— Ты работала весь день. Наверно, устала?
Полина грустно кивнула.
— Присела, чтобы отдохнуть…
Полина снова кивнула.
— ..и вряд ли сидела с прямой спиной, как выпускница балетного училища, — подсказал он.
— Действительно, — Полина откинулась на спинку кресла и в ту же секунду Артем легко повернул пепельницу.
С легким щелчком зловредный ящик поехал вперед.
— Конверт… — Жуков не глядя протянул руку.
Боясь пошевелиться, Полина протянула ему письмо, и он, победоносно ей улыбаясь, собирался положить его в ящик, но вдруг замер, уставившись на адрес.
— Я должен прочесть это письмо!
Глава 11
Глава 12
Полина грустно кивнула.
— Присела, чтобы отдохнуть…
Полина снова кивнула.
— ..и вряд ли сидела с прямой спиной, как выпускница балетного училища, — подсказал он.
— Действительно, — Полина откинулась на спинку кресла и в ту же секунду Артем легко повернул пепельницу.
С легким щелчком зловредный ящик поехал вперед.
— Конверт… — Жуков не глядя протянул руку.
Боясь пошевелиться, Полина протянула ему письмо, и он, победоносно ей улыбаясь, собирался положить его в ящик, но вдруг замер, уставившись на адрес.
— Я должен прочесть это письмо!
Глава 11
Артем Жуков всегда был глубоким материалистом. Но не из тех, кто с жаром оспаривает существование души, нет. Происхождение тонкой материи души ему не смогли четко объяснить даже в университете, а потому он принял априори ее идеальное происхождение и был послушен малейшим движениям этой субстанции в недрах своего естества. Но во всем остальном он был последовательным материалистом. Понятия «странный», «необъяснимый», «потусторонний», которыми привычно бросались окружающие, раздражали его, и он каждый раз стремился найти любому факту материалистическое объяснение, что ему прекрасно удавалось. Ведь все «необъяснимые» события возникали лишь в узких рамках восприятия человека и имели весьма тривиальное объяснение.
Со временем Жуков понял, что люди не просто слепы и не способны разглядеть контекст или Причинно-следственную связь, бросающиеся в глаза. Они не обладают нужной информацией, то есть попросту — необразованны. Такой вывод помогли ему сделать соседи по лестничной клетке — Марь-Иванна и Геннадий Филимонович. Марь-Иванна всю свою сознательную жизнь торговала на рынке и чувствовала себя как рыба в воде, когда речь шла о деньга и эмоциях. Но никак не могла взять в толк, почему летом за ее окном «одни звезды, а зимой другие; и куда же делись те, которые были». Взирая ночью из окна в небо, она часто крестилась и опускала жалюзи. Ночной небесный мир казался ей чужим и странным.
Геннадий же Филимонович знал все о траектории светил и планет, но из магазина вечно приносил домой какую-нибудь дрянь, которую ему там подсовывали и, разворачивая дома свертки, ссылался на козни нечистого. Явление же задержки зарплаты в институте, где он преподавал, было для него событием мистического плана, не выдерживавшего никаких логических объяснений руководства.
Глядя на соседей, Жуков сделал простой вывод: чтобы обладать полной информацией и уметь объяснить любое явление, нужно знать три вещи: психологию, экономику и политику. Тогда на свете не останется ничего странного и необъяснимого. Сталкиваясь с непонятным, Артем Жуков неделями носил необъяснимый факт в голове, вертя его, словно кубик-рубик, и так, и этак, пока потаенный смысл не открывался ему и все грани не обретали однородной окраски.
Свои способности Артем применял на разных постах в крупных фирмах города. Однако каждый раз они приносили ему не только пользу, но и вред. Взять хотя бы тот случай, когда он устроился работать в сеть городских аптек. Генеральный директор — сивый парнишка лет двадцати двух — был абсолютно потрясен возможностями Жукова и предложил ему совмещать должности менеджера по кадрам и рекламе. За короткий срок — что-то около месяца, — пока Артем был предоставлен самому себе, он с увлечением трудился на благо дела: провел несколько уличных акций, включая так любимые народом лотереи, создал уникальный бренд для фирмы, сделавший ее в считанные дни самым узнаваемым предприятием в городе, и нанял на работу троих высококлассных специалистов, взявшихся за управление аптеками. Но генеральному показалось мало того, что сотрудник четко справляется со своей работой.
Последнее задание поначалу понравилось Артему. В одном из филиалов резко упала прибыль за две последних недели и обнаружилась недостача в пять тысяч рублей. Директор потребовал от Артема объяснений, так как именно он взял на работу нового управляющего, который, естественно, первым попал под подозрение.
Задачка была решена в три дня. Первый день Артем потратил на логические умозаключения.
Воровку он определил сразу. Ею оказалась сестра генерального директора, работающая в филиале бухгалтером. Жукову хватило ума не трезвонить о своем открытии, а разобраться в его причинах.
Воровка была слишком улыбчивая, жила в полном достатке, на работу ездила в собственном авто, на шее таскала полтора килограмма золота.
Представить ее нуждающейся в пяти тысячах было практически невозможно.
Грани кубика-рубика в голове Артема отчаянно не желали обретать однородную окраску. Артем применил знания экономики, но ими было не обойтись… Тогда он внимательно взглянул на директора. Одежда его хрустела от новизны, на некоторых вещах, пожалуй, сохранились еще этикетки с ценой. Ручка, портмоне, телефон — все было новым, без малейших следов износа. Он явно хотел казаться значительнее, чем есть.
Артем заглянул в учетные карточки сотрудников филиала и с удивлением обнаружил, что единственным человеком, работающим здесь около двух лет, была сестра директора. Остальные держались от нескольких дней до трех недель. К тому же, судя по финансовым документам, недостачи были привычными, а прибыли никогда особенно и не росли. Филиал едва держался на плаву. Несколько бесед с уволенными ранее сотрудниками и вовсе заставили его задуматься…
Получалось, что в филиале раз в месяц били тревогу по поводу кражи или недостачи. Для поиска «вора» привлекали соискателей, претендовавших на вакансию менеджера по персоналу или управляющего. Те буквально носом землю рыли и готовы были представить вором любого, лишь бы получить должность и обещанную высокую зарплату. Артем ознакомился с их отчетами, пестрившими выражениями: «доказать не могу, но нисколько не сомневаюсь, что кража произошла не без участия гр…» Двух-трех подозреваемых с позором изгоняли, остальные ждали своего часа. Один из уволенных провизоров до сих пор был возмущен тем, что его не просто уволили, а еще и дали понять, что сомневаются в его честности. Эта странная игра длилась вот уже одиннадцать месяцев.
На третий день своих раздумий, Артем положил на стол генеральному директору одной рукой заявление об уходе, а другой ловко прикрепил «жучка» под крышку его письменного стола.
Второго «жучка» получила от него в подарок сестра директора в виде изящной зажигалки.
К концу недели он знал ответы на все вопросы.
Оказалось, что еще два с половиной года назад хрустящий обновками генеральный был никому неизвестным мальчиком из Новгорода. Да не из Нижнего даже, а из того, что по иронии судьбы до сих пор называют Великим. В большом городе, куда он решил перебраться, ему сказочно повезло: женился на дочери банкира, который вместе с прибыльным дельцем, сетью аптек, передал ему и свою головную боль — вторую дочь-клептоманку. Девушка не поддавалась лечению, но ее болезнь обладала уникальной особенностью: раз попробовав, она крала только в одном месте, покуда была такая возможность, оставаясь щепетильно честной в любой другой ситуации. Специально для нее и был создан филиал аптеки, где она могла бы потворствовать своей болезни сколько угодно. Чтобы никто ничего не заподозрил, сотрудников в филиале меняли раз в месяц, устраивая периодически скандалы с обвинениями, надеясь, что у девушки проснется совесть.
Нарочно такого не придумаешь, голову сломаешь. «Да, — думал Артем, — у богатых действительно свои привычки». Но адрес хорошего московского психотерапевта генеральному все-таки послал по почте, сделав приписку: специалист по клептомании.
После этого он еще немного помыкался по разным организациям, то и дело разоблачая мошенников, очковтирателей, взяточников и в конце концов решил стать частным детективом.
И вот тут он нашел себя, с упоением разыскивая пропавшие драгоценности, любимых пуделей и нерадивых отпрысков, преимущественно женского пола. К концу первого года сестра, подвязавшаяся работать у него секретаршей, записывала к нему клиентов на два месяца вперед. Артем купил новую квартиру и отделился от родителей. В планах было купить старикам дачку в ближайшем пригороде, и, имея неплохой выбор клиентов, он брался только за денежную работу, обещая себе, что как только устроит стариков, займется установлением справедливости безвозмездно.
И вот тут-то, когда его материалистические убеждения окончательно сформировались и утрамбовались, как снег на голову, обрушилось на него непонятное.
В полдень, за два дня до его отъезда, раздался звонок. На пороге стоял бородатый мужчина средних лет и изучающее смотрел на Артема.
— Нужно поговорить, — сказал он, и Артем посторонился, пропуская его в квартиру.
— Сюда, пожалуйста. Но предупреждаю, у вас только десять минут.
Артем перевернул песочные часы. Словоохотливым клиентам такой трюк обычно не давал расслабиться. Удрученно поглядывая, как за стеклом беззвучно утекает их время, они объяснялись коротко, отсекая все лишнее, что собственно и требовалось. Незнакомец же на часы даже не взглянул, он уложился в несколько фраз:
— Не знаю, кто ты и как тебя зовут, но человек ты надежный. И ты, должно быть, едешь скоро в Петербург.
Незнакомец взглянул на Артема, но тот и бровью не повел.
— Я прошу тебя присмотреть за близким мне человеком. Ему может угрожать опасность.
Незнакомец изъяснялся туманно, но, к счастью, коротко. Артем подождал, не добавит ли он чего к своей просьбе, но похоже, он уже изложил ее.
— Вы знакомы с Николаем Тимошенко? — спросил Артем.
— Нет, — ответил мужчина.
Это мало походило на правду. О том, что Артем собирается в Санкт-Петербург, знал лишь Тимошенко. Да и узнал он об этом всего полчаса назад.
— Как вас зовут?
— Данила, — просто ответил мужчина.
— Без отчества?
В ответ тот махнул рукой: не до церемоний.
— Мне бы хотелось знать, по чьей вы рекомендации, — сказал Артем, избегая все-таки называть немолодого человека просто по имени. — Как вы меня нашли? — подсказал он на тот случай, если этот Данила окажется бестолковым.
Данила смотрел на Артема оценивающе. Словно перебирая иностранные языки, в поисках того, на котором можно было бы надеяться быть понятым.
— Телепатия, — сказал он.
Ответ был до того лаконичным и однозначным, что Артем поневоле улыбнулся. Ему доводилось встречать странных людей, которые утверждали нечто подобное. Но они как раз старались напустить вокруг себя побольше туману и не называть вещи своими именами.
— Я знал, что вы не поверите. Но если бы обманул — вы бы почувствовали, правда?
Улыбка Артема стала еще шире. Неожиданно Данила замер и поднял вверх правую руку.
— Сюда идет женщина, — сказал он. — Молодая. Ваша родственница.
«Сестра? Вряд ли, она сейчас должна сидеть на лекциях…» — подумал Артем.
— Она очень расстроена, — продолжал Данила, поворачивая голову то вправо, то влево, будто прислушиваясь. — Поднимается по лестнице.
«А не цыган ли он? — с неприязнью подумал Артем. — Может быть, заговаривает зубы. Открою дверь — а там целый табор…»
— И чем же она так расстроена? — скептически спросил он.
Данила сдвинул брови и пробормотал:
— Так сильно расстроена, что похоже — чем-то серьезным.
Неожиданно он засмеялся и встал, направляясь к входной двери.
— Я понял, чем она расстроена: у нее тяжелый чемодан, а у вас лифт не работает; Я-то думал…
— Куда вы? — крикнул ему вдогонку Артем.
— Помочь…
Но выйти он не успел, раздался звонок. Данила по-хозяйски распахнул дверь и подхватил большой коричневый чемодан, впуская девушку.
Извинившись и переговорив с сестрой на кухне, Артем вернулся к гостю. Взгляд его теперь был настороженным.
— Как вы узнали?
— Я вам уже ответил, и другого объяснения у меня нет. Вот, смотрите.
Он один за другим выложил перед Артемом пять листов бумаги, покрытых рисунками. На первом были лишь пунктирные знаки, извилистые линии, кружок. На втором — рисунок: пунктир превратился в улицу, извилистая линия — в площадь, кружок — в фонтан в парке. На третьем рисунке был изображен дом Артема. Художник из Данилы был никудышный, рисовал он по-детски. Но дом был самым высоким на площади, в одиннадцать этажей. И это главное отличие на бумаге присутствовало.
Четвертый и пятый листок были сплошь покрыты цифрами. Рисунки цифр наслаивались один на другой, но сквозь них вырисовывались номер дома и квартиры.
— Хорошо, — сказал Артем. — Но ведь вы искали таким образом меня? А значит…
— Я искал не тебя. Я искал помощи.
Несмотря на то, что речь мужчины кому угодно могла бы показаться бредом, Артем остро чувствовал, что за каждым его словом стоит многое.
Данила словно приоткрывал перед ним лишь узкий проем своей души, но оттуда веяло потрясающим простором: океаном, космосом. Десять песочных минут давно истекли, но Артем не заметил этого.
— За кем я должен приглядеть? — Артем все-таки решил не уступать гостю в четкости и лаконичности.
Данила достал из кармана фотографию и протянул Артему.
— Ее зовут Полина. Здесь ей семнадцать, но она мало изменилась. Вот адрес.
— Что нужно сделать?
— По обстоятельствам, — неопределенно ответил Данила. — Я бы и сам поехал, но сейчас не могу. Но если все осложнится…
— Что ей грозит? — спросил Артем.
— Это зависит от ее выбора.
«Да! — вздохнул Артем. — Ответы исчерпывающие!»
— И еще, — добавил гость. — У меня сейчас нет денег и нет времени, чтобы их раздобыть. Но я сделаю для тебя гораздо больше…
Внезапно Артему явилась шальная мысль. Он достал из стола фотографию и молча протянул ее Даниле.
— Хочешь проверить? — вздохнул тот.
Несколько минут он сосредоточено смотрел на снимок, а потом вернул Артему. Взгляд его бессмысленно блуждал по комнате. Он болезненно поморщился и сказал:
— Как-то это все связано.., но пока не могу понять…
Артем взглянул на снимок, где обнявшись сидели возле палатки улыбающиеся Николай Тимошенко и Иван Свешников. Похоже, ясновидение покинуло его гостя. А он уж готов был поверить…
— Один из этих людей, — заговорил Данила, — как-то связан со спортом. Но тебя, наверно, интересует второй, тот, что убит. Ты ведь по этому делу едешь в Питер?
— Он все-таки убит? — вырвалось у Артема.
— Да. История с женщиной. Она хотела его смерти. Много женщин хотело… Что-то странное.
— Так его убила женщина?
— Этого не могу сказать так сразу. Но попробую. После. Я позвоню тебе.
— А вы и номер телефона можете угадать?
— Не пробовал. Но надеюсь, что ты мне его запишешь…
Данила ушел, а Артем так и остался сидеть за столом. Мысленно он раскритиковал собственную доверчивость. Все то время, что мужчина находился рядом, он практически верил каждому его слову. Теперь здравый смысл возвращался вместе с сомнениями. «Все это фокусы, — говорил себе Артем. — Конечно же, фокусы». В принципе он знал о существовании таких вещей, как телепатия и ясновидение, даже реферат писал на эту тему, будучи студентом. Но сталкиваться с этими явлениями никогда не приходилось.
«Но я сделаю для тебя гораздо больше…» — засела в голове туманная фраза визитера. Что он имел в виду? Оставалось только гадать. Но шестое чувство подсказывало: в ней смысла на тонну. Данила говорил так, будто что-то знает о нем…
Из кухни робко выглянула сестра и, увидев, что посетитель ушел, разразилась бурной тирадой в адрес брата, не удосужившегося известить ее об этом. Оказалось, она поссорилась с родителями и решила пожить у Артема в его отсутствие.
— Ты же не станешь возражать? — завершила она свое выступление.
— Не стану.
— А это кто? — Сестра схватила фотографию Полины. — Уж не пассия ли?
— Нет, — Артем отобрал у нее снимок, — клиент.
«Нужно получше запомнить ее лицо», — говорил он себе в поезде, разглядывая фото и впервые обманывая самого себя, что было совсем не в его правилах. Память еще никогда его не подводила. Раз увидев человека, он мог узнать его и через десять лет, встретив случайно на улице.
Поэтому он не столько «запоминал» девушку, сколько никак не мог с ней расстаться. Она не была красавицей в том смысле, что вряд ли соответствовала какому-либо эталону красоты. Но лицо ее казалось Артему до странности родным и близким, будто он знал ее сто лет.
Но у Артема было железное правило, которое он не собирался нарушать и на этот раз: отношения с клиентами не должны выходить за рамки деловых. Правда, с тех пор как он встретил Полину у метро, где основал свой наблюдательный пост, незаметно провожая ее до дома, он только и делал, что жалел о своих принципах…
Со временем Жуков понял, что люди не просто слепы и не способны разглядеть контекст или Причинно-следственную связь, бросающиеся в глаза. Они не обладают нужной информацией, то есть попросту — необразованны. Такой вывод помогли ему сделать соседи по лестничной клетке — Марь-Иванна и Геннадий Филимонович. Марь-Иванна всю свою сознательную жизнь торговала на рынке и чувствовала себя как рыба в воде, когда речь шла о деньга и эмоциях. Но никак не могла взять в толк, почему летом за ее окном «одни звезды, а зимой другие; и куда же делись те, которые были». Взирая ночью из окна в небо, она часто крестилась и опускала жалюзи. Ночной небесный мир казался ей чужим и странным.
Геннадий же Филимонович знал все о траектории светил и планет, но из магазина вечно приносил домой какую-нибудь дрянь, которую ему там подсовывали и, разворачивая дома свертки, ссылался на козни нечистого. Явление же задержки зарплаты в институте, где он преподавал, было для него событием мистического плана, не выдерживавшего никаких логических объяснений руководства.
Глядя на соседей, Жуков сделал простой вывод: чтобы обладать полной информацией и уметь объяснить любое явление, нужно знать три вещи: психологию, экономику и политику. Тогда на свете не останется ничего странного и необъяснимого. Сталкиваясь с непонятным, Артем Жуков неделями носил необъяснимый факт в голове, вертя его, словно кубик-рубик, и так, и этак, пока потаенный смысл не открывался ему и все грани не обретали однородной окраски.
Свои способности Артем применял на разных постах в крупных фирмах города. Однако каждый раз они приносили ему не только пользу, но и вред. Взять хотя бы тот случай, когда он устроился работать в сеть городских аптек. Генеральный директор — сивый парнишка лет двадцати двух — был абсолютно потрясен возможностями Жукова и предложил ему совмещать должности менеджера по кадрам и рекламе. За короткий срок — что-то около месяца, — пока Артем был предоставлен самому себе, он с увлечением трудился на благо дела: провел несколько уличных акций, включая так любимые народом лотереи, создал уникальный бренд для фирмы, сделавший ее в считанные дни самым узнаваемым предприятием в городе, и нанял на работу троих высококлассных специалистов, взявшихся за управление аптеками. Но генеральному показалось мало того, что сотрудник четко справляется со своей работой.
Последнее задание поначалу понравилось Артему. В одном из филиалов резко упала прибыль за две последних недели и обнаружилась недостача в пять тысяч рублей. Директор потребовал от Артема объяснений, так как именно он взял на работу нового управляющего, который, естественно, первым попал под подозрение.
Задачка была решена в три дня. Первый день Артем потратил на логические умозаключения.
Воровку он определил сразу. Ею оказалась сестра генерального директора, работающая в филиале бухгалтером. Жукову хватило ума не трезвонить о своем открытии, а разобраться в его причинах.
Воровка была слишком улыбчивая, жила в полном достатке, на работу ездила в собственном авто, на шее таскала полтора килограмма золота.
Представить ее нуждающейся в пяти тысячах было практически невозможно.
Грани кубика-рубика в голове Артема отчаянно не желали обретать однородную окраску. Артем применил знания экономики, но ими было не обойтись… Тогда он внимательно взглянул на директора. Одежда его хрустела от новизны, на некоторых вещах, пожалуй, сохранились еще этикетки с ценой. Ручка, портмоне, телефон — все было новым, без малейших следов износа. Он явно хотел казаться значительнее, чем есть.
Артем заглянул в учетные карточки сотрудников филиала и с удивлением обнаружил, что единственным человеком, работающим здесь около двух лет, была сестра директора. Остальные держались от нескольких дней до трех недель. К тому же, судя по финансовым документам, недостачи были привычными, а прибыли никогда особенно и не росли. Филиал едва держался на плаву. Несколько бесед с уволенными ранее сотрудниками и вовсе заставили его задуматься…
Получалось, что в филиале раз в месяц били тревогу по поводу кражи или недостачи. Для поиска «вора» привлекали соискателей, претендовавших на вакансию менеджера по персоналу или управляющего. Те буквально носом землю рыли и готовы были представить вором любого, лишь бы получить должность и обещанную высокую зарплату. Артем ознакомился с их отчетами, пестрившими выражениями: «доказать не могу, но нисколько не сомневаюсь, что кража произошла не без участия гр…» Двух-трех подозреваемых с позором изгоняли, остальные ждали своего часа. Один из уволенных провизоров до сих пор был возмущен тем, что его не просто уволили, а еще и дали понять, что сомневаются в его честности. Эта странная игра длилась вот уже одиннадцать месяцев.
На третий день своих раздумий, Артем положил на стол генеральному директору одной рукой заявление об уходе, а другой ловко прикрепил «жучка» под крышку его письменного стола.
Второго «жучка» получила от него в подарок сестра директора в виде изящной зажигалки.
К концу недели он знал ответы на все вопросы.
Оказалось, что еще два с половиной года назад хрустящий обновками генеральный был никому неизвестным мальчиком из Новгорода. Да не из Нижнего даже, а из того, что по иронии судьбы до сих пор называют Великим. В большом городе, куда он решил перебраться, ему сказочно повезло: женился на дочери банкира, который вместе с прибыльным дельцем, сетью аптек, передал ему и свою головную боль — вторую дочь-клептоманку. Девушка не поддавалась лечению, но ее болезнь обладала уникальной особенностью: раз попробовав, она крала только в одном месте, покуда была такая возможность, оставаясь щепетильно честной в любой другой ситуации. Специально для нее и был создан филиал аптеки, где она могла бы потворствовать своей болезни сколько угодно. Чтобы никто ничего не заподозрил, сотрудников в филиале меняли раз в месяц, устраивая периодически скандалы с обвинениями, надеясь, что у девушки проснется совесть.
Нарочно такого не придумаешь, голову сломаешь. «Да, — думал Артем, — у богатых действительно свои привычки». Но адрес хорошего московского психотерапевта генеральному все-таки послал по почте, сделав приписку: специалист по клептомании.
После этого он еще немного помыкался по разным организациям, то и дело разоблачая мошенников, очковтирателей, взяточников и в конце концов решил стать частным детективом.
И вот тут он нашел себя, с упоением разыскивая пропавшие драгоценности, любимых пуделей и нерадивых отпрысков, преимущественно женского пола. К концу первого года сестра, подвязавшаяся работать у него секретаршей, записывала к нему клиентов на два месяца вперед. Артем купил новую квартиру и отделился от родителей. В планах было купить старикам дачку в ближайшем пригороде, и, имея неплохой выбор клиентов, он брался только за денежную работу, обещая себе, что как только устроит стариков, займется установлением справедливости безвозмездно.
И вот тут-то, когда его материалистические убеждения окончательно сформировались и утрамбовались, как снег на голову, обрушилось на него непонятное.
В полдень, за два дня до его отъезда, раздался звонок. На пороге стоял бородатый мужчина средних лет и изучающее смотрел на Артема.
— Нужно поговорить, — сказал он, и Артем посторонился, пропуская его в квартиру.
— Сюда, пожалуйста. Но предупреждаю, у вас только десять минут.
Артем перевернул песочные часы. Словоохотливым клиентам такой трюк обычно не давал расслабиться. Удрученно поглядывая, как за стеклом беззвучно утекает их время, они объяснялись коротко, отсекая все лишнее, что собственно и требовалось. Незнакомец же на часы даже не взглянул, он уложился в несколько фраз:
— Не знаю, кто ты и как тебя зовут, но человек ты надежный. И ты, должно быть, едешь скоро в Петербург.
Незнакомец взглянул на Артема, но тот и бровью не повел.
— Я прошу тебя присмотреть за близким мне человеком. Ему может угрожать опасность.
Незнакомец изъяснялся туманно, но, к счастью, коротко. Артем подождал, не добавит ли он чего к своей просьбе, но похоже, он уже изложил ее.
— Вы знакомы с Николаем Тимошенко? — спросил Артем.
— Нет, — ответил мужчина.
Это мало походило на правду. О том, что Артем собирается в Санкт-Петербург, знал лишь Тимошенко. Да и узнал он об этом всего полчаса назад.
— Как вас зовут?
— Данила, — просто ответил мужчина.
— Без отчества?
В ответ тот махнул рукой: не до церемоний.
— Мне бы хотелось знать, по чьей вы рекомендации, — сказал Артем, избегая все-таки называть немолодого человека просто по имени. — Как вы меня нашли? — подсказал он на тот случай, если этот Данила окажется бестолковым.
Данила смотрел на Артема оценивающе. Словно перебирая иностранные языки, в поисках того, на котором можно было бы надеяться быть понятым.
— Телепатия, — сказал он.
Ответ был до того лаконичным и однозначным, что Артем поневоле улыбнулся. Ему доводилось встречать странных людей, которые утверждали нечто подобное. Но они как раз старались напустить вокруг себя побольше туману и не называть вещи своими именами.
— Я знал, что вы не поверите. Но если бы обманул — вы бы почувствовали, правда?
Улыбка Артема стала еще шире. Неожиданно Данила замер и поднял вверх правую руку.
— Сюда идет женщина, — сказал он. — Молодая. Ваша родственница.
«Сестра? Вряд ли, она сейчас должна сидеть на лекциях…» — подумал Артем.
— Она очень расстроена, — продолжал Данила, поворачивая голову то вправо, то влево, будто прислушиваясь. — Поднимается по лестнице.
«А не цыган ли он? — с неприязнью подумал Артем. — Может быть, заговаривает зубы. Открою дверь — а там целый табор…»
— И чем же она так расстроена? — скептически спросил он.
Данила сдвинул брови и пробормотал:
— Так сильно расстроена, что похоже — чем-то серьезным.
Неожиданно он засмеялся и встал, направляясь к входной двери.
— Я понял, чем она расстроена: у нее тяжелый чемодан, а у вас лифт не работает; Я-то думал…
— Куда вы? — крикнул ему вдогонку Артем.
— Помочь…
Но выйти он не успел, раздался звонок. Данила по-хозяйски распахнул дверь и подхватил большой коричневый чемодан, впуская девушку.
Извинившись и переговорив с сестрой на кухне, Артем вернулся к гостю. Взгляд его теперь был настороженным.
— Как вы узнали?
— Я вам уже ответил, и другого объяснения у меня нет. Вот, смотрите.
Он один за другим выложил перед Артемом пять листов бумаги, покрытых рисунками. На первом были лишь пунктирные знаки, извилистые линии, кружок. На втором — рисунок: пунктир превратился в улицу, извилистая линия — в площадь, кружок — в фонтан в парке. На третьем рисунке был изображен дом Артема. Художник из Данилы был никудышный, рисовал он по-детски. Но дом был самым высоким на площади, в одиннадцать этажей. И это главное отличие на бумаге присутствовало.
Четвертый и пятый листок были сплошь покрыты цифрами. Рисунки цифр наслаивались один на другой, но сквозь них вырисовывались номер дома и квартиры.
— Хорошо, — сказал Артем. — Но ведь вы искали таким образом меня? А значит…
— Я искал не тебя. Я искал помощи.
Несмотря на то, что речь мужчины кому угодно могла бы показаться бредом, Артем остро чувствовал, что за каждым его словом стоит многое.
Данила словно приоткрывал перед ним лишь узкий проем своей души, но оттуда веяло потрясающим простором: океаном, космосом. Десять песочных минут давно истекли, но Артем не заметил этого.
— За кем я должен приглядеть? — Артем все-таки решил не уступать гостю в четкости и лаконичности.
Данила достал из кармана фотографию и протянул Артему.
— Ее зовут Полина. Здесь ей семнадцать, но она мало изменилась. Вот адрес.
— Что нужно сделать?
— По обстоятельствам, — неопределенно ответил Данила. — Я бы и сам поехал, но сейчас не могу. Но если все осложнится…
— Что ей грозит? — спросил Артем.
— Это зависит от ее выбора.
«Да! — вздохнул Артем. — Ответы исчерпывающие!»
— И еще, — добавил гость. — У меня сейчас нет денег и нет времени, чтобы их раздобыть. Но я сделаю для тебя гораздо больше…
Внезапно Артему явилась шальная мысль. Он достал из стола фотографию и молча протянул ее Даниле.
— Хочешь проверить? — вздохнул тот.
Несколько минут он сосредоточено смотрел на снимок, а потом вернул Артему. Взгляд его бессмысленно блуждал по комнате. Он болезненно поморщился и сказал:
— Как-то это все связано.., но пока не могу понять…
Артем взглянул на снимок, где обнявшись сидели возле палатки улыбающиеся Николай Тимошенко и Иван Свешников. Похоже, ясновидение покинуло его гостя. А он уж готов был поверить…
— Один из этих людей, — заговорил Данила, — как-то связан со спортом. Но тебя, наверно, интересует второй, тот, что убит. Ты ведь по этому делу едешь в Питер?
— Он все-таки убит? — вырвалось у Артема.
— Да. История с женщиной. Она хотела его смерти. Много женщин хотело… Что-то странное.
— Так его убила женщина?
— Этого не могу сказать так сразу. Но попробую. После. Я позвоню тебе.
— А вы и номер телефона можете угадать?
— Не пробовал. Но надеюсь, что ты мне его запишешь…
Данила ушел, а Артем так и остался сидеть за столом. Мысленно он раскритиковал собственную доверчивость. Все то время, что мужчина находился рядом, он практически верил каждому его слову. Теперь здравый смысл возвращался вместе с сомнениями. «Все это фокусы, — говорил себе Артем. — Конечно же, фокусы». В принципе он знал о существовании таких вещей, как телепатия и ясновидение, даже реферат писал на эту тему, будучи студентом. Но сталкиваться с этими явлениями никогда не приходилось.
«Но я сделаю для тебя гораздо больше…» — засела в голове туманная фраза визитера. Что он имел в виду? Оставалось только гадать. Но шестое чувство подсказывало: в ней смысла на тонну. Данила говорил так, будто что-то знает о нем…
Из кухни робко выглянула сестра и, увидев, что посетитель ушел, разразилась бурной тирадой в адрес брата, не удосужившегося известить ее об этом. Оказалось, она поссорилась с родителями и решила пожить у Артема в его отсутствие.
— Ты же не станешь возражать? — завершила она свое выступление.
— Не стану.
— А это кто? — Сестра схватила фотографию Полины. — Уж не пассия ли?
— Нет, — Артем отобрал у нее снимок, — клиент.
«Нужно получше запомнить ее лицо», — говорил он себе в поезде, разглядывая фото и впервые обманывая самого себя, что было совсем не в его правилах. Память еще никогда его не подводила. Раз увидев человека, он мог узнать его и через десять лет, встретив случайно на улице.
Поэтому он не столько «запоминал» девушку, сколько никак не мог с ней расстаться. Она не была красавицей в том смысле, что вряд ли соответствовала какому-либо эталону красоты. Но лицо ее казалось Артему до странности родным и близким, будто он знал ее сто лет.
Но у Артема было железное правило, которое он не собирался нарушать и на этот раз: отношения с клиентами не должны выходить за рамки деловых. Правда, с тех пор как он встретил Полину у метро, где основал свой наблюдательный пост, незаметно провожая ее до дома, он только и делал, что жалел о своих принципах…
Глава 12
Артем провел в Санкт-Петербурге уже несколько дней, занимаясь сбором информации.
Дело попалось не из легких, и у него до сих пор не было ни одной гипотезы, пусть даже самой фантастической. Он потихоньку склонялся к мысли, что смерть Свешникова — заурядный несчастный случай. Сердце у него было, судя по медицинской карточке, не совсем здоровое, с сосудами проблемы, а потому вполне мог окочуриться с непривычки в сауне. Не такой уж и редкий случай, между прочим.
Но вот теперь, стоя рядом с Полиной, Артем держал в руках письмо, адресатом которого была женщина, числившаяся в его списке. Мысль заработала стремительно. Не зря Данила пришел именно к нему. Не зря попросил присмотреть за Полиной. И когда на фото Свешникова смотрел, сказал, что все связано. Выходит, Полина как-то связана с этим делом. У Артема щеки загорелись.
— Я должен прочитать это письмо! — заявил он ей.
— Артем, — вспыхнула Полина. — Никак не ожидала от тебя! Что за шутки?
— Это не шутки, — ответил Артем. — Я расследую убийство!
Зловещий тон, которым он произнес последние слова, возымел свое действие: Полина больше возражать не стала, лишь попросила жалобно:
— Тогда, почитай вслух.
И Артем стал читать.
"Здравствуйте, Виктория Королева!
Начиная это письмо, я искренне надеюсь, что оно канет в ворохе писем ваших почитательниц и никогда не попадет вам на глаза. Мне просто хочется выговориться, а вы — единственный близкий мне человек. Быть может, даже не вы — реальная, а та, образ которой, как слабое сияние, просачивается со страниц ваших книг. (Глупое объяснение, но другого у меня нет. Объяснения вообще даются мне трудно…) Всего час назад (а может, и больше: солнце тогда клонилось к закату, а теперь совсем темно), я закончила читать ваш роман Плачущая королева ". И потом все сидела, обняв колени, не чувствуя времени и начисто позабыв о реальности, пока не вскрикнул во сне сын. И иной мир, в котором я пребывала, внезапно рухнул. Я стала как натянутая тетива, и стрела — сердце мое — полетело в его спальню… Но мгновения скользили одно за другим, а из спальни не доносилось больше ни звука.
Значит, моя помощь не потребуется…
А когда я обмякла, расслабилась, слезы градом покатили из глаз. Беззвучно и незаметно ни для кого — только так я умею плакать. Слезы все лились и лились, и я спросила себя: отчего именно сейчас? Моя жизнь в последнее время превратилась в череду кошмаров, но я не заплакала ни разу. Отчего же сейчас?
Заглянула в свое сердце — и испугалась. Впервые переполнено оно черной завистью, которая через край хлещет. Да такой обжигающей и дикой, какой я никогда в своей жизни не испытывала. И — самое смешное — зависти к кому? Не к реальным людям, живущим в соседских коттеджах, знакомым и незнакомым; зависти к героям вашего романа.
Для чего вы это делаете, скажите? Для чего весь этот красивый обман, ведь вы и сами наверно понимаете, что ничего подобного в природе не существует ? Для чего же вам писать о любви так, что сердце заходится, что ложные надежды и несбыточные мечты обволакивают тебя тяжелым покрывалом и лишают последнего глотка воздуха?
Вы подаете страшные надежды…
Я вышла замуж за человека, которого любила.
Он был немного смешной и совсем несимпатичный (так говорили знакомые, я не видела этого). Он носил всегда один и тот же костюм, рукава которого лоснились затертые, но я видела лишь, что он веселый и добрый, и он был для меня лучше всех.
Родители не хотели, чтобы я выходила за него.
Говорили, что он не состоятелен. Что производит впечатление человека слабого, что я намучаюсь с ним. Но куда им было меня удержать!
Я порвала со своими родителями и ушла из дома, и была счастлива со своим любимым много лет.
Целую вечность. Неделю назад эта вечность кончилась. Но до того…
Восемнадцать лет — много это или мало ? Я вошла в эту вечность молодой самоуверенной девчонкой, а теперь из зеркала на меня смотрит полуседая женщина с затравленным взглядом. Мне тридцать девять, я не успеваю красить волосы, а за спиной — сотни верст выжженной дотла памяти.
Я разучилась плакать, смеяться и петь. В глазах больше нет огня, в сердце страсть сделалась густой и черной, обернувшись ядом. Что я могу дать своему сыну? Где мне взять для него радости, когда горечь отравила сам воздух вокруг меня?
В двадцать два года я закончила Мухтское училище и была первой по живописи. Я не мыслила дня, проведенного без планшета. Мир вокруг горел первозданной любовью и десятки картин, намалеванные мною тогда на продажу — ведь должны же мы были как-то жить и расплачиваться за снятую комнату у вредной старухи, — улетали за баснословные цены. В них было что-то помимо школы, помимо стиля: они разили наповал той любовью, которой была переполнена тогда я сама…
Мы купили компьютер, из списанных. По дешевке. И у меня как-то быстро и легко получилось приспособиться к новому пространству и рисовать там. Показывали мои труды знакомым. Кому-то что-то нужно было оформить. Я постаралась. Посыпались заказы, и мы зарегистрировали собственную дизайн-студию. Я увлеченно выполняла заказы, муж занимался организацией нашей деятельности — договора, бухгалтерия, налоговая.
Через год у меня уже было пятеро помощников, через два в фирме работало пятнадцать человек.
Работа кипела, но уже без меня…
Я ждала ребенка. Нашего первенца. И он родился таким, каким я мечтала: похожим на нас обоих, взявшим от каждого самое лучшее. Только вот здоровье его… Жизнь превратилась в вечные хлопоты вокруг больниц и поликлиник. Подруги говорили, что в детстве все дети часто болеют, смеясь вспоминали свой больничный опыт. Уверяли, что с возрастом все пройдет. Но проблемы, касающиеся здоровья сына, росли вместе с ним. Думать о том, чтобы вернуться на работу, было некогда. Да и острой необходимости в этом не было: фирма процветала, благодаря усилиям нанятых менеджеров, деньги текли рекой. Но для меня это означало только одно: бестолковые врачи поликлиник сменялись высококвалифицированными узкими специалистами, наши убогие больницы. — безукоризненными западными клиниками.
Что и говорить — наверно я была плохой женой и, если уж совсем начистоту, неполноценной женщиной. Туфли на шпильке, макияж, нарядные платья, красивое белье — остались в прошлом. Духи…
Я обожала менять их каждый месяц. Но какие могут быть духи, когда ты проводишь большую часть своего времени в стерильной больничной палате. Я перестала пользоваться косметикой — мне казалось это противоестественным там, где люди ведут борьбу со смертью.
Мой мальчик… Он с детства не мог ходить.
Нам говорили, что это невозможно. Но сейчас, после трех операций и изнурительных курсов терапии он может передвигаться с помощью костылей.
Но чтобы он мог самостоятельно сделать первый шаг, нужна еще одна, последняя операция. Все эти годы от меня требовались лишь мужество и оптимизм. Я говорила ему, что однажды он выйдет из дома сам. Сам пройдет по знакомой аллее, что придет такой день, когда он забудет свое детство на колесах. И этот день станет нам обоим вознаграждением за пятнадцать лет труда — без праздников и выходных. Ведь это самый тяжелый труд — идти к своей цели, когда все вокруг говорят, что это невозможно, что безнадежно, что…
Моя вера, должно быть, оказалась настолько сильной, что ее хватило не только на нас с сыном, но и на врачей и на всех окружающих. Жаль только, на мужа ее не хватило…
Месяц назад он сказал, что хочет развестись со мной. Это был жестокий удар, но вам я не буду описывать своих чувств. Вы не хуже меня знаете…
С тех пор я не видела его. А три дня назад со мной разговаривал его адвокат — молодой мальчик с безразличными глазами. Нам с сыном предстоит переехать в маленькую двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. Алименты составят тысячу рублей, потому что официально мой муж получает три. И главное — о той, самой последней операции, которая подарит моему сыну возможность ходить, речи даже не идет. А она стоит пятнадцать тысяч долларов. Муж не отвечает на звонки, а его адвокат дал понять, что он, проконсультировавшись со знакомым врачом, считает операцию нецелесообразной и не верит в ее успех.
Через неделю мне предстоит покинуть этот дом. Я не знаю, что сказать сыну. Не знаю — как сказать. У меня плохо получается в последнее время улыбаться и убеждать его, что все у нас будет хорошо. Операция назначена через два месяца. Сказать сыну, что ее не будет, я не могу.
Если бы не мой мальчик, я наверно покончила бы. с собой. Нет сил переносить все это… Но я даже этого не могу сделать. Что с ним станет тогда?
Дело попалось не из легких, и у него до сих пор не было ни одной гипотезы, пусть даже самой фантастической. Он потихоньку склонялся к мысли, что смерть Свешникова — заурядный несчастный случай. Сердце у него было, судя по медицинской карточке, не совсем здоровое, с сосудами проблемы, а потому вполне мог окочуриться с непривычки в сауне. Не такой уж и редкий случай, между прочим.
Но вот теперь, стоя рядом с Полиной, Артем держал в руках письмо, адресатом которого была женщина, числившаяся в его списке. Мысль заработала стремительно. Не зря Данила пришел именно к нему. Не зря попросил присмотреть за Полиной. И когда на фото Свешникова смотрел, сказал, что все связано. Выходит, Полина как-то связана с этим делом. У Артема щеки загорелись.
— Я должен прочитать это письмо! — заявил он ей.
— Артем, — вспыхнула Полина. — Никак не ожидала от тебя! Что за шутки?
— Это не шутки, — ответил Артем. — Я расследую убийство!
Зловещий тон, которым он произнес последние слова, возымел свое действие: Полина больше возражать не стала, лишь попросила жалобно:
— Тогда, почитай вслух.
И Артем стал читать.
"Здравствуйте, Виктория Королева!
Начиная это письмо, я искренне надеюсь, что оно канет в ворохе писем ваших почитательниц и никогда не попадет вам на глаза. Мне просто хочется выговориться, а вы — единственный близкий мне человек. Быть может, даже не вы — реальная, а та, образ которой, как слабое сияние, просачивается со страниц ваших книг. (Глупое объяснение, но другого у меня нет. Объяснения вообще даются мне трудно…) Всего час назад (а может, и больше: солнце тогда клонилось к закату, а теперь совсем темно), я закончила читать ваш роман Плачущая королева ". И потом все сидела, обняв колени, не чувствуя времени и начисто позабыв о реальности, пока не вскрикнул во сне сын. И иной мир, в котором я пребывала, внезапно рухнул. Я стала как натянутая тетива, и стрела — сердце мое — полетело в его спальню… Но мгновения скользили одно за другим, а из спальни не доносилось больше ни звука.
Значит, моя помощь не потребуется…
А когда я обмякла, расслабилась, слезы градом покатили из глаз. Беззвучно и незаметно ни для кого — только так я умею плакать. Слезы все лились и лились, и я спросила себя: отчего именно сейчас? Моя жизнь в последнее время превратилась в череду кошмаров, но я не заплакала ни разу. Отчего же сейчас?
Заглянула в свое сердце — и испугалась. Впервые переполнено оно черной завистью, которая через край хлещет. Да такой обжигающей и дикой, какой я никогда в своей жизни не испытывала. И — самое смешное — зависти к кому? Не к реальным людям, живущим в соседских коттеджах, знакомым и незнакомым; зависти к героям вашего романа.
Для чего вы это делаете, скажите? Для чего весь этот красивый обман, ведь вы и сами наверно понимаете, что ничего подобного в природе не существует ? Для чего же вам писать о любви так, что сердце заходится, что ложные надежды и несбыточные мечты обволакивают тебя тяжелым покрывалом и лишают последнего глотка воздуха?
Вы подаете страшные надежды…
Я вышла замуж за человека, которого любила.
Он был немного смешной и совсем несимпатичный (так говорили знакомые, я не видела этого). Он носил всегда один и тот же костюм, рукава которого лоснились затертые, но я видела лишь, что он веселый и добрый, и он был для меня лучше всех.
Родители не хотели, чтобы я выходила за него.
Говорили, что он не состоятелен. Что производит впечатление человека слабого, что я намучаюсь с ним. Но куда им было меня удержать!
Я порвала со своими родителями и ушла из дома, и была счастлива со своим любимым много лет.
Целую вечность. Неделю назад эта вечность кончилась. Но до того…
Восемнадцать лет — много это или мало ? Я вошла в эту вечность молодой самоуверенной девчонкой, а теперь из зеркала на меня смотрит полуседая женщина с затравленным взглядом. Мне тридцать девять, я не успеваю красить волосы, а за спиной — сотни верст выжженной дотла памяти.
Я разучилась плакать, смеяться и петь. В глазах больше нет огня, в сердце страсть сделалась густой и черной, обернувшись ядом. Что я могу дать своему сыну? Где мне взять для него радости, когда горечь отравила сам воздух вокруг меня?
В двадцать два года я закончила Мухтское училище и была первой по живописи. Я не мыслила дня, проведенного без планшета. Мир вокруг горел первозданной любовью и десятки картин, намалеванные мною тогда на продажу — ведь должны же мы были как-то жить и расплачиваться за снятую комнату у вредной старухи, — улетали за баснословные цены. В них было что-то помимо школы, помимо стиля: они разили наповал той любовью, которой была переполнена тогда я сама…
Мы купили компьютер, из списанных. По дешевке. И у меня как-то быстро и легко получилось приспособиться к новому пространству и рисовать там. Показывали мои труды знакомым. Кому-то что-то нужно было оформить. Я постаралась. Посыпались заказы, и мы зарегистрировали собственную дизайн-студию. Я увлеченно выполняла заказы, муж занимался организацией нашей деятельности — договора, бухгалтерия, налоговая.
Через год у меня уже было пятеро помощников, через два в фирме работало пятнадцать человек.
Работа кипела, но уже без меня…
Я ждала ребенка. Нашего первенца. И он родился таким, каким я мечтала: похожим на нас обоих, взявшим от каждого самое лучшее. Только вот здоровье его… Жизнь превратилась в вечные хлопоты вокруг больниц и поликлиник. Подруги говорили, что в детстве все дети часто болеют, смеясь вспоминали свой больничный опыт. Уверяли, что с возрастом все пройдет. Но проблемы, касающиеся здоровья сына, росли вместе с ним. Думать о том, чтобы вернуться на работу, было некогда. Да и острой необходимости в этом не было: фирма процветала, благодаря усилиям нанятых менеджеров, деньги текли рекой. Но для меня это означало только одно: бестолковые врачи поликлиник сменялись высококвалифицированными узкими специалистами, наши убогие больницы. — безукоризненными западными клиниками.
Что и говорить — наверно я была плохой женой и, если уж совсем начистоту, неполноценной женщиной. Туфли на шпильке, макияж, нарядные платья, красивое белье — остались в прошлом. Духи…
Я обожала менять их каждый месяц. Но какие могут быть духи, когда ты проводишь большую часть своего времени в стерильной больничной палате. Я перестала пользоваться косметикой — мне казалось это противоестественным там, где люди ведут борьбу со смертью.
Мой мальчик… Он с детства не мог ходить.
Нам говорили, что это невозможно. Но сейчас, после трех операций и изнурительных курсов терапии он может передвигаться с помощью костылей.
Но чтобы он мог самостоятельно сделать первый шаг, нужна еще одна, последняя операция. Все эти годы от меня требовались лишь мужество и оптимизм. Я говорила ему, что однажды он выйдет из дома сам. Сам пройдет по знакомой аллее, что придет такой день, когда он забудет свое детство на колесах. И этот день станет нам обоим вознаграждением за пятнадцать лет труда — без праздников и выходных. Ведь это самый тяжелый труд — идти к своей цели, когда все вокруг говорят, что это невозможно, что безнадежно, что…
Моя вера, должно быть, оказалась настолько сильной, что ее хватило не только на нас с сыном, но и на врачей и на всех окружающих. Жаль только, на мужа ее не хватило…
Месяц назад он сказал, что хочет развестись со мной. Это был жестокий удар, но вам я не буду описывать своих чувств. Вы не хуже меня знаете…
С тех пор я не видела его. А три дня назад со мной разговаривал его адвокат — молодой мальчик с безразличными глазами. Нам с сыном предстоит переехать в маленькую двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. Алименты составят тысячу рублей, потому что официально мой муж получает три. И главное — о той, самой последней операции, которая подарит моему сыну возможность ходить, речи даже не идет. А она стоит пятнадцать тысяч долларов. Муж не отвечает на звонки, а его адвокат дал понять, что он, проконсультировавшись со знакомым врачом, считает операцию нецелесообразной и не верит в ее успех.
Через неделю мне предстоит покинуть этот дом. Я не знаю, что сказать сыну. Не знаю — как сказать. У меня плохо получается в последнее время улыбаться и убеждать его, что все у нас будет хорошо. Операция назначена через два месяца. Сказать сыну, что ее не будет, я не могу.
Если бы не мой мальчик, я наверно покончила бы. с собой. Нет сил переносить все это… Но я даже этого не могу сделать. Что с ним станет тогда?