Страница:
Он ушел за кулисы, и занавес взвился, знаменуя начало исторической драмы, которой было суждено затмить тривиальную комедию на сцене.
Все случилось так быстро, что публика в зрительном зале была полностью ошарашена и парализована последовавшими событиями. Многие сначала решили, что то, что произошло, было частью спектакля.
Лора Кин только что произнесла свою реплику, вызвавшую у зрителей взрыв смеха. Майра, все время представления вертевшая головой, чтобы разглядеть, что делается в президентской ложе и в тайной надежде увидеть «его», снова повернула голову. К ее изумлению, молодой человек с темными пышными волосами и длинными развевающимися усами стоял у бортика президентской ложи, размахивая кинжалом и восклицая «Sic semper tyrannis!». [2]
Миссис Линкольн и мисс Харрис вскрикнули, а майор Ратбоун прыгнул и схватил незнакомца. Неизвестный полоснул его кинжалом по руке, оттолкнул с почти невероятной ловкостью и быстротой, дающимися только долгой практикой и тренировками, перепрыгнул через балюстраду с явным намерением легко опуститься на сцену. Но, когда он отталкивался от перил, шпора на его сапоге запуталась в одном из флагов, и он тяжело плюхнулся, ударившись о край сцены и раздробив при этом ногу. В то время как зрители, актеры и вспомогательный персонал пребывали в оцепенении и молчании, так и не услышав рокового выстрела и все еще не осмыслив произошедшего, убийца поднялся и, волоча раздробленную ногу, скрылся со сцены.
В одну ночь город Вашингтон перешел от эйфории и восторга празднества к состоянию национального траура. Полковник Каллахан проводил дочерей до дома, находившегося на окраине города, и тотчас же вернулся обратно. Он присутствовал при выпуске военным министром Стэнтоном последнего бюллетеня о состоянии здоровья президента, так отчаянно, но тщетно боровшегося за жизнь.
«Президент Линкольн скончался сегодня утром в семь часов двадцать две минуты».
Стэнтон продолжал: «Джентльмены, наши источники информации не бездействовали в эти ужасные часы после того, как прошлой ночью в президента выстрелили в театре Форда. Нам стало известно, что убийство президента Линкольна было только частью разветвленного заговора, ставившего целью убить вице-президента Джонсона, государственного секретаря Сьюарда, генерала Гранта и других членов кабинета и погрузить Соединенные Штаты в состояние анархии. Идея заговора зародилась в ущербном мозгу известного вашингтонского актера Джона Уилкса Бута, лично выстрелившего в голову президенту.
В два часа ночи секретными службами военного министерства были задержаны заговорщики в местном пансионе некоей миссис Мэри Саррет… Джон Уилкс Бут и его правая рука Дэвид Хэролд пока что сумели скрыться, переправившись через реку Потомак, но даю вам слово, что они недолго останутся на свободе».
Военный министр сдержал слово, и через одиннадцать дней, двадцать шестого апреля, подразделение из двадцати восьми солдат под командой Конджера выследило Бута в заброшенном амбаре на ферме мистера Гаррета. Они окружили амбар и предъявили ультиматум двум беглецам, предложив им сдаться. Хэролд согласился. Но Бут до конца вел себя вызывающе. Даже после того как по приказу Конджера амбар был подожжен, он стоял в открытой двери, размахивая пистолетом. Потом сержант Бостон Корбетт совершил то, что позже некоторыми было сочтено актом милосердия: он вскинул винтовку, прицелился и выстрелил убийце в голову.
В июле того же года полковник Патрик Каллахан объявил своей семье:
– Официально вам сообщаю, что меня, Фила Шеридана и Джорджа Кастера переводят в Техас. Я буду служить под началом Кастера в Мичиганском кавалерийском полку.
Уэнди и Сьюзен пришли в ужас.
– Техас! – воскликнула старшая из сестер. – Техас – такое убогое место. И все там первобытное. Там нет ничего, кроме пустыни и дикарей.
– На этот счет ты права. Там мили и мили нетронутой пустыни, где летом обычно температура долгие дни не опускается ниже сорока градусов. К тому же Техас изобилует свирепыми индейцами. Теперь недостаточно держать в узде апачей, сиу, команчей и шайеннов. Нам придется еще иметь дело и с мексиканцами. Армейские разведчики в Мехико-Сити сообщают, что император Максимилиан страдает мегаломанией и мечтает о восстановлении мексиканского владычества в Техасе.
– Все это просто ужасно, – пожаловалась Сьюзен. – Для меня смерть милее, чем переезд в Техас.
Майра молчала. Каллахан посмотрел на свояченицу Тилли Ньюстром:
– А ты что скажешь, Тилли?
Она вздохнула:
– Мне жаль, Патрик, но я не могу сопровождать вас туда. Моя кузина Мод и ее две девочки переезжают сюда из Нью-Йорка. Мод в прошлом месяце потеряла на войне мужа. Если мы с ней объединим свои средства, то у нас будет славный дом.
Каллахан кивнул и теперь молча переводил взгляд с Уэнди на Сьюзен.
– Если я полностью обеспечу вашу с Мод жизнь, согласишься ли ты оставить у себя в Мэриленде Уэнди, Сьюзен и Майру?
В глазах тетушки Тилли заблестели слезы, и она заломила руки.
– Соглашусь? Да ты и не представляешь, каким облегчением это будет для меня! Эти девочки мне как собственные дочери, и, если бы я позволила им уехать в эти дикие края, сердце мое обливалось бы кровью.
Уэнди и Сьюзен едва удержались, чтобы не заплясать от радости, и принялись по очереди обнимать тетку и отца.
– О! Спасибо, папочка! Спасибо, тетя Тилли!
Майра продолжала хранить молчание, пока наконец полковник Каллахан не обратил к ней взгляд в ожидании ответа.
– Ну, юная леди, а у тебя есть что сказать?
Майра откашлялась и ответила своим обычным небрежным тоном:
– О, я не оставлю тебя, папочка. В конце концов кто-то должен присматривать за тобой. Как говорит тетя Тилли, мужчины так беспомощны, если рядом нет заботливой женской руки, чтобы содержать их дом в порядке и создавать им нормальные условия жизни. Откровенно говоря, мысль отправиться в такое отдаленное место, как Техас, представляется мне очень заманчивой. Это так экзотично. И там бескрайние открытые пространства, по которым можно скакать на Дьяволе. А индейцы! О нет! Я ни за что на свете не упущу такой возможности. Когда мы отправляемся?
– Мы должны отбыть через две недели.
– В таком случае мне надо купить кое-что из одежды, например, костюм для верховой езды. Мне кажется маловероятным, что женская одежда в Техасе изобилует пуговицами, бантами и оборками. Мне понадобятся рабочие штаны, рубашки и сапоги и одна из этих мексиканских шляп – сомбреро с широкими полями.
В ту ночь три сестры, завернувшись в широкие ночные рубашки и укутавшись в шали, сидели, скрестив ноги, на постели Майры, погруженные в девичью болтовню. Каким-то образом скорый отъезд Майры сблизил их больше, чем вся их предшествующая жизнь.
– Я никогда не думала, что смогу тебе это сказать, постреленок, – начала Уэнди, – но, похоже, я буду ужасно скучать по тебе.
– Я тоже.
Сьюзен придвинулась ближе и обхватила Майру за плечи.
На глаза Майры навернулись слезы.
– Я чувствую то же самое. А ведь, знаете, мы трое никогда до сих пор не расставались. У меня такое ощущение, будто я лишилась части тела, какого-то органа. Знаешь, Уэнди, втайне я всегда смотрела на тебя снизу вверх и, может быть, даже чуточку завидовала тебе. И не важно, что по временам я вела себя чудовищно.
Сьюзен с благосклонной улыбкой взирала на них.
– Дело в том, сестренки, что мы любим друг друга. Возможно, это не проявляется в нашей повседневной жизни, но глубоко внутри мы все чувствуем одно и то же. Мы очень любим друг друга.
– Любим! – подхватили Уэнди и Майра, и все трое рассмеялись, счастливые вновь обретенной близостью.
Оставшись в одиночестве в своем кабинете, полковник Каллахан мелкими глотками цедил бурбон и размышлял о том, что сказала Майра.
«В конце концов кто-то ведь должен присматривать за тобой, папочка. Как говорит тетя Тилли, мужчины беспомощны, если рядом нет заботливой женской руки…»
– Тилли права, – сказал он, обращаясь к своей дорогой почившей жене. Он обратил взгляд к небесам. – С тех пор, как ты меня покинула, дорогая, я как корабль без руля и ветрил.
Майра была точной копией своей матери. Она походила на нее и внешностью, и характером. Да, Майра будет для него утешением и опорой в безлюдных прериях Техаса. Патрик Каллахан нежно любил всех своих дочерей, но Майра занимала особое место в его сердце, хотя ее упрямство, своеволие и неженская твердость и решительность постоянно раздражали его. Ладно, успокаивал он себя, через несколько лет она созреет для брака. Он печально улыбнулся. Бог в помощь тому бедняге, кто на ней женится. Это должен быть человек особого склада, чтобы справиться с таким чертенком, как Майра.
Он прикрыл рукой слезящиеся глаза. Несмотря на скорбь по усопшей жене, полковник Каллахан считал себя счастливым человеком.
Воистину круг замкнулся.
Глава 3
Все случилось так быстро, что публика в зрительном зале была полностью ошарашена и парализована последовавшими событиями. Многие сначала решили, что то, что произошло, было частью спектакля.
Лора Кин только что произнесла свою реплику, вызвавшую у зрителей взрыв смеха. Майра, все время представления вертевшая головой, чтобы разглядеть, что делается в президентской ложе и в тайной надежде увидеть «его», снова повернула голову. К ее изумлению, молодой человек с темными пышными волосами и длинными развевающимися усами стоял у бортика президентской ложи, размахивая кинжалом и восклицая «Sic semper tyrannis!». [2]
Миссис Линкольн и мисс Харрис вскрикнули, а майор Ратбоун прыгнул и схватил незнакомца. Неизвестный полоснул его кинжалом по руке, оттолкнул с почти невероятной ловкостью и быстротой, дающимися только долгой практикой и тренировками, перепрыгнул через балюстраду с явным намерением легко опуститься на сцену. Но, когда он отталкивался от перил, шпора на его сапоге запуталась в одном из флагов, и он тяжело плюхнулся, ударившись о край сцены и раздробив при этом ногу. В то время как зрители, актеры и вспомогательный персонал пребывали в оцепенении и молчании, так и не услышав рокового выстрела и все еще не осмыслив произошедшего, убийца поднялся и, волоча раздробленную ногу, скрылся со сцены.
В одну ночь город Вашингтон перешел от эйфории и восторга празднества к состоянию национального траура. Полковник Каллахан проводил дочерей до дома, находившегося на окраине города, и тотчас же вернулся обратно. Он присутствовал при выпуске военным министром Стэнтоном последнего бюллетеня о состоянии здоровья президента, так отчаянно, но тщетно боровшегося за жизнь.
«Президент Линкольн скончался сегодня утром в семь часов двадцать две минуты».
Стэнтон продолжал: «Джентльмены, наши источники информации не бездействовали в эти ужасные часы после того, как прошлой ночью в президента выстрелили в театре Форда. Нам стало известно, что убийство президента Линкольна было только частью разветвленного заговора, ставившего целью убить вице-президента Джонсона, государственного секретаря Сьюарда, генерала Гранта и других членов кабинета и погрузить Соединенные Штаты в состояние анархии. Идея заговора зародилась в ущербном мозгу известного вашингтонского актера Джона Уилкса Бута, лично выстрелившего в голову президенту.
В два часа ночи секретными службами военного министерства были задержаны заговорщики в местном пансионе некоей миссис Мэри Саррет… Джон Уилкс Бут и его правая рука Дэвид Хэролд пока что сумели скрыться, переправившись через реку Потомак, но даю вам слово, что они недолго останутся на свободе».
Военный министр сдержал слово, и через одиннадцать дней, двадцать шестого апреля, подразделение из двадцати восьми солдат под командой Конджера выследило Бута в заброшенном амбаре на ферме мистера Гаррета. Они окружили амбар и предъявили ультиматум двум беглецам, предложив им сдаться. Хэролд согласился. Но Бут до конца вел себя вызывающе. Даже после того как по приказу Конджера амбар был подожжен, он стоял в открытой двери, размахивая пистолетом. Потом сержант Бостон Корбетт совершил то, что позже некоторыми было сочтено актом милосердия: он вскинул винтовку, прицелился и выстрелил убийце в голову.
В июле того же года полковник Патрик Каллахан объявил своей семье:
– Официально вам сообщаю, что меня, Фила Шеридана и Джорджа Кастера переводят в Техас. Я буду служить под началом Кастера в Мичиганском кавалерийском полку.
Уэнди и Сьюзен пришли в ужас.
– Техас! – воскликнула старшая из сестер. – Техас – такое убогое место. И все там первобытное. Там нет ничего, кроме пустыни и дикарей.
– На этот счет ты права. Там мили и мили нетронутой пустыни, где летом обычно температура долгие дни не опускается ниже сорока градусов. К тому же Техас изобилует свирепыми индейцами. Теперь недостаточно держать в узде апачей, сиу, команчей и шайеннов. Нам придется еще иметь дело и с мексиканцами. Армейские разведчики в Мехико-Сити сообщают, что император Максимилиан страдает мегаломанией и мечтает о восстановлении мексиканского владычества в Техасе.
– Все это просто ужасно, – пожаловалась Сьюзен. – Для меня смерть милее, чем переезд в Техас.
Майра молчала. Каллахан посмотрел на свояченицу Тилли Ньюстром:
– А ты что скажешь, Тилли?
Она вздохнула:
– Мне жаль, Патрик, но я не могу сопровождать вас туда. Моя кузина Мод и ее две девочки переезжают сюда из Нью-Йорка. Мод в прошлом месяце потеряла на войне мужа. Если мы с ней объединим свои средства, то у нас будет славный дом.
Каллахан кивнул и теперь молча переводил взгляд с Уэнди на Сьюзен.
– Если я полностью обеспечу вашу с Мод жизнь, согласишься ли ты оставить у себя в Мэриленде Уэнди, Сьюзен и Майру?
В глазах тетушки Тилли заблестели слезы, и она заломила руки.
– Соглашусь? Да ты и не представляешь, каким облегчением это будет для меня! Эти девочки мне как собственные дочери, и, если бы я позволила им уехать в эти дикие края, сердце мое обливалось бы кровью.
Уэнди и Сьюзен едва удержались, чтобы не заплясать от радости, и принялись по очереди обнимать тетку и отца.
– О! Спасибо, папочка! Спасибо, тетя Тилли!
Майра продолжала хранить молчание, пока наконец полковник Каллахан не обратил к ней взгляд в ожидании ответа.
– Ну, юная леди, а у тебя есть что сказать?
Майра откашлялась и ответила своим обычным небрежным тоном:
– О, я не оставлю тебя, папочка. В конце концов кто-то должен присматривать за тобой. Как говорит тетя Тилли, мужчины так беспомощны, если рядом нет заботливой женской руки, чтобы содержать их дом в порядке и создавать им нормальные условия жизни. Откровенно говоря, мысль отправиться в такое отдаленное место, как Техас, представляется мне очень заманчивой. Это так экзотично. И там бескрайние открытые пространства, по которым можно скакать на Дьяволе. А индейцы! О нет! Я ни за что на свете не упущу такой возможности. Когда мы отправляемся?
– Мы должны отбыть через две недели.
– В таком случае мне надо купить кое-что из одежды, например, костюм для верховой езды. Мне кажется маловероятным, что женская одежда в Техасе изобилует пуговицами, бантами и оборками. Мне понадобятся рабочие штаны, рубашки и сапоги и одна из этих мексиканских шляп – сомбреро с широкими полями.
В ту ночь три сестры, завернувшись в широкие ночные рубашки и укутавшись в шали, сидели, скрестив ноги, на постели Майры, погруженные в девичью болтовню. Каким-то образом скорый отъезд Майры сблизил их больше, чем вся их предшествующая жизнь.
– Я никогда не думала, что смогу тебе это сказать, постреленок, – начала Уэнди, – но, похоже, я буду ужасно скучать по тебе.
– Я тоже.
Сьюзен придвинулась ближе и обхватила Майру за плечи.
На глаза Майры навернулись слезы.
– Я чувствую то же самое. А ведь, знаете, мы трое никогда до сих пор не расставались. У меня такое ощущение, будто я лишилась части тела, какого-то органа. Знаешь, Уэнди, втайне я всегда смотрела на тебя снизу вверх и, может быть, даже чуточку завидовала тебе. И не важно, что по временам я вела себя чудовищно.
Сьюзен с благосклонной улыбкой взирала на них.
– Дело в том, сестренки, что мы любим друг друга. Возможно, это не проявляется в нашей повседневной жизни, но глубоко внутри мы все чувствуем одно и то же. Мы очень любим друг друга.
– Любим! – подхватили Уэнди и Майра, и все трое рассмеялись, счастливые вновь обретенной близостью.
Оставшись в одиночестве в своем кабинете, полковник Каллахан мелкими глотками цедил бурбон и размышлял о том, что сказала Майра.
«В конце концов кто-то ведь должен присматривать за тобой, папочка. Как говорит тетя Тилли, мужчины беспомощны, если рядом нет заботливой женской руки…»
– Тилли права, – сказал он, обращаясь к своей дорогой почившей жене. Он обратил взгляд к небесам. – С тех пор, как ты меня покинула, дорогая, я как корабль без руля и ветрил.
Майра была точной копией своей матери. Она походила на нее и внешностью, и характером. Да, Майра будет для него утешением и опорой в безлюдных прериях Техаса. Патрик Каллахан нежно любил всех своих дочерей, но Майра занимала особое место в его сердце, хотя ее упрямство, своеволие и неженская твердость и решительность постоянно раздражали его. Ладно, успокаивал он себя, через несколько лет она созреет для брака. Он печально улыбнулся. Бог в помощь тому бедняге, кто на ней женится. Это должен быть человек особого склада, чтобы справиться с таким чертенком, как Майра.
Он прикрыл рукой слезящиеся глаза. Несмотря на скорбь по усопшей жене, полковник Каллахан считал себя счастливым человеком.
Воистину круг замкнулся.
Глава 3
28 августа 1865 года
«Милый дневник!
Мы пробыли в форте Хемпстед больше двух недель и испытали все возможные неприятности и лишения и даже более того. Жизнь жен солдат и офицеров кавалерийского полка, расквартированного на границе, чрезвычайно примитивна и полна трудностей и лишений, и я бесконечно восхищаюсь этими самоотверженными и отважными женщинами, особенно женой генерала Кастера Элизабет. При взгляде на нее кажется, что она рождена для того, чтобы жить в королевском дворце. Она очень миниатюрная жгучая брюнетка с лучистыми карими глазами, тонкокостная, хрупкая, с кожей, прозрачной, как самый дорогой фарфор. Нам всем представляется чудом то, как она переносит ужасный климат с его невыносимой опаляющей жарой, не проходящей почти все лето. В тот момент, когда солнце восходит из-за дальних гор, оно начинает сверкать и жечь и становится все горячее и жарче и жжет, как раскаленный уголь, медленно поднимаясь и достигая наконец зенита к полудню, и земля под его лучами вздувается пузырями и лопается, а солнце высасывает из нее всю влагу, краски и жизнь. Каждое утро отряды строителей появляются, чтобы выровнять эти язвы и трещины, вновь возникающие изо дня в день на дорогах, вымощенных сырцовым кирпичом и представляющих весьма прискорбное зрелище на скудной земле – нечто, похожее на огромную и беспорядочно вытканную паутину. Тем не менее миссис Кастер (она попросила меня звать ее Элизабет) обладает неиссякаемой силой воли и мужеством перед лицом нескончаемых испытаний и отличается бодростью духа, недоступной для многих жен военных, к их великому стыду.
На этом нашем форпосте, как видно, забытом Господом Богом, блага, необходимые для человеческого существования, – великая ценность. Лед здесь такая же редкость, как снежки в геенне огненной, хотя по случаю нашего прибытия генерал, командовавший тогда гарнизоном, на смену которому прислали генерала Кастера, устроил в его честь, а также в честь его офицеров празднество, и по этому случаю из Сан-Антонио было прислано экспрессом три небольших шара мороженого. Папочка говорит, что за каждый заплатили не менее десяти долларов и упаковали в огромные коробки с толстым слоем древесных опилок.
То, что здесь называется сливочным маслом, больше напоминает колесную мазь, а молоко жидкое и водянистое и отдает чесноком, который здесь коровы поедают на пастбищах. Мясо, в частности говядина и ягнятина, имеет такой вкус, будто этот скот подняли из могилы и оживили. Свежих овощей нет. Вчера прибыл поезд с картошкой, но вся она оказалась подгнившей. Выращивать цветы невозможно, единственное, что здесь пышно разрастается, это виноград сорта мадера. Из него сооружают трельяжи и арки по бокам небольших террас у входа в офицерские бунгало.
Военные расквартированы строго в соответствии с рангом, и если сюда прибывает новый офицер или женится один из офицеров гарнизона, это означает существенную перестановку, проходящую по всем инстанциям вплоть до офицеров низшего звена. Частенько случается, что несчастный лейтенант вместе с семьей переселяется из стандартного дома, где обычно живут вольнонаемные офицеры и служащие по контракту солдаты, в палатку. Некоторые из свежеиспеченных жен уже заговаривают о том, чтобы вернуться обратно на восток. И трудно их осуждать.
Не считая жары, форт отличается еще целым рядом неудобств: его осаждают муравьи, клещи, клопы, блохи, змеи, скорпионы, тарантулы и гады, названия которых мне неизвестны.
Сегодня вечером папочка и я приглашены на ужин к Кастерам. Такого случая с нетерпением ждут все – офицеры и их семьи. Единственная радость и развлечение – приглашение на обед или ужин. Элизабет и ее чернокожая кухарка Мэри всегда ухитряются порадовать нас каким-нибудь лакомым блюдом, каким-нибудь деликатесом из Сан-Антонио. На этом заканчиваю очередную страницу. У меня еще есть время покататься верхом по берегу ручья – это на расстоянии миль четырех от форта – и искупаться».
Небольшой искусственный пруд, или заводь, образованный устьем ручья и углубленный наемными рабочими, давал возможность женщинам гарнизона раз в неделю купаться. Их привозили сюда в фургонах. Это было укромное местечко, укрытое деревьями и холмами от посторонних глаз и, когда здесь купались дамы, окруженное вооруженными солдатами на случай, если в поле зрения появятся недружелюбно настроенные индейцы.
– Меня бы не удивило, если бы оказалось, что часовые с вершин холмов подсматривают за нами, – заметила жена лейтенанта в первый же раз, как посетила этот пруд.
– Не думайте об этом, дорогая, – посоветовала ей жена одного из ветеранов. – Мы ничего не можем поделать. Вопрос стоит так – примириться с этим или не купаться вообще.
Другая дама рассмеялась:
– Послушайте, им-то приходится хуже, чем нам. Вспомните, что наемники здесь без жен.
Купание раз в неделю не удовлетворяло Майру. Вместо того чтобы, как другие женщины гарнизона, просиживать целые дни на веранде, увитой виноградом сорта мадера, Майра, не пропуская ни дня, совершала верховую прогулку на Дьяволе – одна или в обществе лазутчиков гарнизона, целый день патрулировавших границу и высматривавших неприятеля. Она взяла за правило в конце дня приезжать к ручью и совершать быстрое омовение в пруду в полном уединении, стараясь не удаляться от груды одежды на берегу, поверх которой обычно клала винтовку системы «спенсер». Винтовка была семизарядной, и из нее при необходимости можно было сделать семь выстрелов подряд. За то недолгое время, что Майра провела в форте на границе, она стала блестящим стрелком.
Она облачилась в свое платье и сапоги для верховой езды и направилась к конюшне, насвистывая боевой кавалерийский марш «Гэрриоуэн». Капрал Келлер, один из грумов полка, отдал ей честь, приложив руку к своей шапочке.
– Добрый день, мисс Каллахан. Полагаю, вы хотите, чтобы я оседлал для вас старину Дьявола?
– Спасибо, Том.
Ожидая, пока он это сделает, Майра осматривала свои седельные сумки, проверяя, все ли необходимое она взяла. В них были чистое белье, чистая одежда, полотенце, мыло и патроны. Она зарядила свою винтовку «спенсер», пока Келлер оседлал и подвел ей Дьявола.
– Сегодня, мисс, не стоит ехать слишком далеко, – предупредил он ее. – Разведчики сообщили, что воинственные шайенны рыщут в окрестностях форта.
– Я буду осторожна, Том.
Она похлопала рукой по винтовке, притороченной к седельной сумке, чтобы убедиться, что та на месте и надежно пристроена, потом вскочила на лошадь легко, как перышко. Почувствовав, что бока Дьявола дрогнули под ее бедрами, и заметив, что огромный жеребец потряхивает гривой и, повернув к ней голову, смотрит на нее, она наклонилась вперед и погладила его длинную гладкую муаровую на ощупь морду.
– Славный мальчик… Ждешь угощения, да?
Из кармана рубашки она извлекла леденец и протянула ему на ладони. Дьявол взмахнул хвостом, выражая удовольствие. Она нежно похлопала его по шее.
– Пошел!
Майра миновала ложе пересохшего ручья, пересекавшее склон холма. На вершине холма она осадила Дьявола и погладила по влажной гриве. Солнце палило нещадно, воздух был таким сухим и удушливым, что каждый его глоток обжигал легкие. Дьявол тоже дышал тяжело.
– Мы здесь оба новички, дружок. К этому климату нужно привыкнуть.
Она сняла свой стетсон и отерла пот со лба рукавом рубашки. Едва заметное движение на юге привлекло ее внимание. Прищурившись, она вглядывалась через мерцающую дымку, образуемую нагретым воздухом и пылью, в гряду далеких холмов. Поднимавшееся от выжженной земли марево мешало видеть ясно. Наконец ей с трудом удалось разглядеть группу конных индейцев, неподвижных и выделявшихся на фоне лазурного неба. Отсюда они казались игрушечными оловянными солдатиками, которыми она и ее кузен Джеб играли в детстве. Как ни далеко они находились от нее, она почувствовала, что и они столь же внимательно наблюдают за ней. Рубашка Майры, взмокшая от пота и прилипшая к спине, вдруг стала ледяной. У нее мелькнула мимолетная мысль о том, что сегодня ей придется пропустить купание. Потом, к ее удивлению и облегчению, индеец, возглавлявший отряд, приветственно махнул ей рукой. Теперь уже улыбающаяся Майра ответила тем же. И, махнув снова на прощание, индейцы исчезли за дальним краем гряды холмов.
– Все в порядке, Дьявол. Это, безусловно, дружественное племя. Поехали дальше.
Чуть позже Майра остановила коня на холме над ручьем. Она смотрела вниз, на воду, сквозь рощицу чахлых низкорослых деревьев, туда, где имели обыкновение купаться дамы гарнизона. По берегам причудливо извивавшегося мелководного ручья в течение веков некоторые наиболее выносливые и упорные растения ухитрялись выжить, несмотря на убийственную жару, и вытягивали по капле влагу и жизнь из скудной почвы с помощью длинных разветвленных корней, доходивших до самого дна ручья. Она заставила Дьявола спуститься вниз, в рощицу, и оба они оказались в столь желанной тени. Майра спешилась и привязала коня к тонкому деревцу, где он мог щипать скудную сухую траву, выстилавшую землю под деревьями. Она оглядела этот кусочек земли со всех сторон.
Песок, листья и трава производили странный, какой-то пугающий, будто исходящий из потустороннего мира звук, шепот, вызываемые обычно легчайшим ветерком. Удовлетворенная тем, что оказалась в полном одиночестве, Майра разделась и сложила одежду на берегу, положив, как обычно, винтовку сверху. Оказаться обнаженной в уединении, зная, что вокруг на огромном пространстве нет ни души и что она находится всего лишь под снисходительным оком природы, когда нежный ласковый ветерок гладил ее тело, как прикосновение пальцев возлюбленного, было волнующим и чувственным ощущением. Это ничуть не походило на прозаическое раздевание в собственной комнате, в закрытом со всех сторон помещении. С мылом в руке она шагнула в тепловатую воду ручья.
В самом глубоком месте вода лишь покрывала ее бедра.
Она намылила грудь, ягодицы и живот, дрожа не от холода, а от сладостных воспоминаний о той великой страсти, разделенной с Бобом, что они пережили в золотистом поле среди высокой кукурузы. С каждым днем ее томление и жажда любви становились все настойчивее и требовательнее.
Ее мечтательное настроение было нарушено топотом копыт – из-за холма приближался всадник. Он направлялся к ручью.
Майра зашлепала к берегу, но всадник появился прежде, чем она успела добраться до своей винтовки. На нем был мундир кавалериста армии Соединенных Штатов, и голову его не украшал шайеннский убор из перьев. Майра испытала глубокое облегчение, впрочем, тотчас же сменившееся растущим чувством стыда и унижения.
До сих пор ни разу с ней не случалось столь досадного происшествия.
Кавалерист рупором приложил ладони ко рту и крикнул:
– Кто вы, черт возьми, такая и что здесь делаете?
– А кто, черт возьми, об этом спрашивает?
– Лейтенант Брэдфорд Тэйлор из форта Хемпстед. Я спросил, что вы здесь делаете.
– А вам как кажется? Я купаюсь и буду признательна, если вы удалитесь и оставите меня в покое. Чтобы я могла продолжить свое занятие. Я дочь полковника Патрика Каллахана.
Тихий застоявшийся воздух задрожал от его удивленного пронзительного свиста.
– Ах! Майра Каллахан! Должно быть, вы рехнулись, мисс, если приехали сюда одна.
Он спешился и начал спускаться с холма к ней. В ужасе Майра схватила с берега свою одежду и прикрыла ею грудь. Ниже пояса она была скрыта водой и высоким берегом ручья. Ее лицо, шея, плечи и все тело запылали от стыда. Брэдфорд Тэйлор был самым отчаянным молодым офицером в форте, объектом внимания всех незамужних и многих замужних женщин форта и втайне предметом страсти Майры Каллахан. Впрочем, она испытывала к нему смешанные чувства, колебавшиеся от любви до ненависти, потому что Брэдфорд считал ее ребенком и соответственно с ней обращался.
«Если он увидит меня обнаженной, – размышляла она, – он поймет, что я не ребенок».
Брэдфорд Тэйлор, как говаривала Элизабет Кастер, «красив до тошноты». Он был высок, строен, с классически правильными чертами лица, волнистыми темными волосами и твердым подбородком, разделенным глубокой бороздой. У него были ослепительно белые зубы и плутоватая улыбка, а также зеленые глаза, нет-нет да и вспыхивавшие вожделением.
Он вошел в рощу и остановился возле Дьявола, тихо заржавшего и ткнувшегося в его шею холодным носом. Тэйлор похлопал его по крупу и продолжал созерцать Майру с любопытством, смешанным с укором.
– А что, если бы об этом узнал ваш отец? – поинтересовался он. – Представьте, что вместо меня здесь оказался бы какой-нибудь индейский жеребец? И каково бы это было?
– Я всадила бы ему пулю между глаз. А теперь отвернитесь и дайте мне одеться.
– Рад вам услужить.
Он сделал по-военному поворот кругом.
Майра нерешительно выбралась на берег, все еще неловко прикрывая свое тело одеждой. Потом откашлялась.
– Лейтенант, в одной из моих седельных сумок чистая одежда. Не будете ли вы так любезны подать ее мне?
– К вашим услугам.
Он расстегнул седельную сумку и извлек чисто выстиранную одежду Майры.
– Ну, что здесь у нас?
Он протянул ей розовую сорочку и кружевные панталоны.
– Кто бы мог подумать, что под грубой одеждой мальчишки-сорванца скрываются столь женственные вещицы.
Щеки Майры вспыхнули румянцем.
– Не шутите со мной, лейтенант, и не подтрунивайте надо мной. Вы с таким же успехом можете получить между глаз пулю, предназначенную индейскому жеребцу!
– Тс-тс… Ну и характер. Ну и ну!
– Дайте мне мою одежду.
Он было собрался повернуться к ней лицом, но Майра закричала:
– Не смейте!
– Мое дорогое дитя, я оказался перед дилеммой. Сначала вы требуете, чтобы я принес вам одежду, а потом отменяете приказ. Вы напоминаете мне старого выжившего из ума взводного, который не знает, чего хочет.
Майра глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Потом ровным голосом приказала ему:
– Держите мою одежду за спиной и пятьтесь ко мне.
Он разразился обидным насмешливым хохотом.
– Право же, я рискую сломать себе шею, если не буду видеть, куда ступаю.
– Я скажу, когда остановиться.
– Моя жизнь в ваших руках.
– Ладно. Двигайтесь прямо. Достаточно. Теперь сделайте шаг влево, чтобы не споткнуться об обнажившийся корень.
Он продолжал пятиться к ней.
– Все. Остановитесь!
Она сделала шаг вперед и схватила свою одежду у него из рук.
– Теперь подойдите к Дьяволу.
Пока он шел, Майра шмыгнула за густой куст чертополоха. Она быстро натянула сорочку и панталоны, потом белую шелковую блузку и бриджи для верховой езды из мягкой замши и, наконец, сапоги.
– Хорошо. Теперь можно обернуться.
Она подошла к нему. Глаза ее были скромно потуплены. Втайне она тяготилась этой неожиданной встречей с лейтенантом Тэйлором. В этой встрече была вынужденная откровенность, и это раздражало и смущало Майру. Она уже представляла, что он рассказывает о своих романах в офицерском клубе и какой смех вызовет их приключение. Теперь каждый раз, когда кавалерист взглянет на нее, она прочтет в его глазах молчаливую усмешку.
При ее приближении лицо его осветилось ослепительной улыбкой.
– Чувствуете себя лучше, мисс Каллахан?
– Значительно.
Она наклонилась, собрала свою грязную одежду и скованным шагом проследовала к тому месту, где был привязан Дьявол, потом запихнула узел со своим платьем в одну из седельных сумок. Не глядя на лейтенанта Тэйлора, Майра поставила ногу в стремя и взвилась в седло.
– Вы хорошая наездница, – сказал лейтенант, – я наблюдал за вами.
– Благодарю.
– Трудно поверить, что вам всего четырнадцать.
– Пятнадцать. На прошлой неделе у меня был день рождения.
– Ах, вот как? Уже пятнадцать? В таком случае поздравляю и желаю, чтобы вы еще много раз праздновали этот день. А теперь, думаю, нам лучше вернуться в форт.
Он двинулся вверх по склону туда, где лошадь терпеливо ожидала его. Майра медленно следовала за ним верхом.
По пути к форту они оба ощущали неловкость, будто их разделила стена. Сказать точнее, эту стену воздвигла между ними Майра. Так продолжалось до тех пор, пока лейтенант Тэйлор как бы невзначай сказал:
– Если вас волнует, что я буду потешаться на ваш счет, забудьте об этом, потому что я собираюсь выбросить из головы все случившееся, забыть навсегда. Кстати, я не собираюсь рассказывать об этом и вашему старику. Вряд ли он оценит юмор ситуации.
«Милый дневник!
Мы пробыли в форте Хемпстед больше двух недель и испытали все возможные неприятности и лишения и даже более того. Жизнь жен солдат и офицеров кавалерийского полка, расквартированного на границе, чрезвычайно примитивна и полна трудностей и лишений, и я бесконечно восхищаюсь этими самоотверженными и отважными женщинами, особенно женой генерала Кастера Элизабет. При взгляде на нее кажется, что она рождена для того, чтобы жить в королевском дворце. Она очень миниатюрная жгучая брюнетка с лучистыми карими глазами, тонкокостная, хрупкая, с кожей, прозрачной, как самый дорогой фарфор. Нам всем представляется чудом то, как она переносит ужасный климат с его невыносимой опаляющей жарой, не проходящей почти все лето. В тот момент, когда солнце восходит из-за дальних гор, оно начинает сверкать и жечь и становится все горячее и жарче и жжет, как раскаленный уголь, медленно поднимаясь и достигая наконец зенита к полудню, и земля под его лучами вздувается пузырями и лопается, а солнце высасывает из нее всю влагу, краски и жизнь. Каждое утро отряды строителей появляются, чтобы выровнять эти язвы и трещины, вновь возникающие изо дня в день на дорогах, вымощенных сырцовым кирпичом и представляющих весьма прискорбное зрелище на скудной земле – нечто, похожее на огромную и беспорядочно вытканную паутину. Тем не менее миссис Кастер (она попросила меня звать ее Элизабет) обладает неиссякаемой силой воли и мужеством перед лицом нескончаемых испытаний и отличается бодростью духа, недоступной для многих жен военных, к их великому стыду.
На этом нашем форпосте, как видно, забытом Господом Богом, блага, необходимые для человеческого существования, – великая ценность. Лед здесь такая же редкость, как снежки в геенне огненной, хотя по случаю нашего прибытия генерал, командовавший тогда гарнизоном, на смену которому прислали генерала Кастера, устроил в его честь, а также в честь его офицеров празднество, и по этому случаю из Сан-Антонио было прислано экспрессом три небольших шара мороженого. Папочка говорит, что за каждый заплатили не менее десяти долларов и упаковали в огромные коробки с толстым слоем древесных опилок.
То, что здесь называется сливочным маслом, больше напоминает колесную мазь, а молоко жидкое и водянистое и отдает чесноком, который здесь коровы поедают на пастбищах. Мясо, в частности говядина и ягнятина, имеет такой вкус, будто этот скот подняли из могилы и оживили. Свежих овощей нет. Вчера прибыл поезд с картошкой, но вся она оказалась подгнившей. Выращивать цветы невозможно, единственное, что здесь пышно разрастается, это виноград сорта мадера. Из него сооружают трельяжи и арки по бокам небольших террас у входа в офицерские бунгало.
Военные расквартированы строго в соответствии с рангом, и если сюда прибывает новый офицер или женится один из офицеров гарнизона, это означает существенную перестановку, проходящую по всем инстанциям вплоть до офицеров низшего звена. Частенько случается, что несчастный лейтенант вместе с семьей переселяется из стандартного дома, где обычно живут вольнонаемные офицеры и служащие по контракту солдаты, в палатку. Некоторые из свежеиспеченных жен уже заговаривают о том, чтобы вернуться обратно на восток. И трудно их осуждать.
Не считая жары, форт отличается еще целым рядом неудобств: его осаждают муравьи, клещи, клопы, блохи, змеи, скорпионы, тарантулы и гады, названия которых мне неизвестны.
Сегодня вечером папочка и я приглашены на ужин к Кастерам. Такого случая с нетерпением ждут все – офицеры и их семьи. Единственная радость и развлечение – приглашение на обед или ужин. Элизабет и ее чернокожая кухарка Мэри всегда ухитряются порадовать нас каким-нибудь лакомым блюдом, каким-нибудь деликатесом из Сан-Антонио. На этом заканчиваю очередную страницу. У меня еще есть время покататься верхом по берегу ручья – это на расстоянии миль четырех от форта – и искупаться».
Небольшой искусственный пруд, или заводь, образованный устьем ручья и углубленный наемными рабочими, давал возможность женщинам гарнизона раз в неделю купаться. Их привозили сюда в фургонах. Это было укромное местечко, укрытое деревьями и холмами от посторонних глаз и, когда здесь купались дамы, окруженное вооруженными солдатами на случай, если в поле зрения появятся недружелюбно настроенные индейцы.
– Меня бы не удивило, если бы оказалось, что часовые с вершин холмов подсматривают за нами, – заметила жена лейтенанта в первый же раз, как посетила этот пруд.
– Не думайте об этом, дорогая, – посоветовала ей жена одного из ветеранов. – Мы ничего не можем поделать. Вопрос стоит так – примириться с этим или не купаться вообще.
Другая дама рассмеялась:
– Послушайте, им-то приходится хуже, чем нам. Вспомните, что наемники здесь без жен.
Купание раз в неделю не удовлетворяло Майру. Вместо того чтобы, как другие женщины гарнизона, просиживать целые дни на веранде, увитой виноградом сорта мадера, Майра, не пропуская ни дня, совершала верховую прогулку на Дьяволе – одна или в обществе лазутчиков гарнизона, целый день патрулировавших границу и высматривавших неприятеля. Она взяла за правило в конце дня приезжать к ручью и совершать быстрое омовение в пруду в полном уединении, стараясь не удаляться от груды одежды на берегу, поверх которой обычно клала винтовку системы «спенсер». Винтовка была семизарядной, и из нее при необходимости можно было сделать семь выстрелов подряд. За то недолгое время, что Майра провела в форте на границе, она стала блестящим стрелком.
Она облачилась в свое платье и сапоги для верховой езды и направилась к конюшне, насвистывая боевой кавалерийский марш «Гэрриоуэн». Капрал Келлер, один из грумов полка, отдал ей честь, приложив руку к своей шапочке.
– Добрый день, мисс Каллахан. Полагаю, вы хотите, чтобы я оседлал для вас старину Дьявола?
– Спасибо, Том.
Ожидая, пока он это сделает, Майра осматривала свои седельные сумки, проверяя, все ли необходимое она взяла. В них были чистое белье, чистая одежда, полотенце, мыло и патроны. Она зарядила свою винтовку «спенсер», пока Келлер оседлал и подвел ей Дьявола.
– Сегодня, мисс, не стоит ехать слишком далеко, – предупредил он ее. – Разведчики сообщили, что воинственные шайенны рыщут в окрестностях форта.
– Я буду осторожна, Том.
Она похлопала рукой по винтовке, притороченной к седельной сумке, чтобы убедиться, что та на месте и надежно пристроена, потом вскочила на лошадь легко, как перышко. Почувствовав, что бока Дьявола дрогнули под ее бедрами, и заметив, что огромный жеребец потряхивает гривой и, повернув к ней голову, смотрит на нее, она наклонилась вперед и погладила его длинную гладкую муаровую на ощупь морду.
– Славный мальчик… Ждешь угощения, да?
Из кармана рубашки она извлекла леденец и протянула ему на ладони. Дьявол взмахнул хвостом, выражая удовольствие. Она нежно похлопала его по шее.
– Пошел!
Майра миновала ложе пересохшего ручья, пересекавшее склон холма. На вершине холма она осадила Дьявола и погладила по влажной гриве. Солнце палило нещадно, воздух был таким сухим и удушливым, что каждый его глоток обжигал легкие. Дьявол тоже дышал тяжело.
– Мы здесь оба новички, дружок. К этому климату нужно привыкнуть.
Она сняла свой стетсон и отерла пот со лба рукавом рубашки. Едва заметное движение на юге привлекло ее внимание. Прищурившись, она вглядывалась через мерцающую дымку, образуемую нагретым воздухом и пылью, в гряду далеких холмов. Поднимавшееся от выжженной земли марево мешало видеть ясно. Наконец ей с трудом удалось разглядеть группу конных индейцев, неподвижных и выделявшихся на фоне лазурного неба. Отсюда они казались игрушечными оловянными солдатиками, которыми она и ее кузен Джеб играли в детстве. Как ни далеко они находились от нее, она почувствовала, что и они столь же внимательно наблюдают за ней. Рубашка Майры, взмокшая от пота и прилипшая к спине, вдруг стала ледяной. У нее мелькнула мимолетная мысль о том, что сегодня ей придется пропустить купание. Потом, к ее удивлению и облегчению, индеец, возглавлявший отряд, приветственно махнул ей рукой. Теперь уже улыбающаяся Майра ответила тем же. И, махнув снова на прощание, индейцы исчезли за дальним краем гряды холмов.
– Все в порядке, Дьявол. Это, безусловно, дружественное племя. Поехали дальше.
Чуть позже Майра остановила коня на холме над ручьем. Она смотрела вниз, на воду, сквозь рощицу чахлых низкорослых деревьев, туда, где имели обыкновение купаться дамы гарнизона. По берегам причудливо извивавшегося мелководного ручья в течение веков некоторые наиболее выносливые и упорные растения ухитрялись выжить, несмотря на убийственную жару, и вытягивали по капле влагу и жизнь из скудной почвы с помощью длинных разветвленных корней, доходивших до самого дна ручья. Она заставила Дьявола спуститься вниз, в рощицу, и оба они оказались в столь желанной тени. Майра спешилась и привязала коня к тонкому деревцу, где он мог щипать скудную сухую траву, выстилавшую землю под деревьями. Она оглядела этот кусочек земли со всех сторон.
Песок, листья и трава производили странный, какой-то пугающий, будто исходящий из потустороннего мира звук, шепот, вызываемые обычно легчайшим ветерком. Удовлетворенная тем, что оказалась в полном одиночестве, Майра разделась и сложила одежду на берегу, положив, как обычно, винтовку сверху. Оказаться обнаженной в уединении, зная, что вокруг на огромном пространстве нет ни души и что она находится всего лишь под снисходительным оком природы, когда нежный ласковый ветерок гладил ее тело, как прикосновение пальцев возлюбленного, было волнующим и чувственным ощущением. Это ничуть не походило на прозаическое раздевание в собственной комнате, в закрытом со всех сторон помещении. С мылом в руке она шагнула в тепловатую воду ручья.
В самом глубоком месте вода лишь покрывала ее бедра.
Она намылила грудь, ягодицы и живот, дрожа не от холода, а от сладостных воспоминаний о той великой страсти, разделенной с Бобом, что они пережили в золотистом поле среди высокой кукурузы. С каждым днем ее томление и жажда любви становились все настойчивее и требовательнее.
Ее мечтательное настроение было нарушено топотом копыт – из-за холма приближался всадник. Он направлялся к ручью.
Майра зашлепала к берегу, но всадник появился прежде, чем она успела добраться до своей винтовки. На нем был мундир кавалериста армии Соединенных Штатов, и голову его не украшал шайеннский убор из перьев. Майра испытала глубокое облегчение, впрочем, тотчас же сменившееся растущим чувством стыда и унижения.
До сих пор ни разу с ней не случалось столь досадного происшествия.
Кавалерист рупором приложил ладони ко рту и крикнул:
– Кто вы, черт возьми, такая и что здесь делаете?
– А кто, черт возьми, об этом спрашивает?
– Лейтенант Брэдфорд Тэйлор из форта Хемпстед. Я спросил, что вы здесь делаете.
– А вам как кажется? Я купаюсь и буду признательна, если вы удалитесь и оставите меня в покое. Чтобы я могла продолжить свое занятие. Я дочь полковника Патрика Каллахана.
Тихий застоявшийся воздух задрожал от его удивленного пронзительного свиста.
– Ах! Майра Каллахан! Должно быть, вы рехнулись, мисс, если приехали сюда одна.
Он спешился и начал спускаться с холма к ней. В ужасе Майра схватила с берега свою одежду и прикрыла ею грудь. Ниже пояса она была скрыта водой и высоким берегом ручья. Ее лицо, шея, плечи и все тело запылали от стыда. Брэдфорд Тэйлор был самым отчаянным молодым офицером в форте, объектом внимания всех незамужних и многих замужних женщин форта и втайне предметом страсти Майры Каллахан. Впрочем, она испытывала к нему смешанные чувства, колебавшиеся от любви до ненависти, потому что Брэдфорд считал ее ребенком и соответственно с ней обращался.
«Если он увидит меня обнаженной, – размышляла она, – он поймет, что я не ребенок».
Брэдфорд Тэйлор, как говаривала Элизабет Кастер, «красив до тошноты». Он был высок, строен, с классически правильными чертами лица, волнистыми темными волосами и твердым подбородком, разделенным глубокой бороздой. У него были ослепительно белые зубы и плутоватая улыбка, а также зеленые глаза, нет-нет да и вспыхивавшие вожделением.
Он вошел в рощу и остановился возле Дьявола, тихо заржавшего и ткнувшегося в его шею холодным носом. Тэйлор похлопал его по крупу и продолжал созерцать Майру с любопытством, смешанным с укором.
– А что, если бы об этом узнал ваш отец? – поинтересовался он. – Представьте, что вместо меня здесь оказался бы какой-нибудь индейский жеребец? И каково бы это было?
– Я всадила бы ему пулю между глаз. А теперь отвернитесь и дайте мне одеться.
– Рад вам услужить.
Он сделал по-военному поворот кругом.
Майра нерешительно выбралась на берег, все еще неловко прикрывая свое тело одеждой. Потом откашлялась.
– Лейтенант, в одной из моих седельных сумок чистая одежда. Не будете ли вы так любезны подать ее мне?
– К вашим услугам.
Он расстегнул седельную сумку и извлек чисто выстиранную одежду Майры.
– Ну, что здесь у нас?
Он протянул ей розовую сорочку и кружевные панталоны.
– Кто бы мог подумать, что под грубой одеждой мальчишки-сорванца скрываются столь женственные вещицы.
Щеки Майры вспыхнули румянцем.
– Не шутите со мной, лейтенант, и не подтрунивайте надо мной. Вы с таким же успехом можете получить между глаз пулю, предназначенную индейскому жеребцу!
– Тс-тс… Ну и характер. Ну и ну!
– Дайте мне мою одежду.
Он было собрался повернуться к ней лицом, но Майра закричала:
– Не смейте!
– Мое дорогое дитя, я оказался перед дилеммой. Сначала вы требуете, чтобы я принес вам одежду, а потом отменяете приказ. Вы напоминаете мне старого выжившего из ума взводного, который не знает, чего хочет.
Майра глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Потом ровным голосом приказала ему:
– Держите мою одежду за спиной и пятьтесь ко мне.
Он разразился обидным насмешливым хохотом.
– Право же, я рискую сломать себе шею, если не буду видеть, куда ступаю.
– Я скажу, когда остановиться.
– Моя жизнь в ваших руках.
– Ладно. Двигайтесь прямо. Достаточно. Теперь сделайте шаг влево, чтобы не споткнуться об обнажившийся корень.
Он продолжал пятиться к ней.
– Все. Остановитесь!
Она сделала шаг вперед и схватила свою одежду у него из рук.
– Теперь подойдите к Дьяволу.
Пока он шел, Майра шмыгнула за густой куст чертополоха. Она быстро натянула сорочку и панталоны, потом белую шелковую блузку и бриджи для верховой езды из мягкой замши и, наконец, сапоги.
– Хорошо. Теперь можно обернуться.
Она подошла к нему. Глаза ее были скромно потуплены. Втайне она тяготилась этой неожиданной встречей с лейтенантом Тэйлором. В этой встрече была вынужденная откровенность, и это раздражало и смущало Майру. Она уже представляла, что он рассказывает о своих романах в офицерском клубе и какой смех вызовет их приключение. Теперь каждый раз, когда кавалерист взглянет на нее, она прочтет в его глазах молчаливую усмешку.
При ее приближении лицо его осветилось ослепительной улыбкой.
– Чувствуете себя лучше, мисс Каллахан?
– Значительно.
Она наклонилась, собрала свою грязную одежду и скованным шагом проследовала к тому месту, где был привязан Дьявол, потом запихнула узел со своим платьем в одну из седельных сумок. Не глядя на лейтенанта Тэйлора, Майра поставила ногу в стремя и взвилась в седло.
– Вы хорошая наездница, – сказал лейтенант, – я наблюдал за вами.
– Благодарю.
– Трудно поверить, что вам всего четырнадцать.
– Пятнадцать. На прошлой неделе у меня был день рождения.
– Ах, вот как? Уже пятнадцать? В таком случае поздравляю и желаю, чтобы вы еще много раз праздновали этот день. А теперь, думаю, нам лучше вернуться в форт.
Он двинулся вверх по склону туда, где лошадь терпеливо ожидала его. Майра медленно следовала за ним верхом.
По пути к форту они оба ощущали неловкость, будто их разделила стена. Сказать точнее, эту стену воздвигла между ними Майра. Так продолжалось до тех пор, пока лейтенант Тэйлор как бы невзначай сказал:
– Если вас волнует, что я буду потешаться на ваш счет, забудьте об этом, потому что я собираюсь выбросить из головы все случившееся, забыть навсегда. Кстати, я не собираюсь рассказывать об этом и вашему старику. Вряд ли он оценит юмор ситуации.