Блок Лоуренс. Билет на погост

   На службе он развлекался, рисуя карикатуры на сослуживцев, пока однажды не пришлось подменить отсутствовавшего штатного художника и составить со слов жертвы портрет насильника. Теперь он был завален подобной работой, она нравилась ему, но вместе с тем у него появилось ощущение, что рано или поздно работу в полиции придется бросить — возможности для самовыражения, которые она предоставляла, были не слишком велики, а он чувствовал в себе силы на большее. Окончательный выбор Галиндес еще не сделал и сейчас находился на распутье.
   Элейн предложила ему второй бокал пива, но он отказался, поблагодарил меня за две полусотенные купюры, которые я ему вручил, и попросил нас поставить его в известность о том, как будут идти дела.
   — Хотелось бы взглянуть на него, — объяснил он, — или хотя бы на фотографию. Интересно, насколько я оказался прав. Иногда бывает, что пойманный преступник ничего общего с моим портретом не имеет, а иногда любой признает, что я будто с натуры его рисовал.
   Галиндес попрощался и ушел; Элейн закрыла за ним дверь и методично заперла все замки и засовы.
   — Я чувствую себя дурочкой, когда делаю это, — призналась она, — но все равно ничего не могу с собой поделать.
   — Некоторые ставят по полдюжины замков на каждую дверь, устанавливают сигнализацию и все такое, хотя никто не угрожает им расправой.
   — Приятно думать. А он славный парень, этот Рэй. Интересно, уйдет он из полиции или нет?..
   — Трудно сказать.
   — А кем бы ты хотел стать, кроме как полицейским?
   — Я даже полицейским стать не собирался. Это как-то само собой получилось: я еще во время учебы в Академии понял, что рожден именно для этой работы, но раньше ни о чем подобном и не подозревал. Ребенком я мечтал стать Джо Ди-Маджио, но об этом тогда мечтал каждый мальчишка. Я ничего не предпринимал в этом направлении.
   — Ты мог бы жениться на Мерилин Монро.
   — И рекламировать кофеварки по телевизору. Не приведи Господь.
   Элейн собрала пустые стаканы и понесла их на кухню, а я пошел следом за ней. Прополоскав их в струе воды, она поставила стаканы в сушилку.
   — Я теперь боюсь каждого шороха, — сказала она. — Что ты делаешь вечером? У тебя есть какие-нибудь дела?
   Я взглянул на часы. Обычно по пятницам в восемь тридцать у нас проводились собрания в Соборе Святого Павла, но туда я опоздал — собрание уже началось. Кроме того, на дневной встрече в Даунтауне я успел побывать. Я ответил Элейн, что никаких дел у меня нет.
   — Как насчет того, чтобы сходить в кино?
   Я согласился. Мы пошли в кинотеатр «1 и 2» на углу Шестидесятой улицы и Третьей авеню. Был уик-энд, и там шла целая серия фильмов; последним шло неплохое, веселое и динамичное кино с Кевином Кестнером и Мишель Пфайффер.
   — Она совсем не красавица, — сказала мне Элейн, когда мы вышли из кинотеатра, — но что-то в ней есть такое... Будь я мужиком, обязательно захотела бы ее трахнуть.
   — И неоднократно, — вставил я.
   — О, она и тебе понравилась?
   — Она великолепна! — сказал я.
   — Неоднократно, — повторила Элейн и усмехнулась.
   Третья авеню постепенно заполнялась молодыми людьми, выглядевшими так, как будто в стране и в самом деле наступило долгожданное процветание, в реальности которого всех безуспешно убеждают республиканцы.
   — Я проголодалась, — неожиданно объявила Элейн. — Ты как? Я угощаю.
   — Я тоже не прочь, — сказал я, — но с какой это стати ты угощаешь?
   — Потому что за кино ты платил. Куда пойдем? В пятницу вечером, когда вокруг столько яппи, что яблоку некуда упасть?..
   — Есть одно местечко, неподалеку от меня. Отличные гамбургеры, жаркое по-сельски... А, подожди-ка, ты ведь не ешь гамбургеров! Там неплохо готовят рыбу, впрочем, ты и ее не ешь.
   — Не ем. Как там у них насчет салатов?
   — Салаты неплохие, но разве лишь ими можно наесться?
   Элейн объяснила, что вполне, особенно если ей удастся стащить у меня несколько кусочков жаркого.
   Ни одного пустого такси не попадалось, а желающих их поймать становилось все больше. Мы двинулись пешком, на Пятьдесят седьмой улице сели в автобус и доехали до Девятой авеню. Отсюда, чтобы дойти до ресторанчика «Пари Грин», нужно было пройти пять кварталов к Даунтауну. Его владелец, долговязый парень с рыжеватой бородой, свисавшей вниз, как гнездо скворца, приветливо помахал нам, как только мы переступили через порог. Звали его Гэри, и это он помог мне несколько месяцев назад, когда я должен был разыскать девушку, изредка пропускавшую здесь стаканчик. Брюс, менеджер, был тогда менее предупредителен, однако теперь он любезно поприветствовал нас широкой улыбкой и отвел к лучшему столику. Длинноногая официантка в короткой юбке взяла у нас заказ и вскоре вернулась с «Перрьером» для меня и «Вирджин Мэри» — для Элейн. Должно быть, я непроизвольно скосил глаза, провожая ее взглядом, потому что Элейн легонько постучала своим бокалом по моему и посоветовала не забывать про Мишель Пфайффер.
   — Я просто задумался, — сказал я.
   — Ни минуты не сомневаюсь, — ответила она.
   Когда девушка вернулась, Элейн заказала большую порцию зеленого салата. Я, как обычно, заказал ярлсбергский чизбургер и знаменитое местное жаркое. Когда наши заказы принесли, я неожиданно почувствовал, что нечто подобное в моей жизни уже было, пока не понял, что это — эхо того вечера во вторник, когда мы с Тони ужинали в баре Армстронга. Странно, но оба ресторана ничуть не походили друг на друга, как и женщины. Возможно, во всем виноваты были чизбургеры.
   Неожиданно для самого себя я поинтересовался у Элейн, не беспокоит ли ее то, что я ем чизбургеры. Она посмотрела на меня как на сумасшедшего и, в свою очередь, спросила, почему это должно ее каким-то образом беспокоить.
   — Ну, не знаю, — объяснил я. — Ты ведь не ешь мяса, вот я и поинтересовался.
   — Ты, наверное, с ума сошел. То, что я не ем мяса, — это мой собственный выбор, который я сделала для себя, вот и все. Мой врач не советует мне бросать вегетарианство, к тому же это не порок, с которым следовало бы бороться.
   — И тебе не нужно ходить на собрания?
   — Какие еще собрания?
   — Собрания «Анонимных хищников».
   — Это мысль! — искренне расхохоталась она, но затем зрачки ее сузились, и она внимательно посмотрела на меня. — Так, значит, ты бросил пить с их помощью? «Анонимные алкоголики», да?
   — Ага.
   — Я так и думала. Мэтт, а как ты отнесешься к тому, чтобы я заказала себе выпивку?
   — Ты уже заказала.
   — Правильно, «Вирджин Мэри». Это не...
   — А ты знаешь, как называют «Вирджин Мэри» в Англии?
   — "Кровавый позор".
   — Верно. Нет, меня не побеспокоит, если ты закажешь и настоящую выпивку. Заказывай себе что хочешь.
   — Я не хочу.
   — Так вот почему ты заказала «Вирджин Мэри»? Думала, что я неравнодушно отнесусь к этому?
   — Да нет, я, собственно, ни о чем таком и не думала. Просто эти дни я почти не пила ничего спиртного. А спросила я только потому, что ты сам поинтересовался у меня насчет чизбургера, и в то время, как мы с тобой обсуждаем мясо и спиртное, я потихоньку таскаю твое жаркое.
   — Пока мое внимание отвлечено на другое. Думаю, не поздно будет заказать и тебе порцию.
   Элейн отрицательно покачала головой.
   — Чужое яблоко всегда слаще, — объяснила она. — Неужели мама не рассказывала тебе об этом?

* * *

   Элейн не позволила мне прикоснуться к счету и с порога отвергла мое предложение расплатиться поровну.
   — Это я пригласила тебя, — сказала ока. — И кроме того, я твой должник.
   — С чего это?
   — Рэй Галиндес. Я должна тебе сотню баксов.
   — Не говори глупостей!
   — Я и не говорю. Маньяк хочет прикончить меня, а ты защищаешь. Я просто обязана платить тебе средний оклад, как ты считаешь?
   — У меня нет постоянного оклада.
   — Ну что же, значит, я должна платить тебе не меньше, чем ты получаешь от клиентов, и уж по крайней мере возместить все расходы — ты ведь летал в Кливленд и обратно, останавливался в отеле...
   — Я могу позволить себе это.
   — Не спорю, ну и что из того?
   — Я не только тебя защищаю, — сказал я. — В конце концов я сам такая же мишень для него, как и ты.
   — Ты так думаешь? А мне кажется, что ему гораздо меньше хочется трахнуть тебя, чем меня.
   — Кто знает, чему он в тюрьме научился. Я говорю совершенно серьезно, Элейн. Я ведь действую и в своих собственных интересах.
   — Но и в моих тоже. Ты ведь уже лишился работы в детективном агентстве. Если уж ты тратишь свое время, я обязана возместить хотя бы все твои расходы.
   — Почему бы нам не оплатить расходы пополам?
   — Потому что это было бы несправедливо. Именно ты занимаешься всем, именно ты отказался от работы на неопределенное время. Кроме того, я могу позволить себе потратить гораздо больше. Да не дуйся ты, я и в мыслях не имела обидеть твое мужское достоинство! Это просто констатация факта. Я зарабатываю больше, чем ты.
   — Что же, ты эти деньги заслужила.
   — Мы вместе со Смитом Барни получаем их старым, как мир, способом. Я зарабатываю их, храню, вкладываю в дело и хотя богачкой не стала, бедной тоже не буду никогда. У меня много собственности, свою квартиру я купила, как только этот дом был построен; у меня немало недвижимости в Куинс, еще больше — на Джексон-Хайтс и кое-что в Вудсайде. Ведущая компания ежемесячно переводит мне деньги, и бухгалтеры каждый раз утверждают, что положительный баланс и так очень высок и не мешает мне прикупить еще что-нибудь.
   — Состоятельная ты, оказывается, женщина!
   — Да пошел ты!

* * *

   Счет оплатила все-таки она. На обратном пути мы ненадолго остановились у бара, и я представил Элейн Гэри; он поинтересовался, веду ли я опять какое-нибудь расследование.
   — Однажды мне пришлось играть при нем роль Ватсона, — объяснил он Элейн. — И теперь жду, когда фортуна преподнесет мне еще один шанс.
   — Скоро преподнесет.
   Он перегнул свое длинное тело через стойку бара и заговорщически понизил голос.
   — Мы с ним здесь подозреваемых пытаем, — сказал он Элейн. — В гриле поджариваем.
   Элейн непонимающе округлила глаза, и Гэри извинился. Мы вышли на улицу.
   — О Господи, как замечательно! Интересно, сколько эта погода еще простоит?
   — Столько, сколько ты захочешь.
   — Трудно поверить, что она будет длиться до самого Рождества. Совсем не хочется идти домой. Может, еще куда-нибудь сходим? У тебя есть что-нибудь на примете?
   Я ненадолго задумался.
   — Тут неподалеку есть бар, который мне нравится, — сказал я.
   — Ты что, ходишь в бар?
   — Редко. Это — скромное местечко, а его владелец — мой друг, хотя это, наверное, не самое подходящее слово.
   — Ты меня заинтриговал, — объявила Элейн.
   Когда мы добрались до «Открытого дома», я усадил Элейн за свободный столик, а сам отправился в бар, чтобы взять чего-нибудь; в этом заведении официанток не держали.
   Стоявшего за стойкой парня все звали Барком — если у него и было имя, я его, во всяком случае, не слышал ни разу.
   — Если вы ищете босса, то он только что был здесь, — сказал он мне первым делом, совершенно не шевеля губами. — Не знаю, вернется или нет.
   Я взял два бокала содовой и вернулся к Элейн, и пока мы не спеша посасывали ее, я успел рассказать пару историй про Микки Баллу; самой колоритной была история про человека по имени Пэдди Фарелли, который умудрился сделать что-то, что привело Баллу в ярость. И вот однажды вечером Баллу принялся методично обходить все ирландские кабачки в Вест-Сайде; при нем была объемистая сумка, которую он держал все время открытой, демонстрируя желающим лежащую в ней голову Пэдди Фарелли.
   — Я слышала об этом, — сказала Элейн. — Может, что-то такое писали в газетах?
   — Наверное, какой-нибудь журналист использовал эту историю. Сам Микки никогда не говорил об этом, но и опровергать не опровергал. Как бы там ни было, о Фарелли никто больше ничего не слышал.
   — Ты полагаешь, он все-таки убил его?
   — Наверняка убил, тут сомнений быть не может. И с сумкой наверняка шлялся, однако не уверен, что там в самом деле лежала голова Фарелли.
   Элейн помолчала.
   — Интересные у тебя друзья, — сказала она наконец.
   Прежде чем наши бокалы с содовой опустели, ей предоставился шанс увидеть Микки воочию. Он вошел, волоча за собой двух чуть ли не по пояс ему спутников, одетых в джинсы и кожаные летные куртки. Микки слегка кивнул мне, проследовал со своими напарниками через весь зал, не останавливаясь, и вошел вместе с ними в заднюю дверь. Минут через пять все трое появились вновь. Оба парня вышли из бара и направились на юг, к Десятой авеню, а Баллу остановился у стойки, затем подошел к нашему столу с бокалом «джеймсона» — двенадцатилетней выдержки — в руках.
   — Мэттью, — сказал он, — хороший парень.
   Я предложил ему присесть.
   — Не могу, — ответил он. — Дела. Кто сам себе хозяин, тот раб у самого себя.
   — Элейн, — представил я, — это Микки Баллу. Элейн Марделл.
   — Очень приятно!.. — сказал Микки. — Мэттью, я бы с удовольствием посидел с тобой, но, к сожалению, должен мчаться в другое место. В другой раз, хорошо?
   — Хорошо.
   — Мы проболтаем всю ночь и отправимся к мессе уже утром. Мисс Марделл, надеюсь еще раз встретиться с вами.
   Микки повернулся, на ходу вспомнил о стакане, который все время держал в руках, одним глотком опорожнил его и по дороге к двери поставил на пустой столик.
   — Я и не думала, что он такой гигант, — сказала Элейн, когда дверь за ним захлопнулась. — Настоящий великан, да? Как одна из тех статуй с острова Пасхи.
   — Ага.
   — Как из гранита вытесанный. Что это он имел в виду, когда говорил про какую-то мессу? Это что, ваш шифр?
   Я покачал головой.
   — Его отец работал мясником на рынке, что на улице Вашингтона. Когда Микки был маленьким, он любил время от времени напялить старый фартук отца и в таком виде явиться к восьмичасовой мессе в Собор Святого Бернарда.
   — А ты его сопровождал?
   — Было однажды.
   — Славное местечко ты нашел, чтобы пригласить девушку! — сказала Элейн. — А каким выдающимся людям представил!

* * *

   — Ты ведь живешь неподалеку, не так ли, Мэтт? — сказала она, когда мы выбрались на улицу. — Просто посади меня в такси, и все. Я нормально доберусь, все будет в порядке.
   — Нет, я доведу тебя прямо до квартиры.
   — Но тебе же...
   — Не бери в голову.
   — Ты уверен?
   — Абсолютно, — ответил я. — И кроме того, мне нужен рисунок, который сделал Галиндес; первым делом завтра утром сделаю его фотокопию и начну показывать ее людям.
   — Отлично!..
   Вокруг было полно пустых такси. Я остановил одно, и мы в полном молчании поехали через весь город. Когда мы приехали, водитель вышел из машины и открыл нам дверцу, а затем поспешил вперед, чтобы придержать входную дверь.
   Уже в лифте Элейн сказала:
   — Ты мог бы попросить его подождать.
   — Здесь в такое время всегда полно такси.
   — Тоже верно.
   — Лучше поймать новое, чем платить уйму денег за стоянку. И к тому же я могу пойти домой пешком.
   — В такое время?
   — Конечно.
   — Но это ведь неблизкий путь.
   — А я люблю долгие прогулки.
   Подойдя к двери, Элейн достала ключи и отперла оба замка, которые открывались снаружи, а когда мы прошли вовнутрь, заперлась на все три запора. Возможно, это была нелепая перестраховка, к тому же через несколько минут я должен был идти обратно, но я с искренним удовольствием наблюдал за ее действиями. Будь на то моя воля, она бы из защищенной квартиры и носа не высовывала бы. Ни на секунду.
   — Да, и не забудь про такси, — на ходу бросила она.
   — Какое еще такси?
   — Все такси, на которых мы ездили, — ответила Элейн. — Раз уж ты охраняешь меня, я обязана возместить все твои расходы.
   — О, Господи! — возмутился я.
   — В чем дело?
   — Не интересуют меня эти гроши, пойми ты наконец! С клиентами у меня никогда не бывает таких расчетов.
   — А как ты с ними поступаешь?
   — Я сам устанавливаю круглую сумму, в которую включаю все свои расходы; я бы просто не смог хранить все счета и отмечать каждый раз, когда я входил в подземку, — я бы свихнулся от всего этого.
   — А когда ты на свое агентство работаешь?
   — Тогда я выполняю их требования, потому что не могу иначе. Однако скорее всего моя работа на них уже в прошлом — после разговора с одним из тамошних боссов сегодня утром.
   — А что случилось?
   — Да ничего особенного. Его разозлило то, что я попросил небольшой отпуск, и не уверен что он возьмет меня обратно, когда все закончится. Да и вряд ли я сам захочу туда вернуться.
   — Так ты еще и работу потерял!.. — пробормотала Элейн. Она подошла к кофейному столику, взяла с него небольшую бронзовую статуэтку кошки и повертела ее в руках. — Я совсем не имела в виду счета и не собиралась подсчитывать все до последнего пенни. Просто мне бы хотелось, чтобы у тебя в кармане всегда была сумма, достаточная для всяких непредвиденных расходов. И меня совершенно не волнует, насколько большой она окажется, так что не морочь себе голову.
   — Понимаю.
   Элейн подошла к окну, продолжая перекладывать статуэтку из руки в руку. Я встал рядом, и мы устремили взоры на расстилавшийся перед нами Куинс.
   — Когда-нибудь, — заметил я, — все это станет твоим.
   — Золото ты мое, — отозвалась она. — Должна поблагодарить тебя за превосходный вечер.
   — Тебе не за что благодарить меня.
   — Нет, я в самом деле очень тебе обязана: оставаться взаперти было выше моих сил. К тому же я просто роскошно провела время.
   — Как и я.
   — Я так признательна, что ты показал мне «Пари Грин» и «Грогана», раньше ты никогда не пускал меня в свой мир.
   — Для меня это был не менее замечательный вечер, — признался я. — Да и приятно показаться на людях с такой очаровательной женщиной под руку.
   — Я не очаровательная женщина.
   — Ты чертовски очаровательна, или просто на комплимент напрашиваешься? Нужно себя правильно оценивать.
   — Нет, я понимаю, что отнюдь не дурнушка, — сказала она. — Но и, разумеется, далеко не красавица.
   — Давай, давай, скромничай!.. А как бы иначе ты стала владелицей стольких зданий на том берегу реки?
   — Ну что ты, для этого совершенно необязательно выглядеть, как Элизабет Тзйлор, ты сам должен знать это. Нужно лишь, чтобы мужчинам хотелось провести с тобой время. Ну так вот, я раскрою секрет. Все дело — в психологии.
   — В чем бы то ни было.
   Элейн отвернулась от окна и осторожно поставила бронзовую кошку на кофейный столик.
   — А ты и в самом деле думаешь, что я красива? — тихо спросила она, стоя ко мне спиной.
   — Я всегда так считал и считаю.
   — Это так любезно с твоей стороны!..
   — Я совсем не пытался сказать любезность — просто...
   — Да нет, я все понимаю.
   Мы оба замолчали, и в комнате повисла глубокая тишина. В том фильме, который мы с Элейн смотрели, был подобный момент, когда музыка замолкла и никаких звуков не было слышно — я заметил, что это усиливало ощущение напряженности.
   — Мне нужно взять рисунок, — прервал я паузу.
   — Да, — ответила Элейн. — Я только заверну его во что-нибудь, чтобы не испачкался. Подожди секундочку, ладно?
   Она отправилась в туалет, а я остановился посреди комнаты, разглядывая портрет Джеймса Лео Мотли работы Рэя Галиндеса и пытаясь разгадать выражение его глаз. Большого смысла в этом не было, так как передо мной был все-таки портрет, а не фотография; к тому же даже у настоящего Мотли глаза были тусклые и совершенно невыразительные.
   Неожиданно для самого себя я стал размышлять о том, что он делает в этот момент. Наверное, спрятался в каком-нибудь заброшенном здании и сидит, посасывая треснутую трубку. А может быть, он поселился у какой-нибудь женщины и теперь истязает ее, забирает все деньги, убеждая ее в том, что в этом и состоит ее счастье. А может, сшибает деньги в подпольных притонах Атлантик-Сити. Или загорает на пляжах Майами.
   Я продолжал пожирать глазами портрет, надеясь, что дремавшие во мне природные инстинкты подскажут, где он сейчас и что делает; вернулась Элейн и стала чуть позади меня. Я почувствовал мягкое прикосновение ее плеча и изысканный аромат духов.
   — Я подумала о картонном тубусе, — сказала она. — Тебе не нужно будет складывать лист — просто свернешь его в трубку, и все будет в порядке.
   — Откуда он у тебя? Не думал, что ты держишь у себя подобные вещи.
   — Конечно, нет. Мне просто пришло в голову, что если смотать с барабана бумажные полотенца, то как раз получится такой тубус.
   — Замечательная мысль!
   — Я тоже так думаю.
   — Неизвестно только, нужно ли из-за этого выбрасывать целый рулон полотенец.
   — А сколько стоит рулон одноразовых полотенец — чуть больше доллара, да?
   — Понятия не имею.
   — Да, примерно столько. В любом случае портрет стоит того. — Она протянула руку и осторожна коснулась кончиком пальца портрета Мотли. — Когда все закончится, — сказала она, — я хотела бы сохранить его.
   — Зачем он тебе?
   — Вставлю в рамку и повешу на стену. Помнишь, как Галиндес сказал: «Можно в рамку — и на стену»? Он, конечно, шутил, потому что не относится к такой работе всерьез. А это — настоящее искусство.
   — Ты так думаешь?
   — Запомни мои слова. Надо было попросить его поставить автограф. Может, я еще увижусь с ним... Как ты считаешь, он согласится?
   — Думаю, он будет польщен. Знаешь, я собирался сделать всего несколько ксерокопий, но ты подсказала мне идею, сделаю полсотни, не меньше.
   — Замечательно!.. — пробормотала Элейн, нежно положив мне руку на плечо. — Умница.
   — Что правда, то правда.
   — Ага.
   Вновь наступила тягостная пауза, и я откашлялся.
   — А ты надушилась, — заметил я.
   — Да.
   — Только что?
   — Ага.
   — Очень приятный запах.
   — Я рада, что тебе нравится.
   Я наклонился, чтобы положить рисунок на стол, а когда выпрямился, рука сама собой коснулась ее талии и остановилась на бедре. Элейн тихо, почти неслышно вздохнула и прижалась ко мне, опустив мне голову на плечо.
   — Так хорошо!.. — прошептала она. — Ты знаешь, я ведь не только надушилась; я и разделась.
   — Но ты же одета?
   — Да, но под платьем ничего нет, только я.
   — Только ты?
   — Да, я; я и еще немного духов, — Элейн немного покрутила головой, чтобы я смог оценить их аромат. — И зубки почистила, — добавила она, не сводя с меня глаз и слегка приоткрыв ротик. Некоторое время она молча смотрела на меня, а потом закрыла глаза.
   И я крепко обнял ее.

* * *

   Это было просто незабываемое ощущение — стремительное, но неспешное, страстное, но знакомое, привычное, но сладостно необыкновенное. В эту ночь мы смогли соединить воедино опыт и непринужденность старых любовников и пылкость чувств молодых влюбленных. Нам с Элейн всегда было хорошо вдвоем, и с годами взаимная тяга только усилилась. Мы были счастливы как никогда прежде.
   — Я мечтала об этом весь вечер, — уже потом призналась мне Элейн. — Понимаешь, я все время думала: «Люблю я этого парня и всегда любила, и как бы здорово было проверить, не затупился ли его инструмент за это время». Так что, если честно признаться, я все спланировала. Понимаешь, что я имею в виду?
   — Наверное, понимаю.
   — От такой перспективы совершенно захватило дух. Когда ты сказал, что я очаровательна, это на меня так подействовало...
   — В самом деле?
   — Ну да, я просто мгновенно возбудилась и потеряла голову. Это было как колдовство какое-то.
   — Путь к сердцу женщины идет...
   — Ну да, снизу вверх. Это так прекрасно... а все, что ты сделал, — назвал меня очаровательной. — Элейн коснулась моей руки. — Я думаю, что это подействовало только потому, что ты заставил меня поверить в это. В то, что ты так думаешь.
   — Но это правда.
   — Ты это придумал, а потом сам поверил. Я сразу поняла, что рано или поздно это с нами случится; но кто мог подумать, что это окажется так прекрасно?
   — Я знал это.
   — Когда мы последний раз занимались с тобой любовью? Мы, наверное, года три вообще не виделись.
   — А в постели не бывали к тому времени уже несколько лет.
   — Так что уже лет семь прошло?
   — Думаю, все восемь.
   — Ну что же, тогда все ясно. Клетки нашего организма полностью обновляются раз в семь лет, да?
   — Да, что-то вроде этого.
   — Ну так, значит, мои клетки с твоими еще ни разу не встречались. Но на самом деле я никогда не могла понять этого... Ведь если у тебя есть, допустим, шрам, то он не исчезнет и через десять лет.
   — Или татуировка. Клетки и в самом деле заменяются, а вот чернила остаются.
   — Как такое может быть?
   — Не знаю.
   — Никак в толк не возьму... У тебя ведь нет татуировок?
   — Нет.
   — А ты еще называешь себя алкоголиком. Ведь обычно это делается по пьянке, верно?
   — Подобные рассуждения, как мне кажется, делу трезвости не помогут.
   — Да нет, я не об этом. Где-то я прочитала, что очень большой процент убийц имеет множество татуировок на теле. Ты когда-нибудь слышал об этом?
   — Похоже на правду.
   — Интересно, почему. Может, это связано с особым восприятием мира?
   — Возможно.
   — А как с этим у Мотли?
   — С чем? С особым восприятием?
   — Да нет, я про татуировки.
   — А, прости!.. Есть ли у него татуировки? Не помню. Ты это должна знать лучше меня.