— Легко. Если корень кубический. Это вы у Камилы фразу подцепили. «Смешной ты».
   — Да? Не замечал. Фраза распространённая. Ладно, иди давай к домовёнку, выпей своих вкусностей на дорожку. Она тоже пристрастилась. А я пока наличности в конверт насыплю. А с корнем ты лихо.
   Разве можно отказаться?
   От кофе в исполнении Камилы нельзя, поверьте на слово.
   Я сел за компьютер и посмотрел почту. Писем от Алёны не было. Тьфу. От Маши. Господи, мне, правда, надо отдохнуть, а то в голове такая катавасия, дважды два как считать забуду, буквы начну путать.
   Пора на юг.
 
   Она вышла на мой сотовый звонок.
   — О, Господи, что это? Это мне?
   Я протянул букет достоинством в одиннадцать белых роз. Белоснежная бумажная вьюга, мелко нарезанный гофр зашелестел на ветру. Как будто букет ожил десятком а то и сотней мелких белых цветочков. Фрейлин, которые окружили одиннадцать дев при белых платьях. Процессия Грааля в вольном исполнении художника-флориста. Оказывается, я и тут могу чем-то похвастаться.
   — Прелесть какая. А ты никогда не дарил мне букетов просто так, только на дни рождения.
   — Ты тоже.
   — Да больно то положено девушкам одаривать цветами мужчин?
   — Раньше ты как-то об этом не задумывалась.
   Мы смеялись и целовали друг друга в губы, а бодрое майское солнце шептало про юг, где оно давно летнее.
   — Поехали?
   — Прямо сейчас?
   — Да. Прямо сейчас.
   — Что, вот так, без вещей, без ничего, просто взяли и поехали?
   Я чуть не сказал: без детей-то это просто. Промолчал. А она уловила паузу. И тень мелькнула в воздухе, но свежий ветер тут же сдул её полётом невесомой белизны. Конечно, бирюзовый костюм это не самое лучшее для отдыха на море. Но…
   — А что, легко. Ну как по заказу я купальник сегодня надела. Турфирма мы или где?
   Она вернулась за стеклянные двери и прямо в фойе перед зеркалом сняла костюм. Посетители ошалело смотрели на бесплатный стриптиз. Алёна осталась в купальнике, босоножках и при бумажнике.
   — Ты куда? — сквозь немое изумление прорвался голос менеджера, который случился проходить по коридору.
   — На юг, отдыхать, — громко отозвалась Алёна и повесила на свободный крючок опустошенный костюм, — Мы и работаем и отдыхаем легко, потому, что мы турфирма, — Это уже было сказано на публику. Алёна умница.
   — Прямо так? — удивился я.
   — Нет, — она отобрала букет, который всё ещё растерянно шелестел в моих руках, — Вот так.
   Это было похоже на сказку. А может, ею и было, кто скажет?
   Есть вещи, о которых нельзя говорить во всеуслышанье. Но кое-чем я похвастаюсь. Билет в СВ мы нашли, и даже поезда прождали всего четыре часа. Это было упоительное время под брызгами только-только включённых фонтанов. Горф размок, а мы не унывали. По вспененной ряби полетели мелким крошевом белые лепестки. Мы сорили розами в фонтан и смеялись, пусть они там плавают. Разве можно придумать лучшую участь букету, который иначе просто засохнет? Ели мороженое и запивали вином, болтали о пустяках и валялись на газоне. Мирокрай смотрел на нас изумлёнными глазами, но не решался встревать, мешать или советовать. Мы любили Мирокрай и друг друга, и вся любовь отзывалась взаимностью.
   А вечером вагонная сутолока осталась за зеркальной дверью. Шторы дрожали под ветром, а за окном мелькали деревья и дома. Но мы в окно не смотрели. И до самого юга почти не покидали уединённого купе.
   Приехали в ночь и сразу побежали к морю.
   — Утром найдём, где жить, — решили наугад, и до темноты не вылезали из тёплого, как молоко моря. А потом купались нагишом и удивляли звёзды глупым, доверчивым смехом. Смеялись от того, что были счастливы.
   Мы пробудились под тенью пальм, растормошенные щекотанием первых солнечных лучей.
   — Есть хочу, — сказала Алёна.
   Но за едой мы пошли чуть позже.
   Нашлись еда, комната и душ, чтобы смыть морскую соль и спокойно намазаться кремом. Обгорать и создавать себе какие-то неудобства, ну уж нет. На это мы не давали никакого согласия. Сказка продолжалась.
   Длилась дни и ночи, ночи часто походили на дни, и наоборот.
   Мы оба знали правду.
   И подумали одновременно.
   И одновременно сделали.
   В этот день мы включили телефоны и вспомнили, что есть Мирокрай за переделами тех мест, куда достают тела и взгляды. И на пол дня разошлись по делам. Вечерело, когда мы сели за столик прибрежного кафе.
   Даже вкусное вино допивали молча.
   — Я купил билет, — невпопад заметил я и хлопнул ладонью по бумажке в кармане.
   — Знаю, — тихо сказала Алёна.
   Она купила себе сарафан. Простой и строгий. Модный купальник сменила невзрачная комбинация.
   — А мне из фирмы позвонили. В восторге от той выходки. На меня заказан билет и документы. Поработаю на Мёртвом море. Представляешь? Сбылась мечта. Обалдеть. А всё ты со своей глупой выходкой. Милый мой, — прошептала он так тихо, что я не был уверен, так ли это. Море прошумело, или пальмы листьями потёрлись о ветер.
   — Тамплиер на то и тамплиер, чтобы сопровождать паломников в Святую землю.
   — Смешной ты.
   Мы тихо посмеялись.
   — Давай не будем долго прощаться, — прошептала Алёна. Прозрачные капли слёз набухли и сорвались в полёт по загорелым щекам.
   — Да, — я отвернулся, чтобы не видеть её слёз и не зареветь самому. Мы оба хорошо понимали, что больше никогда не увидимся.
   — Ты что-то говоришь?
   Да, я и правда хотел сказать.
   — Обещай мне.
   — Всё что угодно, — твёрдо сказала Алёна и я с ужасом понял, что это правда. Попроси я её остаться со мной, она останется. Но я никогда так не сделаю. За это она меня и любила.
   — Ну?
   — Вернись к Име. Не сейчас, пусть пройдёт время. Год, два, пять. Он успокоится, и ты поумнеешь. Знай, у тебя будет всего один шанс. Один раз он позволит тебе вернуться, но постарайся оправдать ожидания.
   — Его?
   — Обоих.
   — А ты?
   — Я бы тебе дал шанс вернуться. Но тоже один.
   — Спасибо честно. Тогда и я честно, можно?
   — Валяй.
   Алёна смахнула слёзы и печально улыбнулась. Голос звучал тихо, где-то даже торжественно. Но звучал как будто не про меня, а про кого-то ещё. Странно, что я впитывал слова каким-то посторонним чувством, с болью, но не острой, а тупой и глубокой. Стыдно сказать — терпимой.
   — Я когда увидела, поняла, обомлела. Сразу образ такой возник. Про светлую дорогу и двух путников, которые идут рука об руку. Два сердца в одном свете, в ореоле, в коконе, не знаю, как сказать. И там ещё одно рядышком. Одно на двоих. Три в одном. Не смейся, ладно. Это не рекламный ролик, я совсем про другое. Ну и подумала: Господи, вот это счастье. Такое — раз на миллиард. Чтобы рыцарская душа и по детски доброе сердце встретились. Я просто смотрела и любовалась. Не могла даже завидовать, и знала, что будет чудо. Видимо, плохо знала. А всё вот как вышло. Надо было пнуть тебя, как следует, и сказать: «Идиот, езжай к Маше. Других таких нет. Одна на миллиард это ещё с погрешностью на два порядка». Понял меня, Тамплиер? Один сумел разрушить чудо, достойное того, чтобы стать легендой.
   — Я?
   — Нет, я.
   И что в словах было правдой, а что иронией? Кто ответит? Она не знала ответ, потому что осознавала и свою вину, хотя её приговор был нацелен в меня.
   — Я знаю.
   — Что? — искренне изумилась Алёна, потому, что я улыбнулся.
   — Я не разрушил, а создал.
   — Да?
   — Да.
   Она задрожала и бросилась мне на шею. Слёзы потекли по нашим лицам. А мы шептали какие-то глупости, и спрашивали вечность, почему нам нельзя быть вместе. Но вечность молчала.
   — Ты поняла, да?
   — До этого мига не понимала. Господи, да разве ты человек? Разве человек способен на такое?
   — Как видишь, способен.
   — Уходи, мой милый. Я никогда тебя не забуду. Уходи, а то ещё мгновение и я не смогу тебя отпустить.
   — И я. Ухожу.
   Остался бокал, но я не смог его допить. Пусть его допьёт кто-то другой. Ужасное сравнение. Но забавное.
   Стул скрипнул, а Мирокрай вокруг дышал изумлённой тишиной. Никто из нас ничего не понял, были только загадки и недомолвки.
   — А знаешь, как я догадалась? — сказала мне в спину Алёна.
   Смолчать проще. Обернусь сказать слово и никогда не смогу уйти.
   — Маша показала мне фотографии дочери.
   Наконец я взял себя в руки, и побежал прочь.
 
   Мне стало многое понятно, и понимание рвалось наружу. Что ещё можно сделать, когда мир плывёт потоком слёз, теряет очертания и горит огнём, способным превратить в пепел самый острый ум и самое отчаянное сердце. Это я не про себя. Просто аллегория. В поезде я открыл пустую тетрадь, купленную на вокзале.
«Южный крест».
   Люди имеют одно общее хобби. В сущности, оно двустороннее, как всякая монета, подброшенная на ладони. Никуда людям без дуализма, вот тебе чёрное, вот тебе белое. Всё остальное — смесь в произвольной пропорции. Но вернёмся к увлечениям. Первая сторона монеты — придумывание себе проблем. Этим каждый может похвастаться, и автор не исключение. Вторая интереснее, но в сущности от первой не отделима по логике Евклида. У плоскости не может быть одна сторона, даже если плоскость сомкнута в шар. Эту уже неевклидово, да и не плоскость совсем получается, если смотреть глубже. Что-то необъяснимое. Так об этом и речь. Любят люди голову ломать над неопознанным и необъяснимым. Соберутся, бывает, на конгресс многоумный, где толпы словоделов да словоблудов друг друга краше, и начинают судить, где жила та самая курица, которая снесла первое яйцо, а то и вовсе вопрос, что прежде, один или ноль. Если ноль, тогда откуда взялась единица? Если единица, то как появилось само понятие, что нет ничего, даже единицы? Ведь она-то была в самом начале, и как бы нет во вселенной такой величины как ноль. А, как вам вопрос? Курица сидит в яйце и нервно кусает себя за пятку, потому как больше клюву некуда приложиться. Вокруг ноль. Кстати, в форме яйца. А внутри курица. Всё понятно, кроме одного, а кто яйцо-то снёс?
   Вот такая, товарища, загогулина, но есть в народе способ надёжный, чтобы понять, что «да» белого цвета, а что наоборот. Ха-ха игра слов и смыслов. Да может быть чёрным и белым, а значит нет дифференцируется по той же схеме. Но это глупости несусветные, и не до того многоумные лбы до умничали, чтобы делить да и нет по цветовому признаку. Кстати, хорошая идея, надо будет при случае запатентовать.
   Спрашивается, что за способ? Ответ такой: устами младенца глаголит истина.
   Опять разбор многогранного ребуса, а почему младенца? Вроде старые мудроумцы помудрее будут, им должно быть виднее. Так? Так-то так, да только младенцы ближе к яйцу и к курице, потому им и виднее. И знаете, как это у нас в Мирокрае бывает, собрались и организовали конструктивный референдум по всем правилам. Дали деткам по листу бумаги и написали красивыми ясными буквами:
   «Все вы знаете, что такое вера в Бога. А кто не знает что такое вера, тот пусть у старшего спросит. А кто не знает что есть Бог, пусть снова спросит у старшего. А если не понятно, то пусть напишет каждый в меру своего понимания. А мы прочтём и выясним истину».
   Как-то так написали, но более понятным детям языком. Может, иначе. Может объяснили, что Бог это высшая сила, которая властна над человеком, да только каждый понимает её по-своему. Может надоумили, как людей объединяет вера в эту самую силу, способную на поступки, человеку непосильные.
   Я честно скажу, что бреда сего высокоумного не читал, но знаю какая прорва профессиональных психологов страдала проблемой его создания. Этого самого, понимаете, текста, который, гипотетически, должен вытянуть из детей понимание Бога и религии, а там и до истины вселенской рукой подать. Истина-то, она у младенцев.
   Появились такие вот перлы:
   «Мне мама говорила, что там наверху есть Будда. Он знает всё, и может очень много. Горы двигать, реки переливать в моря, а может наоборот. Если его попросить, то он поможет, а если занят, тогда из родственников кого попросит. Их много у него, целый Мирокрай, а может больше. У меня три сестры и брат, так вот у него больше. А ещё у меня бабушка и дедушка, а папа строгий, игрушки редко покупает. Даже отшлёпал однажды, когда мы попробовали накормить его машину не бензином а соком. Сок пахнет вкуснее, а вдруг станет ездить лучше? А вот Будда не станет наказывать, он простит и может сделать так, что машина на соке будет есть. Я не знаю сколько, но точно как ослик. А может и больше. У Будды найдётся сока и ослику, и машине, и нам оставит. А если занят будет, друзья братья его принесут, на всех хватит. Маме с папой принесут, они тоже его любят, но не признаются. Часто говорят, что не хотят. Может и правда, я это не знаю. А Будда знает. Ещё он сны видит. И все сбываются. Даже если совсем-совсем сказочные, то посмотрит и сбудутся. Мне бы так. Велосипед подарят. А не подарят, Будду попрошу. Он подарит».
   «Всего не знаю, а только знаю, как много там правил. Все серьёзные и строгие, но не ругают. А есть нельзя всё что хочется, и в какие-то дни даже играть нельзя, если только тихо и понарошку. Книги умные свёрнуты, полотенцами, но сам я не видел, что внутри, говорят огнём написано. Сгорит тогда полотенце, а вообще не должно. Наверное, он там, наверху, Яхве, и умеет делать так, что не горит. Но я пока не знаю и читать не получается, сложно. Картинки хорошо, но как буквы складывать? Это моя сестра сидит, пишет и смеётся. Ей пять лет, большая, и всё уже умеет. Хочу быть такой как она. Умной и уметь. Но надо подождать и правила соблюдать, тогда всё получится. Без правил нельзя. Много и путаюсь, но потом точно научусь. Говорят, он поможет выучить правила, и тогда я точно буду избранным. Пока не знаю что это, но осень интересно и хочется. Наверное, можно будет играть во все игрушки, есть пирожные и даже бегать по лужам. Я люблю бегать по лужам, но мне нельзя. Значит, потом будет можно. Они так смешно брызгаются».
   «Мама с папой говорят, что нельзя быть громким. Надо тихо стоять и обязательно вынимать руки из карманов. Иначе грешно. Нельзя грешить, это грех. Бог всех за всё прощает, но лучше, если будет меньше провинностей. Тогда ему, Боженьке, и прощать будет легче. Он давным-давно, ещё когда поездов и самолётов не было, пострадал за людей. Очень любил их, а они его молотками и гвоздями. Был один, который смеялся, но его потом никто не любил. А Боженька и его простил. Нельзя смеяться, если кому-то плохо. Но почему-то Валька из второго вэ смеётся. Бывает, и другие. Я почти никогда-никогда не смеюсь, если только уж очень смешно. А так бывает, но дома не буду смеяться. Бабушка говорит, много посмеёшься, потом много будешь плакать. Если так, тогда понятно. Но лучше и вовсе тогда не смеяться, чтобы потом не плакать. Так надо. А если Боженька такой строгий, что не разрешает смеяться, то это как-то не по правде. Он если прощает, то значит добрый и не наказывает. Тогда почему нельзя просто смеяться? Если смешно. Вот если плачет кто, тогда да. Тогда смеяться не хочется».
   «Мне известно, как надо себя вести. И надо, чтобы так себя вели, потому, что правильно. Мальчики ведут себя так, а девочки иначе. И так всегда надо, чтобы по-разному, у каждого свои правила. Но можно играть, только с чужими нельзя. И папа всегда главный. И дядя тоже. Они говорят, что Бог у всех один, а кто не согласен, те глупые и не понимают, с ними водиться плохо. Раньше даже воевали за то, как правильно. Но наши всегда побеждают, ведь Бог сильный и помогает. А у них он тоже, но отвернулись, вот он им не помогает. Обиделся, что глупенькие. А может, их просто познакомить с дядей? Он им всё расскажет, и всё они поймут. Дядя мне всё рассказывает. Он будет меня учить и оберегать. Если нашалю, то поругает. И так будет, пока не вырасту и женой не стану. А хорошо это или плохо, конечно известно. Потому что правильно. А ещё я знаю, куда надо лицом поворачиваться, чтобы Богу молиться. Но это все знают, потому что там главное священное место. Далеко, наверное, может целый день ехать. А то и не доедешь. Дядя говорит пробки сейчас, лучше бы на лошадях. А у нас есть лошадка, мы с сёстрами её кормим. А брата младшего я бужу, когда он долго не встаёт. Он хоть и брат, но тоже пусть знает порядок. Это он мне вчера косточки в туфли положил. Забияка».
   Большинство ответов принадлежит детям дошкольного возраста. Часто сами пишут. Коряво и печатными буквами, а многие просят братьев и сестёр. Те смеются, но записывают детские мысли. Потом обклеивают конверты цветными марками, и летят самолёты с грузами исписанной или изрисованной бумаги. Плывут корабли, едут поезда. А всё потому, что психологи решили отказаться от услуг электронной почты. Для этой, отдельно взятой викторины.
   Несколько лет собирали письма, и целый институт занимался анализом. Пригласили комиссию теологов, собрали священников всех церквей и концессий, чтобы предпринять объективный аналитический проект.
   Многие отказались.
   Другие смеялись, но читали.
   Были те, кто после порции писем шли в монастыри молиться или замаливать, это кто что вспомнил, и кто что понял. Были те, кто снимали с себя духовный чин, да мало ли что было? Некоторым и жизнь привиделась никчёмной, а, казалось бы, что такого можно прочитать в детских текстах?
   Оказывается, многое.
   Поняли потом самое главное, а что с пониманием этим делать, так до сих пор не решили. И пройдут месяцы, годы, а там кто знает, много ли мер насчитают. Кто скажет, когда новая Эра? На часах не пишут, только числа арабские, реже римские или ещё какие. Просто числа. Абстракция для приложения к тому, чего никак не понять.
   А дети редко считают время так же как взрослые. У них счёт свой, И нет понимания временной перспективы. Глупо мерить долями по шестьдесят, двадцать четыре и дальше. У них восприятие эмоциональное. Может, так оно и вернее? Ведь не обязательно знать формулу расчёта силы трения, чтобы кататься с горки на доске или на санках? Важнее не попасть на спрятанный трамплин.
   Это взрослая история, а дети часто не боятся, пока им не втолкуешь, что опасно, а что нет. Бывает так, что ходят по опасному краю и не оступаются.
 
   Но хватит о секундных стрелках и календарных страницах. Им — своё место, ведомое, кому следует. А у детей Бог, религия и что-то вечное, а значит, не до конца понятное. Но всегда доброе, могучее и справедливое. И нет никаких там Люциферов, Бегемотов и прочей дряни. Что же получается, всё выдумали взрослые? А может, и так.
   Только кому от этого знания легче? Не тем ли, кто стремится объединить всё в одно единство, не тем ли, кто хочет признать единого Бога, и дать ему единое имя? Даже если так, то как поверить в то, что это будет во благо? Кстати, Бога мы не станем трогать, не нашего ума дела, и силёнками не способны. Дети малые, да и только. А туда же. Заштамповали всю планету одним штампом. «Мирокрай». Вроде и легче всем стало, а как будто что-то потеряли.
   Опять не понятно? Допустим, есть одна монета. Видим одну сторону, подразумеваем, что есть другая. Одна — правда, другая-ложь. Ни то ни другое до конца не понять, ибо дети и умом не сильны. Значит, есть какое-то заблуждение. Относительно правды и относительно кривды. Человеческая точка зрения. Вот и получили число четыре. Старый добрый ТЕТРАГРАММАТОН. А если монет много, россыпью на столе, то видишь разные стороны и гипотетически понимаешь, что другая сторона монет — она тоже тут, лицом к зрителю. А как с заблуждениями? А никак, куда же без них. Множество. Бесконечное и таинственное. Словно множество имён Бога.

— 13-

   О том, что было в пути, вспоминать не хочется. Алкоголь ни при чём, да бездействовал он, сколько я не вливал. Пульсировало огнём и болью расшатанное до полусмерти сердце, стучало кровью, гудело в висках. Несчастная, истерзанная зубами подушка впитала горячую горечь сдавленных слёз. Всё, что было, я постарался вынести молча, чтобы соседи по плацкарту ничего не поняли.
   Поезд вовремя привёз меня в родные места, но чем ближе, тем тяжелее мне становилось. Улица, дом, подъезд, они никогда уже не будут прежними. Всё дело в Алёне. Как-нибудь зайду к её родителям, отдам вещи. Точно, если поискать, найдётся пара. Раньше раз в год находились где-нибудь на дальней полке в шкафу, пробуждали мысль и шутливое раздражение. Когда она их заберёт? Теперь уже никогда. Странно, я должен радоваться, ведь у Алёны и Имы всё будет в порядке. Через месяц или через год, а может через пять. Нет, раньше. Интуиция не знает сострадания. И если вспыхнула единым образом правда, то с ней уже ничего не сделаешь.
   Но дом ждал меня, и не спешил звать назад. Рыбки покормлены, мусор выброшен. В кармане связка своих ключей, ключи Алёны и ещё один ключ, который навсегда останется моим, пусть я и не уверен, где притаилась нужная дверь, и что за ней ждёт.
   На перекрёстке центральных улиц я задумался, куда мне идти. Крестик в кармане не то дёрнулся, не то потеплел. Потерпи дружок-амулет, я всё знаю.
   Телефон пропиликал номер Лёхи.
   — Да, привет. Ты уже вернулся? Слушай, вообще не ожидал. Мне Алёна что-то написала, но я не понял половины. Ты мне скажи, это правда?
   — Не знаю, — честно признался я, так как мир вокруг плыл каким-то странным, туманным образом. То ли это меня знобит, то ли всё дело в иссушенных слезами глазах, то ли ещё что-то.
   — Ты пьяный, что ли?
   — А это ты сам решишь.
   — Понял тебя, герой. Ты где сейчас?
   Ближайшая вывеска — начало Столешникова переулка, и я сообщил адрес Лёхе.
   — Ты сиди там, ладно?
   — Да никуда я не уйду.
   Разве вот в цифровую кофейню с модным логотипом. Тут дорогое сетевое время, но теперь уже не важно. Перспектива простого и понятного растаяла как дым, едва Мирокрай оказался где-то за спиной. Неделимый, прекрасный и недостижимый. Мир, где навсегда осталась Алёна.
   Прохлада раннего утреннего ветра тревожно играла мягкой тканью ветровки, купленной на юге. Сталкерская курточка. Простая и уютная. Вино из литрового пакета брызнуло на тонкий капроновый беж, только это не имело никакого значения. Сталкер может выглядеть глупо и по-походному. Или рыцарь-тамплиер. Его готовили не для ярких плюмажей и филигранной чеканки турнирных доспехов.
   Какая чушь. Я не тамплиер и не сталкер, это всего лишь имена, созданные в другие времена и полные утерянного нынче смысла.
   — Гражданин, вы сюда не войдёте, — крепкий мужик на входе, одетый в практичный синий костюм, остановил меня вежливым, но твёрдым тоном.
   — Да, конечно.
   Кто же пустит в цифровой скрипторий измотанного, мятого поездкой тамплиера с недопитым вином в руке и половиной откусанной булки в другой? Про заметно испачканную куртку тот же разговор. А, ладно.
   Я убрал в карманы ветровки вино с булкой, расстегнул и снял. Повесил на выпуклый выступ уличного фонаря с другой стороны улицы. Вернулся уже без куртки. С телефоном и бумажником.
   — Нет, — снова отклонил моё желание охранник.
   — Пожалуйста, — попросил я и протянул цветную бумажку с казённым кодом.
   — Я буду следить за вами, — он убрал плату за вход в карман и посторонился.
   Так и договорились.
   Я нашёл свободный компьютер и выбрал известную программу.
   Новый логин и пароль?
   Подойдёт Ta/\/\n/\\/\ep, а пароль пусть наоборот, чтобы долго не думать: Pe\/\/\n/\/\at. Полная бессмыслица и любой хакер взломает в два счёта, ну и что?
   Я получил номер и задал поиск пользователя: 1bibaby. Ну да, всё правильно, есть такая в Мирокрае. Одна на все миллиарды жизней.
    Ta/\/\n/\\/\ep: Привет, ты в онлайне?
   Пользователь принял сообщение и быстро настучал ответ.
    1bibaby. Да. А это и правда ты, я ничего не путаю?
    Ta/\/\n/\\/\ep: Не путаешь. Можешь говорить?
    1bibaby. Могу. Нам тут сетку провели, представляешь? Я думала не напишешь, не позвонишь никогда. То есть по ходу так и не понимаю, зачем ты мне здесь нашёл?
    Ta/\/\n/\\/\ep: Извиниться.
    1bibaby. Надо же. Извинения принимаются с 8 до 11 по будним дням J
    Ta/\/\n/\\/\ep: у тебя сейчас как раз пол девятого.
    1bibaby. Хм… наблюдательный. Так что тебе нужно, Тамплиер? Случилось что?
    Ta/\/\n/\\/\ep: Ничего особенного. Я по двум деловым вопросам. Первый: что там с этим твоим Иван Степанычем? Мне приехать и разобраться ничего не стоит. То есть стоит, но ради тебя я пойду на любые жертвы.
    1bibaby. Ты знаешь, что я хочу тебе сказать. Я хочу послать тебя далеко и на долго, потому, что ты месяц с хвостиком морочил девушке голову, а потом взял и начал спать с бабой, которую называл просто другом и, кстати, никто не тянул за язык, твердил о том, какая у вас редкая междуполовая дружба. Так вот хочу сказать, а не могу. Понимаешь? Слишком многим ты стал для меня за эти дни-недели, слишком сильно я к тебе привязалась. Но самое страшное, что я тебе всё ещё верю. И верю, что пойдёшь на что угодно. Потому и буду с тобой откровенна. Обойдусь без твоей рыцарской помощи. Можешь приезжать, можешь найти Степана Иваныча и по-мужски с ним побеседовать. Хоть на дуэль вызывай. Деритесь, расшибайте себе лбы, ну и так далее. Как там у рыцарей принято, так и поступайте. А меня не трогай. Не подходи. Иначе убью. Или сама на себя руки наложу. Я отчаянная, ты знаешь. А вот если ты каким-то макаром дочку мою замешаешь в непотребстово, сейчас или позже, найду и так покалечу, что до смерти будешь меня вспоминать. Так что лучше сотри фотки и больше об этом ни слова. Лучше забудь, что есть на свете лапушка. Ты думаешь, я лгунья и лицемерка? Ничего подобного. Будешь подыхать или сорвёшься, приползай. Не прогоню и не отвернусь. Водой напою, обогрею, но как на ноги встанешь, прочь. Мой дом открыт для тебя, а в сердце стучаться не смей. Глухо оно к тебе, усёк?