«Я пела песню вместе с дельфином. Мы вместе стояли на верхушке волны, и он был похож на человека. То есть дельфин, в этом нет ни малейших сомнений. Но стоял как человек. Ещё он спросил меня, а не хочу ли я увидеть то, что выше моря? Тут я засмеялась, и мы поплыли купаться. Плескались на мелководье, а вода будто живая. Каждый неровный кусочек, вода струится. Неровности размером с палец, должно быть ветром шершавит воду. Но стоит ветру утихнуть, как пальцы стрелами разлетаются в стороны, будто прозрачные рыбки. А мы поём даже под водой. Тут вода не плотнее воздуха, но в ней можно плавать. Дна я не вижу, просто знаю, что оно где-то есть. И пусть будет, мне не страшно. Рядом дельфин. Такой смешной, словно ласковый морской пони. Но он никогда не даёт на себе покататься, сколько не просила. Однажды он почти разрешил, а потом нет, оттолкнул. Я тогда не поняла, в чём дело. Но и не забыла. Так вот он мне всё повторяет, что надо узнать, о вышине над морем. Я отвечаю на все его увещевания: Да что там? Просто небо и небо. Небо Мирокрая. Тонкое, так что синева за ним сочная и чем-то даже холодная. Синева, говоришь? Он поёт и смеётся. Приглядись, улыбается и тычет клювом вверх. Скрипит смешно, словно хихикает. Но дельфины смеются иначе. Я-то знаю, зря что ли в океанографии столько лет проторчала? Так вот он убедил. Задрала я голову и вижу, что синева медленно бледнеет. То ли небо утолщается, то ли вижу я большую глубину. Там какая-то тень или облако, а то и тучка. Нет, тучки быть не может, небо чистое-чистое. И если не тучка, тогда что? Смотри внимательно, — шепчет дельфин. Я приложила тогда ладонь ко лбу, и вижу изящный абрис тени-тучки. Движется она! Как будто летит вертолёт с плавбазы, нет? Потом случается. Край тучки касается невидимой преграды или границы, или чего-то такого. Как рыба хвостом. И в небе круги, словно по воде. Мне страшно! Облако весит тонну, а сколько там воды, если такие рыбы, так высоко и так уверенно. Ей же акуле эдакой проглотить нас — только пасть приоткрыть. Не бойся, говорит дельфин, это всё Мирокрай. Они тебя не тронут. А хочешь туда? Спрашиваю: не опасно? Он мне: нет, конечно. Тогда хочу! Научись плавать, говорит он мне. А научишься плавать — сумеешь летать. Обдал меня брызгами в резвом нырке, ну и я за ним следом. Так раз за разом. Первый такой сон случился, когда мне было девять лет. А теперь уже в два раза больше, только сон не проходит. Только недавно рыбу-то ту в небе я увидела, а может, и нет. Сейчас, кажется, она там с самого начала. Я вот думаю, может и правда научиться плавать? А то сколько лет с кружковцами, а с морем не подружилась. Стыдно немного. Вот, не судите строго мою писанину, это пока шеф не приехал, я тут за секретарским развлекаюсь. У нас тут не всем выход в сеть, мне вот пока не дали. Чао, собиратель сонных историй. Интересно, а какие ты сам видишь сны?»
Были не только упорядоченные, логичные послания. Некоторые казались хаотичным набором переживаний:
«Граница. Скалы, словно красные наросты. Слоистые, не такие, как австралийская красная гора. Как звать не помню. Ад — не ад. Чистилище? А Бог её, эту территорию знает. Жар нестерпимый. Но когда жара, воздух дрожит, а тут нет. Статичное пекло. Может, всё спеклось, даже воздух? Как там у Бальмонта, кажется? Неподвижность — законченный взрыв. Мне там страшно. Несколько раз повторяется, и назад не пойти, не обернуться. Думаю, там сзади где-то соляные столбы. А если обернусь, что будет? Меня так же, как когда-то её? Пока не получилось. Если сумею, напишу. Если жизнь сохранить удастся».
«Я знаю, так бывает. Слышать доводилось. Ни одна научная теория это не объяснит. Если попытаться, восточная тема о том, что всё сон, окажется верной, вернее всего иного. Но умер человек, и нет его. Лежит в земле, банально превращается во что-то другое по воле химических реакций. И там уже вовсе не человек, а что тогда? Куколка, оболочка, линялая кожа. А ведь я её встретил. И не раз повторялось. Может, и не так, как в жизни было, я особенно это про секс, но в остальном. Нет, не стану рассказывать, но в её смерти я формально не виновен. А по существу, я не знаю. Виноват или нет, если вовремя не оказался рядом? Ведь не звала, а разве не надо было прийти без всякого зова? Знать с чужих слов одно, а наяву совсем иначе. Вот ведь как оно бывает, с этими проклятыми наркотиками. А я вот нет. Не мог себя заставить жрать эту дрянь. И теперь задаюсь вопросами: а вот если бы попробовал вместе с ней, вот тогда, что было бы? И не было бы сейчас глупого сомнения, что реальнее. Сон, в котором наши тела встречаются и дарят друг другу наслаждение, или реальность, в которой тело упрятано в землю? Да что там тело. Душа, аура, эманации. Во сне они ничуть не менее реальны, чем были в жизни. А то и ярче. Более яркое проявление нематериального, вот что случается после смерти. А вот это главное и запомните. Остальное всё — сухая пошлятина. Не утомил, надеюсь? Спасибо, как-то веселее на донышке безысходного. Так что они живые, даже если умерли. Поверьте».
Как их все рассортировать и упорядочить? Он очень быстро понял тщетность любых усилий, но не сдавался. Выбирал общие темы и настроения, выкладывал сходные переживания в общие папки. По одной классификации среди людей четыре психотипа, по другой двенадцать. В его системе не было точного деления, он не стремился к статистическому подсчёту.
Пришло время, и решение созрело. Были отобраны пять кандидатур, трое мужчин и две женщины. Он не был до конца уверен в своём выборе, но когда-то стоило остановиться. Вряд ли эти люди сразу пошлют его куда подальше. Хотя бы выслушают.
Осталось назначить время и место встречи. И приготовить шесть папок с распечатками. Шестым гостем будет Миша.
Обычное городское кафе в ранний будний вечер, лучшего места и не придумаешь. Он не ошибся с выбором. Все ответили на приглашение согласием, и позже никто не передумал.
— Прошу минуту внимания! — Он вышел на середину комнаты, уставленной столиками и стульями, — среди присутствующих есть несколько человек, которые знают меня в лицо по фотографии. Если они желают, то пусть подойдут к моему столику. Всем спасибо.
Он быстро сел на место, придвинул ближе чашку с кофе и развернул газету.
Гости не спешили. А кто сомневался, что будет просто? Обещанная конфиденциальность? Каждый понял из письма, что встреча будет личной. О том, что будет кто-то ещё, ни строчки. Ни да, ни нет. Скупое письмо с предложением встретиться и получить подсказку, как история из сна может помочь в поисках близкой души.
Вначале подошёл один и осторожно спросил:
— Вы ведь ждали только меня?
— Я ждал вас. Но могут подойти другие, — в этот раз он специально повысил голос, — Мне прислали множество писем. У каждого письма своё содержание и оно останется тайной.
— Вот как? Ну-ну, посмотрим.
Гость сел за стол и осторожно посмотрел по сторонам.
Следом женщина встала из-за дальнего столика. Она приблизилась робким шагом, оглядела застолье и покраснела.
— А мне не будут задавать вопросов про сон?
— Я не стану, а другие не знают, какую историю вы мне поведали. Я обещал, и всё останется тайной. Пожалуйста, садитесь, я очень ждал вас.
Через несколько минут подсел подросток, настроенный очень независимо. В тёмных очках, с ракушками плеера в ушах. Минуту или две он продолжал слушать музыку, а потом коротко рассмеялся. Снял очки, собрался было сказать какую-то мысль, а потом просто кивнул организатору встречи.
— Раз мы тут сидим, то и ладно. Может, закажем чего?
— Да, и то правда, — хмыкнул тот, кто пообещал «ну-ну посмотрим», — Официантка?
Женщина согласно кивнула и заметила, какая это отличная идея.
Официантка не спешила. Так они дождались ещё одного участника встречи.
— Здрасьте! — он только-только вошёл в кафе и сразу сориентировался, — Ого, нас тут много? Я так понимаю, клуб анонимных поклонников его фотографии, — он кивнул в сторону человека с газетой.
Кто-то напрягся, но незнакомец встретил подозрительность простой открытой улыбкой.
Потом кто-то хмыкнул, а кто-то рассмеялся.
Коллекционер сновидений пожал протянутую руку и снова вернулся к газете.
Люди за столом молча сидели и переглядывались.
Наконец подошла официантка в строгом переднике и предложила сделать заказы.
Кто-то взял пива, кто-то кофе. Предложение подростка заказать большую пиццу на всех приняли с энтузиазмом.
Официантка удалилась.
— Мы ждём ещё кого-нибудь? — осведомилась робкая женщина.
— Думаю, да, — едва заметно улыбнулся глава стола и с шелестом перевернул газетный лист.
Она подсела через несколько минут, и была уже без передника.
— Я думал, вы тут работаете, — поприветствовал её тот, кто пришёл последним.
— Да нет, я же писала, что… а, впрочем, не важно, что я писала. Я испугалась, и заранее тут договорилась, что мне дадут форму, и я сыграю роль официантки. Мало ли что.
— Однако, — дёрнул бровью осторожный гость, который сел за стол первым.
— Ну, тогда я думаю, все в сборе, — решил организатор, сложил газету и потянулся за чемоданом, — Вот каждому из вас по визитке, здесь мои имя и телефон. Это на всякий случай, но я не думаю, что они вам понадобятся.
— И что? — нахмурилась «официантка».
— Ничего, разве вот несколько страниц текста. Я постарался изложить свои идеи как можно проще. Возьмите, — он протянул гостям папки, — прочитаете на досуге.
Он встал из-за стола и снял с вешалки плащ.
— Э… не понял? — с недоумением произнёс подросток.
— Вы встретились впервые здесь, и уже, как мне кажется, сумели найти общий язык. Попробуйте хотя бы отсидеть это маленькое застолье, а там всё зависит от вас.
— Но… зачем… вы? — с изумлённой мимикой на лице прошептала смущённая женщина.
— Если не я, то кто? Как знать, может теперь не только я.
Не было долгих прощаний, да и не могло быть. Сам автор пребывал в странной смеси восторга от того, как получилось и в смущении, вдруг что-то пойдёт не так.
Двери кафе закрылись за его спиной, но следом снова открылись. Миша встал рядом и так же, как автор идеи, посмотрел в чистое небо.
— Надо же, как будто сработало.
— Похоже, что так. Будешь? — он протянул другу шестую папку.
— Даже не знаю. Я это не ты, у меня может не получится. И потом, все ли скажут нам спасибо?
— Не знаю, — вздохнул коллекционер сновидений, — Ты сам видел, как совершенно разные люди просто так сели и стали общаться. Никто не принуждал, могли уйти.
— Им просто было любопытно, — пожал плечами Миша.
Человек тихо рассмеялся и вновь посмотрел в небо.
Может ему показалось, а может, и нет. Как будто воздух стал немного теплее, чем полчаса назад. До того, как он вошел в кафе.
Впрочем, всё субъективно.
Он улыбнулся и сделал шаг. А вокруг продолжался мир, полный людей и снов.
— 8 -
Утро встретило меня за работой. Очень хотелось спать, даром, что ли, пол ночи просидел над тетрадью? Почерк неразборчивый, да и как иначе, когда кругом вагонная трясучка. Надо было посмотреть на часы, узнать какой час. А с другой стороны, какая разница? Спешить некуда, поезд везёт и везёт. До парома ещё несколько дней, а там и место, куда мне хочется попасть. Очень странно, что в поисках Грааля меня потянуло на восток. Сомневаюсь, что вообще была реальная связь между Святым Граалем и крестовыми походами, но ничего в Мирокрае не происходит бессмысленно или хотя бы безрезультатно.
Крестик на руке опять коснулся пальцев, когда я устало закрыл глаза и погрузился в сон.
Пока я спал, на мобильный пришло сообщение:
Привет, Тамплиер! Хорошо ты сделал рыбкам. Пришла, оценила. Но на душе не спокойно, сердце ноет. Всё-таки, приедешь, расскажу. Ты меня точно поймёшь. А может, подскажешь, как быть. У меня руки опустились, выхода нет. Знаю надо потерпеть, время вылечит. Вот если дадут командировку куда, будет легче. Лёха прислал мне твой рассказ. Ты у нас всегда был способный, другого и не ждала. Интересно было, пиши дальше.
Наконец я пробудился. За окном поезда переливалось солнцем тёплое небо позднего апреля. Проводница расщедрилась подстаканником и чайным набором. От пирожков с сомнительной начинкой я отказался, а пакет дешёвых круассанов пришёлся по вкусу. Пока кулер цедил в стакан крепкий кипяток и брызгал в такт покачиваниям вагона, я и прочитал сообщение. Посмотрел на время.
— Скажите, тут какая разница по времени?
Проводница сверилась со списком на стене и ткнула пальцем в нужную цифру.
— Плюс шесть.
— Да? — удивился я.
На самом деле, и правда должно быть плюс шесть, то есть плюс три от моего родного пояса, прикинул я в уме. Вчера телефонные часы уже корректировал, а сегодня не успел. Вчера было плюс два, и они шли точно. А сейчас они вернулись в то же положение, в котором были перед отъездом. Чушь какая-то. Так не бывает. Неужели телефон сломался?
— Это от нашего, значит, плюс три? — должно быть, вопрос прозвучал глупо.
— Если вы имеете в виду пояс точки отправления, то — да, — она проявляла достойное терпение. Должно быть, её разжалобил мой помятый, заспанный вид. Основательно небритый, скажем прямо.
— Спасибо.
— Пожалуйста, если надо — обращайтесь.
Может и правду говорят, что нынче в Мирокрае, проводницы стали вежливее? Хотелось бы верить.
Купе со мной делили люди, сильно погружённые в свои заботы и мысли. Пожилая чета спокойно пребывала в равновесии, когда каждый уважает мысли и увлечения другого. Пока он хмыкал над томиком Юнга, она разгадывала пухлый сборник сканвордов. Кажется, разговаривали они только за обеденным походом в вагон-ресторан. Четвёртое место бытовало за каким-то отставным военным. Он большую часть времени проводил в полудрёме на верхней полке, а бывало — часами стоял в тамбуре, курил и следил за размеренным бегом километровых столбов.
А меня не оставляли странные мысли. Должно быть, Грааль это что-то такое, чего обязательно хочет найти каждый. Я шёл по светлой, прямой дороге. Даже не в прямом, а в переносном, эдаком метафизическом смысле. И как будто с каждым шагом приближался к Граалю. Это казалось невероятным, но теперь не оставляло места сомнениям. Не зря, ох не зря что-то толкнуло меня на эту поездку в древнюю столицу. И всё же странно. Произошло что-то очень странное. Часы отползли назад, ровно на сто двадцать минут. Это ладно, сбой программы. Но вот мысленный контакт с Машей. Не просто мысленный, а всесторонне психо-физический Что в нём странного? Ничего. Либо это галлюцинация, либо.
Стоп.
Дело не в контакте, чем бы он не был на самом деле.
Дело в Машином письме.
Она упомянула мои «перчатки». Пергамент Персеваля.
Я не давал ей читать рассказ без названия, и в переписке не упоминал об этой маленькой детали.
Сейчас я готов был поделиться самым невероятным, немыслимым ощущением в своей жизни.
Мне стало страшно.
Украшение-амулет на руке показался мне очень горячим, С чего бы?
Ну да, рука лежала рядом с подстаканником. И крестик нагрелся.
Я поспешил упрятать его за обшлаг рукава, но перехватил настороженный взгляд старушки. Не знаю, чего она про меня подумала, только на лице отразились совсем не простые мысли.
А страх внутри меня начал набирать силу. Кажется, я оказался втянутым в какую-то немыслимую череду событий и причин. Когда мне казалось, мои действия нарушают законы природы, не произошло ли так, что я, и правда, их нарушил? Что мне теперь в расплату: хаос, безумие, или расшатанный до Апокалипсиса мир?
Пришлось встать и выйти в тамбур. Прокурено, гулко от стука, но как-то спокойнее. Не давят на психику настороженные взгляды.
Надо же, я сдавленно рассмеялся своему отражению. В тамбурной полутьме на годами немытом стекле. Какие-то нереальные мысли в голову лезут. Не падают с неба птицы, не текут кровавые реки. Вон за окошком мост ажурной радугой через мягкую голубизну реки, рябой под задорным ветром. Солнышко светит, поезд катит. Что за мысли такие мрачные, а, Тамплиер?
Какие мысли? Подозрения. Смутные, неоформленные догадки. Как будто только и надо, протянуть руку, взять да ухватить за хвост пёстрый серпантин хитросплетений. И сразу всё станет ясно. Ну да, конечно. Протяни руку, пойми всё и разложи по полочкам. Неужели всё так просто?
Я тронул пальцами пыльные жерди оконной решётки, и в этот миг поезд дёрнулся. Крестик больно врезался в запястье, и я даже вскрикнул.
Дверь в тамбур отворилась, и мы с отставным военным столкнулись взглядами.
— Молодой человек, с вами всё в порядке?
— Да, — выдавил я, хотя это было очень далеко от истины.
— Такой у вас вид, словно вы не здоровы, мучаетесь болью.
— Нет, всё в порядке, — слабая улыбка, вот всё, на что хватило сил, — Просто есть некоторые сложности.
Он вздохнул и как-то по особому долго посмотрел мне в лицо.
— Да, всё в порядке. Ты счастливый, парень, и у тебя всё будет в порядке.
— Почему? — изумился я.
— Да хотя бы потому, что ты войны не видел, — Он быстро поднёс ко рту руку, и моему изумлению предстала искусно сделанная вставная челюсть, — Думаешь, так зубы кулаком выбивают?
Я промолчал, а он убрал челюсть обратно в рот и, как ни в чём не бывало, закурил. Протянул пачку, но я отказался.
— Будет хорошо и в порядке. У таких, как ты, должно быть хорошо. Хотя бы у таких, как ты.
Это он проговорил куда-то в сторону и скорее для себя, чем для меня, нечаянного собеседника.
Остаток пути до паромной суеты прошёл без приключений. Попутчики не обращали на меня внимания, да и я, признаться, был этому только рад.
Настал день, когда вагоны медленно втянулись на гигантский паром-катамаран. Пассажиров попросили покинуть свои места и перейти на верхнюю палубу. Впереди морсокой путь на много часов, и на радость путешественникам администрация снабдила судно всем необходимым. Тут нашлись и кафе, и комнаты отдыха, и даже массажные салоны. Но меня интересовало другое.
Цифровая кофейня тут тоже была, только выход в сеть через спутник стоил запредельных денег. Может, оно и к лучшему. Мне очень хотелось написать Маше и прочесть её письма, но меня продолжали терзать страх и сомнения. Возникло слишком много вопросов, осталось много недосказанного и неопределённого. Кажется, настало время плюнуть на все взаимные опасения и встретиться. Главное непонимание образовалось в области рассказа, написанного для Лёхи. По сравнению с ним все остальные странности, даже контакт в осознанном сновидении, выглядели простыми вещами, которым конечно найдётся объяснение, стоит только немного подумать.
И я усиленно думал, пока стоял на палубе под порывами нескромного морского ветра. Он швырял на людей брызги, терзал одежду и мешал чайкам кружить над морем, заниматься привычными морскими заботами. Птицы недовольно кричали и искали приюта на человеческом судне.
Но ненастье продолжалось недолго. Стоило мне собраться с духом и пойти в кафе, перенести на флэшку текст рассказа, как ветер утих. Частный случай закона бутерброда. А паром продолжал уверенно резать волны и нести состав к островам. Вообще-то идея сделать паром с переходником на рельсы очень смелая, но она себя быстро оправдала. Перемещение грузов с континента на острова упростилось на целое звено, и ускорилась работа портовой таможенной зоны. Мирокрай то он Мирокорай, а логистику и транспортные налоги никто не отменял.
Берег приближался. Издали нестерпимой белизной сверкали прибрежные небоскрёбы. Острова обернулись к морю новейшим блеском мегаполисов. Там бетон и сталь вспыхивали радугой стекла, зажженного неоном витрин. Мелькали улыбки, яркие фотографии и сказочно непонятные иероглифы. Эти места как будто кричали в мир, сколь много они вязли от западной цивилизации. Но я-то знал, как много в этом блеске напускного. Здесь мужчины и женщины пребывали на работу в невообразимо ранее время, и уезжали не рано. Среди небоскрёбов уместно смотрелись гладкие линии автомобильных кузовов, строгие костюмы и передовая электроника. Но позже, люди оставляли за спиной офисные заботы, костюмы менялись на кимоно, а автоматизированная цифровая утварь занимала положенное место в уюте домов, изнутри совсем не европейских. Люди сумели сохранить культуру и традиции прошлого, а современный лоск подчинили, не стали его рабами. Мимикрировали в западный образ, но не больше, чем того требовал международный бизнес.
Таможня формально осмотрела паспорт, пожелала на трёх языках приятного времяпрепровождения и потеряла ко мне интерес. Я оказался в окружении немного чуждого мира, но ничуть не враждебного. Вокруг сновали толпы народа, и улицы пестрели всевозможными одеяниями. Деловые и повседневные, строгие и пёстрые одежды мелькали то тут, то там. Школьники в смешных униформах стайками носились по им одним понятным маршрутам, но нисколько не мешали пешеходам, велосипедистам и роллерам. Многие дороги отгородились от пешеходов изогнутыми щитами прозрачного пластика. Вдоль дорог ровнялись места под парковку, забитые до упора и не очень. Оттуда летели алюминиевые стрелы эскалаторов или лестниц. На тротуары, в тенистые парки или на ярусы монорельсовых трамваев.
Мне не понравился деловой ритм, в котором пребывал город. Странно, но он казался чужим и неправильным. Стоило посмотреть в лица людей. Там мелькали сосредоточение и забота, радость и веселье. Люди выглядели живыми, а вот город — нет. Это было странно и поразительно. Люди естественно обращались с высокотехнологичным городом, но словно держались от него на расстоянии. Удобная глиняная посуда и простые палочки никак не уживались с плазменными экранами и «цифровой бумагой» в руках посетителей кафе. Я купил билет на электричку и зашёл туда подкрепиться простым бэнто. На гладких деревянных полочках стояли недопитые бутылки с этикетками на разных языках, а на горлышках висели цветные бирки с иероглифами. Лёху бы сюда. Вот кто оценил бы подход к спиртному. Должно быть, бутылки хранятся тут неделями, а то и месяцами, ждут своих гурманов. А гурманы уверены, что здесь найдётся любимая выпивка. Я заказал себе бутылку розового вина с экстрактом цветов за шестьсот йен, и положил визитку в папку со счётом. В тонком стекле осталось не меньше половины вина, так пусть оно меня тут подождёт.
Девушка-официантка с пониманием кивнула и отнесла бутылку на кухню. Не прошло и десяти минут, как она оказалась на той же полке с новым пёстрым ярлыком, куда аккуратно вписали моё имя кириллицей. От такой заботы я даже засмущался и поспешил покинуть кафе. Приближалось время отправления электропоезда.
Местный транспорт, узкоколейный и тихий порадовал наличием кафе в каждом вагоне, душевой кабиной и бесплатным доступом в локальную сеть района. Там оказалось несколько сайтов с русским и английским содержанием, но все они касались международной новостной ленты-тянучки, и сильного интереса не представляли. О самых важных событиях я и так был в курсе, спасибо бесплатной рассылке на телефон.
Вот я и полюбовался на непонятные иероглифы, полистал картинки, да и закрыл терминал, всё равно ничего не понятно.
За окном мегаполисные небоскрёбы быстро закончились, и потянулся обычный сельский пейзаж. От виденного не раз за прошедшую неделю его отличали разве что аккуратные техногенные перроны с электронными кассами и автоматами продажи мелочей в дорогу. Да над крышами домов колосился невообразимо густой рой антенн и тарелок. Ещё надписи на незнакомом языке. Широк Мирокрай, а если приглядеться, так, оказывается, простые люди всюду живут едва ли не одинаково. Кое-где больше гарантий и уверенности в завтрашнем дне, но и тут всё относительно.
За полчаса до моей остановки двери вагона раскрылись, и я с изумлением увидел квартет молодых ребят. Сейчас не сразу угадаешь, кто откуда, но треугольный струнный инструмент легко узнать даже до того, как он звучит.
Я не знал, что именно они играли. Две гитары, скрипка и балалайка слаженно и от души играли какую-то мелодию, знакомую с детства. Играли очень долго. В наших электричках концерты гораздо короче. А тут три парня и девчонка не просто отыгрывали программу, они импровизировали. Раздались робкие аплодисменты, но они попали в неожиданную, хотя и логичную паузу.
Я сунул девушке купюру, и мы м радостью обменялись улыбками. А бас-гитаристу я пожал руку и от души поблагодарил.
— И вам спасибо, — ответил он.
Неудобно смотреть в чужие подаянья, но я и так видел, что молодёжь не бедствовала. С флёром тихой зависти я проводил их взглядом и подумал, что не всем удаётся так быстро, легко и искренне поднимать людям настроение. Пассажиры затараторили на своём языке, мне непонятном. Люди смеялись, делились впечатлениями, и я видел, как лица отражают внутренний восторг.
Так и я не смог сдержать улыбку. Но не стеснялся её. Незнакомые люди улыбались в ответ. Я всегда поражался людям этого края. Они могли говорить о самых горьких и тяжёлых вещах с улыбкой на лице. И будь у автора фразы «улыбайся, это всех раздражает», хоть капля понимания сути вещей, он бы промолчал. В чём причина такого оптимизма, неведомо. Должно быть, не обошлось без наставления Токугавы, но главное где-то в другой области. Это и правда может вызвать удивление, когда в разговоре отвечают вежливым, категоричным отказом с улыбкой на лице, но это не тот «чиз» из-за Атлантики, от которого мне иногда противно.
Чтобы понять японца, надо им стать. И тогда легко забыть такие слова, как «лень» или «не хватило духа». Хорошо или нет? Это кому как нужно, но поверьте, стоит попробовать.
Крестик на руке опять коснулся пальцев, когда я устало закрыл глаза и погрузился в сон.
Пока я спал, на мобильный пришло сообщение:
Привет, Тамплиер! Хорошо ты сделал рыбкам. Пришла, оценила. Но на душе не спокойно, сердце ноет. Всё-таки, приедешь, расскажу. Ты меня точно поймёшь. А может, подскажешь, как быть. У меня руки опустились, выхода нет. Знаю надо потерпеть, время вылечит. Вот если дадут командировку куда, будет легче. Лёха прислал мне твой рассказ. Ты у нас всегда был способный, другого и не ждала. Интересно было, пиши дальше.
Наконец я пробудился. За окном поезда переливалось солнцем тёплое небо позднего апреля. Проводница расщедрилась подстаканником и чайным набором. От пирожков с сомнительной начинкой я отказался, а пакет дешёвых круассанов пришёлся по вкусу. Пока кулер цедил в стакан крепкий кипяток и брызгал в такт покачиваниям вагона, я и прочитал сообщение. Посмотрел на время.
— Скажите, тут какая разница по времени?
Проводница сверилась со списком на стене и ткнула пальцем в нужную цифру.
— Плюс шесть.
— Да? — удивился я.
На самом деле, и правда должно быть плюс шесть, то есть плюс три от моего родного пояса, прикинул я в уме. Вчера телефонные часы уже корректировал, а сегодня не успел. Вчера было плюс два, и они шли точно. А сейчас они вернулись в то же положение, в котором были перед отъездом. Чушь какая-то. Так не бывает. Неужели телефон сломался?
— Это от нашего, значит, плюс три? — должно быть, вопрос прозвучал глупо.
— Если вы имеете в виду пояс точки отправления, то — да, — она проявляла достойное терпение. Должно быть, её разжалобил мой помятый, заспанный вид. Основательно небритый, скажем прямо.
— Спасибо.
— Пожалуйста, если надо — обращайтесь.
Может и правду говорят, что нынче в Мирокрае, проводницы стали вежливее? Хотелось бы верить.
Купе со мной делили люди, сильно погружённые в свои заботы и мысли. Пожилая чета спокойно пребывала в равновесии, когда каждый уважает мысли и увлечения другого. Пока он хмыкал над томиком Юнга, она разгадывала пухлый сборник сканвордов. Кажется, разговаривали они только за обеденным походом в вагон-ресторан. Четвёртое место бытовало за каким-то отставным военным. Он большую часть времени проводил в полудрёме на верхней полке, а бывало — часами стоял в тамбуре, курил и следил за размеренным бегом километровых столбов.
А меня не оставляли странные мысли. Должно быть, Грааль это что-то такое, чего обязательно хочет найти каждый. Я шёл по светлой, прямой дороге. Даже не в прямом, а в переносном, эдаком метафизическом смысле. И как будто с каждым шагом приближался к Граалю. Это казалось невероятным, но теперь не оставляло места сомнениям. Не зря, ох не зря что-то толкнуло меня на эту поездку в древнюю столицу. И всё же странно. Произошло что-то очень странное. Часы отползли назад, ровно на сто двадцать минут. Это ладно, сбой программы. Но вот мысленный контакт с Машей. Не просто мысленный, а всесторонне психо-физический Что в нём странного? Ничего. Либо это галлюцинация, либо.
Стоп.
Дело не в контакте, чем бы он не был на самом деле.
Дело в Машином письме.
Она упомянула мои «перчатки». Пергамент Персеваля.
Я не давал ей читать рассказ без названия, и в переписке не упоминал об этой маленькой детали.
Сейчас я готов был поделиться самым невероятным, немыслимым ощущением в своей жизни.
Мне стало страшно.
Украшение-амулет на руке показался мне очень горячим, С чего бы?
Ну да, рука лежала рядом с подстаканником. И крестик нагрелся.
Я поспешил упрятать его за обшлаг рукава, но перехватил настороженный взгляд старушки. Не знаю, чего она про меня подумала, только на лице отразились совсем не простые мысли.
А страх внутри меня начал набирать силу. Кажется, я оказался втянутым в какую-то немыслимую череду событий и причин. Когда мне казалось, мои действия нарушают законы природы, не произошло ли так, что я, и правда, их нарушил? Что мне теперь в расплату: хаос, безумие, или расшатанный до Апокалипсиса мир?
Пришлось встать и выйти в тамбур. Прокурено, гулко от стука, но как-то спокойнее. Не давят на психику настороженные взгляды.
Надо же, я сдавленно рассмеялся своему отражению. В тамбурной полутьме на годами немытом стекле. Какие-то нереальные мысли в голову лезут. Не падают с неба птицы, не текут кровавые реки. Вон за окошком мост ажурной радугой через мягкую голубизну реки, рябой под задорным ветром. Солнышко светит, поезд катит. Что за мысли такие мрачные, а, Тамплиер?
Какие мысли? Подозрения. Смутные, неоформленные догадки. Как будто только и надо, протянуть руку, взять да ухватить за хвост пёстрый серпантин хитросплетений. И сразу всё станет ясно. Ну да, конечно. Протяни руку, пойми всё и разложи по полочкам. Неужели всё так просто?
Я тронул пальцами пыльные жерди оконной решётки, и в этот миг поезд дёрнулся. Крестик больно врезался в запястье, и я даже вскрикнул.
Дверь в тамбур отворилась, и мы с отставным военным столкнулись взглядами.
— Молодой человек, с вами всё в порядке?
— Да, — выдавил я, хотя это было очень далеко от истины.
— Такой у вас вид, словно вы не здоровы, мучаетесь болью.
— Нет, всё в порядке, — слабая улыбка, вот всё, на что хватило сил, — Просто есть некоторые сложности.
Он вздохнул и как-то по особому долго посмотрел мне в лицо.
— Да, всё в порядке. Ты счастливый, парень, и у тебя всё будет в порядке.
— Почему? — изумился я.
— Да хотя бы потому, что ты войны не видел, — Он быстро поднёс ко рту руку, и моему изумлению предстала искусно сделанная вставная челюсть, — Думаешь, так зубы кулаком выбивают?
Я промолчал, а он убрал челюсть обратно в рот и, как ни в чём не бывало, закурил. Протянул пачку, но я отказался.
— Будет хорошо и в порядке. У таких, как ты, должно быть хорошо. Хотя бы у таких, как ты.
Это он проговорил куда-то в сторону и скорее для себя, чем для меня, нечаянного собеседника.
Остаток пути до паромной суеты прошёл без приключений. Попутчики не обращали на меня внимания, да и я, признаться, был этому только рад.
Настал день, когда вагоны медленно втянулись на гигантский паром-катамаран. Пассажиров попросили покинуть свои места и перейти на верхнюю палубу. Впереди морсокой путь на много часов, и на радость путешественникам администрация снабдила судно всем необходимым. Тут нашлись и кафе, и комнаты отдыха, и даже массажные салоны. Но меня интересовало другое.
Цифровая кофейня тут тоже была, только выход в сеть через спутник стоил запредельных денег. Может, оно и к лучшему. Мне очень хотелось написать Маше и прочесть её письма, но меня продолжали терзать страх и сомнения. Возникло слишком много вопросов, осталось много недосказанного и неопределённого. Кажется, настало время плюнуть на все взаимные опасения и встретиться. Главное непонимание образовалось в области рассказа, написанного для Лёхи. По сравнению с ним все остальные странности, даже контакт в осознанном сновидении, выглядели простыми вещами, которым конечно найдётся объяснение, стоит только немного подумать.
И я усиленно думал, пока стоял на палубе под порывами нескромного морского ветра. Он швырял на людей брызги, терзал одежду и мешал чайкам кружить над морем, заниматься привычными морскими заботами. Птицы недовольно кричали и искали приюта на человеческом судне.
Но ненастье продолжалось недолго. Стоило мне собраться с духом и пойти в кафе, перенести на флэшку текст рассказа, как ветер утих. Частный случай закона бутерброда. А паром продолжал уверенно резать волны и нести состав к островам. Вообще-то идея сделать паром с переходником на рельсы очень смелая, но она себя быстро оправдала. Перемещение грузов с континента на острова упростилось на целое звено, и ускорилась работа портовой таможенной зоны. Мирокрай то он Мирокорай, а логистику и транспортные налоги никто не отменял.
Берег приближался. Издали нестерпимой белизной сверкали прибрежные небоскрёбы. Острова обернулись к морю новейшим блеском мегаполисов. Там бетон и сталь вспыхивали радугой стекла, зажженного неоном витрин. Мелькали улыбки, яркие фотографии и сказочно непонятные иероглифы. Эти места как будто кричали в мир, сколь много они вязли от западной цивилизации. Но я-то знал, как много в этом блеске напускного. Здесь мужчины и женщины пребывали на работу в невообразимо ранее время, и уезжали не рано. Среди небоскрёбов уместно смотрелись гладкие линии автомобильных кузовов, строгие костюмы и передовая электроника. Но позже, люди оставляли за спиной офисные заботы, костюмы менялись на кимоно, а автоматизированная цифровая утварь занимала положенное место в уюте домов, изнутри совсем не европейских. Люди сумели сохранить культуру и традиции прошлого, а современный лоск подчинили, не стали его рабами. Мимикрировали в западный образ, но не больше, чем того требовал международный бизнес.
Таможня формально осмотрела паспорт, пожелала на трёх языках приятного времяпрепровождения и потеряла ко мне интерес. Я оказался в окружении немного чуждого мира, но ничуть не враждебного. Вокруг сновали толпы народа, и улицы пестрели всевозможными одеяниями. Деловые и повседневные, строгие и пёстрые одежды мелькали то тут, то там. Школьники в смешных униформах стайками носились по им одним понятным маршрутам, но нисколько не мешали пешеходам, велосипедистам и роллерам. Многие дороги отгородились от пешеходов изогнутыми щитами прозрачного пластика. Вдоль дорог ровнялись места под парковку, забитые до упора и не очень. Оттуда летели алюминиевые стрелы эскалаторов или лестниц. На тротуары, в тенистые парки или на ярусы монорельсовых трамваев.
Мне не понравился деловой ритм, в котором пребывал город. Странно, но он казался чужим и неправильным. Стоило посмотреть в лица людей. Там мелькали сосредоточение и забота, радость и веселье. Люди выглядели живыми, а вот город — нет. Это было странно и поразительно. Люди естественно обращались с высокотехнологичным городом, но словно держались от него на расстоянии. Удобная глиняная посуда и простые палочки никак не уживались с плазменными экранами и «цифровой бумагой» в руках посетителей кафе. Я купил билет на электричку и зашёл туда подкрепиться простым бэнто. На гладких деревянных полочках стояли недопитые бутылки с этикетками на разных языках, а на горлышках висели цветные бирки с иероглифами. Лёху бы сюда. Вот кто оценил бы подход к спиртному. Должно быть, бутылки хранятся тут неделями, а то и месяцами, ждут своих гурманов. А гурманы уверены, что здесь найдётся любимая выпивка. Я заказал себе бутылку розового вина с экстрактом цветов за шестьсот йен, и положил визитку в папку со счётом. В тонком стекле осталось не меньше половины вина, так пусть оно меня тут подождёт.
Девушка-официантка с пониманием кивнула и отнесла бутылку на кухню. Не прошло и десяти минут, как она оказалась на той же полке с новым пёстрым ярлыком, куда аккуратно вписали моё имя кириллицей. От такой заботы я даже засмущался и поспешил покинуть кафе. Приближалось время отправления электропоезда.
Местный транспорт, узкоколейный и тихий порадовал наличием кафе в каждом вагоне, душевой кабиной и бесплатным доступом в локальную сеть района. Там оказалось несколько сайтов с русским и английским содержанием, но все они касались международной новостной ленты-тянучки, и сильного интереса не представляли. О самых важных событиях я и так был в курсе, спасибо бесплатной рассылке на телефон.
Вот я и полюбовался на непонятные иероглифы, полистал картинки, да и закрыл терминал, всё равно ничего не понятно.
За окном мегаполисные небоскрёбы быстро закончились, и потянулся обычный сельский пейзаж. От виденного не раз за прошедшую неделю его отличали разве что аккуратные техногенные перроны с электронными кассами и автоматами продажи мелочей в дорогу. Да над крышами домов колосился невообразимо густой рой антенн и тарелок. Ещё надписи на незнакомом языке. Широк Мирокрай, а если приглядеться, так, оказывается, простые люди всюду живут едва ли не одинаково. Кое-где больше гарантий и уверенности в завтрашнем дне, но и тут всё относительно.
За полчаса до моей остановки двери вагона раскрылись, и я с изумлением увидел квартет молодых ребят. Сейчас не сразу угадаешь, кто откуда, но треугольный струнный инструмент легко узнать даже до того, как он звучит.
Я не знал, что именно они играли. Две гитары, скрипка и балалайка слаженно и от души играли какую-то мелодию, знакомую с детства. Играли очень долго. В наших электричках концерты гораздо короче. А тут три парня и девчонка не просто отыгрывали программу, они импровизировали. Раздались робкие аплодисменты, но они попали в неожиданную, хотя и логичную паузу.
Я сунул девушке купюру, и мы м радостью обменялись улыбками. А бас-гитаристу я пожал руку и от души поблагодарил.
— И вам спасибо, — ответил он.
Неудобно смотреть в чужие подаянья, но я и так видел, что молодёжь не бедствовала. С флёром тихой зависти я проводил их взглядом и подумал, что не всем удаётся так быстро, легко и искренне поднимать людям настроение. Пассажиры затараторили на своём языке, мне непонятном. Люди смеялись, делились впечатлениями, и я видел, как лица отражают внутренний восторг.
Так и я не смог сдержать улыбку. Но не стеснялся её. Незнакомые люди улыбались в ответ. Я всегда поражался людям этого края. Они могли говорить о самых горьких и тяжёлых вещах с улыбкой на лице. И будь у автора фразы «улыбайся, это всех раздражает», хоть капля понимания сути вещей, он бы промолчал. В чём причина такого оптимизма, неведомо. Должно быть, не обошлось без наставления Токугавы, но главное где-то в другой области. Это и правда может вызвать удивление, когда в разговоре отвечают вежливым, категоричным отказом с улыбкой на лице, но это не тот «чиз» из-за Атлантики, от которого мне иногда противно.
Чтобы понять японца, надо им стать. И тогда легко забыть такие слова, как «лень» или «не хватило духа». Хорошо или нет? Это кому как нужно, но поверьте, стоит попробовать.