Блок Лоуренс. Билет на погост

   — Дурачок, у него нет ствола. Он просто пришел на свидание со мной.
   — Обыщи!.. — повторил Мотли.
   Руки Кэнди забегали по мне, ощупали грудь и бока, прошлись по талии в поисках засунутого за брючный ремень пистолета. Она опустилась на колени, похлопала сверху вниз по штанинам, затем подвела руки к паху; здесь она помедлила, бесцеремонно ощупывая мое тело.
   — Определенно приготовился, — наконец объявила она. — А ствола нет. Или прикажешь раздеть его, Джи Эл?
   — Достаточно! — отрезал Мотли.
   — Ты уверен? Он мог спрятать его возле члена, Джи Эл. Поверишь, здесь он мог бы спрятать целый гранатомет.
   — Иди давай.
   — Я бы хотела поискать его.
   — Я же сказал: иди!..
   Кэнди надулась, понурилась и положила свои длинные руки мне на плечи — я почувствовал опьяняющий аромат ее духов, скрывавший запах тела неопределенного рода. Чуть-чуть приподнявшись на цыпочки, она прильнула ко мне и поцеловала прямо в губы, высунув кончик языка. Затем отстранилась от меня.
   — В самом деле, я сожалею, — сказала она и, пройдя мимо, исчезла из виду.

* * *

   — Конечно, я мог бы убить тебя прямо сейчас, — объяснил Мотли бесцветным, холодным голосом. — Просто так, руками. Ты бы умер от боли. А потом выписал бы тебе билет на погост. — Он по-прежнему как будто клешами держал меня за руки, причиняя ужасную, но терпимую боль. — Но все-таки мне бы хотелось приберечь тебя напоследок. Сначала убить всех твоих баб, а потом уже — тебя.
   — Почему?
   — Женщин нужно пропускать вперед — правила хорошего тона, вот и все.
   — Зачем все это?
   Он засмеялся, но смех этот менее всего напоминал хохот. Скорее, он просто произносил: «Ха-ха-ха-ха» загробным голосом.
   — Ты отнял двенадцать лет моей жизни!.. — сказал он. — Двенадцать лет я провел за решеткой. Знаешь ли ты, что значит лишиться свободы на двенадцать лет?
   — Ты не должен был сидеть так долго — твой срок должен был закончиться еще год-два назад. Ты сам постарался продлить себе его.
   Пальцы его еще глубже впились в мою кожу, и у меня подкосились колени. Я бы упал, если бы Мотли не поддержал меня.
   — Я вообще не должен был оказаться там, — сказал он. — «Нападение на офицера полиции при отягчающих обстоятельствах»... Я вообще на тебя не нападал — это ты сам набросился на меня. А потом подставил. Суд отправил за решетку невиновного.
   — Ты вполне это заслужил!
   — Почему это? Потому что отбил твою бабу? Так это ты просто не смог удержать ее, слаб оказался. Ты просто не заслуживал ее, но не хотел в этом признаться, ясно?
   Я ничего не ответил.
   — Но ты сильно ошибся, обойдясь так со мной. Ты, наверное, подумал, что тюрьма раздавит меня. Она действительно калечит людей — большинство, но не всех. Слабые в ней становятся еще слабее, сильные — еще сильнее.
   — Ты хочешь сказать, так происходит всегда?
   — Почти всегда. За копами в тюрьме далеко не последнее слово, — они вообще стараются не попадаться зэкам на глаза. Они слабы, им нужны пистолеты, значки и голубая униформа, чтобы выжить; у них нет никакой поддержки, и они просто погибают за стенами тюрем. Но сильные там становятся еще сильнее. Знаешь, что сказал по этому поводу Ницше? «То, что не может уничтожить меня, делает меня только сильнее». «Аттика», «Денмор» и вообще все тюрьмы, в которых мне довелось побывать, делали меня только сильнее.
   — Тогда тебе следовало бы поблагодарить меня за это.
   Он убрал руку с моего плеча. Я попытался перенести вес тела, чтобы нанести освободившейся ногой удар в голень, но в этот момент он воткнул свой палец мне в область почек. Это было все равно что удар мечом — я дико закричал и повалился вперед, со всего размаха упав на колени.
   — Я всегда был сильным, — сказал он. — Мои руки всегда были исполнены чудовищной силы. Я никогда не занимался этим специально — это всегда было со мной.
   Правой рукой он поднял меня за шиворот и поставил на ноги; чтобы нанести ему удар, нечего было и думать. Ноги не держали меня, и если бы Мотли убрал руку, то, думаю, я бы в то же мгновение повалился на землю.
   — Но я решил в тюрьме заняться этим серьезно, — продолжил Мотли. — Там была спортплощадка с гирями и штангой, и некоторые из нас проводили на ней целые дни напролет. Особенно негры. С них ручьями лился пот, они воняли как свиньи, но продолжали накачивать себя несмотря ни на что. Я тренировался в два раза больше, чем они, но приобрел лишь силу, а не объем. Бесконечный ряд упражнений, каждое из которых повторяется тысячи раз. Я не превратился в верзилу, но зато тело мое стало крепким, как сварочное железо. С каждым днем, проведенным в тюрьме, я становился все сильнее и сильнее.
   — В Огайо тем не менее тебе понадобился нож. И пистолет.
   — Я мог бы обойтись и без них, если бы они не подвернулись мне под руку. Ее муж оказался слабым и рыхлым, как пончик. Я его и пальцем не тронул — приказал пройти в кабинет, а там пристрелил из его же ружья... — Он замолчал на мгновение, а когда вновь открыл рот, голос его звучал почти нежно. — А Конни я ножом прикончил только для видимости. К тому времени она, наверное, уже была мертва, убивать было уже ни к чему.
   — А дети?
   — Это только для порядка. — Рука Мотли скользнула к нижнему ребру и почти сразу нащупала нужную точку. Он надавил на нее пальцем, и меня пронзила боль, как от электрического тока. Она отдавалась в руках и ногах, полностью лишая меня всяких сил, чтобы сопротивляться. Он подождал немного, а затем коротко надавил немного сильнее в то же самое место. Мне показалось, что я теряю сознание, и вновь ощутил приступ головокружения и рвоты.
   Я совершенно не понимал, что же мне, черт побери, делать?! Возможности мои были крайне ограниченны — о физическом сопротивлении и речи быть не могло. Его превосходство было абсолютным — все мои силы уходили на то, чтобы хоть как-то держаться на ногах. Я мог надеяться только на верный психологический ход, но и в этой области я явно проигрывал. Мне никак не удавалось найти верную стратегию — то ли разговаривать с ним, то ли стоять молча, возражать ему или соглашаться.
   Я решил молчать, но, возможно, это было вызвано лишь тем, что мне попросту нечего было ему ответить. Он тоже не был излишне красноречив — за него все говорили его пальцы, которыми он нажимал на нервные окончания у ребер, лопаток и ключиц. Каждое его прикосновение вызывало дикую боль, как будто инстинкт помогал ему безошибочно находить болевые точки, но при этом он почти не надавливал на них, играя со мной как кошка с мышкой.
   — А для Антуанетты ни нож, ни пистолет не понадобились, — добавил он.
   — Зачем ты убил ее?
   — Она была одной из твоих баб.
   — Да я ее почти не знал!..
   — Я убил ее голыми руками, — продолжил он, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Тупая корова. Так и не узнала, кто я такой и почему убиваю ее. Она умоляла: «Возьми деньги, все, что есть... Сделаю все, что ты только ни попросишь». В постели она действительно была недурна — впрочем, ты и сам это знаешь.
   — Я никогда не спал с ней.
   — Я тоже не спал, — заметил Мотли. — Я только свернул ей шею, как цыпленку какому-нибудь. Точнее, не свернул, а сломал. Хрустнуло, как будто сломалась хворостинка.
   Я ничего не сказал.
   — А затем выкинул ее в окно. Просто повезло, что она по дороге налетела еще и на того парня.
   — Повезло?..
   — Я целился в Андреа.
   — Кого?
   — В ее подружку. Конечно, я и не надеялся попасть с такой высоты, но все равно попытался.
   — Почему?
   — Люблю я баб убивать!.. — признался он.
   Я ответил ему, что он просто сумасшедший, настоящее животное и вполне заслуживает клетки. Мотли вновь нажал куда-то, причинив ужасную боль, а затем подставил ногу и сильно толкнул меня вперед. Я повалился вперед на колени, выставив перед собой руки, и бросился вперед из последних сил, раздирая пальцы в кровь об острый гравий и осколки стекол, затем споткнулся обо что-то, резко развернулся и бросился на Мотли, вложив в бросок всю свою ярость — сил у меня уже не оставалось.
   Он успел отшатнуться в сторону; мой удар пришелся в пустоту, сила инерции проволокла меня вперед, я с размаху грохнулся лицом в грязь и так и остался лежать в ней, переводя дыхание и ожидая, что будет дальше.
   Мотли подождал немного.
   — Все-таки я мог бы убить тебя прямо сейчас, — тихо произнес он.
   — Ну так за чем же дело стало?
   — Ты и сам не прочь, да? Отлично. Через неделю ты будешь умолять меня об этом.
   Я попытался подняться; Мотли нанес ногой сильный удар в бок, как раз под ребра. На мгновение я перестал ощущать что бы то ни было, кроме невыносимой боли, и без сил опять рухнул на землю.
   Мотли опустился на колени и положил руку мне на затылок, ощупывая основание черепа; большой палец его быстро нашел впадинку возле виска. При этом Мотли говорил мне что-то, но я уже не слышал ничего.
   Затем палец, словно бур, впился мне в кожу. Боль стала намного сильнее, чем та, которую я испытал прежде, однако теперь я провалился куда-то, где уже не ощущал ее; как будто я со стороны наблюдал за этой картиной, скорее испытывая ужас, чем ощущая свою агонию.
   Он нажал еще сильнее. Я и раньше не видел ничего, кроме тьмы, окружавшей меня, однако теперь я весь провалился в колодец, наполненный густым мраком, — лишь одна огненно-красная точка трепетала посреди черного океана. Затем эта точка уменьшилась до размеров булавочной головки и очень скоро исчезла совсем. Я потерял сознание.

Глава 14

   В бессознательном состоянии я пробыл, видимо, недолго и вскоре пришел в себя, это произошло в одно мгновение: как будто кто-то щелкнул выключателем. Чувствовал я себя как после тяжелейшей попойки. В то время, когда я еще не бросил пить, в моей жизни был период, когда я никогда не засыпал по-настоящему и никогда не просыпался. Вместо этого я периодически как будто отключался, а затем вновь приходил в чувство.
   Все тело сильно болело. Я немного полежал неподвижно, пытаясь определить степень и характер нанесенных мне повреждений. Понадобилось также время, чтобы понять, один ли я здесь, — Мотли вполне мог подождать, пока я приду в себя.
   Поднялся я медленно и очень осторожно, частично из-за предусмотрительности, частично — потому, что просто не мог иначе. Тело мое полностью утратило способность к быстрым движениям. Сначала я встал на колени и постоял немного, пока не нашел в себе силы подняться, а затем подождал, пока утихнет головокружение, — иначе я вновь рухнул бы на землю.
   После этого я направился сквозь груды мусора к забору и ощупью двинулся вдоль него, пока не нашел проделанный в нем проход — он вел прямо на Атторней-стрит; правда, я совсем потерял ориентировку и не мог понять, в каком направлении находится Аптаун. Медленным шагом я добрался до ближайшего перекрестка — это была Ривингтон-стрит, но затем я, должно быть, повернул на восток, а не на запад, потому что вскоре вновь оказался на Ридж-стрит. Выйдя на нее, я повернул налево, прошел пару кварталов и вышел на Хьюстон-стрит; такси не заставило себя долго ждать.
   Я поднял руку, и тут же раздался визг тормозов; я двинулся к машине, однако водителю, по всей видимости, я не очень понравился, потому что он тут же нажал на газ, и такси умчалось.
   У меня не было даже сил, чтобы выругаться, — все они без остатка уходили на то, чтобы поддерживать себя в вертикальном положении. Неподалеку стоял столб с почтовым ящиком; я подошел к нему и облокотился. Осмотрев себя, я понял, что правильно поступил, не став тратить силы на проклятия таксисту, — я был весь, с ног до головы, покрыт грязью, брюки на коленях порвались, руки покрыты запекшейся кровью; только свихнувшийся таксист мог посадить в машину такого пассажира.
   Однако такой все-таки нашелся, и я бы не сказал, что он производил впечатление полоумного. На углу Ридж и Хьюстона я постоял минут десять — пятнадцать — не столько потому, что всерьез надеялся поймать такси, сколько из-за того, что никак не мог сообразить, где же находится ближайшая станция метро. Мимо меня промчались три такси, но следующее остановилось: наверное, водитель подумал, что я офицер полиции. Я из последних сил попытался принять достойный вид и выставил перед собой бумажник, как будто это был щит.
   Когда машина остановилась прямо у моих ног, я быстро открыл заднюю дверцу, пока водитель не передумал.
   — Я трезвенник, и кровь с меня не течет, — первым делом объявил я. — Не бойтесь, машину не испачкаю.
   — Хрен с ней, с машиной, — сказал он, — это не моя собственная. Что, попали в переделку? Здесь, да еще в такое время, не стоило показываться.
   — Этот совет пригодился бы мне пару часов назад.
   — Ну, значит, все не так плохо, если чувство юмора еще не потеряно. Думаю, вам срочно надо в больницу — здесь ближайшая Беллвью, хотя, может быть, вы предпочтете какую-то иную?
   — Северо-западный отель, — сказал я. — Это на углу Пятьдесят седьмой и...
   — Где он находится, я знаю, — прервал меня водитель, — работал там пять дней назад; но может быть, все-таки в больницу?
   — Нет, — ответил я. — Мне нужно домой.

* * *

   В отеле я первым делом остановился у столика администратора, чтобы проверить сообщения. Дежурил Джейкоб; если он и обратил внимание на мой вид, то, во всяком случае, не показал этого — либо он был гораздо лучше воспитан, чем я считал ранее, либо достиг просветленного состояния при помощи пузырька терпингидрата, в котором многие проблемы находят свое разрешение.
   Слава Богу, мне никто не звонил. Я поднялся в свой номер и запер дверь на замок и на цепочку.
   Теперь меня ждала ванная, и я хотел попасть туда не медля ни секунды, однако нашел в себе силы подойти к зеркалу.
   Все оказалось не так плохо, как я ожидал. Несколько синяков, неглубокие царапины и порезы; зубы и кости были целы, каких-то серьезных ранений тоже не было.
   И тем не менее выглядел я просто ужасно.
   Костюм спасти было уже нельзя; я вытащил все из карманов, снял брючный ремень и выбросил остальное в мусорную корзину. Рубашка была порвана во многих местах, а галстук безнадежно испачкан в грязи и крови. Они тоже полетели в мусор следом за костюмом.
   Затем я наполнил ванну горячей водой и с наслаждением залез в нее, потом спустил грязную воду и наполнил ванну снова, очищая тем временем ладони от кусочков стекла и острых песчинок.
   Не знаю, когда я отправился спать, — на часы я даже не взглянул.
   Перед сном я проглотил пару таблеток аспирина, еще несколько — когда проснулся. Затем я снова принял горячую ванну, несколько ослабившую ноющую боль во всем теле. Нужно было побриться, но вместо обычной безопасной бритвы я достал электрическую, которую подарили мне дети на какое-то Рождество.
   В моче было много крови — опасный признак, но мне и раньше приходилось получать удары по почкам; судя по всему, серьезных травм на этот раз удалось избежать. Почки по-прежнему продолжали болеть, но эту боль можно было терпеть.
   Спустившись вниз, я заказал в ближайшем кафе чашечку кофе с пирожным и просмотрел свежий номер «Ньюсдэй». Бреслин на этот раз посвятил свою колонку системе уголовного правосудия и отнюдь не метал в нее громы и молнии. Другой обозреватель не без истеричности возмущался смертными приговорами, которые вынесли крупным наркодельцам, как будто они готовы были вот-вот искренне раскаяться в содеянном и использовать свои таланты во благо обществу.
   Во всех пяти районах Нью-Йорка совершается в среднем семь убийств в сутки; в газете сообщалось о четырех. Все они вроде бы никак не были связаны со мной, жертвы не были знакомы мне — судя по всему, ни один из моих друзей за прошедший день не расстался с жизнью.

* * *

   Я отправился в северную часть центрального района, но Деркина нигде не было. Дневное собрание нашего общества проходило на этот раз в Вест-Сайде, в коротком тупичке Шестьдесят третьей улицы. Выступающий был актером; ради трезвого образа жизни переселился в Калифорнию, и на нас дохнуло неукротимой энергией жителей Тихоокеанского побережья. После собрания я отправился на станцию метро, купил по дороге кусок пиццы и колу и поел прямо на улице. Затем я вновь отправился на розыски Деркина, и на этот раз смог застать его — Джо разговаривал с кем-то по телефону за чашечкой кофе; в руке его дымилась сигарета. Он жестом предложил мне сесть в кресло, продолжая слушать собеседника, время от времени вставляя и свои замечания, затем повесил трубку, нацарапал что-то на листке бумаги и взглянул на меня.
   — Тебя как будто в вентилятор затянуло, — сказал он, придирчиво осматривая меня. — Что случилось?
   — Попал в переделку; Джо, я очень хочу, чтобы этого мерзавца арестовали немедленно! Я подам официальное прошение.
   — Кого, Мотли? Он и до тебя добрался?
   — То, что он сделал, на суде не покажешь. Вчера я умудрился сам попасть ему в руки, когда шел по улице в нижнем Ист-Сайде этой ночью. — Я вкратце рассказал Джо, что произошло, и по мере моего рассказа глаза его постепенно суживались.
   — Так в чем же ты хочешь обвинить его? — спросил он наконец.
   — Еще не знаю; наверное, в разбойном нападении. Нападение, насилие, угрозы... Лучше всего, наверное, в разбое.
   — Есть свидетели предполагаемого нападения?
   — Предполагаемого?
   — Короче, Мэтт, у тебя есть хоть какие-нибудь свидетели?
   — Конечно же, нет, — ответил я. — Мы же встретились не у витрины супермаркета, а на пустыре в районе Ридж-стрит, ночью.
   — Ты, помнится, говорил про какую-то улицу?
   — Да какая разница? Это произошло на пустыре между двумя зданиями, огороженном забором; в нем есть проход, и если по нему можно пройти куда-то, то, по-моему, это вполне можно назвать улицей. Куда именно она ведет, я выяснять не стал.
   — Угу, — задумчиво сказал Джо, внимательно разглядывая карандаш, который он держал в руках. — Наверное, ты имеешь в виду район Атторней-стрит.
   — Верно.
   — Но минуту назад ты говорил про Ридж-стрит.
   — Да? На Ридж-стрит я встретился с проституткой в заведении под названием «Гарден-Грил». Даже не знаю, почему его так назвали, — там, наверное, нет никакого гриля... — Я ненадолго задумался: — Потом она повела меня на Атторней-стрит...
   — Она? Ты же говорил, что это был транссексуал.
   — Вот я и говорю «она».
   — Да... И что же дальше?
   — Думаю, она могла бы быть свидетелем, — сказал я, — но найти ее, наверное, будет непросто, а убедить дать показания — тем более.
   — Посмотрим... Как ее зовут?
   — Кэнди. Это скорее всего прозвище, а возможно, она его придумала специально для этого случая. У проституток это обычная история.
   — Без тебя знаю.
   — В чем дело, Джо? Он напал на меня, и я обязан подать жалобу.
   — Тебе нечем ее подкрепить.
   — Этого вполне достаточно, чтобы получить право на защиту и очистить город от этого сукиного сына...
   — М-да...
   — ...пока он не убил кого-нибудь еще.
   — М-да... В котором часу ты вышел с ним в переулок?
   — Я встретился с ней примерно в полночь, так что...
   — Ты хочешь сказать, с Кэнди, с транссексуалом?
   — Да. Мотли напал на меня примерно через полчаса.
   — Значит, в двенадцать тридцать.
   — Примерно.
   — После этого ты отправился в больницу?
   — Нет.
   — Почему это?
   — Решил, что это необязательно. Боль он мне причинил просто адскую, но ни одной кости не сломал, открытых ран тоже не было. Я решил, что лучше всего поехать сразу домой.
   — Значит, медицинского заключения у тебя нет?
   — Конечно, нет! — рассердился я. — Я ведь сказал, что не был у врача — откуда же у меня может быть заключение?
   — Я так и думал.
   — Водитель такси предложил отвезти меня в больницу, но я отказался. Он понял, что со мной случилось, с первого взгляда.
   — Ну и дурак, что не послушался его! Мэтт, поставь себя на мое место. У тебя же нет никаких доказательств. Так хотя бы медицинское заключение было, а то ведь вообще ничего!
   На это я не нашел, что ответить.
   — А как насчет таксиста? — поинтересовался Джо. — Надеюсь, ты запомнил номер свидетельства?
   — Нет.
   — А его имя? Или хотя бы номер машины?
   — Мне это даже в голову не пришло!
   — Жаль, он мог бы подтвердить твое состояние. А так все, что мы имеем, — это только твое утверждение.
   Мне все труднее было сдерживать свой гнев.
   — А разве нужно еще что-то? — спокойным голосом произнес я. — Мы имеем парня, собирающегося прикончить офицера полиции. После вынесения приговора он во всеуслышание объявил об этом прямо в зале суда. Он отсидел двенадцать лет, в течение которых не раз совершал акты насилия. Теперь, через несколько месяцев после освобождения, он вновь заявляет, что собирается расправиться с тем же самым офицером...
   — Ты ведь больше не служишь в полиции, Мэтт.
   — Нет, но...
   — И не будешь служить в ближайшее время. — Джо зажег сигарету и помахал спичкой, чтобы потушить ее. — Что тебе объяснять, ты ведь сам работал в полиции, — закончил он, не глядя мне в глаза.
   — Черт возьми, что ты имеешь в виду?
   — Как что? Ты у нас великий сыщик, специалист по злачным местам, хоть лицензии у тебя нет, а следовательно, и налогов ты не платишь, так что же, по-твоему, я должен думать обо всем этом? — Он вздохнул и покачал головой. — Кстати, про эту ночь, — добавил он. — Ты впервые встретился с Мотли вчера?
   — Да, впервые с тех пор, как он стал угрожать мне.
   — И ты не ходил перед этим к нему в отель?
   — Какой еще отель?
   — Мэтт, ответь мне «да» или «нет». Ходил или не ходил?
   — Нет, конечно. Я даже не знаю, где он живет, хоть и обошел в его поисках весь город вдоль и поперек. Отвечай, что все это значит?
   Джо порылся в куче бумаг, сваленных у него на столе, и вытащил одну из них.
   — Послушай, что я узнал сегодня утром. Вчера во второй половине дня адвокат по имени Сеймур Годрих пришел в Шестой полицейский участок на Западной Десятой улице. Он представлял интересы Джеймса Лео Мотли; при себе он имел только что полученный приказ о защите его клиента от тебя, и...
   — От меня?!.
   — ...и собирался обвинить тебя в действиях, совершенных против его клиента за несколько дней до этого.
   — Каких еще действиях?
   — Судя по тому, что сказал Мотли, ты явился к нему в отель «Гардинг», угрожал и запугивал его, совершал недвусмысленные физические действия, и прочее, и прочее. — Он выпустил листок из пальцев, и тот мягко опустился на заваленный ворохом документов стол. — А ты утверждаешь, что этого не было и ты никогда не был в «Гардинге».
   — Да нет, был, конечно, — он на углу Ворроу-стрит и Вестенд-авеню расположен; я отлично знал его еще до того, как стал служить в Шестом полицейском участке.
   — Значит, ты там все-таки был?..
   — Был, но не вчера. Я заходил туда, когда разыскивал Мотли, — если не изменяет память, в субботу вечером. Я показывал портрет Мотли администратору.
   — И что?
   — И ничего. «Нет, не знаю, никогда не встречал».
   — И больше ты не ходил туда?
   — Зачем?
   Джо наклонился вперед и затушил в пепельнице сигарету, затем откинулся на спинку кресла и поднял глаза к потолку.
   — Сам понимаешь, на что это все похоже, — объявил он.
   — И все-таки объясни.
   — Клиент подал жалобу, потребовал защиты и добился ее, адвоката привлек и все такое прочее. По его словам, ты постоянно преследуешь его. На следующий день являешься ты, вид у тебя такой, как будто только что с лестницы свалился, и, в свою очередь, подаешь жалобу на Мотли; из твоих слов выходит, что вы столкнулись с ним примерно в полночь в одном из самых мерзких районов Манхэттена, на Атторней-стрит, и у тебя нет абсолютно никаких доказательств: ни свидетелей, ни данных таксиса, ни медицинского заключения — ничего.
   — Можно проверить путевые документы — тогда можно будет добраться до таксиста.
   — Конечно, проверить можно все что угодно. Для этого потребуется человек двадцать, не меньше — у меня ведь нет более серьезных дел.
   Я снова промолчал.
   — Кстати, что он имел в виду тогда, двенадцать лет назад, в зале суда? Обещал расквитаться с тобой за что-то, да? За что именно?
   — Он психопат. Его слова не значат ровным счетом ничего.
   — Да, конечно, но что заставило его это сказать?
   — Из-за меня он отправился за решетку; этого достаточно.
   — Небось отправился за что-то такое, чего никогда не совершал?
   — Ну конечно, — ответил я. — Ты же знаешь, они все невинны и чисты, как младенцы.
   — Да, все тайное рано или поздно становится явным. Он, помнится, говорил, что ты подставил его, верно? Он не стрелял в тебя, и даже оружие было не его. Ты подставил его по всем статьям.
   — Послушать его, он вообще ни в чем не виновен. От него чистосердечного раскаяния ждать бесполезно.
   — Да-да, конечно! Так подставил ты его или нет?
   — Что это ты имеешь в виду?!
   — Ничего такого; просто спрашиваю, — ответил Деркин.
   — Нет, конечно.
   — Ясно.
   — Все было, как в учебниках описывается: преступник трижды выстрелил в полицейского, который пытался арестовать его. В принципе он мог получить не десяток лет, а гораздо больше.
   — Возможно, — ответил Джо. — Я просто подумал о том, какое это все производит впечатление.
   — Ну и какое же?
   Джо отвел взгляд в сторону.
   — Ты понимаешь, эта Марделл, — произнес он. — Она была осведомителем, не так ли?
   — И очень неплохим.
   — Ага, ясно. И Куперман — тоже?
   — Я ее почти не знал — видел несколько раз, и все. Она была подругой Элейн.
   — И все подруги Элейн были и твоими подругами, да?
   — Ты что...
   — Помолчи-ка, Мэтт!.. — оборвал он меня. — Я не хотел начинать этот разговор.