Страница:
Я вскочил и во весь дух бросился наутек. Запоздало бабахнули еще два выстрела, но я уже нырнул в люк, провалившись на нижнюю палубу в машинный зал. В проеме люка мелькнула странная фигура — тощая и черная. Кто это мог быть? Экипаж носил голубые комбинезоны, пилоты космических катеров — синие. Я же совершенно отчетливо разглядел черную фигуру с двумя хвостами. Или с четырьмя ногами. Что за чертовщина… Не козел же в меня стрелял. Новая пуля с лязгом ударилась в литую стойку регенератора воздуха, за которым я укрылся. Враг напомнил, что дремать мне нельзя.
К счастью, вахтенные механики уже бежали на выручку.
— Что случилось?
— Там… — горло у меня перехватило. — Там… Когда выгляните, будьте осторожны… Кто-то в меня стрелял.
Они мне не поверили, это было очевидно. Но все-таки один из механиков достал пистолет и, повинуясь моему пламенному взгляду, передернул затвор. Осторожно выглянул из люка в жилой коридор.
— Никого, — пожав плечами, сообщил он.
— Но в меня стреляли! — истерически выкрикнул я. — Шесть пуль!
— И ни разу не попали, товарищ генерал-майор? — в голосе механика прозвучала нескрываемая насмешка.
— Вы забываетесь, майор! — Я указал на колонну регенератора.
— Смотрите!
На высоте человеческого роста краска была содрана, и сверкала свежим металлом царапина.
— Что это по-вашему?
Ухмылку майора как водой смыло. Он потрогал пальцами ссадину и ринулся к телефону, докладывать в центральный пост. Вернулся помрачневший и предельно серьезный. В центральный пост после этого меня провожали двое дежурных, позади лязгали задраиваемые люки.
Ерофей уже ждал меня. Мы решили идти путем наименьшего сопротивления. Полностью выводить прижившуюся на станции нечисть было делом долгим и трудным, поэтому следовало перевести ее из магических измерений в реальные, где справиться с нею было много проще. Даже самые злобные и свирепые приведения в нашем мире слабы как маленькие дети. Сначала пощупаем, кто нам противостоит, а потом возьмемся всерьез. Противник уже оскалил зубки, но я считал ниже своего достоинства обращать внимание на пули. Это аргумент проигравшего в споре магий.
Тем временем полковник Петров развил бурную деятельность. На каждый переборке станции было нарисовано по большущей рыси. Хоть и было у него на погонах по два просвета, но сообразил, что требуется. Или страх прибавляет ума? Механические мастерские с лихорадочной поспешностью штамповали амулеты. Был оглашен приказ: за появление без оного — три дня ареста. Некоторые модники из числа юных лейтенантов с нескрываемым удовольствием понашивали на комбинезоны целые килограммы амулетов, мгновенно превратившись в настоящих металлистов. Конечно, это был уже перебор. Петров не преминул строго указать на дерзкое нарушение формы одежды, но получил нахальный ответ: мол, подвергающимся больше других нападениям Черного Призрака требуется большее, чем остальным, количество амулетов. Петров махнул рукой и сдался.
А мы с Ерофеем кропотливо составляли частотную карту мест появления призрака. Был вычерчен большой план станции, на котором красными точками отмечался каждый случай столкновения с призраком. Опросить пришлось весь экипаж, что было нелегкой работой, если учесть, что выходить из центрального поста ни я, ни Ерофей не собирались. Опасно. А нужно было сличить свидетельские показания, уточнять место и время… Кошмар.
Зибелла все это время бездельничал. После перестрелки в коридоре он решил жить поосторожнее, завел какие-то подозрительные знакомства среди лиц кухонного наряда и теперь постоянно околачивался среди сковородок и кастрюль.
Время поджимало, мы спешили… Статистика показала, что чаще всего Черный Призрак появлялся, как ни странно, вблизи от центрального поста станции. Это было логично — попытаться нанести удар по мозговому центру «Сварога», чтобы минимальными усилиями вывести станцию из строя. Но здесь было больше всего людей, что оказалось наруку нам. Не на тех напали, господа империалисты! Рвение командира станции принесло плоды, мы готовы были встретить призрака, но он пропал. Пропал начисто, перепуганный нашими оберегами. Иногда, правда, по ночам слышался жалобный вой и писк, словно кто-то подшиб собачонку. Пару раз с потолка сыпались голубые искры — и только! Конечно, режим изоляции отсеков имел и неудобства. Мне, например, жутко хотелось помыться.
Победа была близка, полковник радостно потирал руки и грозился извести его под корень. Кого его? Ну, того самого… Неважно. Он уже разрешил передвижение по коридорам в составе групп и был поражен до крайности, когда мы с Ерофеем предложили ему снять пару амулетов возле центрального поста.
— Ни за что! — отрубил он, выслушав меня.
— Но мы хотим окончательно избавить вас от этой пакости.
— От добра добра не ищут.
— Напрасно, — соболезнующе вздохнул Ерофей. — Вы застрахованы только до тех пор, пока магическая субстанция перетекает в реальностные измерения, закрепляясь в форме собаки. Стоит ей сменить отпечаток — и вы снова окажетесь совершенно беспомощны. А для нечисти нет ничего проще — стоит лишь поменять магическую координату, по которой происходит проецирование на реальность.
— Вы так умно говорите, — уважительно отметил полковник. — Я вас как-то плохо понимаю. Как одна и та же тварь может принимать разные обличья? По-моему собака — это всегда собака, ей ни за что не стать кошкой.
Ерофей усмехнулся и взял со стола карандаш, показал его командиру станции.
— Видите?
— Вижу.
— Теперь я включаю лампу. — Ерофей щелкнул клавишей, Петров с интересом следил за его манипуляциями. — Какая тень на столе?
— Кружок. — Полковник немного заколебался.
— А теперь? — Ерофей повернул карандаш.
— П-прямоугольник.
— Точно так же и магическая субстанция может в результате проецирования принимать различные формы.
— Черт бы ее побрал! — подвел итог уроку геометрии полковник.
— Знал бы — издал специальный приказ с запретом иметь различные проекции. Чтобы со всех сторон одинаково, как у шарика.
Нетрудно заметить, что живость мысли у полковника не погасила долгая и отличная служба. Немного поворчав для порядка, Петров распорядился убрать амулеты из коридора. Но только из одного! Уверовав в действенность оберегов, он пытался подстраховаться.
Мы с Ерофеем начали расставлять курильницы в коридоре. Естественно, сразу же разгорелся спор — ставить магической пентаграммой или обычным кругом? Почему-то Ерофей был убежден, что раз он домовой, то все знает лучше меня. Он решил,что надо следовать новым веяниям. Я возразил, что это смахивает на масонский знак, чем поставил беднягу в тупик. Как совместить тягу к традициям и взгляд на запад? В конце концов сошлись все-таки на круге.
Психология привидений настолько примитивна, что не нуждается в специальном изучении. Приманка в виде снятых запретительных знаков оказалась настолько соблазнительной, что в первую же ночь Черный Призрак не замедлил объявиться в коридоре. Он метался, рычал и завывал, на радость нам с Ерофеем. Мы поздравили себя с исключительной проницательностью и начали готовиться к поимке призрака, хотя так и не поняли, о какой исполинской твари лепетали нашу испуганные вояки. Собака как собака, не слишком большая. Так, овчарка умеренной величины. Лишь спустя некоторое время Ерофей догадался. Он радостно захлопал в ладоши и закричал:
— Понял!
— Тише, дурак, — шепнул я ему. — Дежурного разбудишь.
— Все дело в том, что они отчаянно боялись пса. Не даром же говорят: у страха глаза велики.
— Ну и что?
— А то! Эманация страха вызывает мультипликацию проекции!
Я закрутил головой.
— Молодец! А я сразу не сообразил. Значит, чем больше они собаку боятся…
— Тем больше вырастает призрак.
Мы не боялись никого и ничего, ни в реальности, ни в магическом мире, но меры безопасности все-таки приняли.
Я украдкой посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. И как хочется спать… Положительно, самое неудобное в ведомстве то, что почти все встречи с духами происходят глубокой ночью. Духу-то что… Он нематериальный, его сон не сморит. Ерофей тоже беззвучно зевнул. Полковник Петров, пожелавший присутствовать на заключительном этапе операции, вообще тихонько засвистел носом.
Минуты тянулись как резиновые.
Без десяти в коридоре погасили половину ламп согласно моему распоряжению. Малая освещенность повышает энергию выхода магической субстанции.
Без пяти Ерофей проткнул крышку специально запасенной дымовой шашки, по полу начал стелиться плотный белый ковер, издали вполне похожий на туман. Все было бы хорошо, если бы от дыма не начало страшно резать глаза. Коридор постепенно превращался в подобие рыцарского замка — дым так таинственно задрапировал его, что привидение просто не могло не появиться.
На экранчике часов замигали четыре нуля. Полночь!
Презрительный издевательский хохот раскатился под потолком. Прямо в воздухе распахнулась таинственная дверь, в лицо нам дохнуло жарким пламенем, и черная масса звучно шлепнулась на пол.
— Вперед! — приказал высокий скрипучий голос. — Куси!
Бесформенная клякса упруго подскочила, из нее в разные стороны потянулись толстые жгуты таинственного вещества, и через минуту на полу стояла… собака. Петров вскрикнул от неожиданности. И в то же мгновение чудовище резко увеличилось в размерах. Его глаза засверкали демоническим огнем. Раскрылась зубастая пасть, чудище хрипло зарычало. Для расшатанных нервов полковника это оказалось чрезмерным испытанием, он издал приглушенный писк и рухнул замертво. Я, слабеющей рукой потянулся к верному пулемету, чтобы угостить исчадие ада доброй порцией серебряных пуль.
Призрак чутко отреагировал на охватившее нас смятение. Он стал еще громаднее, по станции раскатился леденящий душу вой, так долго державший в трепете весь экипаж.
Но Ерофея трудно было смутить подобными штучками. Он хладнокровно щелкнул зажигалкой и поднес ее к ближайшей курильнице. Бумага весело затрещала, на полу вспыхнул небольшой костерчик. В то же время пылающий смерч пронесся по коридору — загорелись пороховые дорожки между курильницами. И раньше чем призрак, уже выросший с крупного льва, успел опомниться, он оказался в кольце пылающих чаш.
Тут я перехватил инициативу у Ерофея. Грозно подняв ореховый прут, словно архангел огненный меч, я ринулся в бой и начал наотмашь хлестать им чудовище.
— Сгинь! Рассыпься! Смирись!
Нельзя сказать, что призрак сдался легко. Он рычал и бесновался, но я встречал каждый его бросок ударом прута. Зверь опрокидывался на спину и вновь прыгал на меня. Однако вырваться за пределы кольца светильников он не мог. Черный Призрак попал в надежную клетку! Ореховый прут жег и жалил его точно оса, и постепенно в угрожающем рычании начали появляться скулящие нотки. А еще немного погодя зверь только жалобно визжал. И размеры — глядите-ка! — вполне нормальные. Даже на овчарку не тянет. Так себе, небольшой пудель.
По потолку заметались красные сполохи. Это хозяева Черного Призрака решили помочь ему, вытащив обратно через ту же дверь. Ерофей не позволил им спасти попавшего слугу. Он подхватил один из светильников и метнул его в самый центр странного багрового орнамента, появившегося на потолке. Глиняная чашка с треском разлетелась, горящая бумага хлопьями запорхала по коридору. Прозвучал испуганный всхлип, и магическая дверь закрылась навсегда.
Позади раздалось невнятное бормотание. Мы с Ерофеем стремительно обернулись, готовые встретить новое нападение. Но это был всего лишь Петров. Полковник сидел на полу, кулаком утирая горючие слезы.
— В чем дело? — спросил я.
— Это было так ужасно… — простонал он.
— Все уже закончилось. Берите. — Я протянул полковнику поводок.
Петров шарахнулся было в сторону, но потом увидел, что ему предлагают не кровожадного берберийского льва, а только симпатичного ласкового пуделя. Собачка подскочила к оторопевшему командиру станции и жарким красным языком лизнула его прямо в нос. Полковник машинально потрепал пуделя по загривку. Тот весело залаял и даже сделал небольшую лужицу на полу.
— Неужели это он? — не веря собственным глазам, переспросил полковник.
— Конечно, — ответил Ерофей, деловито заливая курильницы.
— Не верю…
— А вы снимите с него ошейник, и все сомнения разом пропадут,
— посоветовал я.
Петров внимательно обследовал ошейник, украшенный тремя фигурками лютого зверя, и решил, что ему предлагают слишком рискованный эксперимент. Уже собравшись уходить, он слабым голосом поинтересовался:
— А взамен этой твари никто не явится?
— Нет, мы отсекли канал проецирования, — успокоил я.
— Но как? Ведь вы ничего не делали.
— Курильницы.
— Какое-то магическое снадобье? — Петров с уважением потянул носом противно воняющий сгоревшей бумагой воздух.
— И да, и нет, — Ерофей хитро усмехнулся.
— Это секрет?
— Нет. Необходимо было извлечь субстанцию материального отрицания магического мира, — неохотно пояснил я. — Это обязательное условие схлапывания канала проецирования. Такое отрицание в нужной концентрации содержится только в учебнике диалектического материализма. Его-то мы и спалили.
Полковник даже уши заткнул, чтобы не слышать подобного кощунства.
RHODENTIA COSMICUS
К счастью, вахтенные механики уже бежали на выручку.
— Что случилось?
— Там… — горло у меня перехватило. — Там… Когда выгляните, будьте осторожны… Кто-то в меня стрелял.
Они мне не поверили, это было очевидно. Но все-таки один из механиков достал пистолет и, повинуясь моему пламенному взгляду, передернул затвор. Осторожно выглянул из люка в жилой коридор.
— Никого, — пожав плечами, сообщил он.
— Но в меня стреляли! — истерически выкрикнул я. — Шесть пуль!
— И ни разу не попали, товарищ генерал-майор? — в голосе механика прозвучала нескрываемая насмешка.
— Вы забываетесь, майор! — Я указал на колонну регенератора.
— Смотрите!
На высоте человеческого роста краска была содрана, и сверкала свежим металлом царапина.
— Что это по-вашему?
Ухмылку майора как водой смыло. Он потрогал пальцами ссадину и ринулся к телефону, докладывать в центральный пост. Вернулся помрачневший и предельно серьезный. В центральный пост после этого меня провожали двое дежурных, позади лязгали задраиваемые люки.
Ерофей уже ждал меня. Мы решили идти путем наименьшего сопротивления. Полностью выводить прижившуюся на станции нечисть было делом долгим и трудным, поэтому следовало перевести ее из магических измерений в реальные, где справиться с нею было много проще. Даже самые злобные и свирепые приведения в нашем мире слабы как маленькие дети. Сначала пощупаем, кто нам противостоит, а потом возьмемся всерьез. Противник уже оскалил зубки, но я считал ниже своего достоинства обращать внимание на пули. Это аргумент проигравшего в споре магий.
Тем временем полковник Петров развил бурную деятельность. На каждый переборке станции было нарисовано по большущей рыси. Хоть и было у него на погонах по два просвета, но сообразил, что требуется. Или страх прибавляет ума? Механические мастерские с лихорадочной поспешностью штамповали амулеты. Был оглашен приказ: за появление без оного — три дня ареста. Некоторые модники из числа юных лейтенантов с нескрываемым удовольствием понашивали на комбинезоны целые килограммы амулетов, мгновенно превратившись в настоящих металлистов. Конечно, это был уже перебор. Петров не преминул строго указать на дерзкое нарушение формы одежды, но получил нахальный ответ: мол, подвергающимся больше других нападениям Черного Призрака требуется большее, чем остальным, количество амулетов. Петров махнул рукой и сдался.
А мы с Ерофеем кропотливо составляли частотную карту мест появления призрака. Был вычерчен большой план станции, на котором красными точками отмечался каждый случай столкновения с призраком. Опросить пришлось весь экипаж, что было нелегкой работой, если учесть, что выходить из центрального поста ни я, ни Ерофей не собирались. Опасно. А нужно было сличить свидетельские показания, уточнять место и время… Кошмар.
Зибелла все это время бездельничал. После перестрелки в коридоре он решил жить поосторожнее, завел какие-то подозрительные знакомства среди лиц кухонного наряда и теперь постоянно околачивался среди сковородок и кастрюль.
Время поджимало, мы спешили… Статистика показала, что чаще всего Черный Призрак появлялся, как ни странно, вблизи от центрального поста станции. Это было логично — попытаться нанести удар по мозговому центру «Сварога», чтобы минимальными усилиями вывести станцию из строя. Но здесь было больше всего людей, что оказалось наруку нам. Не на тех напали, господа империалисты! Рвение командира станции принесло плоды, мы готовы были встретить призрака, но он пропал. Пропал начисто, перепуганный нашими оберегами. Иногда, правда, по ночам слышался жалобный вой и писк, словно кто-то подшиб собачонку. Пару раз с потолка сыпались голубые искры — и только! Конечно, режим изоляции отсеков имел и неудобства. Мне, например, жутко хотелось помыться.
Победа была близка, полковник радостно потирал руки и грозился извести его под корень. Кого его? Ну, того самого… Неважно. Он уже разрешил передвижение по коридорам в составе групп и был поражен до крайности, когда мы с Ерофеем предложили ему снять пару амулетов возле центрального поста.
— Ни за что! — отрубил он, выслушав меня.
— Но мы хотим окончательно избавить вас от этой пакости.
— От добра добра не ищут.
— Напрасно, — соболезнующе вздохнул Ерофей. — Вы застрахованы только до тех пор, пока магическая субстанция перетекает в реальностные измерения, закрепляясь в форме собаки. Стоит ей сменить отпечаток — и вы снова окажетесь совершенно беспомощны. А для нечисти нет ничего проще — стоит лишь поменять магическую координату, по которой происходит проецирование на реальность.
— Вы так умно говорите, — уважительно отметил полковник. — Я вас как-то плохо понимаю. Как одна и та же тварь может принимать разные обличья? По-моему собака — это всегда собака, ей ни за что не стать кошкой.
Ерофей усмехнулся и взял со стола карандаш, показал его командиру станции.
— Видите?
— Вижу.
— Теперь я включаю лампу. — Ерофей щелкнул клавишей, Петров с интересом следил за его манипуляциями. — Какая тень на столе?
— Кружок. — Полковник немного заколебался.
— А теперь? — Ерофей повернул карандаш.
— П-прямоугольник.
— Точно так же и магическая субстанция может в результате проецирования принимать различные формы.
— Черт бы ее побрал! — подвел итог уроку геометрии полковник.
— Знал бы — издал специальный приказ с запретом иметь различные проекции. Чтобы со всех сторон одинаково, как у шарика.
Нетрудно заметить, что живость мысли у полковника не погасила долгая и отличная служба. Немного поворчав для порядка, Петров распорядился убрать амулеты из коридора. Но только из одного! Уверовав в действенность оберегов, он пытался подстраховаться.
Мы с Ерофеем начали расставлять курильницы в коридоре. Естественно, сразу же разгорелся спор — ставить магической пентаграммой или обычным кругом? Почему-то Ерофей был убежден, что раз он домовой, то все знает лучше меня. Он решил,что надо следовать новым веяниям. Я возразил, что это смахивает на масонский знак, чем поставил беднягу в тупик. Как совместить тягу к традициям и взгляд на запад? В конце концов сошлись все-таки на круге.
Психология привидений настолько примитивна, что не нуждается в специальном изучении. Приманка в виде снятых запретительных знаков оказалась настолько соблазнительной, что в первую же ночь Черный Призрак не замедлил объявиться в коридоре. Он метался, рычал и завывал, на радость нам с Ерофеем. Мы поздравили себя с исключительной проницательностью и начали готовиться к поимке призрака, хотя так и не поняли, о какой исполинской твари лепетали нашу испуганные вояки. Собака как собака, не слишком большая. Так, овчарка умеренной величины. Лишь спустя некоторое время Ерофей догадался. Он радостно захлопал в ладоши и закричал:
— Понял!
— Тише, дурак, — шепнул я ему. — Дежурного разбудишь.
— Все дело в том, что они отчаянно боялись пса. Не даром же говорят: у страха глаза велики.
— Ну и что?
— А то! Эманация страха вызывает мультипликацию проекции!
Я закрутил головой.
— Молодец! А я сразу не сообразил. Значит, чем больше они собаку боятся…
— Тем больше вырастает призрак.
Мы не боялись никого и ничего, ни в реальности, ни в магическом мире, но меры безопасности все-таки приняли.
Я украдкой посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. И как хочется спать… Положительно, самое неудобное в ведомстве то, что почти все встречи с духами происходят глубокой ночью. Духу-то что… Он нематериальный, его сон не сморит. Ерофей тоже беззвучно зевнул. Полковник Петров, пожелавший присутствовать на заключительном этапе операции, вообще тихонько засвистел носом.
Минуты тянулись как резиновые.
Без десяти в коридоре погасили половину ламп согласно моему распоряжению. Малая освещенность повышает энергию выхода магической субстанции.
Без пяти Ерофей проткнул крышку специально запасенной дымовой шашки, по полу начал стелиться плотный белый ковер, издали вполне похожий на туман. Все было бы хорошо, если бы от дыма не начало страшно резать глаза. Коридор постепенно превращался в подобие рыцарского замка — дым так таинственно задрапировал его, что привидение просто не могло не появиться.
На экранчике часов замигали четыре нуля. Полночь!
Презрительный издевательский хохот раскатился под потолком. Прямо в воздухе распахнулась таинственная дверь, в лицо нам дохнуло жарким пламенем, и черная масса звучно шлепнулась на пол.
— Вперед! — приказал высокий скрипучий голос. — Куси!
Бесформенная клякса упруго подскочила, из нее в разные стороны потянулись толстые жгуты таинственного вещества, и через минуту на полу стояла… собака. Петров вскрикнул от неожиданности. И в то же мгновение чудовище резко увеличилось в размерах. Его глаза засверкали демоническим огнем. Раскрылась зубастая пасть, чудище хрипло зарычало. Для расшатанных нервов полковника это оказалось чрезмерным испытанием, он издал приглушенный писк и рухнул замертво. Я, слабеющей рукой потянулся к верному пулемету, чтобы угостить исчадие ада доброй порцией серебряных пуль.
Призрак чутко отреагировал на охватившее нас смятение. Он стал еще громаднее, по станции раскатился леденящий душу вой, так долго державший в трепете весь экипаж.
Но Ерофея трудно было смутить подобными штучками. Он хладнокровно щелкнул зажигалкой и поднес ее к ближайшей курильнице. Бумага весело затрещала, на полу вспыхнул небольшой костерчик. В то же время пылающий смерч пронесся по коридору — загорелись пороховые дорожки между курильницами. И раньше чем призрак, уже выросший с крупного льва, успел опомниться, он оказался в кольце пылающих чаш.
Тут я перехватил инициативу у Ерофея. Грозно подняв ореховый прут, словно архангел огненный меч, я ринулся в бой и начал наотмашь хлестать им чудовище.
— Сгинь! Рассыпься! Смирись!
Нельзя сказать, что призрак сдался легко. Он рычал и бесновался, но я встречал каждый его бросок ударом прута. Зверь опрокидывался на спину и вновь прыгал на меня. Однако вырваться за пределы кольца светильников он не мог. Черный Призрак попал в надежную клетку! Ореховый прут жег и жалил его точно оса, и постепенно в угрожающем рычании начали появляться скулящие нотки. А еще немного погодя зверь только жалобно визжал. И размеры — глядите-ка! — вполне нормальные. Даже на овчарку не тянет. Так себе, небольшой пудель.
По потолку заметались красные сполохи. Это хозяева Черного Призрака решили помочь ему, вытащив обратно через ту же дверь. Ерофей не позволил им спасти попавшего слугу. Он подхватил один из светильников и метнул его в самый центр странного багрового орнамента, появившегося на потолке. Глиняная чашка с треском разлетелась, горящая бумага хлопьями запорхала по коридору. Прозвучал испуганный всхлип, и магическая дверь закрылась навсегда.
Позади раздалось невнятное бормотание. Мы с Ерофеем стремительно обернулись, готовые встретить новое нападение. Но это был всего лишь Петров. Полковник сидел на полу, кулаком утирая горючие слезы.
— В чем дело? — спросил я.
— Это было так ужасно… — простонал он.
— Все уже закончилось. Берите. — Я протянул полковнику поводок.
Петров шарахнулся было в сторону, но потом увидел, что ему предлагают не кровожадного берберийского льва, а только симпатичного ласкового пуделя. Собачка подскочила к оторопевшему командиру станции и жарким красным языком лизнула его прямо в нос. Полковник машинально потрепал пуделя по загривку. Тот весело залаял и даже сделал небольшую лужицу на полу.
— Неужели это он? — не веря собственным глазам, переспросил полковник.
— Конечно, — ответил Ерофей, деловито заливая курильницы.
— Не верю…
— А вы снимите с него ошейник, и все сомнения разом пропадут,
— посоветовал я.
Петров внимательно обследовал ошейник, украшенный тремя фигурками лютого зверя, и решил, что ему предлагают слишком рискованный эксперимент. Уже собравшись уходить, он слабым голосом поинтересовался:
— А взамен этой твари никто не явится?
— Нет, мы отсекли канал проецирования, — успокоил я.
— Но как? Ведь вы ничего не делали.
— Курильницы.
— Какое-то магическое снадобье? — Петров с уважением потянул носом противно воняющий сгоревшей бумагой воздух.
— И да, и нет, — Ерофей хитро усмехнулся.
— Это секрет?
— Нет. Необходимо было извлечь субстанцию материального отрицания магического мира, — неохотно пояснил я. — Это обязательное условие схлапывания канала проецирования. Такое отрицание в нужной концентрации содержится только в учебнике диалектического материализма. Его-то мы и спалили.
Полковник даже уши заткнул, чтобы не слышать подобного кощунства.
RHODENTIA COSMICUS
Перелет со «Сварога» на «Хорс» не показался мне слишком утомительным. Может пилот попался особо искусный, может я уже начал привыкать к головокружительным космическим путешествиям, только вся дорога пролетела как миг единый. Описав несколько залихватских петель вокруг станции, пилот посадил «Вихрь» в центре элеватора, и мы принялись ждать. Видимо, всех пилотов отличали два общих качества: отменная летная подготовка и неукротимое лихачество.
Ждать пришлось довольно долго. Элеватор упорно не хотел опускаться. Было заметно, как он трясется и вздрагивает, едва не выгибается дугой, но не может сдвинуться с места ни на миллиметр. Ирония судьбы: на «Свароге» нас чуть не погубило самопроизвольное опускание элеватора, а на «Хорсе» он не намерен опускаться, несмотря на команды.
— Не нравится мне это, — мрачно произнес Ерофей. — Чем дальше
— тем хуже. Если неприятности начинаются еще до того, как мы попали на станцию, то что может ожидать нас внутри?
— А вот попадем внутрь, там и выясним, — бодро отозвался я.
— Увидим, — вздохнул Ерофей.
Встречавший нас командир станции полковник Фролов (помните?) был слегка встрепан и взмылен.
— В чем дело? — сухо поинтересовался я. — Почему заставили так долго ждать?
Чело полковника не отразило ни малейшей радости по поводу прибытия высокого начальства.
— Технические неполадки, — невнятно ответил он.
— Точнее, — потребовал я.
— Отказал лифт, пришлось опускать вручную.
— Справились — и ладно. Докладывайте, как обстоят дела у вас.
— Только инспекции на мою голову не хватало. — В затравленном взгляде полковника нельзя было прочитать ничего, кроме отчаяния и тупой покорности судьбе. — Если уж не повезет, так до конца, полной мерой. День скверно начался, плохо продолжился, а как он закончится, я и гадать боюсь.
— День как день, — Я пожал плечами. — Мне кажется, вы рано отчаялись, полковник. Из любого положения, даже гораздо более трудного, можно найти выход. Было бы желание и энергия.
— Нормальный день, — обреченно согласился Фролов. — Если он станет еще хуже… Нормальное тринадцатое число.
— То есть как тринадцатое? — не понял я.
Полковник показал циферблат наручных часов. Там горело число «четырнадцать». У Фролова отвисла челюсть.
— Вот видите, — назидательно произнес Ерофей, — стоило нам прибыть, как все начало налаживаться.
— Но ведь только что было тринадцатое! — в отчаянии возопил Фролов.
— Было, — подчеркнул Ерофей.
— Постой, — остановил я его. — Если не знать, что сегодня двадцатое, то можно было бы примириться и на четырнадцатом.
Ерофей взъерошил бороду и умолк.
По дороге в центральный пост Фролов вкратце изложил ситуацию. Она выглядела более мрачной, чем на «Свароге». Творившиеся тут чудеса имели вообще иррациональный характер. Трудно представить, но на станции царило вечное тринадцатое! Со всеми вытекающими из этого последствиями. Даже звезды показывали тринадцатое! Нашелся некий Иисус Навин, остановивший Солнце. Два штурмана были отправлены на Землю в состоянии легкого помешательства. Командир станции помалкивал о причинах, так что медики ничего не заподозрили. А станция помаленьку доходила…
Что ж… Случай необычный, но вся необычность заключается лишь в проявлении действия нечистой силы. Ею пахло так сильно, что ошибиться было невозможно. А значит — вперед, вытравим ее без следа. Мозг станции, ее нервный узел — центральный пост — Ерофей решил взять на себя. Он без обиняков заявил, что охрану столь важного объекта он не может доверить никому. Не время было считаться с чинами, однако я просто обязан был его одернуть. Домовой чуть не обиделся, но понял свою ошибку. Зато он поверг в столбняк весь дежурный расчет центрального поста, приказав выстроить действующую модель русской печки в натуральную величину. Домовой сварливо заявил ошарашенному начальнику АХЧ, что не собирается давать никаких консультаций. Если начальник АХЧ не знает, как строить печь, то пусть подает в отставку. Он, домовой, собирается навести на станции порядок, а где вы видали домового без печи? Начальник АХЧ разинул рот и выпучил глаза, как рыба, вытащенная на берег. Мы сумели внести смятение в ряды личного состава, они позабыли про злосчастное тринадцатое. Тут я вдруг вспомнил шуточку насчет дров… Пилоты оказались пророками. Фролов попытался возражать, но я так рявкнул на него, что ноги сами унесли полковника прочь.
Мы уже собрались двинуться в нулевой отсек, но Ерофей обнаружил исчезновение Зибеллы. Куда провалился этот негодник? Горностай пропал бесследно. Не успели мы перепугаться всерьез, как выяснилось, что он нахальнейшим образом дрыхнет в свободном кресле, в ус не дует, что мы начинаем новый бой. Только сладко похрапывает.
Я взял его за шиворот и крепко встряхнул. Зибелла не стал оправдываться, вина его была очевидна. За сон на боевом посту я объявил ему месяц ареста после завершения операции. Зибелла мгновенно преисполнился служебного рвения и понесся впереди нас по коридорам.
Подойдя к выкрашенной красной краской двери, я остановился в некотором замешательстве. Гладкая стальная плита — ни рукояти, ни глазка, решительно ничего. На потолке слабо пискнуло. Мы вскинулись — неужели снова вторжение из магических измерений? А меня прошиб холодный пот. Зарядил ли я пулемет? Или магазин пуст, как вылущенный подсолнух?
Но испуг оказался напрасным, это всего лишь поворачивался укрепленный наверху кронштейн, на котором соседствовали глазки телекамер и рыльца пятиствольных пулеметов. Я представил, что будет твориться в коридоре, если оба пулемета начнут стрелять одновременно. Не хотел бы я попасть сюда в такой момент.
— Кто такие? — равнодушно проскрипел динамик.
— Генерал-майор Иванов и полковник Ерофей.
— Отойти за красную черту. Даю тридцать секунд…
— Но…
— Начиная отсчет. Тридцать. Двадцать девять.
Мы поспешно шарахнулись назад, туда, где поперек коридора была проведена широкая красная черта. Запыхавшись, мы с опаской следили за плавно поворачивающимся кронштейном.
— Оставить оружие, подходить по одному.
Мы подчинились. Первым к двери подошел я. Она приоткрылась ровно на столько, чтобы можно было протиснуться внутрь. И обнаружить себя стоящим в маленьком тамбуре под прицелом точно таких же пулеметов. Внимательно осмотрев меня, телекамера решила, что никакой угрозы я не несу, вторая дверь открылась, и я был допущен в нулевой отсек. Потом таким же порядком сюда попали Ерофей и Зибелла. Для горностая сделали исключение, не посчитав его за человека, чем несказанно обидели самолюбивого зверя. Он предпочел бы проторчать перед закрытыми дверями еще три часа, только не выделяться среди остальных.
Что такое нулевой отсек, я полагаю, вы догадались сами. Та сердцевина, ради которой и строились станции системы «Трезубец». Как известно, баллистической ракете требуется около тридцати минут, чтобы долететь до цели. Не слишком большое время, но вполне достаточное, чтобы противник успел в ответ выпустить все имеющиеся у него в наличии ракеты. Зато с геостационарной орбиты, когда до земли километров триста.. Никто и ахнуть не успеет. Спутник с боеголовкой хорош, спору нет, однако лишь в пределах заданной программы. Гибко перестраиваться и тонко реагировать он не умеет.
— Ну-с, как у нас дела? — с преувеличенной живостью спросил я, заходя в пультовую.
Фролов, непонятно как сумевший определить нас, выскочил словно чертик из коробочки с рапортом.
— За время дежурства происшествий не случилось!
Но мне послышалось легкое шевеление среди дежурных офицеров.
— В чем дело?! — набросился полковник на первую подвернувшуюся жертву.
— Не затыкайте им глотку, — остановил я не в меру разбушевавшегося командира станции. — Дайте сказать.
— При контрольной прозвонке объект номер сорок два дал нестандартный отклик, — не слишком вразумительно объяснил начальник смены.
Я, поджав губы, строго посмотрел на полковника.
— А вы уверяли меня, что здесь все в полном порядке. Вы отдаете себе отчет, что произойдет, если объект сорок два помимо нестандартного отклика даст нестандартное попадание?
— Представляю, — помертвевшими губами пролепетал полковник. Ему, похоже, уже мерещился военный трибунал, прокурор и все прочие.
— Ладно. Главное — вовремя обнаружить болезнь, не дать ей распространиться. Тогда можно будет обойтись не слишком сильными средствами. Ваше мнение, полковник Ерофей.
Домовой, усиленно вынюхивавший что-то, чихнул и сказал:
— Я чувствую здесь нечисть.
— Откуда?! — взвился Фролов.
Действительно, как в задраенную наглухо пультовую могли проникнуть посторонние?
— Система вентиляции общая со станцией? — прищурившись, спросил Ерофей.
— Да.
— Отлично, — сказал я, хотя ничего отличного в этом не было. — До окончания расследования изолировать отсек от станции полностью. Дежурный смене — вскрыть НЗ. Перекрыть воздуховоды, снабжение
— из аварийных баллонов. Перед первым постом расстреливать всех незнакомых, не опрашивая! Перед вторым — расстреливать вообще любого! Пусть это будет даже командир станции. — Фролов побагровел. — Связь с центральным постом постоянная и двусторонняя. Это положение сохраняется вплоть до моего особого распоряжения, переданного из центрального поста в присутствии полковника Фролова.
— Ясно, — ответил начальник смены.
— Зибелла, осмотреть объект сорок два! Смене произвести проверку остальных объектов.
Проверка ко всеобщему облегчению, не дала никаких результатов. Воистину, нет новостей — хорошая новость. Зато на экране, куда велась передача с камеры, укрепленной на спине Зибеллы, мы увидели нечто потрясающее. Пороховой заряд двигателя объекта был изгрызен. Мы отчетливо различили следы маленьких треугольных зубов.
— Вот это да, — охнул Фролов.
— Невозможно, — откликнулся начальник смены.
— Тем не менее, это есть, — мрачно сказал я.
— Крысы, — уверенно подтвердил домовой. — Это специальность Зибеллы.
Я вопросительно поглядел на командира станции. Тот побледнел.
— Откуда я знаю? Это невозможно, но я вижу это собственными глазами. Крысы на «Хорсе»? Да что их, в макаронах сюда завезли, что ли?
Изображение на экране заметалось, запрыгало, перекосилось, а потом вовсе пропало.
— Что там?! — вскрикнул я.
Вместо ответа Ерофей нырнул головой вперед в приоткрытый технический люк. Из стартовой кассеты донеслись возня, яростный писк. Спустя непродолжительное время из люка появились несравненные лапти полковника Ерофея. Чуть запыхавшийся домовой вылез, волоча за хвост визжащего и брыкающегося Зибеллу. В зубах горностай держал здоровенную дохлую крысу. Я брезгливо взял ее за кончик хвоста и покачал как маятник.
— А вот и вещественное доказательство.
На Фролова было жалко смотреть.
— Что же это? — бормотал он. — Как проверяли грузы? Как же инструкции?
— Вне земли, полковник, — наставительно заметил я, — есть многое, что и не снилось нашим составителям инструкций.
Ерофей пристально осмотрел крысу, даже обнюхал и буркнул:
— Идем отсюда. Здесь все не так просто, как кажется.
Мы торопливо покинули нулевой отсек. Позади с лязгом закрывались многотонные двери, щелкали замки. Мой приказ исполнялся точно, беспрекословно и в срок.
В центральном посту нас встретила настоящая паника. Офицеры метались, размахивали руками, галдели наперебой, совершенно бестолково суетились.
Я схватил пробегавшего мимо прапорщика за воротник.
— В чем дело?
— Отказ! Полный отказ!
— Чего?
— Всего!
Кусок рванулся посильнее, освободился и пропал, оставив нас гадать, что же стряслось. Из клокочущего водоворота вынырнул главный инженер станции. Он был встрепан и мокр. Фролов тигром бросился к нему.
Ждать пришлось довольно долго. Элеватор упорно не хотел опускаться. Было заметно, как он трясется и вздрагивает, едва не выгибается дугой, но не может сдвинуться с места ни на миллиметр. Ирония судьбы: на «Свароге» нас чуть не погубило самопроизвольное опускание элеватора, а на «Хорсе» он не намерен опускаться, несмотря на команды.
— Не нравится мне это, — мрачно произнес Ерофей. — Чем дальше
— тем хуже. Если неприятности начинаются еще до того, как мы попали на станцию, то что может ожидать нас внутри?
— А вот попадем внутрь, там и выясним, — бодро отозвался я.
— Увидим, — вздохнул Ерофей.
Встречавший нас командир станции полковник Фролов (помните?) был слегка встрепан и взмылен.
— В чем дело? — сухо поинтересовался я. — Почему заставили так долго ждать?
Чело полковника не отразило ни малейшей радости по поводу прибытия высокого начальства.
— Технические неполадки, — невнятно ответил он.
— Точнее, — потребовал я.
— Отказал лифт, пришлось опускать вручную.
— Справились — и ладно. Докладывайте, как обстоят дела у вас.
— Только инспекции на мою голову не хватало. — В затравленном взгляде полковника нельзя было прочитать ничего, кроме отчаяния и тупой покорности судьбе. — Если уж не повезет, так до конца, полной мерой. День скверно начался, плохо продолжился, а как он закончится, я и гадать боюсь.
— День как день, — Я пожал плечами. — Мне кажется, вы рано отчаялись, полковник. Из любого положения, даже гораздо более трудного, можно найти выход. Было бы желание и энергия.
— Нормальный день, — обреченно согласился Фролов. — Если он станет еще хуже… Нормальное тринадцатое число.
— То есть как тринадцатое? — не понял я.
Полковник показал циферблат наручных часов. Там горело число «четырнадцать». У Фролова отвисла челюсть.
— Вот видите, — назидательно произнес Ерофей, — стоило нам прибыть, как все начало налаживаться.
— Но ведь только что было тринадцатое! — в отчаянии возопил Фролов.
— Было, — подчеркнул Ерофей.
— Постой, — остановил я его. — Если не знать, что сегодня двадцатое, то можно было бы примириться и на четырнадцатом.
Ерофей взъерошил бороду и умолк.
По дороге в центральный пост Фролов вкратце изложил ситуацию. Она выглядела более мрачной, чем на «Свароге». Творившиеся тут чудеса имели вообще иррациональный характер. Трудно представить, но на станции царило вечное тринадцатое! Со всеми вытекающими из этого последствиями. Даже звезды показывали тринадцатое! Нашелся некий Иисус Навин, остановивший Солнце. Два штурмана были отправлены на Землю в состоянии легкого помешательства. Командир станции помалкивал о причинах, так что медики ничего не заподозрили. А станция помаленьку доходила…
Что ж… Случай необычный, но вся необычность заключается лишь в проявлении действия нечистой силы. Ею пахло так сильно, что ошибиться было невозможно. А значит — вперед, вытравим ее без следа. Мозг станции, ее нервный узел — центральный пост — Ерофей решил взять на себя. Он без обиняков заявил, что охрану столь важного объекта он не может доверить никому. Не время было считаться с чинами, однако я просто обязан был его одернуть. Домовой чуть не обиделся, но понял свою ошибку. Зато он поверг в столбняк весь дежурный расчет центрального поста, приказав выстроить действующую модель русской печки в натуральную величину. Домовой сварливо заявил ошарашенному начальнику АХЧ, что не собирается давать никаких консультаций. Если начальник АХЧ не знает, как строить печь, то пусть подает в отставку. Он, домовой, собирается навести на станции порядок, а где вы видали домового без печи? Начальник АХЧ разинул рот и выпучил глаза, как рыба, вытащенная на берег. Мы сумели внести смятение в ряды личного состава, они позабыли про злосчастное тринадцатое. Тут я вдруг вспомнил шуточку насчет дров… Пилоты оказались пророками. Фролов попытался возражать, но я так рявкнул на него, что ноги сами унесли полковника прочь.
Мы уже собрались двинуться в нулевой отсек, но Ерофей обнаружил исчезновение Зибеллы. Куда провалился этот негодник? Горностай пропал бесследно. Не успели мы перепугаться всерьез, как выяснилось, что он нахальнейшим образом дрыхнет в свободном кресле, в ус не дует, что мы начинаем новый бой. Только сладко похрапывает.
Я взял его за шиворот и крепко встряхнул. Зибелла не стал оправдываться, вина его была очевидна. За сон на боевом посту я объявил ему месяц ареста после завершения операции. Зибелла мгновенно преисполнился служебного рвения и понесся впереди нас по коридорам.
Подойдя к выкрашенной красной краской двери, я остановился в некотором замешательстве. Гладкая стальная плита — ни рукояти, ни глазка, решительно ничего. На потолке слабо пискнуло. Мы вскинулись — неужели снова вторжение из магических измерений? А меня прошиб холодный пот. Зарядил ли я пулемет? Или магазин пуст, как вылущенный подсолнух?
Но испуг оказался напрасным, это всего лишь поворачивался укрепленный наверху кронштейн, на котором соседствовали глазки телекамер и рыльца пятиствольных пулеметов. Я представил, что будет твориться в коридоре, если оба пулемета начнут стрелять одновременно. Не хотел бы я попасть сюда в такой момент.
— Кто такие? — равнодушно проскрипел динамик.
— Генерал-майор Иванов и полковник Ерофей.
— Отойти за красную черту. Даю тридцать секунд…
— Но…
— Начиная отсчет. Тридцать. Двадцать девять.
Мы поспешно шарахнулись назад, туда, где поперек коридора была проведена широкая красная черта. Запыхавшись, мы с опаской следили за плавно поворачивающимся кронштейном.
— Оставить оружие, подходить по одному.
Мы подчинились. Первым к двери подошел я. Она приоткрылась ровно на столько, чтобы можно было протиснуться внутрь. И обнаружить себя стоящим в маленьком тамбуре под прицелом точно таких же пулеметов. Внимательно осмотрев меня, телекамера решила, что никакой угрозы я не несу, вторая дверь открылась, и я был допущен в нулевой отсек. Потом таким же порядком сюда попали Ерофей и Зибелла. Для горностая сделали исключение, не посчитав его за человека, чем несказанно обидели самолюбивого зверя. Он предпочел бы проторчать перед закрытыми дверями еще три часа, только не выделяться среди остальных.
Что такое нулевой отсек, я полагаю, вы догадались сами. Та сердцевина, ради которой и строились станции системы «Трезубец». Как известно, баллистической ракете требуется около тридцати минут, чтобы долететь до цели. Не слишком большое время, но вполне достаточное, чтобы противник успел в ответ выпустить все имеющиеся у него в наличии ракеты. Зато с геостационарной орбиты, когда до земли километров триста.. Никто и ахнуть не успеет. Спутник с боеголовкой хорош, спору нет, однако лишь в пределах заданной программы. Гибко перестраиваться и тонко реагировать он не умеет.
— Ну-с, как у нас дела? — с преувеличенной живостью спросил я, заходя в пультовую.
Фролов, непонятно как сумевший определить нас, выскочил словно чертик из коробочки с рапортом.
— За время дежурства происшествий не случилось!
Но мне послышалось легкое шевеление среди дежурных офицеров.
— В чем дело?! — набросился полковник на первую подвернувшуюся жертву.
— Не затыкайте им глотку, — остановил я не в меру разбушевавшегося командира станции. — Дайте сказать.
— При контрольной прозвонке объект номер сорок два дал нестандартный отклик, — не слишком вразумительно объяснил начальник смены.
Я, поджав губы, строго посмотрел на полковника.
— А вы уверяли меня, что здесь все в полном порядке. Вы отдаете себе отчет, что произойдет, если объект сорок два помимо нестандартного отклика даст нестандартное попадание?
— Представляю, — помертвевшими губами пролепетал полковник. Ему, похоже, уже мерещился военный трибунал, прокурор и все прочие.
— Ладно. Главное — вовремя обнаружить болезнь, не дать ей распространиться. Тогда можно будет обойтись не слишком сильными средствами. Ваше мнение, полковник Ерофей.
Домовой, усиленно вынюхивавший что-то, чихнул и сказал:
— Я чувствую здесь нечисть.
— Откуда?! — взвился Фролов.
Действительно, как в задраенную наглухо пультовую могли проникнуть посторонние?
— Система вентиляции общая со станцией? — прищурившись, спросил Ерофей.
— Да.
— Отлично, — сказал я, хотя ничего отличного в этом не было. — До окончания расследования изолировать отсек от станции полностью. Дежурный смене — вскрыть НЗ. Перекрыть воздуховоды, снабжение
— из аварийных баллонов. Перед первым постом расстреливать всех незнакомых, не опрашивая! Перед вторым — расстреливать вообще любого! Пусть это будет даже командир станции. — Фролов побагровел. — Связь с центральным постом постоянная и двусторонняя. Это положение сохраняется вплоть до моего особого распоряжения, переданного из центрального поста в присутствии полковника Фролова.
— Ясно, — ответил начальник смены.
— Зибелла, осмотреть объект сорок два! Смене произвести проверку остальных объектов.
Проверка ко всеобщему облегчению, не дала никаких результатов. Воистину, нет новостей — хорошая новость. Зато на экране, куда велась передача с камеры, укрепленной на спине Зибеллы, мы увидели нечто потрясающее. Пороховой заряд двигателя объекта был изгрызен. Мы отчетливо различили следы маленьких треугольных зубов.
— Вот это да, — охнул Фролов.
— Невозможно, — откликнулся начальник смены.
— Тем не менее, это есть, — мрачно сказал я.
— Крысы, — уверенно подтвердил домовой. — Это специальность Зибеллы.
Я вопросительно поглядел на командира станции. Тот побледнел.
— Откуда я знаю? Это невозможно, но я вижу это собственными глазами. Крысы на «Хорсе»? Да что их, в макаронах сюда завезли, что ли?
Изображение на экране заметалось, запрыгало, перекосилось, а потом вовсе пропало.
— Что там?! — вскрикнул я.
Вместо ответа Ерофей нырнул головой вперед в приоткрытый технический люк. Из стартовой кассеты донеслись возня, яростный писк. Спустя непродолжительное время из люка появились несравненные лапти полковника Ерофея. Чуть запыхавшийся домовой вылез, волоча за хвост визжащего и брыкающегося Зибеллу. В зубах горностай держал здоровенную дохлую крысу. Я брезгливо взял ее за кончик хвоста и покачал как маятник.
— А вот и вещественное доказательство.
На Фролова было жалко смотреть.
— Что же это? — бормотал он. — Как проверяли грузы? Как же инструкции?
— Вне земли, полковник, — наставительно заметил я, — есть многое, что и не снилось нашим составителям инструкций.
Ерофей пристально осмотрел крысу, даже обнюхал и буркнул:
— Идем отсюда. Здесь все не так просто, как кажется.
Мы торопливо покинули нулевой отсек. Позади с лязгом закрывались многотонные двери, щелкали замки. Мой приказ исполнялся точно, беспрекословно и в срок.
В центральном посту нас встретила настоящая паника. Офицеры метались, размахивали руками, галдели наперебой, совершенно бестолково суетились.
Я схватил пробегавшего мимо прапорщика за воротник.
— В чем дело?
— Отказ! Полный отказ!
— Чего?
— Всего!
Кусок рванулся посильнее, освободился и пропал, оставив нас гадать, что же стряслось. Из клокочущего водоворота вынырнул главный инженер станции. Он был встрепан и мокр. Фролов тигром бросился к нему.