Пэррис Эфтон Бондс
Хранительница Грез
ЛУИ ТОДДУ: «Ты — та золотая нить, что делает ткань жизни, ярче и лучше. Как счастлива была я, когда наши нити переплелись 20 лет назад».
По легендам аборигенов Времени Грез, Австралия сначала была большой и невзрачной страной, населенной гигантскими духами-творцами. Но однажды духи совершили грандиозное путешествие через всю страну, по пути создавая горы, реки, растения и животных.
Для восемнадцатилетней Энни Трэмейн покойные отец и мать были такими же духами — творцами. Но однажды духи совершили жизнь. Со временем родители Энни и ее бабушка, прославленная леди Нэн Ливингстон, изменили лицо континента своими великими делами.
Они были Хранителями Грез, люди, перешагнувшие границу возможного. Каждый в поисках собственного Времени Грез.
Книга первая
Однажды веселый разбойник сидел на узком мысу под тенью кулибы (Кулиба — развесистое дерево, растущее на северо-западном побережье Австралии.). Он присматривал за котелком, ожидая, когда тот закипит, и негромко пел: «Кто же выйдет со мной на вальс „Матильду?“ (Вальс „Матильда“ — австрал, жаргон, „быть повешенным“, может иметь и значение поединка на ножах (в данном случае — с законом)).
Глава 1
1870
— Я не знаю, кто я и кем хочу быть! — сказал Дэниел Трэмейн.
Энни мягко провалилась в бабушкин диван, пожалуй, единственную более-менее комфортную мебель в кабинете старой леди Ливингстон. Девушка наблюдала за Дэном, который нервно вышагивал перед огромным столом с кожаной столешницей. Энни совершенно точно знала, что творится в душе брата.
Точно так же сильно, как он любил бабушку, Дэниел устал от ее упорного желания сделать его наследником «Нью-Саут-Уэльс Трэйдерс Лтд».
Выпачканной в печеночном паштете рукой с проступившими венами восьмидесятишестилетняя австралийская mesdames потрепала Дэна по плечу: «Разумеется, ты знаешь, внучек, что хотел бы стать премьером Нового Южного Уэльса, в свое время, естественно.»
Мальчишеский рот скривился в горькой ухмылке. Дэниел отшатнулся от стола, уворачиваясь от бабушкиной руки, и придвинулся поближе к окнам конторы, которые выходили на Эрджил-стрит и на дальнюю гавань.
Энни слишком часто наблюдала подобные сцены. Все свое детство они с братом провели между чудесными широкими просторами ранчо Время Грез и затхлым пыльным пространством конторы «НСУ Трэйдерс» в Сиднее. Иногда близнецы слонялись по сиднейским пристаням и складам. Великолепный пышный дом Нэн Ливингстон, возвышающийся над Элизабет-Бэй, был лишь местом для сна, приемов и изредка обедов. Жизнь для Нэн Ливингстон началась и закончилась здесь, в «НСУ Трэйдерс».
Окованные железом суда теснились в небольшой бухте Сиднея. Мачты клиперов, груженных шерстью, казались лесом из деревьев без листвы. Многие из этих судов были внесены в реестр «НСУ Трэйдерс». Под зимним июльским штормом с Тихого океана корабли закачались в серой неспокойной воде подобно пробкам.
Сегодня инициалы С. О, на флаге возле почты указывали, что, согласно телеграфному сообщению, почтовый пакетбот обогнул мыс Оттуэй сорок четыре дня назад.
— Ну, не прекрасны ли они, Дэниел? — указывая на покачивающиеся суда, спросила Нана. — Взгляни на медную отделку, блестящую на солнце, на фантастические носовые фигуры и «вороньи гнезда». Где надувались ветром все эти прямые паруса? Если бы я родилась мужчиной, то взбиралась бы в «воронье гнездо» на фок-мачте с легкостью пирата.
Только в этом Энни могла бы согласиться с бабушкой. Родиться мужчиной было бы и в самом деле здорово, наверное поэтому Энни так любила Время Грез. Лишь там, в непокоренных еще просторах, она могла быть свободной.
Просто быть…
Почему же она не разделяла восторгов Нэн Ливингстон, наблюдая прибытие судов, принадлежащих «НСУ Трэйдерс» и швартующихся у широко раскинувшихся причалов? Да потому, что старая женщина знала каждую заклепку, каждый метр оснастки, все мачты и реи…
Дэниел сжал руки в карманах твидового пиджака. Разглядывая семейные символы богатства, он спросил тихим, время от времени прорывающимся до высоких нот голосом:
— Скажи, наконец, Нана, какой ценой мои родители привлекли ваши мечты к Австралии?
— Ценой жизни, — мягко сказала Энни. Она поднялась и направилась к Дэну тихой кошачьей поступью, столь характерной для нее. Но Энни и ее брат-близнец все-таки отличались друг от друга. Дэн однажды по секрету признался! что чувствует себя обделенным из-за своего телосложения — хрупкого, деликатного, свойственного, скорее, девушке. Мускулистое стройное тело Энни, напротив, закалилось в карабканий по деревьям, на манер аборигенов, и четко сбалансированном хождении по ветвям, подобно канатоходцу.
Непохожая на своего брата, робкая и застенчивая, Энни глубоко скорбела об умерших родителях, но не была сломлена. Она черпала силы в регулярных посещениях прекрасных, безлюдных, пустынных районов, которые у Дэна могли бы вызвать только отвращение. Австралийцы, а не их страна, очаровывали ее брата.
Если все это принять во внимание, то Энни и Дэниел были совершенно разными. У них было и совсем незначительное внешнее сходство. Энни унаследовала от родителей необычайно высокий рост. Непослушные рыжие волосы обрамляли ее квадратное лицо с мягкими каре-зелеными глазами, хотя она сама не раз говорила, что ее глаза и волосы «невыразительно коричневые».
Энни знала, кто она и чего желает. Жить рядом со Временем Грез.
— Я не хочу умирать, — пробормотал Дэн, — я хочу жить собственной жизнью.
Стоя за его спиной, Нэн сказала:
— Ты говоришь так, будто я не хочу, чтобы ты ею жил. Я всего лишь желаю для тебя лучшей жизни, вот зачем я готовила тебя к тому, чтобы ты успешно принял бразды правления, когда придет время.
Готовила?
«Это больше, чем простое манипулирование его волей», — подумала Энни. Она ободряюще положила руку брату на плечо. Дэн повернул голову, чтобы взглянуть на сестру, и в его глазах она увидела отблеск пережитых воспоминаний. Жестоких, мучительных воспоминаний.
Пристальный взгляд брата скользнул поверх девушки и устремился на Нэн. Энни показалось, что Дэн с мучительным усилием заставляет себя повернуться и посмотреть в бабушкино лицо. Энни знала, что бабушка любит брата сильнее всего. Ее необъятное чувство усилилось после смерти дочери и зятя от взрыва, разорвавшего на части колесный пароход, на котором они в тот момент находились.
— Ты вызвала меня из Оксфорда по какому-то делу. Что же это за дело, Нана?
Нэн передвинула свое крошечное высохшее тело в кресле с подлокотниками:
— Хартфорд-колледж отпустил студентов на лето, Дэниел. И я не оторвала тебя от занятий.
Энни увидела, как напряглись руки брата в карманах. Ей было знакомо это чувство, когда пытаешься сдержать себя перед бабушкой. Иногда Энни ощущала, будто ей не хватало воздуха, особенно здесь, в конторе «НСУ Трэйдерс».
Теперь же у нее было тяжелое чувство, оттого что ее брат собрался снова капитулировать перед раздражительной старой женщиной, и, о Боже! Они оба любили ее так сильно и так многим были ей обязаны.
Нана была очень дисциплинированной и знала цену слову, ибо кто как не ссыльная в Австралию из Англии, где была осуждена за сотрудничество с французами, должна знать цену всему, тем более — слову.
Энни и Дэниел находились под бабушкиной опекой с девятилетнего возраста с тех пор, как их родители погибли. Бабушка отдавала внукам всю себя и требовала полной отдачи от Дэниела. Энни знала, что дело было не только в благоговейном страхе Дэниела перед Нэн.
— Нана нашла тебе жену, — произнесла вслух девушка. Вчера утром Энни издалека заметила брата, пробирающегося сквозь толпу между рынком скота и Джордж-стрит. Он был с дочерью скотовода, владельца небольшой фермы в нескольких милях от Сиднея. И Энни постаралась избежать встречи с ними, несмотря на то, что брат все же заметил ее.
Предвкушая неизбежную развязку, Энни вернулась на диван, чтобы оттуда следить за разыгрывающейся, полной драматизма сценой. Девушка с размаху плюхнулась на мягкие диванные подушки и вытянула длинные ноги. Ее худое гибкое тело было облачено в платье Долли Варден, получившее название по имени героини диккенсовской «Барнаби Родж». Все в сборках, платье совершенно ей не шло. Набивной кашмирский ситец собирался складками поверх турнюра на спине, лишний раз подчеркивая неуклюжесть Энни.
— Энни, сядь правильно, как подобает леди! — Нэн обратила взор пронзительных карих глаз снова на Дэниела:
— Я познакомилась с очаровательной девушкой, полагаю, она заинтересовала бы тебя, Дэниел. Это дочь владельца серебряных рудников на Брокен-Хилл.
Дэниел заметно вздрогнул.
— Еще одно вторжение в его жизнь, — подумала Энни.
Дэниел внимательно посмотрел на нее. Энни знала: он считает, что она рассказала бабушке о том, что видела его вчера в обществе дочери простого скотовода. Почему бы ему не думать о ней как о сплетнице после того ужасного эпизода с письмом, который произошел год назад? Энни повернулась к бабушке и натолкнулась на неумолимое выражение ее лица. Нэн никогда не согласится на мезальянс с дочерью простого скотовода. Было ли это обходным маневром или же очередной бабушкиной интригой?
К чести Дэниела, он справился со своим голосом, спросив ровно и спокойно:
— И почему же я заинтересовался бы ею? Кончики пальцев старой женщины сошлись друг против друга, разошлись и сошлись снова, как в детской игре «Паук и Зеркало»:
— Она очаровательная, утонченная, образованная — выпускница Вэссэр-колледжа в Соединенных Штатах.
— Выпускница? И сколько же ей лет?
— Всего лишь на два года старше тебя. Небрежный жест руки, как бы отметающий прочие доводы, встревожил Энни. Дэниел тоже насторожился.
— Скажи ему, Нана… Это станет известно в любом случае.
— Сказать что?
Нэн Ливингстон вздрогнула:
— Во вчерашнем номере «Сидней Диспатч» объявлено о твоей помолвке с Кэролайн Бальзаретти.
— Что???
— Я ничего не могла поделать с утечкой информации. Джеймс Бальзаретти и я лишь обсудили возможность и согласились не торопить события, пока вы не познакомитесь друг с другом.
— Господи!
— Дэниел, Бальзаретти — настоящие меринос.
Энни был знаком этот термин — «меринос». Это означало, что семейство не имело среди предков осужденных или ссыльных. Она видела, как Дэниел запустил палец под стоячий воротничок, и поняла: брат был, наконец, близок к тому, чтобы взорваться. Часто она сама ощущала такой же гнев, наступающий прежде, чем осознаешь, что происходит. Но ни она, ни Дэниел никогда не давали этому гневу вырваться наружу.
— Господи, Нана!
— Следи за собой, юноша, или тебя отошлют в твою комнату.
— К черту твои запреты, властолюбица Нана! Если хочешь заиметь нужные связи, выдай Энни за какого-нибудь лорда. В конце концов, Энни — твоя сторожевая собака!
Со слезами на глазах Энни вскочила на ноги.
— Вы все уже готовы тратить наши доходы от компании, но до сих пор не желаете отказаться от своего стиля жизни. Ты во всем любишь быть первым! — должно быть, Энни кричала, обращаясь к брату.
— Я никогда не стремился быть первым! Бабушка и Энни выглядели испуганными. Дэниел шагнул вперед так, будто он принял решение. Никогда прежде ни Энни, ни ее брат сами ничего не решали. Только под влиянием бабушки. Даже это решение, вероятнее всего, было принято под ее влиянием, ибо Дэниел выглядел так, словно пытался вырваться из-под ненавистного гнета.
Так ли уж нужно было брату, как и самой Энни, самоутверждаясь, безуспешно искать себя?
С замирающим от страха сердцем девушка проследила, как ее брат спокойно и хладнокровно повернулся и вышел за дверь, вон из особняка, прочь из бабушкиной и ее жизни.
— Как ты думаешь, куда ушел Дэниел? Это так на него не похоже.
Энни следила за тем, как бабушка мерила шагами гостиную. Никто не дал бы этой женщине восемьдесят шесть, столько жизненной энергии исходило от нее.
— Ты этого не знаешь, но он не жил здесь с двенадцати лет. Зачем ты послала его в Хэрроу, Нана, когда он только и хотел, чтобы остаться здесь, в Австралии?
— Я должна была думать о его будущем. Наши колониальные школы не могут дать образование, необходимое политику.
«Будущее? Неужели она возомнила себя божественной силой, определяющей человеческое бытие?»
— Тогда почему вы послали его в небольшой пансион в Англии?
Старая леди остановилась на полушаге, и ее черная шерстяная юбка закрутилась вокруг ботинок с высокими застежками.
— Поверь, я лучше знаю, что нужно моему внуку.
Энни спросила себя, почему она не часто вспоминает, что она тоже ее внучка. Образование, полученное в колониальной школе, как раз подходило для Энни.
— Не думаешь ли ты, Нана, что Дэниел достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно?
Нэн Ливингстон пренебрежительно махнула рукой:
— Дэниел еще не созрел для своего возраста. — Она снова заходила по комнате:
— Где может быть ребенок? Энни, скажи Райту, пусть возьмет фаэтон и съездит вниз к складам, я хотела бы, чтобы он также проверил все пабы и пивные, и пусть не забудет заглянуть в бордели на Питт-стрит. Дэниел вполне мог оказаться там и закутить, чем, по его мнению, отстоять свою независимость.
Энни повернулась и направилась в сторону, где жили слуги. Их квартиры находились на нижнем этаже задней части трехэтажного особняка, построенного в георгианском стиле. Она прошла не более половины пути по длинному коридору, украшенному портретами великих римлян и их мраморными бюстами. Ее шаги замедлялись, становясь все более неуверенными, и, наконец, девушка остановилась.
— Энни — ваша сторожевая собака, — реплика Дэна причиняла боль еще и потому, что была правдой, она это понимала. Мысленно Энни представляла это проклятое письмо, видела себя размахивающей им, как захваченным флагом.
Нэн Ливингстон тонко использовала Дэна, преследуя собственные цели, так же, как она использовала и Энни.
Почему она позволяла бабушке помыкать собой? Потому что Энни отчаянно стремилась добиться ее расположения.
Шаги возобновились. В Энни Нэн Ливингстон нашла невольного, вынужденного подчиниться союзника.
Холод пробирал Дэниела до костей. Он поглубже забился в свой чсстерфильд (особый покрой пальто. — прим, пер.), ветер рванул бархатный воротник, пригнул куст ежевики как раз напротив его холодных щек. Дэн прилег, скрючившись, под тиковым деревом и впал в оцепенение, отрешась от действительности и уносясь в мир мечты.
Мечты были очень приятными: о родителях, обнимающих друг друга. Энни и он, играя, пытаются протиснуться между ними. Смех, знойное рождественское солнце, запах корицы от сливового пудинга, горячий, приправленный пряностями кларет, зеленое убранство рождественского дерева.
Мечты текли, как теплая янтарная жидкость из бутылки бренди, от одних праздников к другим — летним каникулам. Наконец — к дому, после первого года, проведенного в Хэрроу. Солнечный холодный июльский день и письмо. Письмо из Хэрроу.
Дэниел всхлипнул во сне.
Он был ужасно расстроен, уезжая в пансион. Умолял оставить его дома. Рыдания Дэна раздражали Нану. Она имела собственные виды на Хэрроу так же, как и на Оксфорд. Она предусмотрела каждую деталь, каждую мелочь его проклятой жизни. Даже если это шло наперекор традициям и здравому смыслу.
Вот так Дэн попал в Англию. Более девятисот мальчиков в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет жили и учились в колледже, увитом плющом. После Сиднея, с его широкими просторами, искрящейся водой, легкими судами, Хэрроу казался серым, переполненным людьми, и производил угнетающее впечатление.
Как житель колонии Дэн был неприспособлен к жизни в Хэрроу. Более того, он был маленького роста, хрупкого телосложения и неловок, что оставляло ему возможность лишь наблюдать регби и боксировать за боковой линией.
Бенджамен, студент второго курса, носивший очки, и был солнечным лучом в мрачной жизни первого года учебы. Тихий и приветливый Бенджамен предложил утешиться изучением античной истории, богословия, греческого, латинского, естествознания и математики.
«Первый год всегда самый трудный для новичков, Дэниел. Пройди через это, и ты преодолеешь все, что угодно».
Остро нуждавшийся в дружбе, Дэниел не мог отказать Бенджамену в мальчишеской просьбе помочь ему смошенничать на этих весьма важных экзаменах. Экзамены означали отправку домой неприятного письма, если хотя бы один из них не был бы сдан…
И такое письмо было все же послано и сообщало об исключении Дэниела за соучастие в обмане. Позор, который, он думал, не сможет пережить. Просто невообразимый в семье Ливингстон. А бабушка считала, что внук всего лишь приехал на летние каникулы. Конечно, рано или поздно она все равно узнала бы правду. Но узнать о его позоре, как это произошло, из письма…
Страшась неизбежной встречи с бабушкой, Дэниел перехватил письмо от администрации Хэрроу. Он хотел узнать его содержание и сам подготовить Нану к худшему. Подавленно он читал нелицеприятное описание своего постыдного поступка, когда Энни, кокетливо играючи, вырвала письмо у него из рук.
Хотя Энни собиралась немедленно вернуть письмо брату, но ужас, отчетливо проступивший на его лице, заставил ее проворно ринуться вниз по лестнице, размахивая письмом, как захваченным флагом. Но Нэн оказалась проворнее, схватив и Энни, и письмо.
Жар унижения полыхнул огнем по щекам Дэна — даже в своих грезах он почувствовал, как они горят.
Проклятая Энни! Предательница Энни… Всегда шпионила за ним, докладывала о его похождениях бабушке. Энни хотела стать ее любимицей.
И ко всему еще ее последнее предательство, в результате которого Нана выбрала ему жену. Черт бы побрал эту Энни!
Какой-то толчок вернул Дэна к действительности. Грезы растаяли, а щеки продолжали гореть от пронзительного утреннего холода.
И толчок. Дэниел открыл глаза, ища его причину: холодный ствол винчестера уткнулся ему в пах:
— Не успеешь и глазом моргнуть, как найдешь свою мошонку засунутой прямо к себе в задницу, — предупредил Фрэнк Смит.
— Я не знаю, кто я и кем хочу быть! — сказал Дэниел Трэмейн.
Энни мягко провалилась в бабушкин диван, пожалуй, единственную более-менее комфортную мебель в кабинете старой леди Ливингстон. Девушка наблюдала за Дэном, который нервно вышагивал перед огромным столом с кожаной столешницей. Энни совершенно точно знала, что творится в душе брата.
Точно так же сильно, как он любил бабушку, Дэниел устал от ее упорного желания сделать его наследником «Нью-Саут-Уэльс Трэйдерс Лтд».
Выпачканной в печеночном паштете рукой с проступившими венами восьмидесятишестилетняя австралийская mesdames потрепала Дэна по плечу: «Разумеется, ты знаешь, внучек, что хотел бы стать премьером Нового Южного Уэльса, в свое время, естественно.»
Мальчишеский рот скривился в горькой ухмылке. Дэниел отшатнулся от стола, уворачиваясь от бабушкиной руки, и придвинулся поближе к окнам конторы, которые выходили на Эрджил-стрит и на дальнюю гавань.
Энни слишком часто наблюдала подобные сцены. Все свое детство они с братом провели между чудесными широкими просторами ранчо Время Грез и затхлым пыльным пространством конторы «НСУ Трэйдерс» в Сиднее. Иногда близнецы слонялись по сиднейским пристаням и складам. Великолепный пышный дом Нэн Ливингстон, возвышающийся над Элизабет-Бэй, был лишь местом для сна, приемов и изредка обедов. Жизнь для Нэн Ливингстон началась и закончилась здесь, в «НСУ Трэйдерс».
Окованные железом суда теснились в небольшой бухте Сиднея. Мачты клиперов, груженных шерстью, казались лесом из деревьев без листвы. Многие из этих судов были внесены в реестр «НСУ Трэйдерс». Под зимним июльским штормом с Тихого океана корабли закачались в серой неспокойной воде подобно пробкам.
Сегодня инициалы С. О, на флаге возле почты указывали, что, согласно телеграфному сообщению, почтовый пакетбот обогнул мыс Оттуэй сорок четыре дня назад.
— Ну, не прекрасны ли они, Дэниел? — указывая на покачивающиеся суда, спросила Нана. — Взгляни на медную отделку, блестящую на солнце, на фантастические носовые фигуры и «вороньи гнезда». Где надувались ветром все эти прямые паруса? Если бы я родилась мужчиной, то взбиралась бы в «воронье гнездо» на фок-мачте с легкостью пирата.
Только в этом Энни могла бы согласиться с бабушкой. Родиться мужчиной было бы и в самом деле здорово, наверное поэтому Энни так любила Время Грез. Лишь там, в непокоренных еще просторах, она могла быть свободной.
Просто быть…
Почему же она не разделяла восторгов Нэн Ливингстон, наблюдая прибытие судов, принадлежащих «НСУ Трэйдерс» и швартующихся у широко раскинувшихся причалов? Да потому, что старая женщина знала каждую заклепку, каждый метр оснастки, все мачты и реи…
Дэниел сжал руки в карманах твидового пиджака. Разглядывая семейные символы богатства, он спросил тихим, время от времени прорывающимся до высоких нот голосом:
— Скажи, наконец, Нана, какой ценой мои родители привлекли ваши мечты к Австралии?
— Ценой жизни, — мягко сказала Энни. Она поднялась и направилась к Дэну тихой кошачьей поступью, столь характерной для нее. Но Энни и ее брат-близнец все-таки отличались друг от друга. Дэн однажды по секрету признался! что чувствует себя обделенным из-за своего телосложения — хрупкого, деликатного, свойственного, скорее, девушке. Мускулистое стройное тело Энни, напротив, закалилось в карабканий по деревьям, на манер аборигенов, и четко сбалансированном хождении по ветвям, подобно канатоходцу.
Непохожая на своего брата, робкая и застенчивая, Энни глубоко скорбела об умерших родителях, но не была сломлена. Она черпала силы в регулярных посещениях прекрасных, безлюдных, пустынных районов, которые у Дэна могли бы вызвать только отвращение. Австралийцы, а не их страна, очаровывали ее брата.
Если все это принять во внимание, то Энни и Дэниел были совершенно разными. У них было и совсем незначительное внешнее сходство. Энни унаследовала от родителей необычайно высокий рост. Непослушные рыжие волосы обрамляли ее квадратное лицо с мягкими каре-зелеными глазами, хотя она сама не раз говорила, что ее глаза и волосы «невыразительно коричневые».
Энни знала, кто она и чего желает. Жить рядом со Временем Грез.
— Я не хочу умирать, — пробормотал Дэн, — я хочу жить собственной жизнью.
Стоя за его спиной, Нэн сказала:
— Ты говоришь так, будто я не хочу, чтобы ты ею жил. Я всего лишь желаю для тебя лучшей жизни, вот зачем я готовила тебя к тому, чтобы ты успешно принял бразды правления, когда придет время.
Готовила?
«Это больше, чем простое манипулирование его волей», — подумала Энни. Она ободряюще положила руку брату на плечо. Дэн повернул голову, чтобы взглянуть на сестру, и в его глазах она увидела отблеск пережитых воспоминаний. Жестоких, мучительных воспоминаний.
Пристальный взгляд брата скользнул поверх девушки и устремился на Нэн. Энни показалось, что Дэн с мучительным усилием заставляет себя повернуться и посмотреть в бабушкино лицо. Энни знала, что бабушка любит брата сильнее всего. Ее необъятное чувство усилилось после смерти дочери и зятя от взрыва, разорвавшего на части колесный пароход, на котором они в тот момент находились.
— Ты вызвала меня из Оксфорда по какому-то делу. Что же это за дело, Нана?
Нэн передвинула свое крошечное высохшее тело в кресле с подлокотниками:
— Хартфорд-колледж отпустил студентов на лето, Дэниел. И я не оторвала тебя от занятий.
Энни увидела, как напряглись руки брата в карманах. Ей было знакомо это чувство, когда пытаешься сдержать себя перед бабушкой. Иногда Энни ощущала, будто ей не хватало воздуха, особенно здесь, в конторе «НСУ Трэйдерс».
Теперь же у нее было тяжелое чувство, оттого что ее брат собрался снова капитулировать перед раздражительной старой женщиной, и, о Боже! Они оба любили ее так сильно и так многим были ей обязаны.
Нана была очень дисциплинированной и знала цену слову, ибо кто как не ссыльная в Австралию из Англии, где была осуждена за сотрудничество с французами, должна знать цену всему, тем более — слову.
Энни и Дэниел находились под бабушкиной опекой с девятилетнего возраста с тех пор, как их родители погибли. Бабушка отдавала внукам всю себя и требовала полной отдачи от Дэниела. Энни знала, что дело было не только в благоговейном страхе Дэниела перед Нэн.
— Нана нашла тебе жену, — произнесла вслух девушка. Вчера утром Энни издалека заметила брата, пробирающегося сквозь толпу между рынком скота и Джордж-стрит. Он был с дочерью скотовода, владельца небольшой фермы в нескольких милях от Сиднея. И Энни постаралась избежать встречи с ними, несмотря на то, что брат все же заметил ее.
Предвкушая неизбежную развязку, Энни вернулась на диван, чтобы оттуда следить за разыгрывающейся, полной драматизма сценой. Девушка с размаху плюхнулась на мягкие диванные подушки и вытянула длинные ноги. Ее худое гибкое тело было облачено в платье Долли Варден, получившее название по имени героини диккенсовской «Барнаби Родж». Все в сборках, платье совершенно ей не шло. Набивной кашмирский ситец собирался складками поверх турнюра на спине, лишний раз подчеркивая неуклюжесть Энни.
— Энни, сядь правильно, как подобает леди! — Нэн обратила взор пронзительных карих глаз снова на Дэниела:
— Я познакомилась с очаровательной девушкой, полагаю, она заинтересовала бы тебя, Дэниел. Это дочь владельца серебряных рудников на Брокен-Хилл.
Дэниел заметно вздрогнул.
— Еще одно вторжение в его жизнь, — подумала Энни.
Дэниел внимательно посмотрел на нее. Энни знала: он считает, что она рассказала бабушке о том, что видела его вчера в обществе дочери простого скотовода. Почему бы ему не думать о ней как о сплетнице после того ужасного эпизода с письмом, который произошел год назад? Энни повернулась к бабушке и натолкнулась на неумолимое выражение ее лица. Нэн никогда не согласится на мезальянс с дочерью простого скотовода. Было ли это обходным маневром или же очередной бабушкиной интригой?
К чести Дэниела, он справился со своим голосом, спросив ровно и спокойно:
— И почему же я заинтересовался бы ею? Кончики пальцев старой женщины сошлись друг против друга, разошлись и сошлись снова, как в детской игре «Паук и Зеркало»:
— Она очаровательная, утонченная, образованная — выпускница Вэссэр-колледжа в Соединенных Штатах.
— Выпускница? И сколько же ей лет?
— Всего лишь на два года старше тебя. Небрежный жест руки, как бы отметающий прочие доводы, встревожил Энни. Дэниел тоже насторожился.
— Скажи ему, Нана… Это станет известно в любом случае.
— Сказать что?
Нэн Ливингстон вздрогнула:
— Во вчерашнем номере «Сидней Диспатч» объявлено о твоей помолвке с Кэролайн Бальзаретти.
— Что???
— Я ничего не могла поделать с утечкой информации. Джеймс Бальзаретти и я лишь обсудили возможность и согласились не торопить события, пока вы не познакомитесь друг с другом.
— Господи!
— Дэниел, Бальзаретти — настоящие меринос.
Энни был знаком этот термин — «меринос». Это означало, что семейство не имело среди предков осужденных или ссыльных. Она видела, как Дэниел запустил палец под стоячий воротничок, и поняла: брат был, наконец, близок к тому, чтобы взорваться. Часто она сама ощущала такой же гнев, наступающий прежде, чем осознаешь, что происходит. Но ни она, ни Дэниел никогда не давали этому гневу вырваться наружу.
— Господи, Нана!
— Следи за собой, юноша, или тебя отошлют в твою комнату.
— К черту твои запреты, властолюбица Нана! Если хочешь заиметь нужные связи, выдай Энни за какого-нибудь лорда. В конце концов, Энни — твоя сторожевая собака!
Со слезами на глазах Энни вскочила на ноги.
— Вы все уже готовы тратить наши доходы от компании, но до сих пор не желаете отказаться от своего стиля жизни. Ты во всем любишь быть первым! — должно быть, Энни кричала, обращаясь к брату.
— Я никогда не стремился быть первым! Бабушка и Энни выглядели испуганными. Дэниел шагнул вперед так, будто он принял решение. Никогда прежде ни Энни, ни ее брат сами ничего не решали. Только под влиянием бабушки. Даже это решение, вероятнее всего, было принято под ее влиянием, ибо Дэниел выглядел так, словно пытался вырваться из-под ненавистного гнета.
Так ли уж нужно было брату, как и самой Энни, самоутверждаясь, безуспешно искать себя?
С замирающим от страха сердцем девушка проследила, как ее брат спокойно и хладнокровно повернулся и вышел за дверь, вон из особняка, прочь из бабушкиной и ее жизни.
— Как ты думаешь, куда ушел Дэниел? Это так на него не похоже.
Энни следила за тем, как бабушка мерила шагами гостиную. Никто не дал бы этой женщине восемьдесят шесть, столько жизненной энергии исходило от нее.
— Ты этого не знаешь, но он не жил здесь с двенадцати лет. Зачем ты послала его в Хэрроу, Нана, когда он только и хотел, чтобы остаться здесь, в Австралии?
— Я должна была думать о его будущем. Наши колониальные школы не могут дать образование, необходимое политику.
«Будущее? Неужели она возомнила себя божественной силой, определяющей человеческое бытие?»
— Тогда почему вы послали его в небольшой пансион в Англии?
Старая леди остановилась на полушаге, и ее черная шерстяная юбка закрутилась вокруг ботинок с высокими застежками.
— Поверь, я лучше знаю, что нужно моему внуку.
Энни спросила себя, почему она не часто вспоминает, что она тоже ее внучка. Образование, полученное в колониальной школе, как раз подходило для Энни.
— Не думаешь ли ты, Нана, что Дэниел достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно?
Нэн Ливингстон пренебрежительно махнула рукой:
— Дэниел еще не созрел для своего возраста. — Она снова заходила по комнате:
— Где может быть ребенок? Энни, скажи Райту, пусть возьмет фаэтон и съездит вниз к складам, я хотела бы, чтобы он также проверил все пабы и пивные, и пусть не забудет заглянуть в бордели на Питт-стрит. Дэниел вполне мог оказаться там и закутить, чем, по его мнению, отстоять свою независимость.
Энни повернулась и направилась в сторону, где жили слуги. Их квартиры находились на нижнем этаже задней части трехэтажного особняка, построенного в георгианском стиле. Она прошла не более половины пути по длинному коридору, украшенному портретами великих римлян и их мраморными бюстами. Ее шаги замедлялись, становясь все более неуверенными, и, наконец, девушка остановилась.
— Энни — ваша сторожевая собака, — реплика Дэна причиняла боль еще и потому, что была правдой, она это понимала. Мысленно Энни представляла это проклятое письмо, видела себя размахивающей им, как захваченным флагом.
Нэн Ливингстон тонко использовала Дэна, преследуя собственные цели, так же, как она использовала и Энни.
Почему она позволяла бабушке помыкать собой? Потому что Энни отчаянно стремилась добиться ее расположения.
Шаги возобновились. В Энни Нэн Ливингстон нашла невольного, вынужденного подчиниться союзника.
Холод пробирал Дэниела до костей. Он поглубже забился в свой чсстерфильд (особый покрой пальто. — прим, пер.), ветер рванул бархатный воротник, пригнул куст ежевики как раз напротив его холодных щек. Дэн прилег, скрючившись, под тиковым деревом и впал в оцепенение, отрешась от действительности и уносясь в мир мечты.
Мечты были очень приятными: о родителях, обнимающих друг друга. Энни и он, играя, пытаются протиснуться между ними. Смех, знойное рождественское солнце, запах корицы от сливового пудинга, горячий, приправленный пряностями кларет, зеленое убранство рождественского дерева.
Мечты текли, как теплая янтарная жидкость из бутылки бренди, от одних праздников к другим — летним каникулам. Наконец — к дому, после первого года, проведенного в Хэрроу. Солнечный холодный июльский день и письмо. Письмо из Хэрроу.
Дэниел всхлипнул во сне.
Он был ужасно расстроен, уезжая в пансион. Умолял оставить его дома. Рыдания Дэна раздражали Нану. Она имела собственные виды на Хэрроу так же, как и на Оксфорд. Она предусмотрела каждую деталь, каждую мелочь его проклятой жизни. Даже если это шло наперекор традициям и здравому смыслу.
Вот так Дэн попал в Англию. Более девятисот мальчиков в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет жили и учились в колледже, увитом плющом. После Сиднея, с его широкими просторами, искрящейся водой, легкими судами, Хэрроу казался серым, переполненным людьми, и производил угнетающее впечатление.
Как житель колонии Дэн был неприспособлен к жизни в Хэрроу. Более того, он был маленького роста, хрупкого телосложения и неловок, что оставляло ему возможность лишь наблюдать регби и боксировать за боковой линией.
Бенджамен, студент второго курса, носивший очки, и был солнечным лучом в мрачной жизни первого года учебы. Тихий и приветливый Бенджамен предложил утешиться изучением античной истории, богословия, греческого, латинского, естествознания и математики.
«Первый год всегда самый трудный для новичков, Дэниел. Пройди через это, и ты преодолеешь все, что угодно».
Остро нуждавшийся в дружбе, Дэниел не мог отказать Бенджамену в мальчишеской просьбе помочь ему смошенничать на этих весьма важных экзаменах. Экзамены означали отправку домой неприятного письма, если хотя бы один из них не был бы сдан…
И такое письмо было все же послано и сообщало об исключении Дэниела за соучастие в обмане. Позор, который, он думал, не сможет пережить. Просто невообразимый в семье Ливингстон. А бабушка считала, что внук всего лишь приехал на летние каникулы. Конечно, рано или поздно она все равно узнала бы правду. Но узнать о его позоре, как это произошло, из письма…
Страшась неизбежной встречи с бабушкой, Дэниел перехватил письмо от администрации Хэрроу. Он хотел узнать его содержание и сам подготовить Нану к худшему. Подавленно он читал нелицеприятное описание своего постыдного поступка, когда Энни, кокетливо играючи, вырвала письмо у него из рук.
Хотя Энни собиралась немедленно вернуть письмо брату, но ужас, отчетливо проступивший на его лице, заставил ее проворно ринуться вниз по лестнице, размахивая письмом, как захваченным флагом. Но Нэн оказалась проворнее, схватив и Энни, и письмо.
Жар унижения полыхнул огнем по щекам Дэна — даже в своих грезах он почувствовал, как они горят.
Проклятая Энни! Предательница Энни… Всегда шпионила за ним, докладывала о его похождениях бабушке. Энни хотела стать ее любимицей.
И ко всему еще ее последнее предательство, в результате которого Нана выбрала ему жену. Черт бы побрал эту Энни!
Какой-то толчок вернул Дэна к действительности. Грезы растаяли, а щеки продолжали гореть от пронзительного утреннего холода.
И толчок. Дэниел открыл глаза, ища его причину: холодный ствол винчестера уткнулся ему в пах:
— Не успеешь и глазом моргнуть, как найдешь свою мошонку засунутой прямо к себе в задницу, — предупредил Фрэнк Смит.
Глава 2
1871
Серые свинцовые волны Темзы как бы нехотя расступались перед изогнутыми обводами брига, принадлежащего «НСУ Трэйдерс», пропуская его в устье реки. С плотно сжатым ртом Энни пересекла Атлантику, благосклонную по сравнению с гудящими валами Тихого океана, накатывающимися на берега Австралии. Она поплотнее завернула длинную накидку вокруг дрожащего тела. Сентябрь здесь был более холоден и сыр, чем самый холодный день в Сиднее.
Ветер в надутых парусах брига стихал — паруса увядали по мере приближения к Саутгемптонскому промышленному порту. Энни заметила, что бабушка слегка возбуждена. Слишком яркий цвет пробивался сквозь толстый слой румян на ее морщинистых щеках.
Бабушка однажды сказала, что прошло вот уже более шестидесяти лет, как она покинула Лондон и вообще Англию. И в то время она тоже находилась на борту брига. Приговоренная к вечному поселению в Новом Южном Уэльсе, на другом краю света, Нэн Ливингстон не только пережила все ужасы карательной системы и жестокое обращение военной охраны, но и вышла победительницей из всех этих испытаний. Она выковала новую династию в новом мире.
Независимая всегда и во всем, Нэн Ливингстон предпочитала путешествовать без сопровождения слуг. Именно это обстоятельство вынудило Энни самой заниматься во время пути скучными повседневными мелочами.
Путешествие стало еще одним испытанием для Энни. Под бдительным оком бабушки она изучила больше, чем любой мужчина, добившийся определенного положения в морской торговле.
И это само по себе еще ничего, но ко всему прочему Нана учила ее искусству умело вкладывать капитал. Вопреки советам других судовладельцев, бабушка заключила несколько сделок по необычайно низкой цене — на грани убытка. Но рискованное предприятие оказалось удачным и еще раз доказало Энни, что лучшего учителя, чем бабушка, ей просто не найти.
Как бы то ни было, а Энни провела в бухгалтерии «НСУ Трэйдерс» целый год, обучаясь всем премудростям. Она добросовестно изучала систему записи и подсчетов финансовых операций компании. Острый математический ум ее вникал во все тонкости морской торговли. Девушка умела правильно анализировать ситуации и регулярно докладывала о результатах своей работы бабушке.
Но путешествие заканчивалось — Англия, Испания, Бразилия, Индия — и Энни досконально изучила все, что касалось морских судов и деятельности иностранных филиалов компании в Лондоне, Париже, Калькутте, Шанхае и многих других городах мира, названия которых вызывали в воображении самые экзотические ассоциации.
— Система агентств компании начинается в Вест-Индии и ведет свои дела с агентами внутри метрополии, в Англии, — говорила бабушка. Ее маленькая немощная фигурка повернулась к носу корабля в направлении лондонских пригородов. — Агенты действуют и как торговцы, и как банкиры сразу. Поэтому очень важно знать наших представителей за границей. Этьенн Карондоль — один из самых лучших наших агентов. И мы будем его гостями на протяжении всего визита.
Полупрозрачная дымка шиферного цвета нависла над заводами, фабриками, складами, подступающими к реке, которая сама была грязно-серой. О, как Энни тосковала по ультрамариновым волнам тихоокеанского побережья!
Нэн распорядилась, чтобы багаж доставили прямо по адресу Этьенна, и в руках у путешественников осталось только по чемодану с личными вещами. Почтовой каретой Энни и бабушка добрались до Лондона.
Солнце, едва пробивающееся сквозь смог, изредка бросало тусклый свет на один из величайших городов мира. В Лондоне жило больше людей, чем в любом другом городе, и переполненные грязные трущобы явно указывали на это. На замусоренном вокзале Виктории путешественники сели в поезд подземки.
Из-за дыма во время путешествия сквозь лабиринт туннелей Энни сидела прямо и неподвижно. Абсолютная тьма, рассеиваемая только мелькающими огоньками газовых светильников, рисовала в распаленном воображении девушки картинки ада, где за каждый глоток свежего воздуха приходилось отчаянно бороться.
Солнечный свет, ей был нужен солнечный свет и чистое лазурно-голубое небо, и зеленая трава, чуть трепещущая над пустынной страной Времени Грез. Сможет ли она выдержать еще хоть миг вдали от любимой и родной Австралии?
И если бы в ту же самую минуту поезд не подошел к станции, Энни выскочила бы из вагона прямо на ходу.
Подобно героине новой, недавно вышедшей в свет книге «Алиса в Стране Чудес», девушка бросилась искать дыру, ведущую на поверхность.
Нэн поднялась со своего места:
— Удивительно, не правда ли, Энни! Кто бы мог подумать, что мы будем путешествовать в вагоне подземки? Но, клянусь, это было в первый и последний раз!
Поезд выплеснул поток пассажиров, и Нэн презрительно фыркнула от неприятного запаха людей, толпящихся вокруг нее. Странный английский резал слух Энни.
Улицы были узкими и грязными, а черные от копоти здания загораживали солнце. Держа надушенный кружевной платок у лица, Нэн сказала:
— По моей просьбе Этьенн приготовил нам комнаты с окнами на Ковент-Гарден.
Энни заметила ее пристальный взгляд, устремленный куда-то вдаль, и поняла, что старая леди вспоминает нечто давно забытое.
— Я догадываюсь, это Брауны. — Нэн, покопавшись в своем ридикюле, выудила оттуда сложенную бумагу. — Ага, сейчас мы подкрепимся, я услала вперед гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии.
Брауны жили в Вест-Энд, районе, известном своей фешенебельностью. Лондонские торговцы и банкиры копили свои капиталы в Сити, но тратили их в Вест-Энде.
Стремясь поскорее на свежий воздух, Энни отпустила кэб и неторопливо пошла по Ковент-Гарден со множеством живописных кафе, книжных лотков, коллекций карт и ящиков с цветами. Уличные музыканты и торговцы наперебой стремились завладеть ее вниманием.
С другой стороны, Нэн показала, что уже не хочет жить в районе Ковент-Гарден. В глазах Энни старая женщина теперь выглядела съежившейся, ее собственная внутренняя энергия, иногда казавшаяся почти видимой, на этот раз вроде бы иссякла. И только у Браунов Нэн обрела свою былую силу. Подобно полководцу, она командовала суетившимися вокруг швейцарами, чтобы поудобнее разместить себя и внучку.
С 1837 года Брауны были одними из самых известных владельцев отелей во всей Британской империи, эдакая старая гвардия, свято чтящая собственные традиции.
Отель состоял из одиннадцати городских домов. Колоннады коридоров, венецианские свечи в вестибюле, уставленная пальмами гостиная привлекали внимание клиентов «старой гвардии». Особенное гостеприимство ожидало тех, чьи имена были внесены в «Лэндед Джентри» Берка (перечень дворянских фамилий.).
Гостиничные комнаты казались верхом роскоши. Удобные кровати, украшенные позолотой, просторные ванные, серебряные подносы со свежими фруктами, подшивки номеров «Тайме» — все это свидетельствовало о том, что о клиентах здесь заботятся.
Пока бабушка отдыхала, Энни предпочла понежиться в горячей ванне. Тем временем, не раздеваясь, Нэн улеглась на кровать, закрыла глаза, сложила руки, как покойница, и сразу же уснула. В очередной раз заметив, что старая женщина не надевает драгоценности, Энни тихо вышла из комнаты.
Серые свинцовые волны Темзы как бы нехотя расступались перед изогнутыми обводами брига, принадлежащего «НСУ Трэйдерс», пропуская его в устье реки. С плотно сжатым ртом Энни пересекла Атлантику, благосклонную по сравнению с гудящими валами Тихого океана, накатывающимися на берега Австралии. Она поплотнее завернула длинную накидку вокруг дрожащего тела. Сентябрь здесь был более холоден и сыр, чем самый холодный день в Сиднее.
Ветер в надутых парусах брига стихал — паруса увядали по мере приближения к Саутгемптонскому промышленному порту. Энни заметила, что бабушка слегка возбуждена. Слишком яркий цвет пробивался сквозь толстый слой румян на ее морщинистых щеках.
Бабушка однажды сказала, что прошло вот уже более шестидесяти лет, как она покинула Лондон и вообще Англию. И в то время она тоже находилась на борту брига. Приговоренная к вечному поселению в Новом Южном Уэльсе, на другом краю света, Нэн Ливингстон не только пережила все ужасы карательной системы и жестокое обращение военной охраны, но и вышла победительницей из всех этих испытаний. Она выковала новую династию в новом мире.
Независимая всегда и во всем, Нэн Ливингстон предпочитала путешествовать без сопровождения слуг. Именно это обстоятельство вынудило Энни самой заниматься во время пути скучными повседневными мелочами.
Путешествие стало еще одним испытанием для Энни. Под бдительным оком бабушки она изучила больше, чем любой мужчина, добившийся определенного положения в морской торговле.
И это само по себе еще ничего, но ко всему прочему Нана учила ее искусству умело вкладывать капитал. Вопреки советам других судовладельцев, бабушка заключила несколько сделок по необычайно низкой цене — на грани убытка. Но рискованное предприятие оказалось удачным и еще раз доказало Энни, что лучшего учителя, чем бабушка, ей просто не найти.
Как бы то ни было, а Энни провела в бухгалтерии «НСУ Трэйдерс» целый год, обучаясь всем премудростям. Она добросовестно изучала систему записи и подсчетов финансовых операций компании. Острый математический ум ее вникал во все тонкости морской торговли. Девушка умела правильно анализировать ситуации и регулярно докладывала о результатах своей работы бабушке.
Но путешествие заканчивалось — Англия, Испания, Бразилия, Индия — и Энни досконально изучила все, что касалось морских судов и деятельности иностранных филиалов компании в Лондоне, Париже, Калькутте, Шанхае и многих других городах мира, названия которых вызывали в воображении самые экзотические ассоциации.
— Система агентств компании начинается в Вест-Индии и ведет свои дела с агентами внутри метрополии, в Англии, — говорила бабушка. Ее маленькая немощная фигурка повернулась к носу корабля в направлении лондонских пригородов. — Агенты действуют и как торговцы, и как банкиры сразу. Поэтому очень важно знать наших представителей за границей. Этьенн Карондоль — один из самых лучших наших агентов. И мы будем его гостями на протяжении всего визита.
Полупрозрачная дымка шиферного цвета нависла над заводами, фабриками, складами, подступающими к реке, которая сама была грязно-серой. О, как Энни тосковала по ультрамариновым волнам тихоокеанского побережья!
Нэн распорядилась, чтобы багаж доставили прямо по адресу Этьенна, и в руках у путешественников осталось только по чемодану с личными вещами. Почтовой каретой Энни и бабушка добрались до Лондона.
Солнце, едва пробивающееся сквозь смог, изредка бросало тусклый свет на один из величайших городов мира. В Лондоне жило больше людей, чем в любом другом городе, и переполненные грязные трущобы явно указывали на это. На замусоренном вокзале Виктории путешественники сели в поезд подземки.
Из-за дыма во время путешествия сквозь лабиринт туннелей Энни сидела прямо и неподвижно. Абсолютная тьма, рассеиваемая только мелькающими огоньками газовых светильников, рисовала в распаленном воображении девушки картинки ада, где за каждый глоток свежего воздуха приходилось отчаянно бороться.
Солнечный свет, ей был нужен солнечный свет и чистое лазурно-голубое небо, и зеленая трава, чуть трепещущая над пустынной страной Времени Грез. Сможет ли она выдержать еще хоть миг вдали от любимой и родной Австралии?
И если бы в ту же самую минуту поезд не подошел к станции, Энни выскочила бы из вагона прямо на ходу.
Подобно героине новой, недавно вышедшей в свет книге «Алиса в Стране Чудес», девушка бросилась искать дыру, ведущую на поверхность.
Нэн поднялась со своего места:
— Удивительно, не правда ли, Энни! Кто бы мог подумать, что мы будем путешествовать в вагоне подземки? Но, клянусь, это было в первый и последний раз!
Поезд выплеснул поток пассажиров, и Нэн презрительно фыркнула от неприятного запаха людей, толпящихся вокруг нее. Странный английский резал слух Энни.
Улицы были узкими и грязными, а черные от копоти здания загораживали солнце. Держа надушенный кружевной платок у лица, Нэн сказала:
— По моей просьбе Этьенн приготовил нам комнаты с окнами на Ковент-Гарден.
Энни заметила ее пристальный взгляд, устремленный куда-то вдаль, и поняла, что старая леди вспоминает нечто давно забытое.
— Я догадываюсь, это Брауны. — Нэн, покопавшись в своем ридикюле, выудила оттуда сложенную бумагу. — Ага, сейчас мы подкрепимся, я услала вперед гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии.
Брауны жили в Вест-Энд, районе, известном своей фешенебельностью. Лондонские торговцы и банкиры копили свои капиталы в Сити, но тратили их в Вест-Энде.
Стремясь поскорее на свежий воздух, Энни отпустила кэб и неторопливо пошла по Ковент-Гарден со множеством живописных кафе, книжных лотков, коллекций карт и ящиков с цветами. Уличные музыканты и торговцы наперебой стремились завладеть ее вниманием.
С другой стороны, Нэн показала, что уже не хочет жить в районе Ковент-Гарден. В глазах Энни старая женщина теперь выглядела съежившейся, ее собственная внутренняя энергия, иногда казавшаяся почти видимой, на этот раз вроде бы иссякла. И только у Браунов Нэн обрела свою былую силу. Подобно полководцу, она командовала суетившимися вокруг швейцарами, чтобы поудобнее разместить себя и внучку.
С 1837 года Брауны были одними из самых известных владельцев отелей во всей Британской империи, эдакая старая гвардия, свято чтящая собственные традиции.
Отель состоял из одиннадцати городских домов. Колоннады коридоров, венецианские свечи в вестибюле, уставленная пальмами гостиная привлекали внимание клиентов «старой гвардии». Особенное гостеприимство ожидало тех, чьи имена были внесены в «Лэндед Джентри» Берка (перечень дворянских фамилий.).
Гостиничные комнаты казались верхом роскоши. Удобные кровати, украшенные позолотой, просторные ванные, серебряные подносы со свежими фруктами, подшивки номеров «Тайме» — все это свидетельствовало о том, что о клиентах здесь заботятся.
Пока бабушка отдыхала, Энни предпочла понежиться в горячей ванне. Тем временем, не раздеваясь, Нэн улеглась на кровать, закрыла глаза, сложила руки, как покойница, и сразу же уснула. В очередной раз заметив, что старая женщина не надевает драгоценности, Энни тихо вышла из комнаты.