– Где ребенок, мусор? Где ребенок?
   Тот упрямо полз на четвереньках, капая кровью. Потом поднялся и опять рванулся вперед, к невидимой цели, которая оказалась деревянной изгородью. Жизненные силы не хотели оставлять Палыча в его последнем бою. И пока они думали, из забора, как меч из ножен, он мгновенно выдернул здоровый кол и обрушил его на голову каратисту. Вторым холостым взмахом он очертил невидимый круг, и тут уже близко подходить никто не стал. Палыча обложили. Он получил вторую и третью пули в живот, его еще попинали, но дальше было не рассмотреть, начался ветер, поднял угольную пыль…
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
   Порыв ветра взметнул пыль, девочки и старик, которые сидели на плоских камнях посреди двора, зажмурились и отвернулись. Они играли в кости, рядом лежали монетки, а Дина записывала счет мелом.
   Когда пыль улеглась, она посмотрела на кубики и возмутилась:
   – Не было тройки! Двойка была!
   – Как не было, как не было, зачем говоришь не было! – закричал Сейфуллин.
   Света не видела, поэтому ничего сказать не могла, а собака вскочила с места и обеспокоенно сунула морду к фишкам.
   – Я видела, видела, двойка была! Он жулик! Свет, он врет!
   Старик принял оскорбленный вид.
   – Жулик! Я все Александру Палычу расскажу!
   – Пиши. Пиши двойка. Аллах все видит. Пиши что хочешь.
   Дина записала и взяла кубики.
У КОСТИ. ДЕНЬ
   Алик вошел в комнату, кивнул, сел на низкую табуретку. Костя смотрел в сторону, все молчали. Алик достал сигарету, помял.
   – Не курим здесь, Алик, – тихо сказал кто-то.
   Он сунул сигарету обратно в пачку, спрятал в карман.
   – А ты зачем пришел-то? – без интереса спросил Костя. – Ты деньги принес? – Костя повернулся, чтобы поискать глазами чемоданчик.
   – Костя, ты мне одно скажи. Ты мне веришь или ментам?
   – Я верю, что за кассу кто-то ответить должен.
   – Если хочешь слышать, слушай, – побелел Алик. – Я кассу не брал, клянусь ребенком! И не ты меня за нее спросишь!
   Костя сдержанно выразил удивление, как бы подчеркивая опасную несдержанность собеседника.
   – Я к тебе сам пришел, Костя. Ты же не пес, а я не волк. Ребенка оставь. Я от тебя бегать не буду.
   – А ты мне и не нужен. Мне деньги нужны. А стоит твой ребенок теперь два лимона.
   Алик затих, наконец произнес:
   – Нету у меня. Сейчас…
   – Ну, будешь по частям выплачивать. По сотке за палец.
   Костя встал, встали Алик и остальные. Все вышли. Комната опустела.
ПУСТЫРЬ. УТРО
   …Утро. На большой пустырь за гаражами выезжает джип и останавливается посередине. Двигатель заглушается. Слышны гудки тонального набора.
   –Да.
   – Скажи Косте, на месте я, – говорит Алик безжизненным голосом.
   – Все привез?
   –Да.
   Через некоторое время с противоположной стороны медленно подъезжает другой джип и останавливается рядом. С минуту ничего не происходит. Наконец тонированное стекло подъехавшей машины опускается, и человек с нервным лицом, который дежурил у Алика во дворе, напряженно вглядывается в затемненный салон джипа. Проходит еще секунд пятнадцать.
   Неожиданно он высовывает автомат и, спрятав голову, начинает палить без остановки. Открывается задняя дверь, и к нему присоединяется второй. Вылетают стекла, машина раскачивается, оседает, наконец стрельба прекращается. Оба выходят. Второй дает еще короткую очередь спереди. Они осторожно обходят расстрелянную машину и заглядывают внутрь. Салон пуст. Но мы видим, что задняя дверь чуть приоткрыта, а внизу, под машиной, кажется, кто-то есть… В эту же секунду раздаются выстрелы откуда-то снизу, по ногам. Оба падают как подкошенные, один, схватившись за раздробленную ступню, начинает истошно, по-бабьи, орать, другой, быстро извиваясь, уползает в сторону. Раздаются еще выстрелы, крик обрывается, и все стихает. Из-под своей машины, отряхиваясь от масла и осколков стекла, вылезает Алик. Он осматривается, открывает изрешеченную дверь, забирает у себя из бардачка какие-то мелочи, диски и кассеты. Потом быстро садится в другой джип и уезжает.
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
   Игра шла уже долго, у Дины монеток лежало сильно больше, Сейфуллин нервничал и ругался вполголоса по-татарски. Света сидела в сторонке, смотрела на склон холма, на развалины рыбзавода, на дорогу. Собака примостилась рядом.
   – Свет, а ты чего делать будешь потом?
   – В смысле? – не поняла Света.
   – Ну, когда домой вернемся.
   – Не знаю. Тренироваться… А ты?
   – Не знаю. Может, поеду куда-нибудь. В Австрию. Или еще куда-нибудь…
   Света промолчала.
   – Давай уедем, – как-то серьезно предложила Дина.
   Света подумала немного.
   – А куда?
   – Да хоть в ту же Индию.
   Сейфуллин поплевал на кулачок и выпустил кубики. Результат был неважный.
   – Денег заработаем. И поедем, вдвоем. Там, кстати, трудных подростков в тибетские монастыри принимают.
   – Во-первых, это в Китае…
   Сейфуллин бросил кости в третий раз, застонал и схватился за голову. Дина скрупулезно посчитала очки и стала записывать.
   Света думала о своем, гладила пса. Вдруг он вскочил с места и бросился вниз. Света подождала, потом поднялась, чтобы посмотреть. С другой стороны дома она увидела подъехавший джип. Света попятилась, услышала только лай и прервавший его выстрел. Старик вздрогнул, будто его подбросило, и метнулся туда.
НА ДОРОГЕ У ДОМА ТАТАРИНА. ДЕНЬ
   Снизу двора не было видно, они начали подниматься по тропинке. Фигурка Сейфуллина показалась на секунду, бестолково помахала руками, снова исчезла. Ребята продолжали подъем.
   С заднего сиденья, безумно кося заплывшим глазом, сползла Зоя. Рот у нее был заклеен скотчем, руки связаны, она выпала наружу и сначала тихо поползла, а потом изо всех сил кинулась бежать. Тут же споткнулась и упала плашмя, но снова проворно поднялась и припустила дальше.
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
   Сейфуллин как безумный носился по двору с невнятными проклятиями. Сначала бросился в дом, потом вылетел оттуда, сшибая корзинки и горшки, ворвался в сарай. Причитая, он выбрался с каким-то свертком, стал срывать с него тряпки, пока не обнаружилось ружье. Высыпались патроны, сколько-то он подобрал и на ходу загнал в затвор.
   Света с Диной держались за руки и стояли, окаменев. Бежать было некуда.
   Сейфуллин залег у изгороди, прицелился и отчаянно крикнул:
   – Аллах акбар!
   Грохнул выстрел дуплетом, мощной отдачей щуплого старика отшвырнуло метра на полтора. Он снова зачем-то понесся обратно, подхватил с земли пару патронов, сменил направление и вдруг сел на землю.
   – Убегай, убегай, – пробормотал он.
САРАЙ. ДЕНЬ
   Света втащила сестру в сарай, судорожно закрылась на какой-то крючок. Они забились в угол, между дровами. Света старалась Дине закрыть глаза, может быть, чтобы та не видела, как она плачет. И еще старалась ровно держать ружье, направив его на дверь. Дина не отрываясь смотрела туда же. Снаружи, совсем близко, раздались выстрелы, четыре или пять подряд. Кто-то пробежал, потом опять два выстрела, крик. Несколько секунд прошли в полной тишине, потом кто-то толкнул дверь. Она не поддалась, но после двух ударов крючок слетел.
   В проеме появилась фигура, потом вторая. Лиц было не разобрать, они тоже вглядывались в темноту.
   – Где они – спросил кто-то.
   Света держала Дину, но выстрелить почему-то не могла. Дина вдруг вырвалась и закричала:
   – Папочка!
   Алик подхватил ее на руки. У Светы и сил не было подняться, так бы и сидела в своем уголке.
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
   Снаружи суетились Толян и Миша, показывали, куда спускаться. Посреди двора лежал ничком старик Сейфуллин, у сарая еще кто-то.
   Сквозь слезы Дина толком ничего не могла разглядеть, только уткнулась носом в папины волосы, они пахли сигаретами и одеколоном, который ей всегда очень нравился.
У ПОДЪЕЗДА ДОМА АЛИКА. УТРО
   Бабушка суетилась, пересчитывала чемоданы, которые грузил в багажник Миша. Поправляла шапочку на Дине.
   – Осторожно там, на этих лыжах…
   – Ну, прекрати, мама… Мне не до лыж будет… Надо все покупать, мебель, все… Новый дом, представляешь!
   – А уже закончили ремонт-то? – шепотом спросила бабушка.
   – Говорят, да. Ну, все же надо проверять. Хоть и Европа, а все то же самое…
   – А школа как же?.. – вдруг заплакала бабушка. Дина уселась в машину, будто разговор ее совершенно не касался.
   Наташа поняла, что тоже сейчас разревется, и резко ее оборвала:
   – Мам, там тоже школы есть, не тайга…
 
   Толик вышел с глупым бультерьером на поводке и большим собачьим ящиком в другой руке.
   – Корм положили, Толь?
   – Да килограмм десять, хватит уж… На дорожку…
   – Где Светка-то? – занервничала Наташа.
   – Да щас… Собирается на тренировку вроде… Посмотрели наверх, Светина голова мелькнула у окошка.
   Дина мрачно глянула туда же и отвернулась, чтобы включить магнитофон.
 
   Собачий ящик с трудом запихнули, Алик наконец захлопнул багажник.
   – Ну, все вроде…
   Он пожал руку Витьку, хлопнул по спине Толика. Все стали целоваться, бабушка маму, потом Алика…
   – Ну, чего… – опять глянули наверх. – Свет! – позвал Алик.
   Она тут же выглянула, будто ждала у окна.
   – Ну, поехали мы уже… Выйди…
   Все уже попрощались, пауза была лишней. Толя с Аликом обнялись еще раз. А Дина слушала радио в машине.
 
   Света вышла сразу, уже одетая по-спортивному. Наташа расцеловала ее, потом глянула растерянно на машину.
   Дина повернула голову и вдруг яростно задергала ручку. Дверь никак не открывалась, кто-то помог снаружи, и она чуть не вывалилась.
   Она оказалась напротив Светы, но друг на дружку они старались не смотреть.
   – А что ты, не могла, что ли, с нами?.. – сердито спросила Дина, хотя прекрасно все понимала.
   – Ты же знаешь… – ответила Света. – У меня стрельба, сборы…
   Дина еще постояла, потом губы у нее расплылись, и они обнялись.
В МАШИНЕ. УТРО
   Когда машина тронулась, Дина уже не оборачивалась. Слезы высохли, на плече у нее лежала папина рука. Музыка играла какая-то знакомая.
   Дина в такт стала тихонько двигать плечами, потом достала старый карандаш губной помады и, найдя себя в зеркальце, поставила над переносицей точку.
 
   Две фигурки, Света и бабушка, стояли у подъезда.
   – Ну что, – сказала бабушка. – Беги на тренировку, опоздаешь…
   – Да-а, а у меня не будет сегодня… – Света развернулась и пошла обратно в подъезд.
 
   КОНЕЦ
 
   Две девочки, две сестры – маленькая и большая, танцуют индийский танец. Танец живота. На этом фоне идут титры картины.

СВЯЗНОЙ

ЗОНА
   Женщины говорят в камеру.
ТИТРЫ
   – Меня в крытку перевели. И на следующий день кипеж поднялся. Девчонка одна в побег ушла. Из крытки, на рывок! Такого не было у них отродясь.
   Нас кум тряс двое суток… Но и захотел бы кто – сказать нечего.
   Не делилась она ни с кем…
 
   – Девка дерзкая была. Весь концлагерь наш вверх дном перевернула. Суки прыгали, как каштанки в цирке. Ищи ветра в поле!
   Проверки потом чуть не из Москвы приезжали…
 
   – Я сама ее не знала… Говорили разное, что генерал какой-то летчик у нее был, вертолет из Чечни угнал и за ней прилетел. Была басня, что охрану газом каким-то она усыпила, а старуха одна божилась, что на метле ее видела.
   Причем старуха-то – воровка с понятиями, зря врать не будет…
 
   – Вот фотография… – протягивал кому-то карточку Армен. – Не знаете ее?
   – Красивая девчонка…
ДАГЕСТАН. УТРО
   В ущелье между двумя синими горами раскинулся аул. Солнце выстреливает тремя мощными лучами, и из радиоточки сразу включается мулла. Из-за косогора появляется стадо баранов, за ним два человека, отец и сын. Ильяс вчера вернулся из армии. На нем дембельский мундир с аксельбантами и золотыми погонами. Отец шутит, дергает его за полу, тот уворачивается.
 
   За перевалом открывается другая долина. Ее пересекает автомобильная дорога. Это трасса Ростов-Баку. Пастухи некоторое время смотрят вдаль, в ту сторону, где по шоссе мчатся грузовые фуры, пролетают два черных «мерседеса».
   Ильяс отворачивается и видит собаку, огромного кавказца, который несется к ним от пастушеской будки с загоном. Они кидаются друг другу навстречу, Ильяс хватает собаку за уши, хохочет, отбивается. Из будки появляются братья и дядя. Все обнимаются.
ПАСТБИЩЕ. ВЕЧЕР
   Смеркается. Пастухи сидят у костра, говорят по-даргински. Они жарят мясо, кто-то аккуратно ломает сыр. Вдруг начинает лаять собака, двое вскакивают – совсем рядом проскользнула змея. Ильяс с братьями, осторожно вглядываясь в траву, идет следом.
   – Зачем она тебе? – окрикивает его дядя.
   – Поймаю ее сейчас.
   – Кто сердце живой гадюки съест, тот храбрым будет, – добавляет брат.
   – Если его самого змеиное племя не сожрет! Это старая сказка, только на дураков не действует.
   – Э, правда, брось, сынок.
   Ильяс, улыбаясь, продолжает вглядываться в траву…
   – Ушла, гадюка…
ПАСТБИЩЕ. УТРО
   Утром солнце выстреливает так же неожиданно, как и вчера. Пастухи собираются домой, вьючат лошадь. Ильяс стоит поодаль, смотрит куда-то вдаль, на дорогу.
   – Вот палка тебе, – говорит отец. – Дед твой еще с этой палкой пас. Послезавтра братья приедут, мать сыра свежего пришлет. Чего еще хочешь?
   – Спасибо, отец, ничего не надо.
   – Э, как ничего… Женщину хочешь, наверное, – смеется отец. – Скоро найдем тебе невесту, уже время. А жеребец хороший вырос?
   – Красавец жеребец, отец!
   – Понравился жеребец?
   – Э, красавец…
   – Твой будет. Баранов тоже отдам. Живи только…
   – Спасибо, отец…
   – Ну, счастливо, послезавтра братья придут…
 
   Маленький караван уходит, Ильяс, убедившись, что старшие скрылись из виду, закуривает. Они остаются вдвоем с собакой, долго бредут вдоль стада. Солнце поднимается все выше, горы становятся зелеными, потом желтыми.
 
   Ильяс долго лежит на животе, грызет травинку, смотрит прямо перед собой. Слушает кузнечиков. Вдруг он приподнимается и по-кошачьи прыгает куда-то в кусты. Пес удивленно вскидывает уши. Трещат ветки, еще прыжок, и прямо из-под ног Ильяс выхватывает змею. Закусив губу, он делает резкое движение и отбрасывает порванную гадюку далеко в сторону. У него на ладони бьется маленький коричневый комок. Стараясь не зажмуриться, он быстро его глотает. Собака настороженно смотрит на хозяина.
   – Не сдохну, как думаешь? – Ильяс достает фляжку, полощет рот. Потом внимательно смотрит на собаку. – Слушай, Барс, у меня страха нет, понял?
   Он делает зверское лицо и, рыча, наступает на пса.
 
   С пригорка, где они возятся, хорошо видно шоссе. По нему мчатся машины, едет рейсовый автобус. Ильяс играет с собакой, хватает ее за уши, то нападает, то, хохоча, отскакивает…
АВТОБУС. ДЕНЬ
   В автобусе у окна сидит Армен. Он думает, смотрит на горы. Вдали едва видны две фигурки, человека с палкой и собаки. Они гоняются друг за другом, видимо, играют…
ПАСТБИЩЕ. ДЕНЬ
   Ильяс провожает взглядом автобус. Пес, высунув язык, останавливается, но тут хозяин резко хватает его, да так, что тот, взвизгнув, отскакивает.
   – Э, собачка, тебе сердце гадюки надо съесть… – смеется Ильяс.
 
   Они стоят посреди долины, пес и пастух. Ильяс, опершись на палку, смотрит, как автобус скрывается за горизонтом. Проходит еще некоторое время.
   – Иди, паси баранов, – говорит он собаке. – Иди! Охраняй!
   Ильяс втыкает посох в землю и не спеша направляется в сторону шоссе, на трассу Ростов-Баку.
МОСКВА. АЭРОПОРТ ШЕРЕМЕТЬЕВО-2
   Эффектная девушка в темных очках и на высоких каблуках пересекла стоянку аэропорта и остановилась у выхода.
   Она постояла какое-то время, не обращая внимания на парковщиков, пассажиров и проходящих мимо цыганок с детьми.
   – Красивая, я твою судьбу через сегодняшний день вижу, – сказала одна.
   Проезжали машины, девушка стояла, слушала, потом дала цыганке денег, и у нее зазвонил телефон. Она достала его из сумочки, послушала и сказала:
   – Я уже четыре минуты как на месте.
 
   Распахнулась дверь белого микроавтобуса, который стоял прямо за ней, и рядом возник вежливый человек маленького роста.
   – Добрый день, – сказал он с небольшим кавказским акцентом. – Заходите.
 
   В салоне сидели некрасивая девушка в форме стюардессы и печальная толстая собака. Маленький позвонил, и из соседнего «мерседеса» вышли двое мужчин, что было видно через окно.
   – Здравствуй, – сказал один, поднявшись в автобус. – Ильяс меня зовут.
   – Добрый день, – прохладно отозвалась она. – Катя.
   – …А это родственник мой, муж сестры двоюродной. Он по-русски не говорит совсем, горец…
   Ильяс был одет теперь в богатый костюм, на руке – дорогие часы и перстень. Родственник выглядел совсем диким, но тоже был похож на гангстера.
   – Мне тебя хорошие люди порекомендовали, – продолжил Ильяс. – Сказали, девушка серьезная.
   – Правильно сказали, – в тон ему ответила Катя. Ильяс улыбнулся и кивнул маленькому:
   – Ну, рассказывай.
   – До самолета – тридцать минут. Идете вы вдвоем, с этим человеком, – показал он на родственника. – Держитесь все время рядом, друг друга не знаете. Это ясно?
   – Абсолютно.
   – Стюардесса рядом будет, пойдет впереди. Если что, увидит оперов, собак, перевесит сумку на другое плечо. Так что вы на нее смотрите. Тогда совсем близко к нему надо быть.
   Катя кивнула, но на стюардессу и на родственника даже не взглянула.
   – Собаки если кинутся, не пугайтесь. Это течная сука, у него на штанах ее кровь будет. Собаки по-любому на этот запах среагируют, даже если вы в метре от него будете. Его возьмут, пока будут проверять, вы с товаром уйдете. Вопросы есть у вас?
   – Есть один. А среди тех собак сук не бывает? – спросила Катя.
   – Служебные собаки в основном кобели. В девяноста процентах случаев.
   – Ну, это ничего еще… Я на кобелей везучая.
   Стюардесса кисло отвернулась, Ильяс улыбнулся.
   – Дай обувку примерить, – приказал он. Маленький достал из под сиденья коробку с надписью «Гуччи».
   – Наденьте, тридцать шестой размер, ваш, как просили, – в коробке лежали модные красные сапоги на толстой платформе.
   – Просили, во-первых, тридцать шесть с половиной, – спокойно ответила Катя, – а во-вторых – синие.
   – Тридцать шесть с половиной не было, не нашли, – занервничал маленький, – вам в них только два часа пробыть… А уж синие или красные, это значения не имеет…
   Стюардесса злорадно блеснула глазками.
   – Это в твоем колхозе значения не имеет, – вдруг ледяным голосом произнесла Катя. – В горах. А здесь имеет. Я под синие сапоги одета.
   Маленький побагровел, а Ильяс осторожно заметил:
   – Послушай, сапоги поменять никак не получится, товар уже в эти заложен. Почему в красных не можешь?
   – Да я хоть с голой задницей могу. Только люди внимание обращать будут… Вы же под свой костюм папаху не носите? Да еще с товаром…
   Ильяс задумался и почему-то посмотрел на родственника-горца.
   – Э, у нас по-всякому ходят, – помрачнел он и вдруг резко перешел на даргинский. Маленький начал было оправдываться, но Ильяс начал просто звереть от ярости. Положение надо было как-то спасать.
   – К этим сапогам сумку хотя бы красную надо, – сказала Катя безразличным тоном и поднялась.
   Маленький судорожно посмотрел на часы.
   – Пятнадцать минут осталось…
   Но Ильяс рявкнул, и тот бросился к двери.
 
   Маленький едва поспевал за длинноногой Катей; около витрины бутика она приостановилась. Снаружи на стенде висели сумки, маленький сдернул красную и бросился к кассе. Катя, не обращая на него внимания, не спеша вошла, стала выбирать.
   – Вот же, красная, купил уже, – прошипел маленький, весь покрытый потом.
   – Эту маме своей подари.
   Тот пошел пятнами и утерся носовым платком. Пришлось отнести эту сумку назад любезному юноше-продавцу и еще подождать. Наконец Катя выбрала подходящую, сунула ему в руки и направилась к выходу.
   Маленький посмотрел на ценник, но Катя уже выходила из магазина. Обливаясь потом, он вытряхнул продавцу мятую кучу денег из карманов, тот невыносимо долго их расправлял, а потом сказал:
   – Прошу прощения, еще тысяча шестьсот двадцать рублей.
   Маленький изменился в лице – денег у него больше не было.
   – Слушай… Возьми часы, а… «Редженси», швейцарские… Две штуки стоят… Очень надо, сумочка понравилась… Можешь, а?
   Юноша любезно улыбнулся.
   – Да, это возможно, – вежливо ответил он.
   Маленький несся через стоянку аэропорта, как карманник.
   Сучке задрали хвост, помакали ваткой. Потом втерли кровь в отвороты брюк и в носки мрачному родственнику-гангстеру.
   Катя надела сапоги, пересыпала содержимое своей сумочки в новую.
   По знаку Ильяса гангстер взял чемодан и вышел из автобуса.
   Через стоянку он направился к залу вылетов.
   Пара беспородных кобелей на остановке маршрутного такси задрали носы и припустили по ветру.
   Ильяс помог выйти Кате и открыл перед ней дверь «мерседеса».
   Гангстер-горец с тяжеленным чемоданом почти миновал стоянку, увидел, как остановился перед входом белый микроавтобус и высадил стюардессу.
   Собаки с воодушевлением неслись через всю площадь, но, к счастью, человек с чемоданом уже заходил в стеклянные двери. Как раз за его спиной выскочила из «мерседеса» девушка и зашла следом.
   В комнате свиданий ростовской колонии строгого режима – осужденные женщины. Они говорят в камеру.
   – Соколова Евгения, 105-я, часть первая, восемь лет…
   – Кантор Татьяна, 206-я, 101-я, часть третья, шесть лет…
   – Гудзиева Эльмира…
   – Вележаева Анастасия…
   – Коротких Ирина…
   – Разлогова Светлана, 105-я, часть вторая. Третий год заканчивается, полсрока уже. А вы кино снимать будете?
   – Да, кино, – отвечает Армен. – Артистку ищу. Вам с этой девушкой встречаться не приходилось?
 
   …Сзади остались серые кирпичные корпуса и вышки, пролетела внизу паханая полоса с колючкой. В степи еще кое-где лежал снег, особенно в оврагах, с высоты взгляд охватывал курганы, шоссе, которое гудело впереди. Воздушный поток поднимал вверх, но уже гудела снизу четырехрядка, разнося высоко в небо запах соляры, асфальта и жженой резины. Со стороны станицы поднимался дым завода и печных труб.
СТАВРОПОЛЬ. ВЕЧЕР
   В пустом темном зале ставропольского театра за освещенным режиссерским пультом сидит Армен. Курит. Идет репетиция «Дяди Вани». Армен изредка подает реплики, что-то спокойно объясняет.
   В зал тихо заходят три человека, одетые в черные дорогие костюмы, и вежливо останавливаются у входа. Ассистентка, пробравшись к ним между стульями, о чем-то растерянно шепчется, но Армен вроде не обращает на это внимания, и она усаживает незнакомцев на последний ряд. Один из них – Ильяс. Репетиция продолжается.
 
   Гости внимательно смотрят спектакль.
   – Дорогая, что за постановка? – тихо интересуется Ильяс.
   – Чехов… «Дядя Ваня», – робко отвечает девушка.
   – «Дядя Ваня»… Ты извини, я из аула сам, – улыбается Ильяс. – За всю жизнь только одну книгу прочитал. В шестнадцать лет. «Духи сибирской равнины» называется. Про шаманов, древних людей… Интересная… Больше ни одной книги не прочитал.
   Девушка поправляет очки.
   – Этот режиссер, который постановки делает?
   – Да… Это режиссер.
 
   Не оборачиваясь, Армен невольно прислушивается к тому, что происходит сзади.
   В зал заходит толстый человек с папкой.
   – Продолжайте, продолжайте, – машет он в сторону сцены и небрежно здоровается за руку с Арменом.
 
   – А этот кто? – спрашивает Ильяс.
   – Это главный режиссер.
   – Зачем доктор на табуретку встает, как аист! – громко говорит главреж по-армянски. – Что, повеситься хочет?
   – Так лучше, Арутюн Тигранович, – по-русски сухо отвечает Армен.
   – Как лучше, чем лучше? Мне это непонятно! Если только он повеситься хочет… Ты повеситься хочешь, Владимирцев?
   Пожилой актер смущенно улыбается.
   – Не хочешь? А молодой режиссер – почему-то хочет кого-нибудь повесить… – все балагурит главреж.
   Армен бледнеет, по-прежнему думая про странных людей на последнем ряду.
   – Я бы вас повесил с удовольствием, Арутюн Тигранович, – вдруг глухо произносит он и начинает собирать бумаги. – Репетиция окончена, спасибо.
   Главреж непроизвольно открывает рот, растерянно озирается по сторонам и натыкается взглядом на трех дагестанских бандитов в глубине зала.
 
   Ильяс, выдержав паузу, приветливо говорит:
   – «Дядя Ваня», в школе дети даже учат… Что ему непонятно было?
   Ассистентка, ни жива ни мертва, глупо улыбаясь, приподнимается с соседнего места:
   – Здрасьте, Арутюн Тигранович!
ОКОЛО ТЕАТРА
   Армен с Ильясом в сопровождении двух товарищей выходят на улицу.