— Думаю, да.
— Потом — совсем другое дело. После всего произошедшего нужно успокоиться и расслабиться. Но Билли Киген, ради бога, он был пьян еще до того, как мы все собрались.
— Но он оказался героем вечера.
— Да, так и вышло. А те номера, ты...
— Угнана.
— Вот дерьмо. Что ж, мы это предполагали.
— Конечно.
Скип сделал еще глоток скотча.
— Кигену приходится пить. Что касается меня, то я могу остановиться в любой момент. Но не останавливаюсь, потому что мне нравится то, что приносит мне выпивка. Но я могу остановиться, и, думаю, ты тоже.
— О, я так не думаю.
— Конечно можешь. А Киген, ну я не знаю. Мне не хочется называть его алкоголиком...
— Его нельзя так называть.
— Я с тобой согласен. Я не говорю, кто он такой, и Бог свидетель, как я люблю этого парня, но думаю, что у него проблемы с выпивкой. — Скип выпрямился. — К черту все. Будь он даже последним забулдыгой, все же как бы я хотел, чтобы машина не была угнанной. Давай пойдем в офис, сядем там, вытянем ноги и расслабимся немного.
Мы устроились в его офисе, поставив на стол две бутылки виски. Скип откинулся на стуле и положил ноги на стол.
— Ты проверил номер машины, — сказал он. — Я так полагаю, что ты начал разрабатывать этих ребят.
Я кивнул головой.
— Я и в Бруклин съездил.
— Куда? Не туда же, где мы были прошлой ночью?
— В церковь.
— Что ты надеялся там узнать? Думал, что один из них мог забыть на полу свой бумажник?
— Никогда не знаешь, что найдешь, Скип. Приходится хорошенько полазить вокруг.
— Наверное, да. Я не знал бы, с чего начать.
— Начать можно с чего угодно. И делать все, что придет в голову.
— Ты что-нибудь узнал?
— Не много.
— Например? А вообще, ладно. Я не буду стоять у тебя над душой. Но все же что-нибудь важное ты нашел?
— Не исключено. Иногда сразу трудно разобраться, что окажется важным, а что нет. Все, что находишь, нужно рассматривать как важное. Например, даже факт угона машины говорит о чем-то, пусть и не раскрывает сидящего за рулем.
— По-крайней мере, можно вычеркнуть из списка подозреваемых владельца. Теперь точно известно, что один из восьми миллионов не мог все это провернуть. А кто владелец? Какая-нибудь старая леди, которая ездит на этой машине только до игрового дома?
— Не знаю, но она была угнана с Оушен-Парквэй, недалеко от того морского бара, куда нас сначала направили.
— Это значит, что они живут в Бруклине?
— Или оставили здесь свою машину, припарковали ее и украли ту, что мы видели. Или приехали на метро или такси. Или...
— В общем, мы знаем не много.
— Пока что.
Скип снова откинулся назад, заложив руки за голову.
— Бобби еще раз позвонили по поводу той рекламы. Баскетбольный судья сражается с предрассудками? Завтра он пойдет к ним снова. Круг подходящих на эту роль сузился до него и еще четырех парней, они хотят посмотреть на них всех еще раз.
— Это здорово.
— Так сразу и не скажешь. В этой профессии нужно постоянно хитрить и выдерживать конкуренцию, чтобы потом тебя показывали по телеку целых двадцать секунд. Знаешь, сколько нужно актеров, чтобы поменять перегоревшую лампочку? Девять. Один будет взбираться по лестнице и менять ее, а остальные восемь стоять вокруг внизу и говорить: «Там наверху должен был быть я!»
— Неплохо.
— Каждому свое. Эту шутку мне рассказал наш актер. — Скип допил то, что оставалось в бокале, и откинулся назад. — Мэтт, той ночью было что-то странное. Чертовски странное.
— В подвале церкви?
Скип кивнул.
— Эта их маскировка. Все, что им было нужно, — это маска с огромным носом, очками и усами, типа тех, что надевают дети. А их парики и бороды? Они выглядели какими-то нереальными, но смешными точно не были. Наверное, из-за пистолета.
— Зачем они так загримировались?
— Чтобы мы не смогли их узнать. Зачем еще?
— Ты бы их смог узнать?
— Не знаю, я ведь не видел их без париков. Кем мы там были, Эбботом и Костелло[33]?
— Не думаю, что они нас узнали, — продолжил я. — Когда я вошел в подвал, один из них назвал меня твоим именем. Там было темно, но их глаза уже должны были привыкнуть к темноте. А мы с тобой совсем не похожи.
— Я, например, симпатичней. — Скип прикурил сигарету и выдохнул клуб дыма. — К чему ты клонишь?
— Не знаю. Я просто не могу понять, зачем им так гримироваться, если мы их изначально не знали.
— Наверное, чтобы их было сложнее разыскать потом.
— Может быть. Но почему они решили, что мы будем их потом искать? Что мы им сможем сделать? Мы провернули сделку, обменяли книги на деньги. Кстати, что ты сделал с гроссбухами?
— Сжег их, как и обещал тебе. Как это «мы ничего им не можем сделать»? Мы можем убить их в собственных постелях.
— Конечно.
— Найдем нужную церковь, насрем на алтарь, а Доминику Тутто скажем, что это они. А что, в этом что-то есть! Подставим их и отправим на свидание с Мясником. Может, они загримировались по той же причине, что и машину угнали? Потому что они профессионалы?
— Они показались тебе знакомыми, Скип?
— За этими париками и бородами и не разберешь. Голосов я, во всяком случае, не узнал.
— Понятно.
— Было в них что-то знакомое, но я не могу понять что. Может, то, как они двигались. Точно.
— Думаю, что понимаю, о чем ты говоришь.
— Минимум движений. Они словно летали. — Скип рассмеялся. — Надо им позвонить и узнать, не пойдут ли они с нами на танцы.
Мой стакан опустел. Я плеснул в него немного бурбона, откинулся на спинку стула и стал медленно пить. Скип утопил бычок в кофейной чашке и сказал мне, как обычно, чтобы я при нем не проделывал с окурком такое. Я уверил его, что этого он не увидит. Он прикурил следующую сигарету, и мы погрузились в успокаивающую тишину.
Через некоторое время Скип сказал:
— Объясни мне кое-что, это не касается маскировки. Скажи мне, зачем они выстрелили в лампу?
— Чтобы легче было смыться. Это дало им фору в пару шагов.
— Думаешь, они предполагали, что мы рванем за ними? Что мы станем преследовать по дворам вооруженного парня?
— Может, они хотели темноты, потому что так чувствовали себя в выигрыше. — Я нахмурился. — Но все, что тому парню нужно было сделать, — это отступить один шаг назад и выключить свет. Знаешь, что самое худшее в выстрелах?
— Да, они пугают меня до смерти.
— Они привлекают внимание. Профессионалы знают, что не нужно делать того, что может привести полицию. Только в том случае, если без этого не обойтись.
— Наверное, они посчитали, что это того стоило. Это было предупреждением: «Даже не пытайтесь!»
— Может.
— Немного драматизма.
— Может.
— А ведь это было здорово драматично. Когда пистолет был нацелен на меня, я подумал, что меня сейчас подстрелят. На самом деле думал. А когда он пальнул в потолок, я даже не понял, то ли обосрался, то ли ослеп. В чем дело?
— Боже мой! — воскликнул я.
— Что?
— Он направил пистолет на тебя, а потом выстрелил дважды в потолок.
— Мы что-то пропустили? О чем мы сейчас говорим?
Я поднял руку.
— Подумать только, — сказал я. — Я думал, что он выстрелил в лампу, поэтому и пропустил это.
— Пропустил что? Мэтт, я не...
— Где это недавно было, что некто нацелил на человека пистолет, но не выстрелил, а вместо этого бабахнул два раза в потолок?
— Господи Иисусе!
— Ну?
— Вот это да! Фрэнк и Джесси.
— Что ты думаешь?
— Я не знаю, что думать. Это сумасшедший дом. Они не были похожи на ирландцев.
— Откуда мы знаем, что у Моррисси были ирландцы?
— Мы не знаем. Я просто так думал. Красные платки вместо масок, то, что они забрали пожертвования для нуждающихся из ИРА, — все это казалось политическим актом. Тот же минимум движений, верно? Они были так точны, не делали ни одного лишнего шага, они провели то ограбление, словно кто-то заранее просчитал все до последнего движения.
— Может, они танцоры.
— Верно, — поддакнул Скип. — «Балет отчаянных 75-го». Я все еще пытаюсь осознать все это. Два клоуна в красных платках нагрели братьев Моррисси на пятьдесят тысяч и вытянули из меня и Касабиана — ого! — ту же сумму. Что-то начинает прорисовываться.
— Мы не знаем, сколько потеряли Моррисси.
— Нет. И грабители не знали, сколько окажется в сейфе, но сходство налицо. А как насчет их ушей? У тебя же есть рисунки с прошлой ночи. У Фрэнка и Джесси такие же уши? — Он начал смеяться. — Не могу поверить, что я это сказал. «Это уши Фрэнка и Джесси?» — звучит так, словно переведено с какого-то другого языка. Так это они?
— Скип, на те уши я не смотрел.
— Я думал, что вы, детективы, работаете все время.
— Тогда я пытался придумать, как убраться с линии огня. Если вообще о чем-либо думал. У них была светлая кожа, у Фрэнка и Джесси. У наших недавних знакомых тоже была светлая кожа?
— Светлая. Ты видел их глаза?
— Я не разглядел цвет глаз.
— Я был достаточно близко, чтобы рассмотреть глаза того, с кем производил обмен. Но не обратил внимания. Ну ладно. А тогда у Моррисси они что-то говорили?
— По-моему, нет. — Он закрыл глаза. — Я пытаюсь вспомнить. Кажется, все обыгрывалось в пантомиме. Два выстрела и тишина, пока они не выскочили за дверь и не спустились вниз по лестнице.
— Да, все так и было.
Скип встал и начал ходить туда-сюда по комнате.
— Это сумасшедший дом. Эй, может, нам стоит перестать искать гадюку у меня за пазухой. Похоже, мы имеем дело не с внутренними разборками, а столкнулись с дерзкой бандой из двух человек, которые специализируются на ограблении баров в Адской Кухне[34]. Ты не думаешь, что это могут быть местные ирландцы, как их называют...
— "Вестиз"[35]? Нет, иначе мы бы о них услышали. Или услышали бы Моррисси. Объявленная награда мигом бы выкурила их из укрытия. Нет, это не они.
Я подхватил свой стакан и отпил из него. Господи, как хорошо теперь пилось! Теперь мы их схватим, я был уверен в этом. Я не узнал о них ничего такого, чего бы я не знал час назад. Но теперь я был уверен, что поймаю их.
— Вот почему они загримировались, — сказал я. — О, они могли одеться и по-другому. Вот почему они не хотели, чтобы мы их рассмотрели. Но они совершили ошибку. Теперь мы их найдем.
— Господи, только посмотри на себя, Мэтт. Ты ведешь себя словно старая пожарная собака при сработавшем сигнале тревоги. Как ты собираешься их заполучить, черт побери? Ты ведь по-прежнему не знаешь, кто они такие.
— Я знаю, что это Фрэнк и Джесси.
— Ну и что? Моррисси уже давно пытаются их найти. На самом деле, они пытались заполучить тебя, чтоб ты нашел их. Какое у тебя теперь преимущество?
Я налил себе еще немного «Уайлд Тёрки».
— Когда ты ставишь на машину жучок, а потом собираешься поймать эту машину, то тебе нужны две машины. Одна не справится, а с помощью двух ты сможешь отследить сигнал и нацелиться на него.
— Я не совсем понимаю.
— Это не одно и то же, но довольно близко. Мы столкнулись с ними у Моррисси и столкнулись в подвале церкви Бенсонхерста. Значит, у нас есть две ниточки. Теперь мы сможем нацелиться на них, сможем отследить их сигнал. Два выстрела в потолок — это их чертов фирменный знак. Может, они хотят быть пойманными, расписываясь подобным образом.
— Да, мне их даже жаль, — сказал Скип. — Держу пари, они наложат в штаны. Пока они сделали сто тысяч баксов за месяц. Но они еще не знают, что Мэтт Скаддер Бульдог напал на их след, и бедные ублюдки не потратят из этих денег ни цента.
Глава 21
— Потом — совсем другое дело. После всего произошедшего нужно успокоиться и расслабиться. Но Билли Киген, ради бога, он был пьян еще до того, как мы все собрались.
— Но он оказался героем вечера.
— Да, так и вышло. А те номера, ты...
— Угнана.
— Вот дерьмо. Что ж, мы это предполагали.
— Конечно.
Скип сделал еще глоток скотча.
— Кигену приходится пить. Что касается меня, то я могу остановиться в любой момент. Но не останавливаюсь, потому что мне нравится то, что приносит мне выпивка. Но я могу остановиться, и, думаю, ты тоже.
— О, я так не думаю.
— Конечно можешь. А Киген, ну я не знаю. Мне не хочется называть его алкоголиком...
— Его нельзя так называть.
— Я с тобой согласен. Я не говорю, кто он такой, и Бог свидетель, как я люблю этого парня, но думаю, что у него проблемы с выпивкой. — Скип выпрямился. — К черту все. Будь он даже последним забулдыгой, все же как бы я хотел, чтобы машина не была угнанной. Давай пойдем в офис, сядем там, вытянем ноги и расслабимся немного.
Мы устроились в его офисе, поставив на стол две бутылки виски. Скип откинулся на стуле и положил ноги на стол.
— Ты проверил номер машины, — сказал он. — Я так полагаю, что ты начал разрабатывать этих ребят.
Я кивнул головой.
— Я и в Бруклин съездил.
— Куда? Не туда же, где мы были прошлой ночью?
— В церковь.
— Что ты надеялся там узнать? Думал, что один из них мог забыть на полу свой бумажник?
— Никогда не знаешь, что найдешь, Скип. Приходится хорошенько полазить вокруг.
— Наверное, да. Я не знал бы, с чего начать.
— Начать можно с чего угодно. И делать все, что придет в голову.
— Ты что-нибудь узнал?
— Не много.
— Например? А вообще, ладно. Я не буду стоять у тебя над душой. Но все же что-нибудь важное ты нашел?
— Не исключено. Иногда сразу трудно разобраться, что окажется важным, а что нет. Все, что находишь, нужно рассматривать как важное. Например, даже факт угона машины говорит о чем-то, пусть и не раскрывает сидящего за рулем.
— По-крайней мере, можно вычеркнуть из списка подозреваемых владельца. Теперь точно известно, что один из восьми миллионов не мог все это провернуть. А кто владелец? Какая-нибудь старая леди, которая ездит на этой машине только до игрового дома?
— Не знаю, но она была угнана с Оушен-Парквэй, недалеко от того морского бара, куда нас сначала направили.
— Это значит, что они живут в Бруклине?
— Или оставили здесь свою машину, припарковали ее и украли ту, что мы видели. Или приехали на метро или такси. Или...
— В общем, мы знаем не много.
— Пока что.
Скип снова откинулся назад, заложив руки за голову.
— Бобби еще раз позвонили по поводу той рекламы. Баскетбольный судья сражается с предрассудками? Завтра он пойдет к ним снова. Круг подходящих на эту роль сузился до него и еще четырех парней, они хотят посмотреть на них всех еще раз.
— Это здорово.
— Так сразу и не скажешь. В этой профессии нужно постоянно хитрить и выдерживать конкуренцию, чтобы потом тебя показывали по телеку целых двадцать секунд. Знаешь, сколько нужно актеров, чтобы поменять перегоревшую лампочку? Девять. Один будет взбираться по лестнице и менять ее, а остальные восемь стоять вокруг внизу и говорить: «Там наверху должен был быть я!»
— Неплохо.
— Каждому свое. Эту шутку мне рассказал наш актер. — Скип допил то, что оставалось в бокале, и откинулся назад. — Мэтт, той ночью было что-то странное. Чертовски странное.
— В подвале церкви?
Скип кивнул.
— Эта их маскировка. Все, что им было нужно, — это маска с огромным носом, очками и усами, типа тех, что надевают дети. А их парики и бороды? Они выглядели какими-то нереальными, но смешными точно не были. Наверное, из-за пистолета.
— Зачем они так загримировались?
— Чтобы мы не смогли их узнать. Зачем еще?
— Ты бы их смог узнать?
— Не знаю, я ведь не видел их без париков. Кем мы там были, Эбботом и Костелло[33]?
— Не думаю, что они нас узнали, — продолжил я. — Когда я вошел в подвал, один из них назвал меня твоим именем. Там было темно, но их глаза уже должны были привыкнуть к темноте. А мы с тобой совсем не похожи.
— Я, например, симпатичней. — Скип прикурил сигарету и выдохнул клуб дыма. — К чему ты клонишь?
— Не знаю. Я просто не могу понять, зачем им так гримироваться, если мы их изначально не знали.
— Наверное, чтобы их было сложнее разыскать потом.
— Может быть. Но почему они решили, что мы будем их потом искать? Что мы им сможем сделать? Мы провернули сделку, обменяли книги на деньги. Кстати, что ты сделал с гроссбухами?
— Сжег их, как и обещал тебе. Как это «мы ничего им не можем сделать»? Мы можем убить их в собственных постелях.
— Конечно.
— Найдем нужную церковь, насрем на алтарь, а Доминику Тутто скажем, что это они. А что, в этом что-то есть! Подставим их и отправим на свидание с Мясником. Может, они загримировались по той же причине, что и машину угнали? Потому что они профессионалы?
— Они показались тебе знакомыми, Скип?
— За этими париками и бородами и не разберешь. Голосов я, во всяком случае, не узнал.
— Понятно.
— Было в них что-то знакомое, но я не могу понять что. Может, то, как они двигались. Точно.
— Думаю, что понимаю, о чем ты говоришь.
— Минимум движений. Они словно летали. — Скип рассмеялся. — Надо им позвонить и узнать, не пойдут ли они с нами на танцы.
Мой стакан опустел. Я плеснул в него немного бурбона, откинулся на спинку стула и стал медленно пить. Скип утопил бычок в кофейной чашке и сказал мне, как обычно, чтобы я при нем не проделывал с окурком такое. Я уверил его, что этого он не увидит. Он прикурил следующую сигарету, и мы погрузились в успокаивающую тишину.
Через некоторое время Скип сказал:
— Объясни мне кое-что, это не касается маскировки. Скажи мне, зачем они выстрелили в лампу?
— Чтобы легче было смыться. Это дало им фору в пару шагов.
— Думаешь, они предполагали, что мы рванем за ними? Что мы станем преследовать по дворам вооруженного парня?
— Может, они хотели темноты, потому что так чувствовали себя в выигрыше. — Я нахмурился. — Но все, что тому парню нужно было сделать, — это отступить один шаг назад и выключить свет. Знаешь, что самое худшее в выстрелах?
— Да, они пугают меня до смерти.
— Они привлекают внимание. Профессионалы знают, что не нужно делать того, что может привести полицию. Только в том случае, если без этого не обойтись.
— Наверное, они посчитали, что это того стоило. Это было предупреждением: «Даже не пытайтесь!»
— Может.
— Немного драматизма.
— Может.
— А ведь это было здорово драматично. Когда пистолет был нацелен на меня, я подумал, что меня сейчас подстрелят. На самом деле думал. А когда он пальнул в потолок, я даже не понял, то ли обосрался, то ли ослеп. В чем дело?
— Боже мой! — воскликнул я.
— Что?
— Он направил пистолет на тебя, а потом выстрелил дважды в потолок.
— Мы что-то пропустили? О чем мы сейчас говорим?
Я поднял руку.
— Подумать только, — сказал я. — Я думал, что он выстрелил в лампу, поэтому и пропустил это.
— Пропустил что? Мэтт, я не...
— Где это недавно было, что некто нацелил на человека пистолет, но не выстрелил, а вместо этого бабахнул два раза в потолок?
— Господи Иисусе!
— Ну?
— Вот это да! Фрэнк и Джесси.
— Что ты думаешь?
— Я не знаю, что думать. Это сумасшедший дом. Они не были похожи на ирландцев.
— Откуда мы знаем, что у Моррисси были ирландцы?
— Мы не знаем. Я просто так думал. Красные платки вместо масок, то, что они забрали пожертвования для нуждающихся из ИРА, — все это казалось политическим актом. Тот же минимум движений, верно? Они были так точны, не делали ни одного лишнего шага, они провели то ограбление, словно кто-то заранее просчитал все до последнего движения.
— Может, они танцоры.
— Верно, — поддакнул Скип. — «Балет отчаянных 75-го». Я все еще пытаюсь осознать все это. Два клоуна в красных платках нагрели братьев Моррисси на пятьдесят тысяч и вытянули из меня и Касабиана — ого! — ту же сумму. Что-то начинает прорисовываться.
— Мы не знаем, сколько потеряли Моррисси.
— Нет. И грабители не знали, сколько окажется в сейфе, но сходство налицо. А как насчет их ушей? У тебя же есть рисунки с прошлой ночи. У Фрэнка и Джесси такие же уши? — Он начал смеяться. — Не могу поверить, что я это сказал. «Это уши Фрэнка и Джесси?» — звучит так, словно переведено с какого-то другого языка. Так это они?
— Скип, на те уши я не смотрел.
— Я думал, что вы, детективы, работаете все время.
— Тогда я пытался придумать, как убраться с линии огня. Если вообще о чем-либо думал. У них была светлая кожа, у Фрэнка и Джесси. У наших недавних знакомых тоже была светлая кожа?
— Светлая. Ты видел их глаза?
— Я не разглядел цвет глаз.
— Я был достаточно близко, чтобы рассмотреть глаза того, с кем производил обмен. Но не обратил внимания. Ну ладно. А тогда у Моррисси они что-то говорили?
— По-моему, нет. — Он закрыл глаза. — Я пытаюсь вспомнить. Кажется, все обыгрывалось в пантомиме. Два выстрела и тишина, пока они не выскочили за дверь и не спустились вниз по лестнице.
— Да, все так и было.
Скип встал и начал ходить туда-сюда по комнате.
— Это сумасшедший дом. Эй, может, нам стоит перестать искать гадюку у меня за пазухой. Похоже, мы имеем дело не с внутренними разборками, а столкнулись с дерзкой бандой из двух человек, которые специализируются на ограблении баров в Адской Кухне[34]. Ты не думаешь, что это могут быть местные ирландцы, как их называют...
— "Вестиз"[35]? Нет, иначе мы бы о них услышали. Или услышали бы Моррисси. Объявленная награда мигом бы выкурила их из укрытия. Нет, это не они.
Я подхватил свой стакан и отпил из него. Господи, как хорошо теперь пилось! Теперь мы их схватим, я был уверен в этом. Я не узнал о них ничего такого, чего бы я не знал час назад. Но теперь я был уверен, что поймаю их.
— Вот почему они загримировались, — сказал я. — О, они могли одеться и по-другому. Вот почему они не хотели, чтобы мы их рассмотрели. Но они совершили ошибку. Теперь мы их найдем.
— Господи, только посмотри на себя, Мэтт. Ты ведешь себя словно старая пожарная собака при сработавшем сигнале тревоги. Как ты собираешься их заполучить, черт побери? Ты ведь по-прежнему не знаешь, кто они такие.
— Я знаю, что это Фрэнк и Джесси.
— Ну и что? Моррисси уже давно пытаются их найти. На самом деле, они пытались заполучить тебя, чтоб ты нашел их. Какое у тебя теперь преимущество?
Я налил себе еще немного «Уайлд Тёрки».
— Когда ты ставишь на машину жучок, а потом собираешься поймать эту машину, то тебе нужны две машины. Одна не справится, а с помощью двух ты сможешь отследить сигнал и нацелиться на него.
— Я не совсем понимаю.
— Это не одно и то же, но довольно близко. Мы столкнулись с ними у Моррисси и столкнулись в подвале церкви Бенсонхерста. Значит, у нас есть две ниточки. Теперь мы сможем нацелиться на них, сможем отследить их сигнал. Два выстрела в потолок — это их чертов фирменный знак. Может, они хотят быть пойманными, расписываясь подобным образом.
— Да, мне их даже жаль, — сказал Скип. — Держу пари, они наложат в штаны. Пока они сделали сто тысяч баксов за месяц. Но они еще не знают, что Мэтт Скаддер Бульдог напал на их след, и бедные ублюдки не потратят из этих денег ни цента.
Глава 21
Меня разбудил телефон. Я сел и сощурился от яркого дневного света. Телефон продолжал звонить.
Я взял трубку. Это оказался Томми Тиллари.
— Мэтт, этот коп был здесь. Он пришел сюда, ты можешь в это поверить?
— Куда?
— В офис, ко мне на работу. Ты его знаешь. По крайней мере, он сказал, что знает тебя. Детектив, очень неприятный человек.
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, Томми.
— Я забыл его имя. Он сказал...
— Что он сказал?
— Он сказал, что вы вместе были в моем доме.
— Джек Диболд?
— Верно. Значит, он говорил правду? Вы вместе были в моем доме?
Я потер виски, потянулся и взглянул на часы. Было начало одиннадцатого. Я попытался вспомнить, когда лег спать.
— Мы не приходили туда вместе, — ответил я Томми. — Я был там и осматривался, когда появился он. Я познакомился с ним несколько лет назад.
Все было бесполезно. Я не мог вспомнить, что произошло после того, как я уверил Скипа, что Фрэнк и Джесси проводят свои последние спокойные минуты. Может, я сразу пошел домой, а может, остался с ним пить до рассвета. Я никак не мог вспомнить.
— Мэтт? Он стал цепляться к Кэролин.
— Цепляться к ней?
Дверь в мою комнату была закрыта. Это хороший знак. Значит, я был не так уж пьян, если вспомнил, что нужно запереть дверь. С другой стороны, мои брюки были брошены на стул. Было бы гораздо лучше, если бы они висели в стенном шкафу. Но опять же, они ведь не валялись бесформенной грудой на полу и не были на мне. Великий детектив, анализируя улики, пытается выяснить, насколько пьян он был прошлой ночью.
— Да. Звонил ей пару раз, пришел в ее квартиру. Он постоянно ей намекает, что она, понимаешь ли, выгораживает меня. Мэтт, это все очень расстраивает Кэролин. Плюс ко всему он ставит меня в неловкое положение на работе.
— Я тебя понимаю.
— Мэтт, думаю, ты неплохо его знаешь. Не мог бы ты убедить его отстать от меня?
— Господи, Томми, но как? Полицейский никогда не прекратит расследование убийства ради старого друга.
— О, я не предлагаю ничего, выходящего за рамки, Мэтт. Не пойми меня неправильно. Но расследование убийства — это одно, а оскорбление — совсем другое, ты со мной согласен? — Он не дал мне возможности ответить. — Дело в том, что этот парень наседает на меня. Он вбил себе в голову, что я подлец. Ты мог бы просто поговорить с ним. Скажи ему, что я хороший парень.
Я пытался вспомнить, что рассказывал Джеку о Томми. Вспомнить не смог, но я не думал, что бы мы с ним говорили о характере Тиллари.
— И созвонись с Дрю, ради меня, ладно? Он как раз вчера спрашивал, не слышал ли я от тебя чего-нибудь новенького. Я знаю, что ты вкалываешь на меня, Мэтт, может, и ему стоит это доказать. Держи его в курсе дел, ты ведь меня понимаешь?
— Конечно, Томми.
После того как он повесил трубку, я выпил две таблетки аспирина, запив их водой из-под крана. Потом принял душ и уже почти побрился, когда неожиданно понял, что фактически я согласился поговорить с Джеком о Томми. Теперь я осознал, как талантливо этот сукин сын уговаривает людей купить членство в синдикатах по недвижимости или что он там еще продает. Как все и говорили: он был очень убедителен по телефону.
Я сел пить кофе с горячей английской сдобой в «Красном пламени», а заодно и прочитал газету. Меня беспокоило, что я не могу вспомнить, как уходил от Скипа. Я говорил себе, что все не так уж плохо, потому что меня мучает не самое сильное похмелье, но в принципе эти две вещи не взаимосвязаны. Иногда я просыпался с ясной головой, отличным самочувствием и огромным провалом в памяти после ночи дикого пьянства. Бывало, что жуткое похмелье держало меня целый день в постели, хотя накануне я пил мало и не очень крепкие напитки, да и помнил все отлично.
Неважно. Все это чепуха.
Я заказал еще одну чашечку кофе и принялся восстанавливать свои мысли о выслеживании тех двух, кого мы назвали Фрэнки Джесси. Я помнил, как сильно верил во все это, и удивлялся, на чем эта вера была основана. Может, у меня был план; может, меня осенила великолепная идея и я знал, как их выследить? Я посмотрел в свою записную книжку на тот случай, если бы я вдруг ухитрился записать свои мысли, которые теперь успел забыть. Здесь меня ждала неудача. В книжке не было никаких новых записей после тех, что я сделал в баре в Сансет-парк.
Но у меня еще были записи о юношеской карьере Микки-Мауса, когда он избивал педерастов в Виллидже. Очень много детей рабочих увлекаются этим видом «спорта», уверенные, что действуют, пылая праведным гневом, и тем самым подтверждают свою мужественность. Они не понимают, что таким образом пытаются убить ту часть самих себя, которую никогда не осмелятся осознать. Иногда они могут переусердствовать, убив или покалечив голубого. Мне довелось провести парочку арестов такого рода, и в каждом случае парни были поражены серьезностью ситуации и тому, что мы, копы, не на их стороне. Этих ребят шокировала вероятность попасть в тюрьму за свои действия.
Я уж было решил убрать свою записную книжку, но передумал, подошел к таксофонной будке и бросил монетку. Найдя номер Дрю Каплана, я набрал его.
Тут я вспомнил женщину, рассказавшую мне о Микки-Маусе, и порадовался, что нынче утром мне не пришлось увидеть ее яркую одежду.
— Это Скаддер, — сказал я, когда девушка соединила меня с Капланом. — Не знаю, пригодится ли это, но у нас есть несколько фактов, подтверждающих, что наши друзья явно не мальчики из церковного хора.
Потом я пошел дальше, спрятался от солнца в угловом бистро на пересечении Джэйн-стрит и 4-й авеню, выпил еще одну порцию в «Куки Бар» на Хадсон-стрит и сел за столик в «Уайт Хорс», чтобы съесть гамбургер и выпить пива.
Все это время я только и делал, что думал.
Клянусь Богом, что не понимаю, как кому-то — и я не исключение — вообще удается что-либо раскрыть. Я, кажется, видел один фильм, в котором герой объяснял, как он что-то раскрывает, сопоставляя данные, пока не появляется решение; тогда у меня было чувство, что я буду делать точно так же.
Но в работе так случается редко. Когда я служил в полиции, большинство моих дел разрешались — если они вообще разрешались — двумя возможными способами. Либо я не знал ответа, пока какая-нибудь новая порция информации не делала его очевидным, либо я знал с самого начала, кто это сделал, и мне нужно было только собрать достаточное количество улик, чтобы доказать это в суде. И существовал крошечный процент дел, когда я действительно вырабатывал решение в ходе следствия, но как — не мог сказать тогда и не смогу сейчас. Я брал то, что у меня есть, и начинал это рассматривать, и так рассматривал и рассматривал, а потом неожиданно видел все то же самое, но в ином свете, и ответ уже был у меня в голове.
Это похоже на собирание пазлов. На какой-то миг ты застреваешь, подбираешь разные кусочки, прикладываешь их то так, то эдак, пока наконец не берешь тот самый кусочек, который наверняка держал в пальцах уже сотни раз. Ты уже вертел его и прикладывал, приставлял то туда, то сюда. Но на этот раз кусочек ложится туда, куда ему положено, и он подходит, хоть ты и готов поклясться, что уже пробовал положить его так минуту назад, — он подходит, а ты просто не замечал очевидного.
Я сидел за столиком в «Уайт Хорс», за столиком, на котором кто-то вырезал свои инициалы, за темным коричневым столиком со стершейся местами лакировкой. Я уже доел свой гамбургер и допил пиво и цедил кофе, добавив туда немного бурбона. Обрывки фраз и образов прокручивались в моей голове. Я слышал, как Нельсон Ферманн рассказывает о людях, имеющих доступ к церковному подвалу. Я видел Билли Кигена, достающего из кармана куртки бумажку с номером и кладущего ее на столик. Я наблюдал за Бобби Русландером, засунувшим в рот свисток. Я видел грешника в желтом парике, Фрэнка или Джесси, нехотя соглашающегося передвинуть мебель. Я смотрел «Мирового парня» с медсестрой Фрэн, а потом шел с ней и ее подругой в «Мисс Китти».
Вот миг, когда я еще не знаю ответа, и вот наступает следующий — и у меня есть ответ.
Не могу сказать, что я сделал что-то особенное, чтобы это случилось. Я ничего не высчитывал, просто собирал кусочки мозаики, примерял их так и эдак, пока неожиданно все не сложилось само собой — кусочек за кусочком, встав на свои места, без каких-либо усилий и туда, куда надо.
Думал ли я об этом прошлой ночью, когда мои мысли неосознанно распутывали все факты, как Пенелопа свое покрывало? Не думаю, хотя природа неосознанного такова, что никогда с уверенностью не можешь сказать, что было, а чего не было. Пришедший ответ был очевиден, точно как в пазлах, когда кусочек подходит, а ты недоумеваешь, почему не увидел этого раньше. Так очевиден, что я почувствовал, будто открыл то, что уже давно знал.
Потом я собрался было звонить Эдди Коэлеру, но понял, что нахожусь всего в двух кварталах от шестого участка. Я отправился туда и, найдя его на рабочем месте, сказал, что у него есть шанс заработать на оставшуюся часть шляпы, которую я предлагал ему ранее. Он сделал пару звонков, не вставая из-за стола. Когда я уходил, в моей записной книжке появились новые записи.
Сделав несколько звонков из будки телефона-автомата, я дошел до Хадсон-стрит и там поймал такси, чтобы вернуться в верхнюю часть города. Выйдя на углу 11-й авеню и 51-й улицы, я пошел по направлению к реке. Я остановился перед дверью, ведущей к Моррисси, но не стал ни стучать, ни звонить. Вместо этого я прочитал, что написано на рекламном плакате местного театра. «Мирового парня» больше не показывали. Завтра вечером здесь собирались давать пьесу Джона Б. Кина «Мужчина из Клэр». Тут же красовалась фотография актера, который играет главную роль. У него были жесткие рыжие волосы и задумчивое лицо.
Я попытался открыть дверь, ведущую в театр. Она была закрыта. Я постучал в нее, и, когда мне никто не открыл, постучал еще раз. Наконец дверь отворили.
На меня смотрела женщина лет двадцати пяти очень маленького роста.
— Мне очень жаль, — сказала она, — но касса откроется только завтра днем. А сейчас мы в запарке, у нас генеральная репетиция и...
Я ответил ей, что пришел не за билетами.
— Мне нужно пару минут вашего времени, — добавил я.
— Время — это то, что нужно всем, но мне его катастрофически не хватает, — ответила она, не задумываясь, словно это были слова какой-то роли, написанной специально для нее. — Мне очень жаль, — сказала она деловым тоном. — Может, в другой раз.
— Нет, сейчас.
— Господи, что такое? Вы ведь не из полиции, верно? Что мы сделали, забыли кому-нибудь заплатить?
— Я работаю на того парня, что на втором этаже, — ответил я, махнув наверх. — Он бы хотел, чтобы вы мне помогли.
— Мистер Моррисси?
— Его зовут Тим Пэт, если хотите, можете его обо мне спросить. Меня зовут Скаддер.
Из глубины театра донесся голос с явным ирландским акцентом:
— Мэри-Джин, что, ради бога, так тебя задержало?
Она закатила глаза, вздохнула и пропустила меня внутрь.
Сначала я позвонил в «Армстронг». Но его там не оказалось, он даже не заходил туда, но Дэннис сказал, что заходил кое-кто другой.
— Здесь тебя один парень искал, — сказал он мне.
— Кто?
— Он не назвался.
— Какой он из себя?
— Если бы ты подбирал игроков для игры в копов и грабителей, — сказал он задумчиво, — то на роль грабителя он бы не подошел.
— Он оставил для меня что-нибудь?
— Нет. И чаевых тоже не оставил.
Потом я пошел в тренажерный зал Скипа, находящийся на последнем этаже двухэтажного здания на Бродвее, прямо над гастрономом. Год или два назад здесь был боулинг, но разорился. Возникало ощущение, что этот тренажерный зал тоже долго не проживет. Сейчас здесь двое работали над своим лишним весом. Негр, блестящий от пота, качал пресс на специальной скамье, а его белый партнер придерживал его. Справа крупный мужчина поднимал тяжелые гири обеими руками.
Я нашел Скипа занимающимся на тренажере для мышц рук и спины. Он был в серых спортивных штанах, а футболку снял. Вспотел он жутко. Он работал над мускулами спины, плеч и предплечий. Я стоял в стороне и наблюдал, пока он не закончил упражнения. Когда я позвал его, он обернулся, увидел меня и удивленно улыбнулся. Сделав еще несколько движений на тренажере, он встал и подошел, чтобы пожать мне руку.
Я взял трубку. Это оказался Томми Тиллари.
— Мэтт, этот коп был здесь. Он пришел сюда, ты можешь в это поверить?
— Куда?
— В офис, ко мне на работу. Ты его знаешь. По крайней мере, он сказал, что знает тебя. Детектив, очень неприятный человек.
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, Томми.
— Я забыл его имя. Он сказал...
— Что он сказал?
— Он сказал, что вы вместе были в моем доме.
— Джек Диболд?
— Верно. Значит, он говорил правду? Вы вместе были в моем доме?
Я потер виски, потянулся и взглянул на часы. Было начало одиннадцатого. Я попытался вспомнить, когда лег спать.
— Мы не приходили туда вместе, — ответил я Томми. — Я был там и осматривался, когда появился он. Я познакомился с ним несколько лет назад.
Все было бесполезно. Я не мог вспомнить, что произошло после того, как я уверил Скипа, что Фрэнк и Джесси проводят свои последние спокойные минуты. Может, я сразу пошел домой, а может, остался с ним пить до рассвета. Я никак не мог вспомнить.
— Мэтт? Он стал цепляться к Кэролин.
— Цепляться к ней?
Дверь в мою комнату была закрыта. Это хороший знак. Значит, я был не так уж пьян, если вспомнил, что нужно запереть дверь. С другой стороны, мои брюки были брошены на стул. Было бы гораздо лучше, если бы они висели в стенном шкафу. Но опять же, они ведь не валялись бесформенной грудой на полу и не были на мне. Великий детектив, анализируя улики, пытается выяснить, насколько пьян он был прошлой ночью.
— Да. Звонил ей пару раз, пришел в ее квартиру. Он постоянно ей намекает, что она, понимаешь ли, выгораживает меня. Мэтт, это все очень расстраивает Кэролин. Плюс ко всему он ставит меня в неловкое положение на работе.
— Я тебя понимаю.
— Мэтт, думаю, ты неплохо его знаешь. Не мог бы ты убедить его отстать от меня?
— Господи, Томми, но как? Полицейский никогда не прекратит расследование убийства ради старого друга.
— О, я не предлагаю ничего, выходящего за рамки, Мэтт. Не пойми меня неправильно. Но расследование убийства — это одно, а оскорбление — совсем другое, ты со мной согласен? — Он не дал мне возможности ответить. — Дело в том, что этот парень наседает на меня. Он вбил себе в голову, что я подлец. Ты мог бы просто поговорить с ним. Скажи ему, что я хороший парень.
Я пытался вспомнить, что рассказывал Джеку о Томми. Вспомнить не смог, но я не думал, что бы мы с ним говорили о характере Тиллари.
— И созвонись с Дрю, ради меня, ладно? Он как раз вчера спрашивал, не слышал ли я от тебя чего-нибудь новенького. Я знаю, что ты вкалываешь на меня, Мэтт, может, и ему стоит это доказать. Держи его в курсе дел, ты ведь меня понимаешь?
— Конечно, Томми.
После того как он повесил трубку, я выпил две таблетки аспирина, запив их водой из-под крана. Потом принял душ и уже почти побрился, когда неожиданно понял, что фактически я согласился поговорить с Джеком о Томми. Теперь я осознал, как талантливо этот сукин сын уговаривает людей купить членство в синдикатах по недвижимости или что он там еще продает. Как все и говорили: он был очень убедителен по телефону.
* * *
Денек выдался ясный, солнце светило даже ярче, чем мне того хотелось. Я заскочил в «Мак Говерн», чтобы выпить стаканчик живительной влаги. Потом купил газету у той женщины на углу, всучил ей доллар и пошел дальше, озаренный ее благословением. Что ж, я его принял. Сейчас мне бы понадобилась любая помощь.Я сел пить кофе с горячей английской сдобой в «Красном пламени», а заодно и прочитал газету. Меня беспокоило, что я не могу вспомнить, как уходил от Скипа. Я говорил себе, что все не так уж плохо, потому что меня мучает не самое сильное похмелье, но в принципе эти две вещи не взаимосвязаны. Иногда я просыпался с ясной головой, отличным самочувствием и огромным провалом в памяти после ночи дикого пьянства. Бывало, что жуткое похмелье держало меня целый день в постели, хотя накануне я пил мало и не очень крепкие напитки, да и помнил все отлично.
Неважно. Все это чепуха.
Я заказал еще одну чашечку кофе и принялся восстанавливать свои мысли о выслеживании тех двух, кого мы назвали Фрэнки Джесси. Я помнил, как сильно верил во все это, и удивлялся, на чем эта вера была основана. Может, у меня был план; может, меня осенила великолепная идея и я знал, как их выследить? Я посмотрел в свою записную книжку на тот случай, если бы я вдруг ухитрился записать свои мысли, которые теперь успел забыть. Здесь меня ждала неудача. В книжке не было никаких новых записей после тех, что я сделал в баре в Сансет-парк.
Но у меня еще были записи о юношеской карьере Микки-Мауса, когда он избивал педерастов в Виллидже. Очень много детей рабочих увлекаются этим видом «спорта», уверенные, что действуют, пылая праведным гневом, и тем самым подтверждают свою мужественность. Они не понимают, что таким образом пытаются убить ту часть самих себя, которую никогда не осмелятся осознать. Иногда они могут переусердствовать, убив или покалечив голубого. Мне довелось провести парочку арестов такого рода, и в каждом случае парни были поражены серьезностью ситуации и тому, что мы, копы, не на их стороне. Этих ребят шокировала вероятность попасть в тюрьму за свои действия.
Я уж было решил убрать свою записную книжку, но передумал, подошел к таксофонной будке и бросил монетку. Найдя номер Дрю Каплана, я набрал его.
Тут я вспомнил женщину, рассказавшую мне о Микки-Маусе, и порадовался, что нынче утром мне не пришлось увидеть ее яркую одежду.
— Это Скаддер, — сказал я, когда девушка соединила меня с Капланом. — Не знаю, пригодится ли это, но у нас есть несколько фактов, подтверждающих, что наши друзья явно не мальчики из церковного хора.
* * *
После этого разговора я проделал довольно большой путь пешком. Спустившись вниз по 9-й авеню, я заглянул в «Мисс Китти», поздоровался с Джоном Касабианом, но долго там не задержался. Потом я зашел в церковь на 42-й улице, а выйдя оттуда, продолжил свой путь в нижнюю часть города, прошел мимо дальнего входа в автобусный терминал в Порт-Ото-рити, пересек Адскую Кухню и Челси и вошел в Виллидж. Я шел через кварталы, где находились мясные склады, и остановился в баре мясников на углу Вашингтон-стрит и 13-й. Там я немного потолкался среди мужчин в окровавленных фартуках, поглощавших крепкие напитки, которые они потом запивали пивом. Выйдя на улицу, я смотрел на говяжьи и бараньи туши, подвешенные на крюках. В этот жаркий солнечный полдень вокруг них роились сотни мух.Потом я пошел дальше, спрятался от солнца в угловом бистро на пересечении Джэйн-стрит и 4-й авеню, выпил еще одну порцию в «Куки Бар» на Хадсон-стрит и сел за столик в «Уайт Хорс», чтобы съесть гамбургер и выпить пива.
Все это время я только и делал, что думал.
Клянусь Богом, что не понимаю, как кому-то — и я не исключение — вообще удается что-либо раскрыть. Я, кажется, видел один фильм, в котором герой объяснял, как он что-то раскрывает, сопоставляя данные, пока не появляется решение; тогда у меня было чувство, что я буду делать точно так же.
Но в работе так случается редко. Когда я служил в полиции, большинство моих дел разрешались — если они вообще разрешались — двумя возможными способами. Либо я не знал ответа, пока какая-нибудь новая порция информации не делала его очевидным, либо я знал с самого начала, кто это сделал, и мне нужно было только собрать достаточное количество улик, чтобы доказать это в суде. И существовал крошечный процент дел, когда я действительно вырабатывал решение в ходе следствия, но как — не мог сказать тогда и не смогу сейчас. Я брал то, что у меня есть, и начинал это рассматривать, и так рассматривал и рассматривал, а потом неожиданно видел все то же самое, но в ином свете, и ответ уже был у меня в голове.
Это похоже на собирание пазлов. На какой-то миг ты застреваешь, подбираешь разные кусочки, прикладываешь их то так, то эдак, пока наконец не берешь тот самый кусочек, который наверняка держал в пальцах уже сотни раз. Ты уже вертел его и прикладывал, приставлял то туда, то сюда. Но на этот раз кусочек ложится туда, куда ему положено, и он подходит, хоть ты и готов поклясться, что уже пробовал положить его так минуту назад, — он подходит, а ты просто не замечал очевидного.
Я сидел за столиком в «Уайт Хорс», за столиком, на котором кто-то вырезал свои инициалы, за темным коричневым столиком со стершейся местами лакировкой. Я уже доел свой гамбургер и допил пиво и цедил кофе, добавив туда немного бурбона. Обрывки фраз и образов прокручивались в моей голове. Я слышал, как Нельсон Ферманн рассказывает о людях, имеющих доступ к церковному подвалу. Я видел Билли Кигена, достающего из кармана куртки бумажку с номером и кладущего ее на столик. Я наблюдал за Бобби Русландером, засунувшим в рот свисток. Я видел грешника в желтом парике, Фрэнка или Джесси, нехотя соглашающегося передвинуть мебель. Я смотрел «Мирового парня» с медсестрой Фрэн, а потом шел с ней и ее подругой в «Мисс Китти».
Вот миг, когда я еще не знаю ответа, и вот наступает следующий — и у меня есть ответ.
Не могу сказать, что я сделал что-то особенное, чтобы это случилось. Я ничего не высчитывал, просто собирал кусочки мозаики, примерял их так и эдак, пока неожиданно все не сложилось само собой — кусочек за кусочком, встав на свои места, без каких-либо усилий и туда, куда надо.
Думал ли я об этом прошлой ночью, когда мои мысли неосознанно распутывали все факты, как Пенелопа свое покрывало? Не думаю, хотя природа неосознанного такова, что никогда с уверенностью не можешь сказать, что было, а чего не было. Пришедший ответ был очевиден, точно как в пазлах, когда кусочек подходит, а ты недоумеваешь, почему не увидел этого раньше. Так очевиден, что я почувствовал, будто открыл то, что уже давно знал.
* * *
Я позвонил Нельсону Ферманну. Он не владел нужной мне информацией, но его секретарь дал мне номер телефона, по которому я связался с женщиной, готовой ответить на все мои вопросы.Потом я собрался было звонить Эдди Коэлеру, но понял, что нахожусь всего в двух кварталах от шестого участка. Я отправился туда и, найдя его на рабочем месте, сказал, что у него есть шанс заработать на оставшуюся часть шляпы, которую я предлагал ему ранее. Он сделал пару звонков, не вставая из-за стола. Когда я уходил, в моей записной книжке появились новые записи.
Сделав несколько звонков из будки телефона-автомата, я дошел до Хадсон-стрит и там поймал такси, чтобы вернуться в верхнюю часть города. Выйдя на углу 11-й авеню и 51-й улицы, я пошел по направлению к реке. Я остановился перед дверью, ведущей к Моррисси, но не стал ни стучать, ни звонить. Вместо этого я прочитал, что написано на рекламном плакате местного театра. «Мирового парня» больше не показывали. Завтра вечером здесь собирались давать пьесу Джона Б. Кина «Мужчина из Клэр». Тут же красовалась фотография актера, который играет главную роль. У него были жесткие рыжие волосы и задумчивое лицо.
Я попытался открыть дверь, ведущую в театр. Она была закрыта. Я постучал в нее, и, когда мне никто не открыл, постучал еще раз. Наконец дверь отворили.
На меня смотрела женщина лет двадцати пяти очень маленького роста.
— Мне очень жаль, — сказала она, — но касса откроется только завтра днем. А сейчас мы в запарке, у нас генеральная репетиция и...
Я ответил ей, что пришел не за билетами.
— Мне нужно пару минут вашего времени, — добавил я.
— Время — это то, что нужно всем, но мне его катастрофически не хватает, — ответила она, не задумываясь, словно это были слова какой-то роли, написанной специально для нее. — Мне очень жаль, — сказала она деловым тоном. — Может, в другой раз.
— Нет, сейчас.
— Господи, что такое? Вы ведь не из полиции, верно? Что мы сделали, забыли кому-нибудь заплатить?
— Я работаю на того парня, что на втором этаже, — ответил я, махнув наверх. — Он бы хотел, чтобы вы мне помогли.
— Мистер Моррисси?
— Его зовут Тим Пэт, если хотите, можете его обо мне спросить. Меня зовут Скаддер.
Из глубины театра донесся голос с явным ирландским акцентом:
— Мэри-Джин, что, ради бога, так тебя задержало?
Она закатила глаза, вздохнула и пропустила меня внутрь.
* * *
Выйдя из ирландского театра, я позвонил Скипу домой и в его бар. Касабиан предположил, что он может быть в тренажерном зале.Сначала я позвонил в «Армстронг». Но его там не оказалось, он даже не заходил туда, но Дэннис сказал, что заходил кое-кто другой.
— Здесь тебя один парень искал, — сказал он мне.
— Кто?
— Он не назвался.
— Какой он из себя?
— Если бы ты подбирал игроков для игры в копов и грабителей, — сказал он задумчиво, — то на роль грабителя он бы не подошел.
— Он оставил для меня что-нибудь?
— Нет. И чаевых тоже не оставил.
Потом я пошел в тренажерный зал Скипа, находящийся на последнем этаже двухэтажного здания на Бродвее, прямо над гастрономом. Год или два назад здесь был боулинг, но разорился. Возникало ощущение, что этот тренажерный зал тоже долго не проживет. Сейчас здесь двое работали над своим лишним весом. Негр, блестящий от пота, качал пресс на специальной скамье, а его белый партнер придерживал его. Справа крупный мужчина поднимал тяжелые гири обеими руками.
Я нашел Скипа занимающимся на тренажере для мышц рук и спины. Он был в серых спортивных штанах, а футболку снял. Вспотел он жутко. Он работал над мускулами спины, плеч и предплечий. Я стоял в стороне и наблюдал, пока он не закончил упражнения. Когда я позвал его, он обернулся, увидел меня и удивленно улыбнулся. Сделав еще несколько движений на тренажере, он встал и подошел, чтобы пожать мне руку.