Страница:
— Мама, ты точно уверена, что мисс Трэмейн пригласила нас на ланч после марша? — спросила Шевонна. — Ведь газеты пишут о том, что она и папа были на протяжении многих лет врагами во всем, начиная от бизнеса и кончая политикой.
Луиза тщательно подбирала слова для ответа. Она очень хорошо относилась к Энни, которая открыла перед ней новый мир бизнеса и политики, прежде закрытый для нее. Кроме того, она была благодарна за дружбу, которую та ей предложила. С другой стороны, Дэн был всем для Луизы. Смерть отца тяжело ударила по ней. К тому же, несмотря что Дэн весьма скептически относился к избирательному праву для женщин, он искренне радовался за Луизу и восхищался ею, когда закон был принят.
Но преследуя собственные цели, она пыталась добиться большей свободы для себя. Она уже больше не боялась ответственности, но все еще была покорна и смиренна. И когда все препоны были устранены, они с Дэном достигли совершенно новой ступени в брачном союзе и в любви.
Она почувствовала, как при воспоминании о прошлой ночи краска заливает ее лицо. Ее раскованность в сексе изумляла не только ее саму, но и мужа. Это приносило огромную радость обоим, особенно вчерашней ночью, когда она взяла на себя инициативу, прикасаясь и нежно массируя его член. Стон мужа перешел в короткий крик, когда она, наклонив голову, обхватила его член губами. Она знала, что поразила его своим сдавленным, столь не свойственным ей смехом и страстным шепотом. — Я слишком долго была пассивной, муж мой, теперь моя очередь.
Луиза снова попыталась сосредоточиться на мыслях о дочери и ободряюще пожала ей руку — Какие бы ни были отношения между Энни и твоим отцом, пусть они останутся только между ними.
В свои неполные четырнадцать Шевонна выглядела вполне сформировавшейся девушкой. Детская припухлость куда-то исчезла, оставив великолепно вылепленное лицо. Ослепительно блестевшие голубые глаза были оттенены длинными темными ресницами, черные брови резко контрастировали с золотистыми пышными вьющимися волосами. Сегодня она оставила их свободными, собрав в пучки только по бокам и заколов сверху букетиком полевых цветов.
Несколько лет назад Шевонна любила носить коротенькие платьица, выражая таким образом свой протест против мира взрослых. Сегодня на ней было платье в голубую клетку, отделанное кружевами, ярусами нашитыми на подоле. От вида такой невинной красоты у Луизы перехватило дыхание. Ведь она сама была немногим старше дочери, когда влюбилась в Дэна.
Марш женщин проходил по Циркуляр-Квэй, где когда-то большая морская стачка переросла в бойню, укрепившую и без того сильные позиции Союза рабочих и Лейбористской партии ее мужа.
Луиза надеялась, что их выступление пройдет мирно, и марш послужит достижению желаемой цели: дать женщинам легальное право на контрацепцию.
Энни ждала их у своего двухколесного кэба. Луиза вдруг осознала, что Энни и в самом деле очень застенчива. И очень проста с ними, несмотря, что для других она казалась гордой и неприступной. Энни и Райан Шеридан теперь открыто жили вместе, подчеркнуто игнорируя общественное мнение.
Энни улыбнулась Луизе тепло и приветливо. — Я беспокоилась, что зрители, запрудившие улицы, вас задержат. Привет, Шевонна, какой очаровательной ты стала, разве нет, Брендон?
Луиза узнала сына Энни сразу, хотя прошло уже более года, как она в последний раз видела его. Он выглядел, скорее, как молодой мужчина, несмотря на то, что ему было… сколько лет? Шестнадцать? Его тонкое и нескладное высокое тело обещало в будущем стать сильным и стройным. Тонкий розовый рубец, протянувшийся через щеку, даже украшал молодого человека.
Луиза вспомнила, что он помог найти ее дочь в день бойни, хотя Дэн почти ничего не рассказывал ей о случившемся в этот день. Брендон церемонно поклонился и улыбнулся.
— Рад видеть вас, миссис Варвик. — И повернул свои каре-зеленые глаза к Шевонне. — Ты помнишь меня?
— Да, мой рыцарь без коня.
Луиза ожидала девичьей шутки. Поведение дочери иногда огорчало ее. Что-то в улыбке Брендона задевало тайную струнку в ее сердце. Это и радовало, и беспокоило ее.
Только открытие золота в Западной Австралии в 1893 году сумело бы удержать экономику на плаву. «НСУ Трэйдерс» — почти государство в государстве — тем не менее успешно вела свой корабль мимо мелей и подводных рифов бурного моря бизнеса.
Дэн тоже пытался вести «Филлипс Энтерпрайсиз» через неспокойное море бизнеса.
Большинство же австралийцев очень сильно пострадало. Не хватало рабочих мест. Цена на шерсть упала. Банки и предприятия сокращали капиталовложения. Это, в свою очередь, выбивало почву из-под ног Союза рабочих.
Казалось, по всему Сиднею вытянулись очереди ожидающих какой-либо работы. Женщины и дети просили милостыню на улицах, грабители стали обычным явлением: отчаявшись найти хоть какую-нибудь работу, мужчины выходили на «большую дорогу».
Дэн последние несколько ночей напряженно думал, пытаясь найти хоть какое-то решение, которое облегчило бы участь бездомных и голодных. Одной из его задумок была Трансавстралийская железная дорога, инвестировать строительство которой он уговаривал еще своего тестя. Уолтер неохотно уделял внимание этому проекту, и как результат железная дорога была построена лишь наполовину, замерев у Порт-Аугуста, на границе с одним из самых пустынных районов мира — Нолларборской пустыней.
Дорога должна была протянуться на сотни миль через опаленную солнцем пустыню, красные песчаные дюны, покрытые солончаковыми зарослями кустарника, сквозь саванну с высохшими акациями. Декабрьское солнце прогревало воздух до ста градусов (по Фаренгейту.). Такие названия, как, например, озеро Разочарования, вполне подходили для описания этой бесплодной страны грубых скал и высохших озер.
Здесь, подумал Дэн, и кроется возможность дать безработным людям работу. Если его план удастся, то железная дорога понемногу протянется и через Нолларборскую пустыню. Все необходимое для жизни на время работ туда можно доставлять на верблюдах.
«Безумный план», — откликнулась «Сидней Пост», но Райан поддержал идею в «Сидней Диспэтч». Так же поступила и Луиза, вдобавок еще пытаясь уговорить Дэна дать работу на строительстве Трансавстралийской магистрали и женщинам.
Дэн едва удержался от насмешки. Он был доволен, что жена активно участвовала в борьбе за права женщин в то время, как американки только еще рассуждали об этом вопросе. Он погладил жену по голове, где сквозь золотистые локоны уже изредка пробивались серебряные пряди.
— Луиза, любовь моя, зной Нолларборской пустыни выдержат только настоящие мужчины, а о женщинах тут и говорить нечего.
— Ба! — рассердившись, она поправила рукой прическу.
Луиза до конца не понимала, какой соблазнительной она выглядела в его глазах с голой грудью, торчавшей из-под сползшего одеяла. Иногда Дэн спрашивал себя, а правильно ли поступил, рассказав жене о своем происхождении? Обнаружив тем самым, что является одним из отпрысков династии Ливингстон-Трэмейн. Но он не мог поступить иначе, это было бы недостойно мужчины. Все, чего он хотел, — оградить свою личную жизнь от вмешательства сестры.
— Может быть, я и американка, Дэн Варвик, — негодующе сказала Луиза. — Но в этом я разбираюсь лучше тебя. Женщины преодолевают трудности наравне с мужчинами с самого основания колонии.
— В Нолларборской пустыне нет женщин.
Глаза Луизы превратились в узенькие щелочки.
— Там живут женщины аборигенов. Они — Хранительницы Грез для следующего поколения белых женщин, и твоя дочь будет первой из них, Дэн Варвик!
Глава 19
Луиза тщательно подбирала слова для ответа. Она очень хорошо относилась к Энни, которая открыла перед ней новый мир бизнеса и политики, прежде закрытый для нее. Кроме того, она была благодарна за дружбу, которую та ей предложила. С другой стороны, Дэн был всем для Луизы. Смерть отца тяжело ударила по ней. К тому же, несмотря что Дэн весьма скептически относился к избирательному праву для женщин, он искренне радовался за Луизу и восхищался ею, когда закон был принят.
Но преследуя собственные цели, она пыталась добиться большей свободы для себя. Она уже больше не боялась ответственности, но все еще была покорна и смиренна. И когда все препоны были устранены, они с Дэном достигли совершенно новой ступени в брачном союзе и в любви.
Она почувствовала, как при воспоминании о прошлой ночи краска заливает ее лицо. Ее раскованность в сексе изумляла не только ее саму, но и мужа. Это приносило огромную радость обоим, особенно вчерашней ночью, когда она взяла на себя инициативу, прикасаясь и нежно массируя его член. Стон мужа перешел в короткий крик, когда она, наклонив голову, обхватила его член губами. Она знала, что поразила его своим сдавленным, столь не свойственным ей смехом и страстным шепотом. — Я слишком долго была пассивной, муж мой, теперь моя очередь.
Луиза снова попыталась сосредоточиться на мыслях о дочери и ободряюще пожала ей руку — Какие бы ни были отношения между Энни и твоим отцом, пусть они останутся только между ними.
В свои неполные четырнадцать Шевонна выглядела вполне сформировавшейся девушкой. Детская припухлость куда-то исчезла, оставив великолепно вылепленное лицо. Ослепительно блестевшие голубые глаза были оттенены длинными темными ресницами, черные брови резко контрастировали с золотистыми пышными вьющимися волосами. Сегодня она оставила их свободными, собрав в пучки только по бокам и заколов сверху букетиком полевых цветов.
Несколько лет назад Шевонна любила носить коротенькие платьица, выражая таким образом свой протест против мира взрослых. Сегодня на ней было платье в голубую клетку, отделанное кружевами, ярусами нашитыми на подоле. От вида такой невинной красоты у Луизы перехватило дыхание. Ведь она сама была немногим старше дочери, когда влюбилась в Дэна.
Марш женщин проходил по Циркуляр-Квэй, где когда-то большая морская стачка переросла в бойню, укрепившую и без того сильные позиции Союза рабочих и Лейбористской партии ее мужа.
Луиза надеялась, что их выступление пройдет мирно, и марш послужит достижению желаемой цели: дать женщинам легальное право на контрацепцию.
Энни ждала их у своего двухколесного кэба. Луиза вдруг осознала, что Энни и в самом деле очень застенчива. И очень проста с ними, несмотря, что для других она казалась гордой и неприступной. Энни и Райан Шеридан теперь открыто жили вместе, подчеркнуто игнорируя общественное мнение.
Энни улыбнулась Луизе тепло и приветливо. — Я беспокоилась, что зрители, запрудившие улицы, вас задержат. Привет, Шевонна, какой очаровательной ты стала, разве нет, Брендон?
Луиза узнала сына Энни сразу, хотя прошло уже более года, как она в последний раз видела его. Он выглядел, скорее, как молодой мужчина, несмотря на то, что ему было… сколько лет? Шестнадцать? Его тонкое и нескладное высокое тело обещало в будущем стать сильным и стройным. Тонкий розовый рубец, протянувшийся через щеку, даже украшал молодого человека.
Луиза вспомнила, что он помог найти ее дочь в день бойни, хотя Дэн почти ничего не рассказывал ей о случившемся в этот день. Брендон церемонно поклонился и улыбнулся.
— Рад видеть вас, миссис Варвик. — И повернул свои каре-зеленые глаза к Шевонне. — Ты помнишь меня?
— Да, мой рыцарь без коня.
Луиза ожидала девичьей шутки. Поведение дочери иногда огорчало ее. Что-то в улыбке Брендона задевало тайную струнку в ее сердце. Это и радовало, и беспокоило ее.
Только открытие золота в Западной Австралии в 1893 году сумело бы удержать экономику на плаву. «НСУ Трэйдерс» — почти государство в государстве — тем не менее успешно вела свой корабль мимо мелей и подводных рифов бурного моря бизнеса.
Дэн тоже пытался вести «Филлипс Энтерпрайсиз» через неспокойное море бизнеса.
Большинство же австралийцев очень сильно пострадало. Не хватало рабочих мест. Цена на шерсть упала. Банки и предприятия сокращали капиталовложения. Это, в свою очередь, выбивало почву из-под ног Союза рабочих.
Казалось, по всему Сиднею вытянулись очереди ожидающих какой-либо работы. Женщины и дети просили милостыню на улицах, грабители стали обычным явлением: отчаявшись найти хоть какую-нибудь работу, мужчины выходили на «большую дорогу».
Дэн последние несколько ночей напряженно думал, пытаясь найти хоть какое-то решение, которое облегчило бы участь бездомных и голодных. Одной из его задумок была Трансавстралийская железная дорога, инвестировать строительство которой он уговаривал еще своего тестя. Уолтер неохотно уделял внимание этому проекту, и как результат железная дорога была построена лишь наполовину, замерев у Порт-Аугуста, на границе с одним из самых пустынных районов мира — Нолларборской пустыней.
Дорога должна была протянуться на сотни миль через опаленную солнцем пустыню, красные песчаные дюны, покрытые солончаковыми зарослями кустарника, сквозь саванну с высохшими акациями. Декабрьское солнце прогревало воздух до ста градусов (по Фаренгейту.). Такие названия, как, например, озеро Разочарования, вполне подходили для описания этой бесплодной страны грубых скал и высохших озер.
Здесь, подумал Дэн, и кроется возможность дать безработным людям работу. Если его план удастся, то железная дорога понемногу протянется и через Нолларборскую пустыню. Все необходимое для жизни на время работ туда можно доставлять на верблюдах.
«Безумный план», — откликнулась «Сидней Пост», но Райан поддержал идею в «Сидней Диспэтч». Так же поступила и Луиза, вдобавок еще пытаясь уговорить Дэна дать работу на строительстве Трансавстралийской магистрали и женщинам.
Дэн едва удержался от насмешки. Он был доволен, что жена активно участвовала в борьбе за права женщин в то время, как американки только еще рассуждали об этом вопросе. Он погладил жену по голове, где сквозь золотистые локоны уже изредка пробивались серебряные пряди.
— Луиза, любовь моя, зной Нолларборской пустыни выдержат только настоящие мужчины, а о женщинах тут и говорить нечего.
— Ба! — рассердившись, она поправила рукой прическу.
Луиза до конца не понимала, какой соблазнительной она выглядела в его глазах с голой грудью, торчавшей из-под сползшего одеяла. Иногда Дэн спрашивал себя, а правильно ли поступил, рассказав жене о своем происхождении? Обнаружив тем самым, что является одним из отпрысков династии Ливингстон-Трэмейн. Но он не мог поступить иначе, это было бы недостойно мужчины. Все, чего он хотел, — оградить свою личную жизнь от вмешательства сестры.
— Может быть, я и американка, Дэн Варвик, — негодующе сказала Луиза. — Но в этом я разбираюсь лучше тебя. Женщины преодолевают трудности наравне с мужчинами с самого основания колонии.
— В Нолларборской пустыне нет женщин.
Глаза Луизы превратились в узенькие щелочки.
— Там живут женщины аборигенов. Они — Хранительницы Грез для следующего поколения белых женщин, и твоя дочь будет первой из них, Дэн Варвик!
Глава 19
1898
Единственным отрадным явлением среди всеобщего финансового кризиса был рост национального самосознания у рабочих и предпринимателей. Своеобразный национальный подъем, не преследовавший однако свержение Британского владычества на континенте. Скорее, он способствовал укреплению позиций Австралии на Филиппинах, где шла война между Испанией и Соединенными Штатами.
Читая об этом в «Сидней Диспэтч», Шевонна была захвачена героикой театра военных действий. Хотя ей еще не исполнилось и шестнадцати, девушка уже проявляла унаследованные от матери силу воли, упорство и независимость натуры. Под влиянием разговоров старшего поколения патриотизм в ее душе вырос до великой и привлекательной идеи.
Поэтому, когда отца выбрали на собрание политических лидеров, самое представительное из всех когда-либо проводившихся в Австралии, Шевонна постаралась приложить все усилия, чтобы сопровождать родителей в поездке в Аделаиду. Из-за соперничества между собой Сиднея и Мельбурна самой подходящей для такого случая оказалась Аделаида, как нейтральная территория.
В Аделаиде вместе с Райаном Шериданом и представителями других колоний Дэниел должен был заняться разработкой проекта федеральной конституции.
— Мы хотим утвердить Австралию как отдельную независимую страну с объединенным правительством, — объяснял Дэн дочери. — Наши колонии станут штатами, которые сохранят за собой большую часть своих прав.
Шевонна вместе с родителями и верной Минни путешествовали по собранному участку Трансавстралийской магистрали. После первого утомительного дня путешествия девушка привыкла к размеренному стуку колес и к саже от паровозного дыма, залетающей в открытые окна и оседавшей на шелковых занавесках.
Март выдался на редкость жарким и влажным. Из своего обитого тиковыми панелями купе Шевонна с любопытством смотрела на проплывающий за окном пейзаж. Величественные горные цепи и пустынные равнины, стаи эму и стада кенгуру с детенышами в сумках привлекали внимание не только городской девочки, какой была Шевонна.
Время от времени темные силуэты аборигенов, пересекающих равнину пешком, оживляли картину за окном поезда. Шевонна вспомнила свои странные мечты многолетней давности, когда она убежала с «Элиссы». Мечты об аборигенах и аборигенском духе Радуге-Змее. В то время она так мало знала о верованиях туземцев, и еще меньше об Алмуди. Только значительно позже девочка прочитала о том, что такой дух и вправду существовал в эпосе аборигенов. Эти мечты постоянно были с ней, успокаивая и даруя ощущение неуязвимости от дурных вещей, которые могли бы произойти.
Когда поезд остановился, чтобы набрать воды, встревожив кукабурр, возмущенно перекликавшихся на разные голоса и всячески передразнивавших друг друга, девочка была в восхищении.
Шевонна обрадовалась еще больше, когда встретила в узком коридоре Брендона Трэмейна, идя вместе с матерью в вагон-ресторан. Она остановилась, приоткрыв рот от неожиданности, и уставилась на восемнадцатилетнего юношу. Рослый, сильный, он, должно быть, весил не меньше тринадцати стоунов (англ, мера веса: 1 стоун==6, 33 кг .).
Широким плечам юноши было явно тесно в летнем сюртуке из саржи, в который он был одет. Накрахмаленная рубашка со стоячим воротничком казалась очень жаркой. Волосы были зачесаны на одну сторону по последней моде, но чуть-чуть длиннее. Такой стиль в манере Теннисона с некоторым осуждением назывался «Поэт».
Ее мать была более собрана, чем она. — Брендон Трэмейн, не так ли?
Взгляд его зеленых глаз оторвался, наконец, от Шевонны и остановился на ее матери.
— Да, мэм, это я.
— Твоя мать вместе с тобой?
— Моя мать сервирует стол для обеда в своем вагоне, а вы направляетесь в вагон-ресторан?
— Да, мы идем туда, — встряла Шевонна, игнорируя удивленное выражение лица своей матери. — Не хочешь ли проводить нас? — Она жалела, что не надела более удобного дорожного костюма и из-за жары чувствовала себя весьма неуютно в светло-желтом платье с длинными рукавами и кружевной оторочкой. — Или ты просто хотел почитать в вагоне-ресторане? — спросила она, кивая на сложенные газеты, которые он держал подмышкой.
Брендон внимательно посмотрел на нее, и Шевонна вдруг почувствовала необъяснимую робость.
— Ну, они, скорее, для того, чтобы просто удобно посидеть. Я присоединюсь к вам попозже, если вы не будете против, миссис Варвик.
— Конечно, а почему бы тебе не пригласить и свою мать?
Он засунул палец под тесный воротничок:
— Она с другом.
Шевонна догадалась, о ком идет речь. Все в Сиднее знали, что издатель «Сидней Диспэтч» живет вместе с Энни Трэмейн. Как делегат, едущий на конференцию, Райан несомненно должен был находиться в поезде, что объясняло присутствие Энни Трэмейн и ее сына.
Невзирая на общественное мнение, Шевонна искренне симпатизировала матери Брендона. Та была настоящей. Без претензий. Говорила то, что думала, вместо того, что было правильно.
Это иногда очень смешило Шевонну, ее смех нарушал спокойствие, этикет и заставлял мать хмурить брови. Но несколько раз Шевонна заметила, что Луиза и сама пытается подавить смех, если только она правильно судила о выражении ее всегда деликатно сложенного рта.
В вагоне-ресторане как раз подавали ранний чай. Три пары и несколько одиноких мужчин попивали чаи, разговаривали или читали. Официант в черном сюртуке проводил Шевонну и Луизу к столику с медной лампой под розовым абажуром.
Шевонна сняла перчатки с дырочками и удивилась дрожанию рук. Неужели Брендон Трэмейн произвел на нее такое впечатление? Вспоминая их предыдущие встречи, она думала, что раньше испытывала только тихую радость при его присутствии, но такого волнения — никогда.
Когда Брендон подошел к столу, официант подавал чай к сдобные пышки. Брендон сел напротив Шевонны и ее матери.
— Вы остановитесь в самой Аделаиде или рядом, в Бэй?
— В Бэй. Сливки?
— Нет, спасибо, — ответил он. Луиза взяла чайник и разлила чай по чашкам, не пролив ни капли, несмотря на качку движущегося вагона. Она улыбнулась.
— Мистер Варвик хотел бы остаться в городе ради удобства, но я пригрозила устроить ему женский марш у здания Парламента, если он останется в старом душном отеле «Плаца».
Брендон усмехнулся. — Моя мать отреагировала точно так же.
Шевонна подняла свою чашку. Чай грозил расплескаться, и виной тому была отнюдь не вибрации вагона…
— Мы поселимся в отеле МакФарлана.
— А мы заказали комнаты в «Старой Гевее». Но, возможно, мы переедем в другой отель.
Луиза сменила тему беседы. Она заговорила о попытке колоний объединиться в федерацию, но Шевонна почти не слушала. Ее внимание теперь полностью переключилось на Брендона, ставшего вполне взрослым мужчиной. Вежливый, хорошо воспитанный молодой человек. На верхней губе легла тень от пробивающихся усов. Бреется ли он, как ее отец? Странно, но даже зная о том, что Дэн не настоящий ее отец, она никогда не думала о нем иначе, чем об отце.
— Так же, как и попытки рабочих защитить себя от конкуренции со стороны иностранцев .. — говорил Брендон.
Глаза Шевонны следили за его губами, длинными, хорошо очерченными, произносившими слова; как это, должно быть, приятно поцеловать их! Целоваться с Брендоном Трэмейном. До сегодняшнего дня Шевонна не испытывала интереса к сексу. Она была слишком занята учебой и захвачена растущим интересом к политике, которой так много внимания уделяли ее родители.
После чая Брендон проводил их с матерью до вагона. Поезд внезапно дернулся, Шевонна качнулась назад, и Брендон, быстро вытянув руку, поддержал ее, чтобы она не ткнулась головой в оконную раму. Газеты рассыпались по полу. Стоя над ним, пока он собирал газеты, Шевонна ощутила, как вдруг тесно стало ее груди, и заметила огонек в его глазах, правда, тут же погасший, как только она попыталась поймать его взгляд.
Когда же она увидела свое отраженное в оконном стекле разгоряченное лицо, то поняла: в его глазах пылало точно такое же жгучее томление, как и ее собственное.
После Брокен-Хилл поезд взобрался на горный перевал. Величественные скалы отвесными стенами вставали по обеим сторонам пути. Разноцветные утесы изобиловали наскальной росписью аборигенов. Гранитные пики, беспорядочные каменные россыпи, причудливо выветренные каменные ущелья проплывали мимо вагонных окон.
Шевонна из всего этого великолепия увидела немногое. Только одна мысль занимала ее во все оставшееся время пути: Брендон Трэмейн. Он стал настоящим мужчиной за то лето, проведенное во Времени Грез, как рассказывала ей мать. Теперь он учился вести дела.
Шевонна спрашивала себя: почему именно Брендон оказывал на нее такое сильное влияние, когда она могла бы выбрать любого из сиднейских молодых людей — каждый из них с радостью составил бы компанию дочери популярного политика и богатого, с хорошей репутацией сиднейского бизнесмена Дэна Варвика.
Наконец поезд прошел через утопающую в зелени Бароссу-Валлей с ее изобильными виноградниками и приблизился к Аделаиде, городу, все здания которого были сложены из песчаника, что придавало ему довольно однообразную, но не утомительную окраску.
Шевонна надеялась увидеть Брендона снова, но среди суетящихся пассажиров, политиков и членов их семей, гурьбой высаживающихся из дышущего паром поезда, не смогла его разглядеть. Вполне возможно, что у матери Брендона и мистера Шеридана были какие-то неотложные дела в городе, и они поспешили выйти в числе первых.
От вокзала Аделаиды Шевонна, родители и Минни добрались до близлежащего прибрежного курорта Холдфэст-Бэй, который иногда еще называли Гленай, — конным трамваем. Именно здесь более шестидесяти лет назад высадились первые колонисты Южной Австралии.
Отель «МакФарлан» представлял собой причудливое здание с орнаментом из кружевного чугунного литья. Отец заказал лишь две комнаты, одну из них заняли Шевонна и Минни. Комната была оклеена обоями в красную и белую полоску, на стене висела аляповатая картина в тех же тонах. Минни была в восторге:
— О, мэм, какая чудесная комната!
Луиза содрогнулась от безвкусного интерьера, но, в свою очередь восхитилась балконом с витой чугунной решеткой и выходящим на Южный Океан.
Балкон восхитил и Шевонну. Она недавно прочла «Ромео и Джульетту», и ее романтическое воображение быстро нарисовало сцену с балконом. Она знала, что гораздо старше Джульетты, бездумно и страстно влюбившейся в Ромео.
Вечер еще только начинался, и мать захотела прогуляться по молу. Отец готовился к завтрашнему дню. — Завтра я буду занят, а вы с Шевонной на целый день будете предоставлены сами себе.
— Завтра, сэр, — сказала мать, держа отца за усы обеими руками и повернув его голову к себе, — я буду наблюдать за совещанием представителей. Это исторический момент, о котором я непременно хочу рассказать своим внукам.
Шевонна тоже собиралась присутствовать на конференции. Она считала себя серьезной девушкой в отличие от своих подружек-сверстниц, которых по большей части интересовали мальчики. И, справедливости ради, следует заметить, что Шевонна разбиралась в политике получше иных взрослых. Она знала, что на конференции будет идти борьба не только и не столько между парламентами отдельных колоний, выступающих против прерогативы общего бюджета, сколько между лейбористской партией и «чертовыми буржуями-толстосумами, как эта Трэмейн», как неоднократно замечал ее отец.
Но встретив Брендона в коридоре поезда, она поняла, что ее уже больше не волнует, что будет происходить на конференции или что говорил отец о Трэмейнах.
То, что могло бы вызвать ее любопытство двадцать четыре часа назад — неуклюжие движения старого морского льва, ковылявшего по песку Холдфэст-Бэй — теперь оставляло девушку совершенно равнодушной. Ее желтый зонтик с кружевной каймой по краю то стучал по ноге, то вертелся, то чертил на песке замысловатые узоры, показывая явное нетерпение хозяйки.
Родители, конечно же, заметили ее совершенное безразличие и были в некотором замешательстве.
Следующие двадцать четыре часа прошли для Шевонны в томительном ожидании, которое, все-таки, было вознаграждено. В состоянии оцепенения она одевалась, готовясь к поездке в Аделаиду на конференцию. Она надела юбку с кокеткой и довольно открытую блузку, которую мать осудила.
— Это мода Новых Женщин, — попыталась оправдаться Шевонна.
Для успокоения совести и более скромного вида Луиза велела надеть дочери перламутрово-серые замшевые перчатки и маленькую шапочку-таблетку с букетиком искусственных цветов поверх закрученных спиралью на затылке пышных волос.
— Может быть, мы и Новые Женщины, но всегда должны вести себя, как подобает леди.
Дэн Варвик уехал в Аделаиду ранним трамваем, чтобы присутствовать на открытии конференции. Луиза и Шевонна должны были приехать чуть позже. Когда они прибыли в Аделаиду, Шевонна увидела, что каменные здания этого города выстроены в стиле Ренессанса XVI века, и это ей очень понравилось. Настроение и вовсе улучшилось, когда они вошли в здание Парламента на Северной Террасе, и девушка среди зрителей увидела на галерее Брендона.
Внимательно наблюдая за происходящим, он наклонился вперед, подперев подбородок кулаком. За время, проведенное во Времени Грез, его кожа приобрела темно-коричневый цвет, только шрам, полученный им при известных обстоятельствах, когда он спасал Шевонну, выделялся на лице. Длинные волосы и гладко выбритое лицо, столь контрастирующее с пышными усами ее отца, поразили воображение девушки.
По опыту она знала, что Брендон далеко не робкого десятка. Да и привлекательная внешность юноши заставляла неотрывно смотреть на него. Кроме того, у него были интересы взрослого мужчины, как и Шевонна, он тоже увлекался политикой. Увлечение политикой досталось ему в наследство от матери, так же, как «НСУ Трэйдерс» и необъятные владения Трэмейн.
Их окликнула Энни и пригласила присоединиться. Когда Шевонна заняла свободное кресло рядом с Брендоном, тот посмотрел на нее. Его озабоченное лицо вдруг просветлело, и в следующее мгновение их глаза встретились. Его взгляд, полный сердечной теплоты и нежности, так потряс девушку, что она растерялась.
Однако годы обучения этикету не прошли для нее даром, и она сумела выдавить из себя улыбку.
— Ну, и как проходят дебаты? Брендон состроил гримасу.
— Вяло. Те, кто выступает за штаты, спорят с теми, кто стоит за единое федеральное правительство. Наконец-то делегаты сошлись во мнениях по поводу наименования новой федерации — Австралийский Союз.
Шевонна склонила голову набок и посмаковала название:
— Австралийский Союз. Мне это нравится. Ни одна из колоний не будет чувствовать себя оскорбленной.
— Теперь они будут называться штатами. К удовольствию Мельбурна столица будет временно размещаться там до тех пор, пока не построят новую где-нибудь между ним и Сиднеем.
Она кивнула и присмотрелась к делегатам на первом этаже. Среди них заметила отца. Но все мысли были по-прежнему заняты молодым человеком, который сидел рядом. Наконец объявили перерыв, и Брендон предложил своей матери выбраться наружу.
Взгляд Энни Трэмейн задержался на юной паре. Энни выглядела необычайно привлекательно в попугайно-зеленом льняном блэйзере, который подчеркивал и удачно оттенял ее темно-каштановые волосы. Она поправила накрахмаленный стоячий воротничок блузки. — Да, пожалуй, лучше отсюда выйти. Здесь жарко, как в турецких банях.
Вчетвером они вышли наружу и стали у портала. Словоохотливая дородная женщина остановилась рядом с Энни и Луизой, чтобы обсудить решения федерального парламента, касающиеся отчислений в общий бюджет. — И какая же часть доходов будет оставлена в распоряжение колониальных парламентов, я вас спрашиваю?
Шевонна прислонилась к одной из коринфских колонн и вяло обмахивалась шляпкой. Ненамного лучше. Испарина выступила у нее на лице, и пот заструился по спине и меж грудей. Флаг конференции судорожно трепыхался на мачте.
Брендон оперся рукой на мраморную колонну рядом с головой девушки. В другой руке он держал замшевые перчатки и соломенную шляпу, которую знатоки моды окрестили, как элемент одежды «Деклассированного типа». Еще год назад попытка надеть себе на голову что-либо иное, кроме высокого шелкового цилиндра, была бы воспринята чуть ли не как социальное преступление. «Ветер с моря принес бы облегчение».
— Мы вчера прогуливались по молу, и я с большим удовольствием оказалась бы там сейчас.
Глаза Брендона блеснули.
— Ты каталась когда-нибудь на велосипеде? Там, на пляже, его можно взять напрокат.
— Мне всегда хотелось попробовать. Мама клянется, что она уговорит отца купить нам велосипед для двоих, тандем.
Брендон посмотрел на матерей, стоявших в стороне. — Как ты думаешь, позволит ли твоя мать, чтобы я научил тебя кататься на велосипеде?
Мать, наверное, нет, а уж отец в любом случае никогда бы не разрешил. Но вместо того, чтобы ответить честно, она сказала:
— Я, наверное, смогу встретиться с тобой завтра на пляже у лодочной станции.
Остаток дня ее грызло ощущение вины.
— Я не солгала, — говорила она себе. Она чувствовала себя ужасно, когда на следующее утро мать готовилась поехать в парламентский дворец и упрашивала ее поехать вместе. — Там очень жарко и душно внутри, а я так устала после поездки. Что, если я не поеду, мама?
Мать наклонилась и озабоченно поцеловала Шевонну в лоб. — Температуры у тебя, по-моему, нет, но путешествие и вправду было тяжелым. — И начала снимать перчатки.
Шевонна запаниковала:
— Ты собираешься остаться со мной?
Луиза изумленно посмотрела на нее.
Единственным отрадным явлением среди всеобщего финансового кризиса был рост национального самосознания у рабочих и предпринимателей. Своеобразный национальный подъем, не преследовавший однако свержение Британского владычества на континенте. Скорее, он способствовал укреплению позиций Австралии на Филиппинах, где шла война между Испанией и Соединенными Штатами.
Читая об этом в «Сидней Диспэтч», Шевонна была захвачена героикой театра военных действий. Хотя ей еще не исполнилось и шестнадцати, девушка уже проявляла унаследованные от матери силу воли, упорство и независимость натуры. Под влиянием разговоров старшего поколения патриотизм в ее душе вырос до великой и привлекательной идеи.
Поэтому, когда отца выбрали на собрание политических лидеров, самое представительное из всех когда-либо проводившихся в Австралии, Шевонна постаралась приложить все усилия, чтобы сопровождать родителей в поездке в Аделаиду. Из-за соперничества между собой Сиднея и Мельбурна самой подходящей для такого случая оказалась Аделаида, как нейтральная территория.
В Аделаиде вместе с Райаном Шериданом и представителями других колоний Дэниел должен был заняться разработкой проекта федеральной конституции.
— Мы хотим утвердить Австралию как отдельную независимую страну с объединенным правительством, — объяснял Дэн дочери. — Наши колонии станут штатами, которые сохранят за собой большую часть своих прав.
Шевонна вместе с родителями и верной Минни путешествовали по собранному участку Трансавстралийской магистрали. После первого утомительного дня путешествия девушка привыкла к размеренному стуку колес и к саже от паровозного дыма, залетающей в открытые окна и оседавшей на шелковых занавесках.
Март выдался на редкость жарким и влажным. Из своего обитого тиковыми панелями купе Шевонна с любопытством смотрела на проплывающий за окном пейзаж. Величественные горные цепи и пустынные равнины, стаи эму и стада кенгуру с детенышами в сумках привлекали внимание не только городской девочки, какой была Шевонна.
Время от времени темные силуэты аборигенов, пересекающих равнину пешком, оживляли картину за окном поезда. Шевонна вспомнила свои странные мечты многолетней давности, когда она убежала с «Элиссы». Мечты об аборигенах и аборигенском духе Радуге-Змее. В то время она так мало знала о верованиях туземцев, и еще меньше об Алмуди. Только значительно позже девочка прочитала о том, что такой дух и вправду существовал в эпосе аборигенов. Эти мечты постоянно были с ней, успокаивая и даруя ощущение неуязвимости от дурных вещей, которые могли бы произойти.
Когда поезд остановился, чтобы набрать воды, встревожив кукабурр, возмущенно перекликавшихся на разные голоса и всячески передразнивавших друг друга, девочка была в восхищении.
Шевонна обрадовалась еще больше, когда встретила в узком коридоре Брендона Трэмейна, идя вместе с матерью в вагон-ресторан. Она остановилась, приоткрыв рот от неожиданности, и уставилась на восемнадцатилетнего юношу. Рослый, сильный, он, должно быть, весил не меньше тринадцати стоунов (англ, мера веса: 1 стоун==6, 33 кг .).
Широким плечам юноши было явно тесно в летнем сюртуке из саржи, в который он был одет. Накрахмаленная рубашка со стоячим воротничком казалась очень жаркой. Волосы были зачесаны на одну сторону по последней моде, но чуть-чуть длиннее. Такой стиль в манере Теннисона с некоторым осуждением назывался «Поэт».
Ее мать была более собрана, чем она. — Брендон Трэмейн, не так ли?
Взгляд его зеленых глаз оторвался, наконец, от Шевонны и остановился на ее матери.
— Да, мэм, это я.
— Твоя мать вместе с тобой?
— Моя мать сервирует стол для обеда в своем вагоне, а вы направляетесь в вагон-ресторан?
— Да, мы идем туда, — встряла Шевонна, игнорируя удивленное выражение лица своей матери. — Не хочешь ли проводить нас? — Она жалела, что не надела более удобного дорожного костюма и из-за жары чувствовала себя весьма неуютно в светло-желтом платье с длинными рукавами и кружевной оторочкой. — Или ты просто хотел почитать в вагоне-ресторане? — спросила она, кивая на сложенные газеты, которые он держал подмышкой.
Брендон внимательно посмотрел на нее, и Шевонна вдруг почувствовала необъяснимую робость.
— Ну, они, скорее, для того, чтобы просто удобно посидеть. Я присоединюсь к вам попозже, если вы не будете против, миссис Варвик.
— Конечно, а почему бы тебе не пригласить и свою мать?
Он засунул палец под тесный воротничок:
— Она с другом.
Шевонна догадалась, о ком идет речь. Все в Сиднее знали, что издатель «Сидней Диспэтч» живет вместе с Энни Трэмейн. Как делегат, едущий на конференцию, Райан несомненно должен был находиться в поезде, что объясняло присутствие Энни Трэмейн и ее сына.
Невзирая на общественное мнение, Шевонна искренне симпатизировала матери Брендона. Та была настоящей. Без претензий. Говорила то, что думала, вместо того, что было правильно.
Это иногда очень смешило Шевонну, ее смех нарушал спокойствие, этикет и заставлял мать хмурить брови. Но несколько раз Шевонна заметила, что Луиза и сама пытается подавить смех, если только она правильно судила о выражении ее всегда деликатно сложенного рта.
В вагоне-ресторане как раз подавали ранний чай. Три пары и несколько одиноких мужчин попивали чаи, разговаривали или читали. Официант в черном сюртуке проводил Шевонну и Луизу к столику с медной лампой под розовым абажуром.
Шевонна сняла перчатки с дырочками и удивилась дрожанию рук. Неужели Брендон Трэмейн произвел на нее такое впечатление? Вспоминая их предыдущие встречи, она думала, что раньше испытывала только тихую радость при его присутствии, но такого волнения — никогда.
Когда Брендон подошел к столу, официант подавал чай к сдобные пышки. Брендон сел напротив Шевонны и ее матери.
— Вы остановитесь в самой Аделаиде или рядом, в Бэй?
— В Бэй. Сливки?
— Нет, спасибо, — ответил он. Луиза взяла чайник и разлила чай по чашкам, не пролив ни капли, несмотря на качку движущегося вагона. Она улыбнулась.
— Мистер Варвик хотел бы остаться в городе ради удобства, но я пригрозила устроить ему женский марш у здания Парламента, если он останется в старом душном отеле «Плаца».
Брендон усмехнулся. — Моя мать отреагировала точно так же.
Шевонна подняла свою чашку. Чай грозил расплескаться, и виной тому была отнюдь не вибрации вагона…
— Мы поселимся в отеле МакФарлана.
— А мы заказали комнаты в «Старой Гевее». Но, возможно, мы переедем в другой отель.
Луиза сменила тему беседы. Она заговорила о попытке колоний объединиться в федерацию, но Шевонна почти не слушала. Ее внимание теперь полностью переключилось на Брендона, ставшего вполне взрослым мужчиной. Вежливый, хорошо воспитанный молодой человек. На верхней губе легла тень от пробивающихся усов. Бреется ли он, как ее отец? Странно, но даже зная о том, что Дэн не настоящий ее отец, она никогда не думала о нем иначе, чем об отце.
— Так же, как и попытки рабочих защитить себя от конкуренции со стороны иностранцев .. — говорил Брендон.
Глаза Шевонны следили за его губами, длинными, хорошо очерченными, произносившими слова; как это, должно быть, приятно поцеловать их! Целоваться с Брендоном Трэмейном. До сегодняшнего дня Шевонна не испытывала интереса к сексу. Она была слишком занята учебой и захвачена растущим интересом к политике, которой так много внимания уделяли ее родители.
После чая Брендон проводил их с матерью до вагона. Поезд внезапно дернулся, Шевонна качнулась назад, и Брендон, быстро вытянув руку, поддержал ее, чтобы она не ткнулась головой в оконную раму. Газеты рассыпались по полу. Стоя над ним, пока он собирал газеты, Шевонна ощутила, как вдруг тесно стало ее груди, и заметила огонек в его глазах, правда, тут же погасший, как только она попыталась поймать его взгляд.
Когда же она увидела свое отраженное в оконном стекле разгоряченное лицо, то поняла: в его глазах пылало точно такое же жгучее томление, как и ее собственное.
После Брокен-Хилл поезд взобрался на горный перевал. Величественные скалы отвесными стенами вставали по обеим сторонам пути. Разноцветные утесы изобиловали наскальной росписью аборигенов. Гранитные пики, беспорядочные каменные россыпи, причудливо выветренные каменные ущелья проплывали мимо вагонных окон.
Шевонна из всего этого великолепия увидела немногое. Только одна мысль занимала ее во все оставшееся время пути: Брендон Трэмейн. Он стал настоящим мужчиной за то лето, проведенное во Времени Грез, как рассказывала ей мать. Теперь он учился вести дела.
Шевонна спрашивала себя: почему именно Брендон оказывал на нее такое сильное влияние, когда она могла бы выбрать любого из сиднейских молодых людей — каждый из них с радостью составил бы компанию дочери популярного политика и богатого, с хорошей репутацией сиднейского бизнесмена Дэна Варвика.
Наконец поезд прошел через утопающую в зелени Бароссу-Валлей с ее изобильными виноградниками и приблизился к Аделаиде, городу, все здания которого были сложены из песчаника, что придавало ему довольно однообразную, но не утомительную окраску.
Шевонна надеялась увидеть Брендона снова, но среди суетящихся пассажиров, политиков и членов их семей, гурьбой высаживающихся из дышущего паром поезда, не смогла его разглядеть. Вполне возможно, что у матери Брендона и мистера Шеридана были какие-то неотложные дела в городе, и они поспешили выйти в числе первых.
От вокзала Аделаиды Шевонна, родители и Минни добрались до близлежащего прибрежного курорта Холдфэст-Бэй, который иногда еще называли Гленай, — конным трамваем. Именно здесь более шестидесяти лет назад высадились первые колонисты Южной Австралии.
Отель «МакФарлан» представлял собой причудливое здание с орнаментом из кружевного чугунного литья. Отец заказал лишь две комнаты, одну из них заняли Шевонна и Минни. Комната была оклеена обоями в красную и белую полоску, на стене висела аляповатая картина в тех же тонах. Минни была в восторге:
— О, мэм, какая чудесная комната!
Луиза содрогнулась от безвкусного интерьера, но, в свою очередь восхитилась балконом с витой чугунной решеткой и выходящим на Южный Океан.
Балкон восхитил и Шевонну. Она недавно прочла «Ромео и Джульетту», и ее романтическое воображение быстро нарисовало сцену с балконом. Она знала, что гораздо старше Джульетты, бездумно и страстно влюбившейся в Ромео.
Вечер еще только начинался, и мать захотела прогуляться по молу. Отец готовился к завтрашнему дню. — Завтра я буду занят, а вы с Шевонной на целый день будете предоставлены сами себе.
— Завтра, сэр, — сказала мать, держа отца за усы обеими руками и повернув его голову к себе, — я буду наблюдать за совещанием представителей. Это исторический момент, о котором я непременно хочу рассказать своим внукам.
Шевонна тоже собиралась присутствовать на конференции. Она считала себя серьезной девушкой в отличие от своих подружек-сверстниц, которых по большей части интересовали мальчики. И, справедливости ради, следует заметить, что Шевонна разбиралась в политике получше иных взрослых. Она знала, что на конференции будет идти борьба не только и не столько между парламентами отдельных колоний, выступающих против прерогативы общего бюджета, сколько между лейбористской партией и «чертовыми буржуями-толстосумами, как эта Трэмейн», как неоднократно замечал ее отец.
Но встретив Брендона в коридоре поезда, она поняла, что ее уже больше не волнует, что будет происходить на конференции или что говорил отец о Трэмейнах.
То, что могло бы вызвать ее любопытство двадцать четыре часа назад — неуклюжие движения старого морского льва, ковылявшего по песку Холдфэст-Бэй — теперь оставляло девушку совершенно равнодушной. Ее желтый зонтик с кружевной каймой по краю то стучал по ноге, то вертелся, то чертил на песке замысловатые узоры, показывая явное нетерпение хозяйки.
Родители, конечно же, заметили ее совершенное безразличие и были в некотором замешательстве.
Следующие двадцать четыре часа прошли для Шевонны в томительном ожидании, которое, все-таки, было вознаграждено. В состоянии оцепенения она одевалась, готовясь к поездке в Аделаиду на конференцию. Она надела юбку с кокеткой и довольно открытую блузку, которую мать осудила.
— Это мода Новых Женщин, — попыталась оправдаться Шевонна.
Для успокоения совести и более скромного вида Луиза велела надеть дочери перламутрово-серые замшевые перчатки и маленькую шапочку-таблетку с букетиком искусственных цветов поверх закрученных спиралью на затылке пышных волос.
— Может быть, мы и Новые Женщины, но всегда должны вести себя, как подобает леди.
Дэн Варвик уехал в Аделаиду ранним трамваем, чтобы присутствовать на открытии конференции. Луиза и Шевонна должны были приехать чуть позже. Когда они прибыли в Аделаиду, Шевонна увидела, что каменные здания этого города выстроены в стиле Ренессанса XVI века, и это ей очень понравилось. Настроение и вовсе улучшилось, когда они вошли в здание Парламента на Северной Террасе, и девушка среди зрителей увидела на галерее Брендона.
Внимательно наблюдая за происходящим, он наклонился вперед, подперев подбородок кулаком. За время, проведенное во Времени Грез, его кожа приобрела темно-коричневый цвет, только шрам, полученный им при известных обстоятельствах, когда он спасал Шевонну, выделялся на лице. Длинные волосы и гладко выбритое лицо, столь контрастирующее с пышными усами ее отца, поразили воображение девушки.
По опыту она знала, что Брендон далеко не робкого десятка. Да и привлекательная внешность юноши заставляла неотрывно смотреть на него. Кроме того, у него были интересы взрослого мужчины, как и Шевонна, он тоже увлекался политикой. Увлечение политикой досталось ему в наследство от матери, так же, как «НСУ Трэйдерс» и необъятные владения Трэмейн.
Их окликнула Энни и пригласила присоединиться. Когда Шевонна заняла свободное кресло рядом с Брендоном, тот посмотрел на нее. Его озабоченное лицо вдруг просветлело, и в следующее мгновение их глаза встретились. Его взгляд, полный сердечной теплоты и нежности, так потряс девушку, что она растерялась.
Однако годы обучения этикету не прошли для нее даром, и она сумела выдавить из себя улыбку.
— Ну, и как проходят дебаты? Брендон состроил гримасу.
— Вяло. Те, кто выступает за штаты, спорят с теми, кто стоит за единое федеральное правительство. Наконец-то делегаты сошлись во мнениях по поводу наименования новой федерации — Австралийский Союз.
Шевонна склонила голову набок и посмаковала название:
— Австралийский Союз. Мне это нравится. Ни одна из колоний не будет чувствовать себя оскорбленной.
— Теперь они будут называться штатами. К удовольствию Мельбурна столица будет временно размещаться там до тех пор, пока не построят новую где-нибудь между ним и Сиднеем.
Она кивнула и присмотрелась к делегатам на первом этаже. Среди них заметила отца. Но все мысли были по-прежнему заняты молодым человеком, который сидел рядом. Наконец объявили перерыв, и Брендон предложил своей матери выбраться наружу.
Взгляд Энни Трэмейн задержался на юной паре. Энни выглядела необычайно привлекательно в попугайно-зеленом льняном блэйзере, который подчеркивал и удачно оттенял ее темно-каштановые волосы. Она поправила накрахмаленный стоячий воротничок блузки. — Да, пожалуй, лучше отсюда выйти. Здесь жарко, как в турецких банях.
Вчетвером они вышли наружу и стали у портала. Словоохотливая дородная женщина остановилась рядом с Энни и Луизой, чтобы обсудить решения федерального парламента, касающиеся отчислений в общий бюджет. — И какая же часть доходов будет оставлена в распоряжение колониальных парламентов, я вас спрашиваю?
Шевонна прислонилась к одной из коринфских колонн и вяло обмахивалась шляпкой. Ненамного лучше. Испарина выступила у нее на лице, и пот заструился по спине и меж грудей. Флаг конференции судорожно трепыхался на мачте.
Брендон оперся рукой на мраморную колонну рядом с головой девушки. В другой руке он держал замшевые перчатки и соломенную шляпу, которую знатоки моды окрестили, как элемент одежды «Деклассированного типа». Еще год назад попытка надеть себе на голову что-либо иное, кроме высокого шелкового цилиндра, была бы воспринята чуть ли не как социальное преступление. «Ветер с моря принес бы облегчение».
— Мы вчера прогуливались по молу, и я с большим удовольствием оказалась бы там сейчас.
Глаза Брендона блеснули.
— Ты каталась когда-нибудь на велосипеде? Там, на пляже, его можно взять напрокат.
— Мне всегда хотелось попробовать. Мама клянется, что она уговорит отца купить нам велосипед для двоих, тандем.
Брендон посмотрел на матерей, стоявших в стороне. — Как ты думаешь, позволит ли твоя мать, чтобы я научил тебя кататься на велосипеде?
Мать, наверное, нет, а уж отец в любом случае никогда бы не разрешил. Но вместо того, чтобы ответить честно, она сказала:
— Я, наверное, смогу встретиться с тобой завтра на пляже у лодочной станции.
Остаток дня ее грызло ощущение вины.
— Я не солгала, — говорила она себе. Она чувствовала себя ужасно, когда на следующее утро мать готовилась поехать в парламентский дворец и упрашивала ее поехать вместе. — Там очень жарко и душно внутри, а я так устала после поездки. Что, если я не поеду, мама?
Мать наклонилась и озабоченно поцеловала Шевонну в лоб. — Температуры у тебя, по-моему, нет, но путешествие и вправду было тяжелым. — И начала снимать перчатки.
Шевонна запаниковала:
— Ты собираешься остаться со мной?
Луиза изумленно посмотрела на нее.