Бораненков Николай
Тринадцатая рота (Часть 1)
Николай Бораненков
Тринадцатая рота
Часть 1
И ПУЛЕМЕТОМ И СМЕХОМ.
Война и смех... Война и сатира... Казалось бы - вещи несовместимые. Громоподобные раскаты канонады, фонтаны огня и праха, разрывы фугасных бомб, горизонт, заволоченный багровым пламенем пожаров, скрежещущий грохот танковых гусениц, истошный вой пикирующих самолетов, кровь, смешанная с землей, смерть!
Помилуйте, до смеха ли тут?!
Однако тут же рядом, так сказать, в трех вершках от смерти, бесстрашный Теркин, словно бросая вызов всем ужасам и кошмарам войны, вызывает безудержный хохот своими россказнями, где правда и фантазия переплетены, как лианы в джунглях. Однако сотни зрителей (в том число и автор этих строк) помирали со смеху, смотря польский фильм "Итальянец в Варшаве", где разворачивалась вовсе (на первый взгляд) не смешная история итальянского солдата, оказавшегося случайно в Варшаве, оккупированной фашистами. После серии умопомрачительно смешных приключений итальянец попадает в центр подпольного Сопротивления и становится партизаном. А кто не помнит бесшабашного враля и гуляку бригадира Жерара из рассказов Конан Дойля, посвященных вовсе не смешным наполеоновским войнам? А солдат Швейк и его легендарные "подвиги", описанные бессмертным Я. Гашеком?
Выходит, что война и смех вроде бы совместимы. Потому что война - это люди. А люди, одетые в шинели, не только наступают или отступают, не только ходят в атаку, сметая на своем пути все живое, не только громят врага где придется и как придется. Эти люди в часы и в дни, а то и в недели фронтового затишья живут как все, как все люди! И смеются. И влюбляются. И рассказывают анекдоты. И любят - да еще как любят! - все смешное, все утрированное, все, что хотя бы на миг отвлекало их от неотвратимого завтрашнего дня с его канонадой, атаками, кровью... смертями.
Впрочем, надо набраться не только мужества, показывая бытовую сторону боевой жизни, но надо еще иметь и дарование для того, чтобы через все страхи войны увидеть нечто такое, что заставило бы человека от души повеселиться, посмеяться над врагом. И еще надо знать войну, созерцать ее не из окошка мирного дома, а из окопа переднего края, из смотровой щели танка, из прицельной прорези пулемета или автомата. Только зная достоверно, что такое война, человек может достоверно описать и эпизоды, где прозвучит смех.
И вот перед нами книга того, кто видел войну из окопа переднего края в течение четырех лет. Книга бывшего солдата, политработника и автора четырех романов: "Гроза над Десной" - это о партизанах Брянщины (Н. Бораненков уроженец Брянской области. В селе Липове он родился, учился, отсюда ушел на фронт); "Птицы летят в Сибирь" - о замечательных парнях и девушках, прокладывающих железный путь через ущелья и скалы Саянских гор; романтическое повествование о русских солдатах в последние дни войны "Вербы пробуждаются зимой"; "Белая калина", где мы знакомимся с любопытными историями из жизни сегодняшней деревни.
И наконец, тот самый сатирический роман "Тринадцатая рота", о котором идет речь. Двадцать семь лет работал над ним Николай Бораненков. Да еще ему понадобилось, как сказано, четыре года переднего края, чтобы, придя домой, положить перед собой чистый лист бумаги и написать название романа, быть может придуманное в промежутке между двумя атаками. Что же произошло на фронте с героями произведения?
Тринадцатая рота мирных строителей оборонительных рубежей в первый же день войны оказалась на западной границе в окружении. Тяжелое положение сложилось у людей. Ни оружия, ни боеприпасов. Свои части отошли далеко на восток... И тогда оставшийся за командира роты старшина Иван Бабкин, он же Гуляйбабка, создает так называемое "Благотворительное единение (общество) искренней помощи сражающемуся Адольфу" БЕИПСА, и под этим знаменем рота отправляется вслед за фашистской армией на восток.
Много острых, комических приключений происходит на дальнем пути - в Полесских болотах, на Смоленщине, в Вязьме, под Москвой, в Брянских партизанских лесах... Много разных типов повстречалось смелым, находчивым бойцам тринадцатой роты. Гауляйтеры И гебитскомиссары, генералы вермахта и обер-фельдфебели, старосты и полицаи... Одни только похождения фашистского интенданта генерал-майора от инфантерии фон Шпица, решившего разбогатеть на спекуляции обмундированием с убитых, вызывают столько иронии и смеха! А шеф гестапо Поппе, дошедший до помешательства со своими подозрениями и поисками заговорщиков против фюрера?
Конечно, вермахт был большой силой, и нам нет смысла принижать боевые качества нашего бывшего лютого врага. Принижая силу вермахта, мы тем самым принизили бы великое историческое значение нашей победы над теми, кто хотел создать в Европе "новый порядок", порядок Освенцима, Равенсбрюка, газовых печей и душегубок, гестапо и зондеркоманд.
Да, полно было в армии третьего рейха всякой гнуснейшей мерзости! Да, на тысячи считает история войны насильников, изуверов, хваставшихся своей "расовой полноценностью", опиравшихся на подлецов и шкурников вроде старосты Песика. Но и то верно, что в огромной армии фюрера бесспорно были не только умелые командиры, но и честные люди, попавшие в вермахт просто в силу подчинения приказу и страдавшие от того, что совершалось на их глазах. И автор с большим тактом представляет нам немецких парней, попавших туда, где их ждала бесславная смерть и тотальное поражение вместо обещанного тотального разгрома "колосса на глиняных ногах". Такими мы видим в романе, в частности, начальника полевой почты майора Штемпеля, начальника полевого лазарета профессора Брехта, зло обманутого солдата Фрица Карке. "Пройдет время, - говорит один из героев "Тринадцатой роты", - и весь мир убедится, что их поход на СССР был не чем иным, как величайшей, несусветной глупостью". И это так. В этом теперь уже убедились все. Идеи порабощения героического советского народа, руководимого великой Коммунистической партией, - это бред сумасшедших. Но, к сожалению, эти сумасшедшие еще не перевелись и разоблачать их, жечь огнем сатиры, как это очень хорошо делалось в годы войны, - благородная задача писателя, актуальная и сейчас - в мирные дни.
Сатира вообще вещь уязвимая. В ней нередко встречаются передержки, отход от реального. Не все гладко и в сатирическом романе Николая Бораненкова. Местами он слишком увлекается смешным. Но суть дела, главная заслуга автора в том, что он начисто истребляет врага своим злым смехом и зовет всех честных людей к бдительности и преграждению дороги новоявленным фюрерам, претендентам на чужие земли.
"Убей человека смехом" - есть такая поговорка. Своих злосчастных героев Н. Бораненков разит смехом намертво. И делает это очень тонко и хорошо!
Ник. ВИРТА
1. НА ГРАНИЦУ НАДВИГАЮТСЯ ТУЧИ ОРДЕРА АДОЛЬФА ГИТЛЕРА
В ночь под двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года непобедимому немецкому генерал-фельдмаршалу фон Боку - командующему группой армий "Центр" на Восточном фронте - перебежала дорогу черная кошка. Это увидели солдаты пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка доблестной сто восьмой егерской дивизии и тут же изловили подлую и вздернули ее на осинке.
Фельдмаршал разгневался. В его распоряжении пятьдесят отборных дивизий! Тысяча пятьсот танков! Девять тысяч стволов артиллерии и минометов! Тысяча шестьсот семьдесят новейших самолетов!!! Ни одной роты пешком. Войска готовы одним ударом сокрушить на центральном направлении части Красной Армии и с ходу взять Минск, Смоленск, Москву. Как же посмели поверить какой-то паршивой кошке и усомниться в успехе предстоящей операции?! Какому идиоту пришла в голову чушь такая?!
Командир пятой пехотной роты лейтенант Жвачке был немедля разжалован в фельдфебели. Солдаты, казнившие Кошку, выведены с первого эшелона и отправлены в штрафной батальон резервного корпуса. Командиру полка майору Нагелю сделано строгое замечание и предложено "лично поднять боевой дух солдат до кондиций фюрера".
Еще пуще разгневался фельдмаршал, когда узнал, что в той же самой злополучной пятой роте один из солдат вовсе не подготовлен к войне с Россией. У него не оказалось ни оружия, ни боеприпасов и, как доложил инспектор Румп, "нет даже котелка"... И это в армии центрального направления! В армии фон Бока, где к наступлению подготовлено все до последней иголки и бляхи!
Сто пятый пехотный полк располагался рядом с наблюдательной вышкой группы войск. У фельдмаршала после приема командующих армий появились свободные минуты, и он, желая глубже разобраться в происшествии, направился в роту сам.
...Солдата, не готового к войне с Россией, представили фельдмаршалу тут же. Это был здоровенный, долговязый, с рыжими бакенбардами детина, мешковато одетый в суконный зеленый френч и желтые яловые сапоги, рассчитанные на переход от Волыни до Урала. На голове у него покоилась французской булкой облинявшая пилотка со знаком дивизии - головой барана. Кожаный ремень с оловянной пряжкой сбился набок. На нем болталась зачехленная фляжка. В ней что-то булькало.
Сокрушая сапогами чернобыл, солдат подошел к сидевшему в соломенном кресле фельдмаршалу и, стукнув каблуками, выпалил:
- Господии фельдмаршал! Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка сто восьмой егерской дивизии по вашему приказу явился!
Фельдмаршал еще раз посмотрел на солдата, на лице которого лежала печать беспечности, и в упор спросил:
- Где ваше оружие, рядовой Карке? Почему вы не готовы к походу? У вас, черт возьми, даже нет котелка и ложки.
- Я был отпущен на свадьбу, господин фельдмаршал.
- На свадьбу? Чью свадьбу?
- С разрешения господина майора Нагеля я вступил в брак с баваркой Эльзой Брутт.
Фельдмаршал, за спиной у которого стояли вытянувшись офицеры разных чинов и рангов, улыбнулся:
- Свадьба накануне вторжения в Россию - это великолепно! Поздравляю! Но почему вы, Фриц Карке, дотянули вашу свадьбу до последнего дня? Вы могли жениться гораздо раньше.
Карке вытянулся:
- Как истинный патриот Германии, я, господии фельдмаршал, счел интересы фюрера и рейха превыше личных и потому водил невесту за нос, то есть оттягивал свадьбу. Я бы, может, оттягивал ее и дальше, но одно обстоятельство помешало тому, господин фельдмаршал.
- Какое же обстоятельство? Краснея до ушей, Карке доложил:
- Месяц назад, господин фельдмаршал, в комнате моей невесты поселился на квартиру бывший штурмовик Отто. Мне стало известно, господин фельдмаршал, что он по ночам начал посматривать за штору, где спит моя невеста. Это мне очень не понравилось, господин фельдмаршал. К тому же и она стала поторапливать меня: мол, если я немедленно не женюсь на ней, то она позволит этому нахалу Отто смотреть на нее сколько ему угодно.
Фельдмаршал встал, обернулся к обер-лейтенанту Дуббе - новому командиру пятой роты.
- Выдать ему, - фельдмаршал кивнул на застывшего столбом Карке, - оружие и боеприпасы. Этот солдат пойдет за фюрера в огонь и в воду.
Фрица Карке вооружали к войне с Россией перед строем всей роты. Оружие ему вручал лично сам командир полка майор Нагель.
- Славный солдат рейха, - взяв из ящика автомат, заговорил майор Нагель. От имени фюрера я вручаю вам это оружие и надеюсь, что вы пойдете вперед без страха и сожаления.
- Я так и сделаю, господин майор! - вытянулся Карке. - Ибо страха у меня нет и жалеть мне нечего, разве только бедняжку Эльзу, которая меня очень любит.
Майор пропустил эти слова не в меру говорливого солдата мимо ушей и продолжал:
- Славный солдат рейха! Я вручаю вам от имени фюрера вот этот котелок для русских щей, губную гармошку для увеселения в походе и самое главное вдохновляющее средство - ордер на сорок семь десятин русской земли, которую мы завоюем. Рады ли вы, солдат Карке?
- Так точно, господин майор! Рад до слез. Я, господин майор, еще в пеленках чувствовал, что мне тесно и чего-то не хватает. И вот теперь, получив этот ордер, мне стало как-то сразу просторно. Вот только одно меня беспокоит, господин майор.
- Что же?
- Хотелось бы знать, господин майор, где мне отмеряют эти сорок семь десятин? В ордере этого что-то не указано.
Майор Нагель почесал указательным пальцем гладко выбритую щеку.
- Да, точного места, где вам будет отведена земля, в ордере не указано. Это не нужно. Фюрер разрешает вам выбрать землю самим. Где угодно: на Украине, в Белоруссии, можно и на Урале.
- Благодарю вас, господин майор, - поклонился Карке. - И позвольте спросить еще.
- Пожалуйста.
- А как быть, если меня убьют, то есть если я погибну во славу фюрера? Сможет ли эту землю получить моя любящая Эльза?
- Да, сможет. Это предусмотрено. Землю в данном случае будут обрабатывать русские рабы. Их у вашей супруги будет не менее ста. Удовлетворены?
- Так точно, господин майор! Удовлетворен, только вот...
- Что вот? - спросил, хмурясь, майор Нагель. Он начал злиться. Одернуть бы за непозволительную вольность рыжего балбеса. Но... ему ведь оказал внимание сам фельдмаршал! А рыжий балбес, словно зная деликатное положение, в которое попал майор, продолжал:
- Я глубоко извиняюсь, господин майор, что отрываю вас в эти ответственные минуты от срочных дел, но мне хочется уточнить лишь одну последнюю деталь.
- Говорите же, говорите! - раздраженно сказал майор.
- Меня беспокоит одно, - переваливаясь с ноги на ногу, начал Карке. - Что будет, если меня вместе с ордером разорвет снарядом или бомбой?
- Не волнуйтесь. Свой ордер вы вставите в медальон, который не разрывается.
Майор Нагель обернулся к командиру роты:
- Выдать ему медальон! И фляжку шнапса! Хайль!
2. ДВЕНАДЦАТЫЙ ДОТ ТРИНАДЦАТОЙ РОТЫ. СВАТОВСТВО НА ХУТОРЕ ЖМЕНЬКИ
В тот час, когда в армии фельдмаршала фон Бока спешно вооружали пятисоттысячного солдата, на другом берегу седого Буга парни из Полтавы, Калуги, Выгонич, Рязани, Вязьмы, Конотопа завершали сооружение двенадцатого дота для встречи нежданных гостей.
Дот на "Совьем острове", окруженном камышами, получился на загляденье прочный, вместительный, с тремя "окошками", из которых открывался восхитительнейший обзор. На запад посмотришь - разлив реки как на ладони. На север взглянешь - камыши с ветлами. Полюбуешься на юг - там полоса воды, а дальше перекатные поля в ромашках, васильках... Но лучше всего получилась панорама с тыла. Хотя высотка на острове и мала, как пуп, а вид с нее был дивно восхитителен. Сразу же за камышом катились волнами с горы на гору голубые льны, за льнами расплескались зеленые подсолнухи, и где-то там на горизонте, километрах в пяти от Буга, тонул в вишневых садах милый хутор Жменьки, а на хуторе том...
Старшина Иван Бабкин, командир рабочей роты и комендант "Совьего острова", посмотрел на знакомые купы, синеющие в сумерках на горизонте, потом перевел взгляд на левобережье Буга и, обращаясь к своим дружкам по роте - Цапле, Трушину, Квасенко, хмуро сказал:
- Вижу я, хлопцы, пора мне засылать сватов к Марийке. Что-то слишком тихо стало на той стороне. Даже соловьи умолкли.
- Правда ваша, - тронул длинные обвислые усы Квасенко. - В такую тишину и спускают с цепи сатану. Давеча, колы я в погранзаставу ездив, слыхав, будто...
- Я тоже слыхал, будто поп на попадье пахал, - прервал ротного писаря старшина. - Ты скажи-ка лучше, где мне ушлого свата разыскать.
Квасенко заломил на затылок свою соломенную шляпу.
- Свата?.. Пфью яка зупинка! Да я вам, товарищови старшина, хуть саму царевну, хуть дочку сатаны сосватаю. На ридной Полтавщине я лично сосватав шесть дивчин, три вдовицы, две разведенки и одну стару бабусю. Коль дозволите, ваша тринадцата буде.
- Моя не старуха, - поправил старшина. - Ей всего семнадцать.
- Знаю, товарищ старшина. После песен вашей Марийки соловьям тут делать нечего, - заговорил теперь по-русски Квасенко. - Я уже не говорю о других ее достоинствах. Это в мою компетенцию не входит.
- Сват с таким опытом и красноречием мне как раз и нужен, - сказал старшина. - Но учтите, Квасенко, это у вас тринадцатое сватовство, да еще какое! Со сварливой мачехой Марийки и сам бес не сговорится.
- Будьте уверены, товарищ старшина, - вскинул руку к шляпе Квасенко. - И тринадцатое сватовство будет счастливым.
- Тогда по коням! Время не ждет. Из-за Буга порохом пахнет. Вы, товарищ Трушин, - обернулся к своему угрюмому заместителю старшина, - остаетесь в роте за меня. Комбат приказал в воскресенье дать людям хорошенько отдохнуть.
...Всю дорогу, пока добирались до хутора Жменьки, ротного писаря не покидала уверенность в успехе сватовства, но, когда подъехали к знакомой белой мазанке, разрисованной зелеными цветочками, горшками и увидели за плетнем мачеху Марийки, тетку Гапку, стало ясно, что до счастливого сватовства так же далеко, как от границы до родной Полтавщины. Тетка Гапка была явно не в духе. Намотав на руку конец веревки и упираясь голыми пятками в раскисший после дождя глинозем, она отчаянно тащила из палисадника через калитку лопоухого теленка и сыпала по его адресу такие словечки, что писарь осадил коня и почесал за ухом:
- Вот так баба! Ай да Гарпина Христофоровна! А Гапка, не обращая внимания на подъехавших верховых, продолжала сыпать как из решета:
- Ай, чтоб ты нерастелился! Чтоб ты сдох на этом месте! Чтоб тебя разорвали серые волки! Да идем же, идем, холера. Сжарить тебя на сковородке, съесть с требухами, запить семью водами...
На крылечке стояла невеста старшины белокудрая Марийка в короткой клетчатой юбчонке и красных сапожках.
Ухватясь за живот, она звонко хохотала над бранными присказками своей мачехи. Увидев всадников, Марийка вскрикнула и, заслонясь локтем, упорхнула в хату.
Цапля и Квасенко спрыгнули с коней, подбежали к теленку, подняли его и выставили за плетень. Тетка Гапка рассыпалась в любезностях:
- Ах, спасибочко! От выручили бедну вдовушку. И как же вас попотчевать? Чем благодарить?
- Что вы, Гарпина Христофоровна, - взял под ручку сварливую мачеху Квасенко. - Какая благодарность? За что? Как же було не выручить таку очаровательную жинку! Да ради вас я готов подняты и самого слона.
Пухлые щеки тетки Гапки зарделись. В черных сливовых глазах ее вспыхнула нежность. Она готова была излить ее незнакомому усатому красавцу, как вдруг увидела недалеко под ракитами второго всадника - чубатого командира, - того самого командира, который в прошлую пятницу ловко усыпил ее, Гапкину, бдительность и увел в "Соловьиный яр" еще глупенькую, неоперившуюся Марийку. Эту дерзость она могла бы сейчас под хорошее настроение и простить, благо командир, видать, скромный малый, ничего плохого в том "Соловьином яру" не позволил, но тут неожиданно Гапка увидела в кармане усатого расшитый петухами рушник.
- Ах, вот вы зачем пожаловали, голубки! - по-мужски подбоченясь, процедила она... - Вздумали сватать мою Марийку, мою ягодинку. А этого вы не видели?..
Гапка широко расставила ноги, слегка наклонилась вперед, будто собралась сражаться боксом, сунула под нос усатому свату кукиш и повторила:
- А этого, я у вас спрашиваю, вы не видали?
- Гарпина Христофоровна! Да що же вы так? - раскинул руки Квасенко. - Мы к вам с добрыми, приятными намерениями, а вы нам этакий кукиш.
- С приятными, говорите? А где это приятное? Ну-ка покажи? Вы что, поослепли или в ваших очах бельмо и вы не бачите, що творят за Бугом? Гитлер пушки под каждым кустом расставил, пудовыми чушками их зарядил, а они свататься. Вин побачьте, до чего обнаглел вражина за рекою! Из пушек бы по ним. Заряд дроби бы этому косому Гитлеру в одно место, а вы по хуторам с рушниками, заманиваете в жены несмышленых девчаток. Да я б вас прутом, ремнем, крапивой... в караул, под ружье!
- Извините, Гарпина Христофоровна, но мы не солдаты, - поклонился Квасенко. - Мы всего-навсего рабочие строительного батальона и все, что нам приказано делать па ваших Жменьковских высотах, делаем, как вы сами изволили видеть, превосходно. Что же касается нашей армии, то будьте уверены, Гарпина Христофоровна, есть у нее и пушки, и танки, и все, что надо для заряда, как вы изволили сказать, косому Гитлеру в одно место.
- Ну, коль так, то хай тому и буты, - топнула ногой Гапка. - Прошу вас до хаты!
Не станем рассказывать, как тетка Гапка угощала сватов и зятя яичницей с салом, варениками и вишневой настойкой, как пел под гитару Марийки сват Квасенко... Скажем лишь, что сватовство затянулось до третьих петухов и уставшие от застолья жених и невеста вышли в сад под вишни на лавочку.
- Марийка моя, звездочка степная, - жарко обнимая девушку, говорил Бабкин. - Как я рад, что нашел тебя! И где? На каком-то маленьком пограничном хуторе. Я как увидел тебя, так и сна лишился. Лежу в палатке, а перед глазами ты... Такая милая, хорошая...
- И я все думала о вас, - вздохнула Марийка, прижавшись своим хрупким плечиком к плечу старшины. - Думала и боялась за вас.
- Боялась? Чего?
- Да вы ж так близко от границы! И без оружия.
- А ты? Твой хутор разве где-то за Днепром?
- Наш хутор недалече, но все ж... Мы хоть успеем убежать.
Старшина вспомнил слова лектора из штаба армии и сказал:
- Не волнуйся, Марийка. Нам не придется отступать. У нас же столько войск! А вот домой к себе, на Смоленщину, я тебя увезу. Вот сдадим комиссии последний дот и по домам - учительствовать в родную школу.
На улице послышался бешеный топот конских копыт, и вскоре к плетню подскакал знакомый верховой из штаба рабочего батальона. Бабкин подошел к нему. Сердце, предчувствуя что-то неладное, учащенно билось.
- Что случилось? - спросил он у верхового.
- По всему погранрайону объявлена боевая тревога. Вам пакет от комбата, он протянул конверт. - Прочтете или посветить?
- Прочту. Светает уже.
Бабкин разорвал конверт, взглянул на тетрадный листок и пошатнулся к плетню. Война! Через час немцы начинают войну. Рабочих роты приказано срочно отводить на восток. К Пинским лесам.
Подбежала Марийка:
- Ванечка, что с вами?
Бабкин глянул на Марийку глазами, полными слез.
- Война, Марийка. Война. Обеги весь хутор. Скажи людям, чтоб уходили. И сами. Сами уходите, - он неопределенно махнул рукой в сторону занимавшейся зари. - На восток. Туда...
- А вы? Как же вы? - она обхватила его за шею, боясь, что вот сейчас он, ее жених, ее почти муж, ускачет от нее надолго, навсегда.
- А мы? Мы - мужчины, Марийка, - поборов минутную расслабленность, сжав кулаки, стал грозно Бабкин. - Если что - будем бороться. Прощай!
- Прощай, - ухватилась за стремя Марийка, - Ой, какая ж я несчастливая!
Кони уносили безоружных парней в неизвестность.
3. В ХМЕЛЬКАХ УЧРЕЖДАЕТСЯ НОВЫЙ ПОРЯДОК
Пограничный городок Хмельки не хуже других на Волыни. Тут было все: и белые мазанки, и традиционные вишневые садочки, и пирамидальные тополя с аистами на вздетых колесах, и улыбчивые подсолнухи за плетнями... а вот поди ты, хмельковцев недооценили. В то время как в других советских пограничных селах жителям в первый же день войны "посчастливилось" увидеть роскошные пожары, фейерверки бомб, одноэтажные и двухэтажные виселицы, довелось любезно познакомиться с доблестными солдатами фюрера и услышать от них такие "приятные" слова, как: "матка, курка, яйки", "хальт!", "руки вверх!", "стань к стенка!" и тому подобное, здесь, в Хмельках, держалась почти предвоенная тишь, если не считать двух хат, разбитых шальными снарядами, да трех коров, сраженных осколками.
Вообще-то гитлеровские генералы не собирались обижать Хмельки. Разрабатывая план похода на Урал и дальше, они нанесли этот милый, тихий городок на карту в число тех селений, кои надлежало осчастливить "новым порядком" в Европе. Меж тем шел пятый день войны, а в Хмельках никто из учредителей "нового порядка" так и не появился. Войска фельдмаршала фон Бока шли в каких-нибудь десяти - пятнадцати километрах правее, левее города, а иногда машины грохотали и того ближе, но ни один батальон, ни одна рота второго эшелона не сочли нужным завернуть в Хмельки.
Священник отец Василий и пономарь Голопузенко обвинили в этом самого Адольфа Гитлера. Это-де он обидел маленький городишко. А между тем во всем был виноват тот, кто основал Хмельки в таком неказистом месте.
Солдату пятой роты сто пятого пехотного полка Фрицу Карке, достигшему в числе первых автоматчиков западной окраины городка, сразу же не понравилась хмельковская земля. Перед походом на Россию ему показывали вовсе не серую глину, перемешанную с песком. За час до наступления командир роты обер-лейтенант Дуббе принес в роту ящик жирного чернозема и, поставив его перед строем роты, призывно воскликнул:
- Солдаты! Перед вами подлинные образцы полтавского и кубанского чернозема. Только осел, круглый идиот или безрогая скотина не пожелает отличиться и получить этот клад. Лично я готов за эту землю лечь костьми. Такого же мнения и господа унтер-офицеры. А теперь разрешаю вам подойти к ящику и посмотреть. Можно и пощупать.
Да, то была не земля, а паюсная икра. Ни одной серой песчинки. Сплошной чернозем. Не то, что эта, хмельковская... Карке тут же связался по радио с командиром роты.
- Господин обер-лейтенант! Я только что пощупал хмельковскую землю. Дерьмо, а не земля. Сплошная глина, за которую не стоит и марать штанов. Давайте держать прицел на кубанскую. Она, конечно, хороша и полтавская, но кубанская все же лучше. Она паюсную икру напоминает.
- Благодарю за патриотическое предложение, - сказал обер-лейтенант. - Ваши слова, солдат Карке, я передам всем стрелкам, они наверняка окрылят их. Вперед на чернозем! Получим по сорок семь десятин на Кубани!
Тринадцатая рота
Часть 1
И ПУЛЕМЕТОМ И СМЕХОМ.
Война и смех... Война и сатира... Казалось бы - вещи несовместимые. Громоподобные раскаты канонады, фонтаны огня и праха, разрывы фугасных бомб, горизонт, заволоченный багровым пламенем пожаров, скрежещущий грохот танковых гусениц, истошный вой пикирующих самолетов, кровь, смешанная с землей, смерть!
Помилуйте, до смеха ли тут?!
Однако тут же рядом, так сказать, в трех вершках от смерти, бесстрашный Теркин, словно бросая вызов всем ужасам и кошмарам войны, вызывает безудержный хохот своими россказнями, где правда и фантазия переплетены, как лианы в джунглях. Однако сотни зрителей (в том число и автор этих строк) помирали со смеху, смотря польский фильм "Итальянец в Варшаве", где разворачивалась вовсе (на первый взгляд) не смешная история итальянского солдата, оказавшегося случайно в Варшаве, оккупированной фашистами. После серии умопомрачительно смешных приключений итальянец попадает в центр подпольного Сопротивления и становится партизаном. А кто не помнит бесшабашного враля и гуляку бригадира Жерара из рассказов Конан Дойля, посвященных вовсе не смешным наполеоновским войнам? А солдат Швейк и его легендарные "подвиги", описанные бессмертным Я. Гашеком?
Выходит, что война и смех вроде бы совместимы. Потому что война - это люди. А люди, одетые в шинели, не только наступают или отступают, не только ходят в атаку, сметая на своем пути все живое, не только громят врага где придется и как придется. Эти люди в часы и в дни, а то и в недели фронтового затишья живут как все, как все люди! И смеются. И влюбляются. И рассказывают анекдоты. И любят - да еще как любят! - все смешное, все утрированное, все, что хотя бы на миг отвлекало их от неотвратимого завтрашнего дня с его канонадой, атаками, кровью... смертями.
Впрочем, надо набраться не только мужества, показывая бытовую сторону боевой жизни, но надо еще иметь и дарование для того, чтобы через все страхи войны увидеть нечто такое, что заставило бы человека от души повеселиться, посмеяться над врагом. И еще надо знать войну, созерцать ее не из окошка мирного дома, а из окопа переднего края, из смотровой щели танка, из прицельной прорези пулемета или автомата. Только зная достоверно, что такое война, человек может достоверно описать и эпизоды, где прозвучит смех.
И вот перед нами книга того, кто видел войну из окопа переднего края в течение четырех лет. Книга бывшего солдата, политработника и автора четырех романов: "Гроза над Десной" - это о партизанах Брянщины (Н. Бораненков уроженец Брянской области. В селе Липове он родился, учился, отсюда ушел на фронт); "Птицы летят в Сибирь" - о замечательных парнях и девушках, прокладывающих железный путь через ущелья и скалы Саянских гор; романтическое повествование о русских солдатах в последние дни войны "Вербы пробуждаются зимой"; "Белая калина", где мы знакомимся с любопытными историями из жизни сегодняшней деревни.
И наконец, тот самый сатирический роман "Тринадцатая рота", о котором идет речь. Двадцать семь лет работал над ним Николай Бораненков. Да еще ему понадобилось, как сказано, четыре года переднего края, чтобы, придя домой, положить перед собой чистый лист бумаги и написать название романа, быть может придуманное в промежутке между двумя атаками. Что же произошло на фронте с героями произведения?
Тринадцатая рота мирных строителей оборонительных рубежей в первый же день войны оказалась на западной границе в окружении. Тяжелое положение сложилось у людей. Ни оружия, ни боеприпасов. Свои части отошли далеко на восток... И тогда оставшийся за командира роты старшина Иван Бабкин, он же Гуляйбабка, создает так называемое "Благотворительное единение (общество) искренней помощи сражающемуся Адольфу" БЕИПСА, и под этим знаменем рота отправляется вслед за фашистской армией на восток.
Много острых, комических приключений происходит на дальнем пути - в Полесских болотах, на Смоленщине, в Вязьме, под Москвой, в Брянских партизанских лесах... Много разных типов повстречалось смелым, находчивым бойцам тринадцатой роты. Гауляйтеры И гебитскомиссары, генералы вермахта и обер-фельдфебели, старосты и полицаи... Одни только похождения фашистского интенданта генерал-майора от инфантерии фон Шпица, решившего разбогатеть на спекуляции обмундированием с убитых, вызывают столько иронии и смеха! А шеф гестапо Поппе, дошедший до помешательства со своими подозрениями и поисками заговорщиков против фюрера?
Конечно, вермахт был большой силой, и нам нет смысла принижать боевые качества нашего бывшего лютого врага. Принижая силу вермахта, мы тем самым принизили бы великое историческое значение нашей победы над теми, кто хотел создать в Европе "новый порядок", порядок Освенцима, Равенсбрюка, газовых печей и душегубок, гестапо и зондеркоманд.
Да, полно было в армии третьего рейха всякой гнуснейшей мерзости! Да, на тысячи считает история войны насильников, изуверов, хваставшихся своей "расовой полноценностью", опиравшихся на подлецов и шкурников вроде старосты Песика. Но и то верно, что в огромной армии фюрера бесспорно были не только умелые командиры, но и честные люди, попавшие в вермахт просто в силу подчинения приказу и страдавшие от того, что совершалось на их глазах. И автор с большим тактом представляет нам немецких парней, попавших туда, где их ждала бесславная смерть и тотальное поражение вместо обещанного тотального разгрома "колосса на глиняных ногах". Такими мы видим в романе, в частности, начальника полевой почты майора Штемпеля, начальника полевого лазарета профессора Брехта, зло обманутого солдата Фрица Карке. "Пройдет время, - говорит один из героев "Тринадцатой роты", - и весь мир убедится, что их поход на СССР был не чем иным, как величайшей, несусветной глупостью". И это так. В этом теперь уже убедились все. Идеи порабощения героического советского народа, руководимого великой Коммунистической партией, - это бред сумасшедших. Но, к сожалению, эти сумасшедшие еще не перевелись и разоблачать их, жечь огнем сатиры, как это очень хорошо делалось в годы войны, - благородная задача писателя, актуальная и сейчас - в мирные дни.
Сатира вообще вещь уязвимая. В ней нередко встречаются передержки, отход от реального. Не все гладко и в сатирическом романе Николая Бораненкова. Местами он слишком увлекается смешным. Но суть дела, главная заслуга автора в том, что он начисто истребляет врага своим злым смехом и зовет всех честных людей к бдительности и преграждению дороги новоявленным фюрерам, претендентам на чужие земли.
"Убей человека смехом" - есть такая поговорка. Своих злосчастных героев Н. Бораненков разит смехом намертво. И делает это очень тонко и хорошо!
Ник. ВИРТА
1. НА ГРАНИЦУ НАДВИГАЮТСЯ ТУЧИ ОРДЕРА АДОЛЬФА ГИТЛЕРА
В ночь под двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года непобедимому немецкому генерал-фельдмаршалу фон Боку - командующему группой армий "Центр" на Восточном фронте - перебежала дорогу черная кошка. Это увидели солдаты пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка доблестной сто восьмой егерской дивизии и тут же изловили подлую и вздернули ее на осинке.
Фельдмаршал разгневался. В его распоряжении пятьдесят отборных дивизий! Тысяча пятьсот танков! Девять тысяч стволов артиллерии и минометов! Тысяча шестьсот семьдесят новейших самолетов!!! Ни одной роты пешком. Войска готовы одним ударом сокрушить на центральном направлении части Красной Армии и с ходу взять Минск, Смоленск, Москву. Как же посмели поверить какой-то паршивой кошке и усомниться в успехе предстоящей операции?! Какому идиоту пришла в голову чушь такая?!
Командир пятой пехотной роты лейтенант Жвачке был немедля разжалован в фельдфебели. Солдаты, казнившие Кошку, выведены с первого эшелона и отправлены в штрафной батальон резервного корпуса. Командиру полка майору Нагелю сделано строгое замечание и предложено "лично поднять боевой дух солдат до кондиций фюрера".
Еще пуще разгневался фельдмаршал, когда узнал, что в той же самой злополучной пятой роте один из солдат вовсе не подготовлен к войне с Россией. У него не оказалось ни оружия, ни боеприпасов и, как доложил инспектор Румп, "нет даже котелка"... И это в армии центрального направления! В армии фон Бока, где к наступлению подготовлено все до последней иголки и бляхи!
Сто пятый пехотный полк располагался рядом с наблюдательной вышкой группы войск. У фельдмаршала после приема командующих армий появились свободные минуты, и он, желая глубже разобраться в происшествии, направился в роту сам.
...Солдата, не готового к войне с Россией, представили фельдмаршалу тут же. Это был здоровенный, долговязый, с рыжими бакенбардами детина, мешковато одетый в суконный зеленый френч и желтые яловые сапоги, рассчитанные на переход от Волыни до Урала. На голове у него покоилась французской булкой облинявшая пилотка со знаком дивизии - головой барана. Кожаный ремень с оловянной пряжкой сбился набок. На нем болталась зачехленная фляжка. В ней что-то булькало.
Сокрушая сапогами чернобыл, солдат подошел к сидевшему в соломенном кресле фельдмаршалу и, стукнув каблуками, выпалил:
- Господии фельдмаршал! Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка сто восьмой егерской дивизии по вашему приказу явился!
Фельдмаршал еще раз посмотрел на солдата, на лице которого лежала печать беспечности, и в упор спросил:
- Где ваше оружие, рядовой Карке? Почему вы не готовы к походу? У вас, черт возьми, даже нет котелка и ложки.
- Я был отпущен на свадьбу, господин фельдмаршал.
- На свадьбу? Чью свадьбу?
- С разрешения господина майора Нагеля я вступил в брак с баваркой Эльзой Брутт.
Фельдмаршал, за спиной у которого стояли вытянувшись офицеры разных чинов и рангов, улыбнулся:
- Свадьба накануне вторжения в Россию - это великолепно! Поздравляю! Но почему вы, Фриц Карке, дотянули вашу свадьбу до последнего дня? Вы могли жениться гораздо раньше.
Карке вытянулся:
- Как истинный патриот Германии, я, господии фельдмаршал, счел интересы фюрера и рейха превыше личных и потому водил невесту за нос, то есть оттягивал свадьбу. Я бы, может, оттягивал ее и дальше, но одно обстоятельство помешало тому, господин фельдмаршал.
- Какое же обстоятельство? Краснея до ушей, Карке доложил:
- Месяц назад, господин фельдмаршал, в комнате моей невесты поселился на квартиру бывший штурмовик Отто. Мне стало известно, господин фельдмаршал, что он по ночам начал посматривать за штору, где спит моя невеста. Это мне очень не понравилось, господин фельдмаршал. К тому же и она стала поторапливать меня: мол, если я немедленно не женюсь на ней, то она позволит этому нахалу Отто смотреть на нее сколько ему угодно.
Фельдмаршал встал, обернулся к обер-лейтенанту Дуббе - новому командиру пятой роты.
- Выдать ему, - фельдмаршал кивнул на застывшего столбом Карке, - оружие и боеприпасы. Этот солдат пойдет за фюрера в огонь и в воду.
Фрица Карке вооружали к войне с Россией перед строем всей роты. Оружие ему вручал лично сам командир полка майор Нагель.
- Славный солдат рейха, - взяв из ящика автомат, заговорил майор Нагель. От имени фюрера я вручаю вам это оружие и надеюсь, что вы пойдете вперед без страха и сожаления.
- Я так и сделаю, господин майор! - вытянулся Карке. - Ибо страха у меня нет и жалеть мне нечего, разве только бедняжку Эльзу, которая меня очень любит.
Майор пропустил эти слова не в меру говорливого солдата мимо ушей и продолжал:
- Славный солдат рейха! Я вручаю вам от имени фюрера вот этот котелок для русских щей, губную гармошку для увеселения в походе и самое главное вдохновляющее средство - ордер на сорок семь десятин русской земли, которую мы завоюем. Рады ли вы, солдат Карке?
- Так точно, господин майор! Рад до слез. Я, господин майор, еще в пеленках чувствовал, что мне тесно и чего-то не хватает. И вот теперь, получив этот ордер, мне стало как-то сразу просторно. Вот только одно меня беспокоит, господин майор.
- Что же?
- Хотелось бы знать, господин майор, где мне отмеряют эти сорок семь десятин? В ордере этого что-то не указано.
Майор Нагель почесал указательным пальцем гладко выбритую щеку.
- Да, точного места, где вам будет отведена земля, в ордере не указано. Это не нужно. Фюрер разрешает вам выбрать землю самим. Где угодно: на Украине, в Белоруссии, можно и на Урале.
- Благодарю вас, господин майор, - поклонился Карке. - И позвольте спросить еще.
- Пожалуйста.
- А как быть, если меня убьют, то есть если я погибну во славу фюрера? Сможет ли эту землю получить моя любящая Эльза?
- Да, сможет. Это предусмотрено. Землю в данном случае будут обрабатывать русские рабы. Их у вашей супруги будет не менее ста. Удовлетворены?
- Так точно, господин майор! Удовлетворен, только вот...
- Что вот? - спросил, хмурясь, майор Нагель. Он начал злиться. Одернуть бы за непозволительную вольность рыжего балбеса. Но... ему ведь оказал внимание сам фельдмаршал! А рыжий балбес, словно зная деликатное положение, в которое попал майор, продолжал:
- Я глубоко извиняюсь, господин майор, что отрываю вас в эти ответственные минуты от срочных дел, но мне хочется уточнить лишь одну последнюю деталь.
- Говорите же, говорите! - раздраженно сказал майор.
- Меня беспокоит одно, - переваливаясь с ноги на ногу, начал Карке. - Что будет, если меня вместе с ордером разорвет снарядом или бомбой?
- Не волнуйтесь. Свой ордер вы вставите в медальон, который не разрывается.
Майор Нагель обернулся к командиру роты:
- Выдать ему медальон! И фляжку шнапса! Хайль!
2. ДВЕНАДЦАТЫЙ ДОТ ТРИНАДЦАТОЙ РОТЫ. СВАТОВСТВО НА ХУТОРЕ ЖМЕНЬКИ
В тот час, когда в армии фельдмаршала фон Бока спешно вооружали пятисоттысячного солдата, на другом берегу седого Буга парни из Полтавы, Калуги, Выгонич, Рязани, Вязьмы, Конотопа завершали сооружение двенадцатого дота для встречи нежданных гостей.
Дот на "Совьем острове", окруженном камышами, получился на загляденье прочный, вместительный, с тремя "окошками", из которых открывался восхитительнейший обзор. На запад посмотришь - разлив реки как на ладони. На север взглянешь - камыши с ветлами. Полюбуешься на юг - там полоса воды, а дальше перекатные поля в ромашках, васильках... Но лучше всего получилась панорама с тыла. Хотя высотка на острове и мала, как пуп, а вид с нее был дивно восхитителен. Сразу же за камышом катились волнами с горы на гору голубые льны, за льнами расплескались зеленые подсолнухи, и где-то там на горизонте, километрах в пяти от Буга, тонул в вишневых садах милый хутор Жменьки, а на хуторе том...
Старшина Иван Бабкин, командир рабочей роты и комендант "Совьего острова", посмотрел на знакомые купы, синеющие в сумерках на горизонте, потом перевел взгляд на левобережье Буга и, обращаясь к своим дружкам по роте - Цапле, Трушину, Квасенко, хмуро сказал:
- Вижу я, хлопцы, пора мне засылать сватов к Марийке. Что-то слишком тихо стало на той стороне. Даже соловьи умолкли.
- Правда ваша, - тронул длинные обвислые усы Квасенко. - В такую тишину и спускают с цепи сатану. Давеча, колы я в погранзаставу ездив, слыхав, будто...
- Я тоже слыхал, будто поп на попадье пахал, - прервал ротного писаря старшина. - Ты скажи-ка лучше, где мне ушлого свата разыскать.
Квасенко заломил на затылок свою соломенную шляпу.
- Свата?.. Пфью яка зупинка! Да я вам, товарищови старшина, хуть саму царевну, хуть дочку сатаны сосватаю. На ридной Полтавщине я лично сосватав шесть дивчин, три вдовицы, две разведенки и одну стару бабусю. Коль дозволите, ваша тринадцата буде.
- Моя не старуха, - поправил старшина. - Ей всего семнадцать.
- Знаю, товарищ старшина. После песен вашей Марийки соловьям тут делать нечего, - заговорил теперь по-русски Квасенко. - Я уже не говорю о других ее достоинствах. Это в мою компетенцию не входит.
- Сват с таким опытом и красноречием мне как раз и нужен, - сказал старшина. - Но учтите, Квасенко, это у вас тринадцатое сватовство, да еще какое! Со сварливой мачехой Марийки и сам бес не сговорится.
- Будьте уверены, товарищ старшина, - вскинул руку к шляпе Квасенко. - И тринадцатое сватовство будет счастливым.
- Тогда по коням! Время не ждет. Из-за Буга порохом пахнет. Вы, товарищ Трушин, - обернулся к своему угрюмому заместителю старшина, - остаетесь в роте за меня. Комбат приказал в воскресенье дать людям хорошенько отдохнуть.
...Всю дорогу, пока добирались до хутора Жменьки, ротного писаря не покидала уверенность в успехе сватовства, но, когда подъехали к знакомой белой мазанке, разрисованной зелеными цветочками, горшками и увидели за плетнем мачеху Марийки, тетку Гапку, стало ясно, что до счастливого сватовства так же далеко, как от границы до родной Полтавщины. Тетка Гапка была явно не в духе. Намотав на руку конец веревки и упираясь голыми пятками в раскисший после дождя глинозем, она отчаянно тащила из палисадника через калитку лопоухого теленка и сыпала по его адресу такие словечки, что писарь осадил коня и почесал за ухом:
- Вот так баба! Ай да Гарпина Христофоровна! А Гапка, не обращая внимания на подъехавших верховых, продолжала сыпать как из решета:
- Ай, чтоб ты нерастелился! Чтоб ты сдох на этом месте! Чтоб тебя разорвали серые волки! Да идем же, идем, холера. Сжарить тебя на сковородке, съесть с требухами, запить семью водами...
На крылечке стояла невеста старшины белокудрая Марийка в короткой клетчатой юбчонке и красных сапожках.
Ухватясь за живот, она звонко хохотала над бранными присказками своей мачехи. Увидев всадников, Марийка вскрикнула и, заслонясь локтем, упорхнула в хату.
Цапля и Квасенко спрыгнули с коней, подбежали к теленку, подняли его и выставили за плетень. Тетка Гапка рассыпалась в любезностях:
- Ах, спасибочко! От выручили бедну вдовушку. И как же вас попотчевать? Чем благодарить?
- Что вы, Гарпина Христофоровна, - взял под ручку сварливую мачеху Квасенко. - Какая благодарность? За что? Как же було не выручить таку очаровательную жинку! Да ради вас я готов подняты и самого слона.
Пухлые щеки тетки Гапки зарделись. В черных сливовых глазах ее вспыхнула нежность. Она готова была излить ее незнакомому усатому красавцу, как вдруг увидела недалеко под ракитами второго всадника - чубатого командира, - того самого командира, который в прошлую пятницу ловко усыпил ее, Гапкину, бдительность и увел в "Соловьиный яр" еще глупенькую, неоперившуюся Марийку. Эту дерзость она могла бы сейчас под хорошее настроение и простить, благо командир, видать, скромный малый, ничего плохого в том "Соловьином яру" не позволил, но тут неожиданно Гапка увидела в кармане усатого расшитый петухами рушник.
- Ах, вот вы зачем пожаловали, голубки! - по-мужски подбоченясь, процедила она... - Вздумали сватать мою Марийку, мою ягодинку. А этого вы не видели?..
Гапка широко расставила ноги, слегка наклонилась вперед, будто собралась сражаться боксом, сунула под нос усатому свату кукиш и повторила:
- А этого, я у вас спрашиваю, вы не видали?
- Гарпина Христофоровна! Да що же вы так? - раскинул руки Квасенко. - Мы к вам с добрыми, приятными намерениями, а вы нам этакий кукиш.
- С приятными, говорите? А где это приятное? Ну-ка покажи? Вы что, поослепли или в ваших очах бельмо и вы не бачите, що творят за Бугом? Гитлер пушки под каждым кустом расставил, пудовыми чушками их зарядил, а они свататься. Вин побачьте, до чего обнаглел вражина за рекою! Из пушек бы по ним. Заряд дроби бы этому косому Гитлеру в одно место, а вы по хуторам с рушниками, заманиваете в жены несмышленых девчаток. Да я б вас прутом, ремнем, крапивой... в караул, под ружье!
- Извините, Гарпина Христофоровна, но мы не солдаты, - поклонился Квасенко. - Мы всего-навсего рабочие строительного батальона и все, что нам приказано делать па ваших Жменьковских высотах, делаем, как вы сами изволили видеть, превосходно. Что же касается нашей армии, то будьте уверены, Гарпина Христофоровна, есть у нее и пушки, и танки, и все, что надо для заряда, как вы изволили сказать, косому Гитлеру в одно место.
- Ну, коль так, то хай тому и буты, - топнула ногой Гапка. - Прошу вас до хаты!
Не станем рассказывать, как тетка Гапка угощала сватов и зятя яичницей с салом, варениками и вишневой настойкой, как пел под гитару Марийки сват Квасенко... Скажем лишь, что сватовство затянулось до третьих петухов и уставшие от застолья жених и невеста вышли в сад под вишни на лавочку.
- Марийка моя, звездочка степная, - жарко обнимая девушку, говорил Бабкин. - Как я рад, что нашел тебя! И где? На каком-то маленьком пограничном хуторе. Я как увидел тебя, так и сна лишился. Лежу в палатке, а перед глазами ты... Такая милая, хорошая...
- И я все думала о вас, - вздохнула Марийка, прижавшись своим хрупким плечиком к плечу старшины. - Думала и боялась за вас.
- Боялась? Чего?
- Да вы ж так близко от границы! И без оружия.
- А ты? Твой хутор разве где-то за Днепром?
- Наш хутор недалече, но все ж... Мы хоть успеем убежать.
Старшина вспомнил слова лектора из штаба армии и сказал:
- Не волнуйся, Марийка. Нам не придется отступать. У нас же столько войск! А вот домой к себе, на Смоленщину, я тебя увезу. Вот сдадим комиссии последний дот и по домам - учительствовать в родную школу.
На улице послышался бешеный топот конских копыт, и вскоре к плетню подскакал знакомый верховой из штаба рабочего батальона. Бабкин подошел к нему. Сердце, предчувствуя что-то неладное, учащенно билось.
- Что случилось? - спросил он у верхового.
- По всему погранрайону объявлена боевая тревога. Вам пакет от комбата, он протянул конверт. - Прочтете или посветить?
- Прочту. Светает уже.
Бабкин разорвал конверт, взглянул на тетрадный листок и пошатнулся к плетню. Война! Через час немцы начинают войну. Рабочих роты приказано срочно отводить на восток. К Пинским лесам.
Подбежала Марийка:
- Ванечка, что с вами?
Бабкин глянул на Марийку глазами, полными слез.
- Война, Марийка. Война. Обеги весь хутор. Скажи людям, чтоб уходили. И сами. Сами уходите, - он неопределенно махнул рукой в сторону занимавшейся зари. - На восток. Туда...
- А вы? Как же вы? - она обхватила его за шею, боясь, что вот сейчас он, ее жених, ее почти муж, ускачет от нее надолго, навсегда.
- А мы? Мы - мужчины, Марийка, - поборов минутную расслабленность, сжав кулаки, стал грозно Бабкин. - Если что - будем бороться. Прощай!
- Прощай, - ухватилась за стремя Марийка, - Ой, какая ж я несчастливая!
Кони уносили безоружных парней в неизвестность.
3. В ХМЕЛЬКАХ УЧРЕЖДАЕТСЯ НОВЫЙ ПОРЯДОК
Пограничный городок Хмельки не хуже других на Волыни. Тут было все: и белые мазанки, и традиционные вишневые садочки, и пирамидальные тополя с аистами на вздетых колесах, и улыбчивые подсолнухи за плетнями... а вот поди ты, хмельковцев недооценили. В то время как в других советских пограничных селах жителям в первый же день войны "посчастливилось" увидеть роскошные пожары, фейерверки бомб, одноэтажные и двухэтажные виселицы, довелось любезно познакомиться с доблестными солдатами фюрера и услышать от них такие "приятные" слова, как: "матка, курка, яйки", "хальт!", "руки вверх!", "стань к стенка!" и тому подобное, здесь, в Хмельках, держалась почти предвоенная тишь, если не считать двух хат, разбитых шальными снарядами, да трех коров, сраженных осколками.
Вообще-то гитлеровские генералы не собирались обижать Хмельки. Разрабатывая план похода на Урал и дальше, они нанесли этот милый, тихий городок на карту в число тех селений, кои надлежало осчастливить "новым порядком" в Европе. Меж тем шел пятый день войны, а в Хмельках никто из учредителей "нового порядка" так и не появился. Войска фельдмаршала фон Бока шли в каких-нибудь десяти - пятнадцати километрах правее, левее города, а иногда машины грохотали и того ближе, но ни один батальон, ни одна рота второго эшелона не сочли нужным завернуть в Хмельки.
Священник отец Василий и пономарь Голопузенко обвинили в этом самого Адольфа Гитлера. Это-де он обидел маленький городишко. А между тем во всем был виноват тот, кто основал Хмельки в таком неказистом месте.
Солдату пятой роты сто пятого пехотного полка Фрицу Карке, достигшему в числе первых автоматчиков западной окраины городка, сразу же не понравилась хмельковская земля. Перед походом на Россию ему показывали вовсе не серую глину, перемешанную с песком. За час до наступления командир роты обер-лейтенант Дуббе принес в роту ящик жирного чернозема и, поставив его перед строем роты, призывно воскликнул:
- Солдаты! Перед вами подлинные образцы полтавского и кубанского чернозема. Только осел, круглый идиот или безрогая скотина не пожелает отличиться и получить этот клад. Лично я готов за эту землю лечь костьми. Такого же мнения и господа унтер-офицеры. А теперь разрешаю вам подойти к ящику и посмотреть. Можно и пощупать.
Да, то была не земля, а паюсная икра. Ни одной серой песчинки. Сплошной чернозем. Не то, что эта, хмельковская... Карке тут же связался по радио с командиром роты.
- Господин обер-лейтенант! Я только что пощупал хмельковскую землю. Дерьмо, а не земля. Сплошная глина, за которую не стоит и марать штанов. Давайте держать прицел на кубанскую. Она, конечно, хороша и полтавская, но кубанская все же лучше. Она паюсную икру напоминает.
- Благодарю за патриотическое предложение, - сказал обер-лейтенант. - Ваши слова, солдат Карке, я передам всем стрелкам, они наверняка окрылят их. Вперед на чернозем! Получим по сорок семь десятин на Кубани!