Страница:
Но прошла неделя, и девушка сделала вывод, что граф — легкомысленный, слабовольный и ленивый человек, который никогда не работал ради приумножения капитала. Энни быстро разочаровалась в нем и почувствовала облегчение, когда граф завершил свой австралийский вояж.
Она вернулась к себе в контору с ощущением полноты жизни. Разве что повседневные обязанности и дела несколько притупляли это радостное чувство освобождения.
Энни постоянно была чем-то обеспокоена. Видимо, на нее так действовали теснота и шум города. Да, наверное, так и было. Она уедет сразу же, как только разгребет навалившуюся на нее работу. Возьмет отпуск и вернется ко Времени Грез. Это будет и передышкой от утомительной роли и ее единственной радостью — как-нибудь сбежать к любимому Времени Грез.
Только там душа обретала покой, и сердцу становилось легко.
Глава 6
Она вернулась к себе в контору с ощущением полноты жизни. Разве что повседневные обязанности и дела несколько притупляли это радостное чувство освобождения.
Энни постоянно была чем-то обеспокоена. Видимо, на нее так действовали теснота и шум города. Да, наверное, так и было. Она уедет сразу же, как только разгребет навалившуюся на нее работу. Возьмет отпуск и вернется ко Времени Грез. Это будет и передышкой от утомительной роли и ее единственной радостью — как-нибудь сбежать к любимому Времени Грез.
Только там душа обретала покой, и сердцу становилось легко.
Глава 6
1879
28-й день рождения подтолкнул Энни оставить кресло Исполнительного директора «НСУ Трэйдерс». И она начала собирать чемоданы для столь нужных ей каникул, которые Энни решила провести на овцеводческом ранчо.
Железная дорога, строившаяся вот уже более 30 лет, до сих пор не достигла даже границ Нового Южного Уэльса и Виктории.
Энни ехала вместе с остальными пассажирами почтовой кареты, которая делала остановку в шахтерском городке Брокен-Хилл, на участке ее горнодобывающей компании. Под предлогом проверки работы рудников Энни и возвращалась во Время Грез.
Кровь возбужденно струилась по венам. Энни страстно желала сбросить свои тяжелые юбки и натянуть кожаные брюки для верховой езды. Уже в десятый раз она вынимала кружевной носовой платок из манжеты рукава и вытирала пыль, как, пудрой присыпавшую лицо и шею. Парусиновая занавеска была задернута для защиты от пыли, но духота и запах немытых тел пассажиров были еще нестерпимей.
Она, владелица целого торгового флота, могла бы иметь свою собственную карету и выезд. Но сейчас представился удобный случай затеряться среди обычных людей, людей, которые не знали и не хотели знать, кем была Энни.
При каждом удобном случае торговец из Брисбэна жаловался на скверную пищу, черствые бисквиты и сушеную говядину, которые путешественники жадно поедали на промежуточных станциях, а ночью в постелях щелкали вшей.
Энни переносила дорожные неудобства с безграничным терпением. Но больше всего ей досаждала близость Майка Гаррисона, самодовольного владельца овцеводческого ранчо вблизи Времени Грез. Это ранчо получило широкую известность из-за выведенного там и получившего приз тонкорунного барана по кличке Капитан Кук.
Майк Гаррисон каждый раз старался задержать подольше свою коричневую от загара руку на локте Энни, когда они, подпрыгивая на бесконечных ухабах, касались плечами.
Наконец карета достигла плато западной части колонии, и парусиновую занавеску вновь подняли. Энни засмотрелась на длинную траву, раскинувшуюся в необъятной степи, и подумала, сколько еще она сможет выдержать эти мучения, прежде чем выскажется вслух. Слишком важно было поддерживать дружественные отношения в безлюдных местах.
Гораздо хуже было то, что из отчетов, регулярно присылаемых управляющим Зэбом, явствовало: дела на овцеводческом ранчо Время Грез из рук вон плохи.
Брокен-Хилл представлял собой скопление ветхих шахтерских лачуг, а также пабов и борделей. На почтовой станции Энни подобрала юбки и пошла по дощатому настилу к желтому дому, где размещалась маркшейдерская контора. Старый мужчина в кепке с козырьком направил ее в контору «Разработки Брокен-Хилл»:
— Вы найдете ее в конце Йодид-стрит.
Край света выглядел бы, наверное, лучше. Энни порадовалась, что надела крепкие ботинки. Хижина, важно именуемая конторой разработок, притулилась на самом краю холмистого склона и, казалось, вот-вот съедет вниз. Внизу рабочие с кирками и лопатами сновали меж крепежных лесов. Исхудавшие пони вытаскивали руду наверх по крутым дорожкам.
Энни порядком взмокла, пока вскарабкалась по лестнице, ведущей к конторе управляющего, и вошла в здание под железной крышей. Внутри конторы было жарко, как в духовке.
Мужчина в возрасте пятидесяти лет с пушистыми мощными бакенбардами сидел за столом. Очки не могли скрыть покрасневшие от усталости глаза. Мужчина что-то писал карандашом в открытой канцелярской книге. Пот, стекавший по его щекам, оставлял на них светлые полосы, и поэтому лицо казалось серым от копоти и пыли. Энни придала своему голосу властное выражение. У нее это никогда не получалось естественно:
— Я бы хотела обсудить с вами дела рудника.
— Ага, никак сама королева Виктория пожаловала?
Она улыбнулась:
— Вам, наверное, не слишком нравится ваша работа?
— Взгляните, мне некогда даже получить взбучку.
Не спрашивая, Энни присела на краешек высокого стула рядом со столом. Платок сразу взмок от влаги, когда она промокнула им пот с лица и рук. — Вам нужен помощник, чтобы разгрести все это?
Мужчина пристально посмотрел на Энни, как будто только что увидел:
— Ну да, и это нужно было сделать с самого начала.
— Что еще?
— Вы меня что, разыгрываете?
— Я и в самом деле говорю серьезно, я в состоянии кое в чем вам помочь.
— У вас есть рука в «НСУ Трэйдерс»?
— Ну, можно сказать, и так.
Он отложил карандаш в сторону:
— Ладно, передайте старой леди, что мы не получили в срок обещанного оборудования. Имея только пони с телегами, мы далеко не уйдем.
— Что еще?
— Люди, работающие в шахтах и шурфах, мрут от рудничной пыли.
— Что вы предлагаете, чтобы этого избежать?
Мужчина снова внимательно посмотрел на Энни поверх очков:
— Улучшенную вентиляцию и прекращение сухого бурения. — И пожал плечами:
— Я не люблю жаловаться и скулить, но кто-то же должен изменить условия труда шахтеров к лучшему. А не то вмешается профсоюз, и тогда компания останется с носом.
— Я не думаю, что владельцы осведомлены о ситуации, — Энни закусила нижнюю губу. — Как долго можно разрабатывать эту серебряную жилу до полного истощения?
— С хорошим оборудованием вы могли бы вести добычу хоть до Судного дня. — Его усталые глаза на секунду вспыхнули. — Но самое ценное здесь не серебро, а железная руда. Я люблю исследовать, искать. Вы знаете драгоценные и полудрагоценные камни, но я нашел нечто более стоящее. Целые горные цепи железной руды.
Он взвесил на руке тяжелый кусок серого камня, лежавшего на столе:
— Вот образец, — и протянул Энни, — самое лучшее, что когда-либо попадало в сталеплавильную печь. Здесь в этих холмах его достаточно, чтобы обеспечить железом весь мир на ближайшую сотню лет.
— Как ваше имя?
— Блери. Тимоти Блери. Энни вернула мужчине образец руды и стряхнула пыль с перчаток.
— Если Эндрю Карнеги смог сделать это в Америке, то и мы сможем сделать это в Австралии. Я сообщу в «НСУ Трэйдерс» то, о чем вы мне сейчас рассказали. Если ваше открытие подтвердится, то вы, Тимоти, получите гонорар в размере три процента от дохода «Разработок Брокен-Хилл».
Выражение лица маркшейдера было скептическим:
— Вы не погорячились? Ладно, расскажите это старой леди, но боюсь, вам будет нужна поддержка, когда вы захотите ее в чем-либо убедить.
Он вернулся к своим записям. Улыбаясь про себя, Энни покинула контору, но снаружи ее улыбка тотчас же испарилась: она увидела Майка Гаррисона. Он ее поджидал.
— Вуаль и пыль не помешали мне узнать вас. Вы — мисс Трэмейн, не так ли?
Она шла, не останавливаясь:
— А вы — мистер Гаррисон, не так ли?
Его губы плотно сжались под крючковатым носом. Прекрасно, она его задела.
Гаррисон приноровил свой широкий шаг к ее дробной поступи.
— Я ждал, пока мы сможем поговорить с глазу на глаз. Не думаю, что вы смогли бы многого добиться, спасая свое ранчо. Если не кролики, то засуха так или иначе довершит ее крушение.
— О, неужели вы думаете, что ваше ранчо это переживет?
Гаррисон загадочно ухмыльнулся. Его красное лицо пьяницы еще больше побагровело. Он стащил с головы широкополую шляпу и держал ее в руке, обнажив редкие волосы, зачесанные назад:
— Я берегу свое ранчо, а вы относитесь к своему небрежно.
— С помощью денег можно решить любые проблемы.
— Я слышал, что вы умная и деловая женщина. Настолько умная, что извлекаете выгоду даже из самых безнадежных предприятий. — Он смерил Энни долгим испытующим взглядом, начиная от шляпы из итальянской соломки и кончая пыльным дорожным костюмом и застежками на ботинках. — Ваше ранчо наверняка не единственное, к чему вы относитесь небрежно.
Энни задохнулась от возмущения. Наглость этого мужчины была невероятной, но не поколебала ее спокойствия:
— Я приму ваше замечание к сведению, мистер Гарри-сон.
И до конца путешествия она с ним больше не разговаривала. Наконец ее мытарства закончились, когда почтовая карета миновала шахтерский городок Майлдора. Расположенный на дальнем западе, он являл собой оазис среди неприветливого дикого окружения. На фоне остального пейзажа особенно выделялись виноградники, произраставшие здесь из-за необычайного обилия солнечного света.
Баловэй и его племянник Зэб поджидали Энни на станции. Баловэй был почти слеп, но его лицо, обрамленное седыми волосами и седой бородой, оживилось от звука ее голоса. Жена старика умерла уже много лет назад.
Старый абориген был владельцем половины площади ранчо Время Грез, которую мать Энни Амарис подарила ему в награду за долгие годы верной службы. Но Баловэй и его племя не смогли справиться с большими налогами и поборами со стороны колониальных властей. После смерти Амарис Трэмейн Баловэй отказался от своей половины в пользу Нэн Ливингстон в обмен на право охотиться на бывших своих землях. Энни поцеловала аборигена в курчавую голову:
— Я скучала по тебе, Баловэй. Я скучала по вас обоим, Зэб.
— Сегодня ночью мы устроим церемониальный танец в вашу честь, мисс Энни, — произнес Зэб. В свои двадцать лет он получил европейское образование на ранчо, в школе, которую организовала Амарис, и вел себя скорее как европеец, нежели абориген. Хотя внешне, разумеется, сохранил все особенности, унаследованные от предков, помимо, конечно же, естественного черного цвета кожи: широкий нос, курчавые волосы, толстые губы, низкий лоб, короткие руки и ноги.
Носовую перегородку, как это принято у аборигенов, в соответствующем возрасте ему прокололи, и в ней постоянно находилось либо кольцо, либо специальная палочка.
Энни залезла в фургон. Впервые за последние три года ее сердце билось легко и радостно. Она стащила перчатки, освободила прическу от шляпки и булавок и с облегчением встряхнула головой. О Господи, как же приятно и ласково касается легкий ветерок ее щек и шевелит волосы.
Энни влюбленно смотрела окрест: оливковая зелень странных на вид крон карликовых эвкалиптов, называемых мэлли, бронзово-красная глина и серебристо-голубые вершины далеких гор. Земля и небо были частью ее тела и крови.
Энни широко раскинула руки, как бы вбирая в свое сердце эту умытую солнцем страну. Она не испытывала ни малейшего смущения перед этими двумя мужчинами.
Зэб и Баловэй верили, что камень, дерево и человек — единое целое. У земли есть своя душа, свое сознание. Аборигены страшились только возмездия, если ритуал пробуждения жизни выполнялся небрежно. Ведь если за землей не ухаживать, то природа сама по себе неотвратимо умрет.
Ранчо было возведено на одном из участков, называемых местами Грез, где Великий дух-предок, совершив акт созидания, соединился с окружающей природой. По легендам аборигенов, Великий дух-предок остался здесь и поныне, и эти места несут в себе энергию и силу Времени Грез аборигенов.
Обычно зеленая растительность саванны была расцвечена дикорастущими цветами: бархатистым клювом, пустынным горохом, лапой кенгуру, Рождественским кустом. Но нынешнее лето выдалось особенно жарким, и потому цветов не было. Фургон проезжал милю за милей: летние пастбища, выгоны для скота, пастушечьи лагеря с загонами для скота. Все вокруг выглядело пустынным и безжизненным.
Возбуждение Энни пошло на убыль, когда фургон стал подъезжать все ближе и ближе ко Времени Грез. Бухта Вулумулу теперь была совершенно сухой впадиной. Кусты живой изгороди и эвкалипты стояли с голыми коричневыми ветвями, как будто здесь прошел огонь.
Унылый вид становился все хуже. Иногда на глаза попадались трупы овец. Большинство этих жертв засухи страшно раздулось под нестерпимо палящим солнцем, часть павших овец была еще жива, но, сразу видно, что и их скоро постигнет та же участь. Стаи канюков (Канюк — хищная птица семейства ястребиных.) неохотно взлетали, потревоженные приближением фургона. А ведь Энни видела только начало громадных пространств Времени Грез.
Какая же катастрофа постигла Время Грез? Почему она посвятила все свое время проблемам «НСУ Трэйдерс», когда ее настоящая любовь — Время Грез — лежит мертвой? Во имя Господа! Как она могла допустить это?
Наконец, Энни увидела прочные и уютные очертания Большого Дома. Но лишь когда фургон, прогрохотав, подъехал ближе, она смогла отчетливо увидеть плачевное состояние усадьбы.
Окружающие постройки нуждались в покраске. Дверь дома стригалей овец болталась на одной петле и натужно скрипела от ветра. Доски забора были выломаны. Многие из гуртовщиков, стригалей и пастухов даже не узнали Энни. Там, где когда-то бледно-лиловые колокольчики джакаранды усеивали перила веранды, теперь висела высохшая виноградная лоза.
Чувства Энни, должно быть, отразились на ее лице.
— Я писал вам о необходимости ремонта, — произнес Зэб. Он сказал это тихо своим глубоким, грубоватым голосом.
Теперь она припомнила то письмо, отложенное ею в сторону, как дело, не требующее спешного вмешательства. Тогда все ее внимание заняли дела, показавшиеся более срочными.
В то время один сиднейский изобретатель осаждал Энни просьбами посмотреть на его машину для производства льда. Детектив страховой компании потратил несколько дней, расспрашивая ее о фрегате, который принадлежал «НСУ Трэйдерс» и затонул во время тайфуна у побережья Индии. Тогда же было торжество по случаю наименования и спуска на воду нового корабля. Бесконечные проблемы. Но сейчас она дома!
Энни выбралась из фургона еще до того, как Зэб обошел кругом, чтобы помочь ей. — Я смотрю на это, как на временные неурядицы. Время Грез нашими заботами скоро снова будет в добром здравии. — Она протянула руку старому Баловэю, ощупывающему край фургона:
— Ступенька прямо под тобой, Баловэй.
И все же, войдя внутрь дома, Энни обрадовалась. Швырнула перчатки и шляпу на полосатое выгоревшее на солнце бледно-зеленое кресло и, приподняв одной рукой юбки, стремительно взбежала по широкой лестнице. Другая рука скользила по до блеска отполированным кленовым перилам. Если бы Энни шла чуть помедленнее, ее жест мог бы показаться даже ласкающим.
Как ценитель искусства в Лувре, она с интересом осматривала комнату за комнатой. Обоняние восхищенно впитывало старые ароматы: запахи пыли, затхлости и отполированной пчелиным воском мебели пьянили ее.
Большую часть мебели нужно было заменить, поменять местами или привести в порядок, но сам дом, построенный прочно, выглядел прилично и не очень нуждался в ремонте.
Когда Энни была удовлетворена осмотром, то почти сразу же вернулась в свою спальню, примыкавшую к кабинету Амарис, переделанному теперь в гостиную, и быстро переоделась в рабочую одежду, которую нашла внизу комода. Чуть погодя, держа в руках шляпу, Энни спустилась по лестнице. Ступеньки при каждом шаге поскрипывали. Кожаные штаны для верховой езды наконец подарили Энни ту свободу движений, которой она так жаждала в Сиднее.
Внизу, у подножия лестницы, Зэб выгружал последние тюки ее багажа и слушал приказания экономки, своей жены Вены, тоже аборигенки. Кожа женщины также была черной, но вес, наверное, в три раза больше, чем у Зэба. И потому Вена возвышалась над мужем, как скала. Слоноподобная женщина, она заботилась о Зэбе так же, как он о ранчо, где родился.
— Почисти медную лохань. Госпожа захочет помыться, когда вернется из…
— После обеда, Вена, — улыбаясь, сказала Энни. — Ты очень хорошо поработала, сохраняя дом.
Женщина важно кивнула головой. Когда Энни вышла за дверь, она услышала, как Вена говорит Зэбу:
— Она напоминает мне свою мать, та говорила то же самое и делала все точно так же.
Эти слова польстили Энни. Она всегда думала о своей матери так, будто та была одним из духов Времени Грез аборигенов.
Впрочем, иногда и неукротимая Нана представлялась ей такой же.
Баловэй уже седлал коня, когда Энни вошла в стойло. Несмотря на то, что Баловэй был почти слеп, в конюшне чувствовал он себя как дома и мог делать почти все, как вполне зрячий человек.
— Я подумал, что вы захотите прогуляться, мисс Энни, — он погладил мерина по морде, успокаивая его. — Лошадь не была под седлом почти год и теперь такая же дикая, как и вы.
Последние слова были сказаны с почти беззубой улыбкой. В ответ она тоже широко улыбнулась, сверкнув крепкими белыми зубами — ее главным достоянием, как считала сама Энни. Естественно, темно-рыжие волосы были самым худшим, доставшимся в наследство.
Энни взобралась на переминающегося фыркающего мерина и направила его со двора. За пределами ограды она ощутила открывшийся широкий простор, по которому так сильно скучала. Солнце разогнало утренний туман на выгоне и осветило съежившуюся траву, пыль и солончаки.
Даже эму и огромные буро-серые кенгуру Вулумулу покинули местность в поисках лучшей пищи. Сердце Энни сжималось от увиденного. Неужели засуха никогда не кончится?
Конь насторожил уши. Энни замерла. Ее глаза быстро обшарили горизонт. Вскоре она заметила источник беспокойства: одинокая фигура мужчины вырисовывалась на фоне холма. Он шагал по колее, наезженной фургонами, видимо, направляясь к Большому Дому.
Энни застыла в ожидании, наблюдая его приближение и настороженно поджидая. Мужчина шел пешком по широкой безлюдной степи. Он был среднего роста и умеренного телосложения, но двигался так, будто впитал в себя некую частичку силы земли и природы. Когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы Энни смогла разглядеть его лицо, то она еле сдержала чуть не вырвавшееся восклицание: нижняя часть правой стороны лица, вся шея с правой стороны и правая рука до самого локтя были покрыты жуткими шрамами и нежно-розовыми рубцами с легкими морщинками.
— Легче, — сказала Энни, успокаивая нервно перебирающего ногами мерина.
— Здрасьте, — приветствовал ее мужчина, остановившись в нескольких метрах от Энни. Пальцами, покрытыми шрамами, он прикоснулся к краю шляпы. Его странные рыжевато-коричневые глаза спокойно смотрели на Энни из-под черных ресниц. Кротость и смиренность позы могли бы обмануть и более острый глаз.
Энни чуть передвинулась в седле. В наступившей тишине раздавалось только поскрипывание седла.
— Хэлло, Мужчина переменил позу, засунув большие пальцы за холщовый ремень.
— Я ищу работу, мисс Трэмейн.
— Откуда вы знаете, кто я? Кривая усмешка сделала мужчину почти очаровательным. Глаза, показавшиеся отражением огня тропического солнца, смерили Энни с ног до головы. Взгляд был ленивым и чуть насмешливым, казалось, мужчину забавляет происходящее.
— Никакая другая женщина не смогла бы так носить штаны, как это делаете вы. С возвращением домой!
Энни почувствовала себя глупо. Мужчина знал, что она владелица ранчо, а не одна из работниц.
— Мы разве встречались прежде?
— Нет, во всяком случае, не были друг другу представлены.
— А вы немногословны. Он усмехнулся. Выражение его лица живо изменилось, как картинка в калейдоскопе.
— Вам было лет двенадцать или около того. Мы с отцом пришли к Большому Дому, чтобы купить лошадь, от которой, как мы слышали, Время Грез хотело избавиться. У вас были длинные ноги, и вы задавали кучу вопросов, — он помолчал. — Вы и сейчас такая же.
К сожалению, Энни совершенно не помнила его. Сколько же лет ему было тогда? Из-за рубцов, обезобразивших лицо, она не могла определить точно возраст мужчины. Возможно, сейчас ему двадцать семь-двадцать восемь, столько же, сколько и ей.
Он ответил на незаданный вопрос:
— Мне тогда было восемь. Я никогда не забуду наш визит. Величие… Время Грез… Я решил тогда, что… наше ранчо тоже будет таким.
— Ваше ранчо недалеко отсюда?
— Было. Вот почему я пешком. Реки текут, и все, что находилось рядом, превратилось в кучу пепла. Степной пожар. Это случилось примерно полгода назад.
Энни нужны были хорошие работники. Кто-нибудь, кто помог бы ей привести ранчо в порядок и поддерживать его, пока она будет в Сиднее. Но что умел делать этот человек?
— Я не знаю о вас ничего. Ни вашего имени, ни вашей профессии, ни вашего обра…
— Меня зовут Рэгги. Рэгги Льюис. Я занимался крупным рогатым скотом. Конечно же, все, что я знаю об овцах, могло бы уместиться в наперстке. И это даже слишком хорошо сказано. Но я умею работать, и я честен.
Все время, пока Льюис кратко говорил о себе, выражение его лица не менялось. Эта бесстрастность вызвала в Энни смешанное чувство: желание надерзить ему и что-то еще:
— Вы забыли о том, что вы еще и зависимы.
Он снова улыбнулся:
— А вы забыли застегнуть верхнюю пуговицу штанов.
Она глянула вниз и зарделась. Штаны разошлись, являя миру содержимое. Рукой в перчатке Энни попыталась справиться с пуговицей, но никак не могла ухватить ее. — Хорошо, — произнесла она, все еще борясь с пуговицей, готовая для надсмотрщика. Я не могу постоянно находиться на ранчо и надеюсь, что вы умеете писать. В мое отсутствие я хотела бы получать ежемесячные отчеты.
— Если хотите, я могу помочь вам с вашей пуговицей.
— Конечно, нет! У вас есть какие-то пожитки, которые вы хотели бы собрать и…
— Ничего.
Энни хотелось, чтобы он перестал пялить на нее глаза со своим спокойным любопытством. Она опустила руку и высвободила одну ногу из стремени:
— Ну что ж, до Большого Дома добрых три километра, и обратно мы поедем вдвоем.
Рэгги запрыгнул на седло сзади нее, и мерин переступил с ноги на ногу, приноравливаясь к дополнительному весу. Энни подумала о том, что, может быть, поступила глупо, поверив незнакомцу на слово. Но в последнее время она довольно неплохо разбиралась в людях.
— Сколько овец вы потеряли за время засухи?
Он горячо дышал прямо ей в шею в том месте, где волосы были заправлены под шляпу. Его тело было горячим и слегка давило сзади на Энни.
— Я не знаю, сегодня мой первый день после долгого отсутствия.
Они поговорили о засухе и об ущербе, ей нанесенном, ценах на шерсть на Лондонской бирже и необходимости установить ограду от кроликов, пожирающих ту немногую растительность, которая еще уцелела.
— Вы должны понимать, мисс Трэмейн, что, нанимая скотовода, вы даете повод для сплетен среди других владельцев овцеводческих ранчо.
— Мне не привыкать, мистер Льюис. Женщина в бизнесе должна приучать себя к сплетням и пересудам. Ведь после того, как вы потеряли собственное ранчо, я не думаю, что вы захотите потерять чье-то еще.
— Нет, — он был краток. — Я, конечно, постараюсь возродить свое ранчо, но сейчас нуждаюсь в работе, а вы нуждаетесь во мне, Она чуть не рассмеялась от его самоуверенности, но по возвращению в Большой Дом Льюис стал энергично работать, претворяя в жизнь свои, одному ему ведомые планы. Он долго расспрашивал Баловэя и Зэба о ранчо, затем оседлал коня и обследовал территорию, непосредственно примыкавшую к Большому Дому, осмотрел собственное жилье и напоследок попросил Энни показать ему книги.
Последняя просьба несколько удивила Энни. Она провела его в кабинет. Не спрашиваясь, Рэгги прошел вперед, обошел стол и, усевшись за него, открыл первый попавшийся журнал. Она наблюдала за ним, пока Рэгги бегло просматривал записи, занесенные туда корявым почерком.
— Не слишком подробно, — пробормотал он.
— Зэб вел счета в мое отсутствие. Он не слишком хорошо умеет это делать. — Энни говорила, как будто оправдываясь, но ведь она не рассчитывала отсутствовать на Времени Грез так долго. Всегда считала, что уезжает на месяц или два. Однако месяцы растянулись на целых три года.
Теперь оставалось решить судьбу Никогда-Никогда. Ранчо ее отца было заброшено много лет назад. Теперь же с помощью Льюиса можно было попробовать возродить и его. Наверное, теперь настал момент для более широкой деятельности. Ведь когда цена на шерсть упадет, то крупный рогатый скот поможет спасти положение и сохранить стабильный доход.
Рэгги уже извлек следующий журнал из шкафа, стоявшего рядом со столом. — Мы просмотрим их в другой раз, — сказала Энни, отпуская его. Она не желала больше работать в первый день своего возвращения домой.
После того, как Рэгги ушел, Энни нашла Вену и сказала ей, что хочет принять горячую ванну. Она расслабилась и чуть не уснула в медной лохани, полной воды со струящимся паром и запахом лаванды. Было уже довольно поздно, когда Энни смыла со своих волос четырехдневную грязь. Затем она быстро надела широченную юбку, шелковую блузку, завязала на макушке пучком тяжелые волосы и поспешила вниз.
28-й день рождения подтолкнул Энни оставить кресло Исполнительного директора «НСУ Трэйдерс». И она начала собирать чемоданы для столь нужных ей каникул, которые Энни решила провести на овцеводческом ранчо.
Железная дорога, строившаяся вот уже более 30 лет, до сих пор не достигла даже границ Нового Южного Уэльса и Виктории.
Энни ехала вместе с остальными пассажирами почтовой кареты, которая делала остановку в шахтерском городке Брокен-Хилл, на участке ее горнодобывающей компании. Под предлогом проверки работы рудников Энни и возвращалась во Время Грез.
Кровь возбужденно струилась по венам. Энни страстно желала сбросить свои тяжелые юбки и натянуть кожаные брюки для верховой езды. Уже в десятый раз она вынимала кружевной носовой платок из манжеты рукава и вытирала пыль, как, пудрой присыпавшую лицо и шею. Парусиновая занавеска была задернута для защиты от пыли, но духота и запах немытых тел пассажиров были еще нестерпимей.
Она, владелица целого торгового флота, могла бы иметь свою собственную карету и выезд. Но сейчас представился удобный случай затеряться среди обычных людей, людей, которые не знали и не хотели знать, кем была Энни.
При каждом удобном случае торговец из Брисбэна жаловался на скверную пищу, черствые бисквиты и сушеную говядину, которые путешественники жадно поедали на промежуточных станциях, а ночью в постелях щелкали вшей.
Энни переносила дорожные неудобства с безграничным терпением. Но больше всего ей досаждала близость Майка Гаррисона, самодовольного владельца овцеводческого ранчо вблизи Времени Грез. Это ранчо получило широкую известность из-за выведенного там и получившего приз тонкорунного барана по кличке Капитан Кук.
Майк Гаррисон каждый раз старался задержать подольше свою коричневую от загара руку на локте Энни, когда они, подпрыгивая на бесконечных ухабах, касались плечами.
Наконец карета достигла плато западной части колонии, и парусиновую занавеску вновь подняли. Энни засмотрелась на длинную траву, раскинувшуюся в необъятной степи, и подумала, сколько еще она сможет выдержать эти мучения, прежде чем выскажется вслух. Слишком важно было поддерживать дружественные отношения в безлюдных местах.
Гораздо хуже было то, что из отчетов, регулярно присылаемых управляющим Зэбом, явствовало: дела на овцеводческом ранчо Время Грез из рук вон плохи.
Брокен-Хилл представлял собой скопление ветхих шахтерских лачуг, а также пабов и борделей. На почтовой станции Энни подобрала юбки и пошла по дощатому настилу к желтому дому, где размещалась маркшейдерская контора. Старый мужчина в кепке с козырьком направил ее в контору «Разработки Брокен-Хилл»:
— Вы найдете ее в конце Йодид-стрит.
Край света выглядел бы, наверное, лучше. Энни порадовалась, что надела крепкие ботинки. Хижина, важно именуемая конторой разработок, притулилась на самом краю холмистого склона и, казалось, вот-вот съедет вниз. Внизу рабочие с кирками и лопатами сновали меж крепежных лесов. Исхудавшие пони вытаскивали руду наверх по крутым дорожкам.
Энни порядком взмокла, пока вскарабкалась по лестнице, ведущей к конторе управляющего, и вошла в здание под железной крышей. Внутри конторы было жарко, как в духовке.
Мужчина в возрасте пятидесяти лет с пушистыми мощными бакенбардами сидел за столом. Очки не могли скрыть покрасневшие от усталости глаза. Мужчина что-то писал карандашом в открытой канцелярской книге. Пот, стекавший по его щекам, оставлял на них светлые полосы, и поэтому лицо казалось серым от копоти и пыли. Энни придала своему голосу властное выражение. У нее это никогда не получалось естественно:
— Я бы хотела обсудить с вами дела рудника.
— Ага, никак сама королева Виктория пожаловала?
Она улыбнулась:
— Вам, наверное, не слишком нравится ваша работа?
— Взгляните, мне некогда даже получить взбучку.
Не спрашивая, Энни присела на краешек высокого стула рядом со столом. Платок сразу взмок от влаги, когда она промокнула им пот с лица и рук. — Вам нужен помощник, чтобы разгрести все это?
Мужчина пристально посмотрел на Энни, как будто только что увидел:
— Ну да, и это нужно было сделать с самого начала.
— Что еще?
— Вы меня что, разыгрываете?
— Я и в самом деле говорю серьезно, я в состоянии кое в чем вам помочь.
— У вас есть рука в «НСУ Трэйдерс»?
— Ну, можно сказать, и так.
Он отложил карандаш в сторону:
— Ладно, передайте старой леди, что мы не получили в срок обещанного оборудования. Имея только пони с телегами, мы далеко не уйдем.
— Что еще?
— Люди, работающие в шахтах и шурфах, мрут от рудничной пыли.
— Что вы предлагаете, чтобы этого избежать?
Мужчина снова внимательно посмотрел на Энни поверх очков:
— Улучшенную вентиляцию и прекращение сухого бурения. — И пожал плечами:
— Я не люблю жаловаться и скулить, но кто-то же должен изменить условия труда шахтеров к лучшему. А не то вмешается профсоюз, и тогда компания останется с носом.
— Я не думаю, что владельцы осведомлены о ситуации, — Энни закусила нижнюю губу. — Как долго можно разрабатывать эту серебряную жилу до полного истощения?
— С хорошим оборудованием вы могли бы вести добычу хоть до Судного дня. — Его усталые глаза на секунду вспыхнули. — Но самое ценное здесь не серебро, а железная руда. Я люблю исследовать, искать. Вы знаете драгоценные и полудрагоценные камни, но я нашел нечто более стоящее. Целые горные цепи железной руды.
Он взвесил на руке тяжелый кусок серого камня, лежавшего на столе:
— Вот образец, — и протянул Энни, — самое лучшее, что когда-либо попадало в сталеплавильную печь. Здесь в этих холмах его достаточно, чтобы обеспечить железом весь мир на ближайшую сотню лет.
— Как ваше имя?
— Блери. Тимоти Блери. Энни вернула мужчине образец руды и стряхнула пыль с перчаток.
— Если Эндрю Карнеги смог сделать это в Америке, то и мы сможем сделать это в Австралии. Я сообщу в «НСУ Трэйдерс» то, о чем вы мне сейчас рассказали. Если ваше открытие подтвердится, то вы, Тимоти, получите гонорар в размере три процента от дохода «Разработок Брокен-Хилл».
Выражение лица маркшейдера было скептическим:
— Вы не погорячились? Ладно, расскажите это старой леди, но боюсь, вам будет нужна поддержка, когда вы захотите ее в чем-либо убедить.
Он вернулся к своим записям. Улыбаясь про себя, Энни покинула контору, но снаружи ее улыбка тотчас же испарилась: она увидела Майка Гаррисона. Он ее поджидал.
— Вуаль и пыль не помешали мне узнать вас. Вы — мисс Трэмейн, не так ли?
Она шла, не останавливаясь:
— А вы — мистер Гаррисон, не так ли?
Его губы плотно сжались под крючковатым носом. Прекрасно, она его задела.
Гаррисон приноровил свой широкий шаг к ее дробной поступи.
— Я ждал, пока мы сможем поговорить с глазу на глаз. Не думаю, что вы смогли бы многого добиться, спасая свое ранчо. Если не кролики, то засуха так или иначе довершит ее крушение.
— О, неужели вы думаете, что ваше ранчо это переживет?
Гаррисон загадочно ухмыльнулся. Его красное лицо пьяницы еще больше побагровело. Он стащил с головы широкополую шляпу и держал ее в руке, обнажив редкие волосы, зачесанные назад:
— Я берегу свое ранчо, а вы относитесь к своему небрежно.
— С помощью денег можно решить любые проблемы.
— Я слышал, что вы умная и деловая женщина. Настолько умная, что извлекаете выгоду даже из самых безнадежных предприятий. — Он смерил Энни долгим испытующим взглядом, начиная от шляпы из итальянской соломки и кончая пыльным дорожным костюмом и застежками на ботинках. — Ваше ранчо наверняка не единственное, к чему вы относитесь небрежно.
Энни задохнулась от возмущения. Наглость этого мужчины была невероятной, но не поколебала ее спокойствия:
— Я приму ваше замечание к сведению, мистер Гарри-сон.
И до конца путешествия она с ним больше не разговаривала. Наконец ее мытарства закончились, когда почтовая карета миновала шахтерский городок Майлдора. Расположенный на дальнем западе, он являл собой оазис среди неприветливого дикого окружения. На фоне остального пейзажа особенно выделялись виноградники, произраставшие здесь из-за необычайного обилия солнечного света.
Баловэй и его племянник Зэб поджидали Энни на станции. Баловэй был почти слеп, но его лицо, обрамленное седыми волосами и седой бородой, оживилось от звука ее голоса. Жена старика умерла уже много лет назад.
Старый абориген был владельцем половины площади ранчо Время Грез, которую мать Энни Амарис подарила ему в награду за долгие годы верной службы. Но Баловэй и его племя не смогли справиться с большими налогами и поборами со стороны колониальных властей. После смерти Амарис Трэмейн Баловэй отказался от своей половины в пользу Нэн Ливингстон в обмен на право охотиться на бывших своих землях. Энни поцеловала аборигена в курчавую голову:
— Я скучала по тебе, Баловэй. Я скучала по вас обоим, Зэб.
— Сегодня ночью мы устроим церемониальный танец в вашу честь, мисс Энни, — произнес Зэб. В свои двадцать лет он получил европейское образование на ранчо, в школе, которую организовала Амарис, и вел себя скорее как европеец, нежели абориген. Хотя внешне, разумеется, сохранил все особенности, унаследованные от предков, помимо, конечно же, естественного черного цвета кожи: широкий нос, курчавые волосы, толстые губы, низкий лоб, короткие руки и ноги.
Носовую перегородку, как это принято у аборигенов, в соответствующем возрасте ему прокололи, и в ней постоянно находилось либо кольцо, либо специальная палочка.
Энни залезла в фургон. Впервые за последние три года ее сердце билось легко и радостно. Она стащила перчатки, освободила прическу от шляпки и булавок и с облегчением встряхнула головой. О Господи, как же приятно и ласково касается легкий ветерок ее щек и шевелит волосы.
Энни влюбленно смотрела окрест: оливковая зелень странных на вид крон карликовых эвкалиптов, называемых мэлли, бронзово-красная глина и серебристо-голубые вершины далеких гор. Земля и небо были частью ее тела и крови.
Энни широко раскинула руки, как бы вбирая в свое сердце эту умытую солнцем страну. Она не испытывала ни малейшего смущения перед этими двумя мужчинами.
Зэб и Баловэй верили, что камень, дерево и человек — единое целое. У земли есть своя душа, свое сознание. Аборигены страшились только возмездия, если ритуал пробуждения жизни выполнялся небрежно. Ведь если за землей не ухаживать, то природа сама по себе неотвратимо умрет.
Ранчо было возведено на одном из участков, называемых местами Грез, где Великий дух-предок, совершив акт созидания, соединился с окружающей природой. По легендам аборигенов, Великий дух-предок остался здесь и поныне, и эти места несут в себе энергию и силу Времени Грез аборигенов.
Обычно зеленая растительность саванны была расцвечена дикорастущими цветами: бархатистым клювом, пустынным горохом, лапой кенгуру, Рождественским кустом. Но нынешнее лето выдалось особенно жарким, и потому цветов не было. Фургон проезжал милю за милей: летние пастбища, выгоны для скота, пастушечьи лагеря с загонами для скота. Все вокруг выглядело пустынным и безжизненным.
Возбуждение Энни пошло на убыль, когда фургон стал подъезжать все ближе и ближе ко Времени Грез. Бухта Вулумулу теперь была совершенно сухой впадиной. Кусты живой изгороди и эвкалипты стояли с голыми коричневыми ветвями, как будто здесь прошел огонь.
Унылый вид становился все хуже. Иногда на глаза попадались трупы овец. Большинство этих жертв засухи страшно раздулось под нестерпимо палящим солнцем, часть павших овец была еще жива, но, сразу видно, что и их скоро постигнет та же участь. Стаи канюков (Канюк — хищная птица семейства ястребиных.) неохотно взлетали, потревоженные приближением фургона. А ведь Энни видела только начало громадных пространств Времени Грез.
Какая же катастрофа постигла Время Грез? Почему она посвятила все свое время проблемам «НСУ Трэйдерс», когда ее настоящая любовь — Время Грез — лежит мертвой? Во имя Господа! Как она могла допустить это?
Наконец, Энни увидела прочные и уютные очертания Большого Дома. Но лишь когда фургон, прогрохотав, подъехал ближе, она смогла отчетливо увидеть плачевное состояние усадьбы.
Окружающие постройки нуждались в покраске. Дверь дома стригалей овец болталась на одной петле и натужно скрипела от ветра. Доски забора были выломаны. Многие из гуртовщиков, стригалей и пастухов даже не узнали Энни. Там, где когда-то бледно-лиловые колокольчики джакаранды усеивали перила веранды, теперь висела высохшая виноградная лоза.
Чувства Энни, должно быть, отразились на ее лице.
— Я писал вам о необходимости ремонта, — произнес Зэб. Он сказал это тихо своим глубоким, грубоватым голосом.
Теперь она припомнила то письмо, отложенное ею в сторону, как дело, не требующее спешного вмешательства. Тогда все ее внимание заняли дела, показавшиеся более срочными.
В то время один сиднейский изобретатель осаждал Энни просьбами посмотреть на его машину для производства льда. Детектив страховой компании потратил несколько дней, расспрашивая ее о фрегате, который принадлежал «НСУ Трэйдерс» и затонул во время тайфуна у побережья Индии. Тогда же было торжество по случаю наименования и спуска на воду нового корабля. Бесконечные проблемы. Но сейчас она дома!
Энни выбралась из фургона еще до того, как Зэб обошел кругом, чтобы помочь ей. — Я смотрю на это, как на временные неурядицы. Время Грез нашими заботами скоро снова будет в добром здравии. — Она протянула руку старому Баловэю, ощупывающему край фургона:
— Ступенька прямо под тобой, Баловэй.
И все же, войдя внутрь дома, Энни обрадовалась. Швырнула перчатки и шляпу на полосатое выгоревшее на солнце бледно-зеленое кресло и, приподняв одной рукой юбки, стремительно взбежала по широкой лестнице. Другая рука скользила по до блеска отполированным кленовым перилам. Если бы Энни шла чуть помедленнее, ее жест мог бы показаться даже ласкающим.
Как ценитель искусства в Лувре, она с интересом осматривала комнату за комнатой. Обоняние восхищенно впитывало старые ароматы: запахи пыли, затхлости и отполированной пчелиным воском мебели пьянили ее.
Большую часть мебели нужно было заменить, поменять местами или привести в порядок, но сам дом, построенный прочно, выглядел прилично и не очень нуждался в ремонте.
Когда Энни была удовлетворена осмотром, то почти сразу же вернулась в свою спальню, примыкавшую к кабинету Амарис, переделанному теперь в гостиную, и быстро переоделась в рабочую одежду, которую нашла внизу комода. Чуть погодя, держа в руках шляпу, Энни спустилась по лестнице. Ступеньки при каждом шаге поскрипывали. Кожаные штаны для верховой езды наконец подарили Энни ту свободу движений, которой она так жаждала в Сиднее.
Внизу, у подножия лестницы, Зэб выгружал последние тюки ее багажа и слушал приказания экономки, своей жены Вены, тоже аборигенки. Кожа женщины также была черной, но вес, наверное, в три раза больше, чем у Зэба. И потому Вена возвышалась над мужем, как скала. Слоноподобная женщина, она заботилась о Зэбе так же, как он о ранчо, где родился.
— Почисти медную лохань. Госпожа захочет помыться, когда вернется из…
— После обеда, Вена, — улыбаясь, сказала Энни. — Ты очень хорошо поработала, сохраняя дом.
Женщина важно кивнула головой. Когда Энни вышла за дверь, она услышала, как Вена говорит Зэбу:
— Она напоминает мне свою мать, та говорила то же самое и делала все точно так же.
Эти слова польстили Энни. Она всегда думала о своей матери так, будто та была одним из духов Времени Грез аборигенов.
Впрочем, иногда и неукротимая Нана представлялась ей такой же.
Баловэй уже седлал коня, когда Энни вошла в стойло. Несмотря на то, что Баловэй был почти слеп, в конюшне чувствовал он себя как дома и мог делать почти все, как вполне зрячий человек.
— Я подумал, что вы захотите прогуляться, мисс Энни, — он погладил мерина по морде, успокаивая его. — Лошадь не была под седлом почти год и теперь такая же дикая, как и вы.
Последние слова были сказаны с почти беззубой улыбкой. В ответ она тоже широко улыбнулась, сверкнув крепкими белыми зубами — ее главным достоянием, как считала сама Энни. Естественно, темно-рыжие волосы были самым худшим, доставшимся в наследство.
Энни взобралась на переминающегося фыркающего мерина и направила его со двора. За пределами ограды она ощутила открывшийся широкий простор, по которому так сильно скучала. Солнце разогнало утренний туман на выгоне и осветило съежившуюся траву, пыль и солончаки.
Даже эму и огромные буро-серые кенгуру Вулумулу покинули местность в поисках лучшей пищи. Сердце Энни сжималось от увиденного. Неужели засуха никогда не кончится?
Конь насторожил уши. Энни замерла. Ее глаза быстро обшарили горизонт. Вскоре она заметила источник беспокойства: одинокая фигура мужчины вырисовывалась на фоне холма. Он шагал по колее, наезженной фургонами, видимо, направляясь к Большому Дому.
Энни застыла в ожидании, наблюдая его приближение и настороженно поджидая. Мужчина шел пешком по широкой безлюдной степи. Он был среднего роста и умеренного телосложения, но двигался так, будто впитал в себя некую частичку силы земли и природы. Когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы Энни смогла разглядеть его лицо, то она еле сдержала чуть не вырвавшееся восклицание: нижняя часть правой стороны лица, вся шея с правой стороны и правая рука до самого локтя были покрыты жуткими шрамами и нежно-розовыми рубцами с легкими морщинками.
— Легче, — сказала Энни, успокаивая нервно перебирающего ногами мерина.
— Здрасьте, — приветствовал ее мужчина, остановившись в нескольких метрах от Энни. Пальцами, покрытыми шрамами, он прикоснулся к краю шляпы. Его странные рыжевато-коричневые глаза спокойно смотрели на Энни из-под черных ресниц. Кротость и смиренность позы могли бы обмануть и более острый глаз.
Энни чуть передвинулась в седле. В наступившей тишине раздавалось только поскрипывание седла.
— Хэлло, Мужчина переменил позу, засунув большие пальцы за холщовый ремень.
— Я ищу работу, мисс Трэмейн.
— Откуда вы знаете, кто я? Кривая усмешка сделала мужчину почти очаровательным. Глаза, показавшиеся отражением огня тропического солнца, смерили Энни с ног до головы. Взгляд был ленивым и чуть насмешливым, казалось, мужчину забавляет происходящее.
— Никакая другая женщина не смогла бы так носить штаны, как это делаете вы. С возвращением домой!
Энни почувствовала себя глупо. Мужчина знал, что она владелица ранчо, а не одна из работниц.
— Мы разве встречались прежде?
— Нет, во всяком случае, не были друг другу представлены.
— А вы немногословны. Он усмехнулся. Выражение его лица живо изменилось, как картинка в калейдоскопе.
— Вам было лет двенадцать или около того. Мы с отцом пришли к Большому Дому, чтобы купить лошадь, от которой, как мы слышали, Время Грез хотело избавиться. У вас были длинные ноги, и вы задавали кучу вопросов, — он помолчал. — Вы и сейчас такая же.
К сожалению, Энни совершенно не помнила его. Сколько же лет ему было тогда? Из-за рубцов, обезобразивших лицо, она не могла определить точно возраст мужчины. Возможно, сейчас ему двадцать семь-двадцать восемь, столько же, сколько и ей.
Он ответил на незаданный вопрос:
— Мне тогда было восемь. Я никогда не забуду наш визит. Величие… Время Грез… Я решил тогда, что… наше ранчо тоже будет таким.
— Ваше ранчо недалеко отсюда?
— Было. Вот почему я пешком. Реки текут, и все, что находилось рядом, превратилось в кучу пепла. Степной пожар. Это случилось примерно полгода назад.
Энни нужны были хорошие работники. Кто-нибудь, кто помог бы ей привести ранчо в порядок и поддерживать его, пока она будет в Сиднее. Но что умел делать этот человек?
— Я не знаю о вас ничего. Ни вашего имени, ни вашей профессии, ни вашего обра…
— Меня зовут Рэгги. Рэгги Льюис. Я занимался крупным рогатым скотом. Конечно же, все, что я знаю об овцах, могло бы уместиться в наперстке. И это даже слишком хорошо сказано. Но я умею работать, и я честен.
Все время, пока Льюис кратко говорил о себе, выражение его лица не менялось. Эта бесстрастность вызвала в Энни смешанное чувство: желание надерзить ему и что-то еще:
— Вы забыли о том, что вы еще и зависимы.
Он снова улыбнулся:
— А вы забыли застегнуть верхнюю пуговицу штанов.
Она глянула вниз и зарделась. Штаны разошлись, являя миру содержимое. Рукой в перчатке Энни попыталась справиться с пуговицей, но никак не могла ухватить ее. — Хорошо, — произнесла она, все еще борясь с пуговицей, готовая для надсмотрщика. Я не могу постоянно находиться на ранчо и надеюсь, что вы умеете писать. В мое отсутствие я хотела бы получать ежемесячные отчеты.
— Если хотите, я могу помочь вам с вашей пуговицей.
— Конечно, нет! У вас есть какие-то пожитки, которые вы хотели бы собрать и…
— Ничего.
Энни хотелось, чтобы он перестал пялить на нее глаза со своим спокойным любопытством. Она опустила руку и высвободила одну ногу из стремени:
— Ну что ж, до Большого Дома добрых три километра, и обратно мы поедем вдвоем.
Рэгги запрыгнул на седло сзади нее, и мерин переступил с ноги на ногу, приноравливаясь к дополнительному весу. Энни подумала о том, что, может быть, поступила глупо, поверив незнакомцу на слово. Но в последнее время она довольно неплохо разбиралась в людях.
— Сколько овец вы потеряли за время засухи?
Он горячо дышал прямо ей в шею в том месте, где волосы были заправлены под шляпу. Его тело было горячим и слегка давило сзади на Энни.
— Я не знаю, сегодня мой первый день после долгого отсутствия.
Они поговорили о засухе и об ущербе, ей нанесенном, ценах на шерсть на Лондонской бирже и необходимости установить ограду от кроликов, пожирающих ту немногую растительность, которая еще уцелела.
— Вы должны понимать, мисс Трэмейн, что, нанимая скотовода, вы даете повод для сплетен среди других владельцев овцеводческих ранчо.
— Мне не привыкать, мистер Льюис. Женщина в бизнесе должна приучать себя к сплетням и пересудам. Ведь после того, как вы потеряли собственное ранчо, я не думаю, что вы захотите потерять чье-то еще.
— Нет, — он был краток. — Я, конечно, постараюсь возродить свое ранчо, но сейчас нуждаюсь в работе, а вы нуждаетесь во мне, Она чуть не рассмеялась от его самоуверенности, но по возвращению в Большой Дом Льюис стал энергично работать, претворяя в жизнь свои, одному ему ведомые планы. Он долго расспрашивал Баловэя и Зэба о ранчо, затем оседлал коня и обследовал территорию, непосредственно примыкавшую к Большому Дому, осмотрел собственное жилье и напоследок попросил Энни показать ему книги.
Последняя просьба несколько удивила Энни. Она провела его в кабинет. Не спрашиваясь, Рэгги прошел вперед, обошел стол и, усевшись за него, открыл первый попавшийся журнал. Она наблюдала за ним, пока Рэгги бегло просматривал записи, занесенные туда корявым почерком.
— Не слишком подробно, — пробормотал он.
— Зэб вел счета в мое отсутствие. Он не слишком хорошо умеет это делать. — Энни говорила, как будто оправдываясь, но ведь она не рассчитывала отсутствовать на Времени Грез так долго. Всегда считала, что уезжает на месяц или два. Однако месяцы растянулись на целых три года.
Теперь оставалось решить судьбу Никогда-Никогда. Ранчо ее отца было заброшено много лет назад. Теперь же с помощью Льюиса можно было попробовать возродить и его. Наверное, теперь настал момент для более широкой деятельности. Ведь когда цена на шерсть упадет, то крупный рогатый скот поможет спасти положение и сохранить стабильный доход.
Рэгги уже извлек следующий журнал из шкафа, стоявшего рядом со столом. — Мы просмотрим их в другой раз, — сказала Энни, отпуская его. Она не желала больше работать в первый день своего возвращения домой.
После того, как Рэгги ушел, Энни нашла Вену и сказала ей, что хочет принять горячую ванну. Она расслабилась и чуть не уснула в медной лохани, полной воды со струящимся паром и запахом лаванды. Было уже довольно поздно, когда Энни смыла со своих волос четырехдневную грязь. Затем она быстро надела широченную юбку, шелковую блузку, завязала на макушке пучком тяжелые волосы и поспешила вниз.