Страница:
Жители в том городе не могли быть плохими, грустными или злобными – ведь они жили рядом с источником Счастья! Стоило искупаться там с утра, и все вокруг становилось прекрасным, чарующим, восхищающим! Мы не знали горестей и невзгод, потому что сам Бог-Облако покровительствовал нам. В разгар лета, когда в столицу съезжались люди со всех окрестных деревень, мы выбирали для него из десятков прекрасных девушек, чистых и прелестных, будто первые весенние подснежники, одну, самую лучшую. Она звалась Небесной невестой. В десятый день жаркого месяца на середину Родника Счастья выталкивали легкую лодочку, а невеста сидела в ней в венке из ромашек и пела песню: "Светлое Облако с Высокого неба, наш Добрый Господин, спуститесь ко мне, чтобы принять в свой Голубой Дворец!"
Когда Колокольчик пересказывал слова песни, голос его опять предательски дрогнул. Он звучно сглотнул и дернул головой, отчего в комнате жалобно звякнуло. Сорген мог поклясться, что, если бы он посмотрел сейчас в глаза пирата, то увидел бы там слезы. Озадаченно подобравшись, колдун нахмурился. Словно бы его захватила эта история. Сон пропал, и внимание не отвлекается на стонущие мышцы и суставы. Может, и он сам сейчас расплачется?
– С неба на город опускался туман. Со стороны казалось, будто бы кто-то невидимый свесил клубящееся одеяло, а оно лежало свободным концом на земле. Нет, не лежало – двигалось! Горожане тоже пели песню, провожая свою избранницу, а туман заволакивал поверхность пруда. Затем он сгущался в облако, по размерам повторяющее очертания пруда, и поднимался вверх. Лодка качалась на волнах пустая, и никто, никогда больше не видел Небесной невесты на земле. Она присоединялась на небесах к сонму жен Бога-Облака, счастливиц, попавших туда при жизни, и проводящих вечность в счастье и достатке. Сверхъестественный Бог дарил свою любовь им всем сразу, никого не обделяя, отчего каждая женщина чувствовала себя единственной и неповторимой.
Так нам рассказывали об этом мудрые старцы с седыми бородами. Везде считается, что чем белее у тебя борода, тем больше права считаться благоразумнее других.
Но все это только присказка. Как я сказал, та страна была моей вотчиной. В день пятнадцатилетия отец вручил мне корону, а сам с группой странствующих проповедников отправился в бескрайние степи Лейды, чтобы обращать к Богу диких кочевников. Прошло четыре счастливых года моего правления, и вот, нежданно-негаданно, прогуливаясь по городу погожим летним днем, я встретил Дуину. Увидел – и был сражен наповал "копьем любви", как я написал в письме, которое послал ей без подписи. У нее были неповторимые тонкие губы, такие изящные и нежные, что стоило им изогнуться в улыбке – колени мои подгибались. Брови – гордо выгнутые, пушистые, мягкого каштанового цвета. Наивные голубые глаза, чистые и прозрачные, как вода в нашем пруду, и круглые щечки с ямочками. Густые темно-русые волосы до плеч, тонкие пальчики, как будто выточенные из молочного мрамора, томные и плавные изгибы бедер и высокая грудь… Я не знаю, как могли остальные мужчины проходить мимо нее и не падать, сраженные наповал этой ослепительной красотой? Я упал и умолял одарить меня благосклонностью; тогда я был наряжен, как простолюдин, чтобы не выделяться из толпы. Она не узнала меня и со смехом велела подняться. Я тоже был тогда довольно привлекательным: высоким и красивым. Кроме того, никто не мог бы назвать меня грубым, злым или несправедливым. Несколько раз мы встречались, тайно – тайно от моего двора, так как я боялся ей признаться. Каждый день с утра я твердо давал себе слово, что раскроюсь перед Дуиной вечером, но, стоило увидеть ее – сердце ухало в пропасть. А вдруг она обидится, узнав, что я скрывал от нее свое происхождение? Я не мог представить, как пережить, если она посмотрит на меня с осуждением, обидится или – о ужас! – откажется меня видеть? Такое положение дел угнетало меня все больше и больше, но развязка пришла внезапно, и она была чудовищной.
С момента нашей встречи прошла всего лишь неделя, когда ко мне во дворец, где я очутился ненадолго, в перерывах между нашими встречами, явились Городские Старейшины. Самый древний из них вышел вперед из кучки таких же, как он, длиннобородых и беззубых развалин.
"Государь! – прошамкал он, глядя в мое непрестанно лучившееся счастьем лицо. – Четыре года ты правил нами с замечательной мудростью, удивительной для такого юного возраста, но теперь пришло время сказать, что ты поддался соблазнам и встал на дорожку порока! Весь город знает, что девица Дуина – первейшая красавица среди остальных, а потому ее предназначение – стать Небесной невестой. Ты должен забыть ее, немедленно!"
Можешь представить, каково мне было услышать такие слова? Я и думать забыл о приближавшемся празднике и всем том, что с ним связано. Эти старики словно бы выбросили меня спящего на середине бушующего зимнего моря, так я был ошарашен и втоптан в грязь злодейкой-судьбой. Я словно выпил яду, от которого медленно умирают – теряют аппетит, бледнеют и чахнут день за днем, пока не засыпают навсегда в постели. Конечно, я не смог пойти на свидание, а вместо этого носился по комнатам дворца, сделанного в стволах пяти дубов, как посаженный в клетку волк. В голове моей клокотали опасные мысли. Мне казалось несправедливым такое устройство мира, хотя раньше я ничего против него не имел. Почему она не может быть моей? Ведь на самом деле ее еще не выбрали Небесной невестой, а значит… Правда, закон запрещал девушкам моложе восемнадцати лет выходить замуж, но ведь я был король!! Истоптав за ту ночь пару сапог, я решился. Наутро город, весь мой народ и Дуина заодно узнали, что их молодой владыка решил идти наперекор закону, установленному Богом. Я объявил, что женюсь на своей возлюбленной, и провозгласил, что милосердное Облако простит меня, ибо для него эта девушка – лишь одна из многих, для меня же – единственная!
Меня переполняло чувство собственного величия; я старался не обращать внимания на сумрачные лица подданных, перекошенных злобой Старейшин и грустную Дуину. Мне казалось в ту минуту, что я всесилен и всемогущ, что все образуется и пойдет прекрасно… Как же иначе может быть в городе, в котором бьет Родник Счастья? Только Бог-Облако не был милосердным, как выяснилось очень скоро.
Я не стал откладывать свадьбу, чтобы на всякий случай успеть до праздника Выданья Небесной невесты. И вот, в нашу брачную ночь небо из темного вдруг стало белым, ярко-белым. В город волнами вползал жуткий, холодный и зловеще мерцающий серебряный туман. Окна в нашей спальне сначала покрыла изморозь, а потом они с жалобным звоном разлетелись на кусочки. Вся в клубах леденящего тумана, внутрь влетела нефритовая статуя, которая двигалась, словно живая: это был он, Бог-Облако, простерший перед собой карающие длани. Лица у него не было, и это долго еще снилось мне. Гладкий кусок камня, на котором только горящие огнем глаза.
– Ты взял мое, червь! – проревела статуя. Голос ее несся отовсюду и был так силен, что я упал на колени, а из ушей у меня пошла кровь. – Гнев мой будет ужасен и послужит будущим поколениям хорошим уроком!
После этого он…
На этом месте голос Колокольчика сорвался в третий раз. Он повернулся к Соргену и протянул руки, ходящие ходуном, к маске. В мигающем свете свечей пират сдернул с лица медвежью личину и отшвырнул ее в темноту. Сорген много успел повидать на своем веку, но сейчас непроизвольно вздрогнул, уж больно зловеще выглядели жесты Колокольчика после нагнетающего напряжение рассказа.
Вместо человеческой головы на плечах пиратского вожака сидела голова козленка, с непропорционально вздувшимся затылком и нежной серой шерсткой, покрывающей ее сверху донизу. Коротенькие крепкие рожки, которые колдун уже видел сверху, черные влажные глаза, трясущаяся жидкая бородка и бронзовый колокольчик под ней.
– Вот во что превратил меня наш добрый Бог в назидание остальным, в чьих головах могла зародиться идея перечить Облаку, – прошептал несчастный Колокольчик. – Он одарил меня козлиной башкой и бессмертием, чтобы я мог как следует осознал всю тяжесть своего греха и не мог найти забытья в смерти. А мою Дуину… О нет, прошло несколько сотен лет, но воспоминания крутят мою душу железными пальцами, они рвут меня всего на части, но никак не могут разорвать окончательно! Он унес ее и отдал одному из лейденских кочевников, грязному животному, славившемуся жестокостью, с которой он обращался с женщинами. Потом мне являлись видения, и в них я видел самые жуткие надругательства и истязания, выпавшие на долю моего нежного цветочка, моей девочки, моей несчастной жены… так и не успевшей ей стать. Сначала она жила у вождя племени, потом попала к его родственнику, потом была продана куда-то в далекое племя, где умерла от голода в одну из суровых зим. А я же должен был жить и каждую ночь… да что там, каждое мгновение бесплодно бичевать разум. ОН «помогал» мне и всегда напоминал, кто же виноват во всем случившемся. Я, только я!! Да, да, да! Если бы юность знала, я никогда не решился бы перечить этому чудовищу. Пусть Дуина не досталась бы мне, но зато она прожила бы спокойную и сытую жизнь… быть может, жила бы до сих пор, не зная отказа ни в чем, в Голубом дворце! Что я натворил?? Впрочем, теперь жалеть глупо. Теперь я хочу лишь мести, однако, мне ведь ни за что не добраться до главного виновника. Я вымещаю злобу на его пастве, в меру сил и способностей.
– Почему ты не пытался спасти ее? – спросил Сорген глухо. Исповедь Колокольчика на самом деле поразила его, хотя он больше задумывался не о жестокой судьбе пирата и его возлюбленной, а о коварстве и злобности Бога-Облака.
– Ты так думаешь? – хрипло спросил Колокольчик. Рассеянно оглядев стол, он нашел кружку и вытряхнул из нее содержимое в рот. – Стоило мне отойти от реки на пару десятков льювов, я просто терял сознание. Вино не вызывало во мне хмеля и заснуть я не мог неделями… да и засыпал только для того, чтобы увидеть очередной кошмар. Когда я бросался на меч, тот ломался. Веревка лопалась, море выбрасывало меня на берег. Если я прыгал вниз с обрыва, на острые камни, меня каким-то чудом подхватывал ветер и нес до мягких волн. Огонь вокруг меня почти не горит, яд не причиняет никакого вреда.
– Поэтому ты просил убить тебя?
– Да. Быть может, колдун сможет это сделать? Попробуй, я тебя умоляю!
– Э, ты опять за свое! Перестань.
Колокольчик ничего не слышал. Он шептал, как заведенный, сжимая в руке кружку и раскачиваясь.
– Моя жена давным-давно умерла после долгих лет позора и боли; мой волшебный Родник превратился в грязную лужу; мой народ изгнал меня, а те, кто посмел остаться верен, получили в награду бараньи головы – "за баранье упрямство". Видишь эту бронзовую побрякушку, которой я обязан своим теперешним именем? Его нельзя снять; Богу надоело мучить меня лично, так что он подвесил это, дабы напоминать мне о содеянном каждый миг, без отдыха и пощады.
Я стал пиратом. Я ношу маску на звериной роже и уже больше сотни лет граблю корабли в Белом море. Я неуязвим и потому почти непобедим, так же как и мой звероголовый отряд. Пойди на запад, на восток, плыви на юг, спроси кого хочешь – все боятся Колокольчика больше, чем всех демонов и черных колдунов. Колокольчик не берет в плен и не щадит. Он жжет корабли и рубит головы младенцам… Самое страшное в том, что это, в отличие от слухов про твою армию – чистая правда! Теперь я правлю самым отвратительным городом мира, грязным и вонючим, наполненным наигнуснейшими выродками рода человеческого, слетевшимися сюда, под мое крыло. Вместо чистого пруда – мутная река.
Он всхлипнул, роняя голову на грудь. Сорген замялся, не зная, что бы такого сказать, но Колокольчик еще не выговорился.
– Моя чистая и счастливая страна, лишившаяся Счастья, через год была вытоптана, выжжена, вырезана лейденцами. Все, что было вокруг того наивного юноши, задумавшего спорить с Богом, уничтожено. Остался только он сам и его горькая, жестокая память!
По щекам Колокольчика, оставляя в серой шерсти черные дорожки, текли крупные слезы. Сорген почувствовал себя неловко и заерзал на стуле, вдруг ставшем неудобным и жестким. Да уж, в данный момент грабитель и убийца, по его словам, наводивший ужас на все Белое море, мог растрогать кого угодно. В который раз легенда о человеке, совершившем неправедный поступок и платившем за него невыносимо тяжкую плату. Вот только все это год от года все дальше отходит в прошлое. Вряд ли кто-то помнит несчастного короля и его несостоявшуюся жену… если об этом вообще кто-то знал. У всех на слуху сейчас и здесь только одно – деяния сегодняшнего Колокольчика, а не то, из-за чего он стал таким. Вот так, превратно едва ли не все, что окружает нас, – философски заметил Сорген сам себе. Однако, для него лично кровь, в которой запачкался до самых кончиков своих рожек пиратский вожак, не играла никакой роли. Это чудовище легко поддастся дрессировке и станет прекрасным оружием. В том, что мощное оружие ему очень скоро понадобится, Сорген не сомневался.
Поглядев на Колокольчика повнимательнее, он тяжело вздохнул. Отдыхать ему все еще не предвидится. Поспорить с Богом? «Отменить» назначенное им наказание? Почему бы и нет – разве не покоился на дне моря Небесный Сокол, победить которого он сначала и не надеялся? Разве только что он не совершил чуда, поборов смерть одной лишь силой разума??
К тому же, главное наказание Колокольчика уже состоялось и его Сорген как раз побороть не мог. Времени вспять не повернуть и жену его не оживить… Может быть, звериная морда окажется не самым крепким орешком? Тут, правда, вставал другой вопрос – будет ли пират благодарен, когда избавится от козлиной головы?? Словно подтверждая эти сомнения, Колокольчик снова принялся за свое. Навалившись на стол, он приблизил к колдуну рыло и умолял:
– Убей! Убей меня, колдун! – резким движением отшвырнув прочь тяжелый стол, пират упал на колени и подполз к Соргену, чтобы вцепиться в полу рубахи. – Неужели я и теперь не доказал законность этого желания и ты до сих пор считаешь меня блаженным? Неужели грех мой был так велик, что века мучений до сих пор не искупили его?
– Твой поступок не имел ничего предосудительного, мой друг! – значительно произнес Сорген и встал, оставив клок рубахи в руках Колокольчика. – Ты стал жертвой вероломного и двуличного божества, прикрывающего свою подлость и коварство красивыми словами. Он наказал тебя неправедно и ты имеешь полное право на месть. Правда, убийства младенцев и тонущие корабли с грузами никому не доставят боли и страданий – кроме матерей и купцов. Бог-Облако ничего этого даже не заметил, уверяю тебя. Получается, что ты, своими поступками, как раз сравнялся по значимости с полученным вперед наказанием!
– Нет! – Колокольчик в ужасе скрючился у ног Соргена. – Нет! Нее-ет! Не говори так!
– Увы… – грустно покачал головой колдун. – Правда, лично мне на все это наплевать. Честно говоря, самого не раз обвиняли в том, что я ради развлечения режу ножом малых детей. Вранье, конечно, но… Знаешь, перед тобой человек, отвергший двурушничество Белых, а вместе с ними все бредни о милосердии, сострадании и справедливости. Поэтому мне плевать на твои мучения и злодеяния, однако, я уже говорил, что нуждаюсь в помощи. Если ты поможешь мне и моей армии проследовать на Энгоард, этим самым ты наконец-то нанесешь чувствительный удар именно Богу-Облаку. Понимаешь? Ну, и еще я попытаюсь снять с тебя эту рожу.
– А смерть? Как же смерть? – спросил Колокольчик, поднимая вверх покрытую мокрой шерстью морду.
– Кто знает? – многозначительно прищурился Сорген. – Возможно, тому, кто пойдет против Бога, вступит с ним в войну, на самом деле грозит смерть.
Дальше Колокольчик слушать не хотел. Он уже был согласен. Вскочив на ноги, он закричал:
– Теперь мне уже все равно! Туманное обещание, или же его полное отсутствие, какая разница…
По его приказу слуги тут же развили бурную деятельность. Они принесли множество зажженных свечей, наполнивших помещение оранжевым теплым светом. Тени металось на стенах, танцуя вслед каждому движению воздуха. За длинным столом собрались все заколдованные – Колокольчик и семеро его приближенных, когда-то последовавших за ним вопреки гневу бога. Соргену принесли зеркала, а также туши только что зарезанных козленка и барашка в корытах; животные плавали в собственной крови, теплой, еще дымящейся. Зачерпывая ее ковшом, колдун нещадно обливал застывших на коленях уродов. Затем Сорген брал зеркало и, держа его так, чтобы там отражался заколдованный человек, мазал по отражению волшебной краской лим. При этом колдун бормотал только что придуманное заклинание; в конце концов, он разбивал зеркало о козлиную или баранью голову. После этого оставалось только закрыть глаза, пожелать себе удачи и взяться за них руками.
Мощь этих чар жгла кожу, будто кислота и Сорген с трудом сдерживался, чтобы не кричать. Липкая шерсть на удивление легко зажималась в пальцах и отходила от черепов. Приоткрыв глаза, колдун даже испугался, что оставит пиратам одни лишь голые кости. Разбрасывая по сторонам вырванные клочья, он все же заметил, что головы превращаются в человеческие. Грязные, лишенные всяких волос, с мертвенно серой кожей, но человеческие… Сдирая личины с одного за другим, Сорген вдруг почувствовал, что умирает сам. Вот она, кара за то, что я тоже пошел против воли бога! – подумал он, как в тумане, с чмоканьем отрывая баранье рыло от лица последнего пирата. – Так как жены у меня нет, как и владений, а мучаться и страдать я не стану, меня просто убьют. Ну и ладно. Похлопав застывшего в священном ужасе пирата по щеке окровавленной, облепленной шерстью ладонью, Сорген криво ухмыльнулся и упал.
Две внезапные перемены
Когда Колокольчик пересказывал слова песни, голос его опять предательски дрогнул. Он звучно сглотнул и дернул головой, отчего в комнате жалобно звякнуло. Сорген мог поклясться, что, если бы он посмотрел сейчас в глаза пирата, то увидел бы там слезы. Озадаченно подобравшись, колдун нахмурился. Словно бы его захватила эта история. Сон пропал, и внимание не отвлекается на стонущие мышцы и суставы. Может, и он сам сейчас расплачется?
– С неба на город опускался туман. Со стороны казалось, будто бы кто-то невидимый свесил клубящееся одеяло, а оно лежало свободным концом на земле. Нет, не лежало – двигалось! Горожане тоже пели песню, провожая свою избранницу, а туман заволакивал поверхность пруда. Затем он сгущался в облако, по размерам повторяющее очертания пруда, и поднимался вверх. Лодка качалась на волнах пустая, и никто, никогда больше не видел Небесной невесты на земле. Она присоединялась на небесах к сонму жен Бога-Облака, счастливиц, попавших туда при жизни, и проводящих вечность в счастье и достатке. Сверхъестественный Бог дарил свою любовь им всем сразу, никого не обделяя, отчего каждая женщина чувствовала себя единственной и неповторимой.
Так нам рассказывали об этом мудрые старцы с седыми бородами. Везде считается, что чем белее у тебя борода, тем больше права считаться благоразумнее других.
Но все это только присказка. Как я сказал, та страна была моей вотчиной. В день пятнадцатилетия отец вручил мне корону, а сам с группой странствующих проповедников отправился в бескрайние степи Лейды, чтобы обращать к Богу диких кочевников. Прошло четыре счастливых года моего правления, и вот, нежданно-негаданно, прогуливаясь по городу погожим летним днем, я встретил Дуину. Увидел – и был сражен наповал "копьем любви", как я написал в письме, которое послал ей без подписи. У нее были неповторимые тонкие губы, такие изящные и нежные, что стоило им изогнуться в улыбке – колени мои подгибались. Брови – гордо выгнутые, пушистые, мягкого каштанового цвета. Наивные голубые глаза, чистые и прозрачные, как вода в нашем пруду, и круглые щечки с ямочками. Густые темно-русые волосы до плеч, тонкие пальчики, как будто выточенные из молочного мрамора, томные и плавные изгибы бедер и высокая грудь… Я не знаю, как могли остальные мужчины проходить мимо нее и не падать, сраженные наповал этой ослепительной красотой? Я упал и умолял одарить меня благосклонностью; тогда я был наряжен, как простолюдин, чтобы не выделяться из толпы. Она не узнала меня и со смехом велела подняться. Я тоже был тогда довольно привлекательным: высоким и красивым. Кроме того, никто не мог бы назвать меня грубым, злым или несправедливым. Несколько раз мы встречались, тайно – тайно от моего двора, так как я боялся ей признаться. Каждый день с утра я твердо давал себе слово, что раскроюсь перед Дуиной вечером, но, стоило увидеть ее – сердце ухало в пропасть. А вдруг она обидится, узнав, что я скрывал от нее свое происхождение? Я не мог представить, как пережить, если она посмотрит на меня с осуждением, обидится или – о ужас! – откажется меня видеть? Такое положение дел угнетало меня все больше и больше, но развязка пришла внезапно, и она была чудовищной.
С момента нашей встречи прошла всего лишь неделя, когда ко мне во дворец, где я очутился ненадолго, в перерывах между нашими встречами, явились Городские Старейшины. Самый древний из них вышел вперед из кучки таких же, как он, длиннобородых и беззубых развалин.
"Государь! – прошамкал он, глядя в мое непрестанно лучившееся счастьем лицо. – Четыре года ты правил нами с замечательной мудростью, удивительной для такого юного возраста, но теперь пришло время сказать, что ты поддался соблазнам и встал на дорожку порока! Весь город знает, что девица Дуина – первейшая красавица среди остальных, а потому ее предназначение – стать Небесной невестой. Ты должен забыть ее, немедленно!"
Можешь представить, каково мне было услышать такие слова? Я и думать забыл о приближавшемся празднике и всем том, что с ним связано. Эти старики словно бы выбросили меня спящего на середине бушующего зимнего моря, так я был ошарашен и втоптан в грязь злодейкой-судьбой. Я словно выпил яду, от которого медленно умирают – теряют аппетит, бледнеют и чахнут день за днем, пока не засыпают навсегда в постели. Конечно, я не смог пойти на свидание, а вместо этого носился по комнатам дворца, сделанного в стволах пяти дубов, как посаженный в клетку волк. В голове моей клокотали опасные мысли. Мне казалось несправедливым такое устройство мира, хотя раньше я ничего против него не имел. Почему она не может быть моей? Ведь на самом деле ее еще не выбрали Небесной невестой, а значит… Правда, закон запрещал девушкам моложе восемнадцати лет выходить замуж, но ведь я был король!! Истоптав за ту ночь пару сапог, я решился. Наутро город, весь мой народ и Дуина заодно узнали, что их молодой владыка решил идти наперекор закону, установленному Богом. Я объявил, что женюсь на своей возлюбленной, и провозгласил, что милосердное Облако простит меня, ибо для него эта девушка – лишь одна из многих, для меня же – единственная!
Меня переполняло чувство собственного величия; я старался не обращать внимания на сумрачные лица подданных, перекошенных злобой Старейшин и грустную Дуину. Мне казалось в ту минуту, что я всесилен и всемогущ, что все образуется и пойдет прекрасно… Как же иначе может быть в городе, в котором бьет Родник Счастья? Только Бог-Облако не был милосердным, как выяснилось очень скоро.
Я не стал откладывать свадьбу, чтобы на всякий случай успеть до праздника Выданья Небесной невесты. И вот, в нашу брачную ночь небо из темного вдруг стало белым, ярко-белым. В город волнами вползал жуткий, холодный и зловеще мерцающий серебряный туман. Окна в нашей спальне сначала покрыла изморозь, а потом они с жалобным звоном разлетелись на кусочки. Вся в клубах леденящего тумана, внутрь влетела нефритовая статуя, которая двигалась, словно живая: это был он, Бог-Облако, простерший перед собой карающие длани. Лица у него не было, и это долго еще снилось мне. Гладкий кусок камня, на котором только горящие огнем глаза.
– Ты взял мое, червь! – проревела статуя. Голос ее несся отовсюду и был так силен, что я упал на колени, а из ушей у меня пошла кровь. – Гнев мой будет ужасен и послужит будущим поколениям хорошим уроком!
После этого он…
На этом месте голос Колокольчика сорвался в третий раз. Он повернулся к Соргену и протянул руки, ходящие ходуном, к маске. В мигающем свете свечей пират сдернул с лица медвежью личину и отшвырнул ее в темноту. Сорген много успел повидать на своем веку, но сейчас непроизвольно вздрогнул, уж больно зловеще выглядели жесты Колокольчика после нагнетающего напряжение рассказа.
Вместо человеческой головы на плечах пиратского вожака сидела голова козленка, с непропорционально вздувшимся затылком и нежной серой шерсткой, покрывающей ее сверху донизу. Коротенькие крепкие рожки, которые колдун уже видел сверху, черные влажные глаза, трясущаяся жидкая бородка и бронзовый колокольчик под ней.
– Вот во что превратил меня наш добрый Бог в назидание остальным, в чьих головах могла зародиться идея перечить Облаку, – прошептал несчастный Колокольчик. – Он одарил меня козлиной башкой и бессмертием, чтобы я мог как следует осознал всю тяжесть своего греха и не мог найти забытья в смерти. А мою Дуину… О нет, прошло несколько сотен лет, но воспоминания крутят мою душу железными пальцами, они рвут меня всего на части, но никак не могут разорвать окончательно! Он унес ее и отдал одному из лейденских кочевников, грязному животному, славившемуся жестокостью, с которой он обращался с женщинами. Потом мне являлись видения, и в них я видел самые жуткие надругательства и истязания, выпавшие на долю моего нежного цветочка, моей девочки, моей несчастной жены… так и не успевшей ей стать. Сначала она жила у вождя племени, потом попала к его родственнику, потом была продана куда-то в далекое племя, где умерла от голода в одну из суровых зим. А я же должен был жить и каждую ночь… да что там, каждое мгновение бесплодно бичевать разум. ОН «помогал» мне и всегда напоминал, кто же виноват во всем случившемся. Я, только я!! Да, да, да! Если бы юность знала, я никогда не решился бы перечить этому чудовищу. Пусть Дуина не досталась бы мне, но зато она прожила бы спокойную и сытую жизнь… быть может, жила бы до сих пор, не зная отказа ни в чем, в Голубом дворце! Что я натворил?? Впрочем, теперь жалеть глупо. Теперь я хочу лишь мести, однако, мне ведь ни за что не добраться до главного виновника. Я вымещаю злобу на его пастве, в меру сил и способностей.
– Почему ты не пытался спасти ее? – спросил Сорген глухо. Исповедь Колокольчика на самом деле поразила его, хотя он больше задумывался не о жестокой судьбе пирата и его возлюбленной, а о коварстве и злобности Бога-Облака.
– Ты так думаешь? – хрипло спросил Колокольчик. Рассеянно оглядев стол, он нашел кружку и вытряхнул из нее содержимое в рот. – Стоило мне отойти от реки на пару десятков льювов, я просто терял сознание. Вино не вызывало во мне хмеля и заснуть я не мог неделями… да и засыпал только для того, чтобы увидеть очередной кошмар. Когда я бросался на меч, тот ломался. Веревка лопалась, море выбрасывало меня на берег. Если я прыгал вниз с обрыва, на острые камни, меня каким-то чудом подхватывал ветер и нес до мягких волн. Огонь вокруг меня почти не горит, яд не причиняет никакого вреда.
– Поэтому ты просил убить тебя?
– Да. Быть может, колдун сможет это сделать? Попробуй, я тебя умоляю!
– Э, ты опять за свое! Перестань.
Колокольчик ничего не слышал. Он шептал, как заведенный, сжимая в руке кружку и раскачиваясь.
– Моя жена давным-давно умерла после долгих лет позора и боли; мой волшебный Родник превратился в грязную лужу; мой народ изгнал меня, а те, кто посмел остаться верен, получили в награду бараньи головы – "за баранье упрямство". Видишь эту бронзовую побрякушку, которой я обязан своим теперешним именем? Его нельзя снять; Богу надоело мучить меня лично, так что он подвесил это, дабы напоминать мне о содеянном каждый миг, без отдыха и пощады.
Я стал пиратом. Я ношу маску на звериной роже и уже больше сотни лет граблю корабли в Белом море. Я неуязвим и потому почти непобедим, так же как и мой звероголовый отряд. Пойди на запад, на восток, плыви на юг, спроси кого хочешь – все боятся Колокольчика больше, чем всех демонов и черных колдунов. Колокольчик не берет в плен и не щадит. Он жжет корабли и рубит головы младенцам… Самое страшное в том, что это, в отличие от слухов про твою армию – чистая правда! Теперь я правлю самым отвратительным городом мира, грязным и вонючим, наполненным наигнуснейшими выродками рода человеческого, слетевшимися сюда, под мое крыло. Вместо чистого пруда – мутная река.
Он всхлипнул, роняя голову на грудь. Сорген замялся, не зная, что бы такого сказать, но Колокольчик еще не выговорился.
– Моя чистая и счастливая страна, лишившаяся Счастья, через год была вытоптана, выжжена, вырезана лейденцами. Все, что было вокруг того наивного юноши, задумавшего спорить с Богом, уничтожено. Остался только он сам и его горькая, жестокая память!
По щекам Колокольчика, оставляя в серой шерсти черные дорожки, текли крупные слезы. Сорген почувствовал себя неловко и заерзал на стуле, вдруг ставшем неудобным и жестким. Да уж, в данный момент грабитель и убийца, по его словам, наводивший ужас на все Белое море, мог растрогать кого угодно. В который раз легенда о человеке, совершившем неправедный поступок и платившем за него невыносимо тяжкую плату. Вот только все это год от года все дальше отходит в прошлое. Вряд ли кто-то помнит несчастного короля и его несостоявшуюся жену… если об этом вообще кто-то знал. У всех на слуху сейчас и здесь только одно – деяния сегодняшнего Колокольчика, а не то, из-за чего он стал таким. Вот так, превратно едва ли не все, что окружает нас, – философски заметил Сорген сам себе. Однако, для него лично кровь, в которой запачкался до самых кончиков своих рожек пиратский вожак, не играла никакой роли. Это чудовище легко поддастся дрессировке и станет прекрасным оружием. В том, что мощное оружие ему очень скоро понадобится, Сорген не сомневался.
Поглядев на Колокольчика повнимательнее, он тяжело вздохнул. Отдыхать ему все еще не предвидится. Поспорить с Богом? «Отменить» назначенное им наказание? Почему бы и нет – разве не покоился на дне моря Небесный Сокол, победить которого он сначала и не надеялся? Разве только что он не совершил чуда, поборов смерть одной лишь силой разума??
К тому же, главное наказание Колокольчика уже состоялось и его Сорген как раз побороть не мог. Времени вспять не повернуть и жену его не оживить… Может быть, звериная морда окажется не самым крепким орешком? Тут, правда, вставал другой вопрос – будет ли пират благодарен, когда избавится от козлиной головы?? Словно подтверждая эти сомнения, Колокольчик снова принялся за свое. Навалившись на стол, он приблизил к колдуну рыло и умолял:
– Убей! Убей меня, колдун! – резким движением отшвырнув прочь тяжелый стол, пират упал на колени и подполз к Соргену, чтобы вцепиться в полу рубахи. – Неужели я и теперь не доказал законность этого желания и ты до сих пор считаешь меня блаженным? Неужели грех мой был так велик, что века мучений до сих пор не искупили его?
– Твой поступок не имел ничего предосудительного, мой друг! – значительно произнес Сорген и встал, оставив клок рубахи в руках Колокольчика. – Ты стал жертвой вероломного и двуличного божества, прикрывающего свою подлость и коварство красивыми словами. Он наказал тебя неправедно и ты имеешь полное право на месть. Правда, убийства младенцев и тонущие корабли с грузами никому не доставят боли и страданий – кроме матерей и купцов. Бог-Облако ничего этого даже не заметил, уверяю тебя. Получается, что ты, своими поступками, как раз сравнялся по значимости с полученным вперед наказанием!
– Нет! – Колокольчик в ужасе скрючился у ног Соргена. – Нет! Нее-ет! Не говори так!
– Увы… – грустно покачал головой колдун. – Правда, лично мне на все это наплевать. Честно говоря, самого не раз обвиняли в том, что я ради развлечения режу ножом малых детей. Вранье, конечно, но… Знаешь, перед тобой человек, отвергший двурушничество Белых, а вместе с ними все бредни о милосердии, сострадании и справедливости. Поэтому мне плевать на твои мучения и злодеяния, однако, я уже говорил, что нуждаюсь в помощи. Если ты поможешь мне и моей армии проследовать на Энгоард, этим самым ты наконец-то нанесешь чувствительный удар именно Богу-Облаку. Понимаешь? Ну, и еще я попытаюсь снять с тебя эту рожу.
– А смерть? Как же смерть? – спросил Колокольчик, поднимая вверх покрытую мокрой шерстью морду.
– Кто знает? – многозначительно прищурился Сорген. – Возможно, тому, кто пойдет против Бога, вступит с ним в войну, на самом деле грозит смерть.
Дальше Колокольчик слушать не хотел. Он уже был согласен. Вскочив на ноги, он закричал:
– Теперь мне уже все равно! Туманное обещание, или же его полное отсутствие, какая разница…
По его приказу слуги тут же развили бурную деятельность. Они принесли множество зажженных свечей, наполнивших помещение оранжевым теплым светом. Тени металось на стенах, танцуя вслед каждому движению воздуха. За длинным столом собрались все заколдованные – Колокольчик и семеро его приближенных, когда-то последовавших за ним вопреки гневу бога. Соргену принесли зеркала, а также туши только что зарезанных козленка и барашка в корытах; животные плавали в собственной крови, теплой, еще дымящейся. Зачерпывая ее ковшом, колдун нещадно обливал застывших на коленях уродов. Затем Сорген брал зеркало и, держа его так, чтобы там отражался заколдованный человек, мазал по отражению волшебной краской лим. При этом колдун бормотал только что придуманное заклинание; в конце концов, он разбивал зеркало о козлиную или баранью голову. После этого оставалось только закрыть глаза, пожелать себе удачи и взяться за них руками.
Мощь этих чар жгла кожу, будто кислота и Сорген с трудом сдерживался, чтобы не кричать. Липкая шерсть на удивление легко зажималась в пальцах и отходила от черепов. Приоткрыв глаза, колдун даже испугался, что оставит пиратам одни лишь голые кости. Разбрасывая по сторонам вырванные клочья, он все же заметил, что головы превращаются в человеческие. Грязные, лишенные всяких волос, с мертвенно серой кожей, но человеческие… Сдирая личины с одного за другим, Сорген вдруг почувствовал, что умирает сам. Вот она, кара за то, что я тоже пошел против воли бога! – подумал он, как в тумане, с чмоканьем отрывая баранье рыло от лица последнего пирата. – Так как жены у меня нет, как и владений, а мучаться и страдать я не стану, меня просто убьют. Ну и ладно. Похлопав застывшего в священном ужасе пирата по щеке окровавленной, облепленной шерстью ладонью, Сорген криво ухмыльнулся и упал.
Две внезапные перемены
В каком-то смысле жизнь Соргена в последнее время стала не очень приятной. Он с жалостью вспоминал последний год, проведенный на юге: путешествия в паланкине из одной гостиницы в другую, изысканные обеды, дорогие одежды… Праздность и благословенная лень, прерываемая лишь иногда, да и то ненадолго. Поход, начавшийся месяц назад, как назло, сыпал сплошными невзгодами. С тех пор, как он начался, Сорген по-настоящему отдыхал разве что на борту "Благочестивых намерений", два коротких дня. Сухая степь, горы, пустыня, опять горы и марш по враждебной стране. Седло, жесткая постель в походном шатре и простая, грубая пища.
Три последних дня и вовсе выпивали из него силы до дна, без остатка. Проклятый шторм, во время которого он опрометчиво решил полетать, затем визит в Делделен, где его никто не собирался встречать с распростертыми объятиями; когда же он «подружился» с местными пиратами, пришла новая угроза. Пока Сорген находился в беспамятстве, с востока к городу подошла огромная по здешним меркам армия – более тридцати тысяч бойцов, главным образом, наемников из разных племен Лейды. Костяком служили отряды царя Зурахата Ислинтиуса и владетельного князя Дизары, Моссоя.
С одной из лодок, ловившей рыбу в море, видели конные авангарды этой «великой» армии. Посланные позже разведчики обнаружили, что противник подобрался уже на пять льюмилов (льювов, если по-местному) и выставляет заслоны, чтобы никто не мог вырваться из Делделена. Создавалось впечатление, что вражеская армия собирается взять пиратов в осаду. Это немало озадачило Колокольчика: в его городе не было ни стен, ни каких-либо других защитных сооружений. Тридцать тысяч врагов могли смести Делделен в море без особых усилий, так как им могла противостоять армия, в лучшем случае, в пятнадцать раз меньшая.
Недолго думая, Колокольчик решил погрузить своих пиратов на корабли и удрать – очень даже разумное решение в данном положении. Однако, ближе к полудню разыгралась жестокая буря, поднявшая волны высотой в несколько саженей. Несколько посудин сели на мель, потому что их сорвало с якоря и утащило вверх по реке. Пираты, столпившиеся на улицах вместе со всеми остальными жителями, не отважились грузиться на корабли: после полудня шторм утих, но волнение еще было очень сильным. Никто не смог бы выйти из устья без помощи буксиров. Враги был где-то рядом; стоило небу расчиститься, на низкие утесы, сжимавшие речную долину, высыпали лейденские лучники. Спасаясь от стрел, пираты в панике бросились прятаться в домах, сараях, за заборами. Лейденцы сменили простые стрелы на горящие – и деревянные крыши халуп стали вспыхивать одна за другой. Кораблям тоже досталось. Команд на них не было, тушить их никто не пытался, поэтому скоро удирать от врага было не на чем. Пираты покинули дома, ставшие ловушками, и теперь носились по улицам, под изредка посвистывавшими стрелами. Кочевники стреляли редко, словно экономя боеприпасы, или же они просто считали, что морские разбойники, пойманные на суше, сами передавят друг друга в панике? Жители Делделена, как обезумевшее овечье стадо, метались по узким проходам между домами, не зная, где найти спасение. Взрослых мужчин в этой толчее не давили, а вот тех, кто послабее – стариков, детей – сколько угодно.
Через некоторое время с севера, на нескольких ведущих в холмы тропах показались отряды всадников с обнаженными мечами. Они двигались неспешно, зная, что враги уже никуда не денутся и организовать сопротивление вряд ли смогут. Испуганная, лишенная какого бы то ни было духа и желания драться, толпа на улицах Делделена была обречена.
Впрочем, один человек не пытался бежать, не заламывал руки и не ревел от безысходности. Сорген едва успел перекусить после того, как очнулся и узнал, что происходит рядом… Чувствовал он себя по-прежнему ужасно: не выспавшимся, уставшим, больным и злым. Очень злым. Жизнь, чтоб ей пусто было, требовала от него все новых и новых подвигов! Еще вчера он думал, что вербует себе хорошего помощника для прорыва на север – в лице Колокольчика и его людей. Теперь же все выходило наоборот. Не они, а он должен был помогать пиратам решать их проблемы. В данный момент нужно было в одиночку разбить целую армию – ни больше, ни меньше.
Не сказать, чтобы это было для Соргена в новинку, однако, раньше он имел дело с южными людьми, которые к войнам были, мягко говоря, не склонны. У них не было стоящих волшебников. Здесь же… Сорген вспомнил Сокола и поежился. Что, если сейчас ему на голову свалится еще один? Тем не менее, пока он не собирался бежать – это всегда успеется для того, кто умеет летать. На всякий случай он распахнул полы подаренной Колокольчиком стеганой куртки и осмотрел подкладку рубахи: перьев там было еще достаточно.
Крыша дома Колокольчика была единственной, покрытой листами бронзы, а не деревянными плахами. Сорген стоял на ней, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Во дворе около сотни пиратов во главе с самим Колокольчиком готовились подороже продать свою жизнь. Главарь впервые появился перед своими людьми без маски. Кожа на лице у него была белой и нежной, как у новорожденного; голова блестела на солнце идеальной круглой лысиной, а уши казались маленькими и высохшими. Судя по тому, как сторонились Колокольчика остальные – кроме семерых, щеголявших такими же голыми черепами – без маски он им казался еще страшнее, чем в ней… На сей раз бывший король страны с Родником Счастья вооружился не коротким мечом, а массивным гарпуном, а также надел кое-какие доспехи. У остальных вооружение было одинаково неподходящее для схватки с конным противником: абордажные мечи с широкими лезвиями и без гарды, короткие топоры, маленькие круглые щиты. Против кочевников у них мало шансов, даже если они станут действовать из-за каменной ограды, – подумал Сорген. – Эти мне тоже не помощники.
Быстро пожалев в очередной раз, что ничего не знает о судьбе своей армии, колдун начал действовать. Он снял с пояса твердый кошель из деревянных планок, наклеенных на ткань. В нем было семь отделений; в одном из них находилась мазь бледно-желтого цвета. Никогда раньше Сорген ею не пользовался, так как она больше подходила для каких-нибудь мелких мошенников. Стоило покрыть этой мазью какую-то вещь, например, монету – через определенное время после того, как ее отдали, она возвращалась к прежнему владельцу. Еще для задуманного колдовства нужна была частичка тела или одежды кочевника. Взять этого сейчас было неоткуда, а потом уже и незачем. Сорген решил попытаться обойтись так; взяв ножик и опустившись на колени, он нацарапал на крыше примитивный рисунок лучника. Вместо стрелы уродливый человечек готовился спустить волнистую руну. Смазав ее мазью, маг нарисовал линию полета: вперед, потом большая петля и возвращение к хозяину. После того, как рисунок был окончен, Сорген закрыл глаза и прочитал заклинание:
– Дегас, соврафел нам безре[9]! – разум уже представлял себе, как наяву, сотни стрел, вспоровших небо, а затем взбунтовавшихся, повернувших и набросившихся на не успевших даже испугаться лучников. И не только на них! Стрелы летят во все стороны, словно разозленные осы, и жалят все, что попадет по пути – конников, их лошадей. Сорген почувствовал, как от напряжения все мышцы его тела скрутило в жгуты. Застонав от боли, он открыл глаза. Враги на утесах вокруг Делделена, словно заразившись страхом от его улиц, тоже предались панике. Несколько лейденцев вместе с конями катились вниз по склонам, еще больше валялись наверху. Раненые, хромая и зажимая раны руками, пытались ковылять прочь, однако, здоровые были шустрее них. Конники пришпоривали скакунов, пешие бросали луки и улепетывали без оглядки. Над рекой повис протяжный, глухой вой.
Три последних дня и вовсе выпивали из него силы до дна, без остатка. Проклятый шторм, во время которого он опрометчиво решил полетать, затем визит в Делделен, где его никто не собирался встречать с распростертыми объятиями; когда же он «подружился» с местными пиратами, пришла новая угроза. Пока Сорген находился в беспамятстве, с востока к городу подошла огромная по здешним меркам армия – более тридцати тысяч бойцов, главным образом, наемников из разных племен Лейды. Костяком служили отряды царя Зурахата Ислинтиуса и владетельного князя Дизары, Моссоя.
С одной из лодок, ловившей рыбу в море, видели конные авангарды этой «великой» армии. Посланные позже разведчики обнаружили, что противник подобрался уже на пять льюмилов (льювов, если по-местному) и выставляет заслоны, чтобы никто не мог вырваться из Делделена. Создавалось впечатление, что вражеская армия собирается взять пиратов в осаду. Это немало озадачило Колокольчика: в его городе не было ни стен, ни каких-либо других защитных сооружений. Тридцать тысяч врагов могли смести Делделен в море без особых усилий, так как им могла противостоять армия, в лучшем случае, в пятнадцать раз меньшая.
Недолго думая, Колокольчик решил погрузить своих пиратов на корабли и удрать – очень даже разумное решение в данном положении. Однако, ближе к полудню разыгралась жестокая буря, поднявшая волны высотой в несколько саженей. Несколько посудин сели на мель, потому что их сорвало с якоря и утащило вверх по реке. Пираты, столпившиеся на улицах вместе со всеми остальными жителями, не отважились грузиться на корабли: после полудня шторм утих, но волнение еще было очень сильным. Никто не смог бы выйти из устья без помощи буксиров. Враги был где-то рядом; стоило небу расчиститься, на низкие утесы, сжимавшие речную долину, высыпали лейденские лучники. Спасаясь от стрел, пираты в панике бросились прятаться в домах, сараях, за заборами. Лейденцы сменили простые стрелы на горящие – и деревянные крыши халуп стали вспыхивать одна за другой. Кораблям тоже досталось. Команд на них не было, тушить их никто не пытался, поэтому скоро удирать от врага было не на чем. Пираты покинули дома, ставшие ловушками, и теперь носились по улицам, под изредка посвистывавшими стрелами. Кочевники стреляли редко, словно экономя боеприпасы, или же они просто считали, что морские разбойники, пойманные на суше, сами передавят друг друга в панике? Жители Делделена, как обезумевшее овечье стадо, метались по узким проходам между домами, не зная, где найти спасение. Взрослых мужчин в этой толчее не давили, а вот тех, кто послабее – стариков, детей – сколько угодно.
Через некоторое время с севера, на нескольких ведущих в холмы тропах показались отряды всадников с обнаженными мечами. Они двигались неспешно, зная, что враги уже никуда не денутся и организовать сопротивление вряд ли смогут. Испуганная, лишенная какого бы то ни было духа и желания драться, толпа на улицах Делделена была обречена.
Впрочем, один человек не пытался бежать, не заламывал руки и не ревел от безысходности. Сорген едва успел перекусить после того, как очнулся и узнал, что происходит рядом… Чувствовал он себя по-прежнему ужасно: не выспавшимся, уставшим, больным и злым. Очень злым. Жизнь, чтоб ей пусто было, требовала от него все новых и новых подвигов! Еще вчера он думал, что вербует себе хорошего помощника для прорыва на север – в лице Колокольчика и его людей. Теперь же все выходило наоборот. Не они, а он должен был помогать пиратам решать их проблемы. В данный момент нужно было в одиночку разбить целую армию – ни больше, ни меньше.
Не сказать, чтобы это было для Соргена в новинку, однако, раньше он имел дело с южными людьми, которые к войнам были, мягко говоря, не склонны. У них не было стоящих волшебников. Здесь же… Сорген вспомнил Сокола и поежился. Что, если сейчас ему на голову свалится еще один? Тем не менее, пока он не собирался бежать – это всегда успеется для того, кто умеет летать. На всякий случай он распахнул полы подаренной Колокольчиком стеганой куртки и осмотрел подкладку рубахи: перьев там было еще достаточно.
Крыша дома Колокольчика была единственной, покрытой листами бронзы, а не деревянными плахами. Сорген стоял на ней, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Во дворе около сотни пиратов во главе с самим Колокольчиком готовились подороже продать свою жизнь. Главарь впервые появился перед своими людьми без маски. Кожа на лице у него была белой и нежной, как у новорожденного; голова блестела на солнце идеальной круглой лысиной, а уши казались маленькими и высохшими. Судя по тому, как сторонились Колокольчика остальные – кроме семерых, щеголявших такими же голыми черепами – без маски он им казался еще страшнее, чем в ней… На сей раз бывший король страны с Родником Счастья вооружился не коротким мечом, а массивным гарпуном, а также надел кое-какие доспехи. У остальных вооружение было одинаково неподходящее для схватки с конным противником: абордажные мечи с широкими лезвиями и без гарды, короткие топоры, маленькие круглые щиты. Против кочевников у них мало шансов, даже если они станут действовать из-за каменной ограды, – подумал Сорген. – Эти мне тоже не помощники.
Быстро пожалев в очередной раз, что ничего не знает о судьбе своей армии, колдун начал действовать. Он снял с пояса твердый кошель из деревянных планок, наклеенных на ткань. В нем было семь отделений; в одном из них находилась мазь бледно-желтого цвета. Никогда раньше Сорген ею не пользовался, так как она больше подходила для каких-нибудь мелких мошенников. Стоило покрыть этой мазью какую-то вещь, например, монету – через определенное время после того, как ее отдали, она возвращалась к прежнему владельцу. Еще для задуманного колдовства нужна была частичка тела или одежды кочевника. Взять этого сейчас было неоткуда, а потом уже и незачем. Сорген решил попытаться обойтись так; взяв ножик и опустившись на колени, он нацарапал на крыше примитивный рисунок лучника. Вместо стрелы уродливый человечек готовился спустить волнистую руну. Смазав ее мазью, маг нарисовал линию полета: вперед, потом большая петля и возвращение к хозяину. После того, как рисунок был окончен, Сорген закрыл глаза и прочитал заклинание:
– Дегас, соврафел нам безре[9]! – разум уже представлял себе, как наяву, сотни стрел, вспоровших небо, а затем взбунтовавшихся, повернувших и набросившихся на не успевших даже испугаться лучников. И не только на них! Стрелы летят во все стороны, словно разозленные осы, и жалят все, что попадет по пути – конников, их лошадей. Сорген почувствовал, как от напряжения все мышцы его тела скрутило в жгуты. Застонав от боли, он открыл глаза. Враги на утесах вокруг Делделена, словно заразившись страхом от его улиц, тоже предались панике. Несколько лейденцев вместе с конями катились вниз по склонам, еще больше валялись наверху. Раненые, хромая и зажимая раны руками, пытались ковылять прочь, однако, здоровые были шустрее них. Конники пришпоривали скакунов, пешие бросали луки и улепетывали без оглядки. Над рекой повис протяжный, глухой вой.