Как ей, интересно, живется в этой высохшей оболочке? Или вместе с телом высохли и ее желания?
Андрей чувствовал себя моложе Евгении лет на десять, не меньше. Мимоходом он заглянул в зеркало: так и есть. Он еще выглядит вполне молодцом, да и сил у него достанет от души осчастливить самую ненасытную молодуху.
— О чем ты думаешь? — спросила вдруг Евгения.
— Я… — Андрей растерялся.
— У тебя такое лицо, будто ты хочешь кого-нибудь зарезать.
Она смотрела на него без тени улыбки, в глазах вздрагивала и гасла знакомая недобрая искра.
— Ты ведь не любишь этих детей, правда? — ревниво спросила Евгения. — Тебе ведь нужно совсем другое…
— Вот видишь, ты и сама знаешь.
— Знать-то знаю, но не пойму — зачем? У тебя все есть: деньги, власть. Куда ты нацелился?
Неужели решил податься в политику?
— Боже упаси. — Он замахал руками и засмеялся. — Там столько неприятных обязанностей.
Нет, это не по мне. Мне достаточно Осетрова.
Приобрести собственного депутата гораздо менее накладно, чем самому тащить весь этот воз.
— Тогда что?
— Я старый человек, — улыбнулся Андрей. — Я многое видел и у меня действительно есть все, что душе угодно. Но за спиной осталось нечто такое… — Он задумался. Стоит ли говорить ей?
Тем более столько лет прошло… — Помнишь того типа, который шатался в лесу возле нашего дома?
Мы еще устроили на него настоящую охоту…
— Тот самый, который увел твою жену? Ты так рьяно искал ее тогда…
— И не потому, что мне во что бы то ни стало нужно было вернуть жену, — усмехнулся Андрей.
— Неужели?
— Этот человек умел нечто такое… Даже не знаю, как сказать. Он творил чудеса.
— И что? — не поняла Евгения.
За много лет она привыкла, что все желания и притязания Андрея были земными, касались тех благ, которые она звала материально-утробными.
А тут вдруг чудеса какие-то и взгляд отрешенный… Недавно ей попался журнал, где она прочитала, что с годами мужчины превращаются в женщин. Происходят необратимые изменения в организме, количество мужских гормонов сокращается, зато растет число гормонов женских.
Поэтому они становятся менее жесткими, слезливыми и сентиментальными. Здесь бы и обрести гармонию со своей половиной, но с подругой творится та же ерунда: у нее плодятся мужские гормоны и сокращается число женских. Она уподобляется мужчине — становится бесчувственной и грубоватой. Евгении такой пассаж показался весьма забавным, но если послушать Андрея, то и вправду можно решить, что он превращается в бабу. Вот и на чудеса потянуло.
— Женя, ты не представляешь что это такое. Я не смогу объяснить тебе. Это как перелом в жизни. Ты знаешь, что такого не бывает, не должно быть. А оно берет и.., совершается на твоих глазах. Что-то случается. И тебе уже не забыть…
— Ты наслушался историй Марты о том, как он гасит свечу на расстоянии? Сходи в цирк. Там и не такое увидишь. Я не понимаю, как ты, человек здравомыслящий…
— Ты не все знаешь. Однажды я встретил его… Тип, шатающийся вокруг дома, да еще пристающий с разговорами к жене, не давал мне покоя. Если бы кто-то из местных, я бы махнул рукой. Но парень был из Москвы, а значит его не обведешь вокруг пальца как здешних. Да и что ему могло быть нужно от Марты? Если обычный стукач, зачем ему плести небылицы про Бога и про этот необыкновенный знак… Я пропадал в лесу несколько вечеров. Ружье висело на плече, и рукой я придерживал ствол, чтобы было сподручнее вскинуть в любую минуту. Я звал его «сказочником» и убеждал себя, что он просто морочит голову людям. Как твой Сенечка. Хотя до такого и Сенечка бы не додумался: Бога он лицезрел, видите ли, и мало того, Господь сподобился оставить ему на бумажке автограф, взглянув на который люди сходят с ума…
— Что-то я не понимаю, какой автограф? — перебила Евгения.
— Знак, начертанный на клоке бумаги. Если ты достоин — знак наделяет тебя необыкновенными способностями. Если нет — сводит с ума или убивает…
Евгения рассмеялась. Хохотала до слез, бормоча извинения, а потом сказала:
— Вот ведь что значит всю жизнь людей дурить! Сам в чудеса верить начинаешь! Прости, но…
— Ты помнишь того человека, которого я нашел как-то в запертой больнице?
Евгения наморщила лоб и помотала отрицательно головой: нет, она ничего не помнила. Она хранила свои воспоминания о той поре, свои радости. Явь и наркотический бред переплелись настолько плотно, что теперь трудно вычленить какой-то отдельный эпизод…
— Я тоже тогда смеялся. Но помнил о реальном человеке, неизвестно как оказавшемся в запертой больнице. Он действительно был совсем плох.
Только вряд ли крыша у него поехала оттого, что взглянул на какую-то там бумажку. Скорее отчего-то другого. Но это был довольно редкий случай безумия, об этом я могу сказать как врач… В тот вечер нас было пятеро, мы рассредоточились и прочесывали лес. Наверно, он шел за мной по пятам. Или все время был где-то поблизости. Я чувствовал это.
Его подвела ветка. Услышав хруст, я мгновенно вскинул ружье. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Мне не понравился его взгляд. Хилый, ободранный, безоружный, он смотрел на меня снисходительно, как на слабого. И была в этом взгляде непоколебимая уверенность в своем праве. Но все это я потом осознал. А тогда лишь усмехнулся: забавный малый. Опустил ружье, схватил его за руку и легко заломил назад. И вот тут-то и случилось… Чудо. Как сейчас помню это чувство: нереальности происходящего. Он ничего не говорил, даже не смотрел на меня, а потому какой-то гипноз или внушение сразу же исключаются. Представляешь себе фотографию — множество точек, да? Если ее увеличивать, расстояние между точками тоже увеличивается. Вот такая штуковина случилась в тот день с пространством вокруг меня…
Когда я опомнился, он стоял от меня уже метрах в десяти. Не прятался, не бежал. Стоял и смотрел.
Ружье, отброшенное на несколько шагов, было переломлено пополам. Я был потрясен, ноги стали ватными. Но все-таки смог дойти до ружья. Патронов в нем не было… Я не верил тогда в чудеса. Я твердо знал, что любая нечисть гибнет от пули. Быстро вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Выстрелил еще и еще. Но…
Он даже не шелохнулся. И все так же смотрел… А потом шагнул за дерево и пропал, как в воду канул…
Евгения смотрела на Андрея затаив дыхание.
И вовсе не потому, что рассказ ее заинтересовал.
У Андрея на лбу выступили мелкие капельки пота и поза выдавала необыкновенное напряжение.
— Так дети только предлог? Тебе нужен он…
Хочешь получить автограф Господа? — Она поджала губы.
Андрей вздохнул, воспоминание схлынуло.
— Теперь понимаешь, почему я не хотел рассказывать?
— Потому что я сочту это твоим новым изобретением, чтобы дурачить народ.
Он усмехнулся.
— А я уже настолько стар, что хочу чуда, — развел он руками. — Я найду его. Сына Галины он назвал своим именем. Данила. Наверно мальчик ему дорог. А если так, он придет за ним. Обязательно придет. А пока мы займемся остальными детьми. Я послал Вадима за Полиной…
Евгения вздернула брови.
— Как ты нашел ее?
— Совершенно случайно…
Глава 19
Глава 20
Андрей чувствовал себя моложе Евгении лет на десять, не меньше. Мимоходом он заглянул в зеркало: так и есть. Он еще выглядит вполне молодцом, да и сил у него достанет от души осчастливить самую ненасытную молодуху.
— О чем ты думаешь? — спросила вдруг Евгения.
— Я… — Андрей растерялся.
— У тебя такое лицо, будто ты хочешь кого-нибудь зарезать.
Она смотрела на него без тени улыбки, в глазах вздрагивала и гасла знакомая недобрая искра.
— Ты ведь не любишь этих детей, правда? — ревниво спросила Евгения. — Тебе ведь нужно совсем другое…
— Вот видишь, ты и сама знаешь.
— Знать-то знаю, но не пойму — зачем? У тебя все есть: деньги, власть. Куда ты нацелился?
Неужели решил податься в политику?
— Боже упаси. — Он замахал руками и засмеялся. — Там столько неприятных обязанностей.
Нет, это не по мне. Мне достаточно Осетрова.
Приобрести собственного депутата гораздо менее накладно, чем самому тащить весь этот воз.
— Тогда что?
— Я старый человек, — улыбнулся Андрей. — Я многое видел и у меня действительно есть все, что душе угодно. Но за спиной осталось нечто такое… — Он задумался. Стоит ли говорить ей?
Тем более столько лет прошло… — Помнишь того типа, который шатался в лесу возле нашего дома?
Мы еще устроили на него настоящую охоту…
— Тот самый, который увел твою жену? Ты так рьяно искал ее тогда…
— И не потому, что мне во что бы то ни стало нужно было вернуть жену, — усмехнулся Андрей.
— Неужели?
— Этот человек умел нечто такое… Даже не знаю, как сказать. Он творил чудеса.
— И что? — не поняла Евгения.
За много лет она привыкла, что все желания и притязания Андрея были земными, касались тех благ, которые она звала материально-утробными.
А тут вдруг чудеса какие-то и взгляд отрешенный… Недавно ей попался журнал, где она прочитала, что с годами мужчины превращаются в женщин. Происходят необратимые изменения в организме, количество мужских гормонов сокращается, зато растет число гормонов женских.
Поэтому они становятся менее жесткими, слезливыми и сентиментальными. Здесь бы и обрести гармонию со своей половиной, но с подругой творится та же ерунда: у нее плодятся мужские гормоны и сокращается число женских. Она уподобляется мужчине — становится бесчувственной и грубоватой. Евгении такой пассаж показался весьма забавным, но если послушать Андрея, то и вправду можно решить, что он превращается в бабу. Вот и на чудеса потянуло.
— Женя, ты не представляешь что это такое. Я не смогу объяснить тебе. Это как перелом в жизни. Ты знаешь, что такого не бывает, не должно быть. А оно берет и.., совершается на твоих глазах. Что-то случается. И тебе уже не забыть…
— Ты наслушался историй Марты о том, как он гасит свечу на расстоянии? Сходи в цирк. Там и не такое увидишь. Я не понимаю, как ты, человек здравомыслящий…
— Ты не все знаешь. Однажды я встретил его… Тип, шатающийся вокруг дома, да еще пристающий с разговорами к жене, не давал мне покоя. Если бы кто-то из местных, я бы махнул рукой. Но парень был из Москвы, а значит его не обведешь вокруг пальца как здешних. Да и что ему могло быть нужно от Марты? Если обычный стукач, зачем ему плести небылицы про Бога и про этот необыкновенный знак… Я пропадал в лесу несколько вечеров. Ружье висело на плече, и рукой я придерживал ствол, чтобы было сподручнее вскинуть в любую минуту. Я звал его «сказочником» и убеждал себя, что он просто морочит голову людям. Как твой Сенечка. Хотя до такого и Сенечка бы не додумался: Бога он лицезрел, видите ли, и мало того, Господь сподобился оставить ему на бумажке автограф, взглянув на который люди сходят с ума…
— Что-то я не понимаю, какой автограф? — перебила Евгения.
— Знак, начертанный на клоке бумаги. Если ты достоин — знак наделяет тебя необыкновенными способностями. Если нет — сводит с ума или убивает…
Евгения рассмеялась. Хохотала до слез, бормоча извинения, а потом сказала:
— Вот ведь что значит всю жизнь людей дурить! Сам в чудеса верить начинаешь! Прости, но…
— Ты помнишь того человека, которого я нашел как-то в запертой больнице?
Евгения наморщила лоб и помотала отрицательно головой: нет, она ничего не помнила. Она хранила свои воспоминания о той поре, свои радости. Явь и наркотический бред переплелись настолько плотно, что теперь трудно вычленить какой-то отдельный эпизод…
— Я тоже тогда смеялся. Но помнил о реальном человеке, неизвестно как оказавшемся в запертой больнице. Он действительно был совсем плох.
Только вряд ли крыша у него поехала оттого, что взглянул на какую-то там бумажку. Скорее отчего-то другого. Но это был довольно редкий случай безумия, об этом я могу сказать как врач… В тот вечер нас было пятеро, мы рассредоточились и прочесывали лес. Наверно, он шел за мной по пятам. Или все время был где-то поблизости. Я чувствовал это.
Его подвела ветка. Услышав хруст, я мгновенно вскинул ружье. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Мне не понравился его взгляд. Хилый, ободранный, безоружный, он смотрел на меня снисходительно, как на слабого. И была в этом взгляде непоколебимая уверенность в своем праве. Но все это я потом осознал. А тогда лишь усмехнулся: забавный малый. Опустил ружье, схватил его за руку и легко заломил назад. И вот тут-то и случилось… Чудо. Как сейчас помню это чувство: нереальности происходящего. Он ничего не говорил, даже не смотрел на меня, а потому какой-то гипноз или внушение сразу же исключаются. Представляешь себе фотографию — множество точек, да? Если ее увеличивать, расстояние между точками тоже увеличивается. Вот такая штуковина случилась в тот день с пространством вокруг меня…
Когда я опомнился, он стоял от меня уже метрах в десяти. Не прятался, не бежал. Стоял и смотрел.
Ружье, отброшенное на несколько шагов, было переломлено пополам. Я был потрясен, ноги стали ватными. Но все-таки смог дойти до ружья. Патронов в нем не было… Я не верил тогда в чудеса. Я твердо знал, что любая нечисть гибнет от пули. Быстро вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Выстрелил еще и еще. Но…
Он даже не шелохнулся. И все так же смотрел… А потом шагнул за дерево и пропал, как в воду канул…
Евгения смотрела на Андрея затаив дыхание.
И вовсе не потому, что рассказ ее заинтересовал.
У Андрея на лбу выступили мелкие капельки пота и поза выдавала необыкновенное напряжение.
— Так дети только предлог? Тебе нужен он…
Хочешь получить автограф Господа? — Она поджала губы.
Андрей вздохнул, воспоминание схлынуло.
— Теперь понимаешь, почему я не хотел рассказывать?
— Потому что я сочту это твоим новым изобретением, чтобы дурачить народ.
Он усмехнулся.
— А я уже настолько стар, что хочу чуда, — развел он руками. — Я найду его. Сына Галины он назвал своим именем. Данила. Наверно мальчик ему дорог. А если так, он придет за ним. Обязательно придет. А пока мы займемся остальными детьми. Я послал Вадима за Полиной…
Евгения вздернула брови.
— Как ты нашел ее?
— Совершенно случайно…
Глава 19
Утром Виктория, наспех позавтракав с Полиной, объявила ей выходной и, стараясь ничем не выдать своего волнения, выпроводила домой. К матери она добралась лишь к обеду. Дина возвращалась из столовой в сопровождении двух молодых девушек, оживленно болтая. Завидев Викторию, она избавилась от своих попутчиц и направилась к ней.
— Пойдем. — Дина повела ее к лестнице мимо лифта. — Со вчерашнего дня не выношу замкнутого пространства.
Вниз спустились молча, выбрали на улице самую отдаленную скамейку, и только тогда Дина заговорила, упреждая вопросы дочери.
— Признаю, мы его недооценили, — сказала она. — Здесь все думают, что я истеричка. Тебе еще предстоит поговорить с врачом, сама услышишь. Но я твердо уверена, что вчера меня хотели… В общем он решил от меня избавиться, — она развела руками.
Мать говорила быстро и нервно. Виктория старательно кивала головой, давая понять, что перед ней не нужно оправдываться.
— Нам прислали цветок, — сказала она, сжимая руку матери.
Дина замерла. Закрыла глаза, тяжело вздохнула.
— Значит — правда. Очень хотелось надеяться, знаешь ли, что мне все померещилось. Но выходит — ни малейшей надежды нет.
Дина сжала кулак и принялась стучать по колену. Виктории пришлось взять ее за руки и слегка встряхнуть.
— Ты знаешь, — Дина подрагивала, — трудно привыкнуть к мысли, что кто-то подписал тебе смертный приговор. Особенно, если это Вадим.
Нам нужно уехать. Куда-нибудь далеко, лучше всего — за границу… Тебе нельзя оставаться здесь одной. Ты ведь понимаешь?
— Конечно, мама, мы уедем. Нужно бросить все и бежать прямо сегодня. Может быть, даже сейчас. Кредитка у тебя с собой. Если ты переоденешься и мы пойдем прогуляться налегке, без вещей, никто ничего не заподозрит. Доберемся до аэропорта. Улетим в Москву, снимем квартиру, дождемся визы…
Виктория воодушевлялась, рисуя картину будущей свободы. Как она устала за эти два года.
И почему ей раньше не пришло в голову бежать от этого кошмара?
— Да, да, — повторяла Дина задумчиво. — Но есть одно маленькое но, — она взглянула на Викторию. — Нужно закончить.
Дина подняла на Вику глаза. Выражение ее лица было жалким, просительным. И Виктория поняла, почему ей не приходила в голову мысль бежать.
Вот он ответ, перед ней. Дина ни за что не отпустила бы ее. Это ведь она стремилась установить торжество справедливости для обиженных женщин. И после уже не могла отступиться. Ей хотелось переживать сладкое чувство отмщения вновь и вновь. Пусть даже в заложниках оказывалась собственная дочь… Если бы она собралась бежать раньше, мать наверняка нашла бы средство остановить ее. Достаточно симулировать обычный сердечный приступ и Виктория бы никуда не делась.
— Мама, — сказала она, — все зашло слишком далеко. О каких делах ты говоришь?
— Я недавно познакомилась с одной женщиной. Она работает у Кати Амелиной. Ее муж…
— Хватит, — оборвала ее Виктория. — Все эти истории похожи друг на друга как две капли воды.
Я тебе сама могу рассказать. В молодости она любили друг друга и переживали трудные времена. Со временем карьера пошла в гору, чувства — на убыль и вот, в тот самый момент, когда зеркало безжалостно отражает ее увядшее лицо, он объявляет, что собирается ее оставить ради какой-нибудь молодки. И не просто оставить, а оставить с носом: без привычных средств к существованию. И…
— Как ты можешь? — перебила Дина. — Это ведь не пересказ романа с вымышленными героями. Это реальная жизнь, где все настоящее: боль, слезы, отчаяние. Зачем ты так?
— Мама, мы не можем помочь всем. Давай подумаем о том, как бы помочь себе.
— Вика, я не смогу забыть эту женщину. Ее муж — негодяй, каких мы еще не встречали. Если не хочешь, я не стану пересказывать тебе ее историю. Но поверь, он — что-то типа того маньяка, который преследует тебя. Он пьет, избивает ее…
Виктория поморщилась.
— Ну прости, не буду. Я уверена, что развод не освободит эту бедную женщину от того кошмара, в котором она живет. Он найдет ее даже на другом конце света…
— Нас тоже могут найти, мама.
— Я знаю, — проникновенно сказала Дина. — Мне действительно показалось, что ее положение сродни твоему. Давай попробуем помочь ей…
«Попробуем — хорошо сказано», — подумала Виктория. Помогать придется ей одной. Она посмотрела на Дину: мать так страстно просила ее за неизвестную женщину, с таким нетерпением ждала ответа… У нее мягкое сердце, но мама почему-то совсем не жалела ее. Может быть, Викторию не за что жалеть: она молода, известна, красива, богата и сама себе хозяйка. Если не считать, что все деньги лежат на мамином счету и Виктория даже не знает, сколько там накапало на сегодняшний день.
Вика вздохнула.
— Хорошо, мама. Но это — в последний раз.
Я займусь этим делом, а твоя задача — подготовиться к отъезду. Я хочу, чтобы мы выехали до того как получим цветок. Может быть, нам удастся выскользнуть незаметно, пока Вадим будет занят…
— Ты умница, моя девочка. — Дина поцеловала Викторию в щеку. — Я горжусь тобой. Пусть все будет так, как ты сказала. А теперь я, пожалуй, пойду соберу вещи. Подожди меня здесь.
С этими словами Дина засеменила по парковой дорожке к своему корпусу. На губах ее играла легкая улыбка. Все складывалось так, как она хотела…
Читая письмо Кати Амелиной, Дина глотала слезы и пила валидол — так разболелось сердце.
Каким-то шестым чувством Катя догадалась, что Дина имеет отношение к скоропостижной кончине ее мужа. При каждой встрече она смотрела на Дину вопросительно, словно ожидая, что та подтвердит ее догадку. Разумеется, ничего конкретного ей Дина тогда не сказала, но и не отказалась от Катиной настойчивой благодарности в пятнадцать тысяч долларов, приняв которые, окончательно убедила женщину, что имеет отношение к переменам в ее судьбе. Катя вряд ли догадывалась о механизмах, с помощью которых Дина воздействует на судьбу.
Поскольку муж по единодушному заключению врачей и следователей скончался в результате несчастного случая, она считала, что Дина владеет оккультными средствами типа черной магии.
Десять из восьми женщин уже расплатились с нею, наученные своими предшественницами, с которыми подружились в квартире на Декабристов. На очереди были скуповатая жена Марата Алимова и Рита Свешникова, еще не успевшая полностью вступить в права наследства. Деньги стали для Дины ничуть не меньшим стимулом помогать женщинам, чем чувство справедливости, которую она творит своими руками, по собственному выбору и по собственной воле. Сотрудница Кати Амелиной, та самая, о которой она только что рассказывала Виктории, уже приезжала к Дине со слезами на глазах и мольбой о помощи. Она пообещала Дине двадцать тысяч долларов.
Дина остановилась, обернулась к Виктории и помахала ей рукой. Бедная девочка, ей придется несладко. Но это же лишь мгновение. Зато потом к их услугам будет весь мир.
Вика сидела на скамейке, хрупкая и беззащитная. Глядя на нее, Дина внутренне сжалась: чувство вины подступило к самому горлу. Но она справилась с собой: Виктория дочь своего отца и кто знает, чего ожидать от нее в будущем. Может быть, она подумывала бросить мать одну и без копейки денег. Хорошо, что она во время приняла меры…
— Пойдем. — Дина повела ее к лестнице мимо лифта. — Со вчерашнего дня не выношу замкнутого пространства.
Вниз спустились молча, выбрали на улице самую отдаленную скамейку, и только тогда Дина заговорила, упреждая вопросы дочери.
— Признаю, мы его недооценили, — сказала она. — Здесь все думают, что я истеричка. Тебе еще предстоит поговорить с врачом, сама услышишь. Но я твердо уверена, что вчера меня хотели… В общем он решил от меня избавиться, — она развела руками.
Мать говорила быстро и нервно. Виктория старательно кивала головой, давая понять, что перед ней не нужно оправдываться.
— Нам прислали цветок, — сказала она, сжимая руку матери.
Дина замерла. Закрыла глаза, тяжело вздохнула.
— Значит — правда. Очень хотелось надеяться, знаешь ли, что мне все померещилось. Но выходит — ни малейшей надежды нет.
Дина сжала кулак и принялась стучать по колену. Виктории пришлось взять ее за руки и слегка встряхнуть.
— Ты знаешь, — Дина подрагивала, — трудно привыкнуть к мысли, что кто-то подписал тебе смертный приговор. Особенно, если это Вадим.
Нам нужно уехать. Куда-нибудь далеко, лучше всего — за границу… Тебе нельзя оставаться здесь одной. Ты ведь понимаешь?
— Конечно, мама, мы уедем. Нужно бросить все и бежать прямо сегодня. Может быть, даже сейчас. Кредитка у тебя с собой. Если ты переоденешься и мы пойдем прогуляться налегке, без вещей, никто ничего не заподозрит. Доберемся до аэропорта. Улетим в Москву, снимем квартиру, дождемся визы…
Виктория воодушевлялась, рисуя картину будущей свободы. Как она устала за эти два года.
И почему ей раньше не пришло в голову бежать от этого кошмара?
— Да, да, — повторяла Дина задумчиво. — Но есть одно маленькое но, — она взглянула на Викторию. — Нужно закончить.
Дина подняла на Вику глаза. Выражение ее лица было жалким, просительным. И Виктория поняла, почему ей не приходила в голову мысль бежать.
Вот он ответ, перед ней. Дина ни за что не отпустила бы ее. Это ведь она стремилась установить торжество справедливости для обиженных женщин. И после уже не могла отступиться. Ей хотелось переживать сладкое чувство отмщения вновь и вновь. Пусть даже в заложниках оказывалась собственная дочь… Если бы она собралась бежать раньше, мать наверняка нашла бы средство остановить ее. Достаточно симулировать обычный сердечный приступ и Виктория бы никуда не делась.
— Мама, — сказала она, — все зашло слишком далеко. О каких делах ты говоришь?
— Я недавно познакомилась с одной женщиной. Она работает у Кати Амелиной. Ее муж…
— Хватит, — оборвала ее Виктория. — Все эти истории похожи друг на друга как две капли воды.
Я тебе сама могу рассказать. В молодости она любили друг друга и переживали трудные времена. Со временем карьера пошла в гору, чувства — на убыль и вот, в тот самый момент, когда зеркало безжалостно отражает ее увядшее лицо, он объявляет, что собирается ее оставить ради какой-нибудь молодки. И не просто оставить, а оставить с носом: без привычных средств к существованию. И…
— Как ты можешь? — перебила Дина. — Это ведь не пересказ романа с вымышленными героями. Это реальная жизнь, где все настоящее: боль, слезы, отчаяние. Зачем ты так?
— Мама, мы не можем помочь всем. Давай подумаем о том, как бы помочь себе.
— Вика, я не смогу забыть эту женщину. Ее муж — негодяй, каких мы еще не встречали. Если не хочешь, я не стану пересказывать тебе ее историю. Но поверь, он — что-то типа того маньяка, который преследует тебя. Он пьет, избивает ее…
Виктория поморщилась.
— Ну прости, не буду. Я уверена, что развод не освободит эту бедную женщину от того кошмара, в котором она живет. Он найдет ее даже на другом конце света…
— Нас тоже могут найти, мама.
— Я знаю, — проникновенно сказала Дина. — Мне действительно показалось, что ее положение сродни твоему. Давай попробуем помочь ей…
«Попробуем — хорошо сказано», — подумала Виктория. Помогать придется ей одной. Она посмотрела на Дину: мать так страстно просила ее за неизвестную женщину, с таким нетерпением ждала ответа… У нее мягкое сердце, но мама почему-то совсем не жалела ее. Может быть, Викторию не за что жалеть: она молода, известна, красива, богата и сама себе хозяйка. Если не считать, что все деньги лежат на мамином счету и Виктория даже не знает, сколько там накапало на сегодняшний день.
Вика вздохнула.
— Хорошо, мама. Но это — в последний раз.
Я займусь этим делом, а твоя задача — подготовиться к отъезду. Я хочу, чтобы мы выехали до того как получим цветок. Может быть, нам удастся выскользнуть незаметно, пока Вадим будет занят…
— Ты умница, моя девочка. — Дина поцеловала Викторию в щеку. — Я горжусь тобой. Пусть все будет так, как ты сказала. А теперь я, пожалуй, пойду соберу вещи. Подожди меня здесь.
С этими словами Дина засеменила по парковой дорожке к своему корпусу. На губах ее играла легкая улыбка. Все складывалось так, как она хотела…
Читая письмо Кати Амелиной, Дина глотала слезы и пила валидол — так разболелось сердце.
Каким-то шестым чувством Катя догадалась, что Дина имеет отношение к скоропостижной кончине ее мужа. При каждой встрече она смотрела на Дину вопросительно, словно ожидая, что та подтвердит ее догадку. Разумеется, ничего конкретного ей Дина тогда не сказала, но и не отказалась от Катиной настойчивой благодарности в пятнадцать тысяч долларов, приняв которые, окончательно убедила женщину, что имеет отношение к переменам в ее судьбе. Катя вряд ли догадывалась о механизмах, с помощью которых Дина воздействует на судьбу.
Поскольку муж по единодушному заключению врачей и следователей скончался в результате несчастного случая, она считала, что Дина владеет оккультными средствами типа черной магии.
Десять из восьми женщин уже расплатились с нею, наученные своими предшественницами, с которыми подружились в квартире на Декабристов. На очереди были скуповатая жена Марата Алимова и Рита Свешникова, еще не успевшая полностью вступить в права наследства. Деньги стали для Дины ничуть не меньшим стимулом помогать женщинам, чем чувство справедливости, которую она творит своими руками, по собственному выбору и по собственной воле. Сотрудница Кати Амелиной, та самая, о которой она только что рассказывала Виктории, уже приезжала к Дине со слезами на глазах и мольбой о помощи. Она пообещала Дине двадцать тысяч долларов.
Дина остановилась, обернулась к Виктории и помахала ей рукой. Бедная девочка, ей придется несладко. Но это же лишь мгновение. Зато потом к их услугам будет весь мир.
Вика сидела на скамейке, хрупкая и беззащитная. Глядя на нее, Дина внутренне сжалась: чувство вины подступило к самому горлу. Но она справилась с собой: Виктория дочь своего отца и кто знает, чего ожидать от нее в будущем. Может быть, она подумывала бросить мать одну и без копейки денег. Хорошо, что она во время приняла меры…
Глава 20
Полина возвращалась домой, пританцовывая.
Вспоминала вчерашний вечер с Викторией и думала, что как только переступит порог своей квартиры, возьмет тетрадку и по горячим следам запишет истории, услышанные от Вики. Она настолько увлеклась своим мыслями, что не заметила как оказалась дома. Дверь оказалась открытой. Полина толкнула ее и опомнилась лишь посреди комнаты.
Вещи грудой лежали на кровати, шкафы были открыты, ящики комода выдвинуты. Не успела она прийти в себя, как услышала в коридоре шаги. Господи, что же это?
Она не успела толком испугаться, когда в дверях появился молодой мужчина.
— Здравствуй, — сказал он. — Тебя-то я и ищу.
— Здравствуйте, — выдавила Полина.
— Полина Колыванова, правильно? Хотя зачем я спрашиваю? Это и так понятно. Ты очень похожа на отца.
Полина молчала, поглядывая на разбросанные вещи, и никак не могла взять в толк, о чем говорит ей незнакомец. Вид у нее был растерянный, и мужчина рассмеялся.
— Давай по порядку. Я застал здесь парня, который рылся в твоих вещах. Уж не знаю, знаком ли он тебе… Но на всякий случай я выставил его из квартиры. Это твой приятель?
— У меня нет приятелей, — ответила Полина и тут же вспомнила: Артем.
Что же ему понадобилось у нее? Не очень-то он похож на человека, который способен на такое.
— Тогда, значит, элементарный вор, — констатировал Вадим. — Проверь, ничего не пропало?
Полина неохотно покопалась в вещах, пряча с глаз долой нижнее белье.
— Да нет, — сказала она. — У меня и брать-то нечего. На кого, вы сказали, я похожа?
— На своего отца, — серьезно ответил мужчина. — Меня зовут Вадим. Я твой брат.
Полина опустилась на кровать. Это было до того неожиданно, что она не знала как себя вести.
— А мама? — спросила она, только чтобы не молчать. — У меня.., то есть у нас есть мама?
— У нас разные матери, — ответил Вадим. — Но о твоей я кое-что знаю.
Взгляд его светился сожалением.
— Она.., умерла? — осторожно спросила Полина.
— Нет, — ответил Вадим. — Она жива. Но я не уверен, что ты захочешь встретиться с нею…
Он посмотрел на часы.
— Я прождал тебя около трех часов, — сказал он. — До четырех мне еще нужно успеть в банк.
Давай-ка я отвезу тебя к отцу, и уж там он тебе все расскажет.
Полина встала и снова села.
— Сейчас, — пообещала она. — Я так волнуюсь, что и не знаю…
— Пойдем, — весело протянул ей руку Вадим. — Кроме отца мы нашли еще одного дорогого для тебя человека.
— Марту? — выпалила Полина.
В голосе ее впервые за время разговора прозвучала неподдельная радость.
— А кто это? — холодно спросил Вадим.
— Она нас вырастила, — пробормотала Полина. — Я думала, может быть…
— Нет, — перебил Вадим. — Это не Марта.
Поедем, — он протянул ей руку, помогая подняться. — Не будем заставлять отца ждать. Он и так звонил мне уже тысячу раз…
В машине Полина сидела тихо, как мышка.
Вадим не беспокоил ее вопросами, и она могла спокойно подумать. Ей вспомнился последний вечер в детском доме, тот самый, когда случился пожар. Лариса сказала ей тогда, что у нее в Ленинграде нашлась тетя…
В тот вечер Полина поджидала Ларису, умирая от любопытства.
— Что тебе сказала Марта?
— Ты не поверишь… У меня есть родственница.
Полина замахала руками.
— Где?!
Они все мечтали найти своих родных. Но почему-то именно теперь, когда мечта Ларисы сбылась, Полина не на шутку испугалась.
— В Ленинграде.
— И она…
Полина смотрела на Ларису во все глаза.
— И она берет меня к себе.
— Невероятно! — выдохнула Полина. — А кем она тебе приходится? Как нашла тебя?
Сколько ей лет?
В детском доме слово «родственник» сродни магическому заклинанию. Если у тебя есть родственники, это все равно как если бы были корни. Ты уже не листочек, гонимый ветром, ты часть семейного древа — могучего и крепкого.
А значит — не такой как остальные…
Лариса смотрела на Полину с нежностью.
— Не бойся, — она присела к ней на кровать, — я тебя никогда не брошу. Мне как-то не по себе от этой новости. Может быть, раньше, когда я была совсем маленькой, я бы обрадовалась. Но теперь…
Вы — моя семья. Я с вами прожила семнадцать лет и никакие родственники мне не могут стать роднее, чем ты, чем Марта, Данила и Лешка!
Тогда Полина плохо поняла Ларису. Ей были приятны ее слова и смысл их она уловила. Непонятно ей было чувство, которое владело Ларисой.
Но вот теперь, сидя в роскошной машине Вадима, Полина вдруг остро осознала, что никакие родители, никакие настоящие братья и сестры не заменят ей ни Марты с Данилой-старшим, ни ребят. У нее была семья. Настоящая — потому что она любила их всех. Жаль, что все они погибли…
Полина смотрела вперед и едва сдерживала слезы…
— Приехали, — сказал ей Вадим, останавливая машину у большого трехэтажного дома.
Он подвел ее к двери, нажал кнопку звонка и оставил одну.
— Боюсь опоздать, — улыбнулся он, подбадривая ее. — Я присоединюсь к вам позже. Отец обещал потрясающий ужин. Пока.
Вадим ушел, а Полина оробела. Уж не шутка ли все это? Роскошный дом, сказочные машины, цветы у крыльца, названия которых она не знает.
А вдруг это розыгрыш? Сейчас откроется дверь и удивленный хозяин спросит — что ей угодно?
Дверь открыл вовсе не мужчина, а пожилая женщина с белым котом на руках.
— Полина? — улыбнулась она. — Проходи, отец ждет тебя.
Они поднялись на второй этаж. Полина, робко ступая по богатому ковру, подошла к высокому крепкому мужчине. Он взял ее за руки и разглядывал, молча улыбаясь. «У него знакомые глаза», — подумала Полина и тут же поняла, что такие глаза она ежедневно видит в зеркале. Последние ее сомнения развеялись, но робость не отступала.
Андрей усадил ее рядом с собой на диване и попросил Евгению принести им по чашечке чая.
— Ты, должно быть, большая любительница шоколада? По крайней мере, твоя мама его обожала.
Полина расцвела. Вот ведь, никогда не слышала об этих людях, а сразу понятно, что их многое связывает. Она кивнула. Когда Евгения вышла, Андрей стал рассказывать:
— Мне важно, чтобы ты поняла: я не из тех, кто отказывается от своих детей, я искал тебя много лет. Но так уж сложились обстоятельства, что все было против меня… Двадцать пять лет назад компания молодых людей, к которой принадлежали и я, и твоя мама, собиралась по вечерам в доме у преподавателя истории и с увлечением слушала его. Он был сентиментальным философом и утверждал, что близится время, когда обычное сознание в человеке заменит сознание космическое, люди научатся передавать друг другу свои мысли на расстоянии. Он рассказывал нам о Рерихах. Не то, что написано о них в книгах. Ты ведь представляешь наверно, Полина, те времена? Что мы знали, кроме марксизма-ленинизма? Он рассказывал об агни-йоге. О волшебном камне. Его дед переписывался с Рерихом. И так увлекательно он все это излагал, что нам повсюду мерещилось Беловодье — волшебная страна, жители ее поголовно счастливы, познав главную тайну бытия. Мы были молоды и страстно желали счастья и мудрости. Страна, раскинувшаяся через весь континент, казалась нам тогда тесной, она не включала Тибет — хранителя тайн вселенной и человечества. А запрещенная вера — не важно в какого Бога — виделась единственно возможным спасением.
Евгения принесла чай, накрыла возле них маленький столик. Андрей продолжал говорить, не замечая ее:
— Мы решили уехать на Алтай, чтобы глубже изучить Агни-йогу. Ты представляешь, чем это грозило в шестидесятые годы? Нас обвинили во всех смертных грехах и посадили. На долгие годы мы потеряли связь друг с другом. Я любил твою мать но когда мы расставались, понятия не имел, что она беременна. Ты родилась в тюремной больнице, а я даже не знал о твоем существовании. Тебя отправили в детский дом…
— Под Приозерск, к Марте, — машинально вставила Полина и тут же вздрогнула: за спиной что-то разбилось.
Евгения выронила чашку и теперь, ругаясь, собирала осколки.
— Женя тоже была с нами тогда, — шепотом сказал Полине Андрей, — и сидела в тюрьме вместе с твоей мамой. А Марта… Когда-то и она была с нами. Но ее миновала наша участь. В то время как мы томились на бесконечных допросах, она спокойно уехала назад в Ленинград.
— Да что там, — резко взорвалась Евгения. — Девочка должна знать всю правду! Марта предала нас. Думаю, она сдала нас КГБ еще до отъезда!
— Марта? — Полина была в замешательстве.
Она припомнила Марту, ее всегда немного отрешенный взгляд, манеру двигаться бесшумно, глаза. И не могла поверить, что Марта, даже много лет тому назад, совсем молодой, могла бы кого-нибудь предать.
— Не сомневайся, теперь, когда открыли архивы, мы знаем это наверняка. Я потом покажу тебе документы, сама прочтешь… Но это не все ее неприятности, — он вздохнул. — Твоя мама… Не думаю, что мне стоит объяснять тебе, что происходит с женщинами в тюрьме. Как к ним относятся охранники… Твоя мама на свою беду была очень красивой женщиной… Ее сломило то, что с ней сделали. Выйдя на свободу она стала, — мне очень неприятно тебе об этом говорить, — стала заниматься проституцией.
Полина отшатнулась от него. Ей казалось унизительным слышать такое о собственной матери и она быстро спросила:
— Так она отказалась от меня?
— Я искал ее после тюрьмы. И нашел. Пойми, Поля, она опустилась настолько, что почти утратила человеческий облик. Это было крайне неприятное зрелище…
Полина надолго застыла на диване с чашечкой чая. Ее грустный взгляд блуждал по комнате.
Спрашивать больше ни о чем не хотелось. Переварить бы услышанное. Ей не терпелось поскорее остаться одной…
Но Андрей стал спрашивать ее о детском доме, об учителях и ребятах. И она с удовольствием включилась в беседу, вспоминая милые сердцу годы. Да, рассказывала Полина, у них было два Данилы. Данила-большой и Данила-маленький. Так они их различали. Младший Данила обладал неординарными математическими способностями. Он не занимался вместе со всеми, потому что давно обогнал их. У него был учитель, который приезжал из города два раза в неделю, и они занимались по пять часов. Данила готов был и больше заниматься, только Марта не позволяла. А Данила старший был у них кем-то вроде завхоза. Больше всех он возился с Алексеем. Тот с детства не разговаривал и не играл с другими детьми. Хотя говорить мог и все, казалось бы, понимал. Какое-то редкое заболевание… Полина не помнила названия. И Данила сделал так, что Леша стал разговаривать с ними.
Понемногу, по словечку. А к десятому классу его и остановить порой было трудно. Правда, он все-таки был не таким, как все они. Он…
— Недоразвитый? — требовательно спросила Евгения, не отрываясь слушавшая рассказ Полины.
Вспоминала вчерашний вечер с Викторией и думала, что как только переступит порог своей квартиры, возьмет тетрадку и по горячим следам запишет истории, услышанные от Вики. Она настолько увлеклась своим мыслями, что не заметила как оказалась дома. Дверь оказалась открытой. Полина толкнула ее и опомнилась лишь посреди комнаты.
Вещи грудой лежали на кровати, шкафы были открыты, ящики комода выдвинуты. Не успела она прийти в себя, как услышала в коридоре шаги. Господи, что же это?
Она не успела толком испугаться, когда в дверях появился молодой мужчина.
— Здравствуй, — сказал он. — Тебя-то я и ищу.
— Здравствуйте, — выдавила Полина.
— Полина Колыванова, правильно? Хотя зачем я спрашиваю? Это и так понятно. Ты очень похожа на отца.
Полина молчала, поглядывая на разбросанные вещи, и никак не могла взять в толк, о чем говорит ей незнакомец. Вид у нее был растерянный, и мужчина рассмеялся.
— Давай по порядку. Я застал здесь парня, который рылся в твоих вещах. Уж не знаю, знаком ли он тебе… Но на всякий случай я выставил его из квартиры. Это твой приятель?
— У меня нет приятелей, — ответила Полина и тут же вспомнила: Артем.
Что же ему понадобилось у нее? Не очень-то он похож на человека, который способен на такое.
— Тогда, значит, элементарный вор, — констатировал Вадим. — Проверь, ничего не пропало?
Полина неохотно покопалась в вещах, пряча с глаз долой нижнее белье.
— Да нет, — сказала она. — У меня и брать-то нечего. На кого, вы сказали, я похожа?
— На своего отца, — серьезно ответил мужчина. — Меня зовут Вадим. Я твой брат.
Полина опустилась на кровать. Это было до того неожиданно, что она не знала как себя вести.
— А мама? — спросила она, только чтобы не молчать. — У меня.., то есть у нас есть мама?
— У нас разные матери, — ответил Вадим. — Но о твоей я кое-что знаю.
Взгляд его светился сожалением.
— Она.., умерла? — осторожно спросила Полина.
— Нет, — ответил Вадим. — Она жива. Но я не уверен, что ты захочешь встретиться с нею…
Он посмотрел на часы.
— Я прождал тебя около трех часов, — сказал он. — До четырех мне еще нужно успеть в банк.
Давай-ка я отвезу тебя к отцу, и уж там он тебе все расскажет.
Полина встала и снова села.
— Сейчас, — пообещала она. — Я так волнуюсь, что и не знаю…
— Пойдем, — весело протянул ей руку Вадим. — Кроме отца мы нашли еще одного дорогого для тебя человека.
— Марту? — выпалила Полина.
В голосе ее впервые за время разговора прозвучала неподдельная радость.
— А кто это? — холодно спросил Вадим.
— Она нас вырастила, — пробормотала Полина. — Я думала, может быть…
— Нет, — перебил Вадим. — Это не Марта.
Поедем, — он протянул ей руку, помогая подняться. — Не будем заставлять отца ждать. Он и так звонил мне уже тысячу раз…
В машине Полина сидела тихо, как мышка.
Вадим не беспокоил ее вопросами, и она могла спокойно подумать. Ей вспомнился последний вечер в детском доме, тот самый, когда случился пожар. Лариса сказала ей тогда, что у нее в Ленинграде нашлась тетя…
В тот вечер Полина поджидала Ларису, умирая от любопытства.
— Что тебе сказала Марта?
— Ты не поверишь… У меня есть родственница.
Полина замахала руками.
— Где?!
Они все мечтали найти своих родных. Но почему-то именно теперь, когда мечта Ларисы сбылась, Полина не на шутку испугалась.
— В Ленинграде.
— И она…
Полина смотрела на Ларису во все глаза.
— И она берет меня к себе.
— Невероятно! — выдохнула Полина. — А кем она тебе приходится? Как нашла тебя?
Сколько ей лет?
В детском доме слово «родственник» сродни магическому заклинанию. Если у тебя есть родственники, это все равно как если бы были корни. Ты уже не листочек, гонимый ветром, ты часть семейного древа — могучего и крепкого.
А значит — не такой как остальные…
Лариса смотрела на Полину с нежностью.
— Не бойся, — она присела к ней на кровать, — я тебя никогда не брошу. Мне как-то не по себе от этой новости. Может быть, раньше, когда я была совсем маленькой, я бы обрадовалась. Но теперь…
Вы — моя семья. Я с вами прожила семнадцать лет и никакие родственники мне не могут стать роднее, чем ты, чем Марта, Данила и Лешка!
Тогда Полина плохо поняла Ларису. Ей были приятны ее слова и смысл их она уловила. Непонятно ей было чувство, которое владело Ларисой.
Но вот теперь, сидя в роскошной машине Вадима, Полина вдруг остро осознала, что никакие родители, никакие настоящие братья и сестры не заменят ей ни Марты с Данилой-старшим, ни ребят. У нее была семья. Настоящая — потому что она любила их всех. Жаль, что все они погибли…
Полина смотрела вперед и едва сдерживала слезы…
— Приехали, — сказал ей Вадим, останавливая машину у большого трехэтажного дома.
Он подвел ее к двери, нажал кнопку звонка и оставил одну.
— Боюсь опоздать, — улыбнулся он, подбадривая ее. — Я присоединюсь к вам позже. Отец обещал потрясающий ужин. Пока.
Вадим ушел, а Полина оробела. Уж не шутка ли все это? Роскошный дом, сказочные машины, цветы у крыльца, названия которых она не знает.
А вдруг это розыгрыш? Сейчас откроется дверь и удивленный хозяин спросит — что ей угодно?
Дверь открыл вовсе не мужчина, а пожилая женщина с белым котом на руках.
— Полина? — улыбнулась она. — Проходи, отец ждет тебя.
Они поднялись на второй этаж. Полина, робко ступая по богатому ковру, подошла к высокому крепкому мужчине. Он взял ее за руки и разглядывал, молча улыбаясь. «У него знакомые глаза», — подумала Полина и тут же поняла, что такие глаза она ежедневно видит в зеркале. Последние ее сомнения развеялись, но робость не отступала.
Андрей усадил ее рядом с собой на диване и попросил Евгению принести им по чашечке чая.
— Ты, должно быть, большая любительница шоколада? По крайней мере, твоя мама его обожала.
Полина расцвела. Вот ведь, никогда не слышала об этих людях, а сразу понятно, что их многое связывает. Она кивнула. Когда Евгения вышла, Андрей стал рассказывать:
— Мне важно, чтобы ты поняла: я не из тех, кто отказывается от своих детей, я искал тебя много лет. Но так уж сложились обстоятельства, что все было против меня… Двадцать пять лет назад компания молодых людей, к которой принадлежали и я, и твоя мама, собиралась по вечерам в доме у преподавателя истории и с увлечением слушала его. Он был сентиментальным философом и утверждал, что близится время, когда обычное сознание в человеке заменит сознание космическое, люди научатся передавать друг другу свои мысли на расстоянии. Он рассказывал нам о Рерихах. Не то, что написано о них в книгах. Ты ведь представляешь наверно, Полина, те времена? Что мы знали, кроме марксизма-ленинизма? Он рассказывал об агни-йоге. О волшебном камне. Его дед переписывался с Рерихом. И так увлекательно он все это излагал, что нам повсюду мерещилось Беловодье — волшебная страна, жители ее поголовно счастливы, познав главную тайну бытия. Мы были молоды и страстно желали счастья и мудрости. Страна, раскинувшаяся через весь континент, казалась нам тогда тесной, она не включала Тибет — хранителя тайн вселенной и человечества. А запрещенная вера — не важно в какого Бога — виделась единственно возможным спасением.
Евгения принесла чай, накрыла возле них маленький столик. Андрей продолжал говорить, не замечая ее:
— Мы решили уехать на Алтай, чтобы глубже изучить Агни-йогу. Ты представляешь, чем это грозило в шестидесятые годы? Нас обвинили во всех смертных грехах и посадили. На долгие годы мы потеряли связь друг с другом. Я любил твою мать но когда мы расставались, понятия не имел, что она беременна. Ты родилась в тюремной больнице, а я даже не знал о твоем существовании. Тебя отправили в детский дом…
— Под Приозерск, к Марте, — машинально вставила Полина и тут же вздрогнула: за спиной что-то разбилось.
Евгения выронила чашку и теперь, ругаясь, собирала осколки.
— Женя тоже была с нами тогда, — шепотом сказал Полине Андрей, — и сидела в тюрьме вместе с твоей мамой. А Марта… Когда-то и она была с нами. Но ее миновала наша участь. В то время как мы томились на бесконечных допросах, она спокойно уехала назад в Ленинград.
— Да что там, — резко взорвалась Евгения. — Девочка должна знать всю правду! Марта предала нас. Думаю, она сдала нас КГБ еще до отъезда!
— Марта? — Полина была в замешательстве.
Она припомнила Марту, ее всегда немного отрешенный взгляд, манеру двигаться бесшумно, глаза. И не могла поверить, что Марта, даже много лет тому назад, совсем молодой, могла бы кого-нибудь предать.
— Не сомневайся, теперь, когда открыли архивы, мы знаем это наверняка. Я потом покажу тебе документы, сама прочтешь… Но это не все ее неприятности, — он вздохнул. — Твоя мама… Не думаю, что мне стоит объяснять тебе, что происходит с женщинами в тюрьме. Как к ним относятся охранники… Твоя мама на свою беду была очень красивой женщиной… Ее сломило то, что с ней сделали. Выйдя на свободу она стала, — мне очень неприятно тебе об этом говорить, — стала заниматься проституцией.
Полина отшатнулась от него. Ей казалось унизительным слышать такое о собственной матери и она быстро спросила:
— Так она отказалась от меня?
— Я искал ее после тюрьмы. И нашел. Пойми, Поля, она опустилась настолько, что почти утратила человеческий облик. Это было крайне неприятное зрелище…
Полина надолго застыла на диване с чашечкой чая. Ее грустный взгляд блуждал по комнате.
Спрашивать больше ни о чем не хотелось. Переварить бы услышанное. Ей не терпелось поскорее остаться одной…
Но Андрей стал спрашивать ее о детском доме, об учителях и ребятах. И она с удовольствием включилась в беседу, вспоминая милые сердцу годы. Да, рассказывала Полина, у них было два Данилы. Данила-большой и Данила-маленький. Так они их различали. Младший Данила обладал неординарными математическими способностями. Он не занимался вместе со всеми, потому что давно обогнал их. У него был учитель, который приезжал из города два раза в неделю, и они занимались по пять часов. Данила готов был и больше заниматься, только Марта не позволяла. А Данила старший был у них кем-то вроде завхоза. Больше всех он возился с Алексеем. Тот с детства не разговаривал и не играл с другими детьми. Хотя говорить мог и все, казалось бы, понимал. Какое-то редкое заболевание… Полина не помнила названия. И Данила сделал так, что Леша стал разговаривать с ними.
Понемногу, по словечку. А к десятому классу его и остановить порой было трудно. Правда, он все-таки был не таким, как все они. Он…
— Недоразвитый? — требовательно спросила Евгения, не отрываясь слушавшая рассказ Полины.