Я прошелся и снова посмотрел на ее окна. Свет был по-прежнему выключен. Скорая помощь из больницы Рузвельта неслась вниз по 9-й авеню с включенной сиреной. Из машины, стоящей на светофоре, несся рок. Потом машина уехала, а звук сирены стих вдали. Мне показалось, что на какой-то миг город погрузился в мертвую тишину. Но потом тишина исчезла, вернулись все шумы города, которые не стихают ни днем ни ночью.
А в моей голове всплыла песня, которую ставил мне Киген. Не вся целиком. Я не смог бы воспроизвести мотив, но помнил отдельные фразы. Что-то о ночи поэзии, когда не страшен мрак. Что ж, можно сказать и так. И знаешь, что останешься один, когда закроется священный наш кабак.
По дороге домой я купил пива.
Глава 19
Глава 20
А в моей голове всплыла песня, которую ставил мне Киген. Не вся целиком. Я не смог бы воспроизвести мотив, но помнил отдельные фразы. Что-то о ночи поэзии, когда не страшен мрак. Что ж, можно сказать и так. И знаешь, что останешься один, когда закроется священный наш кабак.
По дороге домой я купил пива.
Глава 19
Шестой полицейский участок располагался на Западной 10-й улице в Виллидж, между Бликер и Хадсон. Несколько лет назад, когда я еще работал у них, участок занимал вычурное здание чуть западнее Чарлз-стрит. С тех пор то здание переделали под кооперативные квартиры и прозвали «Жандарм».
Новое помещение было по-современному уродливым — такое никто не захочет переделывать в жилые апартаменты. Зашел я сюда во вторник незадолго до полудня и, пройдя мимо дежурного, направился прямиком в офис Эдди Коэлера. Мне не нужно было спрашивать, где это, я и так знал.
Он оторвался от рапорта, который читал, и посмотрел на меня.
— С этой дверью надо что-то делать, — сказал он. — Любой может запросто пройти через нее.
— Ты неплохо выглядишь, Эдди.
— Ну, понимаешь, я веду честную жизнь. Садись, Мэтт.
Я присел, и мы немного поговорили о старых временах, я и Эдди. Когда тема была исчерпана, он спросил:
— Ты просто оказался неподалеку, верно?
— Я просто подумал о тебе и вспомнил, что тебе может понадобиться новая шляпа.
— В такую-то погоду?
— Может, панама. Симпатичная соломенная панамка, чтобы спрятаться от солнца.
— Скорее мне понадобится тропический шлем. Но тогда соседские девчонки начнут отпускать на мой счет грязные шуточки, — сказал Эдди.
Я вытащил свою записную книжку.
— Номер одной машины, — обратился я к нему. — Ты сможешь его для меня проверить?
— Ты хочешь, чтобы я позвонил в управление автомобильного транспорта?
— Но для начала стоит проверить список краденых машин.
— Что случилось: дорожное происшествие, а виновник скрылся? Твой клиент хочет знать, кто сбил его, чтобы взять наличные вместо судебного разбирательства?
— У тебя богатое воображение.
— У тебя есть номер машины, и мне следует сначала проверить список угнанных машин? Черт! Какой номер?
Я продиктовал ему номер, он быстро нацарапал его на бумажке и отодвинулся от стола.
— Буду через минуту, — сказал он.
Пока он отсутствовал, я рассматривал свои наброски ушей грабителей. Они на самом деле отличались. Только нужно быть весьма натренированным, чтобы заметить это.
Эдди отсутствовал недолго. Вернувшись, он плюхнулся в свое кресло на колесиках.
— В списке нет, — ответил он.
— Можешь проверить в автомобильном управлении?
— Могу, но нет необходимости. Машины попадают в списки не сразу. Я позвонил, машина украдена, но еще не внесена в список угонов. По поводу нее звонили прошлой ночью, она была украдена поздно днем или рано вечером.
— Я так и думал.
— Меркьюри 73-го года, верно? Темно-синий седан?
— Точно.
— Тогда что тебе нужно?
— Где она была украдена?
— Где-то в Бруклине. Оушен-Парквэй, довольно далеко.
— Разумно.
— Неужели? — поинтересовался он. — Почему?
Я покачал головой.
— Неважно, — ответил я. — Я подумал, что машина может иметь какое-то значение, но если она украдена, то эта ниточка ни к чему не ведет.
Я достал свой бумажник и вытащил двадцать пять долларов — стандартная сумма на шляпу, говоря полицейским языком. Потом я положил эти деньги ему на стол. Он накрыл их своей ладонью, но не убрал.
— Теперь у меня есть вопрос, — сказал Эдди.
— О?
— Зачем?
— Это частное расследование, — ответил я. — Я работаю на одного человека и не могу...
Он покачал головой.
— Зачем тратить двадцать пять долларов на то, что ты можешь сделать сам и бесплатно? Господи, Мэтт, сколько лет ты носил жетон полицейского, если не можешь вспомнить, как получить информацию в автомобильном управлении? Ты звонишь, называешь себя, ты ведь знаешь, что нужно делать, верно?
— Я подумал, что это рискованно.
— Если ты сначала хочешь проверить список угонов, то звонишь в управление. Говоришь, что ты полицейский, ведущий расследование, говоришь, что засек машину, которая может оказаться краденой. И они все для тебя проверяют. Это избавляет тебя от необходимости тащиться сюда и, кроме всего, экономит тебе двадцать пять долларов.
— Но тогда мне придется прикидываться офицером полиции, — заметил я.
— Что ты говоришь? — он потыкал пальцем в деньги. — А это — дача взятки полицейскому при исполнении, если быть юридически точным. И заметь, оба эти действия противоправны.
Этот разговор стал меня беспокоить. Ведь я изображал из себя офицера меньше двенадцати часов назад, когда узнавал в справочной неуказанный телефон Кэролин Читэм.
— Может, я соскучился по тебе, Эдди. Как тебе эта версия?
— Все может быть. А может, твои мозги заржавели?
— Тоже вероятно.
— Может, тебе стоит бросить пить и вернуться в общество нормальных людей. Это вероятно?
Я встал.
— Всегда рад поболтать с тобой, Эдди.
У него было еще что сказать, но я не собирался оставаться и выслушивать все это.
Здесь неподалеку стояла церковь Святой Вероники — огромное здание из красного кирпича, высящееся на Кристофер-стрит рядом с рекой. На ее ступеньках устроился какой-то бездомный, сжимавший в руках пустую бутылку «Найт Трэйн». Мне пришло в голову, что Эдди мог позвонить и распорядиться, чтобы он расположился здесь как наглядный пример того, что может случиться со мной. И я не знал, смеяться мне или плакать.
Поднявшись по ступенькам, я вошел внутрь. Церковь напоминала огромный грот и была пуста. Сев, я закрыл глаза и стал думать о двух моих клиентах: Томми и Скипе — и о той безрезультатной работе, что я проделал для них обоих. Томми, на самом деле, моя помощь была не нужна, он ее и не получил. Что касается Скипа, то я помог обменять деньги на книги, но допустил ошибки. Конечно, именно я должен был сказать Бобби и Билли, чтобы они переписали номера всех стоящих рядом машин. Я не должен был оставлять это на сообразительность Билли.
Я был почти рад, что машина оказалась краденой. Ведь теперь эта ниточка Кигена ни к чему не приведет и мой промах не будет столь очевиден.
Глупо. Я же отправил их на то место, верно? Они бы не увидели машину, не записали бы номера, если бы остались сидеть в машине Касабиана на другой стороне квартала.
Я подошел, кинул доллар в щель для сборов и зажег свечку. В нескольких ярдах слева от меня на коленях стояла женщина. Когда она поднялась, я увидел, что это транссексуал. Она была на пару дюймов выше меня. Ее лицо представляло собой некоторую смесь латиноамериканских и азиатских черт, предплечья и плечи были мускулистыми, а грудь размером с мускусную дыню оттягивала купальник в горошек.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Ты пришел, чтобы зажечь свечку в честь святой Вероники? Ты знаешь что-нибудь о ней?
— Нет.
— И я тоже. Но я предпочитаю думать о ней, — она поправила выбившуюся на лоб прядь волос, — как о святой Веронике Лэйк[30].
Я спросил его, где могу найти пастора.
— Это я, — ответил он, выпрямляясь. — Чем могу вам помочь?
Я сказал, что знаю о том, что в подвале их церкви прошлой ночью имел место мелкий акт вандализма. Он мне улыбнулся.
— Так вот что это было? Кто-то выстрелил в нашу лампу, вот и весь ущерб. Вы хотели бы осмотреть место, где все произошло?
На этот раз мы не воспользовались теми ступенями, по которым я спускался прошлой ночью. Спустившись вниз внутри церкви и пройдя по холлу, мы попали в подвал через ту же арку, которой воспользовались для отхода наши бородатые друзья в париках. С того момента помещение было приведено в порядок: стулья составлены в одном месте, а столы сложены. Через окна проникал дневной свет.
— А вот и лампа, — сказал пастор, показывая. — Здесь на полу валялось стекло, но его вымели. Думаю, вы видели рапорт полиции.
Я ничего не ответил, а только огляделся вокруг.
— Вы ведь полицейский, да?
Он не выспрашивал, а только хотел, чтобы с ним согласились. Но что-то меня остановило. Может быть, мой разговор с Эдди Коэлером.
— Нет, — ответил я. — Не полицейский.
— О? Тогда ваш интерес...
— Я был здесь прошлой ночью.
Он смотрел на меня, ожидая, что я скажу дальше. Этот пастор был очень терпеливым молодым человеком, на мой взгляд. Чувствовалось, что он хочет услышать от тебя то, что тебе необходимо сказать, и в тот момент, когда ты готов это сделать. Я считаю, что это качество не помешало бы любому министру.
— Раньше я работал полицейским, — продолжил я. — Сейчас я — частный детектив.
Хоть юридически это звучало и не совсем правильно, но достаточно близко к истине.
— Я был здесь прошлой ночью по поручению моего клиента, пытался обменять деньги на определенный товар, что был похищен у него с целью выкупа.
— Понимаю.
— Мои оппоненты, преступники, укравшие вещь у моего клиента, выбрали это место для проведения обмена. Они же и стреляли.
— Понимаю, — повторил пастор. — Кто-нибудь был... ранен? Полиция искала следы крови.
— Раненых не было. Они сделали всего два выстрела, и оба в лампу на потолке.
Он выдохнул.
— Это настоящее облегчение. Что ж, мистер...
— Скаддер. Мэтью Скаддер.
— А меня зовут Нельсон Ферманн. Кажется, мы забыли друг другу представиться раньше. — Он вытер рукой свой веснушчатый лоб. — Думаю, полиция ничего об этом не знает.
— Не знает.
— И вы предпочли бы, чтобы так оно и оставалось.
— Мне было бы гораздо проще, если бы они ничего не узнали.
Он подумал и кивнул головой.
— Сомневаюсь, что мне представится возможность с ними пообщаться, — сказал он. — Не думаю, что они придут сюда снова, верно? Это не такое уж серьезное происшествие.
— У кого-то может возникнуть желание довести расследование до конца. Но не удивляйтесь, если ничего больше об этом не услышите.
— Они заполнят рапорт, на этом все и закончится. — Пастор снова вздохнул. — Что ж, мистер Скаддер, у вас должны быть веские причины, чтобы рискнуть, ведь я мог бы упомянуть про ваш визит полицейским. Что вы надеетесь найти?
— Мне хотелось бы узнать, кто они такие.
— Злодеи? — Он рассмеялся. — Я не знаю, как их еще назвать. Если бы я был полицейским, то, наверное, назвал бы их правонарушителями.
— Вы можете назвать их грешниками.
— О, но мы все грешники, верно? — Он улыбнулся мне. — Вы не знаете, кто они?
— Нет. К тому же они были загримированы: парики и фальшивые бороды, поэтому я даже не знаю, как они выглядят.
— Не вижу, чем могу вам помочь. Вы ведь не думаете, что они как-то связаны с церковью, да?
— Я практически уверен, что нет. Но они выбрали именно это место, преподобный Ферманн, и...
— Зовите меня Нельсон.
— ...и можно предположить, что они знали эту церковь, и эту комнату в особенности. Полицейские обнаружили какие-нибудь следы взлома?
— По-моему, нет.
— Вы не против, если я взгляну на дверь?
Я внимательно изучил замок на двери, которая вела на улицу. Если он и был взломан, то я этого не заметил. Я спросил его про вторую дверь, мы подошли и проверили ее: там тоже не было никаких царапин, подтверждающих взлом.
— Полиция сказала, что скорее всего дверь оставили открытой, — сказал пастор.
— Это было бы логично, если бы мы имели дело с вандализмом или нанесением умышленного ущерба. Бывает, что парочка ребят находят незапертую дверь, заходят внутрь и устраивают там беспорядок. Но в данном случае все было спланировано и подготовлено. Не думаю, что наши грешники просто рассчитывали на то, что дверь оставят открытой. Или у вас она всегда запирается кое-как?
Он покачал головой.
— Нет, мы всегда закрываем дверь на ключ. Нам приходится это делать, даже несмотря на то что вокруг живут приличные люди. Когда прошлой ночью приехала полиция, были открыты обе двери: эта и та, что в глубине. Естественно, мы не могли оставить открытыми обе двери.
— Если одна была открыта, то вторую можно открыть изнутри без ключа.
— О, конечно. Но все же...
— У вас, наверное, много ходящих по рукам ключей, преподобный. Я уверен, что многие общества и клубы пользуются этим помещением.
— Абсолютно верно, — ответил он. — Мы считаем своей обязанностью делать доступными те помещения, которые не используются нами для собственных нужд. К тому же та рента, что мы за них получаем, является существенной частью нашего дохода.
— Значит, подвал вечерами часто использовался.
— О, несомненно. Давайте посмотрим, общество анонимных алкоголиков собирается в этой комнате вечером по средам, другая их группа пользуется этим помещением по вторникам. Кстати, они придут сюда сегодня вечером. По пятницам... кто же собирается здесь по пятницам? Этой комнатой пользуются все; кто только может, в течение тех лет, что я здесь. У нас была маленькая театральная труппа, которая здесь репетировала, здесь проходили ежемесячные сборы бойскаутов-волчат[31], еще здесь... в общем, полно разных обществ и групп с доступом к этому помещению.
— Но никто не собирается вечером в понедельник.
— Никто. Раньше, месяца три назад, собирался женский клуб по пробуждению политического сознания, но, похоже, они решили встречаться в другом месте. — Пастор склонил голову набок. — Вы считаете, что эти...
грешники знали, что помещение будет пустовать прошлой ночью.
— Да, я так думаю.
— Но они просто могли позвонить и спросить. Любой может позвонить нам и все узнать под предлогом того, что интересуется помещением, а заодно и проверить, когда оно свободно.
— Вам звонили с подобными вопросами?
— О, нам звонят постоянно, — ответил он. — Поэтому никаких особенных звонков никто не запоминает.
— Про кого?
Она рассмеялась.
— Про Мигелито Круза. Мигелито означает маленький Майкл, знаешь? Ну, это как Микки. Люди называли его Микки-Маус, по-крайней мере я его так называла.
Мы находились на 4-й авеню, в пуэрто-риканском баре, расположившимся между магазинчиком, продающим растения, и еще одним, выдающим напрокат одежду для торжественных случаев и деловых встреч. После моего визита в лютеранскую церковь в Бенсонхерст я сел на поезд "Н", чтобы вернуться в Манхэттен, но вместо этого неожиданно обнаружил, что еду по 53-й улице к Сансет-парку, там я с поезда и сошел. В этот день мне было нечего больше делать — по делу Скипа не было никаких соображений, поэтому я решил посвятить какое-то время Томми Тиллари и отработать его деньги.
Кроме того, уже подошло время обеда, и тарелка черной фасоли и риса меня очень воодушевили. На вкус они оказались столь же хороши, как и на слух. Я запил все это бутылочкой холодного пива, потом заказал на десерт открытый пирог с ягодной начинкой и пару чашечек эспрессо. Итальянцы подали бы крошечный наперсток кофе, но пуэрториканцы наливали большую чашку.
Потом я отправился шататься по барам, потихоньку потягивая пиво, тут-то я и встретил эту женщину, которая хотела знать, почему я интересуюсь Микки-Маусом. Ей было около тридцати пяти, темноглазая и темноволосая. В ее лице была определенная твердость, которая сочеталась с жесткостью в голосе. Этот голос, охрипший от сигарет, выпивки и острых блюд, мог бы с успехом резать стекло.
Ее глаза были огромными и ласковыми, а в теле чувствовалась некоторая мягкость, подчеркнутая выражением глаз. Одета она была очень ярко. Волосы стягивал ярко-розовый шарф, блузка была цвета электрик, а обтягивающие бедра брюки имели канареечно-желтый оттенок, даже туфли на высоких каблуках были ярко-оранжевыми. Не застегнутая на верхние пуговицы блузка открывала выпуклости ее полной груди. Ее кожа была медного цвета, но с румянцем, словно светилась изнутри.
— Ты знаешь Микки-Мауса? — спросил я.
— Конечно я его знаю. Я все время смотрю мультики с ним. Это очень забавная мышка.
— Я имею в виду Мигелито Круза. Этого Микки-Мауса ты знаешь?
— Ты полицейский?
— Нет.
— Но ты на него похож. Ты двигаешься, как коп, задаешь вопросы, как коп.
— Я им когда-то был.
— Они выгнали тебя за воровство? — Она засмеялась, показывая свои хорошие зубы. — Брал взятки?
Я покачал головой.
— Стрелял в детей.
Она засмеялась еще громче.
— Это неправда, — сказала она. — За это тебя бы не выгнали. Они бы тебя повысили, сделали бы начальником.
В ее речи чувствовался акцент уроженки острова. Она явно родилась в Бруклине. Я опять спросил ее, знает ли она Круза.
— А зачем?
— Забудь.
— Да?
— Забудь, — сказал я, отвернулся и взял свое пиво. Я не думал, что она это так оставит, и наблюдал за ней краешком глаза. Она пила что-то колоритное через соломинку и, насколько я видел, уже допивала.
— Эй, — окликнула она меня. — Купишь мне выпить?
Я посмотрел на нее. Ее темные глаза даже не моргнули. Я кивнул бармену, угрюмому толстому мужчине, который смотрел на мир взглядом, выражающим вселенское осуждение. Он повторил ей тот же самый коктейль. Для этого ему понадобились почти все бутылки из бара. Потом он поставил перед ней ее бокал и посмотрел на меня; я поднял свой вверх, показывая, что у меня еще достаточно выпивки.
— Я знаю его довольно хорошо, — ответила она.
— Да? Он когда-нибудь улыбается?
— Я имею в виду не бармена, я говорю о Микки-Маусе.
— А-а.
— Что ты хочешь сказать этим своим «а-а»? Он просто ребенок. Когда он вырастет, то сможет прийти ко мне. Если он вырастет.
— Расскажи мне о нем.
— Что рассказать? — Она сделала глоток. — Он нажил себе проблемы, когда стал доказывать всем, как он крут и умен. Но он не так крут и совсем не умен.
Ее голос смягчился.
— Он довольно красив. Всегда хорошо одет, всегда аккуратно причесан, всегда свежевыбрит. — Она дотронулась рукой до моей щеки. — Гладкий, понимаешь? К тому же он маленький и хорошенький. Возникает желание взять его, обнять, укутать и отвести домой.
— Но ты этого никогда не делала?
Она снова рассмеялась.
— Эй, парень, у меня достаточно своих проблем.
— Ты считаешь, из-за него могли быть проблемы?
— Если бы я только привела его к себе домой, — ответила она, — он сразу начал бы прикидывать: «Как заставить эту сучку выходить на панель и зарабатывать для меня деньги».
— Так он сутенер? Никогда не слышал об этом.
— Но не тот сутенер, который носит малиновую шляпу и ездит на «Эльдорадо». — Она засмеялась. — Наш Микки-Маус хотел бы таким стать. Как-то он случайно наткнулся на одну новенькую девчонку, только что приехавшую из Сантурса[32], точнее, из деревни рядом с Сантурсом, понимаешь? Еще совсем зеленая и далеко не сеньорита Эйнштейн. И он окрутил ее: она должна была работать на него в своей квартире, приводить в день одного-двух парней, которых он находил для нее.
— Эй, Джо, не хочи-ишь трахнуть маю систру?
— Пуэрто-риканский акцент у тебя не особо получается. Но суть ухватил верно. Она проработала на него две недели, понимаешь, потом ей это все надоело, она села на самолет и вернулась домой. Вот тебе история о Микки-сутенере.
Тут ей понадобилась еще одна порция коктейля, да и мое пиво закончилось. Она попросила бармена принести маленькую упаковку банановых чипсов и, разорвав пакетик сбоку, высыпала их на барную стойку между нами. Их вкус напоминал смесь картофельных чипсов и деревянной стружки.
— Проблема Микки-Мауса была в том, — говорила мне она, — что он слишком старался всем что-то доказать. В старших классах, доказывая, какой он крутой, он ехал с парочкой своих приятелей в Манхэттен и там гонял по кривым улочкам Вест-Виллиджа в поисках гомосексуалистов, чтобы избить их. Он был приманкой. Понимаешь? — рассказывала она. — Маленький, симпатичный. А когда кто-нибудь из геев попадался, Микки был в первых рядах, жаждал крови. Парни из его компании говорили вначале, что он отважен, но потом стали говорить, что у него просто-напросто нет мозгов. — Она покачала головой. — Потому-то я никогда не водила его к себе. На вид симпатичный, но выключаешь свет — и это вроде уже не важно. Не думаю, что из этого бы вышло что-то путное. — Пальцем с накрашенным ногтем она дотронулась до моего подбородка. — Слишком смазливые мужчины женщинам ни к чему, верно?
Это было явное предложение, но принимать его мне не захотелось. На меня нахлынула грусть. Мы ничего не могли дать друг другу. Я даже не знал ее имени, а если она и назвалась, то я не запомнил. Но не думаю, что мы представлялись. Единственные имена, которые произносились, — Мигелито Круз и Микки-Маус.
Я упомянул Энджела Херреру. Но о нем она говорить не захотела. По ее словам, он был милым. Не таким красивым и не таким симпатичным, но, может, это и к лучшему. Но говорить о нем она так и не захотела.
Я сказал ей, что мне нужно идти. Положив банкноту на стойку, я проинструктировал бармена, чтобы тот не оставлял ее бокал пустым. Она засмеялась, то ли надо мной, то ли над смешной ситуацией. Ее смех звучал так, словно кто-то спустил вниз по лестнице мешок с битым стеклом. Он преследовал меня на всем моем пути до дверей и даже дальше.
Новое помещение было по-современному уродливым — такое никто не захочет переделывать в жилые апартаменты. Зашел я сюда во вторник незадолго до полудня и, пройдя мимо дежурного, направился прямиком в офис Эдди Коэлера. Мне не нужно было спрашивать, где это, я и так знал.
Он оторвался от рапорта, который читал, и посмотрел на меня.
— С этой дверью надо что-то делать, — сказал он. — Любой может запросто пройти через нее.
— Ты неплохо выглядишь, Эдди.
— Ну, понимаешь, я веду честную жизнь. Садись, Мэтт.
Я присел, и мы немного поговорили о старых временах, я и Эдди. Когда тема была исчерпана, он спросил:
— Ты просто оказался неподалеку, верно?
— Я просто подумал о тебе и вспомнил, что тебе может понадобиться новая шляпа.
— В такую-то погоду?
— Может, панама. Симпатичная соломенная панамка, чтобы спрятаться от солнца.
— Скорее мне понадобится тропический шлем. Но тогда соседские девчонки начнут отпускать на мой счет грязные шуточки, — сказал Эдди.
Я вытащил свою записную книжку.
— Номер одной машины, — обратился я к нему. — Ты сможешь его для меня проверить?
— Ты хочешь, чтобы я позвонил в управление автомобильного транспорта?
— Но для начала стоит проверить список краденых машин.
— Что случилось: дорожное происшествие, а виновник скрылся? Твой клиент хочет знать, кто сбил его, чтобы взять наличные вместо судебного разбирательства?
— У тебя богатое воображение.
— У тебя есть номер машины, и мне следует сначала проверить список угнанных машин? Черт! Какой номер?
Я продиктовал ему номер, он быстро нацарапал его на бумажке и отодвинулся от стола.
— Буду через минуту, — сказал он.
Пока он отсутствовал, я рассматривал свои наброски ушей грабителей. Они на самом деле отличались. Только нужно быть весьма натренированным, чтобы заметить это.
Эдди отсутствовал недолго. Вернувшись, он плюхнулся в свое кресло на колесиках.
— В списке нет, — ответил он.
— Можешь проверить в автомобильном управлении?
— Могу, но нет необходимости. Машины попадают в списки не сразу. Я позвонил, машина украдена, но еще не внесена в список угонов. По поводу нее звонили прошлой ночью, она была украдена поздно днем или рано вечером.
— Я так и думал.
— Меркьюри 73-го года, верно? Темно-синий седан?
— Точно.
— Тогда что тебе нужно?
— Где она была украдена?
— Где-то в Бруклине. Оушен-Парквэй, довольно далеко.
— Разумно.
— Неужели? — поинтересовался он. — Почему?
Я покачал головой.
— Неважно, — ответил я. — Я подумал, что машина может иметь какое-то значение, но если она украдена, то эта ниточка ни к чему не ведет.
Я достал свой бумажник и вытащил двадцать пять долларов — стандартная сумма на шляпу, говоря полицейским языком. Потом я положил эти деньги ему на стол. Он накрыл их своей ладонью, но не убрал.
— Теперь у меня есть вопрос, — сказал Эдди.
— О?
— Зачем?
— Это частное расследование, — ответил я. — Я работаю на одного человека и не могу...
Он покачал головой.
— Зачем тратить двадцать пять долларов на то, что ты можешь сделать сам и бесплатно? Господи, Мэтт, сколько лет ты носил жетон полицейского, если не можешь вспомнить, как получить информацию в автомобильном управлении? Ты звонишь, называешь себя, ты ведь знаешь, что нужно делать, верно?
— Я подумал, что это рискованно.
— Если ты сначала хочешь проверить список угонов, то звонишь в управление. Говоришь, что ты полицейский, ведущий расследование, говоришь, что засек машину, которая может оказаться краденой. И они все для тебя проверяют. Это избавляет тебя от необходимости тащиться сюда и, кроме всего, экономит тебе двадцать пять долларов.
— Но тогда мне придется прикидываться офицером полиции, — заметил я.
— Что ты говоришь? — он потыкал пальцем в деньги. — А это — дача взятки полицейскому при исполнении, если быть юридически точным. И заметь, оба эти действия противоправны.
Этот разговор стал меня беспокоить. Ведь я изображал из себя офицера меньше двенадцати часов назад, когда узнавал в справочной неуказанный телефон Кэролин Читэм.
— Может, я соскучился по тебе, Эдди. Как тебе эта версия?
— Все может быть. А может, твои мозги заржавели?
— Тоже вероятно.
— Может, тебе стоит бросить пить и вернуться в общество нормальных людей. Это вероятно?
Я встал.
— Всегда рад поболтать с тобой, Эдди.
У него было еще что сказать, но я не собирался оставаться и выслушивать все это.
Здесь неподалеку стояла церковь Святой Вероники — огромное здание из красного кирпича, высящееся на Кристофер-стрит рядом с рекой. На ее ступеньках устроился какой-то бездомный, сжимавший в руках пустую бутылку «Найт Трэйн». Мне пришло в голову, что Эдди мог позвонить и распорядиться, чтобы он расположился здесь как наглядный пример того, что может случиться со мной. И я не знал, смеяться мне или плакать.
Поднявшись по ступенькам, я вошел внутрь. Церковь напоминала огромный грот и была пуста. Сев, я закрыл глаза и стал думать о двух моих клиентах: Томми и Скипе — и о той безрезультатной работе, что я проделал для них обоих. Томми, на самом деле, моя помощь была не нужна, он ее и не получил. Что касается Скипа, то я помог обменять деньги на книги, но допустил ошибки. Конечно, именно я должен был сказать Бобби и Билли, чтобы они переписали номера всех стоящих рядом машин. Я не должен был оставлять это на сообразительность Билли.
Я был почти рад, что машина оказалась краденой. Ведь теперь эта ниточка Кигена ни к чему не приведет и мой промах не будет столь очевиден.
Глупо. Я же отправил их на то место, верно? Они бы не увидели машину, не записали бы номера, если бы остались сидеть в машине Касабиана на другой стороне квартала.
Я подошел, кинул доллар в щель для сборов и зажег свечку. В нескольких ярдах слева от меня на коленях стояла женщина. Когда она поднялась, я увидел, что это транссексуал. Она была на пару дюймов выше меня. Ее лицо представляло собой некоторую смесь латиноамериканских и азиатских черт, предплечья и плечи были мускулистыми, а грудь размером с мускусную дыню оттягивала купальник в горошек.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Ты пришел, чтобы зажечь свечку в честь святой Вероники? Ты знаешь что-нибудь о ней?
— Нет.
— И я тоже. Но я предпочитаю думать о ней, — она поправила выбившуюся на лоб прядь волос, — как о святой Веронике Лэйк[30].
* * *
Поезд "Н" останавливался в нескольких кварталах от церкви на пересечении Овингтон и 18-й авеню. Какая-то рассеянная женщина в забрызганных краской джинсах и армейской рубашке показала мне, где находится кабинет пастора. Там был только полный молодой человек с открытым веснушчатым лицом. Он сидел, перекинув ногу через подлокотник кресла, и бренчал на гитаре.Я спросил его, где могу найти пастора.
— Это я, — ответил он, выпрямляясь. — Чем могу вам помочь?
Я сказал, что знаю о том, что в подвале их церкви прошлой ночью имел место мелкий акт вандализма. Он мне улыбнулся.
— Так вот что это было? Кто-то выстрелил в нашу лампу, вот и весь ущерб. Вы хотели бы осмотреть место, где все произошло?
На этот раз мы не воспользовались теми ступенями, по которым я спускался прошлой ночью. Спустившись вниз внутри церкви и пройдя по холлу, мы попали в подвал через ту же арку, которой воспользовались для отхода наши бородатые друзья в париках. С того момента помещение было приведено в порядок: стулья составлены в одном месте, а столы сложены. Через окна проникал дневной свет.
— А вот и лампа, — сказал пастор, показывая. — Здесь на полу валялось стекло, но его вымели. Думаю, вы видели рапорт полиции.
Я ничего не ответил, а только огляделся вокруг.
— Вы ведь полицейский, да?
Он не выспрашивал, а только хотел, чтобы с ним согласились. Но что-то меня остановило. Может быть, мой разговор с Эдди Коэлером.
— Нет, — ответил я. — Не полицейский.
— О? Тогда ваш интерес...
— Я был здесь прошлой ночью.
Он смотрел на меня, ожидая, что я скажу дальше. Этот пастор был очень терпеливым молодым человеком, на мой взгляд. Чувствовалось, что он хочет услышать от тебя то, что тебе необходимо сказать, и в тот момент, когда ты готов это сделать. Я считаю, что это качество не помешало бы любому министру.
— Раньше я работал полицейским, — продолжил я. — Сейчас я — частный детектив.
Хоть юридически это звучало и не совсем правильно, но достаточно близко к истине.
— Я был здесь прошлой ночью по поручению моего клиента, пытался обменять деньги на определенный товар, что был похищен у него с целью выкупа.
— Понимаю.
— Мои оппоненты, преступники, укравшие вещь у моего клиента, выбрали это место для проведения обмена. Они же и стреляли.
— Понимаю, — повторил пастор. — Кто-нибудь был... ранен? Полиция искала следы крови.
— Раненых не было. Они сделали всего два выстрела, и оба в лампу на потолке.
Он выдохнул.
— Это настоящее облегчение. Что ж, мистер...
— Скаддер. Мэтью Скаддер.
— А меня зовут Нельсон Ферманн. Кажется, мы забыли друг другу представиться раньше. — Он вытер рукой свой веснушчатый лоб. — Думаю, полиция ничего об этом не знает.
— Не знает.
— И вы предпочли бы, чтобы так оно и оставалось.
— Мне было бы гораздо проще, если бы они ничего не узнали.
Он подумал и кивнул головой.
— Сомневаюсь, что мне представится возможность с ними пообщаться, — сказал он. — Не думаю, что они придут сюда снова, верно? Это не такое уж серьезное происшествие.
— У кого-то может возникнуть желание довести расследование до конца. Но не удивляйтесь, если ничего больше об этом не услышите.
— Они заполнят рапорт, на этом все и закончится. — Пастор снова вздохнул. — Что ж, мистер Скаддер, у вас должны быть веские причины, чтобы рискнуть, ведь я мог бы упомянуть про ваш визит полицейским. Что вы надеетесь найти?
— Мне хотелось бы узнать, кто они такие.
— Злодеи? — Он рассмеялся. — Я не знаю, как их еще назвать. Если бы я был полицейским, то, наверное, назвал бы их правонарушителями.
— Вы можете назвать их грешниками.
— О, но мы все грешники, верно? — Он улыбнулся мне. — Вы не знаете, кто они?
— Нет. К тому же они были загримированы: парики и фальшивые бороды, поэтому я даже не знаю, как они выглядят.
— Не вижу, чем могу вам помочь. Вы ведь не думаете, что они как-то связаны с церковью, да?
— Я практически уверен, что нет. Но они выбрали именно это место, преподобный Ферманн, и...
— Зовите меня Нельсон.
— ...и можно предположить, что они знали эту церковь, и эту комнату в особенности. Полицейские обнаружили какие-нибудь следы взлома?
— По-моему, нет.
— Вы не против, если я взгляну на дверь?
Я внимательно изучил замок на двери, которая вела на улицу. Если он и был взломан, то я этого не заметил. Я спросил его про вторую дверь, мы подошли и проверили ее: там тоже не было никаких царапин, подтверждающих взлом.
— Полиция сказала, что скорее всего дверь оставили открытой, — сказал пастор.
— Это было бы логично, если бы мы имели дело с вандализмом или нанесением умышленного ущерба. Бывает, что парочка ребят находят незапертую дверь, заходят внутрь и устраивают там беспорядок. Но в данном случае все было спланировано и подготовлено. Не думаю, что наши грешники просто рассчитывали на то, что дверь оставят открытой. Или у вас она всегда запирается кое-как?
Он покачал головой.
— Нет, мы всегда закрываем дверь на ключ. Нам приходится это делать, даже несмотря на то что вокруг живут приличные люди. Когда прошлой ночью приехала полиция, были открыты обе двери: эта и та, что в глубине. Естественно, мы не могли оставить открытыми обе двери.
— Если одна была открыта, то вторую можно открыть изнутри без ключа.
— О, конечно. Но все же...
— У вас, наверное, много ходящих по рукам ключей, преподобный. Я уверен, что многие общества и клубы пользуются этим помещением.
— Абсолютно верно, — ответил он. — Мы считаем своей обязанностью делать доступными те помещения, которые не используются нами для собственных нужд. К тому же та рента, что мы за них получаем, является существенной частью нашего дохода.
— Значит, подвал вечерами часто использовался.
— О, несомненно. Давайте посмотрим, общество анонимных алкоголиков собирается в этой комнате вечером по средам, другая их группа пользуется этим помещением по вторникам. Кстати, они придут сюда сегодня вечером. По пятницам... кто же собирается здесь по пятницам? Этой комнатой пользуются все; кто только может, в течение тех лет, что я здесь. У нас была маленькая театральная труппа, которая здесь репетировала, здесь проходили ежемесячные сборы бойскаутов-волчат[31], еще здесь... в общем, полно разных обществ и групп с доступом к этому помещению.
— Но никто не собирается вечером в понедельник.
— Никто. Раньше, месяца три назад, собирался женский клуб по пробуждению политического сознания, но, похоже, они решили встречаться в другом месте. — Пастор склонил голову набок. — Вы считаете, что эти...
грешники знали, что помещение будет пустовать прошлой ночью.
— Да, я так думаю.
— Но они просто могли позвонить и спросить. Любой может позвонить нам и все узнать под предлогом того, что интересуется помещением, а заодно и проверить, когда оно свободно.
— Вам звонили с подобными вопросами?
— О, нам звонят постоянно, — ответил он. — Поэтому никаких особенных звонков никто не запоминает.
* * *
— Почему ты здесь снуешь все время? — спросила женщина. — Расспрашиваешь всех про Микки-Мауса.— Про кого?
Она рассмеялась.
— Про Мигелито Круза. Мигелито означает маленький Майкл, знаешь? Ну, это как Микки. Люди называли его Микки-Маус, по-крайней мере я его так называла.
Мы находились на 4-й авеню, в пуэрто-риканском баре, расположившимся между магазинчиком, продающим растения, и еще одним, выдающим напрокат одежду для торжественных случаев и деловых встреч. После моего визита в лютеранскую церковь в Бенсонхерст я сел на поезд "Н", чтобы вернуться в Манхэттен, но вместо этого неожиданно обнаружил, что еду по 53-й улице к Сансет-парку, там я с поезда и сошел. В этот день мне было нечего больше делать — по делу Скипа не было никаких соображений, поэтому я решил посвятить какое-то время Томми Тиллари и отработать его деньги.
Кроме того, уже подошло время обеда, и тарелка черной фасоли и риса меня очень воодушевили. На вкус они оказались столь же хороши, как и на слух. Я запил все это бутылочкой холодного пива, потом заказал на десерт открытый пирог с ягодной начинкой и пару чашечек эспрессо. Итальянцы подали бы крошечный наперсток кофе, но пуэрториканцы наливали большую чашку.
Потом я отправился шататься по барам, потихоньку потягивая пиво, тут-то я и встретил эту женщину, которая хотела знать, почему я интересуюсь Микки-Маусом. Ей было около тридцати пяти, темноглазая и темноволосая. В ее лице была определенная твердость, которая сочеталась с жесткостью в голосе. Этот голос, охрипший от сигарет, выпивки и острых блюд, мог бы с успехом резать стекло.
Ее глаза были огромными и ласковыми, а в теле чувствовалась некоторая мягкость, подчеркнутая выражением глаз. Одета она была очень ярко. Волосы стягивал ярко-розовый шарф, блузка была цвета электрик, а обтягивающие бедра брюки имели канареечно-желтый оттенок, даже туфли на высоких каблуках были ярко-оранжевыми. Не застегнутая на верхние пуговицы блузка открывала выпуклости ее полной груди. Ее кожа была медного цвета, но с румянцем, словно светилась изнутри.
— Ты знаешь Микки-Мауса? — спросил я.
— Конечно я его знаю. Я все время смотрю мультики с ним. Это очень забавная мышка.
— Я имею в виду Мигелито Круза. Этого Микки-Мауса ты знаешь?
— Ты полицейский?
— Нет.
— Но ты на него похож. Ты двигаешься, как коп, задаешь вопросы, как коп.
— Я им когда-то был.
— Они выгнали тебя за воровство? — Она засмеялась, показывая свои хорошие зубы. — Брал взятки?
Я покачал головой.
— Стрелял в детей.
Она засмеялась еще громче.
— Это неправда, — сказала она. — За это тебя бы не выгнали. Они бы тебя повысили, сделали бы начальником.
В ее речи чувствовался акцент уроженки острова. Она явно родилась в Бруклине. Я опять спросил ее, знает ли она Круза.
— А зачем?
— Забудь.
— Да?
— Забудь, — сказал я, отвернулся и взял свое пиво. Я не думал, что она это так оставит, и наблюдал за ней краешком глаза. Она пила что-то колоритное через соломинку и, насколько я видел, уже допивала.
— Эй, — окликнула она меня. — Купишь мне выпить?
Я посмотрел на нее. Ее темные глаза даже не моргнули. Я кивнул бармену, угрюмому толстому мужчине, который смотрел на мир взглядом, выражающим вселенское осуждение. Он повторил ей тот же самый коктейль. Для этого ему понадобились почти все бутылки из бара. Потом он поставил перед ней ее бокал и посмотрел на меня; я поднял свой вверх, показывая, что у меня еще достаточно выпивки.
— Я знаю его довольно хорошо, — ответила она.
— Да? Он когда-нибудь улыбается?
— Я имею в виду не бармена, я говорю о Микки-Маусе.
— А-а.
— Что ты хочешь сказать этим своим «а-а»? Он просто ребенок. Когда он вырастет, то сможет прийти ко мне. Если он вырастет.
— Расскажи мне о нем.
— Что рассказать? — Она сделала глоток. — Он нажил себе проблемы, когда стал доказывать всем, как он крут и умен. Но он не так крут и совсем не умен.
Ее голос смягчился.
— Он довольно красив. Всегда хорошо одет, всегда аккуратно причесан, всегда свежевыбрит. — Она дотронулась рукой до моей щеки. — Гладкий, понимаешь? К тому же он маленький и хорошенький. Возникает желание взять его, обнять, укутать и отвести домой.
— Но ты этого никогда не делала?
Она снова рассмеялась.
— Эй, парень, у меня достаточно своих проблем.
— Ты считаешь, из-за него могли быть проблемы?
— Если бы я только привела его к себе домой, — ответила она, — он сразу начал бы прикидывать: «Как заставить эту сучку выходить на панель и зарабатывать для меня деньги».
— Так он сутенер? Никогда не слышал об этом.
— Но не тот сутенер, который носит малиновую шляпу и ездит на «Эльдорадо». — Она засмеялась. — Наш Микки-Маус хотел бы таким стать. Как-то он случайно наткнулся на одну новенькую девчонку, только что приехавшую из Сантурса[32], точнее, из деревни рядом с Сантурсом, понимаешь? Еще совсем зеленая и далеко не сеньорита Эйнштейн. И он окрутил ее: она должна была работать на него в своей квартире, приводить в день одного-двух парней, которых он находил для нее.
— Эй, Джо, не хочи-ишь трахнуть маю систру?
— Пуэрто-риканский акцент у тебя не особо получается. Но суть ухватил верно. Она проработала на него две недели, понимаешь, потом ей это все надоело, она села на самолет и вернулась домой. Вот тебе история о Микки-сутенере.
Тут ей понадобилась еще одна порция коктейля, да и мое пиво закончилось. Она попросила бармена принести маленькую упаковку банановых чипсов и, разорвав пакетик сбоку, высыпала их на барную стойку между нами. Их вкус напоминал смесь картофельных чипсов и деревянной стружки.
— Проблема Микки-Мауса была в том, — говорила мне она, — что он слишком старался всем что-то доказать. В старших классах, доказывая, какой он крутой, он ехал с парочкой своих приятелей в Манхэттен и там гонял по кривым улочкам Вест-Виллиджа в поисках гомосексуалистов, чтобы избить их. Он был приманкой. Понимаешь? — рассказывала она. — Маленький, симпатичный. А когда кто-нибудь из геев попадался, Микки был в первых рядах, жаждал крови. Парни из его компании говорили вначале, что он отважен, но потом стали говорить, что у него просто-напросто нет мозгов. — Она покачала головой. — Потому-то я никогда не водила его к себе. На вид симпатичный, но выключаешь свет — и это вроде уже не важно. Не думаю, что из этого бы вышло что-то путное. — Пальцем с накрашенным ногтем она дотронулась до моего подбородка. — Слишком смазливые мужчины женщинам ни к чему, верно?
Это было явное предложение, но принимать его мне не захотелось. На меня нахлынула грусть. Мы ничего не могли дать друг другу. Я даже не знал ее имени, а если она и назвалась, то я не запомнил. Но не думаю, что мы представлялись. Единственные имена, которые произносились, — Мигелито Круз и Микки-Маус.
Я упомянул Энджела Херреру. Но о нем она говорить не захотела. По ее словам, он был милым. Не таким красивым и не таким симпатичным, но, может, это и к лучшему. Но говорить о нем она так и не захотела.
Я сказал ей, что мне нужно идти. Положив банкноту на стойку, я проинструктировал бармена, чтобы тот не оставлял ее бокал пустым. Она засмеялась, то ли надо мной, то ли над смешной ситуацией. Ее смех звучал так, словно кто-то спустил вниз по лестнице мешок с битым стеклом. Он преследовал меня на всем моем пути до дверей и даже дальше.
Глава 20
Когда я вернулся к себе в отель, там меня ждали два сообщения: одно от Аниты, другое от Скипа. Сначала я позвонил в Сайоссет, поговорил с Анитой и ребятами. Ей я сказал, что заработал немного денег и скоро отошлю ей чек. С мальчишками поболтал о бейсболе и о лагере, куда они собирались поехать.
Потом я позвонил Скипу в «Мисс Китти». Трубку взял кто-то другой, и я ждал, пока Дево позовут к телефону.
— Я хотел бы встретиться с тобой, — сказал Скип. — Сегодня вечером я работаю. Может, зайдешь после того, как я закроюсь?
— Хорошо.
— Который сейчас час? Без десяти девять? Выходит, что я работаю меньше двух часов? Такое ощущение, что все пять. Мэтт, я вот что сделаю — закроюсь около двух. Подходи к этому времени, и мы выпьем и поговорим.
С прошлой ночи у меня еще оставалось пиво. Я пил его, пока смотрел телевизор, но этот напиток сейчас меня тоже не вдохновлял. После того как игра закончилась, я посмотрел немного последние новости, потом выключил телевизор и растянулся на кровати.
У меня нашлись «Жития святых» в мягкой обложке, и я решил заодно посмотреть, кто такая святая Вероника. В книжке я прочитал, что достоверных подтверждений ее существования нет, но предположительно это была жительница Иерусалима, которая вытерла покрытое потом лицо Христа, когда он шел на Голгофу, и на ткани осталось изображение его лика.
Я представил эту сцену, принесшую Веронике двадцативековую популярность, и рассмеялся. Женщина, вытирающая его лик, имела лицо и прическу Вероники Лэйк.
Выглядел он уставшим. Похлопав меня по плечу, Скип сказал, что рад меня видеть, и провел к самому удаленному от двери уголку бара. Не спрашивая, он налил мне изрядную порцию «Уайлд Тёрки», а в свой стакан плеснул скотча.
— Это первая порция за день, — сказал я.
— Да? Я поражен. Правда, день начался только два часа десять минут назад.
Я покачал головой.
— Первая, с тех пор как я проснулся. Я выпил еще пива, но совсем немного.
Я сделал глоток бурбона. Отличная вещь.
— Да, у меня то же самое, — сказал Скип. — Бывают дни, когда я не пью. Бывают даже такие, когда я и пива не пью. Ты знаешь, что это значит? Когда мы определяемся, что и сколько пить? Это наш выбор.
— Временами, особенно по утрам, я сомневаюсь в том, что сделал правильный выбор.
— Господи, можешь мне об этом не рассказывать. Но даже в этом случае это наш выбор. В этом-то и разница между мной и тобой и такими, как Билли Киген.
— Ты так думаешь?
— А ты нет? Мэтт, этот парень всегда пьет. Возьми прошлую ночь. Мы все, ладно, мы — еще те выпивохи, но прошлой ночью мы почти не пили, верно? Потому что иногда нужно воздержаться. Я прав?
Потом я позвонил Скипу в «Мисс Китти». Трубку взял кто-то другой, и я ждал, пока Дево позовут к телефону.
— Я хотел бы встретиться с тобой, — сказал Скип. — Сегодня вечером я работаю. Может, зайдешь после того, как я закроюсь?
— Хорошо.
— Который сейчас час? Без десяти девять? Выходит, что я работаю меньше двух часов? Такое ощущение, что все пять. Мэтт, я вот что сделаю — закроюсь около двух. Подходи к этому времени, и мы выпьем и поговорим.
* * *
Я смотрел по телевизору «Метс». Они играли не у нас, по-моему, в Чикаго. Я уставился на экран, но сосредоточиться на игре не смог.С прошлой ночи у меня еще оставалось пиво. Я пил его, пока смотрел телевизор, но этот напиток сейчас меня тоже не вдохновлял. После того как игра закончилась, я посмотрел немного последние новости, потом выключил телевизор и растянулся на кровати.
У меня нашлись «Жития святых» в мягкой обложке, и я решил заодно посмотреть, кто такая святая Вероника. В книжке я прочитал, что достоверных подтверждений ее существования нет, но предположительно это была жительница Иерусалима, которая вытерла покрытое потом лицо Христа, когда он шел на Голгофу, и на ткани осталось изображение его лика.
Я представил эту сцену, принесшую Веронике двадцативековую популярность, и рассмеялся. Женщина, вытирающая его лик, имела лицо и прическу Вероники Лэйк.
* * *
«Мисс Китти» была уже закрыта, когда я подошел к ней. И на какой-то миг я подумал, что Скип послал все к черту и ушел домой. Но потом я увидел, что хотя железные ворота и задвинуты, но замка на них нет, а изнутри идет тусклый свет. Я немного раздвинул складывающиеся гармошкой ворота и постучал, подошел Скип и открыл мне дверь, потом задвинул ворота обратно и закрыл дверь на ключ.Выглядел он уставшим. Похлопав меня по плечу, Скип сказал, что рад меня видеть, и провел к самому удаленному от двери уголку бара. Не спрашивая, он налил мне изрядную порцию «Уайлд Тёрки», а в свой стакан плеснул скотча.
— Это первая порция за день, — сказал я.
— Да? Я поражен. Правда, день начался только два часа десять минут назад.
Я покачал головой.
— Первая, с тех пор как я проснулся. Я выпил еще пива, но совсем немного.
Я сделал глоток бурбона. Отличная вещь.
— Да, у меня то же самое, — сказал Скип. — Бывают дни, когда я не пью. Бывают даже такие, когда я и пива не пью. Ты знаешь, что это значит? Когда мы определяемся, что и сколько пить? Это наш выбор.
— Временами, особенно по утрам, я сомневаюсь в том, что сделал правильный выбор.
— Господи, можешь мне об этом не рассказывать. Но даже в этом случае это наш выбор. В этом-то и разница между мной и тобой и такими, как Билли Киген.
— Ты так думаешь?
— А ты нет? Мэтт, этот парень всегда пьет. Возьми прошлую ночь. Мы все, ладно, мы — еще те выпивохи, но прошлой ночью мы почти не пили, верно? Потому что иногда нужно воздержаться. Я прав?