   – Не знаю, сэр. Каково было бы вам, если бы полчища китайских миссионеров наводнили Европу и Америку и принялись бы глумиться над вашей Библией и вашим Богом, Его Сыном и Святым Духом, называя их дикарскими суевериями?
   Люк как-то не обратил внимания на то, какое направление начинает принимать их беседа.
   – Послушай, Тондлон, я приехал в Макао отнюдь не для того, чтобы вести теологические дискуссии с такими, как ты.
   Китаец бросил на юношу многозначительный взгляд:
   – С такими, как я, сэр?
   Люк густо покраснел.
   – Ради Бога, извини, Тондлон! Я не имел в виду то, о чем ты подумал.
   – О, конечно, нет, сэр.
   Люк открыл было рот, но тут же закрыл его и промолчал. «Да этот желтый оборванец насмехается надо мной!» – подумал он.
   Чтобы сменить тему, Люк достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и принялся ее листать, пока не отыскал нужную запись. Он протянул открытую страничку Тондлону:
   – Ты знаешь, где находится представительство верховного комиссара Британии? Вот его адрес.
   – Я прекрасно знаю, где это. Прошу вас, следуйте за мной, сэр. Воспользуемся благоприятным случаем и совершим небольшую экскурсию по Макао.
   В голосе своего провожатого Люк снова уловил скрытый сарказм, и ему это не понравилось.
   Как только стало ясно, что Тондлон будет опекать Люка, толпа в мгновение ока рассеялась, чтобы изводить других пассажиров, продолжавших высаживаться с корабля на пристань.
   – Ну что ж, сэр, позвольте ваш багаж. – Тондлон подхватил тяжеленный саквояж, одним плавным движением водрузил его себе на голову и величаво зашагал по узкой, запруженной народом улочке, придерживая массивную ношу одним лишь указательным пальцем.
   Рассмеявшись, Люк заторопился следом:
   – Замечательно! Сомневаюсь, что смог бы протащить его на голове хотя бы сто футов.
   – Между прочим, вы у себя на Западе, несмотря на все деловые и культурные достижения, все еще не можете решить многие проблемы повседневной жизни.
   Люк все сильнее поражался многосторонности знаний этого жителя Востока и его совершенному владению английским языком. Правда, время от времени, то ли обдуманно, то ли случайно, он вдруг переходил на ломаную английскую речь, что, собственно, и должен был ждать от него всякий заезжий европеец.
   Какое-то время они шли молча, а затем Тондлон остановился перед входом в почерневший от пыли и сажи сомнительного вида дом без единого окна в глинобитных стенах.
   – Это место стоит того, чтобы сюда заглянуть, сэр. Пойдемте.
   Они вошли, и после яркого солнечного света Люк на какое-то время просто-напросто ослеп. Вскоре глаза его привыкли к царившей внутри полутьме, и он разглядел, что они находятся в длинной, узкой комнате с тянущимися вдоль обеих стен ярусами узких деревянных нар. То там, то здесь неверным светом мигали горящие свечи или масляные лампы. На нарах вповалку лежали мужчины, женщины, дети, и сперва Люку показалось, что все спят – так неподвижно они лежали.
   Тондлон взял свечу и поднес ее поближе к одному из лежащих. Это был дряхлый, истощенный старик китаец. Лежал он на таком омерзительно грязном и изодранном тряпье, что в далекой Америке ни одна хоть немного уважающая себя кошка или собака и близко бы не подошла к такой постели. Люк в ужасе смотрел на распростертый перед ним в буквальном смысле слова скелет, обтянутый пергаментной, иссохшей кожей.
   Юноша поймал взгляд старика и почувствовал, как у него на голове шевелятся волосы. Глаза живой мумии были полны такой неизбывной боли, ужаса, отчаяния и безнадежности, что не привидится и в самом страшном ночном кошмаре.
   – Уйдем отсюда!.. – прерывающимся и вдруг охрипшим голосом выговорил Люк и заспешил к выходу.
   Вытащив из нагрудного кармана пиджака носовой платок, он прижал его к носу и рту, чтобы хоть как-нибудь защититься от невыносимой вони испражнений, мочи, блевотины и какого-то тошнотворно сладковатого незнакомого запаха, который он счел за опиум. Тондлон подтвердил его догадку.
   – Наследство, доставшееся нам от белых братьев, что живут за дальними морями, – бесстрастно заметил он.
   Люк промолчал, и они двинулись дальше. Пройдя примерно четверть мили, Тондлон повернул налево и минут через десять вывел Люка на городскую площадь. В глаза юноше бросилась царившая вокруг оживленная суета. В центре площади возвышался деревянный помост, вокруг которого с едва скрываемым нетерпением слонялись люди. Они громко переговаривались друг с другом и смеялись в явном предвкушении предстоящего развлечения.
   – Что здесь происходит? – поинтересовался Люк у Тондлона.
   – Нечто, чему вам, сэр, я уверен, никогда не доводилось быть свидетелем. Мы немного задержимся здесь.
   С этими словами китаец снял саквояж Люка с головы и осторожно поставил его на землю у своих ног.
   – Это какое-то зрелище? Песни? Пляски?
   – Можно сказать, что зрелище, но без песен и плясок, – едва заметно улыбнулся Тондлон.
   Из дверей дома, стоявшего на противоположной стороне площади, появились несколько человек и неспешно двинулись к помосту. Людское море возбужденно заволновалось. Шум усилился.
   – Это еще что за чертовщина? – воскликнул Люк, когда вновь пришедшие один за другим поднялись на помост.
   Он недоуменно разглядывал двух огромных мужчин, облаченных в одинаковые голубые куртки, черные штаны и тяжелые кожаные сапоги с меховыми отворотами. Из-за широких ремней торчали ножи, пистолеты и еще какое-то оружие. Похоже, они сопровождали пять юных девушек. Вокруг бедер каждой из них был небрежно обмотан кусок цветастой материи. Узенькие ленты едва прикрывали нагие груди.
   – Кто это? – озадаченно спросил Люк.
   – Торговцы невольницами, сэр.
   – Ты же не имеешь в виду… – Люк в ужасе уставился на Тондлона.
   – Да. Вы их, кажется, называете белыми рабынями. Я не ошибся, сэр?
   – Это возмутительно! Какой позор! – возмущенно воскликнул Люк. – А куда смотрят власти? Они что, не могут пресечь это безобразие?
   – Полагаю, что могут, если захотят. – Лицо Тондлона было бесстрастным, как маска Будды. – Дело в том, сэр, что европейцы, в чьих руках находится почти вся торговля на побережье, молчаливо дали понять, что торговать такого рода товаром выгодно и поэтому хорошо для всех. Это утихомирило скотов, которые занимаются работорговлей. Они стали более терпимы к чужакам, которые устанавливают свои законы на священной земле Китая. И потом это настоящая помощь многострадальному китайскому народу – меньше голодных ртов. Кроме того, – горько добавил он, – не забывайте о тех благах, что ждут этих девиц, от одного жалкого вида которых сейчас разрывается сердце. Когда они попадут в Калифорнию, то окажутся в прекрасных домах, с обильной едой, и платить им будут отнюдь не один жалкий юань в день. И за все это от них лишь потребуется дарить утешение и любовные радости самым уважаемым гражданам Сан-Франциско.
   – Их что, продают в дома терпимости на побережье? – Люка переполняло такое отвращение, что тошнота подступала к горлу.
   – Еще один пример гуманности и великодушия западной цивилизации, – потупив глаза, вздохнул Тондлон.
   Люк раздраженно поджал губы и резко повернулся к китайцу:
   – Послушай-ка, Тондлон, может быть, хватит? Я устал от твоего саркастического острословия! Большинство людей на Западе глубоко сожалеют о том, что здесь творится, – безжалостная эксплуатация, захват земель, колонизация… Возьми те же Соединенные Штаты. Они посылают своих граждан в Китай и другие отсталые страны с одной-единственной целью – помочь людям, дать им европейское образование и научить более умело вести хозяйство, чтобы жизнь несчастных стала лучше.
   – Кто в этом сомневается, сэр? Да вот взять хотя бы вас. Я знаю, что ваши намерения искренние и честные. Вы приехали на Восток только для того, чтобы учить и воспитывать нас.
   – Думаю, будет лучше, если ты проводишь меня к британскому комиссару. – Люк бросил взгляд в сторону помоста, где уже начался постыдный торг.
   Один из работорговцев предлагал свой товар, словно это была не женщина, а призовая молодая кобыла. Для начала он сорвал ленту, прикрывавшую ее грудь. Темноглазая девушка с длинными черными волосами стыдливо попыталась прикрыть маленькие груди ладонями, но он грубо отбросил ее руки и с похотливой ухмылкой обратился к толпе.
   – Он говорит, что женщины с маленькими грудями стоят хороших денег, – перевел Тондлон. – Когда они понесут, груди становятся полными и крепкими, а не висят до пояса, как коровье вымя.
   Торговец грубо сорвал кусок материи с бедер девушки, и та попыталась прикрыть лоно руками. Мужчина отбросил ее руки и накрыл низ ее живота своей здоровенной пятерней.
   – Он говорит, что она девственница.
   Для подтверждения своих слов торговец втиснул свой толстый палец между ее судорожно сжатых бедер. Толпа разразилась громким хохотом и криками одобрения.
   – Боже мой! Неужели никто не вмешается? – не выдержал Люк и отвернулся с белым как мел лицом.
   – Вы думаете, кому-то есть до этого дело, сэр?
   И они продолжили свой путь, пробираясь среди бесчисленных ручных тележек и ларьков уличных разносчиков, которые рядами теснились по обеим сторонам извилистой улочки.
   Покупателей было очень много, казалось, они собрались сюда со всех концов света. Турок в феске отчаянно торговался из-за кучки необработанных самоцветов. Англичанин в пробковом шлеме постоянно повышал цену, стремясь выторговать у высокомерного немца набор золотых и серебряных ножей. Здесь каждый соперничал с каждым, чтобы купить подешевле драгоценности, золото, специи, знаменитый китайский шелк и поделки местных кустарей.
   В конце концов они добрались до ворот резиденции комиссара. Она располагалась на одной из городских окраин – маленький белый домик в георгианском стиле, окруженный высокой железной оградой. Дом утопал в зелени пышно разросшихся кустов сирени, роз, боярышника. В отдалении дарили свою тень несколько английских кленов. Этот дом и примыкавшая к нему территория казались странно неуместными здесь, в таинственном, экзотическом Макао. Сбоку от входных ворот, в небольшой деревянной сторожевой будке, стоял английский морской пехотинец в парадной форме. Увидев подходившего Люка, он предупреждающе передернул затвор винтовки.
   – Я полагаю, комиссар ожидает моего прихода, – обратился к часовому юноша.
   – Так точно! – с заметным ирландским акцентом ответил часовой. – Вы, должно быть, священник, святой отец Каллаган?
   Люк пару секунд раздумывал, стоит ли объяснять моряку разницу между священником-мормоном и посвященным в духовный сан церковным священнослужителем, но решил, что это будет слишком сложно и неуместно. Вздохнув, он ответил:
   – Да, я этот самый священник.
   – Проходите, сэр.
   Люк повернулся к Тондлону:
   – Ну что ж, пришло время попрощаться. Должен признаться, твоя компания и наши беседы доставили мне истинное удовольствие.
   – Я тронут до глубины души, святой отец Каллаган. – Китаец молча показал глазами на часового и заговорщицки подмигнул.
   Люк улыбнулся и протянул руку. Тондлон крепко ее пожал.
   – Сколько я тебе должен, Тондлон?
   – Ни юаня, сэр. Я помогал вам не ради денег, сэр.
   – Это делает тебе честь, Тондлон, но я не могу принять такое бескорыстие. – Люк вытащил из кармана пригоршню мелочи и скомканных банкнот. – Держи, я не силен в местных деньгах. Возьми столько, во сколько сам оцениваешь свой труд.
   Тондлон шагнул назад и протестующе выставил перед собой ладони.
   – Я не могу принять ваши деньги. – На лице у него появилось задумчивое выражение. – Я могу принять от вас только одну вещь.
   – Что же это за вещь?
   – Наймите меня. Позвольте мне отправиться с вами в миссию, я буду, как вы говорите, вашим подручным. Тондлон очень многое умеет делать, а вам в любом случае потребуется переводчик, если вы намерены работать среди наших людей. Кроме этого, я замечательно готовлю, прибираю и шью. – Он ухмыльнулся. – Правда, мне нетрудно подыскать вам девушку, которая кроме всего прочего сможет помочь вам и в этом.
   Люк от души расхохотался:
   – Ну и пройдоха же ты, Тондлон! Я искренне ценю твое предложение, но, к сожалению, не могу себе позволить такую роскошь, как слуга.
   – Тондлон совсем дешевый. Намного дешевле, чем жена. И еще, я буду вашим телохранителем. – Он похлопал ладонью по длинному ножу у себя за поясом. – Тондлон – могучий боец, и если он будет путешествовать вместе с вами, то бандиты вас пальцем не тронут.
   Это прозвучало весьма убедительно, особенно после разговоров о кишащих вокруг негодяях и их кровожадных призывах «Смерть чужеземцам!».
   – Мне надо подумать, Тондлон. Как говорится, утро вечера мудренее. Ты можешь подойти сюда завтра утром, часам, скажем, к семи? Тогда я и дам тебе ответ.
   – Тондлон будет здесь в шесть.
   – Хватит меня доводить этим своим «Тондлон»! – покачал головой Люк. – Как будто ты какой-то кули или рикша!
   Тондлон, беспрерывно кланяясь, продолжал почтительно пятиться назад. В глазах у него плясали веселые огоньки.
   – Тондлон приносит нижайшие извинения. Да, святой отец Каллаган, сэр. Быть тут в шесть утра.
   Он повернулся и ленивой трусцой припустил по пыльной улице. Люк с улыбкой смотрел ему вслед.
   – Диковинный малый, верно, сэр? – заметил морской пехотинец.
   – Макао вообще диковинное место.
   – Чтоб мне провалиться! Вот это уж точно! По правде сказать, жду не дождусь, когда закончится срок моей службы.
   – Подозреваю, что буду хотеть того же, если задержусь здесь надолго.
   Люк прошел в ворота и, волоча за собой нескладный саквояж, заковылял по гравию подъездной аллеи к дому. А не взгромоздить ли саквояж на голову, как это делал Тондлон, подумалось ему. Но он решительно отбросил эту мысль. Не дай Бог увидят, какими глупостями он занимается.

Глава 3

   Судно, которое должно было довезти Люка до миссии в верховьях реки, оказалось низко сидящей в воде, неповоротливой и грязной китайской джонкой. Ее приводили в движение странного вида перепончатый парус, скрепленный многочисленными поперечными бамбуковыми рейками, и два гребца на корме.
   Если поначалу Люк еще сомневался, стоило ли брать с собой Тондлона, то, оказавшись на борту джонки, возблагодарил Бога за своего попутчика. Ни шкипер, ни матросы не понимали ни слова по-английски. Все трое с угрюмым видом бросали на миссионера в безупречно белой одежде откровенно враждебные взгляды.
   Как только джонка отвалила от пристани, Тондлон обратился к капитану с суровой тирадой, сопровождая чуть ли не каждое свое слово угрожающими жестами. В заключение он выразительно похлопал по торчащему из-за пояса ножу и выразительно провел ребром ладони по горлу. Низкорослый китаец испуганно отпрянул и, умоляюще выставив перед собой ладони, что-то торопливо залопотал. Потом повернулся и обрушил потоки брани на своих матросов. В мгновение ока был поднят парус, и гребцы истово заработали короткими веслами, выводя джонку на середину реки, на стремнину.
   – Что ты ему сказал? – спросил Люк.
   – Я просто предупредил, что, если он со своими прихвостнями сговорился с речными бандитами и собирается завлечь нас в засаду, я всем троим вырежу сердца и скормлю рыбам.
   – Должен признаться, мой друг, ты не являешься образцом тактичности! – рассмеялся Люк. – Однако под твоей опекой я чувствую себя намного спокойнее, чем если бы плыл сейчас один.
   Тондлон осклабился и отвесил церемонный поклон:
   – Достопочтенный святой отец может спокойно отдыхать, зная, что Тондлон позаботится о нем, пока он будет в Китае.
   – Тондлон слишком многое считает само собой разумеющимся. Я никогда не говорил, что нанял его на постоянную работу.
   – Тондлон спокоен. Тондлон сам сделает себя, как вы говорите, незаменимым.
   – Как вы говорите? – приподняв брови, переспросил Люк. – Мы вчера договорились покончить с этим ломаным английским. Я не удивлюсь, если на самом деле ты говоришь на моем родном языке лучше меня. Кстати, где ты выучился английскому?
   – Моя мать принадлежала к высшей касте, – ответил китаец со сдержанной гордостью. – Чистокровная Цин. Дальняя родственница самого Гуан Су. В возрасте двенадцати лет ее выкрал один военачальник, который сам был прямым потомком одного из участников похода Марко Поло. За прошедшие столетия смешанных браков в нашей семье было много, – печально улыбнулся Тондлон. – Так что во мне немало чужестранной крови – пожалуй, стольких племен, сколько притоков у Янцзы.
   – Я так и думал! – рассмеялся Люк. – А что случилось с твоей матерью после похищения?
   – То, чем такие дела обычно и заканчиваются. Этот военачальник изнасиловал ее, и перед вами стоит плод этого действия, – равнодушно ответил Тондлон, как будто речь шла о поездке его матери на отдых к морю.
   – Господи помилуй! Несчастная женщина!
   – Да не так чтобы очень уж и несчастная. В результате все для матери обернулось даже неплохо. Военачальник через какое-то время сбыл ее директору Ост-Индской компании, и мы поселились в роскошном особняке в Гонконге. Полковник Болтон оказался порядочным человеком и сделал все от него зависящее, чтобы превратить меня в настоящего европейца. Он даже предложил официально усыновить меня. У него бы все получилось, но тут разразилась «опиумная» война. – Тондлон сжал губы, и впервые за время их знакомства Люк увидел, с каким трудом тот сдерживает рвущиеся наружу чувства. – Когда я увидел, каким жестоким и безжалостным победителем оказалась Англия, как она втоптала мою родину в грязь, наплевала ей в лицо, унизила мой народ и попрала его достоинство, я понял, что мое место – в Китае и всегда будет здесь. Нет, мистер Каллаган, я вовсе не горжусь тем, что в моих жилах течет толика крови белого человека.
   Люк ничего не ответил, и они остались молча сидеть, задумчиво глядя на струящуюся за бортом воду.
   По обеим сторонам медленно проплывали однообразные желтовато-серые равнины. В отдалении виднелись цепи обрывистых, скалистых гор. Берега спускались к реке широкими пологими террасами. Босые мужчины, женщины и дети, закатав штанины до колен, работали на рисовых полях. Когда Люк начал было возмущаться, Тондлон возразил ему:
   – У нас в Китае каждый клочок земли должен быть обработан. Людям надо есть.
   – Прошлой ночью я долго не мог заснуть. Слишком много впечатлений, к тому же сказалась усталость от долгого плавания… Так что я провел несколько часов, перелистывая словарь и учебник китайского языка. Я понимаю, что, возможно, перевел неверно, но твое имя означает…
   – Большая репа. Вы перевели совершенно точно. – Тондлон был явно польщен. – Это не имя, а прозвище. Так меня прозвали ребята в деревне, где я вырос. Я всегда был выше и тяжелее обычного китайского ребенка, да и взрослого китайца тоже. Тот мой далекий европейский предок был, должно быть, настоящим верзилой.
   – Надо же, Большая Репа… Забавно!
   – Мне это прозвище нравится. Я давно перестал пользоваться своим настоящим именем. В этом у нас перед вами, европейцами, неоспоримое преимущество. Вас крестят и дают имя, которым вы обязаны зваться до конца своих дней. Что про вас подумают, если, вернувшись в Америку, вы заявите: «С этого дня зовите меня не Люк Каллаган, а Большая Репа»?
   – Вне всякого сомнения, упрячут меня в психушку.
   – В сумасшедший дом? Конечно. Здесь, в Китае, мы очень терпимы ко всякого рода чудачествам. Даже к тем, кого по вашим европейским меркам давно сочли бы недоумками или безумцами, относятся с особой симпатией и даже уважением.
   – Как ты справедливо заметил вчера, западная культура несовершенна во многих отношениях, – кивнул Люк. – Белый человек никогда не славился человеколюбием по отношению к другим народам. Он прославился прямо противоположным. Я принадлежу к людям, которые пытаются хоть как-то это исправить, честно исполняя наш миссионерский долг.
   Тондлон положил руку на плечо Люка и с улыбкой сказал:
   – Я просто уверен, мистер Каллаган, что вы обладаете большим человеколюбием и преисполнены самых добрых намерений по отношению к людям, какого бы племени они ни были.
   – Ну что ж, спасибо на добром слове, Тондлон. Мне особенно лестно услышать это именно от тебя.
   Темные глаза китайца были непроницаемы.
   – Мистер Каллаган, я говорю только лично о вас. Отнюдь не все ваши приятели-миссионеры вызывают у меня такую же симпатию и уважение.
   – Тогда это лестно вдвойне. – Люк поднялся на ноги и потянулся. – Сидеть на этой лавке просто невыносимо. Ощущение такое, будто мне пропилили зад до кости. Пожалуй, пойду сосну немного на палубе. Что-то мне, честно говоря, нездоровится.
   – Отдохните, отдохните! – подмигнул Тондлон. – А я посторожу, чтобы эти желтые черти не полоснули вас ножом по горлу и не кинули за борт.
   – Мне не всегда нравятся твои шуточки, – сухо заметил Люк, укладываясь в тени паруса на соломенную циновку.
   Люк проспал целых шесть часов. День уже начал клониться к вечеру, когда Тондлон разбудил его.
   – Мы подплываем к миссии. Через полчаса причалим.
   Люк широко зевнул и сладко потянулся:
   – Надо же, во рту все пересохло, будто песку наелся. Здесь есть вода?
   – Есть, но я бы не советовал вам пить ее. В этом году повсюду гуляют холера и тиф. Выпейте лучше вот это. – Тондлон вытащил из своего парусинового заплечного мешка бутылку китайского вина и протянул ее Люку.
   Юноша откупорил ее, поднес ко рту и сделал приличный глоток. Скривившись, он посмотрел на бутылку.
   – Господи! Чем ты меня напоил? Не вино, а прямо щелок какой-то!
   Тондлон рассмеялся и, в свою очередь, глотнул из бутылки.
   – Очень помогает пищеварению и убивает всех микробов, не говоря уж о том, что это лучшая защита от беса.
   Миссия располагалась на склоне холма. Вокруг расстилались бесконечные рисовые поля. Длинное прямоугольное здание из красного кирпича бросалось в глаза уже издалека. Его плоская крыша и весь в каннелюрах парапет делали миссию скорее похожей на форт, чем на мирное прибежище для отдохновения и молитвы.
   Когда джонка осторожно направилась к берегу, крестьяне на рисовых полях прервали работу и с любопытством уставились на приближающееся судно. Из дверей миссии вышли два человека и стали спускаться по склону холма к пристани. Приглядевшись, Люк увидел, что это мужчина и женщина, облаченные в одинаковые восточные одеяния из белого шелка.
   Когда до берега оставалось не более ста футов, шкипер обратился к Тондлону. Тот перевел его слова Люку:
   – Ближе он подойти не может – боится сесть на мель. Нам придется добираться до берега вброд.
   Он вскинул на плечо свой мешок и взялся за саквояж Люка.